Текст книги "Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин"

Автор книги: Фаина Гримберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

С князем виджаянагарским вышло рати его сорок тысяч конных, а пеших сто тысяч, да сорок слонов, в доспехи наряженных, и на них по четыре человека с пищалями.

А с султаном вышло возырев двадцать шесть, а со всякимъ возырем по десяти тысяч рати своей, а пеших двадцать тысящ, а с ыным возырем пятнадцать тысяч, а конных людей и пеших тридцать тысяч. А индейскии четыре возыри великих, а с ними рати своей сорок тысячь конных людей, а пеших сто тысяч. И султан ополелся на индеян, что мало с ним, и он ещё прибавилъ двадцать тысяч пеших людей, двесте тысяч конных людей, да двадцать слонов.

Да с Михайлом-царевичем вышло рати сто тысяч, да слонов двадцать.

Такова сила султанова индейского бесерменьскаго. Мамет дени иариа. А растъ дени худо донот – а правую веру Бог ведает. А праваа вера Бога единаго знати, и имя его призывати на всяком месте чисте чисто. – Мухаммедова вера им годится. А правую веру Бог ведает».

Офонас призадумался. Хватало у него слов для исчисления всех этих слонов, конников и пехотинцев. Но он глядел на лист исписанный ровными буквицами и тосковал. Отчего перед глазами его проходило столько звучащих, цветных, переливчатых и живых картин; а словами написалось теперь совсем иное – числа да числа, да и слова одни и те же, всё одни и те же... А все веры вдруг представлялись Офонасу такими сходными; и все они были ничто, ведь ничто, в сравнении с возможною смертью Офонаса, а смерть уж близко подошла, в спину дышала, сипела. И вдруг страх одолевал; а какая вера-то верна? И что же там, после смерти? Каков рай? Да не всё ли едино! А вот ад!.. Гореть в котле адском православной преисподней придётся ли Офонасу за то, что силу Магометовой веры сказал в словах своих? Или по Магометову мосту, в один волосок толщиной, пройдёт он легко в самый рай Магометов?.. И в одно мгновение вдруг представлялось ясно, очень беспощадно, что там, после смерти, в том пространстве послесмертном, не будет вовсе ничего, просто-напросто исчезнет Офонас, исчезнет Юсуф, Офонас-Юсуф исчезнет...

* * *

На самом деле Офонас выехал из Бидара в повозке, конь Гарип остался в городе под присмотром того конюха, почти приятеля Офонасова. В городе, во дворце, отведённом Микаилу, оставались люди его, прислужники. Царевич многих местных людей набрал в своё войско и плату им заплатил. А Офонас ехал в одной повозке с поваром из царевичевой свиты. Вовсе не хотелось Офонасу в поход, но не мог оставить Микаила. Жалел царевича. А так-то что! Не захотел бы – и не поехал бы. Хундустан велик, есть где скрыться. Но ведь жалел Микаила. Более всего хотелось Офонасу, чтобы поход окончился неудачей. Пусть Мубарак и Дария-биби останутся в живых и продолжат идти в этой жизни своим путём. И пусть бы Микаил исцелился от своей безумной страсти, не дающей ему покоя, гоняющей его по городам и морям, далеко от его родных земель и владений.

Только знал Офонас, что добром все эти дела не завершатся, не кончатся. А кончится оно всё худо. Для кого? Он-то ведь жалел их всех и печаловался и о Мубараке и Дарии-биби, и о Микаиле...

Писал в смоленской темнице:

«А князь виджаянагарский, той Мубарак, тать, разбойник, а силён, большая сила у него».

* * *

Спервоначалу Офонас не мог понять, как же будет в походе дальнем Жить, существовать великая армия, гигантское войско. Что есть будут? А ведь ещё и слоны, и кони, и верблюды! Чем будут кормить их? Люди Микаила охотились на оленей, оленину завяливали, повар готовил на привале похлёбку мясную. Но большая часть индийцев отличалась дивной непритязательностью и умеренностью в пище. Десятая или даже и двадцатая часть всех этих всадников, конечно, ела мясо, но все прочие воины обходились всё тем же обычным кхичри – смесью риса с овощами, а ещё болтушкой из муки жареной с маслом. А верблюды были чрезвычайно выносливы и привычны к жажде и голоду. На стоянках погонщики верблюдов пускали животных пастись на поля. Да ещё в обозе двигались повозки купцов. По закону султанскому купцы обязывались держать в походах целые базары для войска. И в этих передвижных лавках возможно было купить всё – от иголки до сабли в золочёных ножнах. Купеческие служители огребали поля граблями и особыми лопатами, а траву собранную укладывали в стожки и после продавали конникам для коней; когда дёшево продавали, а когда и подороже. Офонас видал стычки меж воинами и торговцами, но до смертоубийства всё же не доходило.

