Текст книги "Сад лжи. Книга первая"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
Беда, однако, в том, решила Роза, проползая следом за Брайаном под нависающей над входом доской, на которой выжжено: „Наблюдательная вышка" (Брайан имел в виду, конечно же, холм, откуда вели свои наблюдения герои „Острова сокровищ"), что они оба переросли свое детство. Худенький мальчик, с которым она когда-то играла в индейцев здесь на крыше, превратился в сильного красивого юношу шести футов ростом, с литыми мускулами. Поэтому сейчас, полулежа на пенопласте и упираясь в одну стену головой, а в другую – ногами, он выглядел несколько забавно. Почти как Гулливер в стране лилипутов.
И все равно Роза почувствовала на душе странное спокойствие. Боже, сколько блаженных часов провели они тут вдвоем, скрытые от посторонних глаз. Чаще всего играли в карты. Большей частью в подкидного дурака. А иногда курили сигареты, если Брайану удавалось стащить у отца несколько штук. Однако главным для них были беседы о будущем: что ждет их, когда повзрослеют.
Что касается Брайана, то он в мечтах воображал себя писателем – вроде Эрнеста Хемингуэя. Свой первый роман Брай написал в тринадцать лет. Речь в нем шла об охоте на диких зверей, в основном в Африке. Роман изобиловал сценами кровавых схваток героев с носорогами или львами. А героиня в это время неизменно падала в обморок. Притом в самый неподходящий момент – например, на тропе, по которой спасалось бегством стадо слонов. Иногда Роза, читая, не могла удержаться от хохота, так это было смешно, но ей все равно нравилось.
Розины планы не отличались ни подобной ясностью, ни особой амбициозностью. Единственное, чего ей хотелось, это уехать из дома куда-нибудь подальше. Совсем далеко. Она мечтала, скажем, о побеге в Калифорнию, где Нонни, как она надеялась, ни за что не сможет ее разыскать. Или еще о том, чтобы пробраться на борт корабля (в крайнем случае просто на поезд) и зайцем ехать до тех пор, пока ее не высадят.
Проблема заключалась лишь в одном. Убежать – значило расстаться с Брайаном.
– О чем задумалась? – прервал ее воспоминания Брайан.
– О, слишком долго перечислять, – вздохнула Роза в ответ.
– Да, чувствую, дело серьезное, а?
Подтянув колени к груди, она прислонилась головой к стене „форта". От дождей и снега стену немного повело, но они в свое время все предусмотрели и поэтому сделали ее достаточно толстой – не меньше трех дюймов. К тому же стену намертво прикрутили проволокой к трубе. „Такая, – подумалось Розе, – выдержит настоящий ураган".
Она поглядела на Брайана. Он сидел, заложив за голову сцепленные руки. В сумеречном свете, пробивающемся сквозь рваную занавеску для ванны, видны были лишь контуры лица, все остальное тонуло в тени. Но вглядевшись, Роза узнала и линию длинного узкого носа, и его глаза. Для нее они были главным в его лице. Глаза святого – такие видишь на картинах в церкви: серебристо-серые, горящие внутренним светом, который поднимается неизвестно из каких глубин. О нет, Брайан отнюдь не был святым – она тут же подумала обо всех сигаретах, что он „одалживал" у своего отца, и о том, как он привязал машину брата Пола к пожарному гидранту. Но все равно он был единственным по-настоящему хорошим человеком, которого Роза знала, единственным, кто по-настоящему о ней заботился.
Роза отвернулась. Мысль о том, что эти глаза могут смотреть на нее с презрением, казалась невыносимой.
– Ты думаешь когда-нибудь о своих родителях… ну знаешь… что они занимаются этим не только друг с другом? – спросила Роза.
Брайан рассмеялся:
– Это с семью-то детьми? Даже если б они и хотели, откуда бы у них время взялось?
– Я вот все думаю… ну, о других людях. Могут ли они заниматься этим, если не женаты? – Роза отщипнула кусочек грязного серого пенопласта, служившего здесь подушкой, и добавила: – Да, Мария и Пит женятся.
– Вот здорово!
– Она беременна.
– О-о… – И, помолчав минуту, спросил: – Ты из-за этого плакала?
