Текст книги "Тропою тайн"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Поднимаясь на веранду, Тони заметил тень, мелькнувшую за застекленными дверями. Лица он не разглядел, только смутный силуэт, но понял, что Скайлер наблюдала за ним. Она долго не отпирала дверь, и Тони охватило неудержимое желание высадить ее плечом.
Скайлер сильно похудела – джинсы и рубашка висели на ней. А под глазами были лиловые круги. Тони подумал, что женщина, которая выглядит так плачевно и вместе с тем способна оживленно болтать по телефону, либо превосходная актриса, либо находится на грани нервного срыва.
– Привет, Тони. Заходи.
Дружеская улыбка и вялое объятие Скайлер не развеяли его опасений. Заметив, что она идет босиком по холодному, выложенному плиткой полу, Тони понял, чем объясняется невозмутимость Скайлер. Она просто… отключилась от реальности.
Подойдя к камину, где тлело несколько угольков, она обернулась:
– Я собиралась разогреть банку супа. Хочешь есть?
«Супа? Тебе не помешало бы переливание крови!»
Скрыв от нее тревогу, Тони спросил:
– Может, лучше я приглашу тебя поужинать?
– До ближайшего ресторана полчаса езды, – вяло возразила она. – К тому же я не в настроении куда-то тащиться.
Забыв про суп, Скайлер опустилась на пухлую кожаную оттоманку рядом с креслом, выглядевшим так, словно его протащили двадцать миль по грязной дороге. Странно: если семья Скайлер и вправду так богата, почему она не выбросит эту рухлядь?
Мало того, Скайлер явно не замечала, что в комнате холодно.
Тони подошел к камину и подбросил в него пару поленьев из дровяного ящика. Искры взвились, пламя быстро охватило поленья. В комнате запахло дымком, вскоре стало теплее, и Тони немного успокоился.
Обернувшись, он увидел, что Скайлер смотрит на огонь остекленевшим, пугающим взглядом.
– Ты выглядишь ужасно, – сказал Тони. – Когда ты ела в последний раз?
Скайлер мгновенно вышла из транса, нахмурилась и открыла рот, словно собираясь послать его подальше. Но затем вздохнула и покачала головой:
– В последнее время у меня нет аппетита.
– Это очевидно. Вопрос в том, как нам теперь быть.
– Нам? С каких это пор ты стал заботиться обо мне?
– С тех пор, как ты перестала заботиться о себе сама.
Неужели Скайлер считает, что ему нет до нее никакого дела? Значит, последние несколько недель, не отвечая на его сообщения, она считала, что он давным-давно перестал беспокоиться за нее?
«Я люблю тебя, черт возьми! – хотелось крикнуть ему. – Как ты этого не понимаешь?»
Чтобы не сказать того, о чем он мог потом пожалеть, Тони вышел на кухню. Холодильник был почти пуст, как и кухонные шкафы. Тони разыскал лишь несколько печений и банку грибного супа, который подогрел вместе с остатками молока, найденного в холодильнике. Поставив еду на поднос, он вспомнил бесчисленные обеды и ужины, которые готовил для матери, когда она выбивалась из сил и от боли в сердце не могла подняться с постели.
Наблюдая, как Скайлер медленно водит ложкой в тарелке, Тони решил не уходить, пока не убедится, что она может позаботиться о себе. Зная, насколько Скайлер упряма, он понимал, что ему предстоит нелегкая задача.
Но она вскоре удивила его, искренне улыбнувшись. На ее щеках проступил румянец. Она поставила пустую тарелку на шаткий стол возле дивана.
– Спасибо. Теперь мне гораздо лучше. Похоже, я действительно была голодна.
– От тебя остались кожа да кости. На сколько ты похудела?
Скайлер пожала плечами.
– Раньше я весила гораздо больше. – Она усмехнулась. – Удивительно, как все меняется, когда перестаешь носить ребенка.
Увидев, что улыбка Скайлер сменилась болезненной гримасой, а глаза наполнились слезами, Тони не выдержал. Он бросился к ней и нежно прижал к себе. Она положила голову ему на плечо и прерывисто вздохнула.
– Все хорошо, – пробормотал Тони, вдыхая теплый запах ее давно не мытых волос. – Успокойся.