Микаил, казалось, гнал прочь от себя мысли о действительной цели своей, о том, для чего люди его смущали подданных султана. Теперь царевич занят был лишь обиходными делами войска, объезжал кругом войска, глядел, все ли сыты и здоровы. Наконец вступили на земли Мубарака. Но до города стольного надобно было ещё добраться, а покамест впереди ждала крепость Белгаон – владение раджи Викрама.

Но путь в Белгаону лежал через горное ущелье.

На привале Юсуф пошёл в палатку Микаила. Пропустили Юсуфа без расспросов, как велел царевич. Микаил лежал ничком, вниз лицом, уткнувшись в скрещённые руки. Но не спал. Услышал, как вошёл Офонас, повернулся, поднял голову, лицо виделось изнурённым, усталым. Спросил:

   – Что тебе? Зачем пришёл? Устал я, спать хочу.

Офонас заговорил, поклонившись небрежно и не попросив дозволения присесть:

   – Сейчас путь пойдёт в ущелье. Я Мубарака знаю, он не упустит своего! Непременно в ущелье будет засада...

Микаил лежал, не собираясь вставать; говорил, лежа, и не глядел на Офонаса-Юсуфа:

   – Пришёл, дозорный! – говорил Микаил глуховатым голосом, насмешливо и даже и глумливо. – Ты здесь самый важный дозорный! Ты Мубарака знаешь, нрав его разбойничий вызнал. А прочие все глупы, где им знать Мубарака! Что ты из пустяков теребишь меня? Усердие своё хочешь показать? Разум свой острый хочешь показать? Да все знают, что в ущелье засада. А ты знаешь иной путь к Белгаону? Какой путь знаешь? Как миновать ущелье?

   – Не знаю, – отвечал Юсуф, понурившись.

   – И ступай от меня! Я тебе благодарен за твоё усердие, только оно мне ни к чему! Я и сам голову ломаю, как избежать засады. Ступай! Я спать хочу...

Офонас поклонился и ушёл. Понял, что засады не избежать. Тоска заедала. Неужто и пропадать теперь? Так вдруг и пропадать? Нет, Офонас не приготовился ещё к смерти, нет. Сколько времени не говел, Великдень забыл, как править... Нет, не готов помирать...

* * *

Офонас ещё брёл уныло к своей палатке, которую делил с поваром и подручными повара, а уже обогнали его посланные всадники Микаила, и объезжали войско, выкрикивая приказ выставить дозоры и ложиться всем спать. Офонас не знал, как избыть досаду и тоску, и, придя в палатку, лёг и закрыл глаза. Устал от своей тревоги, что глодала сердце зубищами. Устал и, как водится при усталости крайней, заснул крепко...

А Микаил задень, должно быть, выспался хорошо, потому что к ночи поднялся и уже верхом ездил взад и вперёд, отдавал приказы. И люди пошумливали, суетились. Офонас тоскливо ждал, когда прикажут сворачивать палатку и сниматься в путь. Всё ещё хотелось спать, но он не решался закрыть глаза теперь, когда не было ясно, что сделается дальше в его жизни. Вдруг зашуршало, и Офонас подумал: «Ишь! Ровно змея...» Над его лицом в полутьме светилось тёплой луной молодое лицо Микаила. Чёрные глаза на светлом лунном диске этого лица смеялись озорно.

   – Ты спи! – прошептал Микаил, чуть растягивая слова. – Ты ничего не бойся. Я всё придумал. Завтра будет свободен проход в ущелье. Спи!..

   – Ты, господин мой, шуршишь, как змея, – пробурчал Офонас и оскалил зубы в ухмылке.

   – Спи! – повторил Микаил.

