Текст книги "Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин"

Автор книги: Фаина Гримберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

   – Я поглядеть хочу обезьян! Поглядим недолго. Прошу тебя...

Быть может, Чандре и самому хотелось поглядеть. Он многих обезьян видывал в свою жизнь, но возможно ли, чтобы зрелище такое, как маймуны, наскучило бы человеку!..

Спрятались в кустах. Офонас боялся, что Гарип зашумит, заржёт, затопочет копытами по земле... Но конь стоял смирно... Из кустов дальних виделась поляна. Огромный маймун лежал в траве, словно холм шерсти, и не двигался...

   – Мёртвый!.. – прошептал Чандра.

Две большие обезьяны ходили подле мёртвого, то на четырёх лапах, то вдруг поднимаясь на задние лапы. Лица их, похожие на человеческие до странности и жути, пребывали в движении; когтистые лапы теребили тайный уд, почёсывали живот. Они будто дивились и размышляли о смерти старого маймуна, шерсть его была седой. Огромные мухи слетались к мёртвому телу, кружились и жужжали, блестели на воздухе, взлетая; и опускались в шерсть густую и взлетали вновь... Молодой маймун сел подле старого мёртвого и принялся искать в его шерсти, и то и дело с выражением наслады на лице своём зверино-человеческом совал правую лапу в пасть... Офонас догадал, что мухи откладывают яйца в шерсть мёртвого тела; и, видно, эти яйца, и сами мухи, и гусеницы, которые выводятся из яиц, вкусны маймуну молодому...

   – И как возможно бояться их! – шептал Офонас Чандре; и губы, всё ещё запёкшиеся, потрескавшиеся, приходились вровень с ухом Чандры, большим и темно-смуглым... – И как возможно бояться их! – повторял Офонас. – До того они хороши и милы мне! Такими чистыми видятся в простоте своей! Пусть простит меня Бог, но, должно быть, праотцы наши в раю могли выглядеть так! До чего красивы, хороши! Эх!..

Чандра и Офонас выбрались тишком из кустов и продолжили путь, обойдя далеко поляну, чтобы не пугать маймунов...

   – А ты истинный хундустанец! – смеялся Чандра. – Мы почитаем маймунов за богов!..

   – Вы счастливы! – отвечал тотчас, горячо и без раздумья Офонас-Юсуф. – Корова – бог, маймун – бог... Боги ваши всегда близко вас обретаются. Вы счастливы!..

Чандра смеялся...

Ещё один раз делали остановку, передохнули и ели, и пили воду из тыквенного кувшина...

Неприметно выбрались из леса на большую широкую дорогу.

   – Вот путь на город Пали, – указал Чандра. – А дале – горы...

   – И сколько идти мне?

   – Восемь дней, а то десять. Разве тебе это не ведомо?

   – Ведомо, – отвечал Офонас, – только горестно мне. Вот заплакав пойду. А я уж больно свыкся с тобою, будто год вместе пробыли...

   – Оттого что в лесу, без людей иных, одни...

   – Прощай, друг! Живи мирно...

Офонас и Чандра обнялись и похлопали друг друга по плечам. Затем пошли скоро и не оборачиваясь друг на друга, в разные стороны пошли...

* * *

Солнце поднялось и глядело с неба горячим глазом, широким и круглым. Полдень миновал, должно быть. Широкая утоптанная дорога была пустынна. Ни единой живой души не виделось, кроме Офонаса и коня. Офонас устал и проголодался. Но дойдут же они до какой-нибудь деревни или до города. Не может такого быть, чтобы восемь, а то десять дней пути шли по безлюдью такому...

Наконец явились и потянулись по обеим сторонам дороги поля. Здесь было много людей, все полуголые, лишь дхоти на бёдрах, на гузне. Они поливали посевы. Пара быков волокла на верёвке крепкой и толстой большой бурдюк. Один человек погонял их, а другой подтягивал бурдюк, полный водой, и выливал воду в канавку. Приметив Офонаса с конём в поводу, многие из людей на полях стали указывать на него пальцами и что-то говорить громко. Офонас поглядел на них мельком и решил, что они ему не будут опасны. Он хотел было купить еды у них, но деньги у него оставались только монеты золотые. Пожалуй, не надо было оказывать своё золото. А надо было добраться до города и там поменять у менялы хоть одну монету золотую на серебряные деньги. Вид людей ободрил Офонаса. Стало быть, скоро он увидит город или деревню большую... Он всё же решился подойти к одному из поливальщиков и спросил, складывая с неловкостью попервоначалу слова, воспринятые от Чандры:

   – Далеко ли до города?

