Текст книги "Да забыли про овраги #play_to_return"

Автор книги: Ежи Тумановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

3. Первая смерть

Прошло не меньше часа, прежде, чем ко мне вернулась способность рассуждать спокойно и логически. Я не просто оказался погруженным в игру на каком-то запредельном уровне детализации и виртуализации, а буквально жил теперь в ней. Каким образом это оказалось возможным, я даже представить оказался не в силах. И пока был вынужден просто констатировать очевидный факт: моё сознание оказалось как бы “привязанным” к одному из членов экипажа той самой самоходной гаубицы, которую я недавно собирал на экране компьютера в обычной многопользовательской игре. Я словно переселился внутрь игры, но, памятуя о странной картинке на экране, после запуска файла Саурона, подозревал, что нахожусь в каком-то диковинном гипнотическом трансе.

Одет я был в такой же тёмный комбинезон, как и остальные члены экипажа. На голове – танковый шлем, на ногах – шнурованные ботинки, на левом запястье – откуда ни возьмись – появились простые механические часы. И все попытки доказать самому себе, что всё это лишь оптическая иллюзия, созданная изощрённым игровым механизмом, пошли прахом. Собственно, как и все попытки проснуться.

Саднили царапины и синяки на руках – следы самых примитивных идей по пробуждению. Во рту стоял устойчивый вкус крови – прикусывать губу тоже оказалось делом болезненным, утомительным и бессмысленным. Всё ещё немного шумело в ушах после того, как я врезал сам себе пощечину от злости и отчаяния.

В сотый, наверное, раз потрогав теплую броню гаубицы, я спустился на землю и принялся изучать свой новый мир обитания, с пристрастием. Головой я уже понимал, что здесь мне предстоит задержаться на какое-то время, хотя ещё никаких особых эмоций по этому поводу не испытывал.

Члены моего экипажа давно перестали обращать на меня внимание, хотя сперва и пытались оказать первую медицинскую помощь. По их словам, я должен был закончить выход из боя, чтобы не ждать в этой промежуточной точке возвращения в ангар. Но я не понимал, о чём они говорят – ужас от происходящего буквально парализовал меня и я сидел, обняв руками колени, неподвижно глядя перед собой.

Безуспешно потолкавшись вокруг меня, они развели крохотный костерок, подвесили над ним котелок и теперь сидели вокруг огня, негромко переговариваясь. Причём, эту картинку я тоже видел не раз на рекламных роликах к игре. Между боями, когда ремонт техники не требовался, вместо ангара  компьютер давал фоном бытовую зарисовку из жизни танкистов. Но это всегда был просто мультик на экране. А сейчас…

Разумеется, я отдавал себе отчет в том, что все вокруг – лишь качественные текстуры и, условно говоря, движение бит по шине данных. Но мои органы чувств старательно пытались убедить меня в обратном. С виртуального голубого неба в легких облачках совершенно реально припекало цифровое солнце. От моего комбинезона пахло кожей, машинным маслом и металлом. Легкий ветерок вполне реалистично холодил покрытый капельками пота, лоб. И совершенно неожиданно, все сильнее хотелось есть.

Наша самоходка стояла на берегу крошечного озера. Его берега, покрывал густой  кустарник и деревья, а половина береговой линий по периметру заросла камышом и рогозом. С одной стороны над озером нависал склон горы с плоской вершиной. С другой – горизонт был скрыт множеством холмов, образующих удобные для организации танковых засад, складки местности. Откуда-то издалека, судя по всему из-за горы, доносилась далекая канонада артиллерийской дуэли.

Не в силах больше смотреть на спокойные лица экипажа, я повернулся к озеру и костерку спиной, и снова попытался собраться с мыслями. Что же со мной всё-таки  случилось?

Саурон предложил потестировать некую самодельную программу, которая должна была улучшить степень погружения в любую игру. И прислал тестовый экземпляр, который оказался каким-то гипнотизирующим мультиком. Я прекрасно помнил, как начал неожиданно для себя погружаться в транс, и не смог остановить этот процесс, хоть и струхнул. Значит, процесс завершился и я оказался в этом самом трансе, который по внутренним ощущениям не отличается реалистичностью от обычной жизни.

