Текст книги "Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин"

Автор книги: Фаина Гримберг

   – Коня – прочь от боя! – крикнул Юсуфу Мубарак.

Боль не такая сильная сделалась, но чувствовалось кровотечение. Мубарак ухнул громко, отгоняя Юсуфова коня, и тотчас конь помчался прочь от дворца, унося всадника.

Офонас отъехал на довольное расстояние, понудил коня ехать медленнее. Добрался до ближайшего из глинобитных домов, слез с седла и заковылял к двери. Сел на пороге, оторвал полосу ткани от рубахи и перетянул, перевязал ногу, прежде вытянув стрелу...

«Мубарак победит, – подумал. – Воины Лал Сингха станут разбегаться. А я торчу здесь, на пороге, будто щит, нарочно накреплённый для упражнения в стрельбе!..»

Попытался взобраться на коня, но раненая нога не давала. Огляделся, приметил коновязь и привязал коня. Затем вошёл в дом. Это, может, и неразумно было; ведь внутри мог и оставаться кто-нибудь из жителей, прятаться... Но внутри не оказалось никого, и Офонас уселся на полу, вытянув раненую ногу. Увидел сундук с раскрытой крышкой, на полу глинобитном разбросаны были подле сундука тряпки скомканные – одежда бедная. Офонас прислушивался чутко. Битвенный шум доносился. «Эх! – думал. – Ежели сюда кто заскочит, пропал я навеки...»

Нога болела, повязка набухла кровью. А вдруг стрела отравленная?.. Офонас держал саблю в руках. «А пусть заскочит кто, я и отобьюсь!..»

Пождал ещё, пождал, слушал тихо и чутко. У него слух сделался острый, досетливый, понятливый... Шум, гул, гомон голосовой доносился. Но это победно шумели, победно гомонили. Кто победил? Офонас не имел сомнений. Только Мубарак и люди Мубарака могли победить! Сидеть, словно крот в норе, незачем было. Надобно было подниматься и идти. Офонас доковылял до коновязи, отвязал коня, взял за повод и похромал к дворцу.

Покамест дотащился, набежали воины Мубарака, двое, искали Юсуфа. Когда увидали, помогли забраться в седло.

На площади дворцовой уж началось самое последнее. Таскали ворохами богатую добычу, грузили на повозки, запрягали быков... Женщин и мужчин со связанными руками теснили, чтобы после вести вслед за повозками гружёными. Мёртвые лежали кучами, земля утоптанная пропиталась кровью. Сам дворец Офонас теперь мог разглядеть хорошо. Не показался ему красивым этот дворец. Две башни низкие, с кровлями в виде куполов, стены невысокие зубчатые...

Для Мубарака поставили деревянный резной трон Лал Сингха, принесённый из дворцовой залы. Мубарак сидел на этом троне. Поодаль перед ним стоял связанный Лал Сингх. Должно быть, правитель Лалганджа защищался храбро, потому что был ранен. Одежда его была окровавлена, и он с трудом удерживался на ногах. Мубарак заметил Юсуфа и кивнул ему. Затем Мубарак обратился к побеждённому:

   – Обернись, вероломный язычник Лал Сингх, и посмотри на человека, которого ты гнусно ограбил! Человек этот – мой гость ныне. Он вёл по дороге проезжей своего единственного коня, был одинок и беден; а ты наехал со свитой в повозках и ограбил бедняка! Сейчас я покажу ему коней из твоей конюшни. Пусть посмотрит на них и найдёт своего коня. – И Мубарак обратился к Юсуфу: – Посмотри на коней, можешь ли ты узнать среди них своего коня?

Теперь Офонасу помогли сойти на землю, и он, сильно хромая, подошёл к нескольким хорошим коням, которых держали в поводу люди Мубарака. Юсуф тотчас узнал Гарипа. Дивно было, что и Гарип узнал своего хозяина, заржал и потянулся к нему, помотав головой.

   – Я вижу, о твоём коне заботились, – сказал Мубарак. И крикнул своим людям: – Приведите конюхов, я окажу им милость!

   – Они убиты, – ответил один из воинов, стоявших поодаль от трона.

   – Это жаль, – проговорил Мубарак и посмотрел на связанного Лал Сингха.

Офонас приметил, что раненый правитель Лалганджа кусает губы, удерживаясь от стонов боли.

