Текст книги "Сад лжи. Книга первая"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
Роза не смогла удержаться от смеха. Клер именнотакова! Мария права. Но плохо говорить о ближнем своем у порога „Святых мучеников" стыдно.
– Конечно, передам, – пообещала Роза.
Поцеловав Марию в холодную щеку, она помахала Питу.
Сердце ее разрывалось между желанием обнять сестру и одновременно задушить ее!
Надо же, взваливать на нее еще и необходимость прощаться с Клер. Как будто у нее своих забот не хватает! „Бедняжка! – злорадно подумала она о своей сестре. – Святая беззащитная Клер!"
Выйдя из церкви, та сощурилась от яркого света – совсем как маленькая девочка. Капризные губки округлились в гримасу разочарования, когда Клер увидела, что Мария уже уехала.
– Она не могла ждать, – объяснила Роза отсутствие сестры. – Им с Питом надо было куда-то спешить.
– Это я запоздала, – великодушно согласилась Клер. – Так что вся вина моя. Отец Донахью и я увлеклись разговором и совершенно забыли о времени. У нас с ним вышел небольшой спор. Святой отец полагает, что Ватиканский Совет Папы Павла может лишь повредить церкви. Я так сначала не думала, но, наверное, отец Донахью прав…
Роза почувствовала раздражение. Да что же это такое! Клер даже на собственном мнении и то настоять не способна! Лучше бы ей накрахмалить не апостольник, а позвоночник, чтобы она ни перед кем не гнула спину.
Роза взглянула на часы.
– Послушай! До твоего автобуса еще порядком времени. Почему бы тебе не забежать к нам? Нонни будет рада снова увидеть тебя дома.
– Нонни, конечно, – кивнула, соглашаясь, Клер. – Знаешь, Роза, я каждый день возношу молитву за ее здоровье. И еще, я договорилась с отцом Логлином, чтобы он включил ее в свою ежедневную заздравную проповедь.
Во рту у Розы сделалось противно. Так бывает, когда переешь сладкого. Конечно, Клер легко: произнесла себе молитву с четками – и все. Роза почти услышала нежное постукивание костяшек. Стать на колени в прохладной тишине храма, обратиться к Богу – и все твои печали исчезнут одна за другой. А другие пусть себе вкалывают…
Все больше распаляясь, Роза стала молча спускаться по ступеням лестницы. Потом зашагала по тротуару, не оборачиваясь, не глядя, идет ли следом Клер. Ей было наплевать.
Но тут над ее ухом прозвучал голос сестры:
– С тобою Бог, Роза! – произнесла Клер, запыхавшись, выпуская изо рта белое облачко, совсем как Святой Дух. – Он слышит твои молитвы. Он не забудет тебя.
И тут у Розы возникло неудержимое желание развернуться и влепить сестре увесистую оплеуху.
– Ты не слыхала, что случилось с Бадди Мендозой?
Бадди когда-то жил по соседству с ними и был одним из закадычных дружков Брайана.
Розоватое от холода лицо Клер покраснело, как будто Роза на самом деле влепила ей пощечину. Все знали, что Клер одно время была влюблена в него, но потом об этом пронюхала Нонни и положила этому конец.
– Бадди? Он… пошел в армию… по-моему.
– Да. Был во Вьетнаме. В прошлом месяце его прислали домой… то, что от него осталось. Лицо, мне говорили, совсем разворочено. Поврежден мозг. Его подключили к аппаратам и пока поддерживают ему жизнь.
Роза услышала резкий всхлип и увидела, как Клер осеняет себя крестным знамением. Ей тут же стало стыдно. Чувство невыносимой вины заставило ее зажмуриться. Какой же она становится отвратительной! Гадкой злюкой, совсем как Нонни.
И вот они уже шагают вместе. Проходят мимо прачечной, где она каждую субботу стирает перепачканные Ноннины простыни. Рядом косметический салон „Ева" с пыльными растениями в витрине – сюда она иногда приводит Нонни, пока в соседней прачечной в больших синих барабанах досушивается их белье, чтобы ей помыли голову и уложили волосы.
„Господи, – беззвучно молится она, – избавь меня от зла!"