Ему отвечали скоро. Стало быть, поняли его, и это понимание обрадовало его. Но он так и не понял, что же впереди – небольшой город, крепость или же большая деревня...

Поливальщик повторил раза два слово «Лалгандж». Офонас понял, что это именование города. Или же деревни. Или крепости...

Он уж очень устал и какое-то расстояние проехал верхом. Затем снова спешился, чтобы не утруждать коня. Дорога разошлась, разделилась натрое, будто цветок большой трёхлепестковый. Офонас не совсем понял объяснения поливальщика и теперь не знал, куда же направиться... Он решил было двинуться наугад прямо; ведь всё равно видно, что это все людские пути. И по какому из них ни пойдёшь, непременно придёшь куда-нибудь, в какое-то место, где живут люди!..

Но вдруг раздались громкие трубные звуки. В большие трубы дудели дудошники, покамест невидимые. Офонас пошёл на обочину, потому что догадывался: пойдёт сейчас перед ним то ли войско, то ли княжеский выход. И ещё Бог весть, чего ждать!..

И ждать пришлось недолго.

Скоро показались пешие лучники с большими щитами деревянными, обитыми твёрдой кожей. Пошли и другие воины – с кинжалами и дротиками. Трубачи трубили в трубы длинные. Вереницей подвигались повозки, запряжённые сильными быками. В повозках открытых Офонас увидел людей, знатных, должно быть. Они также увиделись ему полуголыми, но всё же одетыми поболе, нежели те, которых он видел прежде. У этих грудь и плечи обёрнуты были яркими тканями, жёлтыми и красными. Над самой большой повозкой натянут был навес из ткани зелёной с жёлтыми блестящими полосами. В повозке сидел местный князь, должно быть. На голове его высился убор наподобие русского ведра. Князя окружали жонки гологлавые, чернокосые, обёрнутые в красное... Офонас разглядывал зрелище это...

Князь также заметил его, но, кажется, боле коня заприметил и приказал остановиться возничему. Повозка стала, а за ней и все встали, и другие повозки, и воины.

С одной из повозок этих сошёл приближённый князя. И боярин этот подошёл к Офонасу и заговорил громким голосом, будто приказывал. Офонас так и понял, что ему хотят приказать нечто... Слова чужие громко посыпались, наскакивая одно на другое и будто колотясь, ударяясь громко одно о другое; так звучали... Офонас не тотчас понял смысл всего этого громкого звучания. Но понял всё же. У него спрашивали, кто он, куда идёт и куда ведёт коня...

Офонас поклонился низко и отвечал, медленно подбирая слова, что его зовут Юсуфом, он – из далёкого города Истархана и хочет продать коня... Медленно произнося слова, Офонас подумал, что ведь сказал Чандре истину о своём происхождении... Но ведь невозможно всем, кто встретится на пути, говорить истину о себе!.. Также приметил Офонас, что эти люди не дивились его коню, хотя сами коней не имели.

Князь громко заговорил со своей повозки. Боярин, говоривший с Офонасом, повернулся к своему правителю, поклонился и стал слушать, сложив ладони у груди. Затем вновь обратился к Офонасу-Юсуфу:

   – Продай коня моему повелителю, мой повелитель владеет всеми этими землями, его имя – Лал Сингх!

Офонас понял сказанные слова и понял также, что ныне должен быстро надумать, как же быть и что сделать. Уже предчувствуя дурное, он преклонил низко голову и почтительно спросил, за какую цену повелитель желает купить коня... «Разве мне ведомы цены, какие здесь верны?» – подумал Офонас. И припомнил рассказы купцов о ценах, воистину баснословных, которые якобы даются за коней в Хундустане...

