Текст книги "Сад лжи. Книга первая"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

6

Манон никак не хотела умирать.

Сильвия заерзала в кресле: жалостный дуэт на сцене на сей раз почему-то вызывал в ней смутное раздражение, распространившееся также на дирижера, который как сумасшедший размахивал своей палочкой. Скорей бы опустился занавес! Странно. Обычно ей так нравилось бывать в „Метрополитэн опера". Сидеть рядом с Джеральдом в центральной ложе бенуара, чуть возвышающейся над элегантной публикой в первых рядах, – отсюда лучше всего видно и слышно. Подобно королю и королеве, восседающим в окружении придворных… да они в известном смысле и были ими. О Небо, на каких только приемах и званых обедах не приходилось им бывать или устраивать в своем доме, когда они еще жили на углу Бродвея и Тридцать восьмой. И всегда за спиной Джеральда стоял его могущественный банк, не жалевший средств на подобные расходы.

Но сегодня вечером она чувствовала себя явно не в своей тарелке. Партию кавалера Де Грие пел какой-то не известный ей итальянский тенор, и в его исполнении этот персонаж, облаченный в пышный наряд восемнадцатого века, мало того что напоминал связанного вальдшнепа, он еще и гнусавил, словно у него насморк. Что касается примадонны, то вместо юной красотки, какой ей надлежало быть, на сцене блистала по крайней мере пятидесятилетняя дива необъятных габаритов. Каждый раз, когда Де Грие приходилось держать на своих руках ее слабеющее тело, Сильвия боялась, что кавалер не выдержит нагрузки.

Сильвия положила ладонь на руку Джеральда. Сегодня в полутемной ложе, кроме них двоих, никого не было. Но Джеральд, похоже, не обратил на это внимания. Должно быть, и у него в этот вечер было неспокойно на душе. Однако на лице мужа, одетого с обычной тщательностью – крахмальный воротничок и чересчур, несмотря на все уверения Джеральда в обратном, узкий в плечах элегантный смокинг, – Сильвия при желтоватом свете рампы увидела все ту же зачарованность, с какой он отдавался музыке. Голова запрокинута, глаза полузакрыты, губы беззвучно шевелятся, повторяя слова либретто. Каждое из них он знает наизусть. Он не видит, что на Манон платье трещит по швам, не слышит простуженно-хриплого голоса тенора. Для Джеральда существует лишь нежная парящая музыка Пуччини.

Милый Джеральд. Не потому ли она его так любит? У него подлинный талант – видеть одно хорошее, а не то, что реально существует в жизни. Точно так же и в ней он видит лишь красоту и преданность. Все эти годы он оставался столь же слеп к ее прегрешениям, как кавалер Де Грие к изменам Манон Леско.

Сильвия почувствовала, как его ладонь, которую она нашла в полутьме, сжала ее ладонь, – пожатие было теплым, успокаивающим. Он выглядит, пожалуй, немного более усталым, чем обычно. Сильвия ощутила легкое беспокойство. Или, может быть, это ей просто кажется? Сильвии было больно сравнивать образ Джеральда, живущий в ее сердце, элегантного и энергичного президента банка, за которого она в свое время вышла замуж, с горбящимся седовласым человеком, с трудом, как сегодня вечером, поднимавшимся по ступеням лестницы, тяжело опираясь на перила.

„Ему семьдесят шесть, – подумала Сильвия, все больше сердясь на себя. – Конечно же, он немного сдал. Но здоровье у него по-прежнему в порядке".

И все же Сильвия не могла унять охватившей ее дрожи, когда Манон на сцене все же умерла.

„Без него, – подумалось ей, – я не выживу. Он мой защитник и самый дорогой друг".

Давно уже, правда, не любовник: как муж и жена они не были близки много лет. Ведь после той операции Джеральд не мог…

Но это не имеет значения. Теперь она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо прежде. Окруженная и защищенная его любовью.

Прогуливаясь с ним под руку в Риверсайд Парк или сидя, как сейчас, рука в руке, она чувствовала близость более глубокую, чем та, которую давала им постель.