Так же молча они поворачивают мощеным проездом, ведущим к их дому, и входят в темное парадное, остро пахнущее хвойной дезинфекцией.
Поднимаясь по бесконечным ступеням, Роза, как всегда, представляет себе: Нонни мертва или ее хватил новый удар. На мгновение ее охватывает головокружительная надежда, тут же сменяющаяся глубочайшим стыдом. Как может она желать,чтобы ее бабушка умерла?!
Открыв замок, Роза придержала дверь, чтобы Клер могла войти.
Неожиданно послышался пронзительный крик. Кричала Клер – голос был визгливым, протяжным.
Оттолкнув сестру, Роза бросилась в гостиную. Темно, единственное освещение – призрачное мерцание телеэкрана. А запах! Вонь, как в забитом дерьмом туалете.
„Матерь Божья! Что же тут?.."
И тут она увидела, что же именно. Нонни лежала ничком, распластанная на дорожке, по диагонали пересекающей ковер; полы ее розового стеганого халата задрались, обнажив белые, тонкие, как спички, ноги. Умерла? Господи, только бы не это! Ведь тогда она была бы виновата,потому что пожелала этого. Встав на колени, Роза схватила запястье Нонни: одна кость, кожа дряблая, скользкая.
Но вот Нонни заворочалась, из груди вырвался слабый стон. Отвратительная вонь усилилась, и Розу чуть не стошнило.
„О Господи, – с трудом сглотнув, подумала Роза, – она, значит, не добралась до туалета и сходила под себя. Должно быть, упала, когда спешила туда. Черт бы побрал эту миссис Слатски. Ушла и бросила Нонни одну".
Телевизор вдруг врубился на полную мощность, как будто кто-то до отказа повернул регулятор громкости. Роза почувствовала, как голова у нее раскалывается. Очередная дурацкая викторина. Какая-то баба в шкуре шимпанзе скачет по сцене, визжа от радости, что она выиграла холодильник.
Розе захотелось самой завизжать. Или истерически расхохотаться.
А вот еенаграда! Поганая старуха, лежащая в собственном дерьме. Вот ее приз!
Резко повернувшись, Роза обратилась к сестре:
– Помоги мне ее поднять.
Но Клер не сдвинулась с места. Молча стояла и перебирала четки. Глаза голубые и ничего не видящие. Круглое лицо с детскими чертами застыло в немом отвращении.
– Клер!
– Ты что… считаешь, нам ее надо перенести? – встревоженно пролепетала Клер. – А вдруг что-то сломано?
Нонни снова зашевелилась: похоже, она пыталась сесть. Схватив под мышки, Розе удалось поднять старуху. Правда, она была не слишком тяжелая – все равно что ворох сухих листьев, подопревших снизу. Из провалившегося рта текут слюни. Это Нонни боролась с клокотавшими в ее горле звуками, пытаясь оформить их в слова.
„Чертова Клер с ее дурацкими четками! Так и не помогла!"
Гнев душил Розу, придавал ей силы. Поддерживая Нонни, она кое-как дотащила ее до ванной комнаты. В конце концов ей удалось стащить с Нонни перепачканный халат и посадить старуху в ванну. Она открыла краны и вытащила из шкафчика мочалку. Теперь предстояла самая грязная работа – мыть бабку.
„Только не думать, – приказала она себе. – Когда думаешь, еще хуже".
Розе представился гигантский шприц, наполненный новокаином. Вколоть его и отключиться. Ничего не чувствовать. Можно будет делать все чисто механически, а мыслями унестись далеко-далеко отсюда.
К Брайану. Сегодня вечером. Они договаривались провести его вместе, и ничто не должно помешать свиданию. Даже если миссис Слатски не сумеет прийти.
Брайан говорил, что ему нужно кое-что с ней обсудить. Это крайне важно. Господи, пусть он скажет, что не может больше ждать. Что мы поженимся прямо сейчас, а не через год. Я больше не могу без него.
Ужасный звук прервал Розины мечтания, возвратив ее на землю.
– Гарагх-х-х-х-х…
Это Нонни силилась что-то сказать. Роза почувствовала брызги старухиной слюны на своей щеке. Выцветшие голубые глаза Нонни бешено вращались, указывая на дверь.
