Текст книги "Да забыли про овраги #play_to_return"

Автор книги: Ежи Тумановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

19. Стволы останутся в ангаре!

Мы снова сидели за столом в ангаре и налегали на тушёнку. Как и раньше, Серпилин принёс откуда-то чистую тряпицу, в которой обнаружился ещё тёплый ароматный чёрный хлеб.

– Матрица, – пробурчал я, пережёвывая кусок мяса и провожая жадным взглядом большие ломти, которые Серпилин, отрезая от хлебного "кирпича", передавал Звереву и Ложкину. – Понимаю, что всё это невзаправду, а всё равно вкусно.

– Почему невзаправду? – удивился Серпилин, протягивая мне толстый, исходящий хлебным духом, тёмный ломоть. – Хлеб самый настоящий.

Я вцепился зубами в плотную корку и решил не уточнять у наводчика, когда и как он этот "настоящий" хлеб успевает испечь.

Над свежезаваренным чайником курился пар. Раскрасневшийся Ложкин пил уже третью кружку горячего крепкого чая, зажёвывая его бутербродом с тушенкой, и обычно невозмутимое лицо мехвода приобретало все более блаженное выражение. Зверев поглядывал на него с усмешкой и успевал при этом есть, курить, посматривать в сторону разбитого бронетранспортёра и вскрывать тушёночные банки.

Все вместе, мы составляли идиллическую картину, словно и не случилось ничего особенного, словно я просто заглянул поиграть в любимую игру, словно ещё несколько минут и, отключившись от реалистичного интерфейса, окажусь в своём собственном биологическом теле, в своей квартире, в своём мире.

Дома.

– А что командир, – сказал Ложкин протягивая руку к чайнику, – машину-то почему не чинишь?

– А разве где-то в уставах сказано, через какое время машина должна быть полностью готова к бою? – ответил я вопросом на вопрос.

– Вроде нет, – растерялся Ложкин, – но…

– Но зато, – прервал я его, – мы снова сами теперь решаем, когда выходить в бой.

– Это как? – удивился Серпилин.

– Раз машина не готова к бою, значит и нас просто так выдернуть из-за стола – нельзя.

– Но мы так раньше не делали, – осторожно сказал Ложкин.

– Мало ли, что было раньше, – твёрдо сказал я. – Правила изменились. Нет больше никаких правил. Надоело мне делать всё по правилам.

Я продолжал жевать вкусный хлеб, всем своим видом излучая уверенность и беззаботность, а вот экипаж оставил все мелкие дела и теперь неподвижно смотрел на меня тремя парами немигающих глаз.

– Парни, вы меня пугаете, – хохотнул я, наливая себе чай. – Вы же слышали: наш главный враг не признает никаких правил. Значит, соблюдая правила, мы дарим ему огромное преимущество.

– И что мы должны теперь делать по-другому? – спросил Серпилин, продолжая сверлить меня взглядом.

– Да без понятия, – сказал я. – Сейчас что-нибудь придумаем.

Надвинул очки на глаза и полез в меню.

Управляться с меню у меня получалось всё лучше с каждым разом, а теперь, предвкушая какую-то ещё не до конца осознанную идею, я "бегал" пальцами по многочисленным ответвлениям его, как опытный пианист по клавишам знакомого с детства инструмента.

– Начнём с наиболее простой глупости, – сказал я, кивая в такт словам, и снял с искорёженного остова бронетранспортёра оба пулемёта.

– Берём новые пулемёты? – оживился Серпилин.

– Нет, Серп, мы поедем в бой без пулемётов.

– Но установка орудия в бронетранспортёр не предусмотрена, – осторожно сказал Серпилин.

– Ага, – подтвердил я, продолжая бегать пальцами по пунктам меню, что со стороны выглядело, как пламенная речь на языке глухонемых.

– Едрить, мы поедем воевать совсем без стволов? – поразился Зверев и лицо его вытянулось от изумления.

Ложкин молчал, но судя по круглым глазам, тоже испытывал трудности с осмыслением новых планов командира.