Меж тем боярин и правитель Лал Сингх обменялись несколькими фразами. Они говорили чрезвычайно скоро, и Офонас ничего не смог понять.

   – Ты наг и беден, – сказал затем боярин Офонасу-Юсуфу, – мой повелитель даёт тебе одежду и пять серебряных монет. Тебе не приличествует иметь подобного коня! Должно быть, ты украл его. Раджа Лал Сингх, повелитель Лалганджа, мог бы заключить тебя в темницу, но дарует тебе свободу...

Воины уже окружали Офонаса. Видя себя в подобной отчаянности и не зная, что предпринять, он невольно, уже и не раздумывая, вскочил на коня и пустил его вскачь. Но напрасно он пытался спастись. Тотчас кинулась за ним погоня. К воинам Лал Сингха присоединились крестьяне, трудившиеся до того на полях. Множество людей бежало вслед за всадником и наперерез ему. Грозились ему саблями обнажёнными, остро сверкавшими на солнце, выставляли на него ножи... Все что-то выкрикивали, многие голоса полонили слух Офонаса-Юсуфа. Но он ясно слышал лишь ржание Гарипа. Офонас испугался за коня, которого могли ранить или убить, и прервал бегство...

Все остановились. И в этом круговом сверкании оружия Офонас слезал с коня, все опасаясь, что вот тотчас же и ударят кинжалом или срубят голову саблей. После и сам дивился, отчего не просил пощады. Но ведь не просил, молча стал перед ними, вновь держа коня в поводу...

Офонас, взглянув на темноликих, окруживших его своими смертоносными остриями, вдруг намыслил, как ему спастись. Выбора не было. Он оставил коня, бросив поводья, и кинулся бежать, пригибаясь невольно. Стрелы, пущенные из луков темноликими воинами, свистнули, прыснули за ним следом. Он почувствовал, что и сам едва не летит над землёй, до того скор сделался его бег... Но, должно быть, правитель Лалганджа приказал не тратить стрелы понапрасну на беглеца столь ничтожного. И Офонасу позволили бежать, удовольствовавшись конём. Ведь, в сущности, только того и желали – отнять коня!..

* * *

«И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонки все наги, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку. А князь их – фота на голове, а другая на гузне; а бояре у них – фота на плеще, а другаа на гузне, княгини ходят фота на плеще обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярьскые – фота на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; все наги, да босы, да болкаты, а волосов не бреют. А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а поропки да девочки ходят наги до семи лет, сором не покрыт».

Готовясь писать слова свои, Офонас видел перед глазами в темнице Смоленска жаркий Гундустан, чёрных малорослых людей, худых совсем, или других, с толстыми животами; чёрные волосы на головах женских; детей множество голых, острые клинки и рукояти сабель, украшенные горящими светло, круглыми красными камнями...

* * *

Офонас бежал, не видя, не разбирая дороги, и полетел круто вниз внезапно. Дыхание захватило тотчас. Он даже не вскрикнул. Он катился стремглав, ударяясь больно о землю, колючие ветки кустов, густо разросшихся, царапали голое тело, спину и грудь. Ему представлялась верная смерть, навстречу коей он двигался стремительно и не молил Бога о спасении, не помнил молитвенных слов; но даже испытывал некое чувство, чуянье восторга предсмертного; странного восторженного предчувствия некоего совершенно нового для себя состояния души и тела; и состояние это, вот-вот грядущее, было – смерть!..

Однако всё же никакая смерть не последовала за его отчаянным полётом-падением. Исцарапанный, он больно ударился о землю, даже и не такую жёсткую, потому что упал на кучу листьев и прелой травы. Пролежал некоторое время оглушённый. В ушах гудело, звенело. Сел, опираясь на ладони рук, вытянутых назад. Над ним, высоко, медленными облаками ходило небо. Попытался привстать, но оказалось слишком больно. Снова сел...

