Текст книги "Да забыли про овраги #play_to_return"
Автор книги: Ежи Тумановский
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
16. Странности с аккаунтом
– Электроэнцефалограмма Ломушкина не похожа на кривые, характерные для человека в коме. И это общая черта всех жертв «геймерской комы». Их мозг работает. Не так, как у здорового человека, но несомненно работает.
Абрамов внимательно посмотрел в глаза полковнику Комарову, стоящему по другую сторону от кровати, на которой покоилось тело Ломушкина, и кивнул в сторону медицинского монитора, изобилующего столбиками цифр, собранными в таблицы.
– А это значит, что "геймерская кома", в общем, и не кома вовсе, в традиционном понимании. Мозг продолжает трудиться, словно человек живёт обычной жизнью, только периоды бодрствования намного короче, а главное – не обладают постоянной периодичностью. Если записать данные мозга у тебя или, например, Оксаны Олеговны, то мы увидим в среднем, примерно, шестнадцать часов большей активности и восемь – меньшей, соответствующей периоду сна.
Услышав своё имя, программист оторвалась от своего ноутбука, на котором что-то набирала, и вопросительно посмотрела на Абрамова.
– А мозг Ломушкина может более активно работать, например, двадцать минут, а потом на пять часов уйти в "сон". А может работать час, а потом отдыхать отдыхать – минуту. Никакой закономерности я пока выявить не могу. И, судя по первым данным, что снимают для меня коллеги, это – общая характерная черта "геймерской комы", а не случайность.
– И какой вывод из этого можно сделать? – спросил Комаров.
– Пока – никакого. К работе подключились коллеги из столичных клиник, двух пациентов готовят к изучению всеми доступными методами по полной программе. Вот когда данные будут собраны и проанализированы, возможно, найдется лекарство против этого недуга, в том числе, и для твоего племянника.
– Ты смотри, какая ирония судьбы, – сказал Комаров, качая головой. – Хулиганы пытались посмеяться: мол, даже в коме наш сотрудник играет, а он и правда чем-то занят, а не просто в отключке. А может, парень там расследование продолжает вести!
– Я не исключаю, кстати, что Ломушкин и правда может как бы... "играть". Ну, в каком-то абстрактном смысле, конечно. Он же задание твоё выполнял, игры настраивал – может и зациклился мозг на игровом процессе. Интересная, конечно, версия, да и тема очень глубокая.
– Знаешь, что мне не нравится во всей этой истории с версиями? – спросил риторически Комаров. – Нас буквально за руку подводят к мысли, что человек, оказавшись в "геймерской коме", остаётся подключенным к игре и продолжает играть, как ни в чём ни бывало. У меня такое чувство, что преступник хорошо понимает психологию и пытается заставить нас поверить в абсурд, чтобы окончательно похоронить любое следствие на эту тему.
– Ну, раз ты не веришь в абсурд – чего волноваться? – улыбнулся Абрамов. – Пусть преступник считает, что добился своего. Ты ведь так всё время мне объясняешь свою тактику?
– Да я уже не выдержал, сорвался, – смущённо сказал Комаров. Сегодня мне звонил какой-то урод и серьёзным голосом передавал привет от Ломушкина, который якобы даже в коме продолжает играть в игрушки. Будь моя воля, я бы всех этих звонарей-пранкеров сажал на реальные сроки. Жаль, что не сдержался и высказал всё, что о нём думаю. Надо было не орать на него, а выслать за ним группу и поговорить здесь, в кабинете. Телефон мой, главное, не поленился найти. Ну, ничего, я ему устроил похохотать. Наговорил даже больше, чем хотел. Надеюсь, он успел обосраться, прежде чем отключился.
– Ну вряд ли преступник стал бы тебе звонить, – успокаивающе сказал Абрамов. – Наверняка и правда шутники.
– Шлем так и не стал снимать? – спросил Комаров, демонстративно меняя тему и осторожно провёл пальцем по блестящему пластику, закрывающему лицо Ломушкина.
