Текст книги "Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин"

Автор книги: Фаина Гримберг

   – А к северу от Астрахани два городка – Услын и Берекезаны. А есть и большие города – Великий Сарай и Казань. А имя правителя Астрахани – Кайсым-султан. А мы зовём город Хазтарханом, а русские – Астраханью. Город большой, и рынок в нём был богат. В узел завязывались в Хазтархане пути от Чёрного моря и Каспия. Но вследствие походов Тимурлена Сарай, Хазтархан, Азов и Сурож ныне худают...

Кади сказал, что Юсуф много знает об Астрахани-Хазтархане и говорит свободно...

Купцы из Чебокара спорили с судьёй и говорили, перебивая друг друга, что сказанное Юсуфом об Астрахани мог он просто-напросто услышать, повстречавшись с купцами из Хазтархана...

   – Хазтарханцы могли говорить о своём городе и ханстве, а этот неверный гарип мог слушать и запомнить!..

Кади согласился с этим мнением, однако всё же не полагал Юсуфа совершенным самозванцем и принял решение, в сущности, в его пользу. Юсуфу возвращались деньги, но менее того, что он требовал. После вынесения такого решения возможно было полагать, что справедливость соблюдена. Впрочем, купцы из Чебокара не полагали так, переговаривались меж собою и посматривали на Юсуфа грозно и с досадою. Шемахинские купцы, бывшие за него, выражали ему теперь одобрение возгласами.

Офонас понимал, что ему следует отблагодарить тех, что ободряли его. Он позвал своих радетелей в одно заведение прибрежное, где тайно подавали питьё, очень хмельное, чуть горьковатое и совсем светлое. Расселись на полу на подушках и пригубили из чаш.

Чаша следовала за чашей. Пили весело. Офонас платил за питьё, а также приказал хозяину, чтобы подали закуску – жареную рыбу. Рыба пахла нафтой[56]56
  ...пахла нафтой... — от персидского «нафта» происходит и современное русское слово «нефть».


[Закрыть] – чёрной горючей жидкостью, выходящей из-под земли. Быть может, нафта приходила из владений подземных нечистых владык. Должно быть, она была и на морском дне, потому что воды моря были маслянисты...

В самом начале разговора бранили чебокурцев. Затем принялись похваляться дальними краями, в каких бывали. Офонас раздумывал, что о нём знают его новые приятели, и старался на всякий случай пить поменее, чтобы не опьянеть сильно и не говорить излишнего. Невольно и с грустью вспомнился ему рассказ Микаила, заключивший в себя и повествования других людей, говоривших Микаилу. Этот протяжённый рассказ словно бы сделался странной, воздушной и живой частью всего Офонасова-Юсуфова существа, словно бы впитал в себя и растворил в себе, в своём плотном многоцветье Офонаса-Юсуфа...

Но внезапное уловленное слухом слово «Гундустан» – Индия – заставило Юсуфа очнуться.

   – Гундустан? – переспросил он. – Кто же из вас бывал в Гундустане и может сказать о нём?

   – Не спрашивай меня об Индии! – воскликнул один из собеседников. – Чтобы добраться до Хундустана, следует плыть отсюда на запад и на запад... – И голос его полетел, словно подхваченный мыслью о дальнем пути...

   – Разные правдивые диковины возможно рассказать об Индии, – вступил другой шемахинец.

   – В Индии много стран и княжеств, – сказал третий.

   – Из Гундустана везут множество прекрасных товаров, – сказал четвёртый.

   – Нет, хорошо везти товары в Индию, – проговорил первый. – В Индии охочи до коней, иной конь продаётся там за несусветную цену. Один мой друг, скупив много коней, отвёз их в Индию и возвратился с большими барышами...

   – Но в Индийском море случаются страшные бури и гибнет великое множество корабельщиков и купцов...

   – Что говорить об Индии! Бесконечно возможно о ней говорить!..

С жадностью слушал Юсуф увлекательные речи...

   – В Индии многое множество идолопоклонников, и многие жители Индии говорят особенными языками, не похожими ни на какие другие. Они знают множество колдовских заговоров, они заставляют говорить своих идолов, меняют погоду или напускают великую темь. Они великие язычники и идолопоклонники. В особенности любят они высекать из камня женских идолов, преисполненных мерзости разврата[57]57
  …женских идолов, преисполненных мерзости разврата! – скульптурные изображения индуистских богинь, почти обнажённых, воспринимались мусульманами и христианами как безнравственные.