Офонас понял, что попал, вернее всего, на дно пересохшего колодца, обросшего густыми зарослями кустов. Упал он достаточно глубоко. Всё-таки нашёл силы встать, ухватился за стенку глинистую, прикинул на глаз расстояние. Только тогда сделалось Офонасу страшно. Ведь он никогда не сумеет сам выбраться отсюда! Он прислушался. Сверху не доносились голоса человеческие, не слышно было шороха шагов. Закричать, звать на помощь он опасался. Ведь если крестьяне или же люди из свиты правителя Лалганджа услышат его, они убьют его!.. Офонас всё же не дал беспредельному, неизбывному страху одолеть рассудок. Это места, где работают на полях и ездят на дороге. Надобно выждать, а после решиться и звать на помощь. Но сколько выждать? Ночь? А если придут хищные звери? Отбиваться ножом?.. Он сидел и размышлял, прикидывая, что же делать. Болели царапины, глубокие порезы кровоточили, ушибы ныли. Бедственность, в коей очутился Офонас, заставила его позабыть о коне...

Офонас напряг слух... Нет, правитель Лалганджа явственно уже не оставался на дороге вместе со своей свитой и отнятым у Офонаса конём... Теперь Офонас приобык и стал различать звуки жизни, доносившиеся с поверхности земли. Он слышал, как струилась вода, доносились до его ушей слова нескольких голосов, но о чём говорили, он всё же не способен был различать... «Это поливальщики, – думал он, – поливальщики – несомненно подданные правителя Лалганджа. Если я позову на помощь, они, быть может, и откликнутся, но вернее всего, что убьют меня или повезут к правителю, и тогда убьют меня во дворце...» Оставалось лишь одно – ждать. Офонас страдал от голода и невольно вспоминал мучнисто-сладкий вкус бананов – плодов, подобных мужскому тайному уду. Небо высоко над его бедной головой темнело. В одно мгновение почудилось ему, будто небо темнеет чрезвычайно быстро. Вот сейчас опустится полная чернота и разнесётся по окрестностям звериный вой и рык. Пронесутся мощные лапы там, где ступали босые ноги... Офонас припал спиной к плотной глине, вынул нож и выставил лезвие наперёд...

Он не понимал, сколько времени он оставался так, но темнота всё ещё не преобразилась в полную черноту, когда настороженный слух его уловил знакомый, но чудной для здешних мест звук... Сначала звук раздался в отдалении, затем приблизился и рассыпался дробным, множественным звучанием... Не было сомнений: Офонас слышал конский топот, цокот подкованных копыт!.. Нет, это не могли быть люди правителя Лалганджа; ведь если бы у него было много коней, его воины двигались бы верхом... Топот меж тем приближался... Офонас решил звать на помощь... Копыта, казалось, стучали над самой его головой. Стало быть, всадники совсем близко на дороге проезжей... Офонас крикнул на местном наречии, но не был уверен, что эти произнесённые им слова поймут. Наверняка он произносил дурно и не так внятно. И он закричал ещё и по-арабски, и на одном из персидских говоров выкрикнул свой призыв о помощи...

Несколько всадников остановили своих коней. Затем сверху полетел к Офонасу мужской громкий голос:

   – Кто ты?

Офонас обрадовался, услышав арабские слова, и сам крикнул на известном ему арабском наречии:

   – Помогите!

   – Ты правоверный? – вдруг спросил голос.

   – Во имя Аллаха милостивого, милосердного! – воскликнул Офонас. В эти мгновения он был совершенно искренен, повторяя начальные слова молитвы, обращённой к великому Богу Мухаммада...

   – Мы поможем тебе, – отозвался голос.

Офонас чутко прислушивался. Наверху говорили, шуршали... Затем раздались звуки ударов, как будто косили густую траву или рубили кусты. Офонас понял, что его спасители расчищают дорогу в зарослях, чтобы проехать верхом поближе. Мужской голос прежний крикнул:

   – Сейчас мы спустим верёвку, хватайся за палку, палка привязана к верёвке крепко, мы вытащим тебя. Держись за палку что есть силы!..

Вскоре Офонас увидел эту палку, привязанную к верёвке. Ухватившись, он крикнул наверх:

   – Готов!..

Его потащили. Он ударился плечом о какой-то твёрдый и острый выступ в стене глинистой и сильно рассёк плечо. Мгновенно сделалось сильное кровотечение; он испугался, что может лишиться чувств, крепче вцепился в палку и закричал:

   – Тащите, тащите скорее!..