Офонас закрыл глаза. Шурхануло. Ушёл Микаил. Возможно было уснуть без страха, но теперь не спалось. Уши невольно навострились, прислушивался чутко. Шумело, гомонило вкруг палатки. Офонас приподнялся на локте. Повар и подручные повара – двое парнишек, очень темнокожих, спали. Офонас долго лежал без сна и прислушивался. Он думал, что вовсе не заснёт. И, должно быть, потому-то и заснул.

А проснулся Офонас-Юсуф от жара солнечных лучей. Солнце било своими прямыми жаркими лучами в плотную ткань палатки и сильно согревало лицо Юсуфа. Он чувствовал себя отдохнувшим, упокоенным. Поднялся легко и выбежал наружу. Вокруг – суета. Одни воины доедали кхичри, другие уже седлали коней. Подручный повара протянул Юсуфу миску с овощами и рисом. Оказалось, Микаил уже давно уехал, уехал и повар. Войска уже проходят ущелье. Вскоре Офонас взобрался на повозку. Двигались не так быстро. Офонас любопытствовал, выспрашивал, что же случилось ночью. Все говорили, отвечали, проезжаясь, гарцуя на отдохнувших конях, что теперь дорога безопасна. Все восхваляли Микаила, хвалили его смекалку и острый ум.

Что же вышло ночью в ущелье? По горным дорогам кони двигаются медленно. Микаил повёл пеших воинов. Он приказал им идти как возможно тише. Дорога постепенно сужалась. С обеих сторон её вставали горы. С правой стороны горы были очень высоки и казались неприступными, вершины их нависали над дорогой. С левой стороны горы были пологие, невысокие и пригодные для подъёма вверх. Микаил искал тропу. И вскоре его догадка подтвердилась: он увидел расщелину, к которой вела узкая тропа.

«Вот место засады! – подумал Микаил. – Войско войдёт в ущелье, и на него ринутся с горных вершин всадники Мубарака. А перед этой атакой, разумеется, осыплют наших воинов градом камней. Да, засада здесь. Справа горы встают отвесной стеной, там всадники не смогут подняться и спуститься. Слева же спуск удобный...»

Микаил одет был в одежду простого пехотинца – рубаха, тюрбан, дхоти – набедренная повязка. На голове его был зелёный тюрбан, за спиной – колчан со стрелами. Микаил был вооружён луком. Он поставил своих воинов несколькими большими соединениями и расположил эти соединения так, что вершины гор и места, близкие к подъёмам, оказывались окружёнными. Микаил определил дозоры и отдал строжайший приказ воинам: вести себя как возможно тише.

   – Вокруг нас – враги, – сказал он. – Лёгкий шум – и нас обнаружат. И тогда погибнем все!..

Микаил разделил воинов на десятки и сотни и поставил командиров. А сам решительно двинулся вперёд, вверх.

Микаил прошёл уже не один крош[129]129
  …прошёл уже не один крош... – крош – мера длины в Индии, около четырёх километров.


[Закрыть]. Рассвело. Затем полуденное солнце залило светом горы. Микаил поднялся уже на достаточную высоту. Воины Мубарака должны были находиться в засаде где-то поблизости. Надо было идти особенно сторожко. Бог весть, что сделал бы на месте царевича из Рас-Таннура любой другой разведчик! Микаил же остановился и громко крикнул:

   – Да здравствует махараджа Мубарак!

Тотчас же появились вооружённые воины. Они были настроены отнюдь не мирно, а проще говоря, намеревались изрубить незнакомца на куски!

Микаил бросил лук на землю и поднял руки. Один из воинов Мубарака остановил прочих. Он приказал им броситься на незнакомца и связать незнакомцу руки и ноги. Это было тотчас сделано. Тогда человек – это, конечно, был один из командиров – начал допрашивать Микаила.

   – Кто ты? – спросил он прежде всего. И его грозный голос не обещал ничего доброго. Но и Микаил ведь был не из тех, кого возможно напугать грозным голосом!

   – Моё имя – Маниклал, – отвечал Микаил спокойно, будто не был брошен наземь связанный по рукам и ногам, а сидел в приёмной дворцовой зале на шёлковых подушках...

   – Если ты не скажешь правду, – предупредил Микаила допрашивающий, – я прикажу убить тебя без промедления!

