Текст книги "Сад лжи. Книга первая"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Дэвида обдал вырвавшийся из тоннеля поток вонючего воздуха, он увидел надвигавшиеся фары электропоезда. Это было похоже на зловоние из отцовского рта и его налитые кровью глаза, глаза пьяницы, обуреваемого тяжелой убийственной яростью.

„Думаешь, умным стал, да? Умней меня! Ничё, Дэйви, все равно тебе от меня никуда не деться, понял? Я в тебе сижу, ясно? Скреби – не отскребешь! Поглядишься в зеркало, а это я оттудова на тебя смотрю. Ну что, выкусил?.." – тупо повторял старик, и его слова сейчас вновь звучали в ушах Дэвида.

Но вот он уже не слышит ничего, кроме грохота приближающегося к платформе поезда и шума собственного сердца, молотом стучащего в груди.

Войдя в вагон, Дэвид тут же опустился на твердое пластиковое сиденье. Напротив он увидел мирно похрапывающего алкоголика в вонючей куртке с капюшоном. „Этот человек, – с отвращением подумал он, – явно никуда не едет, а просто скрывается в подземке от дождя и холода".

Но странное дело, алкаш с его замызганной курткой каким-то образом помог ему справиться с дурным настроением, невольно напомнив Дэвиду, какой большой путь он сумел пройти и сколь многого добиться. Глядя на этого бедолагу, он почувствовал себя уверенней. Бейсбольный мяч, пущенный Рэйчел по кривой в его сторону, был не прост для приема, но теперь он был уверен, что все-таки сумеет с ним справиться.

– Привет, Дэвид!

Женский голос, раздавшийся из темноты гостиной, заставил сердце Дэвида завертеться юзом, словно машину на обледеневшей автомагистрали. „Кто, черт…"

– Рэйчел?! – догадавшись, воскликнул он, шаря рукой по стене в поисках выключателя.

Да, она! Но, Господи, как она выглядит. Ее же не узнать. Прямая и неподвижная, она сидела у камина на вертящемся стуле, сложив руки на коленях, словно примерная ученица в школе. И еще одна странность, бросившаяся ему в глаза. Впервые, подумать только, он видит ее в платье и очень элегантном платье. Скорее всего хлопок-батик с разводами пастельных тонов. Волосы, обычно спадавшие нежным коричневато-золотистым облаком ей на плечи, сейчас перехватывал гребень, обнажая ее нежную и белую шею. И снова он, как на платформе в метро, испугался, словно непременно должно случиться что-то плохое. Испуг и непонятное волнение охватили его.

Опасность внушали ее глаза. Большие, потемневшие – и пустые. Как окна со спущенными шторами. Что бы она ни чувствовала, это оставалось внутри нее. Ему же приходилось об этом только догадываться.

На кофейном столике перед ней стояла наполовину пустая бутылка текилы. Ни стакана, ни льда. Господи! Да Рэйчел никогда столько не пила. Стакан вина – и она под столом. А сейчас? Сидит трезвая как стеклышко, и ни в одном глазу.

„Осторожней, парень, – подумал он. – Сейчас ты ступил на тонкий лед. Смотри не шлепнись задницей".

– Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь? – спросил Дэвид, сбрасывая вымокшее пальто и швыряя его на спинку стула. Он сел на диван, напротив Рэйчел, – напряженный, встревоженный. Взяв в руку бутылку, он поглядел на этикетку. – Представляешь, она болталась у меня в буфете еще с прошлого Рождества. Подарок отца. Он посылает мне по бутылке. Каждый год. Обычно я не пью, но сегодня на улице такая холодрыга, что… в общем, пропустить рюмочку не помешает.

„Господи Иисусе, почему она молчит? Хоть бы глазом моргнула, что ли! Да что здесь, черт побери, происходит?" – пронеслось у него в голове.