   – Смотри пристально, Лал Сингх! – громко говорил Мубарак. – Смотри пристально. Я принял решение. Прежде я решил продать твоих жён, наложниц и дочерей как рабынь. Но теперь я передумал. Я не мараю себя гнусным ремеслом торговца рабами. Мои воины пусть берут всех слуг и служанок твоего дворца, всех твоих приближённых и советников и их жён, наложниц и детей. Пусть мои воины берут их и поступят с ними как захотят. Я же приказываю уничтожить твой зловредный род. – Мубарак снова обернулся к своим людям и отдал приказ: – Ведите жён, детей и наложниц Лал Сингха; ведите его сыновей и дочерей!

Воины побежали во дворец и вскоре вывели оттуда плачущих женщин и детей со связанными за спиной руками. Всех их согнали к трону и поставили перед глазами Мубарака.

   – Смотри, Лал Сингх! – заговорил Мубарак. – Я принял своё решение. Я уничтожаю тебя, твой род, и кладу конец твоей власти. – И Мубарак спросил у одного из своих людей: – Где палачи Лал Сингха, предавшие казни наших братьев?

Скоро привели палачей.

   – Я рад, что они живы, – сказал Мубарак. И он обратился к палачам: – Согласны ли вы предать казни весь род Лал Сингха? Я знаю, смерть – ваше ремесло. И если вы казните жён, детей и наложниц Лал Сингха, я дам вам свободу, отпущу вас...

Палачи склонились перед Мубараком и отвечали ему, что смерть – их ремесло и они исполнят приказ умертвить род Лал Сингха.

Несчастный Лал Сингх едва держался на ногах. Его женщины и дети плакали и стонали. Палачей было четверо. Они бросились на связанных женщин и детей Лал Сингха и принялись рубить им головы саблями. Удары палачей были точными и умелыми. Одним сабельным ударом палачу удавалось срубить голову. Тела так и валились наземь. Из шей взвивались большие струи крови. Головы женщин и детей катились по земле утоптанной со стуком, будто деревянные шары... Однако живые пытались увернуться и убежать от неумолимых сабель, и потому палачи не всегда били точно. Тяжело раненные женщины и дети вопили, срывая голос, и молили хрипло о пощаде. Но палачи лишь спешили добить их. Покамест продолжалась эта бойня, Лал Сингх несколько раз падал в беспамятстве. И Мубарак приказывал лить на него воду и приводить в чувство, чтобы Лал Сингх видел казнь всего своего потомства.

Наконец все женщины и дети Лал Сингха были убиты. Лал Сингх лежал на земле. По дворцовой площади растекались лужи свежей горячей крови.

   – Лейте на него воду! – приказал Мубарак.

Но вода уже не могла помочь побеждённому правителю Лалганджа, он был мёртв.

   – Возьми своего коня! – сказал Юсуфу предводитель разбойников. – Я подарю тебе и того коня, на котором ты был в битве.

   – Я возьму лишь моего коня, которого я когда-то купил и выкормил, – сказал смело Юсуф.

Мубарак засмеялся с довольным видом. Юсуфу помогли взобраться на повозку, груженную одеждой. Он не мог ехать верхом, нога распухла и сильно болела. Гарипа привязали к повозке, чтобы он находился подле своего хозяина.

   – Матушка Хусейни вылечит тебя, – сказал Мубарак, – я знаю, что эти стрелы – не отравленные...

Шествие тронулось. Быки тянули гружёные повозки. На нескольких повозках везли и раненых воинов Мубарака. Пленники шли пешком.

Усталые всадники ехали медленно, приноравливая ход коней к шагу пленников. Кто-то запел простую песню, но это не была песня победы. Офонас дивился, потому что это была песня любви, песня о любовной тоске и о камне счастья, именуемом «бахт»[102]102
  ...«бахт»... – Это персидское слово означает «счастье», оно вошло в многие восточные языки.


[Закрыть], при одном только взгляде на который люди забывали все свои горести и заботы...

 
Ничто не увлекает мой взор —
Одну тебя я вижу.
Ты для меня – камень «бахт».
Не видя тебя, я слёзы проливаю.
И, глядя на меня, плачет небо,
Изливаясь вместо слёз дождями.
А ночь стала моим верным другом.
Потому что ночью могу плакать открыто,
И никто не увидит ночью мои слёзы.
Только небо ночное увидит мои слёзы
И прольётся дождями.
Только небо ночное увидит мои слёзы
И прольётся дождями...[103]103
  ...И прольётся дождями... – индийская народная песня (исламские регионы).