[Закрыть]! – Шемахинец рассмеялся.

   – А на берегу Индийского моря люди черны и худы, а женщины хотя и черны, да хороши! Едят они мясо и рис. Есть много укреплённых городов и городков, есть леса непроходимые...

   – Есть в Индии и отшельники по их обычаю: живут они в уединении, воздержанны в еде и питье и целомудренны, всего грешного по их вере остерегаются сильно. И почитают их за великих святых, живут они подолгу, а от греха воздерживаются из любви к своим идолам. Они любят кораллы. Богатые люди имеют на себе много драгоценных камней, мужчины носят в ушах серьги, золотые и серебряные, с жемчугом и драгоценными камнями. Из Индии можно привезти драгоценный жемчуг, дорогие камни, прекрасные ткани...

   – Возможно также привезти из Индии раковины, большие и прекрасные...

   – Но добраться до Индии трудно! Пятнадцать дней, сойдя с корабля, идёшь через места, где нет дорог, по лесам, и видишь необычайных зверей с огромными носами, а также и единорогов...

   – В Индии есть свои купцы и корабли...

   – Но я дошёл почти до пределов Хундустана и могу говорить не по чужим рассказам, а говорить о том, что видел сам!..

Офонас растворил широко врата своего слуха. Иные заворчали, говоря, что рассказывают также не по рассказам; но молодой купец овладел всеобщим вниманием и заговорил звонко и громко, осушив перед самым началом своего рассказа чашу с хмельным питьём...

   – В Гундустане я торговал в городе, называемом Деливар. Я уже почти распродал свой товар, а товар мой был живой; я продавал коней. И вдруг на большом базаре вечером приблизился ко мне человек, одетый как слуга из богатого дома. Лицо его было прикрыто и видны были одни лишь глаза, показавшиеся мне чрезвычайно яркими и тёмными. Глухим и хриплым голосом человек этот передал мне просьбу своего господина; тот-де наслышан о моих конях и просит меня прибыть в его дворец, ибо он владеет обширными владениями в трёх днях пути от Деливара. Я соблазнился, поскольку мне была обещана за моих коней необычайно высокая цена.

Мы двинулись в путь. Я ехал верхом. Несколько служителей-конюхов, из тех, что я привёз с собою, гнали коней. Впереди ехал, также верхом, наш провожатый. Меня несколько насторожило, когда мои слуги, нанятые в Деливаре, отказались сопровождать меня, несмотря на то что я обещался хорошо заплатить им. Я спрашивал их, отчего они отказываются, но они явно не желали отвечать и лишь упорствовали в своём упрямстве. Я решился обойтись служителями, которые прибыли со мной.

Спустя день мы вступили в густой лес и далее углублялись всё дальше и дальше. Лес был удивителен. Деревья сплетались ветвями, иные из этих ветвей были гибкими и тонкими, словно верёвки, но при этом необычайно прочными. Мы продвигались чрезвычайно медленно и словно бы в шатре, образованном сплетением ветвей и огромных листьев. Порою трудно было дышать влажным и густым воздухом. Часто мы останавливались для передышки. Провожатый наш говорил мало, однако же уверял, что пути осталось недолго и скоро мы увидим окрестности города, столицы обширных владений неведомого мне господина.

Однажды ночью мы спали в шатрах, опасаясь выходить в страшный лесной мрак. Я не разлучался с кинжалом. Сон одолевал меня, однако едва я засыпал, как будили меня странные и множественные шумы за хрупкими стенами шатров. Наконец я решился выйти наружу. Смутный свет пробивался сквозь сплетённые листья и ветви. Наклонив голову, я увидел на земле нечто наподобие углублений. Я опустился на колени, чтобы лучше разглядеть их, и вдруг меня словно молнией поразило. Я увидел отпечатки стоп, похожие на следы человека и в то же время настолько нечеловеческие, что мурашки поползли по коже. Если бы возможно было бежать!.. Но куда, в какую сторону и каким образом?..