– Нет. Я за нее просто счастлива. Пит нормальный парень. Ей как раз этого-то и хочется. Я просто… – И в порыве чувств Роза рассказала ему о Нонниных обвинениях.
Брайан долго смотрел на нее, прежде чем ответить, а потом сказал как обычно – неторопливо и задумчиво:
– Даже если это правда, зачем ей понадобилось говорить об этом тебе?
– Чтобы выместить на мне свою злость.
– Но за что? Что плохого ты ей сделала?
– Она думает, это я убила своих родителей. На мать мою ей плевать. Это все из-за отца, на котором она была просто помешана.
– Господи! Ты же тогда только появилась на свет!
– Он был тогда в море. Радистом на эсминце. После того, как моя мать… После того, как я родилась, он вернулся… но всего на несколько дней. Я всегда думала, это потому, что он тоскует по матери и, когда смотрит на Марию, Клер и меня, он вспоминает о ней. Поэтому он дома и не задержался. Потом, когда его убили… он стал для меня самым большим героем. И моя мать тоже. Я воображала, что она святая, как Жанна д'Арк. И вот теперь Нонни говорит… – Рыдания подступили к горлу, и Роза замолкла.
– Забудь, что она сказала, – сердито сказал Брайан. – Это неправда. Ты сама это знаешь. Нонни всегда старалась тебя унизить.
– А что, если она говорила правду? Ну посмотрина меня, Брай! Ведь я же совсем не такая, как мои сестры. Как будто… я… свалилась с неба или что-нибудь в этом роде. Из всей семьи я однатакая смуглая! Знаешь, как меня называют некоторые девочки в школе? Для них я тетушка Джемайма. Один из моих предков, так они думают, наверняка был цветным.
Брайан сжался, лицо его в сумерках казалось совершенно белым.
– Ты никогда раньше мне этого не говорила.
– Я знала, что тебя это приведет в бешенство. И потом, я им уже отомстила, – в голосе Розы, несмотря на печаль, промелькнула нотка тайного удовлетворения. – Взяла и записала их фамилии в список желающих поехать на автобусную экскурсию в монастырь Святой Марии – на целый день! Когда сестра зачитала список, она так и сияла от счастья, а ни у кого из них не хватило духу отказаться от поездки.
Роза рассмеялась. Смех, однако, тут же застрял у нее в горле. На глазах выступили слезы – она горько зарыдала, уткнув голову в колени.
Брайан присел рядом с ней на корточки и обнял ее за плечи:
– Пошли их всех куда подальше! Разве важно, что они там думают? Главное – это ты.
Роза подняла лицо – зареванное, опухшее от слез.
– А сам ты как думаешь, Брай? Это правда? И я внебрачный ребенок, как будет у Марии?
– Нет, но мне наплевать, законно ты родилась или незаконно. – Он пригладил рассыпавшиеся по его свитеру Розины волосы: свитер пропах детской присыпкой, шампунем и крепким мужским потом. – Что за беда, если ты и отличаешься от других? Да ты в тысячу раз лучше любой из девчонок, которых я знаю.
– Да, но я некрасивая… – И, тут же сообразив, как неискренне это звучит, быстро добавила: – Честное слово, я не напрашиваюсь на комплименты, я говорю как есть.
– И кто тебе это сказал?
Роза почувствовала, как с затылка растекается горячая волна – хорошо, что в комнате темно, и Брайан не увидит красных пятен, которые сейчас выступили на лице.
– Никто. Просто я некрасивая, и все, – ответила она чуть более резко, чем намеревалась. – И потом, мне это безразлично.
Брайан слегка отодвинулся, а потом схватил ее за плечи:
– Так знай, Роза, ты красивая.
– Да ну? – с притворной издевкой произнесла она. – Что-то я не вижу, чтобы кто-нибудь на меня особенно оборачивался.
– Может, это из-за того, как ты себя ведешь? Ты же настолько уверена, что никому не можешь понравиться, что начинаешь задирать нос еще до того, как тебе успели сказать хоть слово. Роза, все-таки, черт подери, людям сперва надо дать немного надежды.
– Ты что, хочешь сказать, что я должна больше флиртовать? Как Жоржетта?
– Послушай, Роза, не заводись снова, – предупредил Брайан.
