Текст книги "Тропою тайн"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Глава 3
Нью-Йорк, 1994 год
Элли Найтингейл ждала, сидя в комнате для собраний Кризисного центра гомосексуалистов в районе Двенадцатых улиц. Каждый вторник по вечерам, с шести до половины девятого, здесь проходили встречи группы ее подопечных, больных СПИДом. До шести оставалось еще несколько минут, собралась еще не вся группа. Устроившись в кресле, Элли огляделась. В углу, возле шаткого столика, Рой Парити наполнял из кофеварки свой бумажный стаканчик, безуспешно пытаясь удержать его дрожащей рукой. Диваны и кресла были расставлены по кругу, на них расположились пришедшие пораньше участники группы, негромко беседуя друг с другом. За спиной Элли тихо шипел радиатор, хотя в комнате и без того было тепло – редкое явление для конца октября. К стене слева от нее кто-то прикрепил рекламный плакат организации, оказывающей поддержку больным СПИДом, – изображение двух рук, сплетенных в братском пожатии.
Эту группу Элли собрала четыре года назад, вскоре после того, как занялась частной практикой. Пять бурных лет, проведенных в психиатрической клинике Бельвью, и два года, когда она набиралась опыта в больнице Святого Винсента, убедили Элли в том, что создание группы психологической поддержки – шаг, необходимый для нее. Плотный график Элли включал прием тридцати пациентов и занятия группы, собиравшейся по четвергам. Порой Элли терялась, едва понимая, что творится в ее жизни. Но, приходя в эту комнату каждый вторник, отчетливо сознавала смысл происходящего и твердо верила, что подобные собрания нужны как воздух.
В конце восьмидесятых, собирая материал для диссертации во время работы в Бельвью, Элли многое повидала. В палатах ее взгляду предстало то, что навсегда врезалось в память: больные СПИДом умирали медленной мучительной смертью, их не навещали ни друзья, ни родные, другие пациенты избегали их, боясь заразиться, а персонал больницы держался на расстоянии. Статья Элли «Каждый умирает в одиночку: исследование этических аспектов лечения больных СПИДом», опубликованная в «Американском психологе», вызвала полемику в медицинских кругах. Многих возмутило то, что она сравнила палаты больных СПИДом с колониями прокаженных в XIX веке, но кое-кто с сочувствием отнесся к судьбе обреченных.
В результате споров возникла эта группа. Поначалу она включала двенадцать мужчин, и хотя большинство ее членов уже умерло, сейчас на занятия приходили десять человек. Лица менялись из года в год, но бурные эмоции, вырывающиеся на поверхность каждую неделю, не утихали.
Оглядывая собравшихся, Элли вдруг поймала себя на том, что считает их по головам. Не хватало лишь одного человека. Элли не сразу вспомнили, что Эвана Милнера в понедельник положили в больницу. Она взяла себе на заметку в конце недели заехать в «Бет-Израэль» проведать пациента.
В тот же миг Элли представилась совсем другая сцена больничной жизни, в которой люди не умирали, а появлялись на свет.
«Это может случиться со дня на день», – заявила акушерка Кристы. Ребенок! После долгих лет бесплодных поисков и разочарований желанный день наконец-то приблизился. Элли ощутила прилив радости, затрепетала, как воздушный змей на ветру – змей, который через несколько мгновений камнем устремится к земле.
Если бы только ей удалось успокоиться и забыть о тревогах! «Криста не похожа на других», – убеждала себя Элли. Последние несколько месяцев они разговаривали по телефону почти каждый день, и энергичная, хотя и взбалмошная, девушка-подросток, похоже, оставалась абсолютно тверда в своем решении. Но как можно быть уверенным, что все сложится удачно, пока ребенок еще не появился на свет?
Элли спохватилась. «Возьми себя в руки», – мысленно приказала себе она, вспомнив любимую поговорку Джорджины – ее подруги и коллеги из больницы Святого Винсента: «Не думай о чужих неприятностях – тебе хватает и собственных». Отличный совет.
Оглядев собравшихся, она ободряюще улыбнулась.
Первым заговорил Никки Фрейд в красном берете, набекрень сидящем на плешивой голове. Обведя взглядом товарищей, он отметил отсутствие Эвана Милнера и сухо подытожил:
– И их осталось девять.
