Текст книги "Тропою тайн"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Молчание нарушила Скайлер.
– Мама, это я попросила миссис Найтингейл приехать, – смущенно призналась она. – Я хотела, чтобы Элли была рядом, когда появится ребенок… ее ребенок.
– Может, мне подождать в коридоре? – спросила Элли, глядя на Кейт в упор. На Элли был темно-лиловый свитер, на фоне которого ее кожа казалась бескровной. Но несмотря на болезненную бледность, она держалась сдержанно и невозмутимо.
Рядом с ней Кейт почувствовала себя мелочной, злобной и бессильной.
– Нет, что вы, – слабо возразила она.
К ужасу Кейт, Элли вдруг взглянула на нее так, будто была готова расплакаться.
– Я понимаю, как вам тяжело, – проговорила она с сочувствием. – Поверьте, все понимаю. Но хочу, чтобы вы знали: этого ребенка я буду любить как родного.
Кейт молчала. Ее бросило в жар. Кейт хотелось хлестнуть Элли по щеке, вышвырнуть из палаты, но вместе с тем ее охватил порыв упасть на колени и вымолить прощение.
– Простите, – сказала она и вдруг, осознав, что выдает свои мысли, быстро добавила: – Мне хотелось бы что-нибудь ответить, но это не исправит положение. Я не в силах поздравить вас. Я мечтала бы, чтобы события приняли иной оборот и этот разговор не состоялся. Но… я примирилась с решением дочери.
Элли не ответила.
Кейт открыла рот, чтобы сделать какое-нибудь безобидное замечание, но ее прервал низкий, протяжный стон.
Резко обернувшись, Кейт увидела, что у Скайлер очередная схватка. Выгнув спину, она пробормотала сквозь сжатые зубы:
– Кажется, мне пора тужиться…
Откуда-то издалека до Кейт донесся голос Элли:
– Я позову врача.
Ничего подобного Скайлер никогда не испытывала; даже падение с лошади не причиняло такой жгучей боли. Все тело горело; ей казалось, что кости таза вот-вот треснут и распадутся. Боже всемогущий, за что же людям такие муки?
Ей надо лишь вытолкнуть ребенка наружу… но позыв вскоре угас.
Когда невидимые веревки, стянувшие ее живот, слегка ослабели, Скайлер увидела, что мать держит ее за руку, и с изумлением почувствовала себя маленькой девочкой. Мама что-то шептала, уткнувшись лицом ей в волосы; от нее исходила спокойная сила.
Перед затуманенным взглядом Скайлер возникла доктор Файрбо. Слышался голос Микки, настойчиво советующий ей дышать как можно глубже и ровнее.
«Что-то не так, – думала Скайлер. – Чего-то недостает. Рядом должен был быть Тони», – вдруг поняла она и чуть не расплакалась.
Но разве ему и без того мало досталось? Если уж она не в силах избавить себя от такого ужаса, да еще от расставания с ребенком, то должна по крайней мере пощадить его.
Скайлер ощутила приближение очередной схватки, оказавшейся более продолжительной и болезненной, чем предыдущие. На этот раз она обязана как следует поднатужиться. Скайлер напряглась и услышала, как что-то лопнуло, а затем в ушах раздался шум, похожий на пение тысячи ангелов.
И вдруг ей открылась истина, которую ее сердце знало давно, а разум отказывался принять: «Мой ребенок. Наш ребенок. Тони и мой. Господи, я и понятия не имела, от чего отказываюсь!»
Как утопающая, Скайлер цеплялась за руку матери, понимая, что любовь, которая только что проснулась в ней, никогда не угаснет. Именно об этом она мечтала для своего ребенка – о матери, беспредельно преданной ему, связанной с ним не кровным родством, а любовью и бесконечной потребностью отдавать. Ощущения были такими пронзительными, что Скайлер сразу почувствовала готовность пойти на любые жертвы.
Кейт поддерживала дочь за плечи, Скайлер вздрагивала и задыхалась.
– Все будет хорошо, – успокаивала ее Кейт. – Ты держишься молодцом. Тебе не занимать мужества, дорогая.
Жаль, что то же самое Кейт не могла сказать о себе. У нее кружилась голова, она боялась потерять сознание. Комната плыла перед глазами, ей казалось, будто ее погрузили в огромный аквариум.