– А что я такого особенного сказала?
– Ничего. Ты ее просто не перевариваешь.
Розе показалось, что она летит на „циклоне" в парке на Кони-Айленд. Хочешь остановиться – и не можешь. До конца сеанса уже не сойдешь. Она действительно злилась на Брайана в глубине души за то, что он, как ей стало известно, начал встречаться с Жоржеттой. Роза понимала, что сердиться глупо, но ничего не могла с собой поделать: ведь от нее уходил лучший друг.
– Я совсем и не говорила, что не люблю ее, – возразила Роза. – Да, по-моему, это и неважно. Важно, что она нравится тебе.Может быть, ты ее даже любишь. Она как раз такой тип, который нравится мужчинам. Так что, наверное, она и твойтип тоже.
– Это не твое дело! – крикнул Брайан, стремительным рывком отпрянул назад и откатился на подушки из старого пенопласта.
В наступившей тишине Роза явственно услышала учащенное биение своего сердца.
– Извини, Брай, – произнесла она еле слышно и притронулась к его руке.
Впрочем, извинения она просила не за то, что ей не нравилась Жоржетта. Да и кому, спрашивается, могла нравиться девушка по имени Жоржетта с внешностью куклы Барби; девушка, всегда щеголяющая в кашемировых свитерах и гордящаяся своими светлыми волосами, которых у нее, наверное, было больше, чем у колли.
– Мне кажется, ты имеешь на нее зуб. Скажи честно!
– Я просто говорила, что она напоминает мне Лесси.
– Да, но Лесси – собака!
– Ну и что? А если я люблю собак?
Брайан не мог удержаться от смеха.
– Давай начистоту, Роза. Она могла бы быть Грэйс Келли, все равно она бы тебе не нравилась. Только потому, что мы несколько раз встречались. Что ты, что ма. Два сапога пара.
– Твоя мать! – Роза в бешенстве вскочила на ноги и тут же ударилась головой о низкую крышу. Это лучше всяких слов напомнило ей, как она выросла с тех пор, когда приходила сюда чуть не каждый день. Она опустилась на подстилку, потирая ушибленное место. Правда, пострадала не столько голова, сколько самолюбие.
Его мать! Господи Иисусе! Еще бы не возмутиться! Даже если Брай ее лучший друг, а не ее мальчик, все равно не слишком-то приятно сознавать, что для него ты сродни с матерью – толстой, огромной и – несмотря на семерых детей! – асексуальной.
– К вашему сведению, мистер Умник, у меня в этих делах есть кое-какой собственный опыт, – бросила она с гордостью. – И, между прочим, не только по части целования.
– А я и не сомневаюсь, – заметил Брайан серьезным тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, хотя Роза прекрасно видела, что он изо всех сил кусает нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.
Она вздохнула. Один ноль в его пользу. Врать явно не имело смысла. Брайан, как всегда, видел ее насквозь. Как-то раз в детстве она врала, что ее отец дослужился на флоте до адмирала. И что однажды он торпедировал целую армаду косоглазых, с которыми Америка тогда воевала.
Они вместе шли в школу, и она рассказывала ему о подвигах отца. Брайан остановился, чтобы подобрать с тротуара цент. Внимательно изучая монетку, Брайан заметил:
– Да. Мой отец его знал. Он говорил, что твой старик был классным парнем. Знаешь, чтобы быть классным парнем, совсем не обязательно иметь адмиральский чин. – Сунув наконец подобранную монетку в задний карман брюк, он обернулся к Розе: лицо его было серьезным и странно взрослым, словно ему не двенадцать, а гораздо больше. – Послушай, Роза, где ты узнала это слово? „Косоглазые", а?
От неожиданности она остановилась, пораженная холодным светом в его серых глазах.
– От Нонни. Она говорит, что люди, которые убили моего отца, это банда косоглазых желтокожих мерзавцев.
– Так вот, больше чтоб я от тебя таких слов не слышал, договорились? Это скверные слова. Как на стенах станций в подземке. Тебе ведь нравится Бобби Ли, да?
– Конечно. Он такой милый.
Отец Бобби был владельцем „Мандарин Гарден" на Оушн-авеню – семейство Ли занимало там весь третий этаж.