Выйти из транса я не могу, а это значит, что моё тело сейчас безвольно сидит в кресле и над ним, скорее всего, уже колдует врач. Не здесь ли крылась загадка людей, впавших в кому после общения с Сауроном? И тогда, я сейчас тоже нахожусь в коме? В этом случае, чтобы вернуть всё назад, мне надо каким-то образом покинуть игру. И тогда, если повезёт, я открою глаза на больничной койке. А если не повезёт?

Нет, врачи наверняка всё предусмотрели и смогут вытащить меня в нормальное сознание! Я уверен в этом! Уверен! Уверен. Абсолютно, нет никаких сомнений в этой железной вере в мощь врачей... Почему же тогда мне так страшно?

Я решительно поднялся и зашагал в сторону горы, лишь бы подальше от озера, самоходки и экипажа. Следовало найти границу игрового мира и попытаться покинуть его самым простым и эффективным способом – ногами.

– Эй, командир, ты куда? – окликнули меня от костерка, но я, не поворачивая головы, продолжал уверенно двигаться вперёд. Кто его знает, какие шаблоны поведения прописаны программистами экипажу, один из членов которого вдруг решил дезертировать с поля боя? Мысль о том, что цифровые товарищи по оружию могут за предательство надавать по шее, казалась особенно унизительной.

– Командир!

– Пойду искупаюсь! – громко сказал я, не сбавляя шаг.

Мягкая земля под ногами сменилась на каменистое крошево и шагать стало заметно труднее – склон горы оказался пологим, но я всё равно теперь очень медленно поднимался наверх, преодолевая силу притяжения. Кстати, откуда здесь сила притяжения? Ах да, это же реалистичная игровая физика, которую так рекламировали разработчики!

Вскоре, я уже вовсю ругал разработчиков вместе с их реалистичной физикой.  Пока ещё только мысленно. Карабкаться становилось всё труднее, пот градом катил по лицу, а тело в плотном тёмном комбинезоне разогрелось, точно в бане, несмотря на расстегнутые пуговицы. Хорошо, хоть шлем оставил на броне самоходки.

Зато, с каждым шагом вокруг открывались всё новые горизонты, позволяя оценить красоты нарисованного пейзажа. Самоходку уже почти не было видно среди кустов, а присутствие экипажа выдавала только тончайшая струйка дыма, которую и видно было лишь в том случае, если как следует приглядеться. За холмами ничего примечательного обнаружить не удалось – такая же всхолмленная равнина тянулась, насколько хватало глаз и далее. Ни малейшего присутствия других людей или техники заметно не было. Правда, откуда-то издалека доносились раскаты  артиллерийской стрельбы, но это же был просто звуковой фон к заставке – я помнил его по ознакомительной версии игры. Оставалось добраться до вершины, и посмотреть, что там, с другой стороны горы.

Но реализовать свой замысел мне не удалось. Когда до вершины оставалось каких-нибудь пара сотен метров, выяснилось, что у виртуального мира существуют вполне чёткие, хоть и незримые границы. Я просто упёрся в невидимую стену и не мог сделать больше ни шага. Это было так неожиданно, что я ещё добрых четверть часа бродил по склону, пытаясь обойти невидимую стенку, за которой отчетливо просматривалась плоская вершина горы на фоне голубого неба. А когда понял, что на меня, пусть и настоящего человека, действует обычное игровое ограничение перемещения по локации, уселся на большой камень и приуныл.

В самом деле, зачем программистам рисовать здесь большое пространство, если локация использовалась исключительно для отдыха между боями? Какой игрок в здравом уме пойдёт пешком таскаться по окрестным скалам, если он пришёл в игру, чтобы расстреливать танки противника?