[Закрыть]
 

Пели громко и стройно. Тверские родичи Офонаса тоже славно пели! Как напьются похмельного питья, так и поют, ладно и стройно. А что за такая разница – похмельное питьё или кровь! Нет разницы. Была бы песня...

* * *

Когда люди Мубарака выезжали в Лалгандж, никто не провожал их. Но теперь встречали их крестьяне, стучали в бубны и дарбуки, выкрикивали похвальные слова. Иные уже поглядывали на пленных, рассчитывали купить подешевле...

На дворе Мубарак, не отлагая дела вдаль, приказал вывести последнюю оставшуюся в живых супругу Лал Сингха. Её привели вместе с её прислужницами. Это были женщины молодые и не дурные лицами. Мубарак вызвал тех из своих воинов, которым досталось менее всего добычи. Глаза у него зоркие выдались, он всё примечал! И всех этих прислужниц он раздал воинам, которым в Лалгандже досталось мало пленниц; и он сказал так:

   – Поступайте с ними, как сами захотите!..

Затем он обратился к лежавшему на повозке Юсуфу и показал на эту горькую вдову правителя Лалганджа:

   – Юсуф! Ты мой гость. Я отдаю тебе эту женщину; позабавься с ней. Прежде чем я казню её, я хочу доставить тебе насладу!

Офонас поглядел на эту горькую женщину, которая стояла, опустив низко голову и закутавшись в изодранное покрывало. Он не мог увидеть её глаза.

   – Что же ты вглядываешься? – спросил Мубарак. – Хочешь вызнать, какова она телом и лицом? Я добрый хозяин, и я избавлю тебя от подобного затруднения. – И Мубарак выкрикнул, не оборачиваясь и не глядя на своих людей: – Эй! Откройте её!..

Тотчас кто-то сорвал с женщины покрывало. Мубарак приблизился к ней и, взяв её за подбородок, приподнял её голову...

Офонас разглядывал хундустанскую женщину, совсем голую. Она небольшая была, смуглая телом и лицом, бока крутые, груди хорошие – чашками стояли; молодая совсем. Взгляд её чёрных глаз не внятен был Офонасу, был чудно равнодушен, будто она не хотела пощады и ничего более не хотела в этой земной жизни... Офоцасу-то хотелось женщины, но прежде он никогда не брал женщину силком. Однажды только, в Твери, маленькой ещё парупок был, четырнадцати лет был, не боле; в подклети, в доме дядьки Ливаж, подкараулил одну холопку, ухватил было, но девка двинула кулаком, переносицу и сшибла. Кровь рукнула ручьём. Офонас повалился. Девка сама испугалась; подвывает, ковшик приволокла, воду ледяную льёт, уняла кровь, целует Офонькино лицо, мокрые щёки. Офонька облапил её, она не противится... Но по молодости крайней ничего и не вышло: тайный уд не поднялся... Да здесь-то и не жди хорошего! Та холопка-то была своя, тверская девка, а эту поди облапь силком, гляди, нос выкусит белыми зубищами!..

   – Я бы взял её, взял бы, господин мой, – сказал Юсуф, – ежели бы она сама согласилась, по доброй её воле; а то за деньги – девке деньги или хозяину деньги, так я привык, по-простому! А твоего подарка, ты, мой господин, прости меня, но боюсь я. Ведь эта женщина накануне своей гибели, и терять ей нечего. Она, пожалуй, что и убьёт меня или покалечит. Прости меня, мой господин, но страх меня берёт!..

Мубарак расхохотался молодым громким смехом, чуть закидывая голову и показывая белые зубы...

«Экие все здесь белозубые!» – подумалось Офонасу...

   – Ты хитёр! – воскликнул Мубарак. – Я бы оставил тебя шутом, ты хорош для такого дела!

Офонас чуял, что возможно говорить искренне. Опёрся на руки, вытянутые назад, присел на куче одежды мягкой. Нога болела.

   – Э нет, господин мой, – сказал Юсуф, – ежели мои слова могут развеселить тебя, я рад; но в шуты я не гожусь, путь у меня свой и лишь на время пересёкся с твоим путём, господин мой!

   – А если я прикажу казнить тебя? – смеялся Мубарак.

   – Твоя воля! Куда я убегу, ноги не держат меня.

«Я, может, и посмешён, а в шуты не пойду, – говорил сам себе в уме Офонас, – ни к царевичам Востока сказочного, ни к разбойнику прекрасному хундустанскому, ни к тверскому боярину, ни к Петряю, ни к дядьке Ливаю. Так-то!»...