Верёвка, толстая и прочная, натягивалась и подымала Офонаса вверх...

Наконец он очутился на поверхности земли, выпустил палку из рук, онемевших тотчас, и, обливаясь кровью, повалился в беспамятстве...

* * *

Очнулся он на повозке и почувствовал, что его рана перевязана тугой повязкой. Кровь более не текла, но боль во всём теле мучила. Повозка двигалась, толчки усугубляли боль. Всадники окружали повозку, некоторые освещали дорогу факелами. Их чалмы ясно показывали Офонасу-Юсуфу, что перед ним люди, исповедующие веру Мухаммада... Это было радостно для Офонаса, он уж давно с такими людьми свыкся...

Один из всадников, ехавший вровень с повозкой, приметил, что Офонас очнулся, и окликнул его:

   – Эй! Как ты? Жив?..

   – Жив я, – тихо отвечал Офонас. – Благодарю вас. Кто вы?

   – Мы-то и есть мы! – насмешливо откликнулся всадник. – Сам-то ты кто? Откуда взялся?

   – Я – Юсуф, купец из далёкого города, который зовётся Истархан, это очень далеко от здешних мест...

   – Чудной ты купец! А мы – люди Мубарака!..

Он ещё другие слова говорил, но Офонас-Юсуф снова провалился в беспамятство...

А когда он снова пришёл в себя, толчки уже прекратились. Он понял, что лежит под крышей, в доме. Попытался сесть, и ему это удалось. Теперь он сидел, вытянув ноги вперёд, на каком-то подобии постельной лавки, на тонком тюфяке. Стены в каморке были совсем прокопчённые. Против постели – очаг. Перед очагом – простая посуда: два глиняных кувшина, лужёный котелок, медный таз и сковорода, несколько блюд и чашек. В стену над очагом вбиты были крюки, и на них поставлен был светильник – глиняная плошка с маслом и фитилём. Не так много света давал этот светильник. Вошла в каморку, приоткрыв низкую дверь, старуха, голова её покрыта была покрывалом. Старуха подошла к очагу и принялась стряпать. Она придвинула к себе горшок с мукой, соль и крепко пахучие толчёнки в маленьких горшочках. Затем она разожгла огонь в очаге, положив в очаг хворост и кизяки. Что-то она молола на мельничке ручной; остро, резко пахло неведомыми плодами и приправами. Одному из котелков служила крышкой стопка лепёшек...

Офонас-Юсуф окликнул старуху:

   – ...Матушка!..

Но она не поняла его арабского наречия и только улыбнулась ему щербатым ртом, обернувшись через плечо. Он заулыбался ей в ответ, и видно было, что его улыбка глянулась ей. И, улыбаясь во весь рот, она протянула руку и подала Офонасу лепёшку. Он до того изголодался, что уже и не чувствовал голода. Но вид и запах кушаний начал пробуждать и чувство голода. Офонас вцепился зубами в мягкую лепёшку, скулы свело на мгновение до боли... Лепёшку доел и собрал крошки с ладони. Затем снова лёг на постель и скоро задремал. Только дремал совсем недолго; открыл глаза и увидел, что старуха всё ещё здесь, готовит пищу в котелке на очаге. Офонас начал припоминать наречие Чандры и, припомнив, сказал старухе:

   – Благодарю за лепёшку, не дашь ли мне чего ещё поесть?..

Старуха теперь поняла его и заговорила быстро. Он-то понимал не все её слова. Она говорила, что лечила его рану, и видит ли он, что теперь плечо зажило... Он это увидел и пошевелил плечом и снова поблагодарил старуху. Он назвал ей своё имя – Юсуф, затем спросил её имя. Она заулыбалась и сказала, что её имя – Хусейни.

   – Благодарю тебя за твою заботу, Хусейни-мать! – сказал Юсуф.

Старуха разостлала скатерть и подала ещё лепёшки, гороховую похлёбку и сок сладких плодов. Офонас поел с насладой, силы возвращались к нему. Старуха спросила, довольно ли у него сил для того, чтобы предстать перед Мубараком...