Наутро оказалось, что провожатый наш исчез. Мы не знали, что и думать. Имущество наше и кони оставались нетронуты. Возможно было двинуться наугад, затеялся спор, но я решился приказать оставаться на месте. Никто из нас не отыскал бы дорогу назад. У нас было довольно припасов. Мы оставались на этом месте два дня. К исходу второго дня я сказал, что утром мы повернём назад и будем искать дорогу или каких-либо жителей, живущих здесь. Я сам не верил, что мы их найдём. Я пытался размышлять, но ничего не мог придумать. До сих пор мы в нашем пути не встречали людей. Я успокаивал себя и говорил себе, что наш проводник, должно быть, отправился за своими сподвижниками и потому теперь следует ожидать нападения и ограбления. Сколько их будет? Поможет ли нам наше сопротивление? С ужасом я осознал, что, всего вероятнее, мы скоро погибнем! Остальные мои спутники подумали о том же. Некоторые упали на колени и рыдали, другие громко проклинали меня. Один из слуг начал призывать к убийству, требуя прикончить меня.

   – Если я сейчас погибну, если вы сейчас убьёте меня, – обратился я к ним, – это убийство не поможет вам выбраться отсюда! Сейчас у нас каждый человек на счету, а вы хотите лишиться отнюдь не самого неразумного, отнюдь не самого трусливого. Когда мы выберемся отсюда, я награжу вас.

   – Мы никогда не выберемся! – закричал слуга-мятежник.

Мне всё же удалось утихомирить их. Ночью мы не спали, сжимая в руках оружие. И мы дождались! Мы ожидали страшного, и оно явилось...

Раздался топот, и жалобное ржание коней ударило по сердцу. Волчий вой заставил нас дрожать невольно. Исхода не было. Мы выскочили из шатров и бросились на стаю волков, необыкновенно больших. Зубы их были также огромны и остры. Не могу вспомнить, сколько времени длилась битва. Силы не были равны. Солнце поднялось высоко, пронзало жаркими лучами сырое сплетение ветвей и листьев. Кони погибли. Все мои спутники были мертвы, и тела их были разбросаны вокруг, и у каждого было перерезано горло острыми зубами волков. Несколько страшных животных также полегли мёртвыми. Из людей я единственный остался в живых. Я был ранен и страдал от боли в руке. Гибель моя казалась предрешённой. Голова закружилась от страшной боли, и я рухнул на землю, лишившись чувств...

Очнувшись, я увидел прямо над моим лицом тёмные блестящие глаза. Спустя мгновение я узнал исчезнувшего таинственно провожатого. Он в коротких словах рассказал, как нашёл наш стан разорённым, а меня единственным живым, или вернее будет сказать, что полуживым.

   – Почему вы оставили нас? – спросил я слабым голосом.

Он отвечал достаточно разумно, что желал привести людей для конвоя.

   – Я привёл людей из ближайшей крепости. Идти осталось недолго, но в окрестностях много разбойников...

   – Кони мои погибли, теперь у меня нет товара, мне нечего продать вашему господину, – сказал я.

И он отвечал, также достаточно разумно, что после отдыха меня проводят в Деливар:

   – Вы страшно пострадали, мой господин наградит вас.

Во всём случившемся я видел нечто странное и страшное.

Но я не имел сил для новых размышлений.

Наш провожатый действительно привёл с собою людей, пеших, вооружённых; и сам он был пешим. Меня несли на носилках, я то и дело забывался в беспамятстве. Наконец мы добрались до развалин крепости. Огромный лес, должно быть, уже не первый год вёл наступление на эти руины. Меня устроили в комнате, где часть потолка сводчатого уже обрушилась. Я лежал без сна. Рука моя была перевязана хорошей повязкой. Был наложен пластырь из растёртых трав, целебных, должно быть. Я уснул ненадолго, а когда проснулся, мне принесли хорошую еду – жареный рис, приправленный овощами, жареную баранину и лепёшки. Мне полегчало, и я съел всё, что было подано мне. Тогда мне принесли питьё в серебряном стакане. На вкус оно показалось мне сладким. Конечно, я ещё не совсем оправился от раны и скоро вновь уснул...

Пробудился я также под кровлей, но это уже не были руины, опутанные растениями, это был дворец. Меня окружили слуги, мне принесли красивую одежду. Прежний провожатый был также здесь. Я спросил его, когда смогу говорить с господином. Провожатый отвечал обыкновенным своим глухим и хриплым голосом, что должен просить у меня прощения:

   – ...Речь идёт не о господине, но о госпоже. Моя госпожа послала меня за вами. Она видела вас, когда тайно прибыла в Деливар, и она приказала мне доставить вас сюда. Я – её доверенный слуга, я был её наставником в её детские годы. Теперь она очень огорчена гибелью ваших слуг и коней. Но она послала меня за вами не ради коней, но ради вас, ради вашей красоты, которая поразила её!..

