Текст книги "Тропою тайн"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
Он бросил на жену последний пристальный взгляд и вспомнил Серену Блэнкеншип, готовую принять убийственное для нее решение только потому, что у нее нет выбора. «Прекращение реанимации».
– Если я понадоблюсь тебе, найдешь меня в больнице. – Пол взял с дивана рубашку и пиджак и направился к двери.
В больнице дни мало чем отличались от ночей. Здесь никогда не заходило и не всходило солнце; сестры, стажеры и врачи не расходились по домам все сразу, только сменялись с дежурств. Но Полу, входящему в помещение, освещенное флуоресцентными лампами, вдруг показалось, что младенцам, даже самым маленьким и слабым, известна разница между днем и ночью. К трем часам утра они засыпали крепче, их дыхание выравнивалось, тревожные сигналы аппаратов прекращались.
Пол считал, что скорее всего это иллюзия, вызванная его тревожным сном в комнате для стажеров. Приближаясь к инкубатору Тео, он напрягся. Что его ожидает? Подскочивший билирубин? Или кислород?
Тео не спал. Ярко-голубые глаза с глубокими впадинами под ними, придававшими ему вид самого юного профессора в мире, невозмутимо посмотрели на Пола, словно спрашивая: «Ну, что у нас нового?»
– Привет, дружище, – пробормотал Пол, коснувшись ладошки, и почувствовал, как пальчики сжимаются. В его душе проклюнулось зернышко надежды.
С личика Тео постепенно сходила желтизна. Дежурная сестра Ли Кингсли отметила в карточке, что выход мочи составил полтора кубических сантиметра в час – больше, чем вчера. Содержание газа в крови улучшилось. Результаты ультразвукового обследования тоже обнадеживали: кровотечения отсутствовали. Пол уставился на цифры, не веря своим глазам.
«Невероятно!» Еще не чудо, но значительное улучшение. Почки Тео функционировали. Билирубин падал. Показатели по кислороду не изменились.
Тео стало лучше – без постороннего вмешательства.
Пола охватила радость.
– Так держать, приятель! Ты молодец.
Тео ответил ему мудрым профессорским взглядом. «Правда? – казалось, отвечал он. – А вот ты выглядишь неважно».
Глаза Пола наполнились слезами, губы растянулись в глуповатой улыбке. «А как, черт возьми, должен выглядеть мужчина, который только что ушел от жены?»
Внезапно на Пола нахлынули воспоминания о матери, проводившей бессонные ночи у постели Билли. При этом она вязала бесконечный плед. Словно наяву, Пол услышал позвякивание спиц, увидел, с каким ожесточением мать вывязывает накиды и петли, словно веря, что непрекращающаяся деятельность поможет ей спасти жизнь сына. Билли ничто не помогло. Но плед сохранился – теплый шерстяной плед сочного оттенка закатного неба, почти дар свыше, которого Пол никогда не ожидал от женщины, обожающей полуфабрикаты кексов «Бетти Крокер» и каждое воскресенье надевавшей в церковь шляпку-ток. Этот плед согревал Пола по ночам, когда ему нездоровилось и одного одеяла было недостаточно, чтобы прогнать озноб.
Он не позвонит Элли. Но и не перестанет надеяться на лучшее.
Она еще может передумать.
Или он может изменить решение.
– Доктор Найтингейл! – Тихий молящий голос заставил его обернуться.
Серена Блэнкеншип в мятом ситцевом платье вперила в Пола неподвижный, измученный взгляд. Ее волосы были растрепаны, она крепко сцепила пальцы.
– Пол, – мягко поправил он. – Пожалуйста, зовите меня по имени. – Соблюдать формальности после всего, что они пережили, было нелепо.
– Хорошо, Пол. – Ее губы дрогнули в робкой улыбке. – Есть ли какие-нибудь… изменения?
Пол сказал себе, что было бы непростительной ошибкой слишком обнадеживать Серену – особенно сейчас, когда состояние Тео еще внушает тревогу. И все-таки…
– Если честно, то есть, – откликнулся он. – Ему немного лучше. На мой взгляд, радоваться еще слишком рано… Подождем день-другой. Но, судя по последним показателям, кризис миновал.
Молча посмотрев ему в глаза, Серена разразилась рыданиями.