– Друзья мои, – сказал я самым панибратским тоном, – а как вы думаете, чем закончился наш последний бой?

– Ты всех победил, командир? – спросил Серпилин.

Что это? Сарказм? Бота научили шутить?

– Нет, я решил подорвать себя гранатой. Но не успел. Правда, понял это только сейчас, просматривая итоги боя, перед тем, как сесть за стол.

– Командир, давай, едрить, без загадок, – сказал Зверев.

– Мы в этом бою прикрывали самоходки "синих", так? – спросил я, адресуя вопрос всем сразу.

– Так, – дружно, хоть немного и вразнобой, ответил экипаж.

– Ну так они нас и уничтожили. Эти самые самоходки. За секунду до того, как я подорвал гранату. Тем, кто водит машины "синих" и "зелёных" в бой, абсолютно плевать на то, что "серые" их защищали. Мы мобы, а значит – никто.

Помимо моей воли, последние слова прозвучали драматично, повергнув экипаж в мрачную задумчивость.

– А может, они не по нам стреляли? – спросил Серпилин. – Может, просто случайно попали?

– Нет, Серп, – сказал я со вздохом, – по нам. Танкетки "зелёных" к тому времени уже окочурились. А та штука, что убила наш бронетранспортёр – её же не было видно в прицел. Сомнений нет: оценив, что опасность миновала, "синие" решили заработать ещё один фраг. И убили нас. После того, как мы собой пожертвовали ради них.

– А я всегда говорил, едрить, что от этих гадов, "синих", нечего ждать хорошего, – сказал Зверев.

– Вот твари уродские, – Ложкин вроде бы и ругался, но получалось это у него удивительно беззлобно.

– И что поменяется, если мы выйдем из ангара без пулемётов? – спросил Серпилин. – Нас точно так же подобьют, только мы даже ответить не сумеем.

– Может – да, а может и нет, – ответил я. – Ценность подбитого врага определяется калибром его пушек, толщиной брони и уровнем платформы. У нас самая простая ходовая часть, тонкая броня и никаких стволов на борту. А это значит, что наша ценность в качестве трофея вплотную приближается к стоимости потраченных на нас снарядов. А то и дешевле. И смысл атаковать наш броневичок, становится мало отличимым от нуля.

– Но что мы будем делать на поле боя без оружия, командир? – осторожно спросил Серпилин.

– Разберёмся, – уверенно сказал я и одним движением пальца полностью починил, уже заправленный к этому времени, бронетранспортёр.

– А как же…, – начал было говорить Серилин, но в этот момент мир вокруг резко скрутился в узел, и тут же стремительно развернулся, буквально вбив меня в сиденье бронетранспортёра. И хотя, чего-то подобного я и ожидал, всё равно от неожиданности у меня перехватило дух.

Вместо привычного медленного растворения стен ангара, за окнами мелькала блекло-жёлтая, выжженная солнцем, степь. Ревел двигатель, снаружи доносился грохот множественных разрывов, машина мелко вибрировала и подпрыгивала на незримых ухабах, что воспринималось уже как вполне привычная часть атрибутов любого боя. Наш бронетранспортёр без особых причин мчался в бескрайнее море жухлой травы и редких кустиков, покрытых коричневыми листьями, словно увлекаемый невидимой чудовищной силой, противостоять которой он просто не мог. Возможно мне показалось, но в этот раз Ложкин сумел развить какую-то совсем неприличную, по меркам бронированных машин, скорость – по всей видимости сказывалось снятие двух, пусть и не слишком впечатляющих огневой мощью, пулемётов.

Прежде, чем погружаться в оперативную обстановку, я оглянулся. Оставшись без оружия, Серпилин и Зверев сидели рядышком на широкой лавке, держась руками за пирамиду из деревянных ящиков, занявшую значительный объём десантного отсека бронетранспортёра. Против обыкновения, лица их выражали растерянность и беспокойство.

Резко отвернувшись, я заметил в правом окне несколько бронированных машин неизвестной принадлежности, как и мы стремящихся куда-то вперёд, но безнадёжно от нас отстающих. Что происходит, с первого взгляда понять оказалось решительно невозможным, и я приложился лицом к маске прицела командира.