Кейт помнила, как когда-то подруги рассказывали о пугающей изоляции от внешнего мира при родах – мужей не пускали в палату, рожениц спешно перевозили на каталках в родильный зал, детей доставали из материнского чрева акушерскими щипцами. И Кейт восхищали изменения в современных больницах. Но когда дело доходило до кульминации приходилось возвращаться во времена деревенских повитух.
Подобно множеству поколений женщин, Кейт прижимала к себе дочь, поддерживала Скайлер, пока та тужилась.
Воды отошли со звуком лопнувшей резиновой ленты и мгновенно пропитали стерильную подстилку на кровати.
Микки шепотом убеждала подругу глубже дышать.
Миловидная чернокожая врач в маске и резиновых перчатках наклонилась, стоя между раздвинутыми ногами Скайлер.
– Господи, я больше не могу! – закричала Скайлер, и еелицо исказилось болью.
– Можешь. Поднатужься. Ну, давай, – спокойно скомандовала врач.
– Сейчас… нет… Боже… не могу… слишком больно… – Слова потонули в безудержном, диком вопле, и наконец Скайлер сумела потужиться.
Близкая к обмороку, Кейт отводила влажные пряди со лба Скайлер. Краешком глаза она видела Элли, стоящую у кровати с выражением благоговейного изумления на лице. Хотя Элли была поодаль, казалось, будто их со Скайлер связывают незримые нити.
– Головка! Вижу головку! – воскликнула Микки, которая выглядела так, словно это она рожала. Ее кудрявые волосы влажно блестели, лицо горело.
– А теперь немного расслабься. Хватит тужиться, – распорядилась врач. – Мне надо повернуть головку… вот так. Ну, постарайся еще разок, Скайлер. Посмотрим, долго ли еще…
Скайлер издала звериный вопль, от которого Кейт содрогнулась.
– Девочка! – послышался голос, отдаленно напоминающий голос Элли, и что-то маленькое, мокрое и темное проскользнуло между бедрами Скайлер.
Ребенок разразился требовательным криком.
Скайлер расплакалась. Она обняла новорожденную дочь, которую положили ей на грудь. Их все еще связывала пульсирующая пуповина. Ладонью Скайлер осторожно поддерживала крохотную влажную головку.
Кейт изумленно уставилась на миниатюрную девочку с черными волосами, и ее охватило чувство, будто в конце туннеля забрезжил свет. Она слышала, что именно так описывают приближение смерти, и теперь не могла оправиться от потрясения. Кейт вдруг обнаружила, что рождение и смерть во многом похожи: и то и другое связано с выходом из длинного темного туннеля.
Теперь она знала, как следует поступить.
Кейт сидела не шелохнувшись, едва осмеливаясь дышать. Элли приблизилась к постели, не сводя завороженного взгляда с ребенка, уже завернутого в белую пеленку. Его держала на руках врач.
Если бы Элли вонзила нож в сердце Кейт, они были бы квиты, но это… это было еще хуже. Кейт наблюдала, как Элли подходит все ближе, как робко, с надеждой протягивает руки. Ее высокие скулы блестели от слез. Кейт заставляла себя смотреть на нее, зная, что в бездействии заключается ее долг. Она Должна пережить и это испытание. Кейт понимала, что расплата неминуема.
Но когда Элли со сдавленным вздохом взяла на руки маленький белый сверток, Кейт не выдержала и закрыла глаза. Все правильно… все справедливо… но нестерпимо больно.
Единственное, что ей осталось, – цепляться за мысль, не позволявшую ей вскочить и выхватить ребенка из рук Элли. Мешала причина, по которой она очутилась в этом невыносимом положении.
«Но у меня по-прежнему есть Скайлер. И всегда будет».
Скайлер никогда не узнает о том, какую ужасную цену заплатила Кейт.
Скайлер охватило ощущение пустоты. Слезы струились по щекам без остановки. «Ребенок… мне жаль… так, что и представить невозможно, но так должно быть. Я проявила бы эгоизм, оставив малыша себе… стала бы эгоисткой, такой же, как моя родная мать, которая бросила меня…»
Скайлер никому не говорила, что за месяц до рождения ребенка поняла: у нее будет девочка, и втайне выбрала ей имя – Анна. Простое, но надежное, это имя никогда не выйдет из моды. Оно переживет века.
