Текст книги "Да забыли про овраги #play_to_return"

Автор книги: Ежи Тумановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

18. Мобов не любит никто

Я никогда не был ни азартным рыбаком, ни охотником. Но оказавшись в густом кустарнике прямо позади четырёх однотипных самоходных гаубиц, ощутил себя одновременно рыбаком, обнаружившим крохотное озерцо набитое голодной рыбой, и охотником, в капкан которого вот-вот наступит всеми лапами сразу, долгожданный зверь.

Самоходки стояли в ряд, словно специально подставляя слабо защищённую корму прямо под стволы наших пулемётов. И что немаловажно, это были самоходки "синих", которых я по инерции продолжал считать основным противником, как, наверняка, и члены моего экипажа.

Я помнил, как медленно движется и поворачивается самоходная гаубица невысокого уровня, и, после опыта боёв против танков, несмотря на кратную разницу в калибре, броне и весе,  смотрел на четыре бронированные туши, как на лёгкую добычу. Можно было открывать огонь сразу, но мы пока оставались незамеченными, и я решил не пороть горячку и осмотреться как следует. Тем более, что…

– Знаете, парни, – сказал я, приятно удивлённый новым открытием, – а ведь быть мобом по-своему неплохо. Для нас больше не существует "тумана войны". Я прекрасно вижу все позиции и "синих", и "зелёных" в этом квадрате.

– Командир, обнаружил цель, – словно не слыша моей  фразы сказал Серпилин. – Разреши открыть огонь?

– Нет, огонь открывать не разрешаю, – сказал я, продолжая с увлечением разглядывать поле боя.

Как там говорил Саурон? Мобы – это такие боты, которые могут воевать за любую сторону случайным образом, и поэтому их стараются уничтожить сразу? А если воздержаться от активных действий? Если не попадаться на глаза игрокам?

– Спокойно стоим и ждём моей команды, – сказал я экипажу. – Давайте попробуем решать свои задачи, а не делать то, что ожидает от нас Саурон. В конце-концов, мы – мобы! Ходим, где вздумается, гуляем сами по себе.

– А говорить можно? – невпопад спросил из кормового отсека Зверев.

– Сколько угодно, – разрешил я. – Как ни странно, но здесь теперь самое спокойное место для разговоров.

В командирский прицел, "поднятый" максимально высоко над полем боя, было видно, как пришли в движение множество синих и зелёных бронированных машин. Четыре самоходки, стоявшие от нас в непосредственной близости, принялись понемногу почти синхронно  поворачиваться вправо, коротко взрыкивая дизелями, и задирая стволы. И я, кажется, видел, куда они целятся.

– И что нам теперь делать дальше? – спросил Серпилин. – Ведь мы больше не "зелёные", верно?

– Верно, – согласился я, мысленно вздыхая: кажется, тяжёлого разговора теперь было не избежать.

– И нам больше не ставят задач на каждый бой? – продолжал допытываться Серпилин.

Я на всякий случай опустил очки на глаза и проверил меню. Никаких задач действительно больше не было.

– Не ставят, и это просто отлично, – сказал я уверенным голосом.

– Почему? – ожидаемо спросил Серпилин.

Самоходки неожиданно вразнобой открыли огонь. Вполне привычный грохот уже не отвлекал от разговора, но ветви кустов вокруг принялись раскачиваться, а корпус бронетранспортёра ощутимо подрагивал после каждого выстрела.

– Как я уже и говорил, мы теперь сами себе хозяева, – сказал с я фальшивым воодушевлением.

– А за что мы теперь воюем, едрить? – спросил Зверев, а Ложкин повернул ко мне бледное лицо, на котором словно застыл в мимике тот же самый вопрос.

Я быстро перебрал в голове варианты ответов. И, после некоторых колебаний, решил сказать правду. Разумеется, в некоторой обработке.

– Враг – это же необязательно объект другого цвета. Вот вы же не выбирали, за "синих" воевать или  "зелёных". Значит, вам, в общем-то, всё равно. А лично у меня враг здесь один – это Саурон.