Игровая оптика быстро расставила всё по местам.

Наш бронетранспортёр мчался впереди цепи самых разных машин "зелёных", наступающих на позиции "синих". Видимо, для придания этому наступлению живительной динамики, в считанных десятках метров позади машин двигался настоящий огневой вал артиллерийских разрывов, грозя мгновенно уничтожить любой, даже самый тяжёлый танк, в случае малейшего промедления.

"Синие" впереди, хоть и уступающие численно "зелёным", имели куда более выигрышную позицию: "закопанные" по башню в землю тяжёлые длинноствольные антитанки расстреливали лавину наступающей бронетехники противника, как мишени в тире. И хотя дистанция быстро сокращалась, все больше машин "зелёных", полыхнув напоследок длинным ярким  дымным факелом, отставали от общей громыхающей массы и через несколько секунд скрывались в пелене сплошных разрывов огневого вала.

Ухватив всю картину буквально одним взглядом и не сумев оценить замысел гейм-дизайнеров, я повернул рукоять, "поднимаясь" над полем боя. До первой линии, закопанных в землю танков "синих" оставалось не больше двух сотен метров, а всего таких линий было три. И огневые точки в них располагались в шахматном порядке, обеспечивая "синим" возможность стрелять во фронтальном направлении, без перекрытия друг другу линии огня.

Примерно в километре позади третьей линии виднелся край густого леса, но у меня возникли сомнения, что игроки "зелёных" этот лес наблюдают. Это у меня, номерного моба, не было проблем смотреть сквозь "туман войны" и видеть в глубине лесного массива обширную поляну, густо уставленную серыми  самоходками. Едва заметные параболические линии, тянущиеся из леса к огневому валу, подгоняющему "зелёных" к позициям "синих", не оставляли сомнений в том, что динамику в этом бою обеспечивают мои непосредственные коллеги – мобы-артиллеристы. Только, в отличие от меня, эти мобы были настоящие и чётко выполняли указания игрового сценария.

Расклады оказались не слишком удачными для моего несложного плана, но отступать было поздно. Да и большой разницы не было: если я всё верно рассчитал, то поле боя, количество игроков и вид огневого контакта не имели ровным счётом ни малейшего значения.

– Проходим позиции "синих" насквозь, – сказал я громко, на всякий случай прижав пальцами ларингофон к горлу. – В третьей линии ищем танк с бронёй потолще, и становимся позади него. Серп, Зверь, я один что-ли наблюдение вести буду?

– Доступно, – коротко буркнул Ложкин и слегка довернул машину, чтобы не въехать в ближайший здоровый окоп с антитанком "синих". Серпилина и Зверева точно ветром сдуло – оба почти мгновенно оказались на своих местах.

Я продолжал наблюдать сверху за развитием боя. В тот момент, когда наш бронетранспортёр промчался на полной скорости сквозь оборонительные порядки первой линии "синих", серые гаубицы в лесу прекратили вести огонь и огневой вал позади наступающей армады "зелёных" исчез, оставив после себя лишь пылевые облака, расползающиеся во все стороны. И сразу стало понятно, что в этой атаке у "зелёных" каждый воюет сам за себя.

Часть машин продолжала рваться вперёд, часть – замедлила ход и остановилась, ввязавшись в дуэль на заведомо проигрышных для себя условиях, а несколько самоходок даже начали сдавать назад, явно пытаясь набрать более безопасную дистанцию. Логику каждого игрока в отдельности понять было можно, но в целом получилось бестолковое смешение боевых порядков в кучу-малу. Вместо бронированной лавины, готовой смести всё на своём пути, перед позициями "синих" образовалась "каша" из танков и самоходок, в которой "зелёные" выглядели полностью готовыми к "съедению". На секунду я даже пожалел, что не могу слышать происходящее сейчас в эфире.

Устланное чадящими тушками подбитых машин поле, весело засверкало яростными вспышками близкого хаотичного боя и, хотя горящих "синих" тоже поприбавилось, потери "зелёных" выглядели намного больше.