   – Кто он, этот Мубарак? – спросил у старухи Юсуф. – Я уже слыхал это имя. Я знаю, у него есть кони и люди, подчинённые ему. Он – правитель?..

   – О, Мубарак – это Мубарак! – воскликнула старуха. – Как он захочет, так и будет...

   – Я теперь имею силы для того, чтобы предстать перед ним и говорить с ним...

Старуха принесла кувшин с водой и таз для омовения, а также принесла Юсуфу новую одежду – рубаху, шаровары, чалму и куртку с поясом. Юсуф вымылся и оделся.

   – Жди моего возвращения, – сказала старуха. – Я пойду и узнаю, может ли Мубарак сейчас принять тебя...

Она ушла в узкую дверь. Офонас сидел на постели и ждал её терпеливо. Старуха воротилась скоро и принесла хорошую весть: этот таинственный Мубарак согласен был принять Юсуфа...

   – Ему уже говорили о тебе...

Старуха вывела Юсуфа в маленький двор, где росло несколько красивых деревьев. Они прошли совсем немного, и старуха отворила дверь в глинобитном чистом небольшом доме.

В комнате пол покрывали белые ковры. На потолке укреплён был красивый светильник, но сейчас, днём, фитили не были распалены. По обеим сторонам двери снаружи стояли два стража, они пропустили старуху и Юсуфа, ни о чём не спрашивая. На пёстрых плотных подушках сидел молодой человек, по виду не старше семнадцати-двадцати лет. Лицо его было смуглое, но казалось светлым; молодые усы чернели над верхней губой, словно чёрная ровная полоска красивой ткани; глаза были большие и будто удлинённые, чёрные с белыми светлыми белками, смотрели внимательно и чуть насмешливо из-под чёрных бровей – ровных полумесяцев... Молодой человек одет был в зелёную шёлковую куртку, шёлковые шаровары; голову его украшала зелёная чалма. Юноша сидел, скрестив ноги, и видны были его домашние туфли, отделанные также шёлком гранатового цвета... По левую руку от сидящего помещались несколько деревянных шкатулок, пестро раскрашенных и с крышками резными. По правую руку – серебряная чаша на длинной ножке. Губы молодого человека были красны, и видно было, как движутся челюсти под крепкими щеками... Юсуф догадался, что Мубарак (это мог быть только он, кто же ещё!) жуёт бетель. И догадка эта подтвердилась, когда юноша повернул голову вправо и выплюнул в чашу... Затем обратился к старухе и велел ей идти. Она тотчас вышла...

   – На каком наречии говорить с тобой? – спросил Мубарак на хундустанском наречии, знакомом Юсуфу.

Юсуф поклонился и сложил руки ладонями перед грудью, как это делают хундустанцы...

   – Господин мой, любое наречие, вам угодное, я выслушаю из ваших уст с благодарностью! Понимаю же я наречия следующие... – И Офонас назвал ведомые ему наречия.

Мубарак показал в быстрой улыбке белые зубы. Он был красив, а когда улыбнулся, сделался красив до чрезвычайности.

   – Я буду говорить с тобой на моём родном наречии, потому что вижу: оно тебе ведомо. Ты давно в наших землях? Когда ты успел изучить наш язык?

   – Я здесь совсем недавно, господин мой! Но я давно приметил, что многие наречия легко ложатся на мой слух и разум!..

Они продолжили разговор на наречии хиндустанцев.

   – Ты бывал во многих странах? – спросил Мубарак. – Скажи о себе.

Офонас-Юсуф отвечал, что ему и вправду приходилось бывать во многих странах, а сам он родом из одного далёкого и неведомого в Хундустане города, который зовётся Истархан...

   – А моё имя – Юсуф, тебе это ведомо, господин мой!..

   – Мне сказали, что ты – человек правой веры...

   – Это так, господин мой, – отвечал Офонас коротко, и сам не понимал, действительно ли он лжёт или всё же говорит правду...

   – У меня есть причины для ненависти к язычникам Хундустана, – сказал Мубарак.

Юсуф скромно наклонил голову и не спрашивал излишнее.

   – Ты воистину правоверный, – решил Мубарак...