   – Зачем же мне лгать? Я скажу всю правду о себе. Я родился в приморском городе Гоа, отец мой владел кораблём, нанимал людей и отправлял корабль с товарами в плаванье вдоль побережья. Сам он никогда не выходил в море. Из меня он также намеревался сделать хозяина кораблей. Но я мечтал выходить в море сам и уже в мечтах своих видел себя капуданом корабля, отдающим приказания громким голосом, перемогающим шум ветра. Когда проклятый Махмуд Гаван осадил Гоа, отец мой вскоре понял, что город падёт. Мы погрузили на корабль наше имущество и вышли в море с верными людьми. Корабль быстро двигался в волнах. Впереди показались ещё несколько кораблей. Мы не могли миновать их. Мой отец вышел на корму и закричал, что идёт с миром. Тотчас откликнулись с палубы одного из кораблей и звали моего отца. Мы поднялись к ним. Это оказались корабли из далёкого Рас-Таннура. С нами обошлись хорошо, накормили, напоили и развлекали беседой. А в это время их матросы уже бесчинствовали на нашем корабле, истребляя наших людей. А мы, мой отец и я, ни о чём не подозревали. Но вот с нас сорвали одежду и принялись избивать безжалостно плетьми. Связанных по рукам и ногам, нас бросили под палубой в темноту, тесноту и грязь. Долгое время мы пробыли там, задыхаясь в зловонии. Корабль быстро двигался вперёд. Затем мы поняли, что корабль стал на якорь. Нас вывели вновь на палубу. После долгого времени тьмы солнце ослепило наши глаза. Вскоре мы уже знали, что Гоа взят войсками проклятого Махмуда Гавана и разграблен. Пленённых жителей продавали в рабство. Мой отец понял, что грозит нам. Он улучил мгновение и бросился на одного из людей Рас-Таннура. Мой отец выхватил у него из-за пояса кинжал; никто не успел и глазом моргнуть, а отец мой вонзил кинжал в мою грудь, в грудь своего единственного сына, и тотчас закололся и сам, предпочитая смерть рабству и позору. Я успел понять его и был рад смерти, как возможно радоваться избавлению от мучений. Сметный мрак охватил меня. Но радость моя оказалась напрасной. Я потерял отца, однако остался в живых. Деяние моего отца видел с берега сам Махмуд Гаван. Мужественное это деяние привлекло его сердце. Он приказал излечить меня, и лекари его за меня взялись. Купцы из Рас-Таннура, желая подольститься к победителю, подарили ему несколько рослых, сильных невольников. Меня они также оставили в дар Махмуду Гавану. Когда наконец меня излечили, он призвал меня. Я был уже совершенно здоров, рана зажила так хорошо, что даже и следа не осталось. Махмуд Гаван беседовал со мной крайне милостиво. Он спросил, владею ли я воинскими искусствами. И я отвечал, что поскольку желал ходить в море на корабле, то и воинским искусствам обучился. Тогда Махмуд Гаван сказал, что оставит меня при своей особе, ибо ему нужны люди мужественные и благородные. Разумеется, он поставил мне одно условие: я должен был перейти в магометанскую веру. На это я не мог согласиться! Но если бы этого условия не было, я всё равно не согласился бы служить разорителю, губителю моего родного города!..

Махмуд Гаван, видя мою неколебимость, загорелся желанием одолеть меня, обратить в его веру и заставить служить ему. Но ни просьбы, ни угрозы, ни посулы, ни пытки не сломили меня. И вот, в один несчастливый для меня день, вновь привели меня к Махмуду Гавану. Я увидел расставленные яства и напитки, а Махмуд Гаван сидел и смотрел на меня милостиво. Он велел и мне сесть. Я опустился на подушки.

   – Ешь и пей! – приказал Махмуд Гаван. – Твоё мужество, твоя сила духа восхитили меня. Я отпущу тебя на свободу и дам тебе денег. Ты сможешь отправиться, куда захочешь.

Я не знал, каково может быть коварство человека, подобного проклятому Махмуду Гавану. Я поверил ему и принялся за еду, совершенно успокоенный. Махмуд Гаван приказал, и тотчас откинулся ковёр, прикрывавший дверь, и резные створки распахнулись. В залу вступили танцовщицы. Красавицы окружили меня, изгибаясь. Я тянулся к ним руками и лицом. Одна из них села подле меня, наполнила чашу вином и поднесла к моим губам. Я и не думал отказаться. Девушка обняла меня за шею звенящей браслетами рукой. Нежные её губы прижались к моим губам. Неприметно для себя я пил, осушал чашу за чашей...

