Текст книги "Сад лжи. Книга первая"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Пол перед ее глазами, казалось, слегка парит в воздухе, словно поднимающаяся от раскаленного асфальта дрожащая дымка. Голова Рэйчел кружилась от слабости. В конце коридора она увидела двух часовых, которые отчаянно о чем-то спорили. Вскоре к ним присоединился третий вьетнамец. Это был штатский – он улыбался и выглядел вполне дружелюбным. В их разговоре Рэйчел уловила слово „сигареты". Затем все трое исчезли за дверью, выходящей во двор.
За последние два дня часовые немного помягчели. Вчера вечером в госпитале появились два русских врача, и Макдугалу даже разрешили сопровождать двухлетнего вьетнамского мальчика, нуждавшегося в сложной операции, в Да Нанг. Все так, думала сейчас Рэйчел, но ей-то от этого ничуть не легче. В последнее время она все чаще ловила на себе пристальный взгляд одного из часовых – взгляд, от которого у нее в жилах стыла кровь. У него на уме явно было что-то ужасное: по сравнению с этимсмерть казалась Рэйчел наименьшим злом.
Но вот в дверях показались двое других мужчин. Что это, они направляются прямо к ней! В коридоре полумрак, так что их лиц почти не видно. Один высокий и худощавый, другой – низкорослый и жилистый.
Высокий выходит вперед. Он в одежде священника. Что, спрашивается, делать священнику у них в госпитале?
И тут Рэйчел разглядела наконец его лицо. Худое, изможденное болезнью, но все равно самое красивое лицо на свете. Не может быть! Она, наверно, бредит.
– Брайан, – тихо прошептала Рэйчел.
В тот же момент что-то с грохотом упало на пол. Рэйчел в ужасе посмотрела себе под ноги: на полу осколки ампул и шприцев, лежавших у нее на подносе.
Скорее, торопила она себя, стремясь к Брайану.
Но, словно в замедленной съемке, ноги ее не слушаются. Тяжелые, неуклюжие, они едва передвигаются, будто ей приходится бежать по песку, такому глубокому и зыбкому, что с каждым шагом увязаешь все больше и больше. Тогда Рэйчел простерла руки… ей казалось, что теперь ее приподнимает над полом неведомая сила… в ушах свистит ветер… воздушный поток несет ее вперед… к Брайану.
Его руки обнимают ее, крепко прижимают к себе. Прижимают с такой силой, что она понимает: это не бред, это наяву.
Его руки, его лицо, его тело! Он вернулся к ней! Ее жизнь снова обрела смысл, потому что в нее вернулась любовь. Он вернулся, о чудо, чтобы спасти ее!
– Брайан… Брайан… – шепчет она, прижимаясь к нему и зарываясь мокрым от слез лицом в жесткие складки его черной рубашки. Ей нет дела до того, почему у него на шее белый воротничок священника. Главное, что он здесь, рядом.
– Рэйчел… – выдыхает он, прижимаясь губами к ее волосам („Боже, как дрожит мой голос!"). – Рэйчел! Мы вместе. Хвала Всевышнему! Вместе…
Он целует ее в губы, держа лицо своими испачканными в грязи руками. На его щеках щетина. Но все равно, как это прекрасно…
Вдруг яркая вспышка света красными звездами пронзает ее закрытые веки.
Рэйчел распахнула глаза: рядом с ней стоит тот самый коротышка с обезьяньей физиономией и победоносно размахивает фотоаппаратом, улыбаясь так, словно только что завоевал золотую медаль на фотоконкурсе.
– Отличный кадр, парень! – вопит он. – Этот поцелуй увидят теперь во всем мире, будь я проклят…
16
Перевалив через край канавы, ограждающей дорогу от расползающихся джунглей, их джип выбрался на двухрядное шоссе. Только что по капоту и бокам машины хлестали ветки – и вот, словно по мановению волшебной палочки, у них над головой снова было небо, облака, а впереди, насколько хватало глаз, открытое пространство. Асфальт, правда, не отличался гладкостью: то и дело на пути зияли трещины и воронки, но все равно Рэйчел чувствовала себя в относительной безопасности.