В этом месте рассказа, столь занимательного, купцы переглянулись насмешливо. Но Офонас приметил, что молодой шемахинец и в самом деле хорош собою. Меж тем юноша продолжил рассказывать...

   – Я был смущён. Спустя несколько дней моя рука зажила. Провожатый велел мне надеть красивую одежду и повёл меня к правительнице.

Меня привели в обширный зал, где на возвышении было устроено сиденье из пёстрых шёлковых подушек. Вошла в сопровождении красивых прислужниц госпожа и опустилась величественно на подушки.

Она облокотилась на одну из подушек и посмотрела на меня. Я как сейчас вижу её! Волосы причёсаны на прямой пробор, косы до пояса, белокожая, с лёгким румянцем на нежных щеках; длинные узкие брови, огромные глаза, высокий лоб, прямой нос, маленький рот, нежные тонкие губы... Во всём её облике я не находил ни одного недостатка, всё в ней казалось совершенно! И до чего ладно и прекрасно она была сложена! Видывал я красавиц-невольниц, но подобной красоты не встречал. Столько благородного достоинства и неподдельного величия! Какая живость и веселье на лице! Казалось, что едва она заговорит, как посыплются из её уст цветочные лепестки. То и дело она улыбалась, да так прелестно, что и описать нельзя. Сдержанность и чувство достоинства сочетались в её облике с весёлостью искромётной. А её одежда и украшения!.. Они лишь оттеняли дивную красоту. Тонкое жёлтое покрывало накинуто было на её плечи, белое короткое одеяние обтягивало стан, лишь чуть прикрывая пояс красных шаровар; уши украшены маленькими серёжками с камнями-яхонтами; в носу, по обычаю хундустанских женщин, также было продето отверстие и блистала драгоценная серёжка; шею и лодыжки обнимали золотые обручи; на запястьях блистали гладкие золотые браслеты, а немного пониже локтей – другие браслеты с девятью разными драгоценными камнями в каждом. За спиной госпожи стояла нарядная прислужница и обмахивала её опахалом...

Госпожа заговорила, и на миг мне почудилось, будто из уст её и впрямь брызнули алые цветочные лепестки. Нежнейшим голосом она, опуская в милой скромности глаза, призналась в своей любви ко мне. Она сказала также, что её жизнь ныне зависима от меня:

   – Если ты откажешь мне, если я не мила тебе, мне остаётся лишь смерть в удел!..

И после таких её слов что оставалось мне? Я опустился к её прекрасным ногам, моля смиренно о любви. Я умолял её позволить мне обожать её, боготворить, как возможно обожать, боготворить живое чудо. Я желал поклоняться ей, как богине...

И тотчас был призван жрец, который совершил обряд, связавший меня и прекрасную госпожу узами брака. Не стану дразнить вас рассказами о ночах, полных любви, дивной и неизбывной страсти... Мы не разлучались на ложе, во время трапезы, в прогулках по саду... Время уходило в счастье неизменном, словно вода сквозь пальцы... Не могу сказать, сколько минуло дней, но однажды, когда моя прекрасная супруга почивала подле меня на ложе любви, овладело мною внезапное раздумье. Я перебирал в мыслях своих всё, что происходило со мной в эти дни. Проходили перед глазами мгновения счастья, всё новые и новые мгновения счастья. И вдруг мысли мои задержались на ежевечернем питье. Каждый вечер мы пили прекрасное питьё, сладкое на вкус. И вдруг я задумался, зачем это... Неожиданно пробудилась красавица и, приподнявшись на локте, посмотрела на меня.

   – Ты задумчив, – произнесла она нежно. – Что печалит тебя?

Я сказал, что не может быть печали, когда я рядом со своей женой, подобной богине, как их изображают, высекая из камня и раскрашивая яркими красками, хундустанцы.

   – Я лишь хотел спросить тебя, что за питьё мы пьём ежевечерне?

К моему удивлению, она смутилась и отвечала не тотчас...

Но, помолчав недолго, всё же отвечала:

   – Это обычное питьё, оно укрепляет силы. Воздух здесь густой и сырой, и потому укрепление сил крайне нужно, иначе ослабевает дыхание. Как готовить это полезное питьё, поведала мне моя мать...