После того как он ушел в отставку с поста президента, они постоянно были вместе. Холодные зимние месяцы проводили в Палм-бич, читая вместе романы или играя в бридж на веранде, окружавшей бассейн, в то время как по стереопроигрывателю Каллас пела им свои арии. А их поездка в Венецию прошлой весной – сколько приятных воспоминаний она оставила в их душах! Они остановились тогда в том же самом номере „У Гритти", где проводили свой медовый месяц почти тридцать лет назад.

Сильвия подумала о путешествии, которое они намечали на следующий месяц, – круиз вокруг Бора-Бора и Таити. Она немного расслабилась. Да, это как раз то, что ему надо. Морской воздух наверняка благоприятно подействует на него, и весь этот гогеновский рай поможет ему вернуть цвет лица и блеск глаз.

И вот занавес падает. Гром аплодисментов, на гребне которого слышны отдельные крики „браво", „брависсимо". Несколько секунд спустя главные исполнители, немного странно выглядевшие в своих костюмах позапрошлого века, выходят к рампе. Стоя на фоне темно-красного бархата, они низко кланяются, а толстая примадонна – ниже всех и, выпрямляясь, встряхивает головой.

В зрительном зале вспыхивает свет. Волшебное сверкание хрустальных люстр под куполом потолка напоминает фантастический звездный взрыв.

Внизу, в партере, публика начала уже подниматься с мест, кое-кто продолжал аплодировать. Мужчины в бархатных пиджаках или смокингах, женщины в длинных вечерних платьях из парчи, шелка или сатина; их блестящие меха небрежно переброшены через спинки кресел. Сильвия отчетливо услышала мамин голос, словно та была совсем рядом: „Настоящая леди может надеть простое пальто, и оно будет выглядеть на ней, как настоящая норка, и бросает на кресло дорогое манто, словно это обыкновенная тряпка".

Если бы мама могла быть сейчас здесь, чтобы увидать ее русские соболя на маленьком диванчике у входа в ложу. Мама с ее единственным приличным черным пальто, которое она снова и снова подновляла в течение стольких лет.

Маме, подумала Сильвия, наверняка пришлись бы по душе и драгоценности, которыми блистали дамы в театре, – от Картье, Булгари, Ван Клеефа и Арпеля. Драгоценности, ослепительно сверкающие на шеях, запястьях, пальцах и мочках ушей…

Сильвия дотронулась до своего ожерелья. Старинный изумруд великолепной огранки в филигранной оправе из золота высшей пробы – работа легендарного Жана Туссена, сделанная им четыре десятилетия назад в Париже для Картье. Подарок Джеральда к прошлому дню рождения. Он говорил, что изумруд гармонирует с цветом ее глаз, умалчивая при этом во что обошлась ему покупка. Ожерелье чудесно сочетается с ее вечерним туалетом от Шапарелли – простым черным бархатным платьем, которое никогда не устареет, как и ожерелье, еще больше выигрывающее на его фоне.

Поднявшись, Сильвия прошла в глубь ложи. Тут она с удивлением заметила, что Джеральда, обычно предупредительно распахивающего перед ней дверь, почему-то рядом нет. Обернувшись, она увидела, что он все еще сидит в своем кресле. Боже, до чего у него усталый вид! Сердце ее тревожно екнуло.

Однако она тут же взяла себя в руки. Такой поздний час – четыре нескончаемых действия. Неудивительно, что человек в его возрасте может и устать. И все же…

– Джеральд, – мягко сказала она, – как ты себя чувствуешь?

Он слегка распрямил плечи и постарался изобразить на лице подобие улыбки. „Неужели он и в начале вечера выглядел таким же бледным, или я просто не обратила на него внимания?" – встревожилась Сильвия.

– Не беспокойся, дорогая, все в порядке. Немного болит живот. Думаю, ничего серьезного. Наверное, переел, как со мной случается. – Он поморщился. – Знаешь, мне, кажется, надо сбросить вес. А то у меня слишком увеличилась талия. Скоро садиться станет тяжело.