И тут она пошевелилась. Он увидел, что по ее телу прошла дрожь. Глаза Рэйчел остановились на его лице. Взгляд дышал холодом. Температура явно была ниже нуля. Дэвид с ужасом почувствовал, как яйца, сжавшись, втянулись внутрь.

Поднося бутылку ко рту, он заметил, что рука противно дрожит. По спине побежали мурашки.

– Не пей, – произнесла Рэйчел.

Голос был тихим, но твердым.

Он поставил бутылку обратно – но не из-за этих слов, а под влиянием ее взгляда. „Господи Иисусе! Что у нее сегодня с глазами?" – мелькнуло у него в голове.

Казалось, спала какая-то завеса, и ему открылось за ней нечто ужасное, пугающее. Белое пламя с синей точкой посредине.

– Я не хочу, чтобы ты был пьян, когда будешь делать ЭТО, – продолжала она тем же бесившим его бесцветным током – словно говорил не человек, а механический робот, специальное устройство, подающее сигналы на монитор в случае остановки сердца.

Бутылка стукнулась о кофейный столик светлого дерева с такой силой, что часть янтарной жидкости выплеснулась Дэвиду на руку. Лизнув тыльную сторону ладони, он ощутил терпкий, обжигающий рот вкус текилы.

– Делать что? Господи, Рэйчел, ты меня просто пугаешь! Что стряслось? Сидишь тут в темноте, как паук какой-нибудь. Черт побери, могла бы ведь позвонить, сказать, что придешь. Ты что, думаешь, я не захотел бы с тобой повидаться?

Говоря это, он поспешно отвернулся: честно говоря, больше всего на свете ему хотелось, чтобы она была сейчас где-нибудь на другой планете. И еще, чтобы они вообще никогда не встречались.

– Мне абсолютно все равно, – ответила Рэйчел. – После сегодняшнего вечера это уже не имеет значения.

– Может, скажешь, на какой волне к тебе подключиться? Что ты плетешь, мать твою?..

Теперь он больше не чувствовал прежнего страха. Теперь она его просто бесила.

– Я ничего не плету. Наши с тобой отношения меня больше не интересуют. С этим покончено. Я пришла насчет него. Ребенка.

„О, Господи Иисусе! Вот оно. Началось. Сейчас она скажет, что мы должны пожениться. Формально. Чтобы Он не считался незаконнорожденным и прочее дерьмо в том же духе", – застучало в виске.

Если когда-нибудь он нуждался в том, чтобы напиться, то это время явно пришло. И пусть она катится ко всем матерям!

Дэвид запрокинул горлышко бутылки – и горло ощутило приятное согревающее и успокаивающее тепло.

Старательно отводя от нее глаза, он делал вид, что рассматривает комнату. Боже, пришло ему в голову, до чего же здесь скудная обстановка. Интересно, когда же он переехал сюда? Вроде бы уже полгода или даже месяцев семь. Его очередной шаг на пути к вершине. Квартирка, правда, небольшая, темная, но место фантастическое. Женщины во всяком случае – без ума. Еще бы, Семидесятая стрит, недалеко от Сентрал-парка. Конечно, окна не выходят на сам парк, но все же находятся достаточно близко, чтобы наблюдать, как туда шествуют красотки в шортах и топиках, открывая летний сезон.

Что там говорил этот педераст, агент по недвижимости? „Любовное гнездышко"? Тошнит от такого дерьма. Но если подумать, в общем-то этот тип не так уж и не прав. Парадное недавно переделали в современном духе, но в квартирах все еще сохранялись приметы стиля начала века „Арт нуво". В виде изящных полукружий бронзовой арматуры на потолке с защитными матовыми стеклами. Или медной отделки на панелях с изображением женских головок по сторонам камина. Над каминной полкой Дэвид повесил гравюру, выдержанную в том же духе, чтобы сразу было видно, что в искусстве он далеко не профан.