– Не стал. Ты оказался прав, – Абрамов дипломатично улыбнулся. – Шлем влияет на активность мозга, особенно, если на него подаётся сигнал с игрового компьютера. Возможно, благодаря этому будет найден нужный способ воздействия на организм.
– Ну, а что у тебя, красавица? – повернулся Комаров к Оксане. – Сумела что-то найти?
– По программе ничего, к сожалению, – сказала Оксана, – но обнаружила, что почему-то никто до сих пор не просматривал данные с камер наблюдения в кабинете. Сейчас снимаю эти данные.
– А чего их просматривать? – удивился Комаров. – Ломушкин же всё время под наблюдением живых людей находился. И когда врач увидел, что происходит, он же сразу прибежал из соседнего кабинета.
– Тем не менее, – упрямо сказала Оксана.
– Да я не возражаю, – махнул рукой Комаров. – Права ты, конечно, надо всё изучить.
– Есть ещё одна странность, – неуверенно сказала Оксана. – Но она совершенно незначительна и потому не знаю, надо ли…
– Надо! – твёрдо сказал Комаров. – Не бывает мелочей в таких важных делах.
– Я просмотрела все игровые аккаунты, которые Фёдор Ломушкин успел завести, и которые продолжали работать всё это время, как вы и приказали.
– Так. И что?
– В двух играх игровые клиенты отключились от серверов по тайм-ауту…
– Что? Можно с этого места по-русски? – Комаров подошёл к девушке и уставился в картинки с игровыми персонажами, застывшим на мониторах.
– Извините, товарищ полковник, – сказала Оксана. – Если игрок долго не трогает клавиатуру и мышь, игра считает, что смысл поддерживать с ним связь – отсутствует. И выбрасывает из игры. Ну, чтобы бесполезную работу не делать.
– Вот это правильный подход, молодцы, – одобрил Комаров.
– В остальных играх персонажи, созданные Ломушкиным, стоят на тех местах, где он их оставил. Или на точках возрождения, если их кто-то убил. Тут всё в порядке.
– Надо же, – буркнул Комаров, – убили там кого-то – и это "в порядке".
– Но есть одна игра, в которой персонаж Ломушкина продолжал активное развитие. Я просмотрела данные – больше десятка боёв, покупка и продажа товаров.
– Так! – оживился Комаров. – Думаешь, это Саурон захватил его аккаунт и теперь играет под чужим именем?
Оксана едва заметно поморщилась, бросила быстрый взгляд на улыбающегося Абрамова и сказала:
– Нет, товарищ полковник. В хищении аккаунта нет никакого смысла. Он не прокачан, и денег на игровом счету нет. И вот эта движуха… извините, активность, показалась мне совершенно непонятной.
– Ну, хорошо, – сказал чуть смущённо Комаров. – И что дальше?
– Я нашла причину, но странностей от этого меньше не стало. Игровой персонаж Ломушкина превратился в бота – то есть был взят под управление игровой системой.
– Это просто безобразие какое-то! – возмутился Комаров, потом немного постоял, явно над чем-то размышляя, и гораздо спокойнее спросил: – Ну и что? С другой-то стороны – всё логично. Не работает игрок – его заменяют. А то, что компьютер подменяет игрока – тоже верно. Вдруг человек захочет вернуться к игре? И что-то ему там не понравится. Ну а к компьютеру – какие претензии?
– Так-то оно может и так, – сказала Оксана с сомнением в голосе, – но так обычно не делается. Я о таком вообще никогда не слышала.
– Ну, давай отправим запрос игроделам, – пожал плечами Комаров. – Может, будет какая-то зацепка. Хоть и сомневаюсь. А где это, что за игра?
– "Стальной кулак", – сказала Оксана, показывая ручкой на один из экранов, где виднелось нарисованное озеро, лес и гора. – Если бы этим аккаунтом играл человек, мы могли бы, наверное, посмотреть за его действиями. Но поскольку персонаж перешёл под управление компьютера, смотреть за его активностью уже нельзя. Я вот сегодня решила проверить, как себя чувствуют все эти бесконечные "Ломы" – и обнаружила.