Мы тем временем проскочили вторую линию "синих" и приближались к третьей. По нам так никто ни разу и не выстрелил, что давало надежду на правильность моих предположений.

– Вижу тяжелый танк на одиннадцать часов, – доложил Серпилин.

– Гриня, видишь? – спросил я, пытаясь отыскать своим прицелом нашу цель.

– Вижу, – коротко отозвался Ложкин и наша машина слегка довернула влево.

Несмотря на то, что ничего существенного я, в общем-то, не терял, от волнения у меня вспотели ладони и учащённо забилось сердце. И когда бронетранспортёр, заложив лихой  вираж, остановился позади окопа, из которого торчала башня мощного танка с кургузой пушкой, дверь свою я открывал трясущимися руками.

Высунувшись по пояс, я осмотрелся по сторонам. Ни вид из окна, ни картинка в прицеле командира не могли передать всего невероятного объёма света и воздуха, неохватных просторов огромной степи. Несмотря на лязг железа, несмотря на грохот выстрелов и разрывов, я целый бесконечный миг вбирал полной грудью мощь открытого пространства, словно заряжаясь уверенностью в своих силах от удачной карты, нарисованной талантливым дизайнером. А потом легко перенёс тело через высокий порог и спрыгнул на землю.

Казалось странным, что земля под ногами не вздрагивает от многочисленных близких разрывов фугасных снарядов. Как непонятным оставалось, почему не горит абсолютно сухая трава, моментально скрывшая ноги по самые колени. И даже мысленные напоминания самому себе,  что вокруг не настоящий мир, а всего лишь игра, нисколько не помогали. Я похлопал ладонью по теплому и очень твёрдому борту бронетранспортёра и посмотрел в сторону такого близкого танка "синих". Несмотря на близость моба, экипаж танка не предпринимал ровным счётом никаких действий. Что и не было удивительным, ввиду отсутствия пушек и даже пулемётов у нас на борту.

Из двери высунулся Серпилин и на лице его читалась такая растерянность, что у меня внутри всё оборвалось – что там у них такого успело случиться  за те несколько секунд, пока меня не было?

– Командир, ты… покинул машину на поле боя!

– И что?

– Но… это же... нельзя!

Недалеко разорвался снаряд и нас нас посыпались комья земли.

– Ты тоже вылезал на броню! Забыл?

– Я не покидал машину!

– Ну а я покинул. И что? Мир рухнул?

Серпилин беспомощно махал руками, пытаясь аргументировать свою уверенность в неправильности моих действий, но, судя по всему, сам же себе и не верил.

– Ты пока думай, почему это вдруг я не могу выйти из бронетранспортёра, а мне прогуляться надо, – сказал я, дружески похлопывая его по плечу. – Только дай мне пару гранат из ящика.

– Ты собрался вернуться в ангар? – удивился Серпилин, и на лице его отразилась новая гамма сомнений в моей адекватности. – Но в нас же ещё даже ни разу не выстрелили!

– Серпилин! – рявкнул я самым командирским голосом, на какой был способен, но тут же сбавил тон. – Просто дай мне две гранаты. И продолжай наблюдение.

– Есть, – быстро ответил Серпилин, скрылся в глубине бронетранспортёра и через пару секунд протянул мне два толстых цилиндра с длинными рукоятками.

– Я быстро, – обещание далось мне нелегко, поскольку я не был уверен, что вообще смогу вернуться обратно. Но задуманное следовало довести до конца, хотя бы ради знаний о механике игры.

Борта чужого танка лишь слегка поднимались над краями окопа. Дождавшись, когда кургузая пушка очередной раз плюнет огнём в сторону расползающейся беспорядочно массы техники "зелёных", я легко пробежал вдоль окопа и запрыгнул на корпус чужой машины. Поискал глазами люки и нашел всего один – вертикальный, как обычная дверь прямоугольник, явно служил входом в танк через заднюю часть громоздкой башни. Вероятно, у водителя танка был свой отдельный люк, но весь остальной экипаж, по всей видимости, залезал в машину через эту скромную дверку.