Что же случилось дальше? Я пришёл в себя на постели, но рядом со мной не было красавицы-танцовщицы. Я испытывал крайнюю слабость и скоро понял, что явилось причиной моей внезапной для меня слабости. По приказанию коварного Махмуда Гавана меня опоили настоем трав, вызывающих глубокий сон. Этот настой подмешали в вино. • И когда я провалился словно бы в небытие, надо мной совершили обряд обрезания крайней плоти. И вот я лежал беспомощный, страдая от слабости, вызванной потерей крови. Я желал лишь одного: отомстить Махмуду Гавану за всё: за смерть моего отца, за разорение моего родного города... Теперь я понимал, что с Махмудом Гаваном следует быть таким же коварным, каков и он сам! Я покорно изъявил желание принять веру Мухаммада:

   – Ведь я уже обрезан! – так объяснил я свою покорность.

Махмуд Гаван оставил меня в числе самых ближних своих приближённых. Он доверял мне, и я не обманывал его доверия. Но в душе моей не угасала жажда мести! Я выжидал, словно пардус в засаде ночной охоты. Я ждал удобного случая для осуществления моей мести. И судьба оказалась благосклонна ко мне. Случай представился мне скорее, нежели я мог предполагать. В Бидар явился в сопровождении огромной свиты сын правителя Рас-Таннура. Разве я мог забыть, что меня сделали рабом его подданные! Уже разносилась молва о храбром махарадже Мубараке, и я принял твёрдое решение бежать к нему. Но я хотел перейти к нему не просто так, а с большою пользой для него. Уже все говорили о походе на Виджаянагар. Я знал, что Махмуд Гаван возьмёт меня с собой, но я ещё и нарочно упрашивал его взять меня в поход, уверял его, что мне хочется более всего на свете показать ему, моему покровителю, под рукою-покровом коего я обретаюсь, свою воинскую доблесть.

Войска выступили в поход. Сейчас они движутся на Белгаон, и у них нет иного пути, кроме как через ущелье. Впереди пойдут воины царевича из Рас-Таннура. Я изострил стрелы моей смекалки и распахнул настежь ворота моего слуха. И вот что мне удалось узнать, подслушать! Микаил, царевич Рас-Таннура, умён; он задумал перехитрить всех вас. Но я не могу, благородный командир, поведать тебе тайну его замысла здесь, при всех. Даже среди самых верных людей могут оказаться предатели. Если ты веришь мне, прикажи отнести меня в свою палатку, там я всё скажу тебе с глазу на глаз...

Командир отрядов Мубарака задумался. Затем приказал своим людям раскрыть набедренную повязку пришельца. Но когда они это сделали, командир убедился, что пришелец действительно обрезан, как положено по закону Мухаммада. Тогда командир принял на себя вид забывчивости и отдал новый приказ своим людям, повелев им поднять на пришельце рубаху, чтобы сделалась видна грудь. Приказание было тотчас исполнено. Тогда командир принял на себя вид гнева и воскликнул:

   – Подлый изменник! Ты посмел обмануть меня? Разве не ты говорил мне о своём отце, ударившем тебя кинжалом в грудь? И что же теперь оказалось перед моими глазами?! На твоей груди нет даже самого малого следа раны...

Но мнимый Маниклал в ответ на эти гневные слова даже и бровью не повёл, не смутился; только сказал спокойно:

   – Господин! Я говорил тебе не только о моём ранении, но и о моём излечении. Лекари Махмуда Гавана излечили меня настолько хорошо, что даже и малого следа раны на моей груди не осталось.

Разумеется, командир помнил говорённое пришельцем и желал только проверить, не смутится ли тот. Увидев поведение пришельца и услышав его спокойную речь, командир тотчас сменил мнимый гнев на истинную милость.

   – Можешь полагать, – сказал командир отрядов Мубарака, – что я уже поверил тебе. Но всё же я хочу задать тебе ещё несколько вопросов.

И он принялся расспрашивать мнимого Маниклала о городе Гоа, о кораблях, о морях и плаваниях купцов. Но Микаилу, уже давнему путешественнику, скитавшемуся и по морям, и по берегам, не были страшны подобные вопросы. Микаил отвечал подробно и вконец расположил к себе командира Мубараковых отрядов.