– Девять негритят, зараженных СПИДом… ручаюсь, когда-нибудь этот стишок будут разучивать в детских садах. – Адам Берхард усмехнулся, выпятил до блеска выбритый подбородок и ослабил старомодный узел галстука.
В ответ послышался негромкий смех, а потом воцарилась тишина, нарушаемая только приступом надсадного кашля. Питер Мисковски, бывший кардиолог, вид впалой груди которого напомнил Элли архивные фотографии освобожденных из концлагерей, согнулся почти пополам, прижимая ко рту кулак. Остальные сочувственно посматривали на Питера, но никто не решался ни похлопать его по спине, ни даже обнять за трясущиеся плечи. Мало-помалу кашель утих.
А потом из дальнего угла комнаты донесся скрипучий голос:
– Минувшей ночью мне опять снилось, что я танцую на сцене. Был вечер премьеры, полный аншлаг, но, обернувшись к залу, я увидел, что он пуст. Только ряды свободных кресел. И я не знал, радоваться ли тому, что никто не увидит, если я опозорюсь… или упаду, как жертва самой забавной и жестокой шутки в мире.
Элли одарила ласковым взглядом тридцатилетнего рыжеволосого мужчину, сидящего в дальнем углу. Даже когда Джимми Долан был еще здоров, никто не принял бы его за танцовщика балета. Курносый остряк, сын полицейского-ирландца из Кэнерси, он походил скорее на беспутного мальчишку, вечно шатающегося вокруг баскетбольной площадки в надежде поиграть. Однако Джимми обладал не только чувством стиля, но и выдержкой. Несколько лет назад Элли и Пол видели его в театре Джойса, и она навсегда запомнила, как невысокий Джимми Долан носился по сцене, ликующе улыбаясь, а его бледное мускулистое тело отливало опаловым блеском в лучах прожекторов.
– И что же было дальше? – нервно улыбнулся Дэниел Блейлок. Сорокалетний, крепко сбитый, покладистый и трудолюбивый, Дэн производил впечатление самого заурядного мужчины, который после работы не прочь выпить пару банок пива. Из всей группы только у него почти не проявлялись симптомы болезни, но именно он больше всех боялся по-настоящему заболеть.
– Ничего. Я проснулся. – Джимми улыбнулся, но Элли заметила тревогу на его лице и темные тени под глазами. – Утро всегда начинается одинаково. Я открываю глаза – и сразу все вспоминаю. Не проходит и десяти секунд, как я осознаю… – Джимми закрыл глаза и стиснул зубы.
– Что вы осознаете? – участливо спросила Элли.
Он открыл глаза, и медленная, почти прекрасная улыбка осветила его обаятельное лицо.
– Что умираю, – спокойно ответил Джимми.
Рой Парити поднес стакан ко рту, держа его обеими руками.
– А я иногда подолгу думаю об одном: какого черта мы делаем здесь? – раздраженно проговорил он. – Мы изливаем душу, говорим о своих чувствах… но зачем? На что мы можем рассчитывать? На абзац в колонке некрологов, если повезет, и только.
Все взгляды устремились на Роя, бывшего активиста политического движения, красная бандана которого, надетая поверх седеющих волос, собранных в хвост, напоминала окровавленную повязку и придавала ему вид ветерана самой древней из мировых войн. Но выражение лица Джимми – спокойное, невозмутимое, притягивающее взгляды – заставило всех сдвинуться на край стульев и кресел.
– Это все равно что танцевать, – негромко объяснил Джимми. – Ты танцуешь потому, что не можешь не танцевать, выкладываешься до изнеможения, но не останавливаешься, рвешь жилы, и все потому, что иначе жизнь теряет смысл. – Его ярко-голубые глаза выразили смирение, наполнившее Элли восхищением и завистью.
«Прошло столько лет, – подумала она, – а я до сих пор не могу примириться со случившимся…»
Перед ее мысленным взором вновь возникла беременная Криста, и Элли прочла краткую горячую молитву: «Господи, мне стыдно просить об этом, но ты в долгу передо мной. Никто не заслуживает такой милости больше, чем я. Никто на свете».