– Га-а-а-а-ра-а-ггг-х-х-х…
Наконец до Розы дошло. Клер. Нонни хочет видеть Клер.
Роза поглядела на бабкино высохшее, обтянутое серовато-белой кожей тело, беспомощно трепыхающееся в грязной зловонной воде. И почувствовала, что ее как бы ударили под дых.
Нонни плевать, что Роза надрывается, таская ее по квартире, ежедневно занимается ее кормежкой и… таким вот мытьем, как сегодня.
А ей подай Клер!
Кстати, где этачертова Клер?
Обернувшись, Роза увидела, что сестра стоит на коленях на том самом месте, где упала Нонни. Губы Клер беззвучно шевелились.
Гнев, охвативший Розу, на этот раз был подобен порыву ветра: он промчался через ее мозг, огнем обжег сердце. Ей хотелось ударить сестру, чтобы она упала!
Но порыв гнева угас столь же быстро, как и возник.
– Она хочет тебя видеть, – устало произнесла она, не имея сил начинать спор с Клер и плюхаясь на диван: полиэтиленовый чехол печально вздохнул.
Заморгав, сестра улыбнулась – ну прямо очнувшийся ото сна безгрешный младенец.
– Да-да, конечно… – проговорила Клер, поднимаясь с колен и одергивая платье.
Она беззвучно вышла из комнаты в своих ботинках на толстой резиновой подошве.
„Думай о Брайане!" – приказала себе Роза, опуская голову на сцепленные руки, из последних сил пытаясь отодвинуть от себя и тошнотворные запахи, и дикий смех, раздававшийся с телевизионного экрана.
* * *
Казалось, Роза плывет над городом.
Где-то далеко внизу остались и Нонни, и вся их чертова квартира на К-авеню. Осталось все то, что причиняет ей боль и страдания.
На самом деле она лежит в кровати – в теплом углублении, образованном их сплетенными под одеялом телами. И словно колышется на сладких волнах, посылаемых ритмическими ударами сердца Брайана. Как ей покойно! Как безопасно!
Брайан! Прекрасный Брайан! Ее любовник. Как странно и непривычно было думать о нем так – тогда, в самом начале. Какая это была радость – первая встреча с ним! А какой стыд она испытала! Ее прямо мутило. На глазах сами собой выступили слезы. А Брайан? Боже, до чего он был опечален, как боялся, что сделал ей больно! Она успокаивала его, а он – ее. И вот, сами того не замечая, они снова занялись любовью.
Девять лет. С тех пор прошло целых девять лет! Матерь Божья, неужели так много?
С того дня Роза перестала исповедоваться в церкви. Что толку было ходить туда? Говорить Богу, что ты жалеешь о случившемся, когда в глубине души знаешь: все равно будешь делать то же. Да и как можно остановиться? Любовь к Брайану – это единственное, что помогает ей жить!
Оставалось лишь надеяться, что Господь с Его бесконечной милостью сумеет понять и простить ее.
Она слегка подвинулась, чтобы лучше видеть лицо Брайана. Приподнявшись на локте, она посмотрела в окно поверх его плеча. На улице горел фонарь, и его свет создавал волшебное кольцо из тумана, прорезаемого хлопьями снега, который островками покрывал зелень спортивного поля за их домом. А справа, как всегда, нависала темная тень Батлеровской библиотеки.
Сколько раз лежала она вот так в его комнате общежития „Хартли Холл", глядя в окно второго этажа. Лежала и думала: когда же наконец им не надо будет урывать минуты, чтобы быть вместе?
„Скоро, – пообещала она себе, – скоро мы будем вместе. В самом крайнем случае – через год. И тогда все изменится! Как мы и мечтали. И если уж столько времени пришлось ждать, то еще немного – это нетрудно".