Пол бережно обнял ее, думая об Элли, вспоминая, каким беспомощным чувствовал себя при виде неистовой скорби жены. Но Серена плакала от радости. Ее надежда возродилась, и она увидела будущее, о котором боялась даже мечтать. Разве Элли не вправе мечтать о том же?
Держа Серену в объятиях, стоя в свете флуоресцентных ламп, слыша негромкое гудение мониторов и вздохи аппаратов вентиляции, Пол спросил себя, кто и кого сейчас утешает.
Как ни странно, он вдруг вспомнил о ребенке, которого когда-то потеряла его жена… Возможно, эта крошечная девочка выжила и стала молодой женщиной. Мысленно Пол видел эту женщину, похожую на Элли тех времен, когда они познакомились. Унаследовала ли она решимость его жены? Стала ли такой же сильной, любящей и страстной?
И он вдруг помолился о том, чтобы дочь Элли, какой бы и где бы она ни была, в глубине души сознавала, что мать любила ее – так же сильно, как женщина, плачущая в его объятиях, желала, чтобы ее сын выжил.
Глава 5
Июнь 1994 года
– Смотрите! Смотрите, лошадки! – Девчушка в розовых шортах и тенниске с медвежатами тянула Скайлер за руку и указывала на шествие, медленно движущееся по Пятой авеню под обжигающим июньским солнцем.
Скайлер улыбнулась пятилетней Трисии, в который раз поразившись ее сходству с маленькой Микки. С копной кудрявых темных волос и огромными карими глазами, Трисия казалась дочерью Микки, а не племянницей. Проследив направление восхищенного взгляда девочки, Скайлер увидела лошадей – четырех массивных гнедых жеребцов, на спинах которых восседали полицейские в форменных рубашках с короткими рукавами и джодпурах [19]19
Джодпуры – бриджи для верховой езды.
[Закрыть], двигаясь ровным строем между оцеплением пеших полицейских и колоннами парада. Заняв удобную позицию рядом с Микки и семилетним Дереком, братом Трисии, у тротуара на углу Пятой авеню и Пятой улицы, Скайлер хорошо видела шествие. Сейчас мимо них проходил школьный оркестр в малиновой и желтой форме, громко и чуть фальшиво играя музыку, напоминающую польский национальный гимн, однако толпа, теснящаяся у тротуара, оживленно приветствовала его.
Когда Микки предложила Скайлер в эту субботу показать племяннику и племяннице город, та согласилась только из вежливости, понимая, что одной подруге не справиться с двумя резвыми малышами. Будь на то ее воля, Скайлер предпочла бы день абсолютного безделья. Она еще не оправилась от череды вечеринок и семейных праздников, которые родители устраивали последние две недели по случаю того, что Скайлер окончила Принстон. А послезавтра она намеревалась приступить к привычной летней работе в Нортфилдской ветеринарной клинике и начать усиленно готовиться к Уилтонскому состязанию по классическому конкуру, до которого оставалось всего две недели.
Но экскурсия – они уже осмотрели Эмпайр-Стейт-билдинг и Рокфеллеровский центр, а затем собирались побывать в «Шварце» [20]20
«Шварц» – самый популярный в Нью-Йорке магазин игрушек.
[Закрыть]– неожиданно для самой Скайлер увлекла ее. Прежде всего Трисия и Дерек оказались очаровательными детьми, проворными, как обезьянки. К тому же общество малышей отвлекало Скайлер от размышлений о Прескотте.
Прескотт… Господи, что же сказать ему?
Прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца, Скайлер смотрела на ансамбль народного танца, участники которого, в ярких костюмах с пышными рукавами, проходили мимо. Но, глядя на танцоров, она не видела их, ибо вспоминала, какая боль сквозила в натянутой улыбке друга, когда в прошлую субботу он подвез ее до дома. Но что такого ужасного она сказала? Прескотт застал ее врасплох. На что он надеялся, вдруг сделав ей предложение? Как только первое потрясение прошло (Скайлер не понимала, почему вообще испытала потрясение – ведь они с Прескоттом дружили уже пять лет), она совершила то, что Микки однажды метко назвала «болезнью недержания языка за зубами», и выпалила: «А зачем?»