Скайлер робко подняла руки, прижала их к спине Тони – не столько обнимая его, сколько пытаясь удержаться, отогнать то, что причиняло ей такую боль. Он крепче прижал ее к себе и услышал слабый звук, похожий на стон ветра.
– О, Тони… это страшнее, чем я думала… – всхлипывала она. – Гораздо страшнее!
– Знаю, знаю.
Скайлер отстранилась, и ее глаза вспыхнули.
– Ничего ты не знаешь и не можешь знать. Ты не носил ее под сердцем, не рожал ее. И это не ты… отдал ее. – Скайлер разразилась рыданиями. Немного успокоившись, она пробормотала: – Целыми днями я брожу по дому как сумасшедшая… Я думала, что переживу это, но, похоже, не смогу… – Скайлер снова безвольно обмякла, приникнув к нему. Тони подхватил ее, и она вцепилась в его рубашку, как человек, падающий в пропасть.
Он не знал, как утешить Скайлер, поэтому не мешал ей плакать, понимая, что в этом она нуждается больше, чем в еде и в сне.
Наконец послышался ее приглушенный голос:
– Тони… Я не могу отделаться от мысли, что совершила ужасную ошибку. Наверное, мне следовало задуматься о том, что будет хорошо для меня, а не только для ребенка…
С трудом сглотнув, он сказал то, что Скайлер жаждала услышать:
– Ты поступила правильно. Не вини себя.
– Правда? – Она вскинула голову и впилась в него покрасневшими глазами. – А я в этом не уверена.
– Так тебе кажется сейчас, но пройдет месяц-другой…
– Нет! Ничего подобного! Ничего не изменится ни через год, ни даже через десять лет. Тони, что я наделала? Господи, что я натворила?
Скайлер опустилась на колени перед камином и склонила голову. Крепко обхватив себя руками, она закачалась из стороны в сторону, издавая негромкие прерывистые стоны.
Острая боль пронзила Тони. Его охватило такое непривычное чувство, что поначалу он не узнал его. Беспомощность! Впервые в жизни Тони почувствовал себя чертовски беспомощным.
– Скайлер! – Он присел перед ней на вытертый ковер и обхватил ее бледную хрупкую шею.
Она рывком вскинула голову и уставилась на него в упор; ее дрожащие губы открылись. Не проронив ни звука, широко открыв глаза, Скайлер приблизила к нему лицо. Он прикоснулся к ее губам и почувствовал, как она ахнула. Эмоции, которые Тони так долго сдерживал в себе, вырвались наружу. Упав на колени, он прижался к Скайлер, а она метнулась к нему, целуя его, покусывая его нижнюю губу, словно изнемогая от жажды раствориться в нем.
Тони сознавал, что должен остановиться. Неподходящее время, не те причины. Но вместе с тем он твердо знал, что остановиться не сможет. Объятый жаром, Тони лихорадочно целовал Скайлер. Поднеся к губам ее руку, он медленно провел языком по ладони. Она вздрогнула, по ее телу пробежал трепет.
Тони распахнул ее рубашку и задохнулся, коснувшись обнаженной кожи, выпирающих ребер, нежной груди, вздрагивающей под его пальцами. Застонав, Скайлер раздвинула колени, и он ощутил ее влагу даже сквозь джинсы.
Прижавшись к нему, Скайлер раскачивалась в каком-то неистовом ритме.
Тони осторожно опустил Скайлер на спину, и отблеск огня заплясал на ее бледной груди. Он залюбовался налитыми полушариями с тонкими голубыми венами: это была грудь не девушки, а недавно родившей женщины.
Скайлер извивалась, стягивая джинсы, и Тони обезумел от возбуждения. Быстро освободившись от джинсов и свитера, он опустился на нее.
– Только не в меня… – прошептала она. Как будто Тони мог забыть об этом после всего, что случилось, когда они впервые занимались любовью!
– Не волнуйся. – Касаясь губами виска Скайлер, он ласкал ладонью ее влажный живот. Понимая, что может взорваться от легчайшего прикосновения, он изо всех сил сдерживался.
Скайлер подалась навстречу ему, и Тони почувствовал, что девичья упругость сменилась женственной мягкостью. Он просунул ладонь между ее ногами, подхватил влажный холмик, и оба задвигались в унисон. Происходящее казалось и странным, и совершенно естественным. Они соединялись, прерывисто дышали, и стоны срывались с их губ. Теряя власть над собой, Тони вскрикнул и вонзился в нее.