Я сделал вид, будто поверил ей, и заговорил о чём-то другом. Но на самом деле я не поверил моей жене. И на другой день я с нетерпением ожидал вечера. Принесли питьё. Жена моя выпила, но я вдруг вскрикнул громко и поднял руки к потолку, украшенному лепными украшениями. Она тоже невольно подняла глаза. В это мгновение я успел вылить своё питьё к ножке ложа.

Однако ничего не произошло. Мы легли рядом и предались нежнейшим ласкам. Затем я уснул подле спящей моей супруги.

Пробудился я от холода и очень был удивлён, потому что лежал в полной тьме. Я подумал было, что погасли угли в жаровне и погас огонь в светильнике золотом. Мне показалось, будто я лежу низко и не на пуховой постели, но на жёсткой земле. Я протянул руку в кромешной тьме и натолкнулся пальцами на что-то шерстистое и плотное. Ноздри заполонила страшная вонь, какая обыкновенно исходит от дикого зверя. Но мрак был настолько страшен, что я не смел подняться и решил терпеливо дожидаться утра. «Пусть рассветёт, – думал я, – тогда я всё пойму. Но, должно быть, я всё ещё сплю и вижу странный и страшный сон...» И тут мысли мои прервались. Страшное лицо человекоподобного зверя нависло надо мной, над моим лицом. И на этом дурном лице, склонившемся над моим лицом, блестели два бесовских глаза страшным бесовским блеском. Существо покрыто было шерстью тёмной, а его длинные груди, подобные грудям женщины, падали к моим губам. И совершил я невольно то, что не совершал уже долгое время: я призвал имя Божие!

   – О Аллах! – громко крикнул я.

И тотчас всё кругом осветилось дневным светом. И я увидал себя на голой жёсткой земле среди развалин древнего дворца. А надо мной склонилось неведомое чудовище – человекоподобный зверь. И огромное, поросшее шерстью лицо гримасничало и устрашало своим видом.

И вновь я воскликнул:

   – О Аллах!

И кинулся я бежать, не разбирая дороги. И вдруг очистилась дорога и сама, лёгкая и гладкая, стлалась мне под ноги. А чудовище погналось за мною, распространяя мерзкий запах и завывая страшно. В ужасе я оглянулся на бегу. Рядом с чудовищем бежал чудовищный волк, оскаливая огромные зубы...

Я начал терять силы, но непрерывно молил Аллаха о милосердии, и силы вновь прибавлялись. Меж тем преследователи всё же нагоняли меня...

И тут я вспомнил молитву и нашёл силы проговорить её громко и выкрикивая имя Бога. Я догадался, что чудовища отстают. Но странное любопытство вновь одолело меня, и я вновь оглянулся.

Страшная женщина-зверь схватила огромного волка и разорвала его надвое своими сильными лапами, поросшими чёрной шерстью. Одну половину волка она бросила себе под ноги, а другую кинула вперёд, в меня! Я сумел увернуться, и окровавленная половина волчьего тулова упала почти рядом со мной. И тотчас разлилась передо мной огненная река! И я возопил, крича что есть силы имя Бога, взывая к Аллаху! И неведомая сила подняла меня в воздух и перенесла через реку. Я ощутил мгновенный жар и лишился чувств.

И что же самое удивительное во всём этом? Я очнулся на конном базаре. Я лежал на земле, вокруг меня суетились мои слуги, в лицо мне брызгали водой. Оказалось, я внезапно потерял сознание. Но теперь я не чувствовал себя дурно. Я прошёл под навес, где положены были кожаные подушки, и сел. Один из слуг сказал мне, что меня дожидается человек, посланный от богатого господина из окрестностей Деливара. Я поднял глаза и увидел перед собой давешнего человека-волка. Лицо его было закрыто, глаза были странными. Голосом глухим и хриплым он передал желание своего господина купить у меня коней. Я тотчас отказал. Пришедший попытался уговорить меня, посулил большой барыш. Но я решительно отвечал, что не стану выезжать из Деливара в неведомую местность. Он постоял мгновение и пошёл прочь. Я смотрел ему вслед. Очень скоро он исчез в сутолоке базара. Я не чувствовал в себе никакого недомогания. И, благополучно завершив торговлю, я выехал из Деливара и возвратился в конце концов в Шемаху...

Когда молодой купец завершил свой рассказ, воцарилось не на долгое время молчание. Офонас с большою насладой переживал это, уже ведомое ему, погружение в чужие слова, в слова другого. Было удивительно это неуловимое преображение потока многих слов чудесных в картины живые...