– А ты его выбирал, врага своего, командир? – спросил Ложкин.

– Э… нет, – растерянно сказал я.

– Значит, тебе тоже всё равно?

– Это совсем не то же самое! – резко сказал я. – Саурон напал лично на меня, и желает разделаться именно со мной. Если я поддамся, то погибну окончательно и бесповоротно. То есть, никакого оживления не случится – я исчезну насовсем. Вы же просто воюете с "синими" потому, что они "синие". И ничего от проигрыша в этой войне не теряете. Как и не получаете от выигрыша.

– А что мы получаем, если воюем против Саурона? – спросил Серпилин, и, несмотря на грохот стреляющих неподалёку орудий, мне показалось, что в бронетранспортёре установилась полная тишина.

Я смотрел прямо перед собой в крохотное лобовое окошко, за которым качались ветки кустов, а чуть дальше отправляла в небо снаряд за снарядов артиллерия "синих", и в голове моей не было ни одной умной мысли, как убедить адаптивных ботов верить мне на слово.

Интересно, если я просто прикажу всем заткнуться – мой экипаж меня будет слушаться? А что, если Саурон предусмотрел такое развитие событий и теперь просто ждёт, когда я останусь совсем один, даже без виртуального экипажа?

– Этим вы поможете лично мне, – сказал я спокойно. – И не только спастись, но и выполнить долг по отношению к обычным людям, на которых лично мне не наплевать, и на жизнь которых Саурон будет продолжать покушаться снова и снова, если его никто не остановит.

– А что мы можем потерять, если выступим с тобой против Саурона?

Я пожал плечами, и буквально нутром чувствуя, как всё вокруг начинает рушиться, абсолютно честно сказал:

– Саурон может уничтожить и вас. Вы же сами видели, как он поменял нашу принадлежность с "зелёных" на "серые". А значит, у него наверняка есть возможность сделать что угодно с кем угодно. И тогда вы тоже больше не возродитесь в ангаре. А просто исчезнете, как и я. Значит, риск у вас тот же, что и у меня.

Теперь тишина повисла такая, что казалось ещё немного, и на неё можно будет выкладывать снаряды из боеукладки. И неважно, что к грохоту орудий добавились разрывы случайных снарядов артиллерии "зелёных", пытавшихся "нащупать" невидимого противника в густом лесу – тяжёлое молчание экипажа подавляло для меня все прочие звуки.

Где-то в недрах кластера игровых серверов, сложные алгоритмы поведения и развития электронных членов экипажа, обсчитывали реакцию ботов на мои слова. И я не знал, чего от них ждать, готовясь, на всякий случай, к самому худшему.

– А мне нравится, едрить, – весело сказал Зверь. – Риск – штука весёлая. Да и командира бросать в беде – последнее дело.

– Я тоже хочу помочь командиру, – спокойным, и даже каким-то умиротворённым голосом сказал Ложкин. – Тем более, что Саурон этот, убить меня хотел. Задуши, говорит, механика. Скотина такая. Чтоб ему всю жизнь в землянке жить, корову с глистами да огород на болотине.

Было слышно, что механик-водитель улыбается.

– Ты не соврал, командир. Не стал давить и погонами, – мягко сказал Серпилин. – Мы с тобой.

Я почувствовал, как от облегчения и ещё какого-то, не вполне ясного для меня чувства, к горлу подступает ком.

– Спасибо, парни, – выдавил я с трудом, и незаметно смахнул навернувшуюся слезу.

– Ура! – рявкнул экипаж.

Совсем рядом с машиной взорвался снаряд – по броне точно шоркнули снаружи большой металлической метлой.

– Так, какие теперь планы, командир? – бодро спросил Серпилин.