…Взгляд ее вернулся в комнату. Собственно, это даже не комната, а каморка. Большой встроенный шкаф. Вдоль испещренных следами чертежных кнопок стен тянутся деревянные и металлические полки, доверху заставленные книгами. Сколько раз она мечтала, что когда-нибудь у нее будет время их все прочесть! Хемингуэй, Фолкнер, Фитцджеральд, Джойс, Бодлер… В углу, на изрезанном дубовом столе – старенький „ундервуд", рядом из коробки торчат отпечатанные страницы. Страницы романа, который Брайан начал писать еще до того, как погрузился в свой диплом.
Она прочла его, и ей понравилось. Даже очень. Гордость за Брайана так и распирала ее, согревала сердце. И какое значение имеет, что матрац продавлен, а у них с Брайаном нет за душой и цента. В один прекрасный день он станет знаменитым. В этом нет ни малейшего сомнения. И его книги будут наверняка стоять на таких же вот полках в студенческих общежитиях рядом с книгами Джойса и Фолкнера.
Она принялась внимательно изучать лицо Брайана: в тусклом свете, проникающем с улицы, оно, казалось, состояло из одних плоскостей и впадин. На лбу и переносице поблескивали капельки пота. Она слизнула одну с виска, ощутив на кончике языка солоноватый вкус.
– М-м-м! Так бы и съела тебя всего! – шепнула Роза, нежно потеревшись носом о шею Брайана. – Только вот что я потом стану делать, когда от тебя ничего не останется?
– Роза… – Брайан неожиданно сел, сбросив одеяло на пол, так что ей тут же стало холодно. – Я все время забываю тебе рассказать одну вещь… Хотя должен был бы сделать это до того, как… – Он отвел взгляд: его гордый профиль резко выделялся на фоне окна. – Господи Иисусе! До чего мне это ненавистно. Право, не знаю, как к этому приступить…
Задрожав, Роза обняла себя руками, прижав локти к животу. Что-то тут не то! Чутье ее не обманывает. Она почувствовала неладное еще раньше, когда он пришел к ней в последний раз. Его движения были непривычно яростными: похоже, он хотел причинить ей боль.
– Что случилось, Брай? – Она тоже села, завернувшись в пододеяльник, словно защищая себя от известия, которое наверняка будет плохим.
– Мне бы надо было рассказать тебе об этом еще до того, как… Но понимаешь, когда я тебя вижу, то забываю обо всем на свете. И единственное мое желание – обнять тебя покрепче и привести сюда.
Роза нервно рассмеялась:
– Знаю. Мечта каждого сопливого мальчишки, который, как ты, прислуживал у алтаря. Мечта о чистенькой девочке-католичке. Наверное, ею разбавляют святую воду, чтобы вызвать половое возбуждение. Ее, эту воду, надо было бы разливать по флакончикам – вместо духов. „О-де Ватикан". Как, по-твоему, Папа бы разрешил? – Она все говорила и говорила, чтобы не слышать того, что предстояло услышать. – Господи! Ты помнишь эти страшные муки совести, которые я испытывала? О, как хорошо я представляю себе состояние мучеников, надевших власяницу…
– Роза. Призывная лотерея. Выпал мой номер.
Его слова прозвучали, как удар чугунного шара, которым ломают каменную стену дома. Глухой шум в ушах никак не хотел стихать.
– Невозможно!
Но произнося это, она уже чувствовала, как сжались ее мышцы и холодные капли побежали по спине.
– Но так случилось.
– Нет!
Шум в ушах перешел в тревожный набат. Голова раскалывалась от нестерпимого гула.
– Ты должен им сказать. Это ошибка. Кто-то нажал в компьютере не ту кнопку. Тебя никто не может обязать. Ты имеешь право на отсрочку. Они не могут тебя взять. Господи, Брайан! Вика Лючеззи убиливо Вьетнаме! А бедняга Бадди… – договорить она так и не смогла.
– Ну не всех же… – начал он, но она зажала уши руками.
– Нет! Нет! – продолжала твердить Роза. – Не ты! Только не ты, Брайан!
Она слышала, как ее голос переходит в крик. Но шел он откуда-то извне. Как будто сирена „скорой", доносящаяся с улицы.
– Роза. Не преувеличивай… – Брайан попытался обнять ее, но она отстранилась, вся сжавшись: если позволить – это будет означать признание страшной реальности.