– Ладно, нет в этом никакой срочности, – махнул рукой Комаров. – Но запрос игроделам все-таки отправь. Что у нас с порочащей информацией?
– Как ни странно, – сказала Оксана, – но эта тема просто тихо ушла. Народ пошумел в социальных сетях и комментариях, да и забыл обо всём этом.
– Вот и славно, – обрадовался Комаров.
– Если честно, мне это как раз и не нравится, – сказала Оксана. – Так обычно не бывает.
– Что именно не нравится? – насторожился Комаров.
– Осталось впечатление, как от управляемого процесса. Подняли шум, посмотрели на результат, закрыли тему.
– А проверить это каким-то образом можно? – спросил Комаров.
– Можно, товарищ полковник. Но потребуется время.
– Давай так, – Комаров сделал несколько шагов вдоль стола, посмотрел на Абрамова, у которого как раз зазвонил телефон, и повернулся к Оксане: – Посмотри, но не в ущерб основному делу. Подозрительность – это хорошо, но она не должна увести нас в сторону от главной линии расследования.
Комаров некоторое время смотрел на непрозрачный пластик игрового шлема, скрывавшего лицо Ломушкина. Потом глубоко вздохнул и поднял руку, собираясь хлопнуть Абрамова по плечу, как вдруг заметил, что тот стоит, неподвижно глядя в пол, продолжая держать телефон в руке.
– Саша, ты чего? – обеспокоился Комаров. – Плохие новости?
– Помнишь, я на днях говорил тебе, что от "геймерской комы" ещё никто не умер? Так вот: сглазил я, видать. И ошибся заодно.
– Это как? – мрачнея на глазах спросил Комаров.
– Сегодня умер Редискин Арнольд. Судя по всему, "геймерская кома". Жена решила перевезти в более крутую клинику, и по дороге он внезапно скончался.
– Это значит, что…
– А ещё, – продолжал, словно не замечая слова Комарова, Абрамов, – мои помощники подняли истории болезни по нескольким десяткам случаев смертей по стране. Как минимум, два случая почти наверняка "геймерская кома".
– Значит, опасность всё-таки есть?
– Я и не говорил, что её нет. Но теперь мы не знаем, сколько у нас есть времени. Редискин впал в кому всего три недели тому назад.
– Что можно сделать, чтобы обезопасить нашего сотрудника по максимуму?
– В медицинский центр под серьёзный контроль специалистов.
– Извини, Саша, давай лучше наоборот. Специалистов сюда. Не знаю почему, но вот нутром чую, что нельзя его отсюда увозить, – Комаров выразительно прижал ладонь к груди. – Нельзя! А почему – не знаю.
– И, кстати, чутьё товарища полковника, – внезапно сказала Оксана, – удивительным образом совпадает с фактами. Вы сказали, что жена мужа увезла и он умер по дороге. Может, здесь имеется какая-то связь?
– Вы меня извините, товарищи чекисты, – сказал Абрамов, – но моему медицинскому уху тяжело слушать весь тот бред, что вы несёте. Я помогу, чем смогу, разумеется. Но вся эта самодеятельность может однажды очень плохо закончиться.
Дверь открылась и в кабинет вошла дежурная медсестра.
Абрамов ещё раз осмотрел показания медицинских мониторов, кивнул медсестре и направился к двери.
– Ладно, раз моя смена пришла – уйду сегодня пораньше. Хоть посмотрю, что в родном институте делается, а то из-за вашего упрямства уже забуду скоро, как лица сотрудников выглядят.
17. И снова о предательстве
Очнувшись в ангаре, и всё ещё пылая злобой на Саурона, я первым делом восстановил бронетранспортёр. Не стал даже читать системные сообщения, где описывались наши финансовые достижения – перед глазами всё ещё стоял сгорбленный человек, в глазах которого плескался ужас от того, что ему приходится делать.
Мой экипаж медленно поднимался с лежанок, а я, опустив на лицо очки, уже вовсю рылся в меню, пытаясь разобраться в обилии вариантов бронебойных патронов. Как вдруг, всё резко изменилось.