Шемахинцы загомонили, заспорили. Одни смеялись и ни в малой степени не верили рассказчику. Другие сомневались. Почтенный муж припомнил слышанное прежде:

   – Я слыхал о царевиче Сиямеке, бившемся с дивом, существом, подобным, должно быть, той страшной колдунье, о которой нам поведал Мехмед. Сложены и стихи об этом поединке:

 
Руками свирепо юнца обхватив,
Согнул его вдвое неистовый див
И наземь поверг, не давая вздохнуть,
И когти вонзил ему в белую грудь.
 
 
Погиб Сиямек от нечистой руки,
Вождя молодого лишились полки.
Услышав о смерти наследника, шах
В отчаянье впал, потемнело в очах...
 
 
Однако богатырь Хушенг всё же одолел дива:
Сорвал с него кожу от шеи до пят;
Снёс мерзкую голову острый булат.
Нечистого славный поверг, истоптал;
Конец ненавистному бесу настал...[58]58
  …Конец ненавистному бесу настал... – из поэмы Фирдоуси «Шахнаме» (конец Х-начало XI в., Персия).


[Закрыть]
 

Тут вступил в разговор человек среднего возраста и сказал следующее:

   – Мой учитель говорил мне, что по велению шайтана[59]59
  …по велению шайтана... – шайтан – сатана, глава злых духов в исламской мифологии.


[Закрыть] злые духи стали выводить людей из терпения, показывая свои страшные лики. Тогда люди принялись просить Аллаха убрать демонов подальше, чтобы демоны не показывались людям на глаза. Милостивый Бог, согласившись с жалобами людей, решил натянуть меж людьми и сонмом демонов невидимую, но прочную завесу. И с тех пор люди не могут видеть демонов наяву. Однако если Аллах желает наказать человека за грехи, он на мгновение приподнимает завесу и показывает провинившемуся страшные образы демонов...

   – Я сам не знаю, что же со мной произошло, – сказал молодой шемахинец. – Должно быть, и вправду я согрешил и Аллах показал мне всю бездну моих прегрешений, послав мне страшные видения. А быть может, эти видения явились следствием мгновенного недуга, вызванного сильной жарой. Или же... Всё это произошло в яви!.. Но отныне я не пропускаю времени молитвы и не забываю просить Аллаха о милосердии...

Тогда купец, молчавший до сих пор, сказал свои слова:

   – Существо, о коем поведал нам Мехмед, напоминает мне животных, которых я видел в Хундустане много. Они зовутся «маймунами» – «обезьянами». Существуют огромные маймуны и совсем крошечные зверьки. Они покрыты шерстью, но в то же время очень похожи на людей, имеют руки и ноги, а морды их чрезвычайно похожи на гримасничающие человеческие лица уродливых людей...

Послушайте меня! Я расскажу вам о лучшей части Индии, зовущейся Маабар[60]60
  ...зовущейся Маабар. — Малабар (Маабар, Малабарское побережье) – одна из исторических областей в Индии, с XVI века достаточно хорошо была известна европейцам.


[Закрыть]. В этой области пять царей, и все они братья. Это земля богатая и славная. Здесь родится прекрасный крупный жемчуг. Между островами и материком есть пролив не глубже десяти или двенадцати шагов. Тут-то и ловится жемчуг. На больших судах идут в море, становятся на якорях и пересаживаются в малые лодки. Начинается лов. Купцы нанимают людей и платят им. Но и купцам приходится платить налог: десятую долю царю. А также купцы платят особым людям, которые заколдовывают рыбу, чтобы она не вредила ныряльщикам за жемчугом. Таким колдунам дают двадцатую долю. А нанятые купцами ныряльщики прыгают с лодок под воду; иной уйдёт на четыре шага, а то и на пять, и доходит порою до двенадцати шагов. Сколько вытерпят, столько времени и остаются на дне морском. И подбирают раковины. В мясе этих раковин и находится жемчуг всех родов, крупный и мелкий; жемчужины – в мясе этих раковин. Вот так они ловят жемчуг; и не пересказать, какое его тут множество. И жемчуг оттуда расходится по всему свету.

Расскажу я вам и о других диковинках Хундустана. У царя Маабарской земли пятьсот жён. Увидит он красивую женщину или девушку, и коль она ему понравится, берёт он её себе. Как-то раз он увидел красивую жену своего брата, взял её себе и не отпустил от себя. Но брат его стерпел это и не поднимал шума. У царя есть и другая диковина: много у него верных слуг, да таких, что верны ему, по их словам, и в здешнем мире, и за гробом. Служат они царю при дворе, ездят с ним, всегда около него; куда бы ни пошёл царь, они за ним; в царстве у него большая власть. Помрёт царь, и когда тело его сжигается на большом костре, все князья, что были его верными друзьями, бросаются в огонь, там и сгорают, чтобы не расставаться с ним на том свете.

