Текст книги "Тропою тайн"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
Глава 20
«Самое утомительное и долгое дежурство – с четырех часов дня до полуночи, – размышлял Тони, – особенно если дежурить приходится в больнице».
Сидя у кровати в палате Доэрти, в больнице Святого Винсента, он пытался сосредоточиться на чтении статьи в старом номере журнала «Поле и река», принесенном из вестибюля. На часах не было еще и одиннадцати, но Тони одолевала дремота. Он посмотрел на Доэрти, который спал, положив ладонь под светловолосую голову: сегодня днем он свалился с лошади, раздробил локоть и сломал несколько ребер. Тони понимал всю разумность правила, согласно которому за полицейским, пострадавшим при исполнении обязанностей, устанавливали круглосуточное наблюдение… но в данном случае шансы на то, что какой-нибудь мстительный преступник ворвется в палату к Доэрти, были так же малы, как вероятность чудесного воскресения Элвиса Пресли. Грузного веснушчатого Доэрти подстерегала лишь одна опасность: от его гулкого храпа могли обрушиться стены.
Конечно, на этот пост Тони мог бы назначить кого-нибудь другого, но одна половина офицеров в его отряде болела гриппом, а вторая готовилась к важному событию: наблюдению за ночным митингом активистов движения в поддержку больных СПИДом. Поэтому дежурить в больнице пришлось самому Тони. Вот он и сидел у кровати, сходя с ума от мыслей о Скайлер.
Всю неделю он подавлял желание позвонить ей. Тони не терпелось увидеть дочь, взять ее на руки, не чувствуя, что ему делают большое одолжение.
И вместе с тем Тони не знал, готов ли увидеться со Скайлер. При одной мысли о встрече его сердце затрепетало. Глядя на Скайлер, он всегда хотел видеть ее рядом с собой – в постели, в кухне, где угодно.
Нет, лучше потерпеть еще неделю-другую. Зачем осложнять положение? Чтобы заработать язву, которой страдал в последнее время Лу Кроули? Тони усмехнулся. Наконец-то он выжил из отряда Кроули, поручив ему присматривать за норовистым вороным жеребцом Рокки. Несколько недель подряд Кроули то и дело вылетал из седла, хотя и отделывался легкими ушибами, а потом все-таки подал заявление с просьбой перевести его в другой отряд.
Тони жалел только о том, что не может так же легко разобраться в своих чувствах к Скайлер. Он с болью думал, что редко видит ее и свою дочь. Со временем боль лишь усиливалась, мешала ему спать по ночам – даже после восьмичасового дежурства, проведенного в седле под проливным дождем.
– Сержант, вас к телефону. Женщина. Говорит, это очень важно.
Обернувшись, Тони увидел стройную медсестру-негритянку в полосе неестественно яркого света, льющегося из коридора.
Кивнув, он потянулся было к телефону на тумбочке, но вспомнил, что все звонки во внеурочные часы направляются на коммутатор. Значит, придется воспользоваться телефоном на посту дежурной сестры. Тони тяжело поднялся со стула – от неудобной позы у него затекли ноги.
И вдруг он понял: звонит Скайлер. Больше некому. Взволновавшись, Тони выбежал из палаты в коридор. Но когда он нажал кнопку рядом с мигающей красной лампочкой, в трубке послышался совсем другой голос.
– Тони! Слава Богу, нашелся! – Казалось, Элли была готова расплакаться. – Горничная Джимми уже пыталась разыскать тебя, но не сумела и потому позвонила мне. Я хотела позвонить пораньше, но… – Она умолкла и перевела дыхание. – Тони, он умер…
Эти слова обрушились на Тони как чудовищный удар. Долан умер? Он ждал этого известия, даже молился о том, чтобы страдания его друга прекратились. Но, узнав об этом и осознав, что по утрам ему больше не придется привозить другу свежие бублики и кофе, Тони растерялся и не поверил своим ушам.
– Тони! – Голос Элли с трудом пробился сквозь шум в его голове.
– Я скоро приеду, – пообещал он.
Позвонив Грабински и попросив найти ему замену, Тони бросился к лифту и нетерпеливо застучал по кнопке вызова. Причин спешить не было, но внезапно Тони захотелось поскорее добраться до дома Долана… чтобы отдать ему дань уважения.