Скайлер поморщилась, представляя, как грубо прозвучали ее слова. Разумеется, она тут же спохватилась и объяснила, что вовсе не хотела оскорбить Преса. Просто еще не думала о браке. Они оба только что окончили колледж. Осенью Скайлер собиралась начать учебу в ветеринарной школе Нью-Хэмпширского университета, а Прескотт – поступить в школу права. К чему такая спешка?
Никакой спешки, спокойно возразил Прескотт. Им даже незачем назначать дату свадьбы: если Скайлер согласна, они поженятся через несколько лет. Просто ему было бы лучше знать, что они уже помолвлены. Это почти ничего не изменит… разве что Скайлер сможет носить кольцо.
Она пообещала как следует подумать об этом.
Ответить Прескотту ей предстояло сегодня вечером, а Скайлер до сих пор не приняла решения. Неделя мучительных размышлений сопровождалась непрекращающейся головной болью.
Почему Прескотт сморозил глупость и все испортил? Скайлер любила его, в этом она не сомневалась. У них было много общего: оба питали страсть к лошадям, собакам, опере, всему, что связано с Францией. Кроме того, их родителей связывала почти родственная близость. Фэрчайлды вместе с Саттонами каждое лето отдыхали на Кейп-Коде, а зимой брали общую ложу в опере.
Что-то мешало Скайлер ответить согласием, а что именно – она и сама не понимала. Ей казалось, будто выйти замуж за Прескотта – все равно что за… родного брата.
Маленькая ручонка коснулась Скайлер, но та не сразу перевела взгляд на воодушевленное личико Трисии.
– Я хочу погладить лошадку! Скайлер, можно я поглажу ее? – спросила девчушка, завидев показавшихся далеко впереди еще двух конных полицейских.
– Не сейчас… после парада, если получится, – ответила Скайлер.
Рядом с ней, возбужденно пританцовывая на месте, стояла Микки в обрезанных джинсах и безрукавке, положив руки на загорелые плечи племянника. Дерек, ростом чуть повыше сестры, в мешковатых шортах и трикотажной футболке, не отрываясь и приоткрыв рот, смотрел на проезжающих мимо полицейских, словно на оживших героев мультфильма.
Микки усмехнулась, переглянувшись со Скайлер.
– С тех пор как Дерек научился говорить, он только и твердит о том, что станет полицейским. Мой чопорный братец, мистер Торговец Ценными Бумагами, не на шутку озабочен. Посмотрим, что с ним будет, когда Дерек захочет стать конным полицейским!
– Не смейся. Если меня исключат из ветеринарной школы, я сама возьмусь за такую работу, – пошутила Скайлер.
Микки рассмеялась:
– Представляю: офицер Саттон на боевом посту! Такое же удачное сочетание, как икра и копченая говядина!
Скайлер не ответила. Конечно, Микки просто шутила, но порой задевала подругу за живое. Сейчас она попала в яблочко. «Действительно, такое сочетание резало бы глаз», – мрачно подумала Скайлер.
«А почему это так беспокоит тебя? – спросил внутренний голос с отчетливым акцентом, свойственным округу Фэрфилд. – Рано или поздно ты выйдешь за Прескотта, а будущей жене Фэрчайлда не пристало лечить костные шпаты и воспаления копыт у лошадей».
Скайлер хотелось возразить. Большую часть жизни она почти не задумывалась о том, к какому кругу принадлежит, но Пристон многое скорректировал: четыре года ей пришлось провести в комнатах с девушками, небрежно вставляющими в разговор имена знаменитостей, посещать изысканные клубы, строго придерживаться традиций. Даже сам город Принстон раздражал Скайлер. Со своими фешенебельными магазинами, дорогими ресторанами и элегантными особняками среди парков он оказался лишь бледной копией Нортфилда.
Скайлер же хотелось совсем другого. В последнее время она ощущала беспокойство, внутреннюю дрожь, волнение, причин которого не понимала. Возможно, именно поэтому Скайлер вовсе не рвалась замуж. Сейчас ее вдруг охватило желание присоединиться в группе зрителей, пустившихся в пляс.
– Я хочу пи-пи… – захныкала Трисия.
– Я отведу ее, – вызвалась Скайлер. – Мне известно расположение всех туалетов в «Саксе» [21]21
«Сакс» – дорогой магазин в Нью-Йорке, специализирующийся на новинках моды.