Офонас тихо дивился в уме и уже и сам не ведал, какой он веры и кто он...

   – Говори, как ты попал в земли Хундустана и чего ты желал достичь?

   – Мне сказали, что в землях Хундустана хорошо продавать коней. Я претерпел много лишений, я плыл с одним лишь конём на корабле, напали морские разбойники на корабль, я бросился вместе с конём в море и добрался до берега. Один добрый человек приютил меня и вывел на проезжую дорогу. Этот человек сказал, что в течение восьми или десяти дней я смогу добраться до города Пали. В этом городе я думал продать коня и получить прибыль. Я пошёл по дороге, ведя коня в поводу; я хотел купить еду...

Вдруг Офонас осёкся и замолчал.

   – Что же с тобой случилось далее? – спросил Мубарак. – Продолжи свой рассказ.

Офонас подумал, что теперь лучше всего сделаться правдивым, и потому сказал с откровенностью:

   – При мне было столько-то и столько-то золотых монет в поясе, и была при мне шапка, какие носят в моей земле, где я родился.

   – У тебя всё это отняли? – спросил Мубарак.

   – О нет!.. – Юсуф смутился и вновь молчал.

   – Ты полагаешь, мои люди взяли у тебя деньги и шапку? – Мубарак склонил голову набок, и лицо его сделалось детски насмешливым.

   – Ежели твои люди, мой господин, и пожелали взять моё золото в уплату за моё спасение, то я понимаю и признаю их правоту. Но... – Вдруг Офонас понял мгновенно, что следует ему сказать, говоря с Мубараком... – Но я, мой господин, не верю, чтобы они могли взять мои деньги. Я в это не верю!..

Мубарак некоторое время промолчал, и казалось, будто он едва ли не детски наслаждается властью своей над человеком, стоявшим перед ним...

   – Сядь! – Мубарак указал на подушку, положенную против того места, где сидел он сам.

Юсуф покорно сел и скрестил ноги.

   – Ты сказал верные слова. – Мубарак посмотрел на шкатулки с резными крышками. Затем решительно открыл крышку одной из этих шкатулок и вынул приготовленный бетель. – Возьми! – Мубарак протянул свёрнутый бетелевый лист Офонасу. – Ты пробовал жевать бетель?

Офонас наклонил голову, приложил ладони к груди и отвечал, что вкус бетеля ему ведом. Сунул бетель в рот и принялся старательно двигать челюстями, жуя...

Мубарак также сунул в рот бетелевый свёрнутый лист с его обычным содержимым – кардамоном и бетелевыми орешками – и жевал с обычной насладой. Офонас поглядывал на юношу; Офонасу хотелось бы выплюнуть, но он не смел так поступить и ждал, когда выплюнет Мубарак. Офонасу уже казалось, что десны горят. Но прошла одна тысяча лет, и Мубарак выплюнул изжёванный лист в чашу на ножке. Офонас не решался приблизиться к этой плевательнице.

   – Выплюнь сюда! – Мубарак показал на свою чашу.

Офонас насмелился, встал со своего места, выплюнул в чашу и поклонился низко юноше. После чего снова сел и скрестил ноги...

Мубарак хлопнул в ладони три раза. Явился один из стражей.

   – Сейчас узнай, кто сохраняет имущество этого человека. – Мубарак махнул рукой в сторону Офонаса. – Пусть сейчас принесут сюда его шапку и столько-то и столько-то золота, которое он имел при себе. Ступай, и чтобы всё было исполнено как возможно быстрее!

Страж вышел быстро. Но Офонасу показалось, будто время остановилось. Мубарак молчал и постукивал кончиками пальцев по крышке одной из шкатулок с бетелем. Офонас приметил, что пальцы у него длинные и красивые. Мубарак не смотрел на своего странного гостя. Время, казалось, падало невидимым грузом на плечи Офонаса и придавливало книзу, книзу...

Громкие быстрые шаги раздались у двери. Поспешными шагами вошёл человек, неведомый Офонасу. Одет человек был в набедренную повязку – дхоти, на голове его была тёмная чалма, а в руке он держал небольшой пёстрый мешочек из плотной ткани. Он заговорил, и Офонас узнал его голос. Этот человек говорил с Офонасом, когда Офонаса везли на повозке. Человек протянул вперёд обе руки, и Офонас увидел, что в другой руке человек держит меховую шапку, шапку Офонаса!..