Дань уважения? С чего вдруг он вспомнил это выражение? Наверное, вычитал в какой-нибудь книге; никто из тех, с кем общался Тони, не употреблял подобных фраз – кроме Скайлер. Но слова оказались уместными. Долан и вправду заслуживал уважения.
Задыхаясь, Тони перебежал через стоянку и вдруг опять подумал: «Больше я никогда его не увижу». Споткнувшись, он ухватился за крыло припаркованного «кадиллака-девилл». В носу у Тони защипало – наверное, слезы.
– Черт! – Он ударил ладонью по крылу машины с такой силой, что боль пронзила руку.
Тони всхлипнул. Значит, больше не будет воспоминаний о соседях… вечеров в пятницу за пивом и бильярдом в пабе О'Рейли. Не будет шуток Джимми о том, будто он, Тони, пошел служить в полицию только для того, чтобы дать волю своей агрессивности.
Больше ему не придется смотреть, как медленно, дюйм за дюймом, приближается к смерти его друг.
В следующие два дня Тони позвонил всем, кто значился в телефонной книжке Долана, – преимущественно танцорам и давним знакомым, с которыми его друг поддерживал связь. Лишь с третьей или с четвертой попытки он наконец дозвонился до младшего брата Долана, Чаки, единственного родственника, не отшатнувшегося от Джимми. Остались только знакомые Джимми по группе психотерапии, но Элли сказала, что сама сообщит им трагическую весть.
В четверг Тони встретил людей, собравшихся у дверей заставленной цветами танцевальной студии на Западной Девятнадцатой улице. Тони не покидало чувство, что Долан и на этот раз переупрямил всех, поступил по-своему, устроив вместо панихиды вечеринку. Джимми сам обо всем позаботился заранее, выразив желание, чтобы с ним прощались не у гроба, а у столов с шампанским, смеясь и вспоминая только о хорошем. Друзья Долана один за другим входили в зал с зеркальными стенами и с удивлением видели посредине столы для фуршета, украшенные букетами свежих фрезий и львиного зева. Официанты сновали по залу, разнося на серебряных подносах бутерброды и бокалы с шампанским. Но более всего Тони поразило то, как быстро выражение скорби на лицах сменилось облегчением и благодарностью.
Безошибочное чутье подсказало Долану, как угодить людям, которые в отличие от него еще живы, с восхищением понял Тони. Он окинул взглядом огромные фотографии, развешанные на стенах и запечатлевшие Долана в зените славы: казалось, он преодолел даже закон гравитации.
«Дружище, я буду тосковать по тебе», – мысленно произнес Тони, поднимая стакан с пивом.
Несколько человек из группы психотерапии подошли к нему. Рослый и тощий мужчина в твидовом костюме оказался Эриком Сандстремом, преподавателем истории из Фордхэма. Затем ему представился молодой пуэрториканец по прозвищу Мондо, в красной бандане на голове. А мужчину в костюме в тонкую полоску и в очках – судя по виду, брокера с Уолл-стрит – Тони видел на одной из фотографий, которые раньше висели на стенах в квартире Долана.
Несколько танцовщиков из прежней труппы Долана – гибкие, мускулистые мужчины и стройные женщины, словно скользившие над полом, – столпились вокруг пианино, в углу, где брат Долана в ускоренном темпе исполнял мелодию «Сделай кого-нибудь счастливым». Чаки, в отличие от худого и поджарого Долана, был крупным и коренастым, носил рубашки в клетку с закатанными рукавами и бейсболки. Сегодня на нем была бейсболка, ранее принадлежавшая Долану. Чаки улыбался, перебирая клавиши, но в глазах у него стояли слезы.
Сестры Тони, Карла и Джина, вошли в зал в тот момент, когда Чаки плавно перешел к другой песне. Карла поцеловала Тони в щеку; ее облегающие брюки и длинный свитер с пандой на груди ничем не напоминали траурный наряд. Когда все они были детьми, Карла часто ходила по пятам за Тони и Доланом, как собачонка, но Долан никогда не сердился на нее. А потом появилась Элли в ярко-красном платье и крепко обняла Тони.
– Я слишком часто привязываюсь к своим пациентам, – призналась она. – Но Джимми был особенным. Мне будет недоставать его.