– Если ты употребляешь слово „косоглазый", то тем самым включаешь сюда и его. Для таких, как мы с тобой, тоже есть всякие прозвища. „Уоп", „Гини", „Даго", „Мик"…
Розе сделалось стыдно.
– Я не хотела сказать ничего плохого, – извиняющимся тоном произнесла она.
– А ты что, думаешь, я этого не знаю? – спросил Брайан, ероша ей волосы.
Только тут Роза окончательно поняла, почему ей так не нравилась новая подружка Брайана. Дело, конечно, не в нейкак таковой. А в том, что она наверняка пересекла в отношениях с Брайем некий рубеж, даже не рубеж. Это была стена! Да-да, Берлинская стена секса.
Боже, как надоело Розе стоять перед этой стеной. При этом все время представлятьсебе, что делают застеной другие, перешагнувшие из детства во взрослый мир.
К числу этих „других" относились Брайан (предположительно) и Жоржетта (безусловно).
– Поцелуй меня, Брай, – попросила она удивившим ее саму будничным тоном, словно предлагала: „Давай сыграем в черви".
– Что? – ошарашенно спросил Брайан, словно она по меньшей мере предлагала ему вымазать дезодорантом статую святой Девы Марии.
– Все-таки будет лишняя практика, – попыталась она объяснить. – Чтоб не выглядеть совсем уж круглой идиоткой, когда все будет по-серьезному. Ты только скажи, если я что сделаю не так. Для этого ведь и существуют лучшие друзья?
– Ну, не совсем. – В его голосе больше не было удивления, скорее смущение. – Но, видишь ли… Ну ладно. Вреда от этого, думаю, не будет.
– Мне как, сидеть или лежать? – Роза вдруг заволновалась. Губы и язык сделались шершавыми, как наждачная бумага. „Интересно, Брайан заметит? А, неважно, – решила она. – Все равно поцелуй не настоящий, а так, для практики".
Брайан, казалось, встревожился.
– Оставайся на месте, – приказал он. – И если какой-нибудь парень станет говорить, что ты должна лежать, не слушай его, поняла?
Роза закрыла глаза и стала ждать. Но ничего не происходило. Открыв глаза, она увидела, что Брайан, нахмурившись, в упор глядит на нее.
– Не так. Ты же вся зажата. Расслабь губы.
– Мне что, улыбнуться?
– Нет, ты же не фотографируешься.
– А неплохо было бы. Моментальный снимок на память для семейного альбома. Мой первый поцелуй.
– Учебный, – поправил он.
Брайан наклонился к ней. Она чувствовала его дыхание на своем лице, теплое, слабо пахнущее мятными леденцами. Затем губы Брайана нежно прикоснулись к ее губам. Роза почувствовала, словно она в лифте, и кабина ухнула вниз на целых три этажа.
Что-то мягкое и бархатистое прижалось к ее зубам. Да это же кончик его языка! Она приоткрыла губы, чувствуя, как внутри разливается горячая волна.
Когда он оторвался от нее, оба они едва могли дышать.
– Брайан, – прошептала она, и голова ее кружилась так же, как в тот раз, когда они тайком притащили сюда бутылку красного вина и распили ее. – О, Брайан…
– Господи, Роза, прости. Я не хотел… – Он взял ее лицо в свои ладони: она заметила, что они дрожат. – Я не хотел, чтобы так вышло.
– Поцелуй меня снова, – потребовала она. – На этот раз по-настоящему.
„На этот раз" поцелуй вообще не кончался. Брайан опрокинул ее на матрац. Роза внезапно ощутила странную тяжесть. И влагу между ногами. Похоже, как если бы у нее начались месячные. О Матерь Божья, неужели у Марии с Питом так все и начиналось?
– Господи, Роза, – простонал Брайан, словно испытывая самую натуральную боль.
Его рука между тем добралась до ее груди и крепко сжала. Она чувствовала его горячие потные пальцы под своей накрахмаленной полотняной блузкой. Конечно, Розе было известно, что это грех. Сестры растолковывали им, что даже прикосновение к груди – грех. Но почему-то, когда это делал Брайан, в этом не виделось ничего дурного. Рука, лежавшая сейчас на ее соске, была той же самой, что держала ее руку, когда она в тот первый день пошла в школу.