Но это в общем было и все, что он здесь сделал. Книги и другие вещи до сих пор оставались лежать в коробках, аккуратно сложенных у стены. Естественно, это не касалось стереопроигрывателя. Если уж заниматься обольщением, то как же без музыки? Вертящееся кресло, на котором сейчас сидела Рэйчел, досталось ему от прежнего жильца, еще одного педика, который продал ему также индейский ковер ручной работы, которыми традиционно славится племя навахо, – сейчас он украшал середину комнаты.

И тут его внезапно осенило: он так и не начал толком распаковывать свои вещи потому, что рассматривал свое нынешнее жилище как временное. По существу он просто выжидал, надеясь вскоре перебраться отсюда в более престижное место.

И вот теперь эта сука хочет помешать ему.

– Чего ты хочешь? – угрюмо спросил он.

– Сделать аборт. – Голос холодный, совсем мертвый. – И я хочу, чтобы его сделал ты.

Дэвид похолодел. Что? Что она сказала? Он почувствовал, что бутылка вот-вот выскользнет из руки. Мысли вдруг тоже, казалось, начали ускользать от него. Как в тот раз, когда он врезался в темноте лбом об стену коридора в общежитии, возвращаясь после очередной вечеринки. Помнится, у него искры из глаз посыпались. Боль, начавшаяся в затылке, тупыми толчками пошла по всей голове.

Сейчас было почти то же. Ужас сказанного ею, дойдя до него, взорвался дикой головной бадью.

Господи Иисусе, неужели она говорит это серьезно?

„Остынь", – приказал он себе.

Ему во что бы то ни стало надо оставаться спокойным. Он должен контролировать положение. Но, Боже, если бы так не раскалывалась голова. Как все это выдержать!

– Хорошо, – ответил он. Перед его мысленным взором возник он сам, в белом халате с голубым пластиком над нагрудным карманом ("Дэвид Слоан, д-р мед."). Ему сразу полегчало, дыхание успокоилось. – Ты приняла правильное решение, – продолжал он. – Сама увидишь, так будет лучше. И я уже говорил, что намерен помочь тебе выйти из этой ситуации. Стив Келлехар – лучший из всех гинекологов, кого я знаю. Хочешь, я позвоню ему прямо сейчас, чтобы узнать…

Он уже поднялся и подошел к телефону, когда услышал:

– Нет, Дэвид.

– Послушай, Рэйчел. Я знаю, ты не хочешь огласки. Но Стив – человек исключительно надежный.

– Не в этом дело. Мне все равно, какой он – хороший, надежный… Я хочу, чтобы это был ТЫ.

И снова тот же тихий, твердый голос.

Господи, как же он вспотел! Как в те времена, когда его старик входил в пьяный раж и Дэвид с ужасом ждал, что вот-вот упадет второй башмак и все завертится. „Можешь торчать там под кроватью сколько влезет, Дэйви. Хоть всю ночь. Но все равно ты оттуда вылезешь и тогда, попомни мое слово, я покажу тебе, зачем Господь Бог дал мне эту правую руку!" – снова зазвучал в ушах отцовский голос. „Конечно, ты хочешь МЕНЯ, – пронеслось у него в голове. – Так же как дядя Сэм тоже хотел бы меня заарканить, если бы я все время не был начеку. Как Старуха с Косой. Как мой старик…"

Но сказал он другое:

– Ты пьяна.

Она засмеялась. Всего раз. Звук глухой, как будто его издал не человек, а волынка.

– Хотела бы, чтоб это было так. Клянусь Богом.

– Послушай, Рэйчел…

– Нет, это тыпослушай. – Рэйчел встала. В ее глазах горела такая боль, что Дэвид даже отвел взгляд. – Ты сам говорил, что все будет, как на приеме у дантиста. Все равно что зуб выдрать. Вот я и хочу, чтобы ты… – Голос Рэйчел задрожал, но она тут же взяла себя в руки. – Чтобы ты знал. Вот и все. Знал, что это такое на самом деле. Знал, на что мы идем.