У Тони перехватило горло. Он взял два бокала шампанского с подноса официанта и предложил тост:
– За Долана! Дружище, если на небесах ты не оказался в первом ряду, католическая церковь в долгу перед тобой.
– Ты веришь в Бога? – спросила Элли.
– Конечно… каждое Рождество и на Пасху, а иногда, в зависимости от настроения, и по воскресеньям. А ты?
– В детстве религиозные принципы так долго вбивали мне в голову, что однажды я поклялась больше никогда не переступать порог церкви. Но в последнее время мне кажется, что Бог – лишь еще одна жертва скверной рекламы. – Она усмехнулась.
Понимая, что Элли имеет в виду Скайлер и свою удачу, Тони вдруг почувствовал, как что-то сдавило ему грудь. Он уставился в обращенное на север окно студии и засмотрелся на далекий шпиль Эмпайр-Стейт-билдинг, возвышающийся над зданиями офисов вдоль Пятой авеню.
– Тони, с тобой все в порядке? – Элли тронула его за руку.
– Наверное, всему виной шампанское, – предположил он. – К таким напиткам я не привык. Я из тех парней, что предпочитают «будвайзер»… Твоя дочь может это подтвердить.
Элли вопросительно подняла бровь.
– Вы со Скайлер… – начала она, осеклась и тихо добавила: – Понимаю, это не мое дело, но все-таки волнуюсь.
– Ты хочешь знать, подходим ли мы друг другу? – уточнил Тони. – Да, мы одно целое. – Тони указал на ее пустой бокал: – Хочешь еще шампанского?
Элли покачала головой:
– Спасибо, мне уже пора. С Элизой осталась миссис Шоу, а у нее сегодня назначен визит к дантисту. – Серьезно посмотрев на Тони, Элли продолжила: – Я хочу кое-что сказать тебе. Обычно я не даю советы даже своим пациентам. Моя задача – помогать людям самостоятельно находить решения. Но ради тебя я сделаю исключение. – Ее глаза напомнили Тони глаза Долана: их блеск ослеплял. – Тони, если ты любишь Скайлер, не дай ей уйти. Догони ее. Я же видела, каким становится ее лицо, стоит заговорить о тебе.
Тони пожал плечами:
– Наверное, мы действительно слишком разные.
– И ты в это веришь?
– В то, что мы разные? Конечно. – На минуту он задумался. – Но до сих пор это нас не останавливало.
– Значит, не должно остановить и сейчас. – Задержав взгляд на его лице, Элли ушла.
Тони провел в студии еще около часа, пока гости не начали расходиться. Лишь некоторые из них выглядели подавленными, и Тони хотелось встряхнуть их, хотя он сам был на грани слез. Тони почти слышал насмешливый, укоризненный голос Долана: «Старина, возьмись за ум!»
Сегодня Тони дежурил с полуночи до семи утра, но вдруг понял, что ему не терпится вскочить в седло и выехать на ночные улицы. На дежурстве он на время забудет о Скайлер. Ему придется всецело отдаться работе.
Но рано утром отнюдь не долг заставил Тони осадить коня перед голубым навесом над крыльцом здания на Парк-Уэст, где они со Скайлер впервые занимались любовью.
Спешившись, он завел Скотти на тротуар. Швейцар разинул рот, увидев, как Тони обматывает поводья вокруг алюминиевого столба, поддерживающего навес. Но когда Тони попросил его созвониться со Скайлер, парень пробудился к действию так стремительно, словно ему дали пинка.
– Если она дома, попросите ее спуститься в вестибюль, – добавил Тони.
Наверное, Скайлер спит. Швейцар разбудит ее, и она рассердится, особенно узнав, что ей надо тащиться вниз. Но Тони не мог бросить Скотта на произвол судьбы.
Через несколько минут заспанная Скайлер вышла из лифта. Поверх ночной рубашки она накинула бежевый плащ. Тони мысленно выругал себя. Скайлер явно встревожилась. А чего еще он ожидал, разбудив ее в такую рань?
– Тони, что случилось? – Она схватила его за руку и потянула к двум резным старинным креслам по обе стороны от мраморного стола.
– Я должен был увидеть тебя, вот и все, – ответил он.