   – А что ты можешь сказать мне о жизни и привычках султана и Махмуда Гавана? – спросил командир.

И разумеется, Микаил рассказал столь многое, что любые сомнения должны были рассеяться, как дым костра, поднявшийся к небу и тающий среди облаков. Но командир всё ещё не был уверен полностью. И потому спросил о числе коней, слонов, верблюдов и людей в войсках султана и царевича Рас-Таннура.

Но Микаил не растерялся и теперь.

   – Наклони своё ухо к моему рту, господин, – попросил он. – Я осмелюсь повторить свои слова о том, что даже среди самых верных людей возможно встретить предателей. Потому свои ответы на твои вопросы я прошепчу на ухо тебе, чтобы никто другой не мог расслышать...

Тогда командир приблизил ухо ко рту мнимого Маниклала, и тот прошептал разные числа, сходные, в сущности, с числами истинными.

   – Я поверил тебе! – сказал командир отрядов Мубарака, распрямляясь. И велел своим людям освободить руки и ноги мнимого перебежчика.

Микаил спокойно сел на земле и растирал щиколотки и запястья. Затем он поднялся и последовал за командиром в палатку. Никакого замысла, как действовать, Микаил покамест не имел. Он полагался лишь на своё чутьё обострённое и на свою смекалку. В палатке он прикинулся совершенно усталым, пошатнулся, будто едва держался на ногах, и попросил дать ему воды:

   – Чашку воды и половину лепёшки, господин! И я буду готов рассказать всё, что мне ведомо.

В палатке нашлись и вода, и лепёшки, и кхичри. Микаил ел, пил, и, сторожко взглядывая поверх чашки, схватывал зоркими глазами каждую мелочь убранства палатки. Вдруг он увидел один предмет, любопытный его взору, и немедленно понял, как будет действовать. Ноги и руки Микаила теперь были свободны. Он отёр губы рукавом рубахи и тихо спросил командира:

   – Оставил ли ты, господин, дозорных у входа в палатку? Я намеревался доверить тебе очень важную тайну, которая может решить исход войны. Потому лучше нам сейчас оставаться совсем одним...

И командир подошёл к входу в палатку, выглянул и приказал своим дозорным уйти как возможно подальше. Затем возвратился и сел подле мнимого Маниклала.

   – Видишь ли, господин, – начал Микаил, – видишь ли, царевич Рас-Таннура задумал...

И, не договорив, он, как барс, рванулся на командира отрядов Мубараковых и схватил его за горло так цепко и сильно, что у того занялось дыхание и ослабли руки и всё тело. А Микаил сжимал его шею жёсткими, словно из железа, пальцами и, глядя прямо ему в лицо, видел, как это лицо опухает болезненной краснотой, багровеет, затем чернеет, глаза наливаются кровью и вываливаются из орбит. Микаил держал горло этого человека столь крепко, что лишь едва слышный хрип вырывался изо рта. Наконец, очень скоро, всё было завершено. У ног поднявшегося Микаила простёрся труп задушенного.

Тогда Микаил поспешно разделся и снял с убитого им человека одежду. Они не так много разнились сложением своих тел. Микаил также разделся и быстро надел свою одежду на мертвеца. Затем оделся в его одежду. Оружие Микаила осталось на земле, там, где Микаила связали. Но теперь он вооружился оружием убитого. Теперь настал черёд того самого предмета, благодаря виду коего Микаил и решился на столь рискованное убийство. Предмет этот был шлем, сделанный так, что всё лицо было закрыто и видны оставались одни лишь глаза. Микаил надел этот шлем; после связал убитого по рукам и ногам и уложил на ковре так, будто бы тот спит; уложил его спиною к входу в палатку.

Мгновение Микаил постоял, собираясь с силами. Но вот он решительно откидывает полог и выходит наружу. Он знал, что теперь должен изменить звучание своего голоса; но также он знал, что люди не очень внимательны друг к другу. Голос командира был обыкновенный мужской голос, басовитый и грубоватый, в отличие от голоса Микаила, звонкого и лёгкого. И Микаил подошёл к дозорным, которые по приказу командира стояли на довольном расстоянии от палатки, и смело обратился к ним, изменив свой голос:

   – Этот человек, – сказал Микаил, – доверил мне очень важные замыслы наших противников. Я связал его по рукам и ногам. А вы встаньте у входа в палатку и караульте. Никого не подпускайте к палатке. А если вы сами посмеете туда войти, то будете наказаны жестоко, как наказывают предателей!..