И вот ещё какой обычай в этом царстве: если кто учинит какое злодейство, за что смерть полагается, и царь прикажет его казнить, и тогда этот приговорённый объявляет, что желает сам себя убить в честь почитаемых идолов и из любви к ним[61]61
  ...убить в честь почитаемых идолов и из любви к ним. – Европейцы-христиане поклоняются изображениям Иисуса Христа, Мадонны и святых, не полагая себя «идолопоклонниками»; тем не менее индуистов христиане воспринимали именно как «поклоняющихся идолам»; хотя для индуиста, так же как для католика или православного, изображение божества отнюдь не является само по себе божеством. Мусульмане относятся к изображениям индуистских богов ещё более негативно, поскольку ислам не дозволяет изображать Бога.


[Закрыть]. Царь соглашается, и вот тогда родные и друзья преступника сажают его на колесницу, дают ему двенадцать ножей, возят по всему городу и возглашают: «Сей храбрец пожелал сам себя убить из любви к таким-то идолам». Вот так-то, как я рассказываю, носят они его по всему городу, а как придут к тому месту, где обыкновенно происходят казни, этот приговорённый к смерти берёт нож и громко кричит: «Из любви к таким-то идолам убиваю себя». После того берёт нож и перерезает одну руку, а после другим ножом – другую руку, а третий нож всаживает в живот. И режет себя ножами, покамест не помрёт, а как помрёт, родные его и друзья в большой радости сжигают его тело.

Есть у них монастыри и множество идолов там. И многие родители отдают своих дочерей, посвящают их тем идолам, коим больше молятся[62]62
  …посвящают их тем идолам, коим больше молятся... — речь идёт о танцовщицах храмовых, непременных участницах религиозных церемоний. С лёгкой руки португальцев эти храмовые танцовщицы индуистов зовутся в Европе «баядерами» (португальское «bailaderia» – «танцовщица»).


[Закрыть]. И в честь идолов девушки, посвящённые им, пляшут и пируют. Они готовят много еды и расставляют её на столах, затем поют и пляшут, а затем громко объявляется, что духи съели приготовленное. После чего эти девушки принимаются весело пировать и угощаются вкусными яствами. Так живут эти девушки, покамест какой-нибудь князь не возьмёт какую-нибудь из них замуж.

Расскажу я вам также о том, как находят алмазы. Находят их в горах, где царствует нестерпимая жара. Также много в этих горах змей, больших и толстых. Змеи эти очень ядовиты. А добываются алмазы вот каким способом: существует глубокая долина, а кругом в скалах пещеры. Люди берут куски мяса и бросают в долину. Мясо падает на кучу алмазов, и алмазы пристают к нему. И водится в этих горах множество белых орлов, которые охотятся на змей. И завидит орёл мясо в глубокой долине, камнем падёт, схватит мясо и летит. А люди меж тем пристально смотрят, куда орёл полетел, и, приметив, где он усядется клевать добычу, принимаются люди кричать что есть мочи, орёл испугается, бросит мясо и улетит. Люди подбирают мясо и находят множество алмазов. Или же дождутся, пока орёл сожрёт мясо, а на другой день ищут алмазы в орлином помёте.

Живут в Хундустане и особенные люди, называемые куигуи[63]63
  …называемые куигуи... – Имеются в виду йоги, исповедующие одну из систем индуистской религиозной философии.


[Закрыть], каждый из них может прожить до полутораста или же до двухсот лет. Это от воздержанности и потому что пьют здоровую, чистую воду. А едят они только рис и молоко. А испытывают их так: призывают девушек, служащих идолам, и приказывают им обнимать, целовать и всячески раззадоривать этих куигуи. И кто сохранит бесстрастие, того почитают духовным человеком[64]64
  ...почитают духовным человеком, – сравните с отрывком из жития святого Андрея Царьградского: «...одна из блудниц... втащила его внутрь. А воистину несгибаемый и подлинный насмешник Сатаны последовал за ней... Сбежались и остальные блудницы и ради смеха стали спрашивать его, как он терпит подобное. Праведник же улыбался, но ничего не отвечал. Они его щипали, и побуждали к срамному делу блуда, и мяли его тайные уды, а другие целовали, побуждая целомудренного к бесстыдству, третьи же говорили: «Соблуди, Юрод, и насыть желание души». Но тогда, о братья, свершилось дивное чудо! Среди стольких соблазнов не подвигнулся он и не возбудился на мерзкую похоть» (Цитировано по книге: Иванов С.А. «Византийское юродство». М., 1994, с. 87-88).