Основной мой план провалился, но ничего другого на замену я так и не придумал. Взгляд скользнул по каменистой круче, туда, где склон становился все более отвесным, переходя в скалу, чуть ли не нависающую над озером внизу. Ноги сами вынесли меня на скалистый выступ. Заглянув за край обрыва, я невольно попятился. Страшно всё-таки, хоть и уверен, что в этом виртуальном мире всё понарошку. Но куда деваться? Рано или поздно, мне придётся проверить этот вариант. И лучше сделать всё сразу. Особенно, если не давать себе времени на раздумья.

Отбросив сомнения, я рванулся к обрыву и, оттолкнувшись от края скалы, взмыл в голубое небо, раскинув руки, словно собирался отрастить на них перья и полететь, как птица. За время короткого полёта, я даже не успел испугаться. Да и перед тем, как погрузиться во тьму, особой боли тоже не почувствовал. Да и вообще никаких ощущений не было. Разве что, объятия ветра, размазавшего по щекам холодные дорожки от слёз.

Полная темнота, впрочем, длилась недолго. Меня сильно встряхнуло и вокруг появились светлые пятна.

– Экипаж бронированной машины номер триста двенадцать к бою готов.

– К бою, – громко сказал приятный женский голос.

И в тот же миг сквозь наушники шлемофона стало слышно, как взревел  двигатель. Пахло горячим машинным маслом, металлом, и ещё чем-то, чему память не смогла вовремя подобрать определение. Жёсткое сиденье подо мной принялось  раскачиваться, заставляя хвататься руками за что попало.

– Какие будут приказы, командир? – спросил низкий прокуренный голос  в наушниках. – Куда едем?

Я молчал, хоть и понимал, что вопрос обращен ко мне. Перед глазами всё ещё стояло голубое небо, куда я кинулся с обрыва, надеясь очнуться в привычном мире, и надежда на возвращение домой продолжала пульсировать в груди вопреки тому, что уже осознал разум.

– Чем стреляем, командир? – раздался в наушниках другой голос, судя по всему, заряжающего.

Я судорожно сглотнул, ощутив на горле давление крепления ларингофона, и заметался в темноте, пытаясь понять, куда пристроить руки, где найти средства наблюдения и как ответить экипажу.

– Опять худо нашему командиру. Нездоровится после контузии, – сказал низкий голос. – Беру командование на себя. Механик, ориентир высохший куст на два часа. Заряжающий, фугасным.

Меня захлестнуло отчаяние. Попытка побега из чрезвычайно реалистичной игрушки, не увенчалась успехом. И что делать дальше – я не знал. Ещё несколько секунд я пытался убедить себя, что всё, происходящее вокруг, просто затяжной кошмар, и скоро я непременно проснусь. Правда, спустя несколько секунд машина тяжело качнулась на ухабе, я чувствительно приложился лицом о какую-то железку и зашипел от боли.

И с большим сожалением потерял последнюю надежду.

Глаза уже привыкли к темноте, и теперь я различал массу выступов и ручек, за которые можно было держаться. И я вцепился  в них обеими руками, раскачиваясь, как гамадрил в клетке. Зато, все переживания о неудачном самоубийстве, как рукой сняло.

– Стой, – скомандовал низкий голос, и в тот же момент самоходка качнула меня напоследок вперёд, и остановилась, как вкопанная.

Я с облегчением разжал руки и смог осмотреться. Помимо неясных источников света, которые я сперва принял за дыры в броне, внутри боевого отделения включились тусклые желтые лампочки, подсвечивающие аппаратуру. И, разумеется, членов экипажа.

Слева, по другую сторону от казённика пушки, впереди и несколько ниже меня, сидел механик-водитель, чью спину я видел, если отклонялся назад. Позади водителя и слева от меня расположился тот самый обладатель низкого голоса, что взял на себя командование гаубицей. Если я правильно помнил расположение членов экипажа, это был наводчик, а по совместительству – и мой заместитель. Позади меня расположился заряжающий. Он не сидел, как все, на жёстком кресле, а стоял, готовясь по команде отправить снаряд в казённик пушки.

Заметив, что я обернулся и смотрю на него, заряжающий улыбнулся, несколько пугающей обилием идеально-белых зубов, улыбкой, и спросил:

– Ну что, командир, полегчало?