«Анна, я люблю тебя. В глубине души я всегда останусь твоей матерью».
Подавив рыдание, Скайлер крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела над собой знакомое лицо и на миг решила, что уснула и теперь видит сон. Но потом большая ладонь накрыла ее руку.
– Тони… – Это имя сорвалось с губ Скайлер как вопль, который до сих пор ей удавалось сдерживать.
Он стоял спиной к маленькому ночнику на тумбочке у постели, отбрасывая тень на стену, а на его волевом лице была написана безграничная нежность.
Мозолистым пальцем он стер слезу с виска Скайлер. Черные, как полночь, глаза выражали сострадание, а может, и общее чувство потери. Ибо Тони тоже утратил нечто бесценное: шанс увидеть, как его крохотная дочь появилась на свет. Ему не досталось даже мимолетной радости.
– Я приехал сюда сразу, как только смог, – объяснил он срывающимся, хрипловатым голосом. – Мы были на месте преступления в Бруклине. Сообщение Микки я получил, только вернувшись в конюшню. – Ему удалось усмехнуться. – Сказать по правде, она звонила дважды.
– О, Тони!.. – Скайлер судорожно сжала его руку, борясь со слезами. – Тебе сказали, что у нас девочка? Такая хорошенькая! Видел бы ты ее! И черноволосая. Она очень похожа на тебя.
– Скайлер… Господи… – Тони присел на кровать, схватил ее в объятия, и она разрыдалась. Он тоже плакал – Скайлер чувствовала, как содрогается его тело – не дрожит, а именно содрогается. И она понимала: даже если доживет до ста лет, Тони никогда не забудет эту ночь. Ему не забыть дочь, зачатую в порыве бездумной страсти, и любовь, которая чудом возникла между ними.
Скайлер запустила пальцы в волосы Тони, крепко прижала его голову к груди.
– Мне так жаль, – выдохнула она. – Но иначе я не могу, Тони. Я делаю это ради нее. Не надо ненавидеть меня…
– Скайлер, у меня нет ненависти к тебе. – Глубоко вздохнув, он отстранился, и она сразу поняла, чего стоило ему усилие совладать с собой: на его щеках прорезались глубокие морщины, глаза ввалились. – Господи, как мне тяжело… Как я хотел бы, чтобы все было иначе…
– И я тоже, – пробормотала Скайлер. – Честное слово…
Он коснулся ее волос, легко пригладил их.
– Я люблю тебя.
Дрогнувшим голосом она отозвалась:
– Не произноси слов, которых не понимаешь.
– Я люблю тебя, – упрямо повторил Тони.
– Это не поможет, – возразила она. – У нас ничего не получится. После того, что случилось сегодня, мы не сможем смотреть друг другу в глаза, не чувствуя… – Скайлер смахнула со щеки слезу.
– Даже раздирающая боль внутри лучше, чем попытки делать вид, будто ничего не произошло. – Тони провел ладонью по ее щеке, и Скайлер охватила мелкая дрожь. – Расскажи мне о ней, – тихо попросил он. – Расскажи все, что помнишь.
И Скайлер подчинилась. Ощущая пустоту внутри, презрение к себе и невысказанную любовь, она поведала Тони о малышке, которую тайно назвала Анной.
Глава 12
Незадолго до полудня солнечного, морозного понедельника Тони сидел верхом на жеребце, стоящем у перекрестка Тридцать четвертой улицы и Восьмой авеню, ожидая, когда загорится зеленый свет. Тони и Грабински, офицер, направленный на смежный пост, собирались устроить обеденный перерыв, когда серебристый «ягуар», явно превышающий скорость, со скрипом тормозов нарушил правила, свернув на красный свет на Восьмую авеню, и чуть не задел заднюю ногу Скотти. Конь испуганно всхрапнул, и Тони с силой сжал ногами его бока. Краем глаза он заметил серебристую вспышку – «ягуар» уже мчался прочь по Восьмой авеню.
– Гаденыш… – процедил Тони, выпустив клубы пара. Еще несколько минут назад он дрожал от непривычного холода, который сковал город в последнюю неделю апреля, точно злобная усмешка уходящей зимы. А теперь угли гнева разгорались в нем.