А Брайан между тем целовал и целовал Розу – его губы касались ее горла, волос… Дыхание Брайана было прерывистым, горячим – казалось, он сам не верит в реальность происходящего. Неуклюже орудуя рукой под блузкой, он попытался расстегнуть лифчик.
И тут Розу обожгло: „Да ведь он же никогда до этого момента ничем подобным не занимался. Он не знает, что надо делать!"
Испытывая новый прилив нежности, она дотянулась до застежки и помогла ему с ней справиться.
Брайан застонал, вжимаясь в нее всем своим телом.
При этом он гладил ее груди, и Розе казалось: еще немного – и она растает от жара его руки. Правда, в душе жил страх. Ей было слишком хорошо. Значит, это грех. Не может не быть грехом! Она постаралась слегка приподняться, чтобы одернуть юбку. Тут Брайан весь разом напрягся и приглушенно застонал.
Роза почувствовала на своей ноге что-то влажное. В первый момент ее ужаснула мысль, что он просто обмочился. Но в ту же секунду до нее дошло: „Да это же его вещество! То, которое есть у всех мужчин. Из которого получаются дети…''
Ей стало стыдно. Они совершили что-то ужасное. Теперь уже поздно что-либо менять. Она такая же, как Мария.
Стыд, однако, сразу пропал. Остался лишь Брайан. Он по-прежнему крепко обнимал ее. Брайан, ее лучший друг, ее душа.
Довольно долго Брайан оставался неподвижным и лежал, уткнувшись лицом ей в шею. Она чувствовала его дыхание на своих волосах – в его горле бешено колотилась жилка. Больше всего на свете Розе хотелось, чтобы так длилось до бесконечности.
Но вот Брайан пошевелился. Поднял голову. Лицо его в темноте слегка светилось. Роза увидела: в глазах Брайана застыла печаль. Она быстро прижала палец к его губам.
– Не смей! – приказала она. – Не смей говорить, что сожалеешь о случившемся.
Розу поражало то, что она чувствует, хотя ясно выразить свои чувства она бы не взялась. Эти чувства ворвались ей в душу со скоростью реактивного лайнера. Они выжгли оттуда те полные злобы слова, что были брошены Нонни. Роза ощущала себя обновленной, сияющей, словно заново родилась.
Так вот, значит, как бывает, когда тебя посетит, по словам сестры Перпетуи, Божественное Откровение! Правда, разница в том, что не Бог, а Брайан вызвал в ней эти новые ощущения.
Внезапно с ее глаз упала завеса. Казалось, часть ее души повзрослела сразу на добрый десяток лет и теперь взирает на нее – ребенка, каким она была всего какой-нибудь час назад. Ребенка, не способного определить обуревающие ее чувства.
– Я люблю тебя, – сказала она еле слышно.
– Роза! – Брайан крепко прижал ее к себе, уткнувшись лицом ей в волосы, так что его почти не было слышно. – С нами что-то произошло. Я сам не знаю, что именно… Но я… думаю, я хотел, чтобы это произошло. Да поможет мне Бог, Роза. Я этого действительно хотел.
„Да поможет мне Бог". Эти слова засели в ней, как заноза. „Неужели, – тут же стала сверлить мозг страшная мысль, – Бог покарает ее за то, что она отдалась Брайану?" Они ведь совершили грех, не так ли? Сестра Перпетуа говорила, что грех – любая нечистая мысль, а тем более поступок. Странно, но Роза совсем не чувствовала себя нечистой, однако понимала, что именно имела в виду сестра Перпетуа. Секс. Сам секс и был грехом, кроме тех случаев, когда вы занимались им со своим мужем – да и то лишь для того, чтобы произвести на свет ребенка. Любойдругой секс – все равно грех.
Страх сковал ей сердце. В голову лезли самые страшные мысли. Пусть она не забеременеет, но ее может сбить на улице машина. Или она упадет на рельсы в подземке, прямо под колеса поезда. Или…
Она заставила себя не думать о том, что еще может с ней случиться. Сердце Розы болезненно сжалось. Ей стало ясно, каким будет самое худшеевозможное наказание.
Потеря Брайана.
„…но упаси нас от зла. Аминь".