Мир кувыркнулся, по заднице ударило чем-то пружинящим, а голову сдавил шлемофон. Я и моргнуть не успел, как оказался внутри бронетранспортёра, а стены ангара поплыли превращаясь в лёгкий белый дым. Ошарашенный, я повернул голову и обнаружил слева невозмутимого Ложкина, взявшегося руками за штурвал. А за моей спиной, в десантном отсеке, как ни в чём ни бывало сидели рядом на скамейке Серпилин и Зверев.
– К бою, – сказало пространство приятным женским голосом.
Серпилин тут же поднялся в своё кресло позади меня и принялся лязгать затвором пулемёта. Зверев скрылся в кормовом отсеке. Складывалось впечатление, что все, кроме меня, восприняли внезапный переход на поле боя, как должное.
– Эй, что происходит? – сумел я, наконец, выдавить из себя самый идиотский вопрос.
– Известно что, – отозвался в шлемофоне голос Серпилина. – Война.
– Да ты что, Серп, издеваешься? – спросил я в крайнем раздражении. – Почему мы в бою без моего приказа?
– Наверное, твой приказ больше не нужен, – флегматично отозвался Серпилин.
– Я даже патронов не успел купить! Даже топлива не взял! Только корпус подлатать успел.
– Значит, возникла такая необходимость, – невозмутимо парировал Серп.
– Вот так, Саурон?! – заорал я в бессильной злобе, глядя почему-то в потолок. – Ну, ладно! Только не думай, что меня это напугало!
Страшный удар в лобовую проекцию бронетранспортёра выхлестнул небольшие лобовые окошки и обдал нас с Ложкиным осколками битого стекла. Каким-то чудом, ни один из кусочков стеклянного крошева не попал мне в глаза и проморгавшись, я через большую дыру вместо окна прямо напротив своего лица увидел водную гладь широкой реки, песчаную полосу пляжа и хаотичную пляску тёмных "кустов" от близких разрывов. Через секунду вернулся слух и я пожалел, что не остался на какое-то время глухим: грохот разрывов и многочисленные удары осколков по броне сливались в сплошной гул, и оставалось только порадоваться, что отправив нас в бой по своему усмотрению, игровой механизм не забыл нацепить на каждого шлемофон и закрепить ларингофон.
– Гриня! – заорал я. – Полный вперёд!
– Я ничего не вижу, командир, – спокойным голосом ответил Ложкин.
Я быстро повернул голову и обнаружил, что лицо моего механика-водителя превратилось в кровавую кашу. От неожиданности к горлу подступила тошнота, но я сумел подавить рвотный рефлекс и быстро сказал:
– Просто выполняй мои команды! Вперёд!
Неслышимый за сплошным гулом и грохотом, завёлся двигатель бронетранспортёра и меня вдавило в спинку сиденья.
– Вижу цель, командир, – доложил Серпилин. – Разреши…
– Огонь! – рявкнул я. – Гриня, бери влево!
Отерев мокрое лицо тыльной стороной ладони, я растерянно посмотрел на красные разводы и только тогда ощутил, как саднят глубокие порезы на лице. Но отвлекаться на подобные мелочи было некогда.
Сверху посыпались пулемётные гильзы. Я бросил короткий взгляд назад и вверх, оценил пляшущую пулемётную ленту и трясущийся в крепких руках Серпилина, приклад пулемёта, после чего приник к прицелу. Правда, разглядеть картинку толком не успел. Всё-таки по нашему беззащитному бронетранспортёру довольно интенсивно стреляли сразу с двух сторон. И тот факт, что мы всё ещё были живы, можно было объяснить только неумелостью "синих" и "зелёных" игроков, стремящихся первым делом уничтожить серую скромную колёсно-гусеничную машинку с номером "312". Но долго это продолжаться не могло, ведь ни уехать, ни спрятаться нам просто было негде.
И когда в кабину попал снаряд, и взорвался, неожиданно больно оборвав мою жизнь, я лишь печально улыбался, понимая, что именно такое завершение боя в сложившейся ситуации совершенно неизбежно. Но даже после того, как машину скрутило в дикую спираль серией разрывов, а затем жадное пламя принялось доедать то, что не смогли разрушить снаряды, я продолжал видеть всё это, словно заправский призрак из дешёвой мелодрамы.