Сидящий прямо напротив нее Брайан Райс вдруг расплакался и закрыл лицо ладонями. Из-за очков в роговой оправе и строгих костюмов тихий Брайан со скошенным подбородком часто становился объектом дружеского подтрунивания. За два месяца посещения занятий он ни разу не высказался, если не считать кратких, но точных замечаний. И теперь, увидев его плачущим, Элли потянулась к нему всей душой, исполнившись сострадания и тревоги.
– Это из-за Ларри, – всхлипывая, объяснил Брайан. – Вчера мы расстались. Он сказал, что больше не в силах терпеть. И я не виню его. Не знаю, стоит ли мне и дальше цепляться за жизнь…
Элли заметила, как ожесточились лица ее пациентов. Все внимательно слушали сбивчивый рассказ Брайана о том, как они с Ларри познакомились и полюбили друг друга. Как Ларри остался с Брайаном, даже когда тому был поставлен роковой диагноз, ни словом не упрекая его ни в чем, не выказывая боязни заразиться. И как теперь Ларри ушел к другому – молодому, красивому и, главное, здоровому.
Видимо, все члены группы в свое время пережили расставание или предательство – все, кроме Джимми, не проронившего ни слова.
Группа знала о его друге, мужчине традиционной ориентации, с которым они вместе выросли в Бруклине, о том, что друг Джимми поклялся быть с ним рядом до конца. С какими бы предательствами ни сталкивался Джимми, Тони поддерживал его и не собирался бросать.
Никки, который недавно переселился к родителям, порвав с любовницей, первым упомянул про Тони. Теребя красную ленточку, эмблему организации «Анти-СПИД», приколотую к джинсовой куртке, он повернулся к Джимми, и в его глазах появился холодный блеск.
– А твоему другу, тому полицейскому, это все еще не осточертело? – воинственно спросил он. – Не надоело провожать тебя к врачу, бегать по твоим поручениям, навещать тебя, чтобы убедиться, что ты еще не сдох?
Джимми пожал плечами, его лицо выразило нежность и досаду.
– Тони? Он ведет себя так, будто ничего не произошло и все это, – взмахнул рукой Джимми, – когда-нибудь кончится. Тони то и дело повторяет что-нибудь вроде: «Джимми, когда тебе станет лучше, мы отправимся путешествовать, уедем туда, где нет никого – кроме тебя, меня и комаров». – Он вздохнул. – Нелегко вести себя так, словно пара комариных укусов – самая серьезная из моих проблем.
– А что будет, если когда-нибудь ты заговоришь с ним так, как сейчас с нами? – спросил Эрик Сандстрем. Единственной странностью этого рослого, собранного профессора Фордхэма была страсть к наручным часам. На этой неделе он носил часы с крошечным самолетом, прикрепленным к минутной стрелке.
Слабая улыбка тронула губы Джимми.
– А надо ли? Ведь речь идет о парне, который каждый Божий день ходит по колено в дерьме, и оно не пристает к нему. Он же полицейский, черт возьми! И не простой, а конный полицейский. В детстве у меня были игрушечные солдатики-всадники. Я часто играл с ними, сочиняя целые истории. А Тони этим живет. И вы предлагаете растолковать ему, что его лучший друг умирает? – В глазах Джимми заблестели слезы.
Элли думала о человеке, который за восемь месяцев, пока Джимми посещал занятия в группе, не пропустил ни единого вторника. Тони никогда не опаздывал, терпеливо дожидался Джимми в холле, припарковав свой зеленый «форд-эксплорер» у подъезда.
– А вы уверены, что оберегаете именно Тони? – спросила она.
Джимми промолчал.
– Вы сильно рискуете, – продолжала Элли. – Доверять тому, кто тебе дорог, – значит не сомневаться, что он тебя никогда не подведет. И что ты оправдаешь его доверие.