Коротко кивнув Грабински, Тони ударил Скотти в бока затупленными медными шпорами. Гнедой перешел на рысь и свернул на Восьмую авеню. Через квартал к северу, возле угла Тридцать пятой улицы, зажегся красный сигнал светофора, и «ягуар» сбавил скорость. «Ну, теперь ты попался!» – возликовал Тони.
Но «ягуар» не остановился: обогнув затормозившее такси, он проскочил перекресток. Дьявол! Тони пустил коня галопом. Он безуспешно пытался разглядеть номер «ягуара», уже приближавшегося к углу Тридцать шестой улицы. Тони подхлестнул коня, держась в стороне от потока транспорта и без усилий огибая припаркованные в два ряда автомобили и фургоны. Четкий ритм подков Скотти будоражил его. Казалось, Тони подключили к электрической сети, раскинувшейся под поверхностью так хорошо знакомых ему улиц.
Дыхание мерно вырывалось из груди Тони. Он вспомнил про дубинку, пристегнутую к седлу, и «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, висящий на поясе. Воспользоваться оружием Тони не мог, пока нарушитель не окажет сопротивления, но было приятно сознавать, что он отнюдь не беспомощен.
На время Тони потерял «ягуар» из виду, а потом снова высмотрел его – на повороте на Тридцать седьмую улицу. Машина быстро удалялась.
Будь он проклят, если не сумеет догнать «ягуар»! В порыве раздражения Тони с силой потянул за правый повод и резко наклонился в ту же сторону, заставляя Скотти выскочить через бордюрный камень на тротуар. Гнедой срезал угол, пролетев между изумленным торговцем горячими крендельками и женщиной, в страхе спрятавшейся за газетный киоск. Тони выпрямился и заметил впереди, на расстоянии полуквартала, уже знакомый серебристый блеск. «Ягуар» притормозил, огибая припаркованный у тротуара грузовик, и Тони наконец разглядел его номерной знак, где значилось: «Босс номер 1».
«Вот как? Это мы еще посмотрим».
Должно быть, водитель заметил полицейского в зеркало заднего вида, потому что совершил глупейший поступок, на какой только способен человек, заработавший на такую роскошную машину, – резко свернул в подземный гараж, вероятно, надеясь затеряться среди других машин. Но в этой части города серебристые «ягуары» с оригинальными номерами встречались нечасто.
Тони придержал коня, переходя на рысь, и направился по бетонному спуску в подземный гараж. Скотти тяжело дышал; Тони наклонился и похлопал его по взмокшей шее. Спешиваясь, он улыбался. Судя по перепуганному лицу мужчины, который робко выбирался из «ягуара», остановленного перед будкой охранника, он был не из тех, кто легко приобретает друзей. Тони пригляделся: водителем оказался мужчина средних лет, с виду типичный менеджер в костюме в тонкую полоску. Его тщательно уложенная, стильная стрижка идеально сочеталась с «ягуаром».
– У вас проблема, приятель, – сурово бросил Тони. – И не одна. Во-первых, – он загнул указательный палец, – вы повернули там, где поворот запрещен. Во-вторых, – Тони загнул следующий палец, – проехали на красный свет. В-третьих, – загнулся еще один палец, – попытались улизнуть от служителя закона. – Обмотав поводья вокруг шеи Скотти, Тони шагнул ближе. – Вам еще повезло: быть гадом – это не преступление, – добавил он. – Но послушайте, что я вам скажу, мистер: если бы по вашей вине мой конь лишился хоть одного волоска, я надел бы на вас наручники прежде, чем вы успели бы опомниться.
– А вам известно, с кем вы разговариваете? – возмутился мужчина. – Вы не имеете права так обращаться со мной! Это… злоупотребление властью.
Тони ухмыльнулся так, что его собеседник невольно попятился. Краем глаза Тони видел, как сторож-латиноамериканец топчется у стеклянной будки, словно пытаясь решить, надо ли бежать под прикрытие или пока рано. Как по команде, Скотти громко заржал и гулко ударил копытом по бетонному полу.
– Вы еще не знаете, как полицейские злоупотребляют властью, и вряд ли захотите знать, – отозвался Тони – спокойно, но так многозначительно, что нарушитель вытаращил глаза и закрыл рот. Тони вытащил блокнот и быстро составил протокол.