[Закрыть]– там я пряталась, когда мама привозила меня за новой одеждой.
Но Микки не слушала подругу – она засмотрелась на полицейского, осадившего коня перед оцеплением на расстоянии пятидесяти футов от того места, где они стояли с детьми. Микки негромко присвистнула.
– Ну и ну… ты только взгляни на его руки! Похоже, на завтрак он ест кирпичи!
Скайлер давно привыкла к подобным замечаниям подруги, но втайне считала, что Микки проявляет чрезмерный интерес к противоположному полу. Тем не менее она посмотрела на полицейского. «Вот это да!» Сложением незнакомец напомнил Скайлер героя Марлона Брандо из ее любимого старого фильма «Трамвай "Желание"». Его бронзовая кожа приобрела на руках оттенок темной умбры, что, по мнению Скайлер, выглядело весьма привлекательно. Шлем и солнечные очки мешали разглядеть лицо полицейского, однако, судя по всему, он не испытывал недостатка в женском внимании.
Это мимолетное впечатление почему-то запомнилось Скайлер. Держа племянницу Микки за руку, она начала пробираться сквозь толпу к мраморному входу в «Сакс».
Сделав несколько шагов, Скайлер случайно оглянулась через плечо и заметила то, Что ускользнуло от внимания увлекшейся парадом Микки: семилетний Дерек нырнул под руками полицейских, оцепивших улицу, и направился прямиком к «Марлону Брандо», который в этот момент пытался призвать к порядку стайку не в меру разошедшихся мальчишек-подростков. Полицейский не видел, как проворный Дерек по-обезьяньи приближается к нему.
«О Господи! Дерека затопчут!» Сердце Скайлер ушло в пятки.
Подтолкнув Трисию к Микки, она метнулась вслед за мальчиком. Путь ей преградила женщина, нагруженная сумками. Какой-то верзила, прикуривая сигарету, толкнул Скайлер локтем. Заметив просвет в плотной толпе, она ринулась туда, надеясь успеть вовремя.
Должно быть, кто-то еще заметил Дерека, поскольку послышался пронзительный возглас:
– Осторожнее!
Скайлер увидела, как полицейский обернулся в седле, чтобы узнать, в чем дело, и на миг забыл о своем норовистом коне. Рослый гнедой жеребец попятился – и как раз в эту минуту Дерек приблизился к нему вплотную.
А в это время одному из разнузданных подростков, вероятно, впервые в жизни увидевшему живую лошадь, вздумалось поиграть в Арнольда Шварценеггера. Завопив по-ковбойски и размахивая руками, он попытался отогнать жеребца от ребенка. «Идиот!» Конь прижал уши и мотнул головой. Полицейский держал его на коротком поводе, и все было бы прекрасно, если бы одному из тупых дружков «Шварценеггера» не взбрело в голову швырнуть в перепуганное животное банкой из-под содовой.
Скайлер видела, как банка ударилась о бок коня, сверкая на солнце, словно пуля. Метнувшись вперед, девушка выхватила Дерека, оцепеневшего от страха, прямо из-под задних копыт жеребца.
Дерек взвизгнул, гнедой встал на дыбы. Скайлер заметила солнечный блик на сине-белом шлеме, напряженные мышцы предплечий, попытку полицейского прильнуть к шее коня. Не прошло и секунды, как всадник рухнул на тротуар.
Скайлер в ужасе увидела, как конь, охваченный паникой, рванулся к стройным шеренгам размахивающих флагами ветеранов, которые заполонили проезжую часть между Сорок девятой и Пятидесятой улицами. Ряды мужчин в мундирах дрогнули и рассыпались; один из них споткнулся о крышку люка и чуть не упал на бордюрный камень. Седовласый ветеран, еще сохранивший былую расторопность, бросился за конем, но задохнулся, не успев пробежать и нескольких футов.
Скайлер обратилась к стильно одетой блондинке:
– Присмотрите за ним. – Спустив Дерека на тротуар, она подтолкнула его к незнакомке.