– Ночью? Ты спятил? – Скайлер отшатнулась; ее лицо выразило недоверие и гнев.
Волосы Скайлер были встрепаны, глаза припухли, от нее пахло детской присыпкой. Тони знал, что сегодня их дочь находится у Элли, но тем не менее представил себе, как Скайлер спит, свернувшись клубком на кровати и прижимая к себе Элизу. У него дрогнуло сердце.
– Пожалуй, так, – отозвался он. – Наверное, я и вправду спятил, потому что постоянно думаю о тебе.
– Ради Бога, Тони, я недавно уснула…
Он сжал ее запястье.
– Прости, что разбудил тебя. Но раз уж мы заговорили об этом, разреши задать тебе несколько вопросов. Сколько ночей ты лежала без сна, глядя в потолок, хотя изнемогала от усталости и у тебя слипались глаза? Сколько раз просыпалась ранним утром, чувствуя себя так, будто кто-то припарковал у тебя на груди «лендровер» с работающим двигателем? Так вот, если худшая из твоих бед – знакомый, который вытаскивает тебя из постели в половине второго утра потому, что не может прожить без тебя и часа, считай, тебе крупно повезло.
Сонливость Скайлер как рукой сняло.
– Зачем начинать все заново? – с болью спросила она. – Чего ты от меня хочешь? – Это была мольба побежденного, отдающегося на милость победителя.
Еще немного, и Тони решил бы сдаться, но что-то мешало ему уйти.
– Я жду от тебя откровенности, – объяснил он. – Если ты не любишь меня, так и скажи, и таких разговоров больше не будет.
– Я же говорила, что…
– Да, ты уверяла, будто любишь меня. Но что это значит, черт возьми? Любовь бывает разной, Скайлер. Есть любовь-развлечение, после нее чувствуешь себя как после пары банок пива, – так бывает, когда тебя просто одолевает возбуждение и кто-нибудь оказывается рядом в нужную минуту. Но любовь пожилых супругов, подолгу сидящих на скамейках в парке, совсем другая. Как и любовь мужчины, который среди ночи разъезжает верхом по Центральному парку и думает только о женщине, спящей в доме напротив.
– О, Тони… – Глаза Скайлер наполнились слезами.
– Неужели ты ничего не понимаешь? Не видишь, сколько хорошего у нас впереди? Почему ты замечаешь только плохое?
– Кто-то же должен это замечать, – возразила она. – Посмотри на моих родителей: у них так много общего, а они почти не разговаривают. И на Пола с Элли: они очень любят друг друга, но чуть не развелись.
– Мы – это мы, а не они.
– Да, – согласилась Скайлер. – Послушай, давай на время перестанем встречаться. Я поговорю с Элли, ты сможешь навещать Элизу у нее дома. Только на время. Может, потом нам станет легче. Спокойной ночи, Тони. – Приглушенно всхлипнув, Скайлер бросилась прочь.
Глядя, как закрываются за ее спиной двери лифта, Тони почувствовал себя последним человеком на борту тонущего корабля.
Внезапно он понял, как должен поступить. Подойдя к швейцару, Тони спросил:
– Тебе приходилось иметь дело с лошадьми?
Парень решительно помотал головой.
– Мне известно только, что от них надо держаться подальше. – Он до смерти перепугался, что Тони попросит его присмотреть за Скотти.
Мысленно Тони выругал себя за нелепую затею. Оставлять Скотти на попечение швейцара нельзя ни в коем случае: алюминиевый столб не выдержит даже рывка привязанной к нему немецкой овчарки, не говоря уж о напуганном жеребце весом в тысячу фунтов.
– Здесь есть грузовой лифт? – осведомился Тони, выходя на крыльцо и отвязывая поводья Скотти.
Швейцар кивнул:
– В конце коридора, справа. Но вам понадобится ключ, – добавил он, не двинувшись с места.
Тони улыбнулся: очевидно, парень насмотрелся фильмов про полицейских. Только волшебные слова помогут ему получить ключ. Развеселившись, как ребенок, Тони распахнул куртку, показывая полицейский жетон, и рявкнул:
– Полиция! – По сути дела, он не солгал, к тому же пареньку недоставало развлечений.
Эффект превзошел его ожидания.