Подняв колено на уровень груди, я со всей силы ударил подошвой ботинка в люк и заорал:

– Алё! Есть кто дома?

После короткой паузы, дверь со скрежетом приоткрылась и в проём высунулся по пояс мужик в танковом шлеме. Одет он был в такой же комбинезон, как у меня, вытянутое лицо с крупным носом почему-то сразу показалось мне похожим на лица статуй с острова Пасха. А вот выражение этого лица выглядело точной копией лица Серпилина несколькими минутами раньше.

– Передай это своему командиру, – сказал я уверенным голосом и протянул мужику обе гранаты.

Он послушно взял их и потянул внутрь танка, но в последний момент я сказал "пардон", и вытянул из рукоятей шнуры.

– Теперь всё, я прикрою люк, не боись! – сказал я мужику, действительно по-честному захлопнул люк и спрыгнул на край окопа.

Очень хотелось посмотреть, что будет дальше, но я пересилил любопытство и со всех ног бросился бежать к бронетранспортёру. Уже забираясь в открытую дверь, я услышал, как позади сочно, но глухо бумкнуло. Мгновением позже я рывком закрыл за собой дверь, и уставился в окно, на улетающую в небо танковую башню.

Бронетранспортёр тряхнуло, середину нашей крышу прямо над ящиками промяло на полметра вниз тяжёлым ударом, а от грохота я даже зажмурился до хруста в ушах. Но лицо моё при этом расплывалось в счастливой улыбке. Интересно, этот танк засчитают, как нашу победу или спишут на таинственную ошибку программного кода?

– Как ты это сделал, командир? – спросил Зверев.

Я открыл глаза. Наводчик и заряжающий стояли прямо за моим сиденьем, а Ложкин бросил свой штурвал и повернулся в мою сторону всем телом. Экипаж смотрел на меня, как стая голодных собак на кость.

– Как я выбрался из бронетранспортёра? – весело уточнил я. – Вылез наружу, а дальше – как в ангаре. Парни, вы меня пугаете. Слушай мой приказ: Серпилин и Зверев берут по две гранаты. Ложкин перегоняет наше транспортное средство к следующему окопу "синих". Выполнять!

Вокруг нашего бронетранспортёра уже вовсю кипел бой. Проносились лёгкие танки зелёных, стараясь на ходу попасть в неподвижные, но основательно закопанные в землю антитанки  "синих", выползали из окопчиков тяжелые танки, чтобы дать бой "волчьей стае" средних машин, долбили откуда-то из-за пределов видимости самоходки. Но по нам по-прежнему никто не стрелял.

Ложкин без помех подогнал машину к очередному окопчику и я немедленно выбрался наружу.

– Экипаж, к машине!

Неуверенно переглядываясь, на броню выбрались Серпилин и Зверев. Ложкин продолжал сидеть внутри, вцепившись обеими руками в штурвал, словно я его уже тащил наружу за ногу.

– Ладно, – сказал я, – начнём с малого. Гриня – остаешься в тачке. Покараулишь, чтобы не угнали. Зверь и Серп – за мной!

Спрыгнув на землю, я не оглядываясь зашагал к антитанку "синих". Интересно, что сильнее: мой приказ или привычные рамки обычного игрового сюжета?

Уже забравшись на крышу самоходки, я услышал топот, определившихся с приоритетами членов экипажа. Ухмыльнулся и не глядя, протянул руку назад:

– Гранату!

Тяжелый цилиндр на длинной рукояти лёг в ладонь, как привычный и любимый инструмент. Поддавшись безотчётному озорному чувству, я постучал гранатой по люку и, приставив ладонь рупором ко рту, крикнул:

– Открывай, сова! Медведь пришёл!

Оглянулся, наконец, на своих бойцов – Серпилин и Зверев следили за каждым моим движением, точно я творил какое-то небывалое колдовство.

Внутри самоходки раздался лязг и оба люка на башне синхронно откинулись вверх.

– Доставка в номера! – гаркнул я, и сунул гранату без шнура навстречу поднимающейся голове в шлемофоне.