И Микаил, не оглядываясь и быстрыми шагами, подошёл к ближним подчинённым командира. Снова положившись на своё чутьё, он верно угадал помощников командира. И, приблизившись к ним, он вновь заговорил изменённым голосом:

   – Я узнал все замыслы противника, – сказал он. И быстро раскрыл эти замыслы в своих словах. Выходило, что воины царевича Рас-Таннура не войдут в ущелье, а пойдут трудной дорогой по горам. И самое любопытное было то, что Микаил не солгал; то есть возможно было говорить, что он почти не солгал. И он приказал помощникам командира повести воинов с утра в горы. Затем он сказал, что сейчас отправится на разведку.

   – Ждите меня здесь, я скоро возвращусь, – сказал он.

И, покинув пределы лагеря воинов Мубарака, Микаил побежал к своим людям.

Люди Микаила следили скрытно за тем, как воины Мубарака поднимаются в горы высоко...

Микаил в волнении души читал про себя начало восьмой суры, в которой повествуется о битве при Бадре и о захваченной в этой битве добыче, о тканях, оружии, припасах, о ста пятнадцати верблюдах и четырнадцати лошадях[130]130
  ...четырнадцати лошадях... – восьмая сура Корана называется «Добыча», посвящена битве при Бадре, регулирует отношения в среде первых мусульман. Существует традиция сложного философского толкования суры «Добыча», как, впрочем, и всех остальных сур.


[Закрыть]...

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного! – повторял в уме Микаил. И далее произносил про себя: – Они спрашивают тебя о добыче. Скажи: «Добыча принадлежит Аллаху и посланнику; бойтесь же Аллаха, упорядочите между собой и повинуйтесь Аллаху и Его посланнику, если вы веруете!..»

И ещё не настало утро, а воины Микаила уже вступили в битву с отрядами Мубарака на горах.

А вскоре, извиваясь, словно огромная змея, двинулась внизу по горной дороге конница султана. И, продвигаясь так, всадники вступили в ущелье. Эхо от топота бесчисленных конских копыт огласило горы. Места были дикие, безмолвные, безлюдные, и даже тихое позвякивание оружия вызывало звонкое эхо. По ущелью разносилось конское ржание и голоса воинов. От шума дрожали листья лиан и кустов у подножия гор. Конница текла звенящею рекою по ущелью...

А ведь командир отрядов Мубарака был послан в горы нарочно для того, чтобы устроить засаду именно на горах и оттуда обрушить на всадников султана град камней. Но теперь нечего было и думать об этом! Конница беспрепятственно двигалась через проход горный, а отряды Мубарака заняты были схваткой с людьми царевича, бросившимися на них внезапно. К людям Микаила подошло подкрепление, и очень скоро отряды Мубарака были разбиты наголову!

* * *

Когда повозка, в которой сидел Офонас, ехала по ущелью, бой уже давно завершился. Повозка двигалась медленно. Тела убитых, упавших сверху, преграждали многие участки пути. Приходилось оттаскивать их в сторону. Офонас также вылезал из повозки и помогал отволакивать с дороги мёртвые тела... Солнце ярко светило...

Офонас невольно размышлял о рассказах, услышанных им в его путешествии, в его дальней дороге. Один рассказ вкладывался в другой рассказ, словно одна шкатулка раскрытая – в другую раскрытую шкатулку, а в неё – третья раскрытая шкатулка, а в третью – четвёртая... И слова рассказов, определённо лживых, измысленных из хитрости, звучали, в сущности, не менее правдиво, нежели слова рассказов, определённо правдивых.

А вкруг Офонаса раскидалось всё простое и ясное – деревья, травы, стебли вьющиеся, стрекот насекомый и бег быстрый невидимых малых зверьков, и всадники, и кони, и солнце, и мёртвые тела в крови, и белые зубы и смуглые лица живых...

* * *

Дорога на Белгаон была открыта.

Двадцать дней осаждали крепость. На двадцатый день раджа Викрама пришёл в лагерь султана под видом посланца. Допущенный к султану, он назвал себя и изъявил покорность. Молодой султан принял это изъявление покорности и сделал правителя Белгаона одним из своих придворных. Однако Белгаон не сдавался. Однако минуло ещё два дня, и город пал.