Уже через несколько минут, с ключом в руках, Тони завел коня в служебный лифт. Но едва двери захлопнулись, Скотти испуганно заплясал на месте. Тони покрепче сжал в руке поводья и начал успокаивать коня.
Лифт медленно полз вверх. Тони покрылся легкой испариной. За то время, пока эта старая развалина поднималась до двенадцатого этажа, можно было бы изобрести лекарство от дифтерии!
Наконец лифт остановился, двери разошлись. Старушка, несущая пакет к мусоропроводу, – наверное, из тех, кто лечится от бессонницы уборкой, – увидев Скотти, издала пронзительный вопль.
Выводя коня из лифта в служебный коридор, тянущийся вдоль всего фасада здания, Тони отсалютовал ей, подняв два пальца, и улыбнулся, представив, с каким волнением старушка расскажет о случившемся внукам.
– Полиция! – объявил он.
Копыта Скотти звонко клацали по бетонному полу.
Тони постучал в дверь квартиры Скайлер. Прошла минута, прежде чем в замке звякнул ключ.
Скайлер застыла на пороге, переводя изумленный взгляд с Тони на жеребца. Наконец она потрясенно выговорила:
– Ты совсем свихнулся?
Она уже сняла плащ и стояла спиной к свету. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки просвечивали очертания ее тела. У Тони дрогнули колени.
– Понимаю, ты не вызывала полицию, – откликнулся он.
– Я пожалуюсь в отдел найма квартир, – пригрозила Скайлер и покраснела. – Это нарушение правил.
– Ты забываешь, что я полицейский.
– Ты… ты… – Она умолкла.
Тони спокойно обмотал поводья вокруг дверной ручки и заключил Скайлер в объятия. Она пыталась сопротивляться, но вскоре уступила, и соблазнительные контуры, которыми Тони любовался всего минуту назад, стали осязаемым теплым и упругим телом, прижавшимся к нему, пробуждающим жар в его чреслах.
Целуя Скайлер, чувствуя, какие у нее податливые и влажные губы, Тони краем глаза заметил старуху в конце коридора. Она уставилась на них разинув рот.
Внезапно Скайлер вырвалась и разразилась слезами.
– Все хорошо, – прошептал Тони, снова прижимая ее к себе. Скайлер уткнулась лицом ему в грудь. – Все уладится…
– Почему ты в этом так уверен? – всхлипнула она.
– Потому что все зависит от нас. – Он коснулся влажной щеки Скайлер, надеясь немного приободрить ее. – Надеюсь, ты все-таки пригласишь меня войти?
– А ты забыл, что случилось, когда я в прошлый раз пригласила тебя сюда?
– Я все помню: у нас появился ребенок – маленькая прелестная девочка.
Скайлер заложила за ухо прядь волос. А потом на ее лице заиграла улыбка, которой так ждал Тони.
– Похоже, нам обоим свойственно ставить телегу впереди лошади, – засмеялась она.
Тони оглянулся на коня и усмехнулся:
– Телеги я не вижу.
– И что это означает?
– Что нам с тобой давно пора пожениться.
Она вздохнула:
– О, Тони… неужели тебе еще не надоело делать мне предложения?
– Я надеялся, что когда-нибудь тебе надоест их слушать и ты согласишься.
– Этого ты и добивался?
– Ну что я могу сказать? Я не из тех, кто сдается без борьбы.
– И я тоже, – заверила его Скайлер.
Они стояли, молча глядя друг на друга через порог, пока Скотти не начал нетерпеливо фыркать.
Тони вздохнул.
– Так я могу войти? Или…
Скайлер медлила с ответом ровно столько, чтобы заставить его и без того бьющееся сердце заколотиться еще сильнее. А потом, улыбаясь, приоткрыла дверь пошире, впуская коня и его хозяина – полицейского, умеющего разбираться в людях.
Глава 21
Кейт приводила в порядок антикварную мебель – на этот раз маленький, но изящный пемброкский стол, купленный на аукционе в Мэне. От красок и лаков у Кейт слезились глаза, щекотало в носу, лак уже проел несколько дыр в ее резиновых перчатках. Но более всего Кейт терзала мысль, что Леонардо с радостью взялся бы за эту работу, а она, должно быть, спятила, решив заняться ею сама.