Роза в последний раз закончила чтение „Отче наш". Подняв голову, она увидела, что за окном темно и церковь почти пуста. Ныли колени, в животе урчало. Время ужина давно настало.
Она с трудом поднялась и стала бочком пробираться в узком пространстве между скамьями, морщась от боли. В вестибюле смочила пальцы в сосуде со святой водой, перекрестилась – и вышла на улицу.
Роза быстро шла по тротуару в тающих сумерках. Небо заволакивалось тучами, собирался дождь. Первые его капли, крупные и теплые, упали ей на лицо.
Подняв воротник, Роза еще быстрее зашагала по Кони-Айленд-авеню. Вечером она напоминала ей дощатый настил на пляже, который разбирают с приходом зимы: полосатые навесы над лавками были сложены, окна магазинов закрыты тяжелыми металлическими ставнями, витрины забраны решетками. Даже торговца пончиками и то не было на его обычном месте. Роза увидела лишь развевавшиеся фалды его черного пальто – он катил тележку через улицу.
Впрочем, авеню продолжала жить: по мостовой неслись машины, гудя что есть мочи: водители спешили убежать от дождя. Здоровенный водитель грузовика, прямо над ухом Розы, проорал владельцу „плимута", который „поцеловал" ему зад и теперь отчаянно нажимал на клаксон:
– Эй, ты, мистер, отцепляйся, пока я не всадил твой дерьмовый радиатор тебе в задницу!
Она ускорила шаг. Перед ней кружился гонимый ветром уличный мусор: листы газет, куски пенопласта, соломки от „Колы", скомканные сигаретные пачки… Роза почувствовала себя одинокой и заброшенной.
С Брайаном они не виделись с той самой ночи на крыше. Прошла уже целая неделя. Он явно ее избегает. Почему? Сожалеет о случившемся? Или стесняется посмотреть ей в глаза?
Это она во всем виновата!
„Я и только я, – убеждала она себя, шагая сейчас по тротуару. – Кто попросил его, чтобы он меня поцеловал? Я! Кто заставил его согрешить? Я! Как Ева – Адама…"
„Так, значит, такова Божья кара? – неожиданно пришло ей в голову. – Лишить меня Брайана!" И она зашептала слова, обращенные к Богу:
– О, пожалуйста, Господи, я все, все для Тебя сделаю, если ты вернешь его мне! Я не буду есть мяса всю неделю, а не только по пятницам. Буду поститься сорок дней! Я всю жизнь посвящу служению другим людям, забуду о себе…
Когда Роза наконец прибежала домой, Нонни даже не поглядела в ее сторону. Она сидела перед телевизором и вязала, следя за программой Лоренса Уэлка.
– Опять поздно явилась, – прокаркала Нонни. – Ужин на плите. Разогреешь. – С тех пор как Мария ушла из дому, бабка старалась поменьше придираться к Розе: временами ей даже казалось, что Нонни жалеет о тех страшных словах.
– Спасибо. Я не голодна, – поблагодарила Роза и прошла к себе.
В маленькой темноватой спальне, которую Роза делила с Марией, вторая кровать была не застелена, а лишь прикрыта стареньким ковровым покрывалом поверх матраца. На пыльной поверхности туалетного столика были отчетливо видны круги от стоявших здесь раньше флаконов с духами и лосьонов, которыми пользовалась Мария. Не было и вставленных ею же за раму зеркала фотографий и моментальных, за двадцать пять центов, снимков – их Мария тоже увезла. А когда Роза повесила в шкаф свой свитер, пустые металлические плечики тоненько задребезжали.
Казалось, Мария просто умерла. Роза вздрогнула и невольно, не отдавая себе отчета в том, что делает, осенила себя крестным знамением.
Затем, опустившись на колени, отогнула ворсистый край темно-коричневого ковра, под которым была неплотно пригнанная паркетина. С помощью металлической пилочки для ногтей, извлеченной из нижнего ящика туалетного столика, Роза привычным движением поддела планку – открылся ее тайник. О его существовании, кроме нее самой, не знал никто в целом свете. Ни Мария, ни даже Брайан.
Роза открыла коробку и вытряхнула на ладонь маленький сверток. Развернув серый лоскуток, она принялась рассматривать извлеченное оттуда сверкающее, как звезда, сокровище.