Неожиданно Дэвиду снова вспомнился отец. Как он измывался над матерью. И та, не выдержав, начинала кричать: „Только не трогай ребенка, Хэл! Прошу тебя!" Тогда он не понимал, о ком ока просила. Но вырос и догадался: у матери было три месяца беременности! И ребенка она в результате потеряла.

Дерьмо! Почему ему это вдруг припомнилось? Все из-за нее! И головная боль тоже. Господи Иисусе, ему надо принять тиленол. Или, может, чего-нибудь посильнее.

И тут его обуял гнев. Он даже затрясся от ярости.

– Ты спятила, крошка! Пошла ты к такой-то матери! Да откуда я вообще знаю, что это мой ребенок? Мне что, известно, со сколькими ты этим занималась? – Он услышал, каким мерзким был при этом его голос, и та часть его существа, которая стояла как бы в стороне, пришла в ужас, поняв, что Дэвид заговорил голосом своего старика.

Он видел: ее лицо побледнело, сделавшись как воск, и на миг ему показалось, что она упадет в обморок. Но Рэйчел справилась, изо всех сил вцепившись руками в спинку кресла. Господи Иисусе, в чем, в чем, а в выдержке ей не откажешь.

Лицо ее исказила гримаса боли, и Дэвид почувствовал угрызения совести. Он понял, что она вовсе не стремится отомстить ему. У него даже возникло сумасшедшее желание обнять ее и прошептать слова, которые она хотела бы услышать от него.

– Он твой, – твердо сказала она. – Наш. Этот ребенок – или как там еще ты хочешь его называть, – мы сделали его вместе. Я так же не хотела его, как и ты, но сейчас он уже есть. И идти мне на аборт самой, как будто это какая-то чепуховая процедура, это… В общем, получилась бы чистая дешевка. И по отношению к самой себе, и к жизни, к профессии врача, наконец. Если эта маленькая новая жизнь ничего не стоит, тогда что же имеет цену? Так что, Дэвид, давай делать по-моему. Я много об этом думала, и это единственная возможность. Для меня. Если мне суждено с этим жить.

Рэйчел опять села в кресло, стиснув руки на коленях: по ее глазам было видно, что она понимает, как Дэвид должен в этот момент ее ненавидеть за выворачивающее душу стремление отомстить ему.

Но по сути теперь для нее, однако, уже не имело значения, что именно он думает. Кем бы они ни были друг для друга, – а сейчас она ясно видела, что преувеличивала степень их привязанности, – всему этому теперь конец. Между ними никогда ничего больше не может быть.

Но сначала им, ей и Дэвиду, предстояло вместе пройти последний, завершающий этап. Их ребенок заслуживал хоть эту малость. Приличные похороны, а не безвестную могилку. Когда нельзя было бы даже прийти оплакать эту короткую жизнь. Когда не останется никакого следа от ее пребывания на этой Земле.

Она не хочет обезболивания, притворства, будто все это ничего для нее не значит. Лежать на кресле, пока кто-то посторонний, напевая под радио, будет выскребать ее ребенка, как внутренности из рыбы. Ей было стыдно – пусть будет стыдно и Дэвиду! А иначе, как сможет она потом простить себя?

Сейчас, однако, ей было ясно, насколько она недооценила Дэвида. Он чем-то напоминал попавшее в капкан дикое животное: в глазах его светилась решимость отгрызть свою ногу, если это необходимо для того, чтобы выбраться из стальной ловушки. Он стоял в дальнем конце гостиной, красивое лицо было измученным, обычно ухоженные, хорошо уложенные волосы сейчас растрепаны и свисают мокрыми спутанными прядями, оставляя темные пятна на воротнике и плечах рубашки фирмы „Лакост".

Никогда раньше Рэйчел не видела такого странного выражения в его глазах. И тут до нее дошло: „Да он просто боится. От страха может в штаны наделать".

– Нет! – произнесли его губы, прежде чем само слово с надтреснутым звуком вылетело изо рта. – Это… аморально. Ты что, с ума сошла? Думать, что я смогу поступить так по отношению к своему собственному… – Он замолчал, заставив себя проглотить конец фразы.