   – Помогите ему, отнесите его в его каморку и позовите к нему лекаря и матушку Хусейни, – приказал о Юсуфе Мубарак своим людям. – И смотрите хорошенько за его конём, чтоб хорош был конь!

К повозке подошли трое, сняли Офонаса и посадили на свои скрещённые руки. Покамест его несли, он видел, как предводитель разбойников махнул рукой. И тотчас один из его воинов вскинул саблю острым блеском и расколол голову женщине. Голова черноволосая раскололась надвое, словно арбуз, всё набухло красным; и странно было видеть один какой-то миг две половинки одного лица. Это было странно и смешно до жути; хотелось, глядя на это, хохотать и царапать себе ногтями шею. Женщина с расколотой головой держалась миг один, не падая, а после рухнула на землю. Голое её смуглое тело содрогнулось, дёрнулись ноги, и зад круглый свело судорогой. И она превратилась в мертвеца.

* * *

Снова Офонас очутился в каморке. Ногу его лечили, и нога быстро заживала. Стрела и вправду оказалась неотравленная. Матушка Хусейни кормила гостя вкусной пряной пищей. Он надумал было спрашивать её о Мубараке, но вовремя понял, что старая нянька Мубарака тотчас же донесёт о его расспросах предводителю разбойников. Она также не спрашивала гостя ни о чём. Офонас наконец-то догадал, отчего матушка Хусейни кажется ему разговорчивой, хотя, в сущности, она говорила мало. Это впечатление разговорчивости, даже и болтливости, исходило из её множественных мелких и частых жестов и часто повторяемых ею незначащих словечек, наподобие: «ешь, ешь», «вкусно ли тебе?», «хорошая еда», «скоро заживёт твоя рана»; и прочее...

Нога скоро зажила. Однажды утром он уже ходил, почти не хромая. Видно, Мубараку говорили о здоровье гостя; потому что вечером того же дня один из людей Мубарака передал приказание Юсуфу явиться к предводителю разбойников. Юсуф вымылся и надел новую одежду, которую ему принесли.

В приёмной зале на подушках сидели рядом Мубарак и Дария-биби в прекрасном наряде. На голову её было накинуто кисейное покрывало с парчовой оторочкой. Вся она сверкала золотом украшений. На разостланной скатерти поставлены были кувшины с холодной чистой водой, чаши и сласти на блюдах. Юсуф приметил и три серебряные чаши на длинных ножках – плевательницы. Мубарак повёл рукой, призывая Юсуфа сесть на подушку поодаль, против Мубарака и Дарии, чтобы они могли разглядывать его. Юсуф покорно сел.

Дария своими руками подняла крышку большой и пестро раскрашенной деревянной шкатулки, вынула бетелевый лист и смазала какими-то смесями, среди коих Юсуф приметил известь. Затем она вынула щепотку толчёных бетелевых орешков и также положила их на бетелевый лист; раздробила на крышке шкатулки несколько зёрен кардамона и также положила на лист; легко, умело и быстро свернула лист со всем его содержимым и протянула Юсуфу со словами:

   – Попробуй!

Юсуф поклонился, сидя; затем встал, подошёл на расстояние протянутой руки и протянув руку, взял с ладони Дарии-биби бетель. Тотчас же, показывая своё почтение, он сунул бетель в рот и принялся жевать. Дария-биби смотрела на него благосклонно.

Мубарак и Дария-биби также взяли бетель и стали жевать. Юсуф видел, как покраснели их губы кроваво. Конечно же, и его губы сделались такими же кроваво-красными.

Когда пожевали бетель, Мубарак предложил Юсуфу сласти и воду холодную, и отведал сам, и отведала Дария-биби. Затем вновь пожевали бетель.

И лишь когда завершили трапезу и напитали нёбо сладкими вкусами, и омыли руки в серебряных мисках, и отёрли платками, нарочно принесёнными, Мубарак выслал из приёмной залы служанку, принёсшую на подносе воду для умывания и платки. Она плотно притворила за собой обе створки резные большой двери.

   – Там, за дверью, стража охраняет наш покой, покойную нашу беседу, – сказал Мубарак. И посмотрел пристально на Юсуфа: – Ты приготовился отвечать, когда мы будем спрашивать тебя?

Дария не смотрела на Юсуфа.

   – Я готов отвечать, – сказал Юсуф.

   – Я возвратил тебе коня, – сказал Мубарак. – Ты удовлетворён? Я обещал и исполнил своё обещание.