   – Вот золото! – Человек подал, широко протянув руку, мешочек своему повелителю.

Мубарак взял мешочек и бросил, немного размахнувшись, на колени Офонаса.

   – Пересчитай монеты! – приказал Мубарак.

Но Офонаса осенило. Он теперь ясно понимал, что надобно говорить, как надобно поступать...

   – Я осмеливаюсь ослушаться тебя, мой господин! Я не стану пересчитывать эти монеты. Ежели ты отдаёшь их мне, то я хочу отдать их этому твоему человеку. Пусть он разделит это золото меж теми, которые спасли меня, вытащив из ямы...

   – Ты слышал? – Мубарак обратился к своему человеку. – Возьми у нашего гостя деньги и раздели их по совести меж теми, которым эти деньги отдаёт наш гость!

Человек в несколько шагов приблизился к Офонасу и, мгновение помедлив, взял с его колен мешочек.

   – Не уходи, – попросил Офонас. – Отдай мне мою шапку, она в этих жарких краях – единственная память о моей родной земле, где до того холодно, что люди одеваются в меха...

Человек поспешно отдал шапку в руки Офонаса.

   – Иди! – приказал Мубарак.

И его человек быстрыми шагами ушёл.

   – А теперь продолжи свой рассказ, – приказал Мубарак своему гостю. – Ты хотел купить еду. Что же случилось дальше?

   – Я имел золотые монеты. Я решил добраться до города или селения, где я мог бы поменять одну монету или две на мелкое серебро. Не помню теперь, но мне кажется, я хотел идти в город или крепость или селение, которое, как мне сказали, называлось Лалгандж. Внезапно я увидел процессию. Это ехал правитель Лалганджа со свитой. Один из его приближённых предложил мне продать моего коня за одежду и несколько серебряных монет. Мне угрожали оружием.

Я понял, что не смогу противиться, и бросился бежать, оставив коня. Я бежал не разбирая дороги и упал в яму. Это, должно быть, заброшенный колодец. Твои люди вытащили меня...

Мубарак резко поднялся на ноги и заговорил раздосадованно:

   – Лал Сингх, правитель Лалганджа, давно противится моей власти. Я давно должен наказать его. Он – истинный разбойник, а не я!..

И, встретив невольный удивлённый взгляд светло-карих глаз Офонаса, Мубарак засмеялся и сказал:

   – Да, я разбойник. Я и мои люди – правим большими землями. Наши владения простираются на три дня пути пешего. Я верну тебе твоего коня и накажу правителя Лалганджа!..

* * *

Спустя день Офонасу дали коня, и Мубарак приказал ему отправляться вместе с людьми, которые служили Мубараку.

   – Владеешь ли ты искусством сабельного удара? – спросил Мубарак.

Офонас-Юсуф отвечал честно, что знает, как надобно биться саблей...

   – Но я не воин. Боюсь, я мало годен для битвы...

   – Ты хочешь вернуть коня, уведённого гнусным Лал Сингхом?

Офонас уже и сам не знал, хочет ли, потому что догадывался о цене, в какую обойдётся это возвращение коня. Однако путей для отступления не осталось...

   – Да, я хочу вернуть коня, – сказал Офонас тихо.

   – Тогда ты должен согласиться со мной. Не будет честно, если мои люди станут сражаться за тебя, для твоей пользы, а ты в это самое время будешь смотреть и ждать исхода битвы.

   – Да, это не будет честно, – согласился Офонас, и губы его онемели.

   – Мне радостно слышать твои умные слова! – Мубарак похлопал своего гостя по плечу.

Ещё на другой день Офонас ехал на новом коне, вооружённый саблей, в кругу разбойников Мубарака. Офонас не знал, что задумали разбойники. Меж ними были поделены деньги Офонаса-Юсуфа, и потому разбойники говорили с ним дружески. Один из них, приметив тревогу Офонаса, поехал вровень с ним, так что их кони шли голова к голове.