Несколько минут спустя, подъезжая к Восьмой авеню в поисках Грабински, Тони понял, что недавний инцидент не дает ему покоя. Скотти несся, как чистокровный рысак. А сам он, сержант Салваторе, исполнил свой долг и даже ухитрился при этом выпустить пар. Так почему он до сих пор чувствует себя паршиво? И почему вид «ягуара» вызвал у него большее раздражение, чем если бы на его месте оказалась побитая «тойота» с эмблемой кампуса или фургон из корейского ресторана?
«Ты взбеленился потому, что «ягуар» – символ того, что стоит между тобой и Скайлер. И дело не только в деньгах, а в том, что дают деньги. Изысканные рестораны, покупки в магазинах на Мэдисон-авеню, путешествия по Европе… и машины, которые стоят вдвое больше, чем ты зарабатываешь за год».
Что-то еще грызло Тони, вызывая тупую боль в сердце. Ребенок! Его маленькая дочь. С тех пор как ему показали ее через смотровое окно в больнице, он больше не видел малышку. Тони сообщили, что его дочь родилась здоровой, весила восемь фунтов и три унции, а рост ее – восемнадцать дюймов.
С тех пор прошел месяц; наверное, девочка уже живет у Элли и крепнет с каждым днем. Тони не знал, на кого она похожи больше – на него или на Скайлер. Да, у нее темные волосы, но, может, малышка унаследовала глаза Скайлер?
Тони неотступно преследовал вопрос: «Сколько еще я смогу делать вид, будто меня это не касается? Притворяться, что она не принадлежит мне, а я не принадлежу ей?»
К тому времени как Тони закончил дежурство и принял душ, у него пульсировало в висках, а тупая боль в горле заставляла гадать, не подхватил ли он грипп. Даже после того, как он досуха вытерся и надел джинсы и свитер, его настроение не улучшилось, и на приветствие Джойс Хаббард, встреченной им на лестнице, Тони лишь невнятно пробормотал:
– Угу.
Толстозадому Лу Кроули, который стоял у ворот конюшни, жуя чесночный бублик, щедро смазанный сливочным сыром, не было ровным счетом никакого дела до туч, сгустившихся над головой Тони.
– Эй, сержант, – окликнул он Тони, – слышал, что стряслось в отряде Ф? Две женщины подрались. Фуллеру, который случайно оказался там, пришлось их разнимать. Хотел бы я посмотреть, как наш заместитель справился с двумя разъяренными кошками!
Это известие переполнило чашу терпения Тони. Шагнув к Кроули, он схватил его за мятую, усыпанную крошками рубаху и с отвращением поморщился, увидев остатки сыра на выпученных губах.
– Слушай, ты, жирная тварь, – процедил Тони, – еще одно такое замечание – и ты вылетишь отсюда навсегда. Я сам позабочусь о том, чтобы тебя выставили с позором.
Кроули разинул рот, лихорадочный румянец залил его одутловатые щеки.
– О Господи, что это на тебя нашло? Что такого я сказал?
– Думай что говоришь, только и всего. Тебе понравилось бы, если бы кто-нибудь сказал такое о твоей сестре? Или о Джойс? – Тони подступил ближе и снова поморщился от чесночной вони изо рта Кроули. – И еще одно: если еще раз услышу, что ты отпросился по болезни, лишь бы не торчать на улице в холод, то найду способ выгнать тебя из отряда. Навсегда.
Уходя от застывшего с разинутым ртом Кроули, Тони ощутил раскаяние. Да, Кроули заслуживал не только выговора, но и трепки, и если теперь он перестанет сачковать – прекрасно. Но Тони знал, что Кроули – не единственный репей у него под седлом.
Тони не покидало чувство, что его обманули. У него есть новорожденная дочь, ему хочется кричать об этом с каждой крыши. Но вместо этого его, как неудачливого запасного игрока, отправили на скамью. Но черта с два! Тони не собирался уходить, ни разу не оглянувшись. А если когда-нибудь дочь спросит, кто ее родной отец? Каким бы героем ни представила его Элли, малышка вряд ли поверит ей. Она вырастет, уверенная в том, что ему нет до нее никакого дела, поэтому он и удрал, даже не оставив номер телефона.