А крупный гнедой был уже на расстоянии полуквартала от нее. Стремена хлопали его по бокам, поводья мотались из стороны в сторону. Скайлер устремилась в погоню. К счастью для нее, плотные толпы людей мешали коню перейти на галоп, и вместо того, чтобы ускакать, он носился по улице кругами. Скайлер лавировала между людьми, разбегающимися кто куда.
К тому времени как она настигла жеребца, он устал и немного замедлил бег. Конь тяжело дышал, вокруг рта скопилась пена. Глубоко вздохнув и попросив Бога послать ей удачу, Скайлер метнулась вперед и каким-то чудом схватила поводья. Чутье наездницы мигом подсказало ей, что надо вцепиться в гриву и прыгнуть в седло.
– Спокойно, спокойно, дружище, – забормотала Скайлер, укорачивая поводья и крепко сжимая ногами бока коня. Отлично вышколенный жеребец тут же перешел на рысь.
Увидев, что толпа расступилась перед ней, как море перед Моисеем, и разразилась радостными криками, Скайлер удивленно нахмурилась. К чему весь этот шум? Можно подумать, она совершила подвиг! Залившись румянцем, она направила уставшего, взмыленного жеребца по диагонали через Пятую авеню к полицейскому, который хромал навстречу им. На его лице застыла робкая полуулыбка, на темных линзах больших очков вспыхивали и дрожали солнечные блики.
Только соскользнув с седла и коснувшись босой ступней раскаленного асфальта, Скайлер вдруг поняла, что в спешке потеряла туфлю. «Отлично! Только этого мне не хватало», – подумала она. Узнав хозяина, конь двинулся к нему, а Скайлер, стоя на одной ноге, в шортах и футболке с эмблемой Принстона, чувствовала себя статуей фламинго, украшающей лужайку.
– Это была фигура высшего пилотажа! – воскликнул полицейский, поправляя под подбородком ремень шлема. – Вы сразили меня наповал, а такое мало кому удается. – Заметив, что Скайлер в одной туфле, он громогласно вопросил: – Эй, кто-нибудь видел туфлю девушки?
Через несколько минут бородач в клетчатых бермудах поспешил к ним с теннисной туфлей. Полицейский сверкнул улыбкой, подмигнул, встал на колено и обул Скайлер, ухитрившись не выпустить при этом из рук поводья коня. Толпа разразилась аплодисментами и возгласами; кто-то выкрикнул:
– Ну что, Золушка, впору башмачок?
– Мне не по себе, – пробормотала Скайлер.
– А меня, как последнего увальня, сбросила лошадь, так что мы квиты. – И полицейский бросил на нее иронический взгляд, выражавший не только уязвленное мужское самолюбие. Присмотревшись, Скайлер решила, что ее новому знакомому лет двадцать пять, а может, и под тридцать. Но суровая жизнь, а также кобура с револьвером на бедре делали его взрослее.
– Вы ни в чем не виноваты, – заверила его Скайлер. – Такое могло случиться с кем угодно.
– Вам легко говорить. Вы же не полицейский.
– Да, но если бы мне платили по десять центов каждый раз, когда я вылетала из седла, я сейчас же могла бы отправиться в «Сакс» и купить пару самых лучших туфель.
Он насмешливо спросил:
– А если заменить туфли пивом? Через пару часов у меня кончается дежурство. Мне хотелось бы угостить вас. – Его голос звучал уверенно, но не самодовольно, и это понравилось Скайлер.
Глядя, как полицейский снимает шлем и темные очки, Скайлер вдруг ощутила незнакомое чувство, поднявшееся из глубины ее души. Теперь его сходство с молодым Марлоном Брандо стало еще заметнее. Но, вглядевшись, Скайлер поняла, что дело не во внешнем сходстве, а в общем впечатлении. Полицейский излучал грубоватую сексуальную притягательность.
Скайлер спохватилась, затаптывая в душе первые ростки любопытства. В конце концов, у нее есть Прескотт и он недурен собой.
И все же она внимательно рассматривала полицейского. В его карих глазах, темных, почти черных, светилось нескрываемое восхищение. Как завороженная Скайлер смотрела на капельки пота, покрывавшие его лоб под густыми черными кудрями. Трепет охватил Скайлер, и она вспомнила излюбленное выражение бабушки: «Прост, как апельсин». В отличие от большинства знакомых ей парней, в том числе и Прескотта, в этом человеке с крупным римским носом и развитыми надбровными дугами не было ничего искусственного, порожденного «приличным воспитанием».