Поскольку, этот странный "посмертный" эффект начал проявляться только после прямого вмешательства Саурона в мой аккаунт, мне осталось предположить, что именно в так игровой механике реализовано завершение двигательной активности моба. Что ж, хоть какое-то утешение впадающему в чёрную меланхолию человеку, которому при сложившемся положении дел скоро предстоит забыть о своей человеческой природе: игра в режиме "против всех" и без времени на осмысление происходящего, быстро вобьёт меня в животное состояние.
Чувство отчаяния захлестнуло с головой. Я ощутил, как в груди набухает огненный шар от сотворённой со мной несправедливости, а глаза наливаются слезами. Мне было так жаль себя, как не было жаль наверное никогда. И впервые я не стыдился этого чувства. Ещё секунда, и глухой стон, зародившийся в груди, превратился бы в протяжный вопль, но в этот момент я моргнул и перед глазами появились родные стены ангара, с кучами искорёженного металла на белых прямоугольниках, нарисованных масляной краской по бетонному полу.
Я вернулся "домой". И сразу успокоился. Всё-таки смерть – отличное успокоительное. Даже, если это ненастоящая смерть. Правда, и спокойствие получилось своеобразным.
Мой экипаж продолжал неподвижно лежать на топчанах, но я, помятуя о стремительном возврате на поле боя в прошлый раз, сразу схватился за голову, нащупал очки-консервы и рывком опустил их на глаза. Развернул полупрозрачные панели меню.
Уже секунд через пятнадцать стало ясно, что дешевле купить новый бронетранспортёр, чем ремонтировать бесформенный кусок обгоревшего железа. Но в этом случае был риск, что после покупки новой машины, меня снова сразу же отправят в бой.
Поэтому первым делом я восстановил пулемёты и закупил для них патроны с бронебойным сердечником. Два новеньких пулемётных ствола, торчащих из переплетений, покрытого сажей, металла, выглядели странно, и даже нелепо. Добавил ящик с гранатами, уже показавшими свою необходимость для критических случаев. Купил топливо, хотя баки, в которых оно должно было плескаться, всё ещё были похожи на огромные металлические лепёшки, пережаренные нерадивой хозяйкой – в данном случае, игровая условность была мне только на руку. И только закупив всё самое необходимое, нашел в разделе "Ремонт" пиктограмму с грудой дымящегося железа и решительно отдал указания починить всё и сразу.
Окутавшись золотистым сиянием, бронетранспортёр приобрёл первоначальный вид. С лежанок донеслось вялое "ура". Я с беспокойством посмотрел на экипаж. Все трое уже сидели, а не лежали, но вид имели болезненный и подниматься на ноги не спешили. В окружающем меня мире продолжали происходить важные перемены.
Ожидая в любой момент оказаться вновь в кабине бронетранспортёра, я подошел к Серпилину, вгляделся в глаза, потрогал рукой лоб. Не знаю, что именно я ожидал увидеть и почувствовать, но впервые прикоснувшись к игровому боту, ни малейшей разницы с настоящим человеком заметить не сумел. Пальцы ощутили тёплую сухую кожу, а глаза видели обычного, то ли невыспавшегося, то ли похмельного мужика, который просто слишком медленно приходил в себя после глубокого сна.
– Командир? – вопросительно сказал Серпилин, фокусируя на мне взгляд и отстраняясь от моей руки.
В его карих глазах я впервые видел не только растерянность, но и… нет, не страх, но первую его предвестницу – осторожность. А ещё мне показалось, что я подглядываю в замочную скважину чужой души – таким по-детски незащищённым показался мне в этот момент взгляд моего заместителя.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я смущённо.
– Не знаю, – сказал Серпилин. – Но что-то не так.
– Ну, пойдём тогда, перекусим, – предложил я. – Зверь, Гриня, давайте к столу.
Экипаж не говоря ни слова потянулся в закуток возле колонн, где стоял квадратный стол со скамьями.