«Значит, вот как ты представляешь себе искупление грехов? Неужели ты полагаешь, что самобичевание поможет тебе вернуть Скайлер?»
Вздор! Она просто делает свое дело. В последнее время Леонард часто жаловался на обострение артрита, вот Кейт и решила не перегружать его. Вообще-то эту работу она могла бы поручить кому-нибудь другому. К примеру, Миранде. Кейт представила себе подругу с телефонной трубкой в руке, набирающей номера элегантно подпиленными и покрытыми лаком ногтями. Но если бы Миранда нашла Кейт помощников, у нее не было бы предлога избежать вечера наедине с Уиллом…
Присев на корточки, Кейт оглядела свое творение. Она почти закончила со столешницей, смыла мутный слой лака, под которым обнаружился теплый золотистый глянец. Этот стол – настоящая находка, к тому же приобретен за бесценок. Так почему бы не порадоваться? Несколько лет назад от такой удачи Кейт пришла бы в восторг.
«Потому, – ответила она себе, – что трудно восторгаться, когда у тебя отняли самое дорогое».
Исчезли мутные наслоения лжи и недомолвок. Исчезло опасение, что когда-нибудь она все-таки встретится с Элли. Ночные кошмары Кейт уже стали реальностью, но она выжила. Исчезло раздражение, которое в последние месяцы вызывал у нее Уилл. Как и многие мужчины, в работе он проявлял стойкость и компетентность, а в преддверии семейных кризисов становился вялым и аморфным.
Час назад Кейт оставила мужа в его любимом шезлонге в маленькой гостиной, с портфелем у ног. Он углубился в юридические документы по новому проекту – многомиллионной застройке четырнадцати акров набережной в Хобокене, обещавшей положить конец финансовому кризису компании. Уиллу полагалось бы сиять от радости, но он казался почти больным, постоянно устремлял взгляд в никуда.
– Поеду в магазин, поработаю, – сказала ему Кейт. – Если захочешь есть – в духовке стоит запеканка. Подогрей ее в микроволновке.
Уилл посмотрел на жену отрешенным взглядом.
– Конечно… Прекрасно. – И, словно вспомнив, что супругам полагается ужинать вместе, спросил: – А разве ты не вернешься к ужину?
– Наверное, нет. – Кейт охватила досада, вскоре сменившаяся печалью.
Она по-прежнему любила Уилла – по крайней мере считала, что любит. Их соединяла долгая и запутанная история, связанная с любовью к дочери, и жизнь, которую они создали для себя. Но если прежде любовь Кейт была капризной, даже требовательной, то теперь стала нежной, почти материнской. В последнее время Уилл все чаще казался Кейт ребенком, нуждающимся в ее опеке.
– Ну, я поехала, – с притворной бодростью заключила она. – Позвони мне, если… – Кейт умолкла.
«Позвони мне, если узнаешь что-нибудь про Скайлер. Не заставляй меня томиться в неизвестности, гадая, простила ли она нас».
– …если что-нибудь случится, – после паузы закончила она.
К счастью, Уилл все понял и кивнул. Кейт не сомневалась: муж тоже страдает.
И вот теперь она стояла на коленях на заляпанном лаком коврике в маленькой рабочей комнате позади магазина, вдыхая пары – скорее всего канцерогенные и, уж во всяком случае, наносящие вред озоновому слою.
«Жизнь продолжается, – напомнила себе Кейт. – Но не так, как прежде».
Значит, ей придется привыкнуть к переменам. Приучить себя не хвататься за трубку всякий раз, когда звонит телефон, не думать, что сейчас услышит голос дочери. Перестать листать альбомы с фотографиями дочери. Скайлер в пять лет, на своем новом пони. Скайлер после Хэмптонских состязаний, со своей первой голубой лентой. Скайлер в мантии и шапочке на выпускной церемонии в Принстоне…
Господи, свыкнется ли она когда-нибудь с мыслью, что ее дочь и внучка где-то рядом, но увидеться с ними невозможно? Скайлер не отвечала на звонки Кейт, а когда та случайно застала ее дома, говорила холодно и отчужденно.
«Но ведь Элли пережила это, – напомнила себе Кейт. – А теперь и тебе предстоит узнать, каково ей было. Ты получила именно то, что заслужила».