Итак, они, похоже, выкарабкались! И она, и Брайан, и его товарищ, смешной маленький австралиец. Все трое. И еще, слава Богу, им удалось прихватить с собой Кэй. Это уже было настоящим чудом.
Рэйчел почувствовала, как пальцы Брайана крепко сжали ее плечи, когда машину основательно тряхнуло, а из-под колес поднялся фонтан грязной воды.
„Правильно, Брайан! Держи меня как можно крепче, – подумала она. – А не то я еще, чего доброго, улечу из этого сказочного сна…"
Вечерело. Они тащились по этому шоссе, проложенному в джунглях, уже целую вечность. Теперь водитель почему-то затормозил. А-а, переходят шоссе быки. Их джип въехал в пригородную зону Да Нанга, и теперь все чаще приходилось уступать дорогу повозкам, собакам, детям и морщинистым старухам, согнувшимся под тяжестью поклажи, которую они тащили на голове. Бамбуковые хижины и рисовые поля сменились убогими лачугами из рифленой жести, канавами со зловонной водой, кострами, на которых бедняки готовили свой скудный ужин, – эти огоньки в сумерках были похожи на блуждающих светлячков.
„Теперь мы в безопасности, – радовалась Рэйчел. – В безопасности от снайперов, засад, мин-ловушек". Напряжение последних часов постепенно отпускало ее. Пейзаж за окном был мерзкий, отвратительно жалкий – пусть. Доносившаяся до ее ушей какофония звуков и людских голосов казалась ей самой мелодичной музыкой, которую она когда-либо слышала, а мычание быков ласкало слух. Ее неудержимо тянуло обнять и расцеловать каждого встречного.
Свободна! Наконец-то она свободна! Брайан вернулся за ней и освободил. Хвала Всевышнему! Это Он направил Брайана к ней! И Брайан пустился в путь, не побоявшись трудностей, ни даже самой смерти.
Вот он сидит рядом с ней. Она видит его профиль, его небритую заляпанную грязью щеку, его острые скулы… Ее переполняет такое чувство нежности и любви, что от сладкой боли, начинающейся где-то в самом низу живота и сдавливающей грудь, ей становится трудно дышать.
– Душ! – бормочет сидящая рядом Кэй. – Первым делом приму душ. Господи, от меня воняет хуже, чем от козла. Поэтому-то, наверно, эти вьетконговцы и разрешили мне уехать с вами. Им же просто противно было находиться рядом со мной. Они, должно быть, Бога молили, чтобы я поскорее оттуда отвалила…
Дэн Петри, сидевший впереди, обернулся назад и задорно подмигнул Кэй. Его глаза сверкали на лице, покрытом, словно маской, плотным слоем красной пыли:
– Черта с два, молили! Если бы не отец Брайан, нас всех давно бы поместили в ханойский „Хилтон". Но нужно отдать должное и вам, милая леди, – он похлопал по лежащему у него на коленях аппарату. – Кадр, когда вы показали Вьетконгу кукиш, войдет в анналы истории!
– Это все мой дурацкийтемперамент, – отозвалась Кэй. – Слава Богу, что вьетнамцы, кажется, не поняли смысла моего жеста. Во всяком случае они улыбались. Наверно, думали, что я желаю им успеха, – круглое, как у Будды, лицо Кэй расплылось в широченной улыбке, она победно подняла над головой руку, сложив небольшую комбинацию из трех пальцев. – Пусть для нас это будет символом успеха, – заключила Кэй.
Нагнувшись к Рэйчел, Брайан обнял ее и стал целовать, словно только теперь поверил, что они снова вместе. От него пахло пылью тех двадцати миль проселочной дороги, которые им пришлось преодолеть, лицо покрыто жесткой щетиной и струйками запекшейся грязи, черная рубашка пропитана потом, но, Боже, никогда в жизни Рэйчел не было так хорошо. Как сладостно было ощущать его руку, поддерживающую ее запрокинутую голову.
– Ты должна выйти за меня замуж, – пробормотал он дрожащим голосом, еще крепче прижимая ее голову к себе.
Но, может быть, подумала она, это ей только показалось? Пусть так, но, черт побери, это уже не имеет значения. Разве так уж важно, произнес он эти слова вслух или не произнес? Ведь она не сомневалась в том, что он чувствовал. А он не сомневался в том, что говорило ему ее сердце.