– Я хочу понять границы наших возможностей в качестве третьей силы на поле боя, – сказал я, чувствуя прилив уверенности, и наклонился к прицелу. – Что делать конкретно с Сауроном – я пока не знаю. Но уверен, что если мы найдём для себя верную тактику, если сможем как можно чаще выживать в бою и наносить любому противнику серьёзный ущерб, это однажды нам сильно поможет. Переход хорошо развитого качества в какую-то новую возможность – общий принцип в  жизни. А потому, наш план на ближайшее время, выходить из боя с максимально возможным уроном противнику. Мне всё равно, кто будет наш противник. Нам надо учиться и накапливать резервы для решающего боя против Саурона.

– Вот это дело! – рявкнул из кормового отсека Зверь. – Всем планам план!

– А что касается того, что делать конкретно сейчас, то…, – я не закончил предложение, меняя масштаб отображения поля боя в прицеле, где было хорошо видно, как две лёгкие танкетки "зелёных" расстреляли танк "синих", стоявший до этого в одиночной засаде и устремились прямо в нашу сторону.

– ... конкретно сейчас нам предстоит принять бой с двумя машинами "зелёных". Я хочу посмотреть, как отреагируют "синие", если мы им немного поможем.

– Огонь по "зелёным" в момент обнаружения без дополнительного приказа? – уточнил Серпилин.

– Так точно. Зверь, слышал?

– Слышал, командир.

– Ложкин, разворачивайся вправо, надо занять более выгодную позицию. Наша задача – не дать "зелёным" уничтожить самоходки "синих".

Бронетранспортёр взревел двигателем, задрожал всем корпусом, задёргался и медленно пошёл по крутой дуге вправо. Я, вцепившись в рукояти прицела, мысленно чертил на карте траекторию нашего движения. Проблема заключалась в том, что поставить бронетранспортёр боком для подключения к бою обоих наших пулемётов, оказалось крайне проблематичным. Сектора обстрела у них почти не пересекались и любое движение цели гарантированно уводило её в "мертвую зону" одного из пулемётов. А значит, прятаться за каким-либо укрытием, изображая из себя ДОТ, не имело смысла. С другой стороны, танкетки были слишком проворны и вооружены, хоть и слабыми, но пушками, и воевать против пары этих машин на едва защищённом жестяном ящике, только за счёт скорости и манёвра, тоже казалось занятием сомнительным.

Но я обратил внимание на неглубокий овраг неподалеку, тянущийся от нас в сторону приближающегося противника. Овраг имел несколько большую глубину посередине, и меньшую – ближе к краям, причём в одном месте, почти по центру, его край обвалился. Там то я и решил организовать засаду. Благо, танкетки "зелёных" сбавили ход, а все их перемещения были прекрасно видны в командирский прицел.

Ложкин загнал нашу машину в овраг, и я убедился, что глубина его меняется достаточно плавно от края к центру. В том месте, где стенка оврага обрушилась, образовался довольно крутой холмик из глинистой почвы, на который, впрочем, наш бронетранспортёр поднялся без особых проблем. Большая часть корпуса машины при этом оказалась выше края оврага и я поспешил дать команду ехать вперёд, снова спускаясь на самое дно – раннее обнаружение противником не входило в мои планы.

В итоге, бронетранспортёр расположился в природной траншее, причём, в той её части, что оказалась наиболее удалённой от самоходок "синих". Над краем естественного укрытия торчала только пулемётная башенка Серпилина, причём с обеих сторон её прикрывали от случайного взгляда заросли папоротника, обильно растущего по краям оврага. У меня же оставалась возможность корректировать стрельбу, пользуясь командирским прицелом.

Танкетки "зелёных" приближались достаточно медленно, чтобы можно было заранее полностью просчитать предстоящий бой. Они должны были проехать слева от нас и тогда нам оставалось просто расстреливать их с небольшой дистанции из пулемёта, полагаясь не только на везение, но и на невозможность танкеткам опустить стволы пушек ниже определённого уровня. Но когда до нашего укрытия оставалось совсем недалеко, танкетки вдруг разъехались и оказались с обеих сторон от оврага. И наше стратегическое преимущество вдруг оказалось больше похожим на ловушку. План пришлось менять на ходу.