– Отставить разговоры, – строго сказал наводчик, не отрываясь от прицела. – Враг  приближается.

И я вдруг вспомнил, что основа игрового процесса окружающего мира – это непрерывная война. А значит, где-то там, снаружи, к нашей самоходке подбираются танки противника!

Теперь я только удивлялся, как это сразу не заметил целых два прицела, расположенных прямо на уровне глаз. Я прильнул к одному из них. В поле зрения появился желтый от нескошенной пшеницы, пологий склон холма с редкими деревьями, перечёркнутый нитевидными линиями прицела с числовыми отметками. На вершине  холма, стояла тёмная коробочка. До неё было наверное не меньше километра, и отсюда она не выглядела опасной. Я даже не был уверен, танк ли это.

Но наводчик, по всей видимости, не разделял моего спокойствия. Его крепкие руки принялись ожесточенно крутить два штурвальчика, и орудие начало плавно поворачиваться влево. Поле зрения моего прицела тоже двигалось, и вскоре перекрестье прицела почти совместилось с тёмной коробочкой, в которой я кажется даже начал уже различать башню. Случайно положив руку на неприметную рукоять рядом с прицелом, я вдруг выяснил, что могу управлять кратностью своего прицела. Покрутив рукоять вперёд-назад, я приноровился менять увеличение плавно, и смог теперь разглядеть чужой танк в деталях.

Насколько я помнил, в "Стальном кулаке" имелись как стандартные модели реально существовавших когда-то машин, так и самосборные конструкции, где игроки могли как угодно поиздеваться не только над игровым процессом, но и над чувством здравого смысла. Похожий на коробку силуэт чужой машины немедленно вызвал ассоциации с немецкими танками времён Великой Отечественной войны, но широкие гусеницы и длинный ствол пушки казались непропорционально большими по отношению к башне. Если в игре реалистичная физика, то как это всё удалось скомпоновать воедино?

Пушка чужого танка, вокруг которого я теперь отчетливо видел синий контур, выбросила огненный сноп и окуталась дымом. Наводчик перестал вращать штурвальчик и замер, что-то высматривая в свой прицел. Самоходка вздрогнула, а затем раздался оглушительный треск, грохот и множественные звонкие удары по броне, точно кто-то с размаху сыпанул в борт ведро гвоздей. Весь наш бронированный ящик ощутимо качнуло вправо.

– Это что? По нам стреляли? – громко спросил я, чувствуя, как против воли начинает учащенно  биться сердце.

– Стреляли, – сквозь зубы процедил наводчик. – А теперь – наша очередь. Огонь!

Судя по тому, что следом он сделал резкое движение правой рукой, явно дергая за рычаг, командовал наводчик сам себе.

Мне показалось, что короткий звук мощного выстрела проник не только сквозь шлемофон, но и через кости черепа. Одновременно, с жутким лязгом прыгнул назад казённик пушки. И тут же снова покатился вперед, возвращаясь в исходное положение. Боевое отделение затянуло вонючим дымом, от которого у меня немедленно запершило в горле и защипало глаза.

Заряжающий повернулся к стенке, на которой в специальных зажимах висели здоровые, конические с одного конца, слабо поблескивающие в свете даже слабых электрических лампочек, тёмно-жёлтые тушки снарядов. Я прильнул к прицелу. Рядом с коробочкой чужого танка бессильно опадал черный веер земли.

– Правее ноль-ноль-один, – буркнул сам себе наводчик, снова вращая штурвальчик.

Заряжающий, двигаясь в дыму, точно парильщик бане, быстро, но аккуратно положил снаряд в лоток и нажал на кнопку. Движение электрического досылателя я почти не разглядел –  снаряд моментально исчез в казённой части пушки.

Надсадно завывал какой-то механизм, нос и глаза щипало от резкой кислотной вони, тело под комбинезоном взопрело от пышущей жаром пушки и нестерпимой духоты. Отчаянно хотелось открыть люк и выбраться на свежий воздух.