Она поняла, что муж просто хочет ее успокоить шуткой. Но сосущее чувство тревоги не покидало ее. Сильвии вспомнился его второй инфаркт, значительно более тяжелый, чем первый. Он лежал в городской больнице: грудь опутана множеством проводов, в носу и в руках трубки, между ногами катетер, над кроватью специальный монитор, регистрирующий каждое сокращение сердца. Казалось, ломаная электронная строка была единственным подтверждением того, что Джеральд все еще жив.

А эти бесконечные студенты-медики, интерны, лаборантки, кардиологи и консультанты, снующие взад-вперед и не дающие ему ни минуты покоя. Ее до смерти пугали их многозначительные взгляды, которыми они обменивались между собой, и непонятные пояснения. В конце концов они с Джеральдом согласились на стимулятор сердца. Но сейчас с ним все в порядке. Перед нашим возвращением из Флориды он прошел полное обследование у специалистов. Они подтвердили отличное состояние. Просто она, как всегда, паникует.

– Может, тебе лучше посидеть здесь еще немного? – спросила Сильвия, легко прикасаясь к его плечу. Однако и этого прикосновения было достаточно, чтобы ужаснуться его хрупкости: подплечники обвисли – такой дряблой сделалась его плоть. – Пока публика не начала разъезжаться. Хочешь, я принесу тебе из бара содовой?

– Да, пожалуйста, – со вздохом согласился Джеральд. – Что-нибудь, чтобы успокоить живот. И все пройдет. Тебе ведь это не трудно, милая? Я бы и сам сходил, но… – Его голос осекся.

– Конечно-конечно, – с преувеличенной бодростью поспешила успокоить его Сильвия.

И тут он произнес неожиданные слова, повергшие ее в изумление:

– Я как раз думал о Рэйчел. Помнишь, ей было тогда восемь и ока в первый раз отправилась в летний лагерь? Мы отвезли ее туда, и она вела себя совсем не так, как другие дети. Девочки цеплялись за своих родителей, словно расставались с ними на всю жизнь, а наша Рэйчел сказала: „Они плачут, потому что их мамочки и папочки грустные. Вы у меня тоже грустные. Но я плакать не собираюсь. Для этого я слишком большая".

– Помню, – тихо ответила Сильвия.

Перед ее мысленным взором возникла Рэйчел, отраженная в зеркале заднего вида их „бентли". Маленькая девочка в красной клетчатой блузке и синих бриджах, машущая им рукой. Сильвия почувствовала, как сжалось ее сердце.

Ее мысли вернулись к вчерашнему дню, когда она с ужасом услышала от Рэйчел, что та беременна. Как она хотела бы облегчить ее страдания! Хоть как-то помочь дочери.

„Должна ли я была дать ей совет, которого она ждала? – спросила себя Сильвия. – Это же мой собственный внук! Ребенок после стольких лет ожидания. Это было бы прекрасно. – И все же она скрыла от Рэйчел свои истинные чувства. – Кто я, чтобы советовать? Если бы она знала, как я молила Бога о выкидыше во время собственной беременности. Какой ужас охватывал меня при мысли, что на свет появится ребенок Никоса".

„Да, – печально подумала Сильвия. – Я знаю, что такое носить ребенка. Ребенка, которого не желаешь. Не хотелось бы, чтобы Рэйчел испытала подобное. Как бы я ни мечтала о внуке, я не имею права…"

Нет, сказала себе Сильвия, думать она должна сейчас не о своей судьбе, а о судьбе Рэйчел. Она молила Господа, чтобы ее дочь сделала то, что считала правильным… Слава Богу, что Рэйчел хоть поделилась с ней. Ведь дочь никогда не была близка с ней так, как с отцом. Теперь, однако, их свяжет тайна, известная только матери. Сильвия даже ощутила нечто вроде прилива гордости. „Выходит, я ей все-таки нужна!"