И когда горячая влага была уже готова пролиться, он отстранился и выплеснул ее на живот Скайлер.
– Скайлер, Скайлер!
Содрогнувшись, она обвила Тони руками и ногами, зарылась лицом в его шею и снова заплакала.
– Я хочу вернуть ее, – жарко зашептала Скайлер. – Тони, если я не верну ее, то умру. Я сделаю все, чего бы это ни стоило. Я совершила ужасную ошибку. Пожалуйста, помоги мне вернуть ее!
Тони вспомнил Элли, то, как она улыбнулась, когда он вложил ей в руку образок святого Михаила. Это была улыбка тигрицы, которой не нужен старый талисман, чтобы уберечь свое дитя от беды.
Господи, представляет ли Скайлер, что ее ждет?
«Успокойся! – сказал он себе. – Сейчас она не в состоянии думать».
Но что-то убеждало Тони в том, что у Скайлер это не минутный порыв. Она может пожалеть о сегодняшней ночи, о том, что впустила его, но решения насчет ребенка не изменит.
Тони словно обожгло изнутри; его охватили ужас и надежда.
Он думал, что худшее уже позади, но, видимо, самые тяжкие испытания только начинались.
Глава 13
Всю серую, пасмурную неделю дождь то прекращался, то припускал снова. Спектр погодных явлений был небогатым – от измороси до ливня. Первые признаки улучшения появились лишь к концу дня в пятницу. В половине пятого, проводив до двери пациента Адама Берхарда, одного из членов ее группы больных СПИДом, Элли вдруг заметила, как тихо стало вокруг. Мерный, как тиканье часов, стук дождя в стекла наконец утих. Элиза не издавала ни звука: она сладко спала в кроватке в детской, равнодушная к капризам погоды и ко всему остальному, кроме рук, которые обнимали ее, когда она плакала, и теплой груди, к которой прижималась, потягивая детское питание из бутылочки. Милая Элиза умела превратить в праздник даже унылый, дождливый день.
Элли поставила чайник, когда вдруг осознала, что счастлива. Стоя в крохотной кухоньке, Элли смотрела в окно на сад, огороженный обвитыми плющом стенами, где слабый луч солнца пробил прореху в облаках и осветил мокрые нарциссы. Прислонившись к стене, увешанной медными сковородками и рекламными плакатами давно разорившихся компаний, Элли улыбнулась. Она так давно не испытывала даже подобия счастья, что совсем забыла, как это бывает. Казалось, все прошедшие годы Элли придерживалась непривычного ритма, подстраивалась к стуку незримого камертона, чтобы теперь музыка лилась без усилий.
«Если бы только Пол порадовался вместе со мной! Если бы он вернулся домой и снова жил здесь, а не заезжал раза два в неделю…»
Впервые показав Полу Элизу, Элли надеялась, что он посмотрит на девочку с такой же нежностью, как Тони. Но Пол окружил себя непроницаемой стеной, и Элли сомневалась, что он когда-нибудь захочет разрушить преграду. Во вторник вечером она наблюдала за Полом, когда он взял Элизу на руки, осматривая сыпь, встревожившую Элли. Ее поразил резкий контраст между мягкостью его рук и отрешенным, почти хмурым выражением лица.
Безудержное счастье, испытанное Элли минуту назад, внезапно угасло, как луч солнца, снова затянутого облаками. Теперь, когда ее время соразмерялось с Элизой, Элли особенно остро воспринимала каждый миг. Увидев, что Пол собирается уходить, Элли ощутила желание схватить его за лацканы и крикнуть: «Ты упускаешь то, что больше никогда не повторится!»
Она скучала по нему. Они прожили врозь целый год, и не проходило ни дня, чтобы Элли не хотелось видеть его.
Телефон зазвонил, когда она опускала пакетик с чаем в кружку с кипятком.
Элли метнулась к телефону, боясь, что звонки разбудят Элизу и она не успеет выпить чаю. Уже подбегая к телефону, Элли предположила, что звонит Пол.