– Я хочу кое-что рассказать вам про Тони. – Джимми подался вперед, и на миг Элли ясно представила себе, каким он был в зените славы – гибким, подтянутым, страстным. – Отец, узнав мой диагноз, заявил, что это я во всем виноват, поскольку жил не так, как полагается. Он чуть не плюнул мне в лицо. – Все это члены группы слышали и раньше, но сидели тихо, не перебивая. – А Тони навещал меня в больнице каждый день, не пропуская ни единого, тогда как родным не пришло в голову хотя бы прислать мне какой-нибудь завалящий букетик. Как по-вашему, что они думали? «Ну и черт с ним, с этим гомиком!» – Джимми вдруг обмяк в кресле, его грудь тяжело вздымалась. – Господи, чем я заслужил такое? Все вышло именно так, как я и предполагал. Я ничего от них не добился. Все мои соседи и знакомые одинаковы.
Мужчины молчали, погрузившись в собственные горькие воспоминания.
– Беда в том, что… – Джимми беспомощно развел руками. – Когда люди видят нас с Тони, они думают, что мы… – Он с трудом сглотнул, адамово яблоко дрогнуло на его тонкой шее. – Но Тони это не смущает. Он ни разу и бровью не повел. Даже когда ему досаждают, Тони никого не пытается переубедить.
– Классный парень, что тут еще можно сказать? – Армандо Руис, единственный пуэрториканец в группе, улыбнулся. Обращаясь к собравшимся, он воскликнул: – Всем нам не помешали бы такие друзья!
– Верно, – улыбнулся Джимми, – но я не перестаю тревожиться за него. Что будет с ним, когда меня не станет?
Перед глазами Элли вспыхнуло видение – смятое розовое детское одеяльце на дне корзинки. Больше ничего, только одеяло, точно многозначительный финал нерассказанной истории. Иногда во сне она порывисто отбрасывала одеяло в сторону, ища ребенка вопреки всем доводам рассудка. И тогда одеяло начинало расти, его складки сжимались вокруг Элли, будто запутанный лабиринт, откуда ей никогда не выбраться. После таких сновидений она всегда просыпалась в слезах, со сдавленным криком, застрявшим в горле.
Элли поспешно отогнала пугающее видение. Кошмары прекратятся, как только на свет появится ребенок, ребенок Кристы. Горечь утраты утихнет, но никогда не исчезнет совсем.
– Мне повезло, – продолжал Джимми. – Многим людям за всю жизнь так и не удается узнать, что такое настоящая дружба.
Завязался разговор о том, каково быть покинутым и покидать других. Члены группы беседовали о честности, о том, как далеко можно заходить в порывах откровенности, беседуя с друзьями и родными о смерти. Все соглашались, что временами полезно притворяться или делать вид, будто все образуется.
Как всегда в завершение группового занятия, Элли прошлась по комнате и по очереди обняла каждого из своих подопечных. Она понимала, что большинство ее коллег сочли бы подобное участие в лучшем случае странным, а в худшем – непрофессиональным, но давно осознала, что прикосновения убедительнее любых слов. Более того, Элли не интересовало, как относятся посторонние люди к ее методам и приемам.
Комнату она покинула вместе с Джимми. Они потолковали о новой балетной труппе, которой особенно восхищался Джимми, настоятельно советуя Элли посмотреть ее. Он пообещал достать ей и Полу билеты на премьеру.
Тони ждал в приемной. Увидев Джимми, он поднялся с дивана и уронил журнал, который до того небрежно листал. В темно-коричневых рабочих брюках и рубашке с открытым воротом Тони выглядел бруклинцем до мозга костей. Загорелого, внушительного Тони Салваторе никто не принял бы за родственника рыжеволосого Джимми, однако при встрече они обнялись так радостно и непринужденно, как братья.
«Тихая гавань», – подумалось Элли. Если Джимми расходовал энергию попусту, постоянно разбрасывался, то Тони казался надежным, как морской якорь. Все в нем говорило об основательности, солидности, прочности – выпуклые мышцы рук, густые черные кудри. Резкие черты его лица свидетельствовали о бдительности, которая скорее ободряла, нежели отталкивала. Он ничего не выставлял напоказ и ничего не скрывал. В этом Тони попросту не нуждался.
– Долан, ты не поверишь, но сюда только что заявился какой-то тип и вздумал оштрафовать меня за парковку во втором ряду. – Тони бурно жестикулировал. – Пришлось сказать ему, что я тоже полицейский, отряд Б, конная полиция. И знаешь, что он ответил? «А, «шестерка» мистера Эда!» И полез за книжкой квитанций. Пришлось объяснить ему: «Вот именно. Кстати, дочь вашего комиссара обожает лошадей и часто заглядывает к нам в конюшню с полным карманом моркови. А ее отец – друг мистера Эда, так что ты серьезно рискуешь».