– Гриня, по моей команде рвёшь вперёд, но сразу останавливаешься, когда услышишь, что Зверь начал стрелять. Это будет означать, что мы поднялись достаточно высоко над краями оврага, чтобы кормовой пулемёт мог бить по танкеткам сзади. И как встанешь – сразу ставь заднюю передачу, чтобы по моей команде быстро вернуться в овраг. Зверь, ты открываешь огонь сразу, как только увидишь цель. И стреляешь только в эту одну цель, пока она не скроется из вида. Даже, если она загорится, даже если взорвётся – продолжаешь стрелять до последней возможности. Серп, ты наоборот, без команды не стреляешь. Но зато, как скажу довернуть пулемёт или открыть огонь – немедленно всё выполняешь в точности, даже, если никакого противника видеть не будешь. Вопросы есть?

– Нет вопросов, – после короткой паузы ответил Серпилин.

Стараясь унять сердцебиение, точно его могли услышать на вражеских машинах, я ждал, пока танкетки проедут мимо нас и минуют середину оврага. План мой родился буквально в считанные мгновения и я немедленно вывалил его со всеми подробностями своему экипажу. А теперь, пока до приближения противника оставалось ещё несколько минут, на меня вдруг накатил страх. Что, если я пропустил какие-то важные детали? Что, если из-за моего просчёта, серый  бронетранспортёр за номером триста двенадцать, через несколько минут будет гореть, превратившись в груду искорёженного металла?

Попытка успокоить себя напоминанием, что вокруг меня всего лишь виртуальная игровая реальность, нисколько не помогла. Слишком твёрдым и холодным был борт нашей машины, слишком отчётливо пахло металлом, машинной смазкой и солярой, а слух тревожила вполне себе пугающая, хоть и далёкая пока, хаотичная перестрелка из стволов самого разного калибра.

Я прикусил губу, ощутил боль и от этого испытал приступ самой настоящей паники. От прежнего наплевательского отношения к игровой смерти не осталось и следа. Я вдруг понял, что начинаю бояться предстоящего боя. И дело было даже не в болевых ощущениях  – просто вдруг как-то особо остро пришло понимание, что я больше не игрок, случайно застрявший в реалистичном аттракционе, а точно такой же кусок программного кода, как и весь мой экипаж. А значит убить меня можно даже неосторожным движением "мышки". Главное, никто ведь не станет разбираться, что удалённый безвозвратно программный модуль обладал самосознанием, считал себя человеком и мечтал вернуться в прежнее, биологическое тело.

И сейчас этот кусок кода идёт наперекор всемогущему, в игровом пространстве, хакеру, которому для удаления файла "Федя Ломушкин" даже "мышка" не нужна.

За всеми этими невесёлыми мыслями, я и не заметил, как танкетки "зелёных" приблизились вплотную к нашей позиции. Только вплывший в поле зрения командирского прицела, угловатый корпус легкой бронированной машины заставил меня вернуться к сиюминутной проблеме. Танкетки с весёлым лязгом прокатились мимо, справа и слева от оврага, даже не подозревая о нашем присутствии. Эффект неожиданного удара сзади давал нам шанс на быструю победу, поскольку, если бой затянется, выбраться из него живыми нам уже вряд ли удастся.

– Гриня, вперёд!

Бронетранспортёр рванул не хуже гоночного болида. Меня бросило на спинку кресла, но почти сразу ударил пулемёт в кормовом отсеке и машина встала, как вкопанная, а я по инерции пролетел ещё не меньше полуметра, прежде чем встретился плечом и головой с бронированным бортом. Впрочем, через мгновение я уже смотрел в прицел, позабыв о таких мелочах, как очередной синяк во всю руку.

Оказалось, что я купил к пулемётам не просто бронебойные, а ещё и трассирующие патроны. Даже при дневном свете огненный пунктир, яростно хлестнувший по танкетке "зелёных", произвёл на меня ошеломляющее впечатление: раньше я даже как-то не задумывался, насколько устрашающе может выглядеть обычная пулемётная очередь.