Снова углубившись в недра меню, я нашел и купил тушенку. А обнаружив ещё и водку, одновременно удивился и как-то по-мрачному обрадовался. Внутреннее напряжение уже ощущалось физически и если бы хоть ненадолго удалось притушить гложущее чувство безысходности, возможно, мне бы удалось придумать какой-то новый план действий.
Приготовления к обеденному перерыву несколько разрядили, буквально разлитое в воздухе, напряжение. Пока я заваривал чай, Зверев и Ложкин открывали тушёнку и чистили пепельницу, а Серпилин вытащил откуда-то чистую тряпицу, развернул её на столе, как скатерть, и аккуратно нарезал большими ломтями целую буханку чёрного, ещё горячего, точно только что из печи, хлеба. Дразнящий запах свежего хлеба кружил голову и требовал немедленно вцепиться в самый большой ломоть зубами. Экипаж мой сосредоточенно молчал, но заметно приободрился. Я тоже ничего не говорил, расставляя железные кружки и разливая в них сразу всю бутылку водки.
Рассевшись на широких скамьях вокруг квадратного стола, экипаж мой замер, уставившись на меня. Ну, понятно, я же командир, мне и начинать. И как объяснять программному экипажу, что больше мы не "зелёные", я не имел ни малейшего представления. Поэтому просто взял кружку, понюхал цифровое спиртное и залпом отправил обжигающую жидкость в глотку.
Водка ничем не отличалась от того, чем и должна была быть, но показалась неожиданно "мягкой" и даже приятной на вкус. Ощущая, как в желудке разливается приятное тепло, а голова немедленно начинает "плыть", я с мрачным юмором подумал, что если не смогу отсюда выбраться, то запросто сопьюсь.
Глядя на меня, выпили и остальные члены экипажа. Серпилин сморщился и вцепился зубами в кусок хлеба. Ложкин степенно поставил пустую кружку на стол, с лёгким превосходством, как мне показалось, косясь на моего заместителя, аккуратно положил кусок тушёного мяса на хлеб, и только поднеся закуску ко рту, едва заметно выдохнул. Зверев осторожно выпил водку как воду и замер, задумчиво глядя в опустевшую кружку.
Внутреннее напряжение начало отпускать, и, понимая, что наши мирные посиделки могут прерваться в любой момент, я нашёл изящный, как мне показалось, выход из положения.
– Спрашивайте, – сказал я, извлекая из пачки папиросу и жадно закуривая. – А то нельзя, чтобы в экипаже между своими какие-то неясности копились.
Мне казалось, что экипаж засыплет меня вопросами про Саурона и неожиданную смену статуса, из-за которого нас теперь обстреливают и "синие", и "зелёные", но Серпилин неожиданно спросил:
– Почему ты отказался убить механика-водителя Ложкина? Ведь ты же знал, что после боя он возродится, и значит, мог выполнить требование своего врага, ничего не теряя?
– Это нелегко будет объяснить, – сказал я после длинной паузы.
Серпилин потянулся за папиросами, а следом за ним закурили и Ложкин со Зверевым. Ни один из них не смотрел на меня прямо, но создавалось впечатление, что все трое с напряжением ждут моего ответа. И хотя умом я понимал, что в моих интересах говорить про боевое братство и жгучую ненависть к "синим", сказал вслух совершенно другое:
– А не было в этом никакого смысла. Он же ничего не предлагал взамен, над чем хотя бы подумать можно было. Просто предложил задушить Гриню – и всё.
– Но этим бы ты заслужил его хорошее отношение и смог бы продолжать переговоры, – настойчиво сказал Серпилин, глядя уже мне прямо в глаза. – И, возможно, потом что-то получить взамен. Ложкин просто пережил бы пару неприятных минут – и всё, а ты, получается, мог приобрести что-то важное для себя, но не приобрёл. Не хватило времени на анализ и потому принял неверное решение?
Я уже был достаточно пьян для того, чтобы не только сердиться на бота, но и доказывать ему, что его создатели ни черта не понимали в человеческих отношениях.
– Какая разница, что там говорил этот козёл? Он же просто склонял меня к предательству – всё остальное не имеет значения!