Повинуясь моему многозначительному взгляду, Серпилин и Зверев кинули по гранате во второй люк, и, вслед за мной, бросились бежать прочь от самоходки. В этот раз мы не стали забираться внутрь бронетранспортёра, а просто укрылись за ним.

Когда мощный взрыв детонировавшего боекомлекта разметал тяжёлую машину "синих" на мелкие кусочки, мой экипаж хором заорал "ура!". Даже Ложкин, часть головы которого я видел сквозь боковое окно, разевал рот в кабине.

Мимо на высокой скорости проехала танкетка "зелёных". За ней по пятам, извергая огонь из маленькой пушки и крупнокалиберного пулемёта, мчался лёгкий танк "синих".

– Приятно чувствовать себя невидимкой, – сказал я, с наслаждением потягиваясь. – Ладно,  парни, обучение вы прошли. Теперь – экзамен. Берите гранаты и обработайте этим чудесным инсектицидом по два бронированных паразита. Хоть "синих", хоть "зелёных". Мне всё равно.

20. Разрешите доложить!

Когда полковнику Комарову требовалось срочно и секретно переговорить с начальством в столице, он запускал автоматическую проверку кабинета на предмет «жучков», включал мультирежимный генератор помех и снимал декоративную деревянную панель, скрывающую небольшой монитор и массивную телефонную трубку, изготовленную, судя по дизайну, не менее, чем лет тридцать назад. Никогда не злоупотреблявший спецсвязью без крайней необходимости, полковник Комаров ещё раз мысленно повторил свою просьбу и принялся нажимать на прямоугольные кнопки из красной и белой пластмассы. После короткого разговора с дежурным офицером, на экранчике появился человек в генеральском кителе. Полковник снял трубку и приложил её к уху.

– Привет, Комаров, – добродушно сказал генерал.

– Здравия желаю товарищ генерал!

– Знаю, по ерунде беспокоить не станешь, так что сразу к делу. Чего надо?

– У меня появилась информация о работе американцев над проектом переноса личности человека на цифровой носитель. Нельзя ли предоставить мне все данные, какими располагает наше ведомство на эту тему?

– Ого, – всё так же добродушно удивился генерал. – Интересно было бы узнать, что за информаторов ты себе нашёл. Действительно, был такой проект, но они давно его закрыли и сдали в архив. Под секретным грифом, естественно.

– По моим данным, – сказал Комаров, – проект мог быть закрыт не полностью. Можно с кем-то связаться из тамошних спецов? Дело чрезвычайной важности.

– Думаешь, "геймерская" кома – того же поля ягодка? – проявил осведомлённость и умение быстро делать выводы, генерал.

– Хочу проверить, чтобы быть хоть в чём-то уверенным, – уклончиво сказал Комаров.

– Ну ты же понимаешь, что ни один действующий профи без разрешения руководства на слив не пойдёт?

– Потому и прошу, товарищ генерал. Уверен, что у вас есть контакты с ветеранами ФБР и АНБ. Проект оцифровки личности, по моим данным, окончился впадением одного из сотрудников в кому – мне нужны данные, как это случилось, и как сами свидетели объяснили произошедшее.

– Хорошо, – сказал генерал после короткой паузы, во время которой он с любопытством разглядывал полковника. – Но взамен, ты мне прямо сейчас расскажешь о своих подозрениях и выводах.

– Это всего лишь общие соображения, товарищ генерал, – слабо запротестовал Комаров, но генерал только махнул рукой:

– Давай я сам буду делать окончательные выводы. Твоё дело сказать, чего тебе там примерещилось, раз не стесняешься меня задачами нагружать.

– От вас тайн не держу, – пожал плечами Комаров. – Во-первых, кома однозначно связана с воздействием какой-то программы. Во-вторых, с того момента, как мы решили начать операцию против злоумышленников, они очень быстро об этом узнали и нанесли по нам упреждающий удар. А потом ещё и контролировали процесс, раздувая истерию в интернете. В-третьих, один из них недавно звонил мне под видом американца и пытался наладить для себя канал получения информации прямо от меня.

– Что-о-о? – удивился генерал.