Звонкие удары пуль по броне танкетки было слышно несмотря на грохот пулемёта. Отдельные огненные росчерки рикошетировали вверх и в стороны, но большая часть смертоносного потока грызла башню, рвала гусеницы и раздирала броню корпуса. За несколько секунд задняя проекция бронемашины "зелёных" стала похожа на лунную поверхность, выполненную зачем-то сумасшедшим скульптором в металле.

Я отчетливо видел несколько пробоин, но вражеская танкетка лишь остановилась и принялась поворачивать в нашу сторону башенку с пушкой. Мало того, что мои ожидания не оправдались, так ещё вторая танкетка, не снижая скорости, заложила крутую дугу,чтобы максимально быстро вернуться к началу оврага. А ведь был шанс, что она просто остановится и попробует опустить ствол орудия как можно ниже.

– Задний ход! – скомандовал я, крепко хватаясь за рукояти прицела. – Скорее, Гриня!

Бронетранспортёр заверещал обиженно металлическими внутренностями и рванул обратно в овраг, моментально скрывшись в нём целиком. Зверев прекратил стрелять. Чуть дальше того места, где мы только что стояли, земля поднялась султанчиком разрыва.

– Гони, Гриня, гони, – быстро сказал я, буквально нутром ощутив, что механик собирается снять ногу с педали газа. – Я скажу, когда остановиться.

В командирский прицел, сверху, было даже забавно наблюдать, как бронетранспортёр мчится по дну оврага кормой вперёд, а над ним, по самому краю, яростно разбрасывая комки земли узкими гусеницами, набирает скорость в противоположном направлении танкетка "зелёных". Обстрелянная же нами машина продолжала стоять на месте, бессильно шевеля башней в поисках обидчика.

Мы разминулись со стремительной танкеткой противника за несколько мгновений до того, как оказаться у глиняного оползня посреди оврага. Пользуясь преимуществом наблюдения за любой  техникой на карте, и оставаясь незримым для своих оппонентов, как только ушел из зоны прямой видимости, я смог оценить красоту случайно получившегося манёвра, когда две машины промчались навстречу друг другу в разных уровнях, и теперь стремительно удалялись друг от друга.

В этот момент корма бронетранспортёра начала задираться, и мы принялись шустро подниматься вверх по большой куче земли и глины. Пушка первой танкетки ещё смотрела туда, где вот-вот надеялся обнаружить противника игрок второй танкетки, когда наш бронетранспортёр внезапно поднялся над краем оврага совсем рядом, а Зверь открыл ураганный огонь из пулемёта практически в упор.

А за за секунду до этого я скомандовал:

– Серп, на два часа, огонь!

И хотя Серпилин не видел цель, пулемёт в башенке немедленно загрохотал над моей головой. Первые росчерки трассера ударили в дно и склон оврага, но бронетранспортёр уже забрался на самый верх осыпи, капот машины встал на один уровень с кормой и огненная метла рубанула по второй танкетке "зелёных". Теперь оба моих стрелка видели цели и мне осталось только закрепить столь удачное положение дел.

– Гриня, стой!

Огненные стрелы летели в обе стороны от бронетранспортёра, превращая сразу две машины противника в бесполезные груды металла. Вторая танкетка ещё пыталась развернуться и повернуть башню, а первая уже вовсю дымила, не подавая признаков жизни.

Я торжествовал. Случайно родившийся план вышел настолько удачным, что будь я своим командиром, немедленно выписал бы себе какую-нибудь медаль. Зверева можно было уже остановить, да и Серпилин почти добил свою цель, но я намеренно молчал, стараясь растянуть мгновения своего триумфа.

– Ну что, Лом, думаешь победа за тобой? – вкрадчиво сказал в наушниках знакомый отвратительный голос.

А в следующий миг что-то случилось. Только что я смотрел в прицел на эффектную концовку боя между тремя машинами, и вдруг оказался лежащим на спине, бессмысленно глядя в серое небо. С трудом проморгавшись, я повернулся на бок, охнул от боли в левой ноге, и получил возможность оценить произошедшие перемены.