   – Благодарю тебя, мой господин, – сказал Юсуф.

Ему захотелось смеяться; он крепко сжимал зубы, губы, и сильно боялся, как бы не прыснуть, не порскнуть смехом внезапным... А хорошо, славно было возвращение коня! Эй! Столько крови пролилось, а смешно!..

Дария-биби молчала.

   – Откуда тебе известно имя отца Дарии-биби? – спросил Мубарак, прямо глядя на Юсуфа. И взгляд этот выражал строгость, даже суровость некую. Тут уж не до смеха сделалось!..

Офонас не стал говорить Мубараку о царевиче Микаиле, сыне правителя Рас-Таннура. Ведь всё же Мубарак – предводитель разбойников, а невеста Мубарака – та самая чудная девочка, которую искал Микаил, утратив её в тюркских землях. Кого искал царевич? Что искал? Счастливый человек! Счастлив тот, кто в силах искать неведомое, и даже и знает, в ком воплощено это неведомое...

   – Я состоял недолгое время в одном купеческом сообществе. Однажды вечером все мы собрались в одной из комнат караван-сарая и рассказывали друг другу разные разности. И один из купцов рассказал о своей встрече с купцом из Хундустана, имя которого было Мирза Русва...

   – Что говорилось об этом хундустанском купце? – строго спросил Мубарак.

   – Ничего дурного. Один из тех, что собрались на беседу, сказал о нём, потому что человек из таких дальних земель, как земли Хундустана, – диковина во всех иных землях.

   – Ты сказал на дороге, что знал моего отца из слов моего отца, пересказанных тебе другим человеком, – вступила Дария-биби. И её суровый голос не похож был на её девичью хрупкость. – Каковы были слова моего отца, пересказанные тебе?

Офонас насторожился и встревожился, ему уже сделалось тяжко лгать.

   – Тот купец пересказал рассказ Мирзы Русвы, а Мирза Русва говорил ему о своём детстве, о смерти своего отца и о том, что вдовая мать решилась по доброй своей воле взойти на костёр и сгореть вместе с мёртвым телом своего супруга... Такое говорил Мирза Русва, и я слышал пересказ его слов. Это правда, я клянусь!..

   – Сколько разочарования приносят люди, когда раскрывают рты и говорят! – обратился Мубарак громким голосом к Дарии-биби. – Я всегда знал, что этот человек лжёт. Я знаю, что он не исповедует правую веру, хотя порою и склоняется к ней. Я не спрашиваю, как его подлинное имя, потому что я вижу: этот человек – из далёких земель, из очень далёких земель. Я понимаю: он боится говорить о себе истину; он даже не знает, как возможно говорить нам эту его истину! Но отчего он лжёт теперь? Меня оскорбляет эта его нынешняя ложь! Моей душе больно. Я желал говорить ему о себе. Он казался мне похожим на воплощённое в человеческом облике вместилище слов, живое вместилище слов. Мне казалось, он бережёт в себе слова. Мне казалось, он не таков, как прочие многие люди. Чем отплатить ему за его гнусное предательство? Отрубить ему голову? Разрубить его на три части? Вынуть из его груди сердце и бросить ему в лицо? Нет, это значило бы, что он важен для меня. А он теперь означает для меня не более, нежели малая ящерица на обочине проезжей дороги!..

Офонас-Юсуф не знал, как поступить, как отвечать. Он знал нрав Мубарака и не желал предавать Микаила.

   – Я изгоню его, – продолжал свою речь Мубарак. – Пусть он возьмёт своего коня; я дам этому лжецу денег. И пусть он более никогда не является на глаза мне!

Офонас почуял, как на душе полегчало. Он решил сказать всю правду. Он уже привык значить нечто для другого человека. Прежде разве он значим был? Разве для того, чтобы воротить ему коня, брали приступом дворцы и рубили головы красавицам? Пусть и без него это сделалось бы, но ведь всё же сделалось-то из-за него, из-за его коня Гарипа! И вдруг остаться снова одному... В Твери для кого был значим? Для бедной Насти? Так она что, ещё мельче была мушка, чем сам Офонас... А здесь-то, выспрашивают его, ждут от него ответов... И разом этого всего лишиться, очнуться на дороге одиноким, не нужным никому, не значимым ни для кого... Обида захватила горячую душу...

   – Ты верно говоришь, господин Мубарак! Я лгал и лгу. Все вы здесь, в хундустанских землях ведуны, колдуны...