Завтра утром, решила она, надо будет первым делом позвонить дочери, выяснить, что она решила, и успокоить ее, если потребуется. Конечно же, придется принять все меры предосторожности, чтобы Джеральду ничего не стало известно. Для него это было бы слишком большим ударом.

Тут раздумья Сильвии прервал голос мужа.

– Я ведь просил ее сегодня вечером пойти вместе с нами. Ты же знаешь, как она любит „Манон". Но она ответила, что должна в это время быть в больнице. – Он печально усмехнулся. – Когда-то я хотел для Рэйчел всего – попроси она луну с неба, я бы достал и ее. Но вот она выросла, стала жить своей жизнью, и ей постоянно некогда. А я? Теперь единственное мое желание – видеть ее как можно чаще.

Сильвия сразу же подумала совсем о другой причине, помешавшей Рэйчел пойти с ними в театр. Однако она ничего не сказала Джеральду, а только еще крепче сжала пальцами ручку двери.

Бросив еще один взгляд на ссутулившегося в кресле мужа, она почувствовала, как сжалось ее горло. Ведь она столько лет прожила с этим человеком и столько же лет любила его!

– Джеральд? – позвала она, увидев, как он поворачивается к ней с вопросительной улыбкой и плечи его снова слегка распрямляются. – Я люблю тебя.

При этих словах Сильвия покраснела: ей сделалось даже стыдно. Она уже немолода, а ведет себя словно впервые влюбленная девушка! Ни тот, ни другой почти никогда не произносили подобных слов вслух, да еще на людях.

Джеральд, не отрываясь, смотрел на жену. Его глаза блестели. Наконец он рассмеялся:

– Понимаю, виноват мистер Пуччини. Сколько бы раз я ни видел „Манон", опера всегда на меня действует. Теперь я вижу, что не только на меня.

Сердце Сильвии возликовало. Да, видимо, в свое время она сделала правильныйвыбор. Совершенно правильный.

– Я пошла за твоей содовой, – напомнила она. – Скоро вернусь.

Коридор с обтянутыми малиновым бархатом стенами был забит публикой, спешащей к парадной лестнице. На улице за фонтаном тянулась длинная очередь припаркованных лимузинов, а у стеклянных дверей нижнего фойе ожидали своих хозяев шоферы с гигантскими зонтами, чтобы защитить их от дождя, лившего не переставая всю вторую половину дня.

Сильвия с трудом протиснулась мимо высокой крупной женщины в черной бархатной мини-юбке и золотистом, с блестками, жакете, о чем-то щебетавшей по-французски со своим спутником. Со всех сторон до нее доносились оживленные голоса и смех. Похоже, вокруг нее все говорили на чужом языке – ее ухо не воспринимало смысла их слов.

В толпе Сильвия неожиданно увидела Аделину Вандерхоф, с которой была немного знакома по клубу „Гармония". Она автоматически кивнула головой и улыбнулась, надеясь, что та не попытается заговорить с ней. У самой Сильвии слегка закружилась голова от обилия мехов и смешанного запаха дорогих духов.

На площадке перед лестницей Сильвия с облегчением увидела, что бар еще не закрыт и возле него нет очереди, – все спешили домой.

Скоро и они с Джеральдом покинут театр: шофер Эмилио ждет их у выхода. Дома ока уложит Джеральда в постель и, может быть, даст ему стакан теплого молока. А может быть, они даже посмотрят телевизор, по времени они успевают к вечерним новостям. Джеральд упоминал о пресс-конференции Никсона, выражая надежду, что недавно избранный президент сумеет вдохнуть новую жизнь в экономику страны. Сильвия делала вид, что разделяет оптимизм Джеральда, однако в глубине души не доверяла Никсону. Чем-то он напоминал ей одного из тех типов с бегающими глазами, которые рекламируют автомобили по ТВ в ночное время.

– Сильвия, это ты?

Энергичный мужской с легким акцентом голос заставил ее вздрогнуть, так что она чуть не пролила содовую.