– Ох и вдарит он нам сейчас, – отчетливо сказал в наушниках спокойный голос водителя.

Я понял, что дело плохо и протянул руку, чтобы открыть люк, и успеть выскочить наружу, но в этот момент стальная стенка самоходки лопнула, и прямо мне в лицо хлынуло море огня.

Острая боль и темнота. Больше ничего ни увидеть, ни почувствовать я не успел.

4. Неучи долго не живут

Я открыл глаза и сразу понял, что нахожусь в ремонтном ангаре. Потолок терялся в серой дымке, скрывавшей также и лампы освещения. Рассеянный свет сочился словно бы ниоткуда, создавая ощущение сумерек, навсегда опустившихся на ремонтную зону. Откуда-то доносились удары по металлу и жужжание станков. Под потолком что-то вроде бы искрило, но ничего в деталях различить не удавалось.

Кушетки для отдыха, а точнее, “воскрешения”, экипажа, стояли недалеко от ремонтируемой техники. Когда я играл по ту сторону экрана, выйти за пределы ангара было невозможно. Зато бродить внутри, вдоль пяти парковочных мест, обозначенных белыми прямоугольниками, нарисованными прямо на бетонном полу, разрешалось сколько угодно. Сейчас было занято лишь одно парковочное место – на нём стояла почерневшая и покосившаяся на один бок, самоходная гаубица. Вокруг неё, разглядывая повреждения, бродили члены моего экипажа.

Я глубоко вздохнул, и одним движением уселся на кушетке. В голове зияла неприятная пустота, на душе ощущался груз размером с подбитую самоходку. Да-да, ту самую, что стояла сейчас в каком-то десятке метров и воняла гарью, вместо того, чтобы красоваться  свежеокрашенными бортами и большим белым номером "312" на корпусе, с экрана монитора.

Нереальность происходящего не столько изумляла, сколько полностью блокировала рассудочное осмысление ситуации. Я не мог оказаться в игре, поскольку это было в принципе невозможно, а значит, ничего сделать тоже было нельзя. Следовало лечь обратно на кушетку, закрыть глаза и ждать пробуждения в кресле перед компьютером. Ну, на худой конец, в больничной палате, подключённым проводками и трубочками к медицинской аппаратуре.

С другой стороны, никакого смысла в пролёживании боков тоже не было. Может быть, я всё-таки смогу найти способ вырваться из этого сна, опираясь на интерфейс игры? И опять же: разве я не хотел получить как можно большую реалистичность картинки? Ну вот, Ломушкин, получи и распишись, реалистичнее некуда.

Я поднялся с кушетки и внимательно осмотрел сплошную кирпичную стену. Ничего похожего на дверь не наблюдалось, и я, испытав лёгкое разочарование, медленно двинулся к самоходке.

Заметив меня, члены экипажа построились в короткую шеренгу.

Сперва я не мог понять, отчего их лица мне кажутся знакомыми. А потом вспомнил.

Наводчика Серпилина, с крупными чертами лица, солидными усами и тяжелым взглядом, я сам выбирал из кандидатов, предложенных компьютером на стадии формирования экипажа. Как, впрочем, и крепкого заряжающего Зверева. А также, худенького и небольшого ростом, механика-водителя, Ложкина. Только тогда они были картинками в галерее, а теперь стояли передо мной в полный рост и ждали распоряжений.

Когда до минишеренги оставалось шагов десять, наводчик вышел мне навстречу и попытался сделать доклад. Но я тут же протянул ему руку, и он сбился, пробормотал что-то скороговоркой и отступил в сторону. Я замер в нерешительности. Три компьютерных персонажа  смотрели на меня, как могли бы смотреть статуи в музее. Их спокойные до полного равнодушия, лица не выражали ровным счётом ничего. А ведь мы совсем недавно вместе сгорели внутри одной бронированной коробки. Хотя, о чём это я? Это же неписи, куски программного кода с привязанными к ним картинками!

Не зная толком, о чём с ними говорить, я повернулся к самоходке.