«Господи, хоть бы это был он! Пусть скажет, что все обдумал, что я нужна ему, что между нами не может быть никаких препятствий – даже ребенка, которого мы пока не вправе называть своим…»
Но, подняв трубку, Элли услышала глубокий вздох, а потом шепот – тревожный, как мольба о помощи:
– Элли… это я, Скайлер.
Элли вздрогнула.
– Скайлер, что случилось?
Воцарилось молчание, прерываемое только прерывистым дыханием Скайлер.
Элли опустилась на высокий табурет. Сердце ее неистово колотилось, но она заставила себя говорить спокойно.
– Скайлер, ты больна? Тебе нужен врач?
– Нет, дело не в этом. Я… просто я… мне плохо. Я не могу проглотить ни крошки. Я целыми днями сплю, но не чувствую себя отдохнувшей. Я не знала, как это бывает, понятия не имела…
Первой панической мыслью Элли было: «Этого не может быть! Тем более опять!» Затем она вспомнила, как чувствовала себя сразу после родов, как резко менялось ее настроение, а приступы слез сменялись эйфорией. Сейчас со Скайлер творится то же самое. Только ей приходится еще тяжелее – она страдает без видимой причины.
«Если я возьму верный тон, она успокоится», – решила Элли.
– Я знаю, каково тебе сейчас, – мягко начала она. – Когда мою дочь… отняли у меня, мне не хотелось жить.
– Элизу у меня никто не отнимал. Я сама отдала ее.
– Но не без причины.
– И все-таки я ошиблась.
Услышав неколебимую уверенность в голосе Скайлер, Элли покрылась холодным потом.
Только многолетняя привычка сдерживать эмоции помешала Элли закричать в телефон: «Уже слишком поздно, слышишь? Слишком поздно! Теперь она моя. Только моя!» Она туго обмотала телефонный шнур вокруг пальца.
– Я понимаю тебя и не стану утверждать, что все это скоро пройдет… но со временем тебе будет легче. Скайлер, тебе надо с кем-нибудь поговорить. У меня есть одна подруга, она…
– Мне не нужен психоаналитик! Элли, я знаю, ты любишь девочку. И ты, наверное, возненавидишь меня за это, но… я напрасно отдала ее. Я хочу ее вернуть.
– Боюсь, уже слишком поздно, – отозвалась Элли бесстрастным тоном. – Ты сама так решила. Я не уговаривала тебя. Это ты обратилась ко мне. Я ни о чем не просила, ни во что не вмешивалась, ничего не скрывала. А теперь она моя. Элиза – мое дитя.
– Но я родила ее! Я носила ее девять месяцев! Думаешь, жалкий клочок бумаги что-нибудь изменит?
Элли сразу поняла, что совершила ошибку, вынудив Скайлер занять оборонительную позицию.
– Может, поговорим об этом, когда ты успокоишься? Назови время и место, и я приеду. – Голос Элли дрожал, но она говорила со Скайлер как с ровесницей или с кем-нибудь из коллег.
– Не вижу в этом смысла, – отрезала Скайлер. – Я уже приняла решение.
– Если это так, то встреча со мной ничего не изменит. И вправду, что тебе терять?
– Прекрати! – истерически закричала Скайлер. – Я знаю, к чему ты клонишь, но это не подействует. Слышишь? Это тебе не поможет!
– Скайлер, выслушай меня…
– Нет! Я не стану слушать!
Дрожь охватила Элли, и она крепко прижала трубку к уху, чтобы та не прыгала в руке.
– Чего же ты хочешь от меня?
Последовала пауза.
– О, Элли… мне так жаль! Я сама во всем виновата. Господи, как мне жаль… – Скайлер осеклась, и ее слова потонули в отчаянных рыданиях.
Подождав, когда рыдания утихнут, Элли заговорила:
– Ты сожалеешь? Нет, ты еще не представляешь, что это такое. В отличие от тебя я так и не узнала, что стало с моей девочкой… жива ли она, в безопасности ли… есть ли рядом порядочные люди, любящие ее… – Слезы жгли глаза Элли, но она; торопливо смахивала их. – Не проходило и дня, когда я не думала бы о ней, надеясь, что она счастлива. А ты знаешь, что Элизу любят. Тебе известно…
Элли прервал пронзительный вопль из детской. Элиза проснулась.