– Когда? – спросила она одними губами.
Брайан со смехом откинулся на спинку сиденья, но его глаза – невероятные, цвета слюды, глаза, покорившие ее задолго до того, как они оба сказали друг другу хоть слово, – оставались совершенно серьезными.
– Сейчас, – ответил он. – Сразу как мы приедем в Да Нанг. Петри знает там одного священника – настоящего,учти! – рассмеялся он. – Говорит, этот парень чем-то ему обязан. Правда, зная Петри, я заранее содрогаюсь при мысли, что это было…
Слушая Брайана, Рэйчел почувствовала, как на нее, несмотря на слабость, снизошло спокойствие. Все идет так, думала она, как и должно идти. Чья-то воля, куда более сильная, чем одна только их любовь, вела ее и Брайана за собой.
– Да, я согласна, – ответила она. – Согласна, – повторила она, стараясь говорить громче, чтобы ее услышали Кэй и Петри и все другие люди на Земле. – Я выйду за тебя, – она уже не говорила, а кричала. – Выйду за тебя, как только мы приедем в Да Нанг… или Нью-Йорк… или Диснейленд… куда ты скажешь!..
А про себя сказала: „Какое же это восхитительное чувство, Брайан! Как будто я попала в совершенно другую страну – твою страну. Взяла и перешла через какую-то волшебную границу, и теперь у меня нет ни малейшего желания возвращаться обратно".
Все происходившее с ней прежде – история с Дэвидом… аборт… работа среди умирающих солдат… вьетконговцы… Нет, нет, все это было в другом мире и с другой Рэйчел.
Петри поднял вверх правую руку с двумя сложенными в виде буквы „V" пальцами. Знак победы!
Кэй, не говоря ни слова, схватила ладонь Рэйчел и крепко ее сжала. В карих глазах за пыльными стеклами очков стояли слезы.
– Похоже, тебе не отвертеться от роли подружки невесты, моя милая, – улыбнулась Рэйчел.
– Нет вопросов, – тут же ответила Кэй. – Только можно мне будет сперва все-таки принять душ?
Отец Рурке был пьян как сапожник, но все-таки держался на ногах… вернее, почти держался.
Стоя вместе с Брайаном перед капелланом, одетым в мятое хаки, Рэйчел испытывала легкое головокружение. От священника разило перегаром, его поводило из стороны в сторону, и руки, держащие молитвенник, заметно дрожали. Подняв глаза, она уперлась взглядом в напоминавшую карту автомобильных дорог сеть красных прожилок на носу и щеках капеллана. Наверно, ему не было еще и тридцати, а на вид можно вполне дать все шестьдесят пять, если не больше.
Она говорила себе, что обязана запомнить все вплоть до мельчайших подробностей – не только прекрасное, но и дурное. Настанет день, когда, нежась в уютной постели у себя дома, супруги с солидным семейным стажем, они станут со смехом вспоминать отца Рурке и обряд венчания, и это еще сильнее сблизит их.
Рэйчел осмотрелась: крохотный игорный притон рядом с баром, где после долгих хождений по злачным местам Да Нанга Петри наконец-то удалось разыскать своего дружка-капеллана, как две капли воды напоминал заведения такого рода в фильмах Чарли Чана. Расшитые бисером занавески, оранжевые китайские фонарики, доносившийся из-за перегородки слитный монотонный шум голосов и музыка… Она постаралась запечатлеть все это в памяти. Пройдут годы – и она снова и снова мысленно будет возвращаться сюда.
По улыбающимся глазам Брайана Рэйчел поняла, что и его немало забавляет эта сцена. Тут ей вспомнилась свадьба Мейсона Голда: Боже, она думала тогда, что на свете не бывает ничего более странного. Посмотрел бы Мейсон сейчас на ее свадьбу!
На Брайане был смокинг, который одолжил ему жадный до презентов сержант, заведующий автопарком. Смокинг как смокинг, только вот рукава дюйма на четыре короче, чем следует, из них вылезают худые костлявые запястья, и Брайан, стесняясь, все время прячет руки в карманы. Кэй вдела ему в петлицу алый цветок мальвы – Рэйчел с ужасом увидела, что цветок кишит муравьями.