– Тебя не могут заставить, – повторила она, стараясь говорить как можно спокойнее. – У тебя отсрочка.
– Постой, Роза. На прошлой неделе я получил повестку. Меня просили явиться на медицинскую комиссию. Я не стал тебе говорить. Ведь могло оказаться, что у меня какой-нибудь там шум в сердце или еще что-то, из-за чего меня признали бы не годным к военной службе. Но сегодня я получил ответ. Здоровье в полном ажуре. На следующей неделе мне велено прибыть в Форт Дикс для прохождения первичной военной подготовки…
В голове у Розы, как в приемнике, что-то гудело и потрескивало. Потом она словно поймала шестичасовые новости с их кошмарными известиями. И тут же воочию увидела своего Брайана, лежащего на рисовом поле, – комбинезон пропитан кровью, которая алыми кругами растекается по вспененной поверхности воды, заполнившей воронку.
„Нет, Господи! Нет!" – беззвучно молят ее губы.
Усилием воли она заставляет себя прогнать страшное видение.
Но ее воля оказывается бессильной против охватившего тело озноба: кажется, вместо крови сердце гонит по жилам ледяную воду.
Этот страшный холод – реальность, а не плод ее больного воображения.
Как реальность и то, что Брайан отправится во Вьетнам. Туда, где в него будут стрелять. Где его могут ранить или даже убить!
– НЕТ! – кричит Роза, вскакивая с постели.
– Роза… – Брайан умоляюще протягивает к ней руки.
Но она не отвечает на его мольбу.
Будь он проклят! Скорей всего он сам этого хочет. Тоже мне герой дерьмовый выискался!
– Канада! – начинает она уговаривать Брайана. – Помнишь Рори Уокера? Он уехал в Канаду. Кажется, в Монреаль. Или в Торонто. Ты тоже это можешь. Уезжай. Я поеду с тобой.
Руки Брайана падают, как две плети. Его тень л ожится на плетеную циновку с травяным узором, на которой она стоит, и вот-вот дотянется до нее. Тень, как черная провозвестница смерти. Роза не в силах унять дрожь – такое чувство, что у нее подскочила температура. Горячая волна давит сзади на глаза; в висках стучит, как будто по кости изнутри бьют молотком.
– Рори в бегах, – отвечает он тихо. – Он не может ни вернуться, ни даже навестить семью. Его сразу же арестуют…
– Хорошо. Есть другие способы. Например, невозможность идти в армию по религиозным соображениям.
– Ты ведь знаешь моего старика, Роза. Это бы его убило на месте. Он высаживался во вторую мировую войну в Анцио, дошел с боями до самых Альп. Мой дед служил в армии в первую мировую, был ранен под Верденом. У него в верхнем ящике стола, в самом дальнем конце, всегда хранилась бархатная коробочка, – голос Брайана потеплел. – Знаешь, он не показывал мне, что там лежит. И вот как-то – мне тогда было лет одиннадцать, по-моему, мы с Кирком играли в солдатиков на пустыре за его магазином – подзывает нас к себе, заводит в дом и показывает. Бронзовая Звезда. Говорит, теперь, может, мы поймем, что это такое, ведь уже не маленькие. То есть поймем, что это для него значит. И еще, люди, что думают, будто война – это геройство, ордена и прочее в том же духе, так у них вата в голове вместо мозгов. Драться на войне страшно, но необходимо. Все равно, говорит, что огонь тушить, пока пожар не вышел из-под контроля. Только хвастаться тут особенно нечем. Ты просто пошел и сделал свое дело. Вот и все.
– Но ты не он. Твой дед был другим человеком, – упрямо возразила она. – И война сейчас другая. Никто даже не знает, зачем мы ее ведем.
Брайан вскинул на нее глаза. Теперь в них – этого нельзя было не заметить – горела ясная решимость.