Элли охватил ужас. Ей хотелось зажать микрофон трубки, чтобы Скайлер не услышала плач своего ребенка, но от слабости она не могла даже пошевелиться.
– Пожалуйста! – взмолилась Элли, забыв обо всем, в том числе и о достоинстве. – Не делай этого. Подожди еще немного, хотя бы несколько дней. Подумай хорошенько…
– Поверь, ни о чем другом за последнее время я не думала. – Голос Скайлер дрогнул. – Но ничего не изменилось. Я чувствую себя… обманутой. Хуже того: мне кажется, будто я обманула ее. Знаю, ты сейчас скажешь, что причины, по которым я отдала ее, до сих пор не устранены. Но я стала другой. Все изменилось. Я – мать. – Скайлер глубоко вздохнула, а потом сказала то, что Элли смертельно боялась услышать с самого начала: – Если ты будешь сопротивляться, всем нам станет только хуже.
Из детской вновь донесся требовательный крик Элизы.
– Мне надо идти. – Элли повесила трубку.
Еще минуту она просидела, точно прикованная к табурету. Перед глазами отчетливо всплыла картина: пустая плетеная корзина в углу чужой гостиной.
Элли медленно поднялась. В голове пульсировала боль. Идя в детскую, она ощущала себя невесомой.
Элли подхватила Элизу на руки, прижала к плечу и поцеловала темные завитки, прилипшие к виску. Она чувствовала, как напряжение покидает маленькое тельце, видела, как кулачки перестают месить воздух.
– Тише, тише… я уже здесь. Так лучше, правда? Все будет хорошо…
В Элли словно лопнула какая-то струна, и она отчаянно закричала. Малышка вздрогнула и громко заплакала.
Крепко прижав Элизу к груди и покачиваясь из стороны в сторону, Элли поклялась, что на этот раз ребенка у нее не отнимут.
Но бороться в одиночку немыслимо. Только один человек способен оказать ей поддержку.
Когда Элиза наплакалась и опять уснула, Элли осторожно уложила ее в кроватку и на цыпочках вышла из детской. В гостиной она твердой рукой сняла трубку телефона.
– Послеродовое отделение, – послышался детский голос на другом конце провода, и Элли поняла, что дежурит Марта Хили.
– Марта, это Элли. Пол в отделении?
– На вечернем обходе, – деловито отозвалась Марта. – Я могу передать ему сообщение. Ах да! – Голос Марты оживился. – Совсем забыла поздравить вас! Но вы же понимаете, как мы все измотаны. Как у вас дела? С ребенком все в порядке?
– Она… прелесть. – Элли невольно улыбнулась.
– Радуйтесь, что она здорова. – Последовала неловкая пауза, и Элли поняла, что Марта подумала о том, о чем давно сплетничали все служащие отделения: «А жаль, что вы с Полом расстались».
Элли вздохнула и попросила:
– Просто передайте Полу, что я звонила, ладно?
Вечерние обходы в ОИТН немногим отличались от вылазок в зону боевых действий. Пол вел полдюжины измотанных, обессиленных от недосыпания стажеров по лабиринту инкубаторов, оксигемометров, мониторов, медицинских шкафов, электрических кабелей, необходимых, чтобы аппаратура работала. Здесь висели на волоске двадцать с лишним жизней. Младенцы, подвергавшиеся постоянной опасности, находились под присмотром четырех медсестер. Никогда, ни на миг никто не забывал, что каждый из маленьких пациентов может умереть в любую минуту. В отделении смерть считали врагом, неистово сражались с ним, удерживая оборону, даже когда уже казалось, что битва проиграна.
– Дорфмейер, зачитайте карточку пациента Ортис. – Пол пристроился возле одного из составленных вместе столов – рабочего места медсестер – и перевел взгляд на прыщавого светловолосого юношу. Тот сосредоточенно вглядывался в исписанные листы, подшитые в папку.
Нагрудный карман халата Кола Дорфмейера украшало синее чернильное пятно – очевидно, он по рассеянности сунул в карман ручку без колпачка. Но остальные пять стажеров, погруженные в содержание карточек пациентов, не заметили бы этого, даже если бы Дорфмейер нарядился в костюм гориллы. В отделении ценили только знания, опыт и быстроту реакции.