Но почему ей так больно? В отчаянии Кейт сорвала перчатки и рывком повесила их на крючок. Но когда она поднялась, ее бедро пронзила жгучая боль. Кейт зашаталась, боясь потерять сознание. Перед ее глазами закружились разноцветные пятна, комната будто сжалась, словно она смотрела на нее в бинокль. Покачнувшись, Кейт схватилась за викторианский чайный сундучок.
Постепенно комната обрела прежние размеры, но зрение осталось затуманенным. Кейт поднесла руки к лицу и обнаружила, что оно мокрое. Черт… ведь она пообещала себе, поклялась, что слез больше не будет! Плакать – это так… стыдно. И бесполезно. Слезами Скайлер не вернуть. Они ничего не изменят.
Кейт осторожно пошарила рукой над сосновым верстаком, к которому прислонила трость. Надо немного отдохнуть, а потом отправиться домой.
От пронзительного звона колокольчика на двери Кейт вздрогнула, выпрямилась и уронила трость. Кто же это в столь поздний час? В такое время служба доставки не работает…
Расстояние до входной двери вдруг показалось ей неизмеримо огромным, а сам магазин – лабиринтом громоздких предметов, острых углов и выступающих ножек, о которые немудрено споткнуться. Сквозь овальное стекло в двери Кейт разглядела стройную фигурку в подпоясанном плаще, почти скрытую в тени.
У Кейт дрогнуло сердце. Она узнала бы Скайлер всегда – по манере держаться, по привычке переносить тяжесть тела на одну ногу и опускать одно плечо.
Забыв о боли, Кейт почти бегом бросилась к двери и дернула старую щеколду, ударившись о нее ладонью.
– Скайлер! – Она едва сдерживала рвущуюся наружу радость.
Скайлер вошла и поцеловала Кейт в щеку. Это был обычный ритуал, ничего более. Кейт стояла перед дочерью, изнывая от желания обнять ее, но не позволяя себе этого.
В последний раз они разговаривали два месяца назад, с тех пор воспоминания о весне уже потускнели в памяти. Гиацинты распустились и отцвели, увяли нарциссы. Розы начинали цвести, в плодовом саду появились первые зеленые завязи. Любимая кобыла Дункана, Тилли, могла ожеребиться со дня на день.
Кейт помнила, как в детстве, в преддверии рождения жеребенка, Скайлер каждый день торопилась домой из школы, как нетерпеливо выскакивала из автобуса; портфель бил ее по бедру, а волосы разлетались, точно ленты, привязанные к майскому шесту. Кейт отдала бы все, лишь бы заново прожить эти годы, лишь бы дочь снова была с ней и позволяла любить ее!
Взглянув на часы, Кейт увидела, что уже около девяти. Она и не подозревала, что уже так поздно. В эти дни она совсем перестала следить за временем.
– Хочешь чаю? – спросила она Скайлер.
Та кивнула:
– Чай был бы кстати.
Кейт повела Скайлер в заднее помещение лавки, в угол за письменным столом, где держала электрический чайник, а в шкафчике с двумя отделениями – коробки с чаем и пакеты с сахаром. Наполняя чайник водой, Кейт радовалась, что ей есть чем заняться.
Словно не желая устраиваться надолго, Скайлер примостилась на обитом подлокотнике кресла, терпеливо наблюдая за матерью и ожидая, когда та перестанет суетиться.
Наконец Кейт не выдержала:
– Как я рада видеть тебя! Ты не представляешь себе, как я скучала!
Скайлер промолчала.
Лучась радостью, Кейт говорила:
– Только теперь я начинаю понимать, что ты думаешь обо мне. Но поверь: за все, в чем ты меня винишь, я уже не раз упрекала себя. И самое страшное – то, что мне нет оправдания. Мне нечем искупить вину перед тобой… и перед Элли. Но я очень сожалею о случившемся.
– Зачем ты говоришь мне все это? Ты могла бы и дальше хранить свою тайну.
Тот же вопрос Кейт задавала себя вновь и вновь, но ответ по-прежнему ускользал от нее.
– Все эти годы я боялась того, что случится, если я во всем признаюсь… но теперь мне страшно думать о том, что произошло бы, если бы я сохранила тайну.
– Произошло с Элли?
Боль в бедре заставила Кейт опуститься на стул.