– Я не понимаю, – сказал Серпилин.
Ложкин и Зверев курили, зыркая взглядами то на меня, но на моего заместителя, но молчали.
– Что тут непонятного? – удивился я. – Тебя ставят перед очевидным выбором: висеть на кресте, с переломанными руками и ногами, или идти домой, с мешочком денег в кармане. Что должен выбрать человек?
– И что должен выбрать человек? – эхом повторил Серпилин.
– Быть живым, здоровым и богатым намного лучше, чем умирающим, – сказал я. – Разве это не очевидно?
– Тогда в чём тут выбор? – спросил Серпилин и вытащил из пачки новую папиросу, чтобы прикурить её от предыдущей.
– Я объясню, – сказал я, с наслаждением затягиваясь крепким папиросным дымом, – и постараюсь сделать это как можно проще. Представь себе, что ты сидишь в окопе, позади тебя страна, которую ты защищаешь, а со всех сторон подбираются враги.
– Я тоже представлю, – сказал Ложкин.
– В окопе вода стоит по пояс, с неба падает первый снег, от холода твои зубы стучат, словно хотят напугать своим стуком вражеские танки. Ты не ел нормальной еды уже много дней, ты забыл, что такое сухая одежда, у тебя осталось мало патронов и всего две гранаты. Ты понимаешь, что этот день для тебя – последний.
– Но ведь ничего такого в позапрошлом бою не было, – тихо сказал Серпилин.
– Ты давно не видел родных и понимаешь, что скорее всего никогда их не увидишь. И у тебя больше нет сил, ведь ты сделал всё, чего от тебя ждали, а потом ещё столько же. И ещё.
– Ну, тогда можно и на респаун, – сказал Ложкин.
– Никакого респауна, – ответил я. – В моём примере жизнь одна.
– Как? Без возрождений? – оторвался от кружки Зверев.
– И в этот момент враг через громкоговоритель предлагает тебе сдаться. Тебе гарантированы жизнь и медицинская помощь, хорошее содержание в плену и возвращение к родным после того, как враг победит. Стоит тебе поднять руки, как тебе выдадут сухую тёплую одежду и нальют полный котелок горячего супа. У тебя будет кров и курево, а главное – ничего больше делать не надо, только ждать. И в завершение, чтобы не мучила совесть, тебе объяснят, что отправлен ты в бой плохим командованием, которое давно тебя бросило, да и защищал ты не те идеалы, которые следовало. И все твои товарищи погибли зря. А твоя смерть, если вдруг ты ещё сидишь в своём ледяном и вонючем окопе, будет совершенно напрасной, поскольку никто с тобой воевать не станет – тебя просто закидают бомбами или сожгут напалмом.
Теперь все трое смотрели на меня не отрываясь.
– И знаете что? Я бы не стал винить того, кто в такой ситуации поднимет руки и побредёт сдаваться в плен. Но клеймо предателя с него уже не смыть никаким мылом.
– Но оставаться в окопе просто глупо, – растерянно сказал Серпилин.
– Да. Предатели всегда считают себя самыми умными.
– Я не понимаю, – с явным раздражением в голосе сказал Серпилин.
– Сделать шаг по дороге предательства очень легко, – сказал я, оглядывая свой экипаж. – И дело вовсе не в окопе, который ты оставишь без приказа. Просто, единожды предав, ты потом не сможешь остановиться. Саурон рассчитывал на один короткий удар, после чего я стал бы его добычей, сколько бы потом ни сопротивлялся. Ведь очевидный выбор сделать так легко.
– А я начинаю понимать, едрить, – вдруг сказал Зверев и расплылся в широкой улыбке.
– Я не понимаю, но чувствую, что командир прав, – сказал Ложкин. – Вот.
Посмотрев на пребывающего в задумчивости Серпилина, я протянул руку за куском хлеба.
Мир вокруг перевернулся и я оказался в кабине бронетранспортёра, почти касаясь лобового стекла вытянутой рукой.
– Вот же блин, – сказал я с досадой. – Пожрать толком не дадут.