Застигнутый врасплох, юноша вскинул голову, его прыщавое лицо побагровело, но Пол понял, что причиной тому – врожденная застенчивость, а не рассеянность. Этот паренек был вдумчивым и сообразительным. Прежде чем начать учебу в Корнелле, Кол Дорфмейер, прозванный Вундеркиндом, в восемнадцать с отличием окончил Гарвард.
Дорфмейер наконец обрел дар речи.
– Семнадцатый день лечения… вес девятьсот граммов… содержание газа в крови – семь целых и четыре десятых… – процитировал он по памяти, подойдя к плексигласовому инкубатору, где под лампой лежал ребенок, родившийся двадцатисеминедельным. – Назначения… минутку… – Стажер почесал подбородок.
– Вы порекомендовали бы продолжать тот же курс лечения? – осведомился Пол.
– Я назначил бы еще одно ультразвуковое исследование – на всякий случай, чтобы подстраховаться. А еще, думаю, надо усилить питание. Но если это…
Он не успел закончить: из коридора донесся шум, двустворчатая дверь с грохотом распахнулась, и в отделение ворвалась вертлявая девушка-подросток с сальной кожей, огромными прозрачными глазами и задором бойцового петуха.
– Эти задницы говорят, что я не могу навестить родного ребенка! Я имею право видеть его! – завопила девчонка, одурманенная наркотиками.
– А, мамаша Ортис! Ну, теперь достанется всем нам… – услышал Пол шепот Кена Силвера. Даже этот высокий мускулистый молодой мужчина заметно занервничал.
За годы работы Пол повидал немало мамаш-наркоманок, но с такой, как Консепсьон Ортис, по Прозвищу Черри, столкнулся впервые. С тех пор как две недели назад ее задыхающегося, недоношенного младенца спешно привезли в Лэнгдон, Черри Ортис, сидящая на крэке, превратила жизнь сотрудников ОИТН в ад. Ярость Консепсьон вызвало решение суда, запретившего ей навещать сына. Стремясь прорваться сквозь заслон медсестер, она не брезговала никакими средствами – от грязных ругательств до оглушительных рыданий. Однажды Черри даже попыталась соблазнить одного из стажеров, чтобы проникнуть в отделение.
Краем глаза Пол заметил, что Марта Хили ринулась навстречу мамаше Ортис с суровым выражением лица генерала, ведущего войска в бой. В кризисных ситуациях Марте не было цены, но деликатностью она не отличалась.
Пол торопливо поспешил туда, где тощая девчонка столкнулась лицом к лицу с Мартой, и встал между ними.
– Мисс Ортис, боюсь, вам придется подождать за дверью, – невозмутимо сказал он.
– Кто вы такой, чтобы мне приказывать? Дерьмо, чертов врачишка! Сюда упрятали моего ребенка! – Голова Черри, вся в мелких крутых кудряшках, судорожно вздрагивала, руки неистово метались в воздухе.
– Об этом вам следовало подумать, когда вы употребляли наркотики во время беременности! – рявкнула Марта, обойдя Пола и вцепившись в руку девчонки.
Но попытка Марты выставить Черри вон не увенчалась успехом. Оттолкнув старшую сестру, Черри налетела на Пола.
Ее побелевшие от ярости глаза метали молнии, пальцы с длинными острыми ногтями скрючились. Пол был выше Черри на добрых шесть дюймов, но, несмотря на это, ему с трудом удалось утихомирить девчонку. Схватив ее за запястья, он сжал их так, что Черри скорчилась от боли.
– Мисс Ортис, вам придется подождать за дверью, – с тем же неколебимым спокойствием повторил Пол и мрачно добавил: – Вашему сыну очень плохо. Его сердце может остановиться в любую минуту. Понимаете, что это означает?
Черри разом сникла.
– Вы хотите сказать, что он может умереть?
– Вот именно. А мне известно, что вы этого не хотите.
– Нет! – ахнула она и облизнула бескровные потрескавшиеся губы.
– Мы знаем, что вы любите сына, но, постоянно врываясь сюда, наносите ему вред. Если действительно хотите ему помочь, не мешайте нам работать.
Прозрачные глаза Черри налились слезами.
– Я только хотела увидеть его, вот и все… Я же его мать…
Пола вдруг осенило.