Теперь впереди ждал воинов стольный город Виджаянагар.

Офонас уже целую седмицу не говорил с Микаилом, даже и видел его мельком. Оба воинства, султана и Мубарака, готовились к битве. Глядя на эти приготовления, индусы вспоминали сказания о братьях пандавах и братьях кауравах, вступивших в битву великую меж собою. Одни сравнивали султана с Дурьйодханой, сыном Дхритараштры, главы кауравов; а Мубарака – с Юдхиштхирой, главой пандавов; другие – напротив – полагали Мубарака подобным Дурьйод-хане, а султана – сходным с Юдхиштхирой[131]131
  ...сходным с Юдхиштхирой... – Юдхиштхира – глава рода пандавов, враждовавших с родом кауравов. О войне между этими родами рассказывает древнеиндийская эпическая поэма «Махабхарата».


[Закрыть]. Город Виджаянагар стоял, подобно скале в бурном море. Все знали слова Мубарака; он сказал, что как змеи не страшны царю птиц Гаруде, так и воинам Мубарака не страшны войска султана! Но где же будет новая Курукшетра? Курукшетра – таково было именование поля битвы пандавов и кауравов.

Говорилось много среди воинов Мубарака и жителей его владений о Дарии.

   – Пандавы, пять могучих сыновей героя Панду, завоевали силой и ловкостью своей прекрасную Драупади, ставшую их супругой. Бхишмадев[132]132
  ...Бхишмадев... – Бхишмадев – один из персонажей «Махабхараты».


[Закрыть] также завоевал супругу в битве. И Мубарак победит врагов, и право его на супружество с дивной Дарией будет подтверждено его победами.

   – Он уподобится Джадупати-Кришне, поднявшемуся на защиту Рукмини[133]133
  ...на защиту Рукмини – Рукмини – жена бога Кришны, которую он похитил, победив сопротивление её родных.


[Закрыть]!

   – Царь Душманта покинул красавицу Шакунталу, но Мубарак никогда не покинет Дарию! Нужен новый Калидаса[134]134
  Нужен новый Калидаса... – история любви царя Душманты и юной Шакунталы стала сюжетом пьесы великого поэта древней Индии Калидасы.


[Закрыть], чтобы воспеть их любовь!..

   – Как жаль, что уже написаны Пураны – древние книги о героях и богах! Наш Мубарак умеет стрелять из лука и владеет палицей не хуже, чем Рамачандра или Арджуна[135]135
  ...Рамачандра или Арджуна! — Рамачандра (Рама) – герой древнеиндийской эпической поэмы «Рамаяна», одно из воплощений бога Вишну. Арджуна – храбрый воин, один из героев «Махабхараты».


[Закрыть]! Мубарак возродит славу Ашоки, Чандрагупты, Викрамадитьи, Шакадитьи, Шиладитьи[136]136
  ...Шакадитъи, Шиладитьи... – перечислены знаменитые правители и полководцы Древней Индии.


[Закрыть] – славных правителей и полководцев Хундустана...

Войска султана и Микаила двигались вперёд, разделённые на четыре части. Мубарак поднялся со своими войсками в горы. Одна часть его воинов расположилась высоко в горах. Другая встала на западной стороне. Третья во главе с самим Мубараком встала на востоке, в узком горном проходе.

Сновали взад и вперёд разведчики, распознавая тайны противника. Султан разбил огромный лагерь, огромный полотняный город. Но шатры султана сделаны были не только из полотна, они имели железные или медные каркасы. Шатры эти были в два или в три этажа. В этих огромных шатрах устроены были приёмные залы и помещения для сна, принятия пищи и купания. Перед шатрами султана воздвигнуты были ворота, подобные воротам сильной крепости. Полотно шатров покрыто было искусной вышивкой. Башенки и купола украшали полотняные стены, а медные колонны – поддерживали. Чего только не было в шатрах султана! Золото, серебро, драгоценные камни и парча и шёлк.

И на много крошей простирались шатры приближённых султана. Одни шатры были красного цвета, другие – жёлтого, белого, золотисто-коричневого, зелёного, синего. Купола шатров ярко сверкали в солнечном и лунном свете. Вокруг шатров и палаток раскинулся большой базар, где возможно было купить очень и очень многое.