– „Своему собственному"… кому, Дэвид?

„Скажи, черт возьми, по крайней мере, хоть скажи!" – кричало все у нее внутри.

– Не имеет значения. – Он достал платок и вытер вспотевший лоб. Никогда раньше не впадал он в такую панику, даже во время самых сложных операций, когда речь шла о жизни пациента. – Послушай, выкинь этот бредовый план из головы. Я доктор медицины, хирург, а не дерьмовый психиатр. Потому что только он тебе и нужен, крошка. Да-да! У тебя сейчас крыша поехала.

– Может, и так, – спокойно ответила она. – Но это ничего не меняет. Так или иначе, но нам придется расхлебывать это вдвоем.

– Что ты хочешь сказать? – Глаза Дэвида были прищуренными, подозрительными.

– Я хочу сказать, что если ты не сделаешь этот аборт, то его вообще не будет, и ребенка я тогда оставлю.

– Ты что, угрожаешьмне?

– Нет, – по голосу чувствовалось, что она говорит правду. – Для меня это единственно возможный вариант. Только при таком условии я могу жить дальше. А вариант, когда меня аккуратненько подчистит твой друг Келлехар, исключается.

Рэйчел внезапно охватил такой холод, что она подумала: вот как, должно быть, чувствуют себя мертвые, если они могут что-то чувствовать. И еще ей стало страшно.

Посмотрев на Дэвида, Рэйчел поймала себя на том, что невольно сравнивает его со своим отцом. „Он настоящий мужчина, не то что ты. Если бы сейчас он был на твоем месте, он бы никогда так не поступил по отношению к моей матери. Никогда не заставил бы ее так страдать".

Ничего не видя перед собой, Дэвид шагнул в сторону. При этом он зацепил ножку высокого табурета, с грохотом полетевшего на пол. Он наклонился, чтобы поднять его, – длинное тело напомнило ей изломанную линию башенного крана.

Выпрямившись, он взглянул на Рэйчел полубезумными глазами – вокруг радужной оболочки появились белые обводы. Он действительно выглядел так, будто готов перегрызть себе ногу, но понимает при этом, что все равно не выберется из капкана.

С побледневшим как мел лицом Дэвид опустился на составленные у стены картонные коробки и закрыл глаза.

– Ну хорошо, – наконец произнес он. – Твоя взяла, черт бы все это побрал. Не знаю, конечно, для чего тебе это понадобилось. Весь этот грязный спектакль. Надеюсь, ты-тохоть знаешь зачем? Господи, ты ведь должна знать!

Голова Рэйчел кружилась. Во всем теле чувствовалась страшная тяжесть. Должно быть, она действительно пьяна. Просто раньше она этого не осознавала.

Итак, победа! Выходит, надо теперь радоваться? По крайней мере быть довольной собой. Но почему-то ей просто холодно – и ничего больше. Рэйчел словно одеревенела. Продержаться! „Во что бы то ни стало продержаться", – твердила она себе. Покончить со всем этим делом. Так или иначе, но покончить.

Следующий час прошел в тумане.

Дэвид связывался с Келлехаром по телефону: тихим, напряженным от волнения голосом он объяснял, что намерен сделать, спрашивал, где может взять ключ от его кабинета. Затем они оба вышли из квартиры, молча спустились в лифте. На улице лил дождь, хлеща по лицу. Даже в такси, где было жарко, Рэйчел не переставала дрожать от холода.

Лишь когда они приехали по указанному адресу (увитое плющом небольшое кирпичное здание в районе нижней Пятой авеню имело слишком непрезентабельный вид – от номера дома на табличке оставалась только половина), до Рэйчел дошел весь ужас того, что она собиралась сделать. Боль словно ножом ударила в сердце. Вот Дэвид открыл дверь, включил свет, она увидела приемную: удобная мебель, эстампы на стенах, в углу на столе украшенная фигурками деревянных ангелов и тартановыми шариками рождественская елочка.