– Марта, – окликнул он, – кажется, у нас где-то был «Полароид».
И он обернулся к медсестре, которая стояла у раковины, всем своим видом выражая недовольство. Никакой скандал, устроенный Черри, не мог быть хуже безмолвной ярости Марты Хили. Смерив Пола гневным взглядом, она ушла и через несколько минут вернулась с фотоаппаратом.
Пол взял «Полароид» и направился к инкубатору малыша Ортис, где сфотографировал крохотное существо, в котором с трудом можно было узнать человеческое дитя. Казалось, на квадратике плотной бумаги изображен бельчонок под наркозом. Но когда Пол протянул снимок Черри, она уставилась на него благоговейно, как на херувима с картины Рафаэля.
Пол с сардонической усмешкой наблюдал, как Марта подталкивает к дверям присмиревшую юную мамашу. Он невольно восхищался Черри Ортис, отважно отстаивавшей то, что ей принадлежало.
А если бы он поступил так же, защищая свой брак? Боролся бы за него, вместо того чтобы подвергать бесконечному анализу? Все изменилось с тех пор, как малышка – Пол до сих пор не называл ее по имени – стала одной из величин семейного уравнения. У них с Элли наконец-то могла появиться настоящая семья, о чем они так долго мечтали. Что же останавливало его?
Этого Пол не знал. Возможно, он просто слишком циничен и утомлен. Пол не верил в то, что Элиза останется с ними навсегда. Даже если процесс усыновления пройдет без сучка и задоринки, клочок бумаги не сотрет из памяти время, которое они с Элли провели в разлуке. Их жизнь не телемелодрама, в конце которой мужчина и женщина падают друг к другу в объятия, а изображение на экране медленно гаснет.
«Так ты отказываешься? Ты повинуешься рассудку, приятель? А если для разнообразия хотя бы раз прислушаться к советам сердца? Пока ты мнешься в нерешительности, боясь рискнуть, ты можешь упустить лучшее, что есть в твоей жизни».
Решительно отогнав эти мысли, Пол завершил обход, а затем направился в соседнюю комнату вместе с Брэдом Элкоком, детским ортопедом, чтобы обсудить рентгеновские снимки ребенка, родившегося с дисплазией тазобедренного сустава. К тому времени как консультация с Брэдом закончилась, было уже почти девять, и Пол вдруг вспомнил, что за весь день съел только один пончик.
Он уже собирался идти перекусить в кафетерий, когда его догнала смущенная Марта.
– Пол, я забыла сказать вам… часа два назад звонила ваша жена. Простите, у меня все вылетело из головы.
Он мгновенно насторожился.
– А она объяснила, в чем дело?
– Только просила вас перезвонить ей.
На лице Марты был написан немой вопрос. Пол знал, что насчет будущего его брака по отделению бродят самые разные слухи. Но Марта, солидная замужняя дама с двумя детьми-школьниками, была слишком хорошо воспитана, чтобы совать нос в чужие дела.
Целый год. Даже больше года пролетело с тех пор, как он ушел от Элли. Год взаимного раздражения и обвинений, год, пройденный по разным тропам. Время, за которое трава успела вырасти и увянуть под их ногами.
Чаще, чем хотелось бы Полу, он просыпался посреди ночи, отчаянно тоскуя по Элли и едва сдерживаясь, чтобы не накинуть плащ прямо поверх пижамы, не сбежать вниз и не поспешить к жене на такси.
Ему недоставало запаха, который источала ее подушка, не хватало джина, тоника, табачного дыма и джаза в клубах «Авангард» или «Блюз». Но больше всего ему недоставало при возвращении с работы сознания того, что Элли ждет его в тихом уголке любви, который они называли домом.
– Спасибо, – сказал он Марте.
Но прежде чем Пол добрался до ближайшего телефона, он заметил в дверях отделения женщину с гладкими волосами оттенка меда и широкой ликующей улыбкой, затмевающей свет флуоресцентных ламп. Она прижимала к груди сверток, закутанный в теплое одеяло. Пол сразу почувствовал себя легче, свободнее, словно очутился в люльке Чертова колеса, поднявшейся над землей.