– Может, так оно и есть. Но все равно туда посылают наших парней. И среди них тех, с кем мы вместе росли. Вик, и Бадди, и Гас Шоу. А это кое-чтозначит. Не знаю точно что, но тем не менее. И еще я знаю наверняка: если мне удастся увильнуть, то выпадет чей-то другой номер. И этот кто-то другой, может статься, сгорит в том огне, который я должен был погасить. – Он помолчал и тихо произнес: – Я много об этом думал. Еще до повестки. Просто не рассказывал тебе, каким чувствовал себя виноватым, что год за годом мне давали отсрочку. Не рассказывал, потому что понимал: тебя это огорчит. Но сейчас…
Она подумала о „Зеленых беретах" Джона Уэйна. Обо всех этих разговорах насчет чести и долга. На самом деле его парни просто любили палить из своих пушек. А как же Брайан? Нет, тут другое. Он действительно верит в то, о чем говорит. Господи! Как же она не догадывалась?
На память ей пришло давнее, казалось, напрочь забытое. Пятый класс. Брайан выходит из школы – кисти рук у него опухшие, все в красных рубцах. Брат Джозеф всыпал ему дюжину ударов линейкой.
– За что? – спросила она его тогда, объятая настоящим ужасом. – Что ты сделал, чтобы он так тебя наказал?
– Ничего, – ответил он, по своему обыкновению пожав плечами. – Я тут вообще ни при чем. Это все Дули. Разбил окно в доме приходского священника. Не нарочно. Но у него и так неприятности с братом Джозефом. Понятно, что ему бы брат всыпал раз в десять больше.
„Брайан, Брайан! Если бы я могла, то пошла бы вместо тебя! – подумала Роза. – Потому что если с тобой что-нибудь случится, я тоже умру".
Она опустилась на колени, не обращая внимания на то, как больно колется джутовая трава, украшающая циновку. У нее болел живот, ломило все тело. Словно ее избили.
Боже, какая же она была глупая, когда боялась, что кто-то разлучит ее с Брайаном.
Никто не разлучил. Это он сам решил. Решил так же твердо, как если бы пошел в центр, где принимают добровольцев, и записался сам.
Итак, он от нее уходит!
И тут ее окатила волна гнева.
Вскочив на ноги, Роза схватила первое, что подвернулось ей под руку – стоявшую на тумбочке копилку, куда бросали мелкие монеты. Она швырнула копилку об стену. Монеты со звоном разлетелись в разные стороны, отскакивая от мебели и дребезжа по полу.
„СУКИН ТЫ СЫН! ЕСЛИ ТЕБЯ УБЬЮТ ТАМ, ЗНАЙ, Я ТЕБЯ НИ ЗА ЧТО НЕ ПРОЩУ".
Что-то жгло ей глаза, разъедало лицо. Слезы казались кислотой – едкой, ранящей.
– Плевать мне, кто пойдет вместо тебя! – рыдая, начала выкрикивать Роза. – Мне все равно, кого убьют. Только бы не тебя! О, Господи! Мой живот! Почему он так болит? Как я тебя ненавижу! Ты слышишь меня, Брай? Ненавижу за то, что ты сделал!
Но вот его руки обхватили ее за плечи, прижали к себе. Не дали ей рассыпаться на куски. Они вернули ее на землю. Согрели.
Матерь Божья! Что она там такое наплела? Кто сказал, что он умрет? Нет, он будет жить! Она прижалась к нему и дала волю слезам.
– Не плачь, Роза! – произнес Брайан дрожащим голосом, и Роза почувствовала на своей шее что-то мокрое.
Слезы? Брайан плачет!
Тем же дрожащим от волнения голосом он продолжал:
– Да, целый год – это целый год. Мне будет недоставать тебя. Да я уже грущу. Господи! Такая боль… Но со мной ничего не случится. Уверяю тебя…
Роза прижалась к нему еще крепче. Казалось, из ее груди выдрали сердце. И там осталась лишь большая саднящая рана.
„Как я вынесу это? – сверлило в мозгу. – Ждать. От одного письма до другого. Не зная, что с ним за это время произошло! Может, его ранило. Или еще хуже…"
Она отстранилась. Подняла глаза – и встретилась с его глазами. Прекрасными серыми глазами. Тоска резанула ее по сердцу, словно осколком стекла.
– Никогда ничего не обещай, Брайан! Обещания могут и не сбыться. Просто возвращайся. И все, Брай. Возвращайся ко мне, понял?!