– Тони. Сержант Тони Салваторе. – И он протянул крепкую загорелую руку. Пожав ее и назвав свое имя, Скайлер ощутила, как мозолистые пальцы царапнули ее ладонь. – Послушайте, беспокоиться незачем. Я ни на чем не настаиваю. Просто… я в долгу перед вами.
– Вы мне ничего не должны, – возразила Скайлер. – Честное слово.
– Ладно. А как же быть с моими представлениями о честной игре?
Скайлер смутилась. Заглянув в понимающие глаза Тони, она заподозрила, что он уловил в ее вежливом отказе попытку что-то скрыть. «Господи, Тони, наверное, решил, что я не считаю его ровней себе!» При этой мысли она устыдилась. Вспыхнув, Скайлер оживленно добавила:
– Ну, если это доставит вам удовольствие, не вижу причин отказываться.
«Я вовсе не сноб», – уверяла она себя. Просто никогда еще Скайлер не встречала такого мужчину, как Тони Салваторе.
«Вот как? Тогда что же тебя останавливает?» – осведомился внутренний голос, подозрительно похожий на голос Микки.
«Прежде всего Прескотт», – решила Скайлер.
Она вдруг осознала, что пристально разглядывает английские сапоги Тони, видимо, сшитые на заказ и отполированные до зеркального блеска. Револьвер на его бедре. Блестящий значок полицейского спереди на рубашке. Интересно, каково встречаться с полицейским?
– В четыре вы свободны? – спросил он. – Здесь неподалеку, на Сорок второй улице, есть один бар, «У Маллигана». Знаете его? – Заметив, что Скайлер пришла в замешательство, Тони поспешно добавил: – Но если это вам не по душе, мы можем встретиться в другом месте.
Скайлер вдруг представилось, как Тони сидит в «Красной куропатке» – нортфилдском баре, обставленном в стиле английских пабов.
– Нет, лучше «У Маллигана», – ответила она.
– В таком случае – до встречи. – Тони махнул рукой, собрал поводья и вскочил в седло с небрежной грацией, обычно свойственной худощавым людям.
Глядя на золотистый лампас, Скайлер вздрогнула, как от слабого электрического разряда. «Скажи, что не сможешь встретиться с ним! – убеждал ее внутренний голос. – Объясни, что вспомнила об одном неотложном деле…» Это была бы вовсе не ложь. В восемь они с Прескоттом назначили встречу в «Арене», а до тех пор Скайлер предстояло о многом подумать.
Весомый довод, в котором Скайлер так нуждалась, привела Микки. Идя по улице и крепко держа за руки Дерека и Трисию, Микки обратилась к подруге:
– Знаешь, что было бы по-настоящему здорово? Если бы ты уговорила того парня в наш следующий приезд показать Трисии и Дереку полицейские конюшни. Дерек был бы безумно счастлив.
Дерек, совсем недавно чудом избежавший смертельной опасности, склонил голову набок и выжидательно уставился на Скайлер широко открытыми глазами.
– Полицейские конюшни? Правда? – благоговейно молвил он. – Вот это да!
– Постараюсь выяснить, возможно ли такое, – уверенно ответила Скайлер, хотя ее охватила мучительная нерешительность.
«Господи, во что я ввязалась?» – думала она.
Ровно через два часа, проводив Микки с детьми на вокзал Гранд-Сентрал, Скайлер приблизилась к тяжелым, окованным медью дверям бара «У Маллигана».
«"Приключения в трущобах", автор – Скайлер Саттон…» – пришла ей в голову нелепая, почти постыдная мысль, пока она мялась у дверей, привыкая к полутьме зала. Над зеркальной стойкой бара злобным глазом светился экран телевизора. Передавали бейсбольный матч, вызывавший живой интерес у целой толпы шумных мужчин, рассевшихся за столиками и у стойки. Каждый стук биты сопровождался взрывом неистовых криков, десятки кулаков в азарте колотили по темно-синей стойке, потускневшей от времени.