Но это лицо, такое бесконечно дорогое; этот легкий наклон головы набок, когда он улыбается; эти непокорные черные кудри, с которыми не смогла до конца справиться влажная расческа… Никогда в жизни не променяла бы она этого человека ни на кого другого.
– Согласна ли ты… Рэйчел… хм… Розенталь… взять… э… выйти замуж за…
– Согласна, согласна, – отвечает она поспешно, не имея терпения дослушать до конца бормотание священника.
– А ты, Брайан, согласен ли…
Справа от себя Рэйчел слышит, как Кэй тихо давится от смеха, уткнувшись в платочек.
„Благослови тебя Господь, дорогая моя Кэй!" – с нежностью подумала она. Кто, кроме Кэй, сумел бы достать ей свадебное платье – белую шелковую тунику с разрезами по бокам и белые шелковые брюки, традиционный наряд вьетнамских девушек? Сама Кэй была одета в такой же наряд, только из хлопка и красного цвета, туго обтягивающий ее пышные формы, – в нем она напоминала Рэйчел шаловливого эльфа.
– …В богатстве и бедности, в кхм, кхм… болезни и… здравии берешь ли ты… постой, я вроде уже это говорил?… Итак, да… пока смерть вас не разлучит.
Брайан посмотрел на Рэйчел долгим, таким долгим взглядом. Она почувствовала, как из его глаз исходит такая любовь, что у нее защемило сердце.
„Надо остановить это… сказать ему… пока еще не слишком поздно. Но если бы он узнал, что у меня не может быть детей, захотел бы он все-таки на мне жениться? Ради меня и только меня одной?.." – стучало у нее в висках.
Да, она знала, что должна все ему рассказать. Сию же минуту. Пока он еще может изменить свое решение, если захочет. Но слова, которые она считала своим долгом произнести, застревали в горле. Как могла она осмелиться остановить Брайана в момент, когда он обещает любить ее до конца своих дней… стать ее мужем…
И тут она услышала, как Брайан произнес: „Согласен".
Рэйчел почувствовала такой прилив счастья, что не могла уже думать ни о чем, кроме того, что происходит с ней сейчас. Сейчас, когда Брайан обнимает и целует ее, когда его сильные руки отрывают ее от пола, крепко прижимая к себе, а его рот впивается в ее губы.
Слепящий свет от фотовспышки, красные круги, плывущие перед глазами.
Обвенчаны! Она и этот замечательный, храбрый и нежный, единственный на свете мужчина – теперь муж и жена…
Кончиком пальца Рэйчел провела по шраму, пересекающему наискось живот Брайана, подобно малиновому зигзагу молнии.
– Ты напоминаешь мне сейчас Флэша Гордона, – с мягкой иронией проговорила Рэйчел, купаясь в неизъяснимом блаженстве. Она лежала голая на постели рядом с ним; спутанная простыня валялась у них в ногах. – До чего же я любила эти старые мультики по телевидению. А Флэш, он был моим героем, когда я ходила в коротких штанишках и туфельках с помпончиками.
– А сейчас?
– Даже не знаю. Скорее я предпочитаю этих сумасшедших ирландцев. Они пробуждают во мне Морин О'Хара.
– Морин О'Хара?
– А ты что, не видел ее в „Тихоне"? Это рыжая бестия, которой мог найти место только Джон Уэйн.
– И какое же место, интересно?
– В постели, где же еще? – озорно улыбнулась Рэйчел.
Старая, скрипучая, с просевшей сеткой кровать, где они лежали, представлялась ей самым волшебным ложем в мире. Как казался ей самым лучшим в мире и этот номер в жалком отеле с расшатанными бамбуковыми стульями и пожелтевшими эстампами с изображением Эйфелевой башни и Триумфальной арки.