„Нет, не может быть, что…" – однако, обернувшись на голос, она увидела, что „может". Ее сердце начало бешено стучать. Вот он стоит перед нею – поседевший, слегка раздавшийся в плечах, но в остальном почти не изменившийся. Влажные черные глаза; лицо, словно сошедшее с полотен Ван Гога, – грубоватое, земное. Тугие черные кудри с серебряными нитями.

– Никос!

Возможно ли? И как?

Больше двадцати долгих лет миновало с тех пор, и никогда ни одного известия. Она удивлялась, да, удивлялась, но предполагала… А что, собственно говоря, она предполагала? Что он или умер, или перебрался куда-нибудь очень далеко.

Или, может быть, то были просто ее тайные надежды? Ведь тогда вместе с ним ушла бы в небытие и ее вина. Прошлое оказалось бы похороненным, забытым. Обратного адреса не узнал бы уже никто.

И вот он собственной персоной!

Идет к ней – уверенно, неторопливым шагом, заставляя людей расступаться перед ним. Прежняя хромота сейчас едва заметна.

Сильвию охватила паника: „Прятаться? Делать вид, что я его не знаю? Боже, что мне сказать ему?!"

– Сильвия! Невероятно! И так же прекрасна, как прежде. Как тебе понравилось сегодняшнее представление „Манон"? Бедняжка Регина, как она постарела. Но голос все же сохранил свою силу.

Да, акцент по-прежнему чувствуется, но по-английски он говорит куда лучше, а держится настоящим джентльменом. Судя по властному тону и манерам, он явно добился за это время приличного положения. Модный двубортный пиджак сидит на нем безукоризненно – фигура у него всегда была отличная. А галстук! От самого Герме, с золотой, украшенной ониксами булавкой. И такие же запонки!

Неужели, лихорадочно соображает она, Никос увидел ее смятение? Сильвия снова чувствует накатывающую на нее в его присутствии слабость – и словно не было всех этих лет, словно он опять предлагает ей закурить, стоя на террасе рядом с ее гостиной.

– О да! – поспешно отвечает она, поражаясь, как это язык произносит нужные слова, когда сердце в груди бьется, будто попавшая в силки птица.

– А как бы наслаждалась музыкой моя жена…

„Ага. Значит, он женат. И детей, наверное, с полдюжины. Может быть, даже внуки уже есть! Так отчего она стоит тут перед ним, дрожа и потея от страха, будто сбежавший из тюрьмы заключенный, за которым гонятся собаки? Чего ей бояться? Ведь о Розе он наверняка ничего не знает".

– Жаль, что сна не смогла сегодня пойти в оперу, – лепечет Сильвия.

– Да, – отвечает Никос, и его черные глаза затуманиваются. – Барбара в прошлом году скончалась.

– О, прости! Я ведь не знала, – смущенно восклицает Сильвия.

В ту же секунду она вспоминает о Джеральде. Он ждет ее. Надо срочно уходить. Надо… но она не в силах сдвинуться с места.

– А твой муж? – осведомляется Никос официальным тоном. – Он здесь?

– Да. Кстати, сейчас он как раз ждет меня. Так что, извини, но я должна идти…

Никос прикасается ладонью к ее руке.

– Прошло столько времени… Неужели ты не найдешь для меня еще минуту-другую? Ради старого друга…

Сильвия в упор глядит на него, чувствуя, как горит рука – в том месте, где к ней прикасается ладонь Никоса. На какой-то миг ей начинает казаться, что он знает о существовании Розы и специально притворяется, чтобы ее мучить.

„Улыбайся! Будь естественной".

– Конечно, могу, – натянуто-весело прощебетала она. – Как же это я не подумала спросить у тебя о твоей жизни. Ты так прекрасно выглядишь, у тебя и дела, наверное, идут прекрасно?

– Спасибо, Сильвия. Дела и правда идут неплохо. Фортуна улыбается мне… большей частью. Работа у меня хорошая. Во всяком случае дел хватает, чтобы не сидеть одному в пустом доме. – Он сжал ее локоть и подвинул ближе к стене, чтобы их не толкали. – Сигарету?