– Я напишу позже подробный отчёт, – сказал Комаров. – Причём, этот их ход меня совсем не удивил – сталкивался я уже с похожим шаблоном поведения у преступников. Они считают себя очень умными – и в этом их уязвимость. Но про эксперимент американцев с попыткой создания цифровой копии личности мне рассказал именно этот человек. И я склонен верить, что в этой части он меня не обманывал. Иначе, совсем уж глупо как-то будет.

– Ну, предположим, – качнул головой генерал. – Дальше.

– Мои аналитики разрабатывают варианты, как из него при следующем сеансе связи вытрясти побольше сведений. В общем, постараюсь его максимально заинтересовать и привязать к нам, как к источнику информации. Контакт с преступником терять нельзя.

– Согласен, одобряю, – качнул головой генерал.

– В-пятых, появилась у меня дикая мысль, – Комаров сделал паузу, и закончил: – А что, если кому-то удалось довести эксперимент до конца и сделать цифровую копию человека?

– Ты сам-то понимаешь, что говоришь? – тихо спросил генерал.

– Вполне. Тем более, что это лишь предположение. Что, если процесс оцифровки человека, если так можно выразиться, наносит каким-то образом тяжелейшую психическую травму, с дальнейшим впадением в кому?  И что, если они сумели даже поставить это дело на поток?

– И какой в этом смысл?

– Не знаю пока, товарищ генерал. Но есть ещё один момент. Мне кажется, что каким-то образом, они научились ставить свои эксперименты через интернет. Присылают жертве некую программу, человек смотрит на неё и впадает в кому, а она, тем временем, что-то копирует у него из головы. Я не понимаю, как это возможно, а врачам такое даже говорить боюсь, но вот есть у меня чутьё, что это не мои старческие бредни.

– Да, удивил ты меня, полковник, – сказал генерал, задумчиво потирая подбородок. – Но ты прав, есть у меня контакты с хорошими людьми за лужей. Если что узнаю – сам тебе перезвоню. Давай, удачи, не хворай.

Глядя в потухший экран, полковник Комаров вынужден был констатировать, что только сейчас, формулируя свои соображения генералу, он сумел, наконец, соединить воедино, разрозненные мысли, догадки и опасения. Причём, картинка складывалась настолько зловещая, что окажись она близка к правде, впору было массово отгонять людей от компьютеров.

Тяжело вздохнув, он поднялся, вышел из кабинета и не спеша отправился по привычному маршруту в подвал, где совсем недавно вместо пыльных складов с никому ненужным барахлом, был организован целый блок офисных помещений, волею случая превратившихся в госпиталь с единственным пациентом. Вечер уже вступил в свои права и сотрудников в здании управления практически не было. Полковник Комаров шагал по гулким пустым коридорам и эхо его шагов придавало особую торжественность ежедневной церемонии посещения племянника, оказавшегося без особых видимых причин на границе жизни и смерти.

Когда полковник вошёл в кабинет, вместо медсестры-сиделки он обнаружил возле кровати Ломушкина, Оксану. Девушка обернулась на звук открывшейся двери и молча кивнула полковнику, здороваясь. Комаров тоже кивнул, словно принимая невысказанное вслух предложение не тревожить покой больного формальными приветствиями, подошёл к кровати и встал с другой стороны.

Шлема виртуальной реальности Ломушкина лишать так и не стали. Абрамов решил, что пока сведений недостаточно, пациент в специфических условиях может дать какие-то полезные статистические данные в дальнейшем. Поэтому пластиковую сферу снимали с головы Ломушкина только во время коротких осмотров и гигиенических процедур.

Несколько минут Комаров всматривался в странное отражение на забрале игрового шлема: ему вдруг показалось, что видит он не своё лицо и лицо Оксаны, а двух людей в танковых шлемах, напряжённо вглядывающихся сквозь прицельные приспособления прямо в душу к нему, полковнику Комарову, словно выискивая там какие-то им одним понятные цели. Наваждение ошеломило чёткостью образа и постыдным чувством мимолётного унизительного страха, и ушло. Обычный чёрный пластик искажал, конечно, лица склонившихся над ним людей, но не более того.