При свете пробуждающегося дня все это выглядело еще более убого, чем вчера вечером, когда такси, пропетляв по лабиринту пугающе узких улочек, наконец доставило их в эту дыру с громким названием отель „Триумфальная арка". Рэйчел бросились в глаза пятна простого дерева в тех местах, где с дверцы шкафчика отвалился слой красного лака. Несколько планок на ставнях были сломаны, и оттуда вместе с молочно-серым рассветом проникали разнообразные звуки: плеск воды о борта джонок на реке под их окнами, звон кастрюль, монотонный людской говор. Ноздри ее уловили упоительные запахи имбиря, тушащегося риса и „ким чи". И перебивающий их тяжелый запах гниющей рыбы и мочи.
И тут она вспомнила и ощутила новый прилив радости. „Мы женаты, действительно женаты! И завтра едем домой!" – возликовало все у нее внутри.
Домой…
Мама, помоги ей Господи, наверное, в обморок упадет, когда услышит новость: нет чтобы дочь взяла себе приличного еврейского мужа – адвоката или врача, а не бедного, без цента за душой ирландского католика. Но, черт побери, как же она счастлива! Раньше она даже представить себе не могла, что такое возможно. И мама увидит это. А увидев, наверняка полюбит Брайана так же сильно.
„Знаешь, Брайан, – мысленно обратилась она к нему и улыбнулась, – папа одобрил бы мой выбор. Ты такой же сильный, как он, и такой же нежный".
– Я люблю тебя, – произнесла Рэйчел, перекатываясь под бок к Брайану и прижимаясь к нему всем телом. – Я тебе еще не говорила, как я тебя люблю?
– Скажи мне это еще раз, когда я проснусь, а то я подумаю, не сон ли я видел.
Брайан крепко прижал ее к себе. Она чувствовала, как колотится его сердце. Больше всего на свете ей хотелось сейчас, чтобы так продолжалось всегда – только они двое и никого больше, и никому ничего не надо объяснять.
Но это всего лишь мечта, смешная сладкая мечта. Рано или поздно они должны будут предстать перед другими людьми, и к этому она должна подготовиться.
– Расскажи мне о Розе, – тихо попросила она.
И тут же почувствовала, как напряглось его тело. На миг ей сделалось страшно. Если одно упоминание имени Розы имеет над ним такую власть, Боже, что же будет, когда он ее увидит? А ведь это непременно произойдет!
Длинное томительное молчание, прежде чем Брайан наконец ответил:
– Мы вместе выросли. Она и я… Наверное, можно сказать, она была для меня девочкой из соседней квартиры.
– Но ты бы… на ней женился?
В ожидании его ответа Рэйчел затаила дыхание.
Брайан лежал в ее объятиях, словно деревянный. Прошла целая вечность, пока она услышала:
– Я женился на тебе.Разве не это главное?
– Да. Но только если ты этого действительно хотел. Если уверен, что когда-нибудь не пожалеешь.
Почему она это делает, попыталась понять Рэйчел. Почему мучает себя понапрасну?
Брайан молчал. Рэйчел чувствовала, как ее охватывает ужас. А что если он уже начал жалеть о случившемся? Неужели Роза значила – и все еще значит! – для него так много?
– Давай не будем загадывать, как и что будет потом, – Брайан наконец прервал свое молчание. – Давай думать о настоящем. Я люблю тебя, Рэйчел! Больше всех на свете.
„Это еще не все! – хотелось ей крикнуть. – Ты не ответил на мой вопрос. Ты не хочешь мне всего рассказать!"
Ей было стыдно, что она так настойчиво домогается его заверений в любви. „Что это со мной? Я веду себя, как последняя истеричка", – думала она. В конце концов Брайан ведь женился все-таки на ней, а не на своей Розе. Упаси Бог, чтобы она превратилась в одну из тех ревнивых жен, требующих от своих мужей все новых и новых доказательств их верности, словно собака, которая ждет под столом подачки.
„Прекрати себя изводить! – приказала она себе. – Зачем заставлять его признаваться в том, чего ты все равно не сможешь пережить?"
Погладив ее груди, Брайан слегка сжал их, пощекотав сосок большим пальцем.
– Миссис Макклэнан… Прекрасно звучит, а? Последняя миссис Клэнан в нашем роду родила семерых. Как ты, потянешь?
Рэйчел похолодела.
„Какая же я ханжа! – пристыдила она себя. – Требую от него, чтобы он все рассказал мне про Розу, а сама ничего ему о себе не рассказываю!"