Сильвия почувствовала, как краснеет ее шея, и снова вспомнила ту знойную ночь, когда он впервые поцеловал ее. Она покачала головой и увидела, что он вынул из внутреннего кармана изящный золотой портсигар.

– А что у тебя за работа? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно вежливее и дружелюбнее. Естественно, он уже давно не разнорабочий.

Никос оторвал бумажную спичку и чиркнул ею о ноготь большого пальца, что не могло не позабавить Сильвию. „Должно быть, – подумала она, – золотой портсигар – подарок его покойной жены, к которому он так и не привык".

– У меня строительная компания, – ответил он, закурив. – Сейчас мы как раз строим жилые дома в районе Брайтон Бич. К сентябрю, надеюсь, закончим. Как говорится, если Бог и погода будут на нашей стороне.

Сильвия была ошарашена.

– Так это ты? Ты? Владеешь „Антерос Констракшн"?

Ей было известно, что деньги под этот проект давал банк Джеральда. Она вспомнила, как муж говорил, что вести строительство в таком месте очень перспективно. С одной стороны, возможность жить на берегу океана, а с другой – до центра можно добраться без пересадки подземкой.

Никос пожал плечами, и его полные губы скривились в усмешке.

– Если я что и понимаю в бизнесе, то только одно. Чем твоя компания больше, тем больше она владеет тобою, а не наоборот. Наверное, твой муж со мной согласится?

Сильвия рассмеялась:

– Правильно. А откуда это тебе известно? Джеральд постоянно на это жалуется.

– Знаешь, я ведь всегда им восхищался. – Никос затянулся и выпустил из ноздрей тонкую струйку дыма. – Замечательный человек. Толковый… и сердечный. – Никос постучал себя по левой стороне груди.

Сильвия почувствовала, как ее снова бросило в жар. Зачем он это говорит? У него есть все основания ненавидеть Джеральда. Чистейшая глупость, если только он не издевается над ней.

– Да, – ответила она сдержанно, добавив: – Послушай, мне действительно надо…

Но Никос, казалось, не почувствовал перемены в ее настроении и продолжал как ни в чем не бывало:

– Знаешь, он сослужил мне хорошую службу, когда вышвырнул меня из нашего дома. Если бы он этого не сделал, я, может, никогда не решился бы на собственное дело или… – Он внезапно умолк, словно спохватившись, что наговорит лишнего, и одарил Сильвию одной из своих ослепительных улыбок. – Но, я вижу, ты спешишь. Я и так тебя задержал.

– Ничего, – ответила Сильвия, надеясь, что он не увидит, как ей на самом деле не терпится уйти. Поглядев на стакан с содовой, уже согревшейся в ее руке, она добавила: – Боюсь, мне надо взять новый, вода уже выдохлась.

– Позволь!

И прежде чем она успела возразить, он уже взял из ее рук стакан и направился к бару. Она увидела, как седовласый бармен за стойкой отрицательно помотал головой: „Уже закрыто".

Сильвия, смущенная, наблюдала, как Никос, вынув из бумажника купюру, положил ее на стойку. По услужливой улыбке бармена Сильвия поняла, что купюра крупная. Через секунду Никос возвратился со стаканом свежей содовой со льдом.

– Ты не должен был этого делать!

– Давай скажем так, – скова пожал плечами Никос. – Я задолжал твоему мужу и сейчас просто вернул часть долга.

Сильвия никак не могла представить, почему Никос должен испытывать к Джеральду чувство благодарности, но голос его звучал весьма искренне. Может быть, это из-за участия банка в строительстве на Брайтон Бич?

– Спасибо, Никос, – сказала Сильвия. Она протянула ему свободную руку, которую тут же обхватили крепкие пальцы. – До свидания. Приятно было снова увидеться.

Сильвия уже повернулась, чтобы идти, когда Никос коснулся ее плеча:

– Постой. Еще один вопрос. Ты мне не сказала о своей дочери. Как она поживает?