[Закрыть].

Расскажу я вам и о царевиче Сергамоне[65]65
  …о царевиче Сергамоне... — речь идёт об основателе буддизма Сиддхарте Гаутаме (623-544 до н. э.), происходившем, по преданию, из царского рода племени шакьев в Северной Индии. Прозвание «Будда» означает в переводе с санскрита «Просветлённый».


[Закрыть], которого хундустанцы почитают святым и ставят в его честь идолов.

Был он сыном богатого и сильного царя; жизнь вёл прекрасную, духовную; ни о чём мирском не желал слышать и не хотел царствовать. Узнал отец, что сын царствовать не желает и ни о чём мирском слышать не хочет; стало ему досадно, и чего только он не предлагал сыну; говорил, что венчает его на царство и полновластным государем сделает; отдавал ему царский венец и одно лишь требовал, чтобы сын сделался царём. А сын в ответ говорил, что ничего не желает.

И увидел царь, что не хочет сын царствовать, разгневался и с горя чуть не помер; да и не диво, другого сына у него не было и некому было оставить царство. Задумал тогда царь такое: решил он в уме своём, что заставит сына полюбить всё мирское и возьмёт царевич и венец и царство. И поселил царь в прекрасном дворце сына своего и в услужение к нему приставил тридцать тысяч красивых и милых девиц; а мужчин там не было; одни девы, они укладывали царевича в постель, служили ему за столом, по целым дням не отлучались от него, пели ему, плясали перед ним и как умели потешали его по царскому приказу. Но они не смогли сделать царевича сластолюбивым, он остался целомудренным и жил строже прежнего. Но он не покидал дворца и потому никогда не видал мёртвых или больных.

И вот однажды он решил выехать из дворца и ехал верхом по дороге. Свита сопровождала его. Вдруг увидел он погребальную процессию. И спросил, что это. Ему отвечали. Он спросил, как это люди умирают. И ему ответили, что прекращается дыхание и тело мёртвое разлагается.

И, ничего не сказав на это, он продолжал путь. И вдруг увидел старика, который едва двигался и не имел ни единого зуба во рту. И царевич спросил, что же это, что происходит с этим человеком. И ему отвечали, что это старость.

Услышал царевич о старости и смерти и возвратился назад во дворец. Он решил, что должен отыскать того бессмертного, кто сотворил земной мир. Царевич ушёл в пустынные и высокие горы и остался там жить и прожил всю жизнь в великом воздержании и целомудрии. А когда умер царевич, тело его доставили отцу; и тот, увидев любимого сына мёртвым, огорчился необычайно. Много царь оплакивал сына, а потом приказал сделать идола, представлявшего образ и подобие царевича. И этот идол был сделан из драгоценных камней и золота. И царь приказал поклоняться изображению царевича и почитать царевича за бога. И приказал молиться царевичу как богу.

А в Хундустане рассказывают, будто бы царевич умирал восемьдесят четыре раза; и всякий раз воскресал в ином обличье; и в первый раз он сделался быком, затем стал конём, затем собакой. И лишь после восемьдесят четвёртой своей смерти стал царевич богом. За лучшего и за самого большого бога из всех своих почитают его язычники в Хундустане. И поклоняются его изображениям – идолам.

А ещё есть в Хундустане царство Гузурат. И каждый год выходят из этого царства морские разбойники на судах – грабить и обращать в рабство купцов. И вместе с этими разбойниками плывут их жёны и дети. И подстерегают они корабли купцов, и нападают, и грабят, и убивают, и делают купцов рабами.

Столь диковинны хундустанские земли...

* * *

После прекрасной пирушки Офонас-Юсуф тонул в море слов, сказанных ему. Слова преображались в картины, живые и движущиеся; слова улыбались и оскаливались хищно и весело, и слова многие поглощали само существо Офонаса; он сам, казалось, преображался в слова, хохочущие и хмурящие брови, веселящиеся и пребывающие в печали, многие слова, поющие, и летящие, и пляшущие...