   – Мы не колдуны, – усмехнулся Мубарак, – мы не виновны в том, что мы внимательны, а ты плохо лжёшь, и потому легко изобличить тебя. Твоя душа – простая душа.

   – Но если я лгал ради себя, отчего ты не подумаешь, что я могу солгать ради иного человека? Этот человек не знает тебя, ничего о тебе не ведает, но если я расскажу правду, ты можешь рассердиться на него и преследовать его. Оттого я и лгу!

   – Ты, Юсуф, или другой по имени, я не спрашиваю твоё имя, не говори мне его, но ты – человек необычайный, – сказала Дария-биби. – И необычайность твоя не в том, что ты безудержно храбр, и не в том, что ты умён... Я и сама не знаю, отчего ты необычаен, но я вижу твою необычайность.

   – Если бы я поклялся в том, что не стану преследовать человека, ради благополучия которого ты солгал? – заговорил вновь Мубарак.

   – Я расскажу о нём, но имени его называть не буду. И делай со мной что хочешь! – сказал Юсуф.

   – Пусть говорит, – сказала Дария-биби Мубараку.

И Офонас-Юсуф рассказал о своей встрече с Микаилом, не называя его имени и не называя его царевичем из Рас-Таннура; пересказал рассказ Микаила о хундустанском купце по имени Мирза Русва, пересказал слова Мирзы Русвы, пересказанные Микаилом...

   – Купец бежал со своей дочерью, а тот человек, чьего имени я не назову, отправился на поиски, – завершил свой рассказ Офонас-Юсуф.

Дария-биби не смотрела на рассказчика и сказала Мубараку:

   – Хусейн Али, я знаю, о ком говорит Юсуф. Отец называл мне имя этого человека. Человек этот знатен и богат; он сын правителя царства, которое называется Рас-Таннур. Я была малым ребёнком, когда видела этого человека, тогда я ещё не видела тебя. Отец опасался его, и я опасалась вместе с отцом.

   – Как зовут этого человека? – спросил Мубарак.

   – Я помню его имя. Его зовут Микаилом.

   – Если бы ты увидела его теперь, – заговорил снова Мубарак, – кого из нас ты предпочла бы?

   – Тебя, – отвечала Дария-биби спокойно. – Он богат и знатен, но ты сделался близок моему сердцу, когда нас показали друг другу. А моё сердце – твёрдый алмаз и не изменит любви.

   – Микаил из Рас-Таннура благороден, – заговорил Юсуф, – царевич никогда не унизит себя насилием!

   – Но тогда о чём же мы тревожимся? – спросил Мубарак с усмешкой. – Он благороден, но и я отвечу на благородство благородством. А Дария-биби любит меня. И ты, Юсуф, выказал благородство. Но свойственно ли тебе также и любопытство? Ты, вместилище слов, выслушай мой рассказ и рассказ Дарии-биби. Узнав превратности наших жизней, ты напитаешь свой ум новыми словами. Итак, слушай же!

Моё настоящее имя, как ты уже понял, должно быть, – Хусейн Али. Мирза Русва – мой родич. Он договорился с моими родителями о браке моём с его дочерью Дарией. Тогда мы, я и Дария, были ещё малы и не виделись, не знали друг друга. Я и Мирзу Русву, моего будущего тестя, знал плохо, потому что он постоянно находился в чужих землях по своим торговым делам. Он брал с собой и свою маленькую дочь, он был вдовец и не хотел оставлять её одну с прислужницами и няньками. Мои родители не одобряли этого; они-то полагали, что девочке было бы лучше жить в нашем доме. Однажды Мирза Русва приехал к нам и привёз свою дочь. Мне говорили родители, что дела нашего родича пошли дурно и он вконец разорён. Но мои родители всё равно желали видеть маленькую Дарию моей женой. Я и теперь помню приезд маленькой Дарии. Это было время созревания сахарного тростника. Перед нашим просторным саманным домом на просторном дворе громоздились кучи сахарного тростника. Каждый мог брать сколько захочет. Мы не были бедны. У нас были коровы, буйволы, пахотные земли. Молоко и зерно всегда имелись у нас в изобилии. Мирза Русва показался мне мрачным и даже сердитым. Но маленькая моя невеста очаровала меня. Дария была в новом платье, а её ножки обуты были в красивые туфельки. Браслеты на щиколотках и на запястьях, серебряное колечко в носу очень украшали её. Она была бойка, бегала со мною наперегонки, мы играли в мяч. Я желал показать ей свой ум и принялся пересказывать всё, что знал из Махабхараты[104]104
  …из Махабхараты... – Махабхарата – эпос народов Индии, состоит из восемнадцати книг.