Джимми рассмеялся:
– Удачный ход! И он оставил тебя в покое?
– Не только оставил, но и пообещал присмотреть за машиной.
– Ты просто сокровище, Тони.
– В таком случае понятно, почему Пола с таким упорством выпрашивает у меня чеки. А я думал, бывшим женам полагается исчезать бесследно – после того как они обобрали мужа как липку. – Тони добродушно усмехнулся.
– Тебе еще повезло, что у вас нет детей, иначе пришлось бы выплачивать содержание и ребенку, – заметил Джимми.
На лицо Тони набежала тень, но лишь на мгновение. Затем он ловко, чисто по-бруклински пожал плечами.
– Да, ты прав.
По спине Элли вдруг пробежал холодок. Он считает везением то, что у него нет детей? О Боже…
Груз пережитого мгновенно обрушился на нее… Долгие годы обследований, анализов и хирургических операций, а затем – бесчисленные часы, проведенные в комиссиях по усыновлению, неудачи и разочарования.
«На этот раз я не уйду с пустыми руками», – с притворной уверенностью твердила она себе.
Вспомнив о Джимми, Элли принужденно улыбнулась.
– Лучше поспешите, пока терпение того полицейского не иссякло. Увидимся в следующий вторник.
– Если я еще буду здесь, – усмехнулся Джимми.
– Что ты говоришь, а? Куда тебе деться – растворишься в воздухе, как призрак? – упрекал друга Тони, ведя его к двери. – Похоже, лекарства отшибли у тебя мозги. Если тебе что-нибудь и нужно, дружище, так это свежий воздух. Когда мы с тобой поедем путешествовать… – Голоса стихли за захлопнувшейся дверью.
Помедлив несколько минут, Элли тоже покинула здание. Она решила пройтись пешком, а не брать такси. Ее офис располагался в восьми кварталах отсюда. Прогулка пойдет ей на пользу, возможно, даже поможет избавиться от беспокойства. Но хотя вечер был относительно свободным – если не считать обычной бумажной работы, – Элли вдруг поймала себя на том, что спешит по «Дамской миле» [12]12
«Дамская миля» – часть Бродвея от Юнион-сквер до Мэдисон-сквер. Здесь в XIX веке находились крупнейшие магазины женской одежды.
[Закрыть], по которой обычно брела неторопливо. Ей нравился этот отрезок Шестой авеню, столетие назад бывший средоточием модных и дорогих огромных магазинов, теперь постепенно вытесняемых уютными бутиками. Но сегодня Элли даже не смотрела на витрины.
Элли думала об автоответчике, стоящем на письменном столе в ее кабинете. Мысленно она видела, как мигает красный индикатор «получено сообщение». Может, звонила Криста? Она обещала позвонить, как только начнутся схватки…
Захваченная врасплох острой коликой в боку, Элли невидящим взглядом уставилась на живописно оформленную витрину магазина «Спальня, ванная и т. п.». Вскоре боль утихла, дыхание стало ровнее. Сколько раз она успевала привыкнуть к еще не родившемуся ребенку, а потом вновь испытывала разочарование! Теперь Элли поклялась вести себя рассудительно, не поддаваться ликованию до тех пор, пока вопрос с усыновлением не будет окончательно решен.
«Пол прав, – рассуждала она. – Мы слишком часто переживали такие удары судьбы, нам давным-давно пора привыкнуть к ним».
Но Пол понятия не имел, что значит постоянно помнить: твоего родного ребенка похитили.
Воспоминания вновь нахлынули на нее. Понадобились недели, чтобы выведать адрес Монаха, пройти по ложному следу и обнаружить в результате его пустую квартиру, неразговорчивого домовладельца и не найти никаких следов. Поскольку подозреваемый исчез, его место заняла сама Элли. В полиции у нее выпытывали, все ли подробности рокового вечера она запомнила. Не находилась ли под влиянием алкоголя или наркотиков? Или же сама убила ребенка, а потом опомнилась, запаниковала и, чтобы оправдаться, заявила, что Бетани похитили?