Тони запомнил адрес Элли, когда вместе со Скайлер подписывал документы об удочерении. А еще он знал: Элли на время оставила работу, чтобы быть с ребенком. Вероятно, ее не обрадует, если он явится к ней без предупреждения… но это не испугает его. Тони давно понял: Элли из тех женщин, которые привыкли платить долги. А она в долгу перед ним.
Через пятнадцать минут Тони остановился в неположенном месте у тротуара в полуквартале от дома Элли. К ветровому стеклу «эксплорера» он прикрепил квадратик картона, написав на нем имя, личный номер и звание, чтобы его не оштрафовали.
Взлетев по ступеням крыльца и толкнув плечом тяжелую парадную дверь, Тони нажал кнопку, под которой висела табличка «Найтингейл», и затаил дыхание. Ему никто не ответил. Проклятие! Подождав минуту, он позвонил снова. И когда Тони уже собирался уходить, в динамике послышался женский голос.
– Это я, Тони Салваторе. Можно зайти?
Элли молчала секунд пятнадцать, и Тони подумал: «Она жутко нервничает, гадая, зачем я явился. Ведь оформление документов завершится только через пять месяцев, и Элли известно, что я или Скайлер можем изменить решение в любую минуту».
Но едва он вошел в квартиру Элли, его охватило ощущение спокойствия. Тони не сомневался, что любой ребенок – не только его дочь – был бы счастлив здесь. Он обвел взглядом кипы книг и журналов, индейские ковры, расстеленные на полу, уютные диваны и кресла, удобные для маленьких ножек. Настольные и напольные лампы заливали гостиную мягким светом. Гора золы в камине свидетельствовала о том, что он служит не только украшением.
Тони сразу заметил, что у Элли усталый вид. В джинсах и мешковатом свитере, с хвостом, перевязанным резинкой, она лучилась счастьем. Мало того, Элли помолодела на добрый десяток лет. И Тони опять поразился ее сходству со Скайлер.
– Простите меня за беспорядок… я не ждала гостей. – Элли сердечно протянула ему руку.
От нее слегка пахло детской присыпкой, отчего Тони вновь ощутил боль утраты. Однако он улыбнулся, ничем не выдав своих чувств.
– Наверное, с ребенком у вас полно хлопот, – предположил он.
– Таким хлопотам я только рада. – Элли просияла. – Тони, она прелесть! Вы и представить себе не можете… – Элли осеклась, метнув на него испуганный взгляд.
«Да, не могу, – подумал он. – Но не потому, что не хочу».
Тони переминался с ноги на ногу, не знал, куда девать руки и что сказать. Наконец он спросил:
– А сейчас она спит?
– Да. Хотите посмотреть на нее?
Тони был тронут, но вместе с тем оскорблен. Никто не заставлял его отдавать ребенка чужой женщине, но теперь, когда все уже было сделано, Тони возмутило, что ему придется просить разрешения взглянуть на родную дочь.
– Я не спешу, – ответил он, не желая показаться слишком настойчивым. – Мы можем поговорить, если я не помешаю? И я бы не отказался от чашки кофе.
– Ну конечно! Прошу вас, садитесь! – поспешно воскликнула Элли, словно испытала облегчение, узнав, что Тони не намерен будить ребенка. Она указала на диван с разноцветными подушками. – Я уложила ее часа два назад, так что совсем скоро малышка проснется. Ей нет еще и шести недель, а она уже крепко спит всю ночь! – И Элли снова просияла, будто поведала Тони о поразительном достижении.
– А когда вы снова начнете работать? – спросил он.
– Я уже возобновила прием пациентов и наняла няню, но она приступит к работе только через месяц. Надеюсь, к тому времени я привыкну расставаться с Элизой надолго – сейчас мне не выдержать и пяти минут. – Элли рассмеялась.
– Элиза… – Тони впервые произнес вслух имя дочери. – Мне нравится, – беспечно добавил он, стараясь скрыть раздражение. Это ему следовало выбрать имя для дочери, ему и Скайлер.
Уловив перемену в настроении Тони, Элли вскочила с дивана:
– Подождите минутку, я сейчас приготовлю кофе.