– Серена! – Он бросился к ней, охваченный порывом безрассудной радости. С тех пор как Серена Блэнкеншип побывала в отделении в предыдущий раз, прошло несколько месяцев. Но, видя Серену вместе с Тео, Пол низменно вспоминал о том, что часто забывалось само собой, – что воля Божия не всегда неизменна.
Просияв, Серена откинула угол одеяла с лица спящего малыша.
– Вчера мы отпраздновали его первый день рождения, – сообщила она негромко, чтобы не разбудить Тео. – Если бы не вы, сейчас его не было бы в живых. – Она сунула руку в сумку, висевшую на плече, вынула пакет из фольги и протянула его Полу. – Конечно, это слишком жалкая благодарность, но я не могла не привезти вам ломтик его праздничного пирога.
У Пола перехватило дыхание, когда он коснулся пухлой щечки Тео, шелковистой, как лепесток розы. Малыш зашевелился, веки поднялись, и голубые глаза устремили на Пола взгляд, полный живого интереса. Пол усмехнулся.
– Пойдемте, найдем какое-нибудь тихое местечко, где я смогу спокойно съесть пирог. Не каждый день мне случается праздновать дни рождения, дождаться которых никто не надеялся.
В зале заседаний, заставленном шкафами и медицинским оборудованием, Пол помог Серене уложить Тео на диване, где малыш быстро уснул. Пол вспомнил, как часто находил измученную Серену крепко спящей на этом же диване.
Их взгляды встретились, она вновь одарила его лучезарной улыбкой.
– Вы отлично выглядите, – сказал Пол. Голубые глаза Серены искрились, некогда бледные щеки покрывал румянец.
– Спасибо… и вы тоже, – слишком поспешно ответила она и отвела взгляд.
Пол знал, что это неправда. Не далее как на прошлой неделе, зайдя в соседний магазин, он обнаружил, что легко влезает в джинсы такого же размера, какой носил в старших классах школы. А в то время он был тощим парнишкой и весил всего девяносто фунтов.
– Как прошел визит к врачу? У Тео все в порядке? – спросил Пол.
– В полном, если не считать астмы, но об этом вы уже знаете. – По лицу Серены скользнула тень тревоги.
– Он уже начинает ползать?
– Доктор Вейс говорит, что Тео совсем ненамного отстает в развитии… Для беспокойства нет причин.
Пол коснулся ее руки.
– Врач прав. Наберитесь терпения. Может, поначалу он и вправду будет развиваться медленно, зато потом наверстает упущенное.
– Наверстает? Видели бы вы, как он заигрывает со всеми продавщицами и кассиршами! Его обаянию могли бы позавидовать и многие взрослые мужчины.
– А его отец? Где он сейчас? – полюбопытствовал Пол и тут же пожалел о своем вопросе. Какое ему дело до мужа Серены?
Сирена потупилась.
– Бракоразводный процесс завершился месяц назад. Признаться, я вздохнула с облегчением. Дэн никогда не хотел иметь детей. Отчасти растить Тео одной мне будет легче, чем с Дэном. – Она робко улыбнулась. – Не беспокойтесь, мы справимся.
– Кто знает, как все сложится? Вполне возможно, вы встретите человека, который станет отличным отчимом для Тео.
Серена, густо покраснев, взяла из его рук пакетик и торопливо развернула его.
– Это морковный пирог, – объяснила она, – я испекла его сама. Правда, Тео раскрошил больше, чем съел, но в целом остался доволен.
Пол отломил кусочек пирога, съел его и ощутил зверский голод.
– О, как раз такие пироги я люблю… Откуда вы узнали?
Сирена улыбнулась:
– Удачное совпадение.
Перед мысленным взором Пола возникли фотографии, которые Серена приклеивала к стенке инкубатора Тео. Дом в окружении разросшегося сада, большой золотистый ретривер, нежащийся на дорожке, в пятне солнечного света, почтенная пожилая пара, родители Серены, поднимающие бокалы с шампанским в день сороковой годовщины их свадьбы.
Представив себе Серену в такой обстановке, Пол вспомнил сказки, которые мать читала ему в детстве, – сказки о заколдованных принцессах в далеких замках, ждущих доблестных принцев. Как приятно было бы вдруг перенестись подальше, проснуться в постели, с которой не связано никаких воспоминаний, ни плохих, ни хороших, рядом с женщиной, считающей его победителем дракона!