А потом в мусорном баке нашли трупик младенца, завернутый в газету и почти разложившийся.
Даже теперь, по прошествии более чем двадцати лет, Элли охватывала неудержимая дрожь, когда она вспоминала бесконечный спуск в мрачное чрево морга, где ей показали жалкий серый трупик, ничуть не похожий на Бетани.
А через месяц все повторилось, словно злая шутка или неотвязный ночной кошмар. Ей опять пришлось идти по промозглым коридорам, но на этот раз она уверенно опознала труп.
Труп Надин, умершей от передозировки наркотиков.
Последняя и единственная свидетельница Элли. Сестра, которая когда-то поддержала ее.
В тот раз Элли не расплакалась, но совершила поступок, воспоминания о котором преследовали ее неотступно – упорнее, чем видение неподвижного белого лица обнаженной Надин, закутанной в прозрачный пластиковый саван.
Элли хлестнула ее по щеке.
Даже теперь, через много лет, она ощущала на ладони ледяной холод от прикосновения к щеке мертвой сестры, тошнотворный звук, до сих пор эхом отзывавшийся в ушах. Звук пощечины разнесся эхом по комнате, облицованной кафелем, ошеломил столпившихся вокруг людей.
«Я ненавидела тебя, Надин. Ненавидела за то, что ты проявила слабость и так легко сдалась. По утрам мне не хотелось вставать с постели, читать в газетах статьи, где мое заявление о похищении ребенка называли фальсификацией, наглой ложью, слышать незнакомые грубые голоса, обвиняющие меня по телефону в убийстве дочери. Боже милостивый, неужели никто не понимал, как мне хотелось умереть?»
Но Элли не умерла. Она выжила, хотя и с трудом. Сейчас Элли слабо улыбнулась, вспоминая своего босса из «Лоу стейт» – лысоватого, с водянистыми глазами и подходящей фамилией Френд [13]13
Френд – друг (англ.).
[Закрыть], который сжалился над ней и назначил ночным администратором. Но каким образом она ухитрялась работать и при этом посещать занятия в городском колледже, Элли до сих пор не понимала. Должно быть, ей помогла бессонница. Мысли о Бетани не давали Элли заснуть. Теперь те годы всплывали перед ней как в тумане, какой заполняет голову к четырем часам утра, если готовиться к занятиям всю ночь.
Быстро идя по Шестой авеню теплым октябрьским вечером двадцать лет спустя, Элли вдруг осознала, что ее раздражает нежелание мужа до конца понять и поддержать ее. Элли хотелось выкрикнуть свои обвинения вслух, и немедленно, – не важно, что Пол не услышит ее. Конечно, все это они обсуждали не раз. Спорили, ссорились, рыдали. Но Пол оставался твердым как алмаз. «Это последний раз, – заявил он. – С меня довольно. Если и эта попытка закончится неудачей, больше мы не предпримем ни одной».
«Но теперь все будет по-другому, – с жаром возражала Элли. – Неужели ты в это не веришь, Пол? Мы наконец получим то, о чем так долго мечтали. И у нас будет настоящая семья».
Элли задыхалась, добравшись до узкого, построенного в тридцатые годы здания на углу Двенадцатой улицы и Шестой авеню, где снимала квартирку с одной спальней, превращенную в офис. Поднявшись в хрипящем старом лифте на четвертый этаж, она буквально ввалилась в дверь, бросила сумку на диван и прошла по комнате к старинному шведскому бюро с выдвижной крышкой, удачно сочетающемуся со стульями от Имса [14]14
Имс, Чарльз (р. 1909) – дизайнер мебели и игрушек, разработчик новых методов производства мебели.
[Закрыть]и репродукциями с картин Клее [15]15
Клее, Пауль (1879–1940) – швейцарский художник, один из наиболее оригинальных живописцев XX века.
[Закрыть]. Еле сдерживая волнение, Элли нажала кнопку прослушивания сообщений на автоответчике.
Первые два сообщения оставили пациенты, прося перенести встречи на другое время. Затем позвонил Пол, предупредил, что вернется домой поздно: ему предстояло оперировать маленького мальчика, доставленного вертолетом из Рослина. Последней звонила Криста.