– Со мной. Если бы Элли вышла из зала суда, ни о чем не узнав, я не прожила бы и секунды.
– А папа? Он разделяет твои чувства?
Кейт промолчала. Оправдывать мужа она не собиралась, но по лицу Скайлер видела: в этом нет необходимости. Скайлер любила отца, однако это не мешало ей обвинять его.
«Пожалуй, я могу у нее кое-чему научиться, – подумала Кейт. – Например, видеть Уилла таким, каков он есть, и любить его, несмотря на все недостатки».
Чайник закипел. Кейт с трудом поднялась на ноги и разлила кипяток по двум чашкам. Стоя спиной к дочери, она с притворной беспечностью спросила:
– А как Элиза? Наверное, уже совсем большая? – Кейт протянула Скайлер дымящуюся чашку и добавила: – Дети ведь так быстро растут.
Скайлер оживилась:
– Элиза уже встает на четвереньки. Знаешь, так забавно наблюдать за ней! От натуги у нее краснеет личико.
– Скоро она научится ползать.
– Уже пытается. Но чаще просто ерзает на животе. Тони прозвал ее ящеркой. Посмотрела бы ты на нее!
«Только об этом я и мечтаю», – мысленно отозвалась Кейт.
– А вы с Тони?.. – начала она и умолкла. От мужа Кейт слышала, что Скайлер и Тони объявили о помолвке, но не решалась расспрашивать об этом.
– Мы еще не назначили дату, – нехотя ответила Скайлер.
«А может, ты просто не хочешь приглашать меня на свадьбу?» – в отчаянии подумала Кейт.
– Еще успеете, – сказала она. – По-моему, это замечательно.
– Правда? – Голос Скайлер звучал так, словно она сомневалась в прочности будущего брака.
– Разумеется.
– И ты не осуждаешь нас?
– С какой стати?
– Ну, ты же понимаешь…
– Потому что Тони – человек «не нашего круга»? – Кейт покачала головой. – Скайлер, поверь, любовь и уважение важнее всего. Конечно, лучше, если у мужа и жены много общего, но это еще не гарантия счастья. Если ты любишь этого человека, а он любит тебя, значит, у вас все будет хорошо.
Скайлер вздохнула:
– Надеюсь.
– В любом браке отношения складываются сложно. Мы с твоим отцом почти не ссорились – не было причин. Мы соглашались друг с другом во всем. Но теперь я думаю: было бы лучше, если бы мы все-таки иногда спорили. Тогда раны не нагнаивались бы. Мы научились бы быть откровенными друг с другом.
– Ты опять говоришь про Элли?
– Не только про нее.
Кейт попыталась отпить чаю, но ее рука дрожала и кипяток выплеснулся ей на пальцы. Она отставила чашку и поднесла ладонь к щеке, едва сдерживая слезы.
– Мама…
Услышав это слово, Кейт вздрогнула и выпрямилась. Она вздернула подбородок и замерла. Скайлер глубоко вздохнула:
– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя, но дело в том, что… я все понимаю. Будь я на твоем месте, случись что-нибудь с Элизой… я поступила бы так же, как ты.
– Самые тяжкие преступления мы совершаем во имя любви. – Слеза покатилась по щеке Кейт.
– Бывает и гораздо хуже, – возразила Скайлер. – Я могла бы вырасти, не зная любви, без матери, на которую всегда можно положиться… Это было бы страшнее всего.
Кейт не осмеливалась дышать, не шевелилась, чтобы не развеять чары. Она с благоговением смотрела на приемную дочь, которую воспитала, любя как родную. «Ты принадлежишь Элли, – думала Кейт, – но в тебе есть и кое-что от меня. Потому что я люблю тебя всей душой». —
Наконец Кейт перевела дыхание.
– Вы с Тони обязательно должны поужинать с нами на следующей неделе, – сказала она и осторожно добавила: – Я хотела бы познакомиться с ним… и с Элизой.
– Может, в четверг? Она пробудет у меня всю ночь, – откликнулась Скайлер и потупилась. А потом произнесла слова, которые никак не давались самой Кейт: – Ведь она и твоя внучка.
Кейт отпила чаю, поставила чашку на стол и еле слышно призналась:
– Я с самого начала относилась к ней как к внучке.