Борт бронетранспортёра был раскурочен так, словно его просто выкусили сверху большими пассатижами. Исчезла крыша и пулемётная башенка. Никого из членов экипажа видно не было, зато через огромную дыру в остатках борта я прекрасно видел лёгкий антитанк с длинной пушкой, стоявший почти на самом краю оврага. И пушка эта, что характерно, смотрела мне в лицо. До чужой машины было не больше двух десятков шагов и с такого расстояния она одним выстрелом просто аннигилировала бы всё, что осталось от моего бронетранспортёра.

С трудом превозмогая гудение в голове, я сел, опираясь рукой на уцелевший прицел. Что случилось? Откуда вдруг взялась эта самоходка? Ведь не было никого рядом, кроме двух танкеток. Не было!

Смутная догадка требовал немедленной проверки, и я, не обращая внимания на вывернутую под неестественным углом, ногу, почти упал лицом на маску командирского прицела.

Вид сверху позволял убедиться, что Серпилин успел-таки добить вторую танкетку. Кроме того, было прекрасно видно залитые красной краской остатки моего бронетранспортёра с жалкой сгорбленной фигуркой одного из членов экипажа, припавшего к прицелу. А вот никакой самоходки, застывшей на краю оврага, в прицел видно не было. Я отклеился от прицела и выглянул в дыру. Самоходка по-прежнему целилась мне в лицо своей длинноствольной пушкой.

– Это нечестно, – сказал я, ещё только начиная понимать, что мой триумф закончился гораздо быстрее, чем ожидалось, да ещё к тому же, самым жалким образом. – Это вообще ни в какие ворота не лезет! Слышишь, ты? Читер!

Кто-то отчётливо хихикнул в наушниках.

– Любая игра подразумевает правила! – распаляясь заорал я. – Иначе, нет никакого смысла!

– Да плевать я хотел на любые правила, – небрежно сказал в наушниках шлемофона голос Саурона. – Да и на смысл твой – тоже.

– Тогда и я плевать хотел на любые правила! – в бешенстве заорал я.

– И что ты сделаешь? – глумливо спросил Саурон. – Воздух испортишь?

В бессильной злобе я ударил рукой в остатки борта и откинулся спиной на деревянный ящик, наполовину раздробленный, но, как нарочно, крайне удачно лежащий прямо позади меня.

– Заканчивай тут, Шева, – сказал голос Саурона. – И возвращайся в ангар.

Ящик давил мне в спину и не давал закрыть глаза и просто ждать, когда всё закончится. И вдруг я вспомнил, что это за ящик. В нём лежали гранаты, на случай, вроде этого. Правда, сейчас меня никто мучить не собирался, но кто сказал, что гранаты – это только инструмент для лёгкого самоубийства?

– До следующей, печальной для тебя встречи, дефективный, – сказал в наушниках  шлемофона голос Саурона, после чего раздался громкий щелчок и всё стихло.

Я повернулся на бок и запустил руку между расщепленных досок ящика, в кровь обдирая кожу. Тяжелая и холодная тушка гранаты словно сама собой вынырнула из деревянной тюрьмы. Как её активировать, я не знал, но обнаружив шнурок, торчащий из рукояти, не задумываясь дёрнул за него, а потом привстал на локте и со всей силы метнул гранату в самоходку.

Описав красивую дугу, граната удачно упала прямо под маску пушки. Я повалился ничком на дно бронетранспортёра и в следующий миг по ушам ударил громкий хлопок. Полежав на всякий случай несколько секунд, я с трудом поднялся и снова выглянул через дыру в борту. Над вражеской самоходкой поднимался столб чёрного дыма,

– Ура, – слабо сказал я.

Потом ещё раз осмотрелся, пожал плечами, вытащил ещё одну гранату, вытянул из рукояти шнур и положил на колени.

Как по-другому выйти из боя на разбитой машине без экипажа, я просто не знал.