Разве семейная жизнь, продолжала спрашивать себя Рэйчел, не должна строиться на абсолютной честности? На полном доверии? Значит, она просто обязана рассказать ему о себе. В конце концов – он сам узнает. С самого начала, когда она, присев к нему на койку в палате „Корпуса Кристи", читала его дневник, Брайан не скрывал, делясь с ней своими мечтами, что хочет, чтобы у него была большая семья.
– Брайан… – начала она, но горло как обручем перехватило.
Портить такой великолепный момент? Такой день, самый замечательный в их жизни? Нет, это было бы несправедливо. Потом, но не сейчас. Только не сейчас. Еще не пришло время. Вернее, решила она, время уже прошло. Какая же она все-таки трусиха! Надо было сразу же сказать ему – решиться и сказать. Чтобы еще до того, как их обвенчал пьяный капеллан, Брайан мог сделать выбор и отказаться от женитьбы. Но все происходило, как в тумане. Правда, было – и тогда, и сейчас – кое-что, видное совершенно ясно. Рэйчел не могла потерять его. Один раз она уже с ним расставалась. На новое расставание у нее не хватит сил. Она просто не выдержит такого удара. И умрет…
– …Не останавливайся, – проворковала Рэйчел, замирая от счастья ощущать на груди и животе его руки.
Раздвинув ноги, она позволила пальцам Брайана войти в нее.
– Боже… милый… еще… еще… я так хочу тебя… не останавливайся… я скоро кончу, я чувствую…
– Подожди!..
И вот он вошел в нее. Вошел целиком.Его сильное, дрожащее от страсти тело приподнималось и опускалось, и каждое движение доставляло ей новое наслаждение. Помогая ему, она выгнула спину, не переставая поглаживать его ягодицы – о, эти совершенные формы! – ощущая шероховатую твердость кожи и, когда ее пальцы спустились ниже, мягкие складки маленького мостика, как бы переброшенного к мошонке.
О, Брайан, если бы я когда-нибудь могла родить тебе ребенка… если бы…
Рэйчел ощутила горячий прилив, пронзивший все ее тело, прилив тем более острый, что она давно жаждала этого.
Но вот она почувствовала, как его семя извергается в нее. В этот момент она показалась себе такой потерянной – полностью отсеченной от Брайана, словно выпавшей из его орбиты.
„Так не может начинаться настоящая семейная жизнь. Нельзя, – сказала она себе, – нельзя обманывать Брайана с самого начала. – И приказала: – Скажу ему. Он поймет. Он любит тебя".
Рэйчел уже открыла рот, чтобы прошептать слова правды, но эти слова не шли из горла. Перед ее мысленным взором на один миг возник голубовато-белый свет, отражавшийся от стального хирургического скребка в руке Дэвида, и она услышала его злой испуганный голос: „Ты еще пожалеешь об этом. Ты пожалеешь, что заставила меня сделать это".
Образ его тут же исчез. В целом мире не было сейчас ничего, кроме влажного тепла, исходящего от тесно прижимавшегося к ней Брайана, и его рук, нежно баюкающих ее голову. Рук, таких больших и сильных, что они невольно заставляли ее вернуться в детство и вспомнить, как отец держал ее маленькую головку, словно хрупкое яичко, у себя в ладонях.
Сдавленные рыдания вырвались из ее груди.
– Что с тобой? – забеспокоился Брайан.
– Ничего, – солгала она и крепко сжала его ребра, услышав, как оттуда со свистом выходит воздух. – Просто я счастлива, вот и все. А когда я счастлива, то плачу. У меня все наоборот. Когда мне плохо, когда волнуюсь, то смеюсь. Хихикаю, прямо как сумасшедшая.
– В таком случае, надеюсь, я никогда не дам тебе повода хихикать, – прошептал Брайан.
Рэйчел всей душой хотелось этого. Пусть между ними все будет простым и ясным. Всегда. И, конечно,она все расскажет ему про аборт… совсем скоро. И он поймет. Должен понять. И тогда все будет прекрасно. Никакая ложь не встанет между нами.
Все будет так, как было у мамы с папой.