Я никогда не увижу своего ребенка. Никогда не смогу держать его на руках.

Потом они перешли в смотровую. Красивые занавеси в пастельных тонах, аисты на бордюре по всему потолку. И фото. Кажется, их здесь сотни. Моментальные снимки, приколотые к большой доске кнопками. На них – все дети, которым Келлехар помог появиться на свет.

Ей захотелось громко крикнуть. Крик готов был, кажется, заполнить все ее существо – ей стало даже трудно дышать. Ее же обманывают! Нет, еще хуже, она сама обманывает себя! Комната расплылась перед ее полными слез глазами.

„Нет, я не имею права распадаться сейчас на куски! – сказала она себе. – Потом, но не сейчас. Когда все кончится. Боже, я все равно никогда не смогу забыть всех этих детей. Крошечных, симпатичных…"

В глубине комнаты находился небольшой, отгороженный занавеской альков. На белом тростниковом кресле в углу был сложен мягкий ситцевый халат. Рэйчел быстро переоделась. Быстро, насколько могла: пальцы стали словно деревянные, и расстегнуть пуговицы было трудно.

Напротив кресла в стену было вделано большое, в рост человека, зеркало. В застегивающемся сзади полупрозрачном халатике Рэйчел на секунду застыла перед ним, рассматривая свое отражение. На нее глядело совершенно чужое лицо – обтянутые призрачно-бледной кожей скулы, глаза, провалившиеся, словно две вмятины на грубой глиняной скульптуре. Даже тело и то казалось не ее. Груди тяжелые и набухшие, сквозь тонкую ткань просвечивают темные соски. Живот мягко округлился, только лобок слегка выдается вперед.

Рэйчел приложила руки к животу и нежно погладила его. Глаза туманились от слез.

– Прости, – прошептала она. – Прости меня, пожалуйста.

Мертвящее одеревенение прошло – теперь по всей груди горячей волной растеклась боль. „Я не забуду тебя, малыш", – снова и снова повторяла она.

Выйдя из-за занавески, Рэйчел увидела, что Дэвид уже готов. Умыт, на руках перчатки, на металлическом столике рядом разложены необходимые инструменты.

Подпрыгнув, она села на смотровой стол, ощутив холодное, шершавое прикосновение к голому заду бумажной простыни, покрывавшей стол. Это сразу же, как ни странно, напомнило ей о матери, и в ушах зазвучали ее слова: „Смотри, никогда-никогда не забывай класть бумагу на сиденье унитаза. Ты себе не представляешь, какие микробы можно подхватить в общественном туалете".

Рэйчел буквально разрывалась между душившими ее рыданиями и безумным желанием расхохотаться. Она тщательно отводила глаза от Дэвида. Если она посмотрит на него, на то, что он держит сейчас в правой руке, она может закричать или сойти с ума.

– Еще есть время, – проплыл над ее ухом голос Дэвида. – Пока мы не начали, я могу позвонить Стиву и попросить его приехать.

Его слова сразу вернули Рэйчел к действительности, словно ее окатили ведром ледяной воды.

– Нет, – ответила она. – Начинай.

Напряженная, она легла на спину и усилием воли заставила свои дрожащие ноги раздвинуться. И тут же босые ступни почувствовали резкий холод металлических „стремян". Ее плоть сжалась в ожидании прикосновения Дэвида.

Но тут Рэйчел, взглянув на свои поднятые ноги, представила себе, что ее ждет. И чуть было не передумала.

Дэвид. Его лицо, зависшее между ее коленями, казалось призрачной луной в холодном небе. На него ложился свет, отражаемый сталью инструмента в его руке.

Холодящее предчувствие мурашками побежало по ее телу: „Это как брак. Теперь мы будем связаны этим на всю оставшуюся жизнь".

И тут она поняла, что уже слишком поздно.

Рубикон был перейден.

При первом холодном „укусе" расширителя Рэйчел закусила кулак, чтобы не закричать.