[Закрыть]. Хотя мы исповедовали правую веру, но отец всё же научил меня читать хундустанские древние сказания. Мирза Русва отдавал нам дочь именно потому, что мы исповедовали правую веру Мухаммада. Я посадил Дарию на кучу сахарного тростника, угостил её тут же сахарным тростником и рассказывал с горячностью историю Рамы и прекрасной Ситы[105]105
  …историю Рамы и прекрасной Ситы... – Рама и его жена Сита – персонажи «Рамаяны» – древней индийской эпической поэмы, написанной на санскрите.


[Закрыть]. При этом я старался изобразить жестами и движениями и Раму, и Ситу, и царя обезьян Ханумана...[106]106
  ...и царя обезьян Ханумана... – царь обезьян Хануман, верный друг Рамы, также один из персонажей «Рамаяны» и индийского фольклора.


[Закрыть] Дария смотрела на меня во все глаза. Если бы я в то время знал, что она видела и пережила в своей жизни уже столько дивного! Но я думал лишь о том, чтобы показать свои познания и умения. Она слушала мой рассказ и то смеялась весело, показывая белые зубки, то смотрела серьёзно, то вдруг пугалась и горячо требовала, чтобы всё окончилось хорошо!

Заколыхалась соломенная занавеска на двери, и вышли мои родители и Мирза Русва. Они смеялись, увидев нас, и были довольны нашей завязавшейся дружбой.

   – Наши дети будут славной четой! – сказал мой отец.

В тот день Мирза Русва увёз Дарию-биби, но вскоре он приехал один. Мои родители и он говорили о чём-то и горячо спорили. Потом Мирза Русва уехал, и я заметил, что он выглядел ещё более сердитым. Мои родители совещались. Не знаю, как я догадался, что речь идёт обо мне и Дарии. Я подбежал к ним.

   – О чём вы говорите? – спросил я. – Вы говорите о Дарии и о её отце, ведь так? Вы не хотите нашей свадьбы? – Я чуть не плакал.

Мать обняла меня и принялась успокаивать:

   – Хусейн Али! Послушай нас. Мы хотим добра тебе. Дария – славная девочка, но её отец занялся плохим ремеслом. Не стоит родниться с ним!

   – Скажите мне всё! – настаивал я.

И отец и мать решились и рассказали мне всё. Мирза Русва придумал один способ скорого обогащения. Это был дурной способ! Мирза Русва вознамерился красть девочек из бедных семей и продавать их содержательницам домов разврата. Он и прежде промышлял торговлей рабами, но до такого не доходил! Мои родители объясняли это его отчаянием, овладевшим им вследствие его внезапного разорения. Он предложил моему отцу участвовать в своём дурном деле, отец отказался; и тогда Мирза Русва сказал твёрдо, что свадьбы не будет!

   – Нет, свадьба будет! – я топнул ногой. – Свадьба будет, потому что я украду мою Дарию!

Отец и мать не поверили моей решимости, сочтя её детской.

   – Сначала подрасти, Хусейн Али! – улыбнулась мать.

   – Но когда я украду мою Дарию, вы ведь примите её и сыграете свадьбу?! – упорствовал я.

Родители согласились, но, кажется, они не верили в долговременность моей решимости.

Меж тем я рос. И я не забывал Дарию. Но похитить её мне так и не удалось. Мирза Русва связался с дурным человеком по имени Дилавар Бахш. Вместе они крали и продавали несчастных девчонок из бедных семей. Этот Дилавар Бахш был человек без чести, без совести. Однажды он обвинил Мирзу Русву в предательстве; сказал, будто бы тот спрятал часть выручки от бесчестной продажи. Мирза Русва уверял, что невиновен, но Дилавар Бахш не слушал его. Сделалась ссора, и Дилавар Бахш убил Мирзу Русву. Я не думаю, что Мирза Русва был совсем дурным человеком, он любил свою дочь и желал ей добра. Мы узнали о его смерти, и я тотчас решил забрать Дарию. Но в доме Мирзы Русвы я застал одну старую прислужницу. Она сказала мне, что Дария исчезла. Легко было догадаться, чьих рук это дело. Я узнал, где дом Дилавара Бахша. Не знаю, что со мной сделалось. В его доме встретили меня его жена и сын, который был одного возраста со мной. Я спрашивал их, где мне найти Дилавара Бахша. Они не хотели говорить. Я настаивал долго. Сын Дилавара Бахша разозлился и крикнул мне, чтобы я убрался прочь. Я отвечал, что уйду не раньше, чем узнаю, где Дилавар Бахш!