Рубиновая сережка, лежащая на ладони, казалась замерзшей капелькой крови.
Воспоминания разом нахлынули на нее, унеся на целых семь лет назад. Неужели, пронеслось в голове, это было так давно? Не может быть, ведь все стоит перед глазами, как если бы случилось вчера. Элегантная леди в норковом манто. Роза сразу заметила ее и даже подумала: почему она стоит за школьным забором? Не похоже, чтобы такая гранд-дама была матерью кого-то из Розиных одноклассниц. Настоящая королева, так ей показалось тогда. Или кинозвезда – в этом сногсшибательном норковом манто и шикарной шляпе с вуалеткой, которая скрывала ее глаза.
Тем не менее она все-таки разглядела: глаза дамы устремлены именно на нее. Поначалу Роза решила, что ошиблась. И даже метнула быстрый взгляд через плечо: не стоит ли за ней кто-то еще. Но там никого не было, значит, даму интересует не кто-нибудь, а она, Роза, собственной персоной. Глаза, глядящие на нее, были большие и влажные, они напоминали зеленые мраморные шарики в Розиной коллекции, причем самые лучшие, которые можно выменять на десять стекляшек „кошачий глаз".
Роза с опаской подошла поближе. Вид у незнакомки печальный и потерянный. Странно, подумала Роза. Такая дама, в таком роскошном наряде – и при этом грустит? Наверняка богатая, а богатые не грустят. Это-то уж было ей известно.
День выдался холодный, и леди, несмотря на свое манто, дрожала, стоя на ветру. Время от времени она поплотнее запахивала полы своей шубки. В ее ушах поблескивали рубиновые сережки. Ну что, спрашивается, такой еще надо в жизни?
Как только Роза вышла из школьного двора вместе с шумливой толпой своих одноклассниц, дама сразу же сделала несколько неуверенных шагов ей навстречу и сдавленным голосом попросила: „Остановись на минутку!"
От неожиданности Роза замерла на месте, хотя прекрасно помнила, о чем ей постоянно твердили Нонни дома, а монахини в школе. Никогда ни за чтонельзя разговаривать с незнакомыми. Но убежать у Розы почему-то не было сил. Ее легкие башмаки как бы приросли к тротуару, а ноги и руки сделались как деревянные.
Словно загипнотизированная этим красивым и вместе с тем печальным лицом с тонкими чертами и матовой кожей, девочка ждала, что же будет дальше. Мягкие, цвета осенних листьев, волосы незнакомки как бы плыли над меховым воротником. И вся она казалась Розе легкой снежинкой, которая растает, как только до нее дотронешься. Пухлые губы дамы слегка подрагивали, в глазах стояли слезы. Казалось, она хотела заговорить, но, словно передумав, женщина отступила назад.
Не говоря ни слова, незнакомка потянулась затянутой в перчатку рукой к правому уху и вынула рубиновую сережку. При этом Роза заметила, что рука ее дрожала.
Роза была слишком испугана, чтобы протестовать, когда дама молча сунула ей в руку холодную, как лед, маленькую сережку. Тут же ее высокие каблучки рассыпали свою дробь по замерзшему тротуару, распахнулась дверца длинного сверкающего лимузина, поджидавшего ее на обочине, – и дама исчезла, как исчезает в воздухе струйка сигаретного дыма.
Именно так показалось Розе. Да ведь это же был ее ангел-хранитель. Они были у всех, как уверяла сестра Перпетуа. Роза, правда, не верила, что и у нее есть свой ангел… вплоть до того самого дня.
А сейчас у нее есть эта сережка. Ее доказательство.
Роза посмотрела сережку на свет – рубиновая капелька свисала с золотой в бриллиантовой крошке подвески. Даже в полутемной комнате она горела ярким светом, заставляя Розу всякий раз замирать от удивления, хотя она любовалась своим сокровищем уже добрую сотню раз. Волшебство! Волшебный дар небес!
А волшебство было ей сейчас необходимо.
– Не покидай меня, Брайан! – прошептала Роза, сжимая сережку в кулаке с такой страстью в сердце, какую не вызывали в ней никакие молитвы. – Пожалуйста, никогда не покидай меня!