Даже при поверхностном осмотре было понятно, что после прямого попадания вражеского снаряда, самоходка пребывает в самом печальном состоянии. Раскрытая после праздника коробка, прогоревший насквозь мангал, свалка ржавого уже почему-то металлолома, но никак не грозная боевая машина. Её следовало починить, но сколько стоит эта работа и хватит ли у меня на это денег, было неясно. Собственно, как неясной оставалась и методика починки техники. Поскольку мышка и курсор, которыми я уверенно нажимал нужные кнопки в меню, остались по ту сторону экрана.

– Мужики, а как тут обычно командир машину чинит? – спросил я в необъяснимом озарении.

– Вызов сервисного меню, – тут же отозвался заряжающий, показывая рукой чуть выше моей головы.

– Манипуляции с гайками разрешаются только командиру экипажа, – добавил наводчик.

Я растерянно поднял руки и нащупал на голове какой-то твёрдый предмет, на который до сих пор не обращал внимания. Осторожно потрогал пальцами, потом взялся и одним движением стащил его с головы. Это были защитные очки, достаточно большие "консервы" с черными кожаными уголками, обеспечивающими плотное прилегание оправы к лицу.

– Командирские очки, – пояснил невозмутимо наводчик.

– Ладно, разберусь по ходу дела, как-нибудь, – буркнул я в ответ.

Догадываясь, что нужно сделать, снова нацепил очки на голову и опустил оправу на лицо. Вопреки ожиданиям, видимость нисколько не ухудшилась. Напротив, окружающие предметы стали чётче и контрастнее. Но самое главное, теперь я видел огромное меню из десятков пиктограмм и окошек. Оно было намного больше и сложнее того, которым я пользовался, сидя перед монитором. И словно бы висело в воздухе прямо передо мной. Большинство полупрозрачных картинок были интуитивно-понятны.  Повинуясь неосознанному импульсу, я поднял руку и ткнул пальцем в одну из них.

Пиктограмма послушно "утопилась", стала ярче, и под ней развернулось ещё два яруса "картинок". Вот это здорово придумано! Управление удобное и привычное, как на планшете или смартфоне. Правда меню слишком сложное. Это я тут до пенсии буду разбираться. Хотя, пиктограммка с мешочком денег (пара гаек торчит сквозь прореху в боку) выглядела вполне очевидно. Значит, пойдём методом научного тыка. Но с подключением здравого смысла.

Игровая валюта в "Стальном кулаке" называлась "гайка", и выглядела именно так, как и называлась. Итак, на счету у меня ровно сотня гаек. И всего пятнадцать очков игрового опыта, что и понятно – нас же почти сразу подбили. Кнопка “Ремонтировать всё” не активна – это потому, что у меня не хватает игровых средств. А чтобы их начало хватать, воевать требовалось несколько дольше, чем до первого вражеского снаряда.

Я поднял руку и указал пальцем на иконку “Отремонтировать выборочно”. Прямо передо мной в воздухе появилась табличка с перечислением поврежденных узлов. И общей стоимостью ремонта внизу. Но стоило мне снять галочку напротив “Ремонт внешнего топливного бака”, как сумма уменьшилась на пять гаек. Я пожал плечами и легко пожертвовал послеремонтной покраской, заменой масла в двигателе, который, кстати, оказался неповрежденным, и десятком других, не слишком важных мероприятий. В итоге, хватило на ремонт, полную заправку внутренних баков и восполнение боекомплекта, который оказывается частично сдетонировал, разрушив при этом корму. И даже ещё шесть гаек осталось.

Подтвердил оплату, с грустью проводил взглядом анимированный процесс расставания с гайками. Самоходка на пару секунд окуталась золотистым свечением, а затем предстала перед нами абсолютно целой, словно только что покинула заводские ворота.

Её трудно было назвать красивой. Угловатые формы, рождённые не столько целесообразностью или инженерным расчётом, сколько откровенным стремлением сэкономить на всём, сквозили в каждой, грубо сваренной и небрежно окрашенной детали. А короткая пушка вызывала не уважение перед смертоносным орудием, а умиление и желание сказать вслух что-нибудь уничижительное. Тем не менее, после того состояния, в котором она оказалась в ангаре после боя, теперь её внешний вид вызывал даже определённые эстетические чувства.