Она скрылась в соседней комнате, а немного погодя вернулась с подносом, на котором стояли две дымящиеся чашки и тарелка с домашним печеньем. Тони смутило, что он доставил Элли столько хлопот, но, взглянув на нее, понял: проведя несколько минут в одиночестве, она овладела собой.
Тони взял у нее поднос и поставил на журнальный столик. Осторожно положив ладонь на плечо Элли, он усадил ее рядом с собой на диван.
– Я пришел не для того, чтобы действовать вам на нервы. Мне просто захотелось увидеть ее – один раз, только и всего. Чтобы когда-нибудь вы могли объяснить девочке, что ее отцу не все равно.
– Я знаю, что вам не все равно, Тони. Но поймите… просто я… ждала этого так долго, а теперь мне кажется, что она была в моей жизни всегда. – Глаза Элли заблестели от слез. – Я получила от вас прекрасный дар. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность.
Тони кивнул:
– Понимаю… но от этого мне не легче. Я постоянно думаю о том, каково ей будет расти без отца.
– Надеюсь, этого не случится.
– Вы говорите о вашем муже? Простите, что я лезу не в свое дело, но если он так рвался стать отцом, почему же его до сих пор здесь нет?
Ясные голубые глаза Элли смотрели на Тони серьезно и вдумчиво.
– Знаете пословицу: «Кто обжегся на молоке, дует на воду»? Полу нужно время. Он должен привыкнуть к мысли, что Элиза останется с нами. – Она вздохнула и взяла свою чашку. – He стану уверять, что нам предстоит мирное плавание, но мы постараемся все уладить.
Тони задумался о том, как двум людям трудно ужиться даже при самых благоприятных обстоятельствах.
Словно прочитав его мысли, Элли робко спросила:
– Вы в последнее время виделись со Скайлер?
– Она ни с кем не хочет встречаться. – Тони не упомянул о том, что Скайлер не отвечала даже на его звонки. – Должно быть, нелегко оправиться после родов, – добавил он, стараясь скрыть тревогу.
– Да, нелегко, – согласилась Элли, а потом, будто спеша сменить тему, сказала: – Кстати, о здоровье… я беспокоюсь за Джимми. Он уверяет, что чувствует себя отлично, и уровень Т-клеток у него в крови поднялся. Но каждый раз, когда я приглашаю его заехать и посмотреть на ребенка, он под разными предлогами отказывается.
– Долан? – Тони пожал плечами. – Я с трудом уговорил его разрешить приходящей горничной работать несколько лишних часов в неделю и ухаживать за ним. Она очень милая женщина, мать шестерых детей и без ума от Долана. Теперь с ним и вправду все в порядке. – Элли незачем знать, как тяжело Долану, если сам он умалчивает об этом.
– По крайней мере ему не стало хуже, – откликнулась Элли.
– Он гораздо крепче, чем кажется.
– А вы? Как удается держаться вам?
– Я справляюсь.
Последовала неловкая пауза. Тони взглянул на часы.
– Знаете, который час? Мне пора. Можно взглянуть на малышку?
У Тони заныло в груди, в глаза словно насыпали песку. Такое испытание оказалось для него непосильным: его маленькая дочь спала в соседней комнате, но была недосягаема.
Элли поднялась и провела Тони по коридору в небольшую спальню, залитую светом заходящего солнца. Комната ничем не походила на спальни его племянников, отделанные в розовых тонах и изобилующие оборочками. Облака и звезды на стенах, плакат «Волшебник из страны Оз» в рамке, одинокий плюшевый медвежонок на белом шкафу, заставленном книгами, которые Элли когда-нибудь прочтет дочери. Тони тихо приблизился к кроватке.
Его дочь лежала под мягким розовым одеяльцем; ее щечка казалась такой же пухленькой и округлой, как луна, нарисованная на стене над кроваткой, губки были сжаты, словно посылали ему воздушный поцелуй. «Господи… Господи Боже…» Пол покачнулся под ногами Тони, у него подогнулись колени. На краткий миг все вокруг стало серым, как небо в пасмурный день.
Девочка унаследовала его волосы. Ее глаза были закрыты, и Тони так и не узнал, какого они цвета, но нос и подбородок, к которому был прижат кулачок, напомнили ему черты лица сестры Джины. У Тони перехватило дыхание.