«Будь со мной Прескотт, он спросил бы, какой счет, а, потом как ни в чем не бывало заказал бы нам пиво. И все потому, что Прескотт, несмотря на пристрастие к двухсотдолларовым ботинкам, которые он летом носил на босу ногу, позолоченный «Ролекс» и классический автомобиль, подаренный родителями в честь окончания колледжа, никогда не был снобом. А это значит, я колеблюсь лишь потому, что считаю, будто не заслуживаю большего, чем может предложить мне Прескотт».
Из дымовой завесы возникло знакомое лицо. Скайлер увидела, что Тони переоделся в джинсы и линялую голубую тенниску, плотно обтягивающую мускулистые плечи и торс. Ее вновь словно кольнуло током, и Скайлер напомнила себе, что она не на свидании – ей просто предложили выпить в благодарность за услугу.
– Пива? – спросил Тони. – Выбор в этом баре небогатый. Здешнее вино не мудрено спутать с совсем другой жидкостью. – Он взял ее за локоть и повел к столику в глубине зала, где было не так шумно.
– Звучит заманчиво, – откликнулась Скайлер. – Я имею в виду пиво.
Тони исчез и через несколько минут вернулся с двумя запотевшими бутылками «Хайнекена».
– Я до сих пор не выразил вам официальную благодарность. – Он уселся напротив Скайлер. – Лишь немногие конные полицейские отважились бы на такой трюк. – Тони отпил пива; адамово яблоко скользнуло вверх-вниз по его мускулистой шее, а когда он опустил голову, Скайлер увидела на его лице добродушную дружескую улыбку. – Вы умеете обращаться с лошадьми.
– Я научилась ездить верхом чуть ли не раньше, чем ходить.
– Значит, вы выросли где-то возле конюшни.
– В Коннектикуте, – уточнила Скайлер. – В Нортфилде, к северу от Гринвича. Неподалеку от дома моих родителей есть школа верховой езды. Там я держу свою лошадь.
– У вас есть своя лошадь? – удивился Тони. – Хотелось бы мне назвать Скотти своим конем. Он числится за мной, но на самом деле приписан к подразделению конной полиции.
– Ченслора мне подарили на пятнадцатилетие. Он уже староват для состязаний, но по виду не скажешь. Посмотрели бы вы его в конкуре!
– Вы участвуете в состязаниях по конкуру? – Это поразило Тони.
Скайлер кивнула:
– Пока только в летних. Но я могла бы сделать спортивную карьеру, если бы соревновалась и зимой. – Она отпила пива. – А вы давно ездите верхом?
– Если судить по тому, что случилось сегодня, – я сел в седло впервые, но на самом деле почти всю жизнь вожусь с лошадьми. У моего дяди есть ферма, где в детстве я проводил все летние каникулы. С тех пор как я себя помню, мне хотелось зарабатывать на жизнь сидя в седле. Так я и стал конным полицейским. Я служу уже восемь лет. А до этого был патрульным Десятого участка.
– Похоже, опыт у вас немалый. – Скайлер вдруг сообразила, как двусмысленно прозвучали ее слова, и вспыхнула.
– Достаточный, – откликнулся Тони, даже не попытавшись отшутиться.
– Вам часто приходилось арестовывать людей? – В Скайлер вдруг проснулось любопытство.
– Когда я служил патрульным – конечно. А сейчас такое случается редко. Прежде всего горожане боятся лошадей. Вот почему конные полицейские обычно сдерживают толпы: для жителей города нет ничего страшнее живой лошади, надвигающейся на них. А в канун Нового года все пять отрядов – сто двадцать конных полицейских – проходят парадом по Таймс-сквер. Уверяю вас, это зрелище стоит посмотреть!
– Не сомневаюсь. – «Если все конные полицейские выглядят так, как вы, вероятно, у них нет отбоя от поклонниц».
При этой мысли Скайлер откинулась на спинку стула и смущенно улыбнулась. Должно быть, она многое переняла у Микки. А может, все дело в мучительных размышлениях о том, стоит ли принять предложение Прескотта. Позволительно ли ей сидеть в баре с другим мужчиной, мечтая о том, что он вдруг наклонится над столом и поцелует ее?
Вообразив этот поцелуй, Скайлер затрепетала: ощущение было острым и мимолетным, как вспышка молнии.
Посетители бара снова взорвались оглушительными криками, отчего привлекательное, оживленное лицо Тони залилось краской.