Переведя взгляд на Оксану, Комаров вдруг встретил её спокойный, но внимательный взгляд. И смутился, представив, что она заметила его страх. Поэтому, кивнув на другой конец кабинета, где по-прежнему в стойке громоздились мониторы, он чуть грубовато, спросил:

– А ты чего не дома? Время то уже позднее.

– Да заработалась что-то, а потом медсестра попросила подежурить с часок, пока она по делам отойдёт, – сказала Оксана. – А мне не трудно, я никуда сегодня не спешу.

– Не страшновато тут одной? – спросил Комаров, повинуясь сиюминутной надежде, что Оксана скажет, что ей тоже чудится временами странное, и этим снимет неприятное чувство стыда, оставшееся от наваждения горьким осадком.

Оксана удивлённо вскинула тонкие брови, подумала, перевела взгляд на неподвижное тело, а потом снова на полковника.

– Нет, товарищ полковник, – сказала она, наконец. – Мы же здесь вдвоём. Курсант Ломушкин ведь до сих пор на задании, не так ли?

И полковнику Комарову стало стыдно второй раз за несколько минут.

От странных самоедских мыслей его отвлёк телефонный звонок. Звонил профессор Абрамов.

– У меня интереснейшие новости! – сразу затараторил он, даже не поздоровавшись, что было на него совсем не похоже. – Я в Москве!

– Поздравляю, – буркнул Комаров. – Мог бы и предупредить, что уезжаешь.

– В одной из столичных клиник пришёл в себя Владислав Бегемов, пролежавший до этого в коме чуть больше полугода, – сказал Абрамов. – И согласно данным, что у меня имеются, это была типичная "геймерская кома".

– Ого, вот это новость, – удивился Комаров. – Говорит что-нибудь осмысленное?

– Ну… Может, не совсем осмысленное, – по голосу было слышно, как Абрамов кривится, пытаясь одновременно быть корректным в формулировках и не усложнять свою речь профессиональными терминами. – Однако же, весьма интересное. Итак, Владислав Бегемов утверждает, что не просто потерял сознание полгода назад во время игры на компьютере, а видел всё это время очень яркое сновидение. И знаешь про что? Про то, как он продолжает играть в танчики, причём из игры его не выпускает какой-то очень могущественный игрок.

– Ого, – сказал Комаров и выразительно посмотрел на Оксану. – И что же? Неужели ему снился Саурон?

– Таких подробностей из него пока нельзя тянуть, – сказал Абрамов. – Человек только пришёл в себя, причём сразу впал в совершенно нетипичное для таких пациентов, состояние: он одновременно боится и стыдится того, что с ним происходило во сне. Какой-то молодой врач по ошибке зашёл в палату с ноутбуком в руках – так с Бегемовым случилась настоящая истерика. Интереснейший случай, думаю его будут изучать ещё много лет.

– С другой стороны, если человек заснул прямо во время игры, – Комаров посопел в трубку, пытаясь сформулировать мысль, – нет ничего удивительного в том, что ему снилась игра. Не думай, я тебя не осаживаю, но хотелось бы сохранять определённую объективность.

– Как у тебя всё просто, – с лёгкой досадой в голосе сказал Абрамов, – я тебе даже в чём-то завидую. Но не думай, что легко отделаешься. Сейчас я тебе скажу ещё кое-что, а потом пойду заниматься своими делами и не возьму больше сегодня трубку, хоть узвонись. Договорились?

– Ну ладно, давай без интриг, – недовольно буркнул Комаров. – Что там ещё?

– Перед тем, как в палату буквально ворвались жена и дети Бегемова, он сказал очень странную фразу. Я не присутствовал, но зато посмотрел в записи этот момент раз десять.

– Саня, хорош тянуть кота за причиндалы!

– Он сказал: "Лом должен меня понять. У меня не было выбора".

– Что?!

Ответом ему были лишь частые гудки. И сколько полковник Комаров не набирал хорошо знакомый номер, никто ему больше так и не ответил.

Профессор Абрамов умел держать слово.