Он опустил голову, не желая, чтобы Элли заметила слезы в его глазах. Наконец, взглянув в ее сторону, Тони обнаружил, что в дверях Элли нет. Его охватила благодарность: Тони понимал, как трудно было Элли оставить его с дочерью наедине даже на несколько минут.
Он поднес палец к детской щечке, нежно коснулся ее и удивился, заметив, как щечка дрогнула, личико сморщилось, а девочка заворочалась. Приподняв одеяльце, Тони усмехнулся: он увидел длинные ножки дочери – в самый раз для верховой езды.
Снова укрыв девочку, Тони отвернулся и закрыл глаза. Напрасно он пришел сюда. Ему следовало послушаться совета Скайлер и постараться забыть о случившемся.
Тони вошел в коридор, где и нашел Элли. Она прислонилась к стене и сложила на груди руки. Не сознавая, что делает, Тони просунул руку под свой свитер и нащупал цепочку с образком архангела Михаила. Вытащив образок, он снял цепочку, и свет лампы заплясал на распростертых крыльях Михаила. На миг, зажав образок в кулаке, Тони постарался запомнить его форму, вспомнил обо всех пулях, от которых уберег его святой. Михаил подвел Тони только однажды. Тони понимал, что верить в силу талисмана нелепо, но ничего дороже образка у него не было.
Он вложил образок в руку Элли.
– Это для нее, – дрогнувшим голосом сказал Тони. – Для моей дочери.
По пути домой Тони неотступно думал о Скайлер. Господи, что ей пришлось пережить! Даже ему было невыносимо больно уходить от ребенка. А для Скайлер, которая девять месяцев вынашивала их дочь, расставание с ней наверняка стало пыткой.
«Нельзя оставлять Скайлер одну, – вдруг вспыхнула мысль. – Рядом с ней должен быть человек, который понимает ее».
Выехав на шоссе, Тони свернул к заправке, где нашел телефонную будку. Он набрал номер Скайлер, молясь, чтобы на этот раз она сняла трубку. Тони больше не мог слышать проклятое сообщение ее автоответчика.
– Алло! – послышался в трубке голос Скайлер, и Тони так изумился, что чуть не выронил трубку. Ее голос звучал почти… бодро.
Тони почувствовал себя глупо. А чего он ожидал – услышать надрывные рыдания? Тогда это была бы не Скайлер. Той ночью в больнице, когда Скайлер плакала в его объятиях, она тоже не походила на себя. Но тогда Скайлер только что произвела на свет ребенка.
– Это я, Тони, – спокойно и дружелюбно сказал он, и сердце его замерло. – Хочу узнать, как твои дела.
– Все в порядке.
– Почему ты не отвечала на мои звонки?
– Я была занята.
«Слишком занята, чтобы позвонить?» Тони хотелось упрекнуть ее, но он ответил:
– Понятно. Впрочем, ты все равно не застала бы меня. Последние две недели я работаю в две смены. В Гарлеме совершено тяжкое преступление.
– В Гарлеме? – равнодушно переспросила Скайлер.
– На самом деле я решил поинтересоваться, не нужна ли тебе компания. Конечно, если ты не слишком занята, – съязвил он, не удержавшись.
Скайлер молчала так долго, что он испугался, не бросила ли она трубку. В нем нарастало раздражение. Нравится это Скайлер или нет, случившееся соединило их. Неужели она не понимает, что ему тоже больно?
Наконец Скайлер нехотя ответила:
– Сейчас я вроде бы ничем не занимаюсь.
– Тогда я приеду через пятнадцать минут. – Тони повесил трубку, не дав ей времени возразить.
По дороге беспокойство Тони все усиливалось. А может, у Скайлер и вправду все в порядке? Неужели жизнерадостная женщина, с которой он только что говорил, месяц назад горько рыдала у него в объятиях?
Тони с силой нажал на педаль газа.
Через несколько минут машина уже катилась по наклонной аллее, обсаженной деревьями. Впереди показался окруженный кедрами дом Скайлер. Над трубой вился дымок; поленница, сложенная у веранды, стала заметно ниже. Надо будет в первый же свободный день приехать сюда и разрубить поваленные деревья, которые он заметил по пути к дому. Разумеется, если Скайлер позволит.