В ужасе Сильвии вдруг представилось, что он спрашивает о Розе! Своемребенке. Сердце словно сжало тисками – казалось, кровь отхлынула от него. Медленно, изо всех сил стараясь не показать, что творится у нее на душе, она повернула к нему лицо.

– Рэйчел в полном порядке, – с трудом выговорила она.

„Должно быть, Джеральд упоминал Никосу о Рэйчел", – решила она. Да, скорее всего так оно и было, и Никос спрашивает из вежливости.

„Но сейчас он явно что-то заподозрил, – подумала Сильвия в отчаянии. – Стоит только поглядеть на его сузившиеся глаза. А лицо! Каким оно вдруг стало жестким".

Желая как можно быстрее замять возникшее напряжение, она быстро спросила:

– У тебя, должно быть, тоже есть дети?

– Нет, – с сожалением покачал головой Никос. – Детей у меня нет. – Его сигарета догорела до самого фильтра, и он неспешно погасил окурок о металлическую пепельницу.

– Барбара и я, мы оба хотели детей, – продолжал он. – Очень хотели. И каждый раз, когда она беременела, мы надеялись, что вот, на этот раз… Но, наверное, этому не суждено было случиться.

– Прости, – тихо сказала Сильвия.

„Кажется, я уже один раз просила у него прощения? Точно не помню". Она словно одеревенела. Мысли беспорядочно кружились.

Склонившись так низко, что она почувствовала исходящий от него запах никотина, Никос тихо произнес:

– Я знаю, Сильвия.

В его голосе не было теплоты. Ее охватила паника. Она пошатнулась и в ту же секунду почувствовала, как по груди потекло что-то холодное. Да это же содовая для Джеральда. Наверное, у нее просто дрогнула рука.

Мысли теперь кружились еще быстрее: „Он знает, он знает, он знает…"

– Что ты знаешь? – выпалила она, улыбаясь кокетливо-невинной улыбкой, которая, она знала это даже без зеркала, вряд ли сможет кого-нибудь обмануть.

– Я уже давно это подозревал, – ответил он. – Ты родила через девять месяцев после того, как ты и я…

– Нет, – прервала она его, резко отступив назад и снова расплескав воду на грудь. – Ты ошибаешься.

– Да? Мне стыдно об этом сказать, но одно время я действительно хотел ошибиться.

– Это безумие, – прошипела она. – Я ни минуты больше не желаю это от тебя выслушивать.

Но его пальцы держали ее запястье, словно стальной браслет. Рука Сильвии при этом была холодна как лед, а его горела огнем.

– Пожалуйста, пусти меня, – произнесла она со слезами на глазах. – Я должна вернуться к Джеральду. Он и так удивляется, куда я пропала.

– Сильвия, я не хочу причинять тебе боль. Поверь мне. Я хочу только одного. Чтобы ты сказала, просто сказалаи ничего больше. Сделай это для меня. Я никогда не спрашивал раньше – из уважения к Барбаре. И к Джеральду тоже. Клянусь, если ты подтвердишь это, я оставлю тебя в покое. И никогда даже близко…

Сильвия вырвала руку. Она больше ни секунды не могла выносить это. Видеть мучительную мольбу в его черных глазах и знать, как она знала сейчас, что предала не только Джеральда, но и Никоса!

Она бросилась бежать, впервые, может быть, не заботясь о том, как выглядит и кто ее видит. Джеральд! Она должна поскорее вернуться к нему. Боже милостивый, если он узнает, это его убьет. Этого нельзя допустить.

– Сильвия! – кричал Никос. – Подожди!

Ее лицо горело при мысли о том, что на нее, должно быть, смотрят, о ней шепчутся.

„Пожалуйста, – хотелось ей крикнуть, – пожалуйста, оставь меня в покое".

Но даже пока она бежала по коридору, опоясывающему партер, и вода из стакана выплескивалась ей на руку, и потом, когда она с бьющимся сердцем, удары которого раздавались у нее в ушах, подобно грохоту поезда в тоннеле, влетела в ложу, Сильвия знала, что убегает она не от Никоса, а от самой себя. От страшной правды.

Роза…