– Ура! – хором разноголосо гаркнул экипаж и замер в ожидании, пристально глядя на меня.

Я растерялся. Три непися буквально сверлили меня взглядами, хоть лица их и оставались кукольно-спокойными и гладкими.

Подняв на лоб очки, я посмотрел на гаубицу, огляделся по сторонам и, наконец, чувствуя себя ужасно глупо, спросил:

– И что дальше?

– Разрешите занять места, согласно боевому расчёту? – спросил наводчик.

– Да, пожалста, – пожал я плечами.

Члены экипажа бросились к машине и в мгновение ока попрятались в люках. Я на всякий случай осмотрелся. Со всех сторон только кирпичные стены ангара, с неясно различимыми стеллажами и низенькими тележками с инструментом. Никакой опасности заметно не было.

Взревел двигатель, самоходка выбросила сизый клуб вонючего солярного дыма. Ствол пушки медленно двинулся влево, затем – вправо. Я стоял, не понимая, что происходит.

– Всё нормально, командир! – заорал заряжающий, появляясь из верхнего люка. – Можно в бой!

Двигатель заглох и сразу стало неестественно тихо.

– Да как-то не до боя мне сейчас, братцы, – сказал я, погружаясь в чёрную меланхолию.

С другой стороны от самоходки, ближе к стене ангара, обнаружился массивный стол, окруженный с трёх сторон лавочками. Туда я и побрёл, решив ещё раз всё обмозговать. Начальство считает, что я просто лежу в коме, как и все предыдущие жертвы Саурона. Но я вовсе не в коме – моё сознание исправно осознаёт себя и функционирует неотличимо от моего обычного состояния.  Значит, надо каким-то образом сообщить начальству об истинном положении дел. И пусть потом решают, как меня отсюда вытащить!

Устроившись на широкой лавке, я натянул очки, вызвал главное меню и принялся искать внутриигровой чат или службу отправки писем в техническую поддержку. Но ничего даже близко похожего найти так и не смог. Несмотря на обилие всех прочих инструментов управления, возможности связаться с кем-нибудь из обычного мира, не оказалось.

Напротив меня за стол уселся наводчик. Посмотрел внимательно карими глазами, молча вытащил пачку папирос, бросил на стол.

– Расскажи нам свою историю, командир, – сказал он, закуривая.

Слева от меня сели заряжающий и механик-водитель. На столе появилась большая консервная банка, наполовину заполненная окурками и самодельная зажигалка, сделанная из гильзы.

Я в замешательстве смотрел на них, пытаясь сообразить, имеет ли смысл вообще разговаривать с компьютерными ботами. Но потом подумал, что мне надо выговориться, а кто меня при этом будет слушать – не особо и важно. Боты даже предпочтительнее – ведь им всё равно. И я начал рассказывать.

Все трое слушали внимательно, не перебивая, и почти без остановки курили. Когда одна пачка закончилась, наводчик бросил на стол новую. Я ещё в институте с курением завязал, но сейчас, вдыхая аромат простого табака, не сдержался и взял папиросу. Всё равно цифровому телу вреда не будет.

От первой же затяжки нервное напряжение стало отступать, в голове прояснилось, а мысли выстроились в правильном порядке. Я удивился: программисты не могли столь детально выписать все ощущения цифрового персонажа, а значит, моё подсознание само себе всё это додумывает.

Как только я  закончил свой рассказ, наводчик Серпилин, как бы подытоживая услышанное, хлопнул тяжелой ладонью по столу:

– Да, брат, попал ты в переделку. Ну, ничего. Врага добьём – всё само собой уладится.

Собственно, ничего другого от бота я услышать и не ожидал.

– Ну, что? – степенно спросил механик-водитель, тщательно бычкуя окурок папиросы, и его серьёзность показалась мне комичной на фоне совершенно неказистого внешнего вида. – Поехали воевать?