– Элли, это я. – Голос Кристы звучал так, словно она чуть не плакала. – Я не успела позвонить тебе – все произошло слишком быстро. Элли, приезжай скорее…
Элли метнулась к двери. Случилось что-то страшное. От одного голоса Кристы – робкого, напуганного, умоляющего – Элли охватили дурные предчувствия. Сбегая вниз по лестнице, она слышала, как панически колотится ее сердце, а в голове билась единственная мысль: «Господи… о Господи… опять…»
Больница Святого Винсента находилась в соседнем квартале. Вбежав в приемную отделения «Скорой помощи», Элли была как в лихорадке.
Отдельная палата Кристы, о которой Элли договорилась заранее, находилась на пятом этаже. Когда Элли, совсем запыхавшись, влетела в комнату, ее поразила царящая здесь радостная атмосфера. В вазе на тумбочке стоял букет хризантем. К спинке кровати был привязан воздушный шарик с надписью «Мальчик!». Лишь потом Элли перевела взгляд на Кристу и угрюмого юношу ссутулившегося на стуле у кровати.
Криста сидела в постели, скрестив руки на груди. Ее лицо опухло и пошло пятнами от плача, но при виде Элли губы девушки дрогнули в улыбке.
– Элли! – Глаза Кристы наполнились слезами. – Видела бы ты его! Он такой красавец! Представляешь? Восемь фунтов и три унции! – Она поморщилась. – Я хотела сразу позвонить тебе, но как только отошли воды, времени не осталось…
– Все в порядке, – успокоила ее Элли. – Главное, и с тобой, и с малышом все хорошо.
«Мальчик! Поскорее бы сообщить об этом Полу!» Элли переполняла радость, хотя мрачное лицо приятеля Кристы настораживало ее.
– Да, но есть одно обстоятельство…
Криста устремила на Элли умоляющий взгляд темно-карих глаз, таких же круглых и нежных, как кексы «Дебби», от которых Элли просила воздерживаться ее во время беременности. По привычке девушка нервозно наматывала на указательный палец прядь волос неопределенного мышиного оттенка. Элли заметила, что розовый лак у нее на ногтях облупился, но серебряные колечки по-прежнему красовались на каждом пальце.
– Криста хочет сказать, что мы с ней решили пожениться. – Вик, приятель девушки, поднялся, принял задиристую позу, вздернул подбородок с ямочкой и поставил ногу на край стула.
Впервые за все время знакомства Элли присмотрелась к парню, и увиденное ей не понравилось. Вик был ровесником Кристы, ему тоже недавно минуло шестнадцать, но из-за постоянно прищуренных глаз и жирной кожи он выглядел старше. Почему-то Вик напоминал Элли стрелка, вышедшего на огневой рубеж.
Элли молча ждала, зная, что возражения или ненужные советы станут для парня сигналом к бою. Наконец она обернулась к Кристе и ласково сказала:
– Уверена, тебе придется принять еще немало важных решений насчет будущего… но с этим можно подождать. – Элли улыбнулась. – У тебя же только что родился ребенок.
Криста прикусила нижнюю губу и кивнула. Но Элли не поняла, с чем соглашается девушка – с тем, что с важными решениями следует повременить, или с тем, что у нее появился малыш.
– Не просто ребенок, а наш ребенок. Он останется с нами.
Услышав в голосе Вика с трудом сдерживаемую ярость, Элли стремила взгляд на Кристу.
– А чего хочешь ты? – спросила она у девушки-подростка, которая бесчисленное множество раз сидела у нее в гостиной, забравшись с ногами на диван, жадно листала модные журналы и морщилась, когда Элли приносила ей стакан молока вместо пепси.
Криста опустила глаза и начала теребить край одеяла.
– Не знаю…
– Как это не знаешь! взорвался Вик. – Мы же все обсудили. Поживем у моей мамы, пока у нас не появится свое жилье. Какого черта мне теперь торчать в школе? Муж сестры найдет мне работу. – Вик вышагивал туда-сюда вдоль кровати, то и дело запуская короткие пальцы в свои длинные грязно-пшеничные волосы.