– Вам здесь не по себе, – грустно заметил он. – Мне следовало подумать об этом заранее и пригласить вас в другое, более тихое, место. Но сам я часто бываю здесь, поэтому не обращаю внимания на шум. В этом даже есть преимущества. Вам случалось не замечать ничего вокруг там, где вы постоянно бываете?
– Чаще, чем хотелось бы. – У Скайлер вновь мелькнула мысль о Прескотте, но она поспешно отогнала ее.
– Еще пива? – Тони указал на бутылку, стоящую перед Скайлер, и она с удивлением увидела, что успела опустошить ее.
Она смотрела, как Тони идет через зал, поминутно здороваясь со знакомыми. Некоторые посетители фамильярно хлопали его по спине; лысеющий толстяк громогласно изъявил желание угостить Тони и наотрез отмел его возражения. В конце концов Тони добродушно пожал плечами, сгреб за горлышки обе бутылки одной рукой и направился к столику, насвистывая «Сочтемся в другой раз».
Скайлер заметила, что он слегка прихрамывает.
– Больно? – с сочувствием спросила она.
– Ерунда! От такого не умирают, – усмехнулся Тони, со стуком опуская бутылки на стол. По сравнению с загорелой кожей лица его зубы казались белоснежными.
– Когда мне было восемь лет, я чуть не разбилась насмерть, вылетев из седла, – вдруг призналась Скайлер.
– Ничего себе!
– Попыталась взять слишком сложное препятствие, желая доказать, что я на это способна.
– Почему-то ваш поступок не удивляет меня. – Тони удобно уселся, глядя на Скайлер. Запотевшую бутылку он поставил на колено, где остался влажный кружок, от которого Скайлер не могла отвести глаз.
Усилием воли она заставила себя посмотреть Тони в лицо.
– Пожалуй, риск мне по душе.
– Значит, у нас много общего.
Обеспокоенная неожиданным оборотом разговора, Скайлер внезапно осознала, что приняла чопорную позу, усвоенную ею на уроках этикета в женской школе мисс Крейтон: спина прямая, плечи развернуты, руки скромно сложены на коленях. Сдерживая насмешливую улыбку, она представила себе подпись к этой картине: «Боже милостивый, что подумает обо мне Прескотт?»
– Если бы сегодня вы не рискнули, кто-нибудь из зрителей мог пострадать, – напомнил Тони.
Скайлер смущенно пожала плечами:
– Просто я знаю, как обращаться с лошадьми, вот и все. Это несложно, если носить сапоги для верховой езды чаще, чем туфли на шпильках. Моей маме принадлежит антикварный магазин, но прежде она участвовала в соревнованиях по конкуру. Она и привила мне любовь к верховой езде. А мой папа – юрист. К лошади он не подойдет ни за какие деньги. Когда я решила стать ветеринаром, папа решил, что я спятила… но не пытался отговорить меня.
– И правильно сделал. Должно быть, сразу понял, что ничего не добьется. – Тони усмехнулся.
– По крайней мере я не села ему на шею.
– Кто знает, может, когда-нибудь ему самому придется сесть на шею вам, – рассмеялся Тони.
Скайлер тоже засмеялась, но шутливое замечание Тони всколыхнуло в ней смутную тревогу, которую она ощущала уже несколько месяцев. Определить, что именно ее беспокоит, Скайлер не могла, но в последнее время часто слышала, как перешептываются родители, умолкая в ее присутствии. Она знала, что на рынке недвижимости происходят заметные перемены, что дела отца идут все хуже, что фирма чересчур разрослась. Но Скайлер успокаивала себя тем, что серьезных причин для беспокойства пока нет.
– С папой у нас нет никаких разногласий, – сообщила она. – А вот мама до сих пор сокрушается о том, что я не пытаюсь сделать спортивную карьеру.
– Похоже, вы и сами отчасти сожалеете об этом.
– Конечно… но жизнь – странная штука. Большинство спортсменов из года в год участвуют во всех соревнованиях только потому, что им это нравится, что они могут себе это позволить… даже если они не завоевывают большие призы. Но во всем этом есть что-то… неестественное. Я не такая, как они. Я знаю, как вставить слово к месту, как вести себя, но внутри… совсем другая.