– Воевать? – горько переспросил я его. – А смысл? Ты не слышал разве, что я только рассказал? Мы, конечно, в игре, но мне-то – не до игр!

Он замер, потом снова вытащил папиросу и закурил. Обратно сели и, начавшие было подниматься, наводчик с заряжающим. Теперь мы курили все вместе, и я внезапно ощутил, как ко мне начинает возвращаться самообладание. На лицах моего экипажа я видел столь неподдельное участие, что стало понятно: эти люди поддержат меня в беде, а значит – я не один. Захотелось даже сказать что-нибудь общеободряющее, вроде “ничего, прорвёмся!”.

– Расскажи нам свою историю, командир, – сказал наводчик Серпилин, закуривая очередную папиросу.

Я пару секунд смотрел на него, вытаращив глаза, а потом начал смеяться. Ну а что я хотел от компьютерного бота? Сеанса психоанализа?

Мне было смешно и горько одновременно. А ещё стыдно от того, что я изливал душу нескольким строчкам кода, которые выполнив цикл, снова вернулись к той же точке, с которой мы уже начинали наше общение.

Отсмеявшись, я оглядел свой экипаж. Все трое заинтересованно смотрели на меня, словно слушая увлекательный рассказ. И вдруг я предельно чётко понял, что несмотря на кажущееся присутствие людей, на самом деле я здесь совершенно один. Затерянный среди тупых ботов, единственный живой человек. Эта мысль испугала меня, но уже не настолько, чтобы заставить паниковать. Нет, давать волю страху было нельзя категорически. Я надвинул очки, поводил перед собой руками, вызывая нужную ветку меню, и углубился в изучение доступных настроек.

Прошло минут пять. Водитель Ложкин забычковал папиросу и спросил:

– Ну что? Поехали воевать?

Наводчик и заряжающий синхронно поднялись.

– А может, вы сами, без меня? – спросил я с надеждой.

– Какая война без командира? – резонно возразил наводчик Серпилин.

– А пофигу. Мне ни в какой бой ехать неохота.

Ну, что они мне сделают? Не силой же в самоходку потащат?

– Не имеешь права, командир, война же, – спокойно сказал Серпилин и качнул своей банде головой.

Я пробовал отбиваться, но куда там! Здоровяк Зверев кажется вообще не понял, что я возражаю изо всех сил. Просто сгрёб меня в охапку, как попало, и поволок к машине. Серпилин придерживал мои ноги, чтобы они не волочились по земле, а Ложкин держал за руку. Несмотря на идиотизм ситуации, сердиться на свой экипаж я решительно не мог: программа просто работает по определённым алгоритмам и сердиться на неё за это – верх глупости.

– Всё, отпускайте меня, – сказал я, хлопая Зверева по плечу.

Тот немедленно поставил меня на ноги и вытянулся в строевой стойке.

– Ну, чего стоим, кого ждём? – спросил я строго, и внезапно первым бросился к самоходке.

Мои неписи впали в ступор. Что, ботва, не прописали вам программеры алгоритмы общения с непредсказуемыми людьми? Это вы ещё с женщинами не сталкивались, бедолаги.

Впрочем, какие-то варианты сбрасывания неопределенностей у ботов были предусмотрены, и когда я подбежал к самоходке, мой экипаж уже догонял меня, громко топая по бетонному полу за моей спиной.

Залезать на бронированную машину оказалось гораздо труднее, чем ранее спускаться с неё. Я растерянно поставил ногу на гусеницу и мучительно искал, за что бы ухватиться. Заметив мои страдания, наводчик пальцем показал на неприметную скобу, приваренную к корпусу. Я вцепился в неё руками, и дело сдвинулось с мёртвой точки.

Забраться в люк и расположиться на жестком сидении оказалось уже гораздо проще. Шлемофон в этот раз я надевал сам, и ларингофон закреплял на горле тоже сам. Оказалось, что если ты не очнулся одетым в эту экипировку, а настроил весь крепёж по своим ощущениям, нигде ничего и не давит. Подключил шлемофон толстым кабелем к бортовой сети, как это сделал Серпилин.