Не сводя с него невозмутимого взгляда, Элли проронила:
– Если Криста и вправду хочет этого, ничто не мешает ей высказаться самой.
Вик наклонился так, что его голова оказалась на одном уровне с головой Кристы.
– Не думай, будто все это я делаю только потому, что так положено, – негромко и вкрадчиво объяснил он. – Если я не нужен тебе, так и скажи, и я уйду. – Он помолчал, не сводя с Кристы печального взгляда. – Так ты хочешь замуж или нет?
Криста сидела, не поднимая головы, и слезы капали ей на запястье.
– Хочу, – пробормотала она.
Элли стояла словно прикованная к месту, чувствуя, как сердце у нее разрывается. Внезапно все вокруг увеличилось в размерах, будто под мощным микроскопом: желтое пятнышко на подушке за спиной Кристы, легкое раздражение на запястье, чуть выше пластикового опознавательного браслета, прозрачный кувшин с водой, сквозь дно которого была видна размытая фотография Доналда Трампа на обложке журнала.
Элли хотелось закричать, схватить Кристу за плечи и изо всех сил встряхнуть, наказывая за бесхребетность. Где был Вик, пока Криста ждала ребенка? Кто возил ее к врачу?
Чтобы сохранить спокойствие, Элли собрала всю силу воли. Она смотрела на Кристу в упор, так пристально, что под ее взглядом девушка наконец подняла голову.
– Ты и вправду хочешь этого, Криста? – спросила Элли.
– Хочу, – тупо повторила девушка.
– Ты должна отдавать себе отчет в том, на что идешь. Тебе всего шестнадцать лет, Криста. Ради Бога, подумай, не спеши! – Элли приказала себе остановиться, понимая, что ее слова звучат как просьба человека, заботящегося отнюдь не об интересах Кристы.
Это несправедливо! Судьба Кристы ей небезразлична. Но больше всего Элли беспокоилась за ребенка… и за себя. И разве можно винить ее за это?
Криста посмотрела на нее опухшими от слез глазами и слабо кивнула.
– Я понимаю… Но дело в том, что мы с Виком… словом, у нас теперь семья. Мне очень жаль, Элли. Честное слово. Никогда не думала, что все так выйдет…
У Элли закружилась голова. Этого не могло, просто не могло быть! Круглолицая девчонка украла у нее ребенка, которого Элли уже считала своим. Ребенка, которого ждала дома у Элли кроватка, стоящая в детской с бледно-голубыми стенами, с потолком, расписанным белыми облаками.
– Повремени с решением, – просила Элли, уже не пытаясь сдерживаться. – Криста, ты же только что родила! Ты еще слишком слаба. Воспитание ребенка – огромная ответственность. Я-то знаю. У меня… родилась дочка, когда я была немногим старше тебя. – По щекам Элли струились слезы.
– И что с ней стало? – Глаза Кристы расширились. Прежде Элли никогда не рассказывала ей про Бетани: Кристе и так пришлось нелегко.
– Ее у меня украли. – Едва вымолвив эти слова, Элли поняла, что совершила ошибку. Она заметила, как удивилась Криста, как испуганно переглянулась с Виком.
«Они решили, что во всем виновата только я… что я была плохой матерью. Господи, зачем я проговорилась?»
В эту минуту в палату вплыла дородная седовласая медсестра, катя перед собой плексигласовую коляску, в которой лежал младенец, закутанный в белое одеяло. Элли мельком увидела красное, сморщенное личико и прядку темных волос. Ее сердце дрогнуло. Она заметила, как Криста отвернулась, не готовая к такому испытанию, ее лицо стало отчужденным и угрюмым. В глубине души Элли вспыхнул крохотный огонек надежды. «Может, еще не слишком поздно…»
– Как же тебе повезло, малыш! Смотри, вся семья в сборе, – заворковала медсестра над сладко спящим младенцем. Она подкатила коляску вплотную к кровати Кристы и улыбнулась неподдельной радостью. – Ну, мамочка, хочешь подержать сыночка или сначала дадим его бабушке?
Очевидно, этой женщине довелось повидать немало мам-подростков и бабушек детородного возраста. Услышав ее слова, Элли затаила дыхание, чтобы не выкрикнуть: «Вы ошиблись! Это мой сын!»