   – Я знаю, он похитил мою невесту, дочь Мирзы Русвы, которого он убил!

Сын Дилавара Бахша потерял терпение:

   – Ты никогда не отыщешь свою девчонку! Обойди хоть все дома разврата по всем городам Хундустана!..

Едва я услышал эти слова, кровь моя закипела. Я был вооружён кинжалом. Сын Дилавара Бахша не ждал такого моего поступка. Я приблизился к нему и вонзил кинжал в его грудь. Женщина завопила и бросилась на меня, пытаясь выцарапать мне глаза. Я отталкивал её, но она царапала мои щёки. В моей руке был кинжал, я не успел спрятать его в ножны. Я убил эту женщину нечаянно. И теперь я должен был непременно убить Дилавара Бахша, потому что знал: он отомстит мне. Я боялся за жизнь моих родителей. Но прежде всего я хотел узнать, где Дария. Я выбежал из ворот дома, где убил двух человек. Я бегал по улицам и спрашивал, где возможно отыскать Дилавара Бахша. Никто не мог сказать. Я вернулся домой. Увидев добрые лица моих родителей, я не решился открыть им, что сделался убийцей. Я до сих пор казню себя за то, что ничего не сказал им. Но тогда я думал лишь о том, как найти Дилавара Бахша и узнать о Дарии.

На другой день я вновь отправился на поиски. И снова ничего не узнал. А покамест меня не было дома, произошло страшное несчастье. Я воротился под вечер и ещё издали приметил дым и огонь. Это горел наш дом! Сбежались соседи и с трудом потушили пожар. Мой отец и моя мать превратились в обугленные мёртвые тела, обезглавленные тела; потому что головы их были отрублены саблей. Я догадался, кто это совершил. Дилавар Бахш!

Что мне оставалось делать? Я продал уцелевшее имущество, купил коней и хорошее оружие. Со мной оставались иные из наших работников и моя старая нянька, знавшая и любившая Дарию. Я нашёл убежище для всех нас и сделался разбойником. Отряд мой увеличивался и превратился в настоящее небольшое войско. Люди верили мне, верят и сейчас. А сам я порою задумываюсь бессонными ночами о своей судьбе. Я всё не могу понять, как это случилось, отчего я сделался разбойником, ведь я никогда не хотел разбойничать. Но, должно быть, великие боги лучше понимают наши тайные помыслы, самим нам неведомые. Ты, Юсуф, должен знать об этом так же, как и я. А Дилавара Бахша я не отыскал и до сих пор.

Офонас решил, что прежние рассказы, которые доверялись его ушам, оказывались куда более необычайными.

   – Если твоё имя Хусейн Али, отчего же ты зовёшься Мубараком? Я этого не понял, господин мой.

   – Я принял имя одного убитого друга...

Офонас почувствовал уныние в своей душе. Простота рассказа Мубарака напомнила тоскливую жизнь в Твери, где всегда могло произойти дурное или страшное и никогда – таинственное, чудное...

   – Теперь мой черёд рассказывать, – начала Дария-биби. – В день убийства моего отца я сидела в саду нашего дома, наигрывая на тамбуре. Моего отца не было дома. Когда я оставалась одна, я часто задумывалась о Хусейне Али. Думает ли он обо мне? Я надеялась уговорить отца выдать меня замуж за Хусейна Али. Служанка позвала меня в дом. Дилавар Бахш ожидал меня. Я знала, что у него дела с моим отцом. Даже догадывалась, какие это дела. Я никогда не одобряла торговых дел моего отца. Когда я была совсем маленькой, я не понимала, в чём они состоят, но теперь я выросла и страдала душой, сознавая, каким дурным делом занимается мой отец. Он очень любил меня; но он мог быть и злым, и жестоким. Он разочаровался в людях после страшной смерти своей матери. Дилавара Бахша я, конечно же, ненавидела, но я не боялась его. Дилавар сказал, что мой отец у него в доме и хочет, чтобы я пришла. На этот раз я испугалась. Ведь этот Дилавар Бахш имел сына и уже говорил моему отцу, что надо бы выдать меня замуж за Файза, так звали сына Дилавара Бахша. Но сейчас я поверила, что отец и вправду зовёт меня.