355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгения Сафонова » Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ) » Текст книги (страница 7)
Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ)
  • Текст добавлен: 4 января 2021, 13:00

Текст книги "Смерть и прочие неприятности. Орus 1 (СИ)"


Автор книги: Евгения Сафонова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

На миг у неё возникло жгучее желание просто убежать отсюда, сломя голову. Потом Ева вспомнила, какие форсмажоры случались порой на концертах и зачётах.

Взяла себя в руки.

На сцене, когда волнение холодит руки, кружит голову и растекается в крови, может произойти что угодно. И, что бы ни происходило, Ева из этого неизменно выходила с честью. Ибо даже если ты забыл текст, главное – не сдаться, остановившись и обернув выступление провалом, а как-нибудь доковылять до момента, с которого твои пальцы и мысли вновь обретут уверенность.

Ладно, подумала она, вскидывая руку со смычком. Я импульсивная дура. Я налажала. По-крупному.

Но сейчас важнее всё исправить, чем сокрушаться по этому поводу.

Подняв левую руку почти на уровень плеча, Ева закрыла глаза.

Представить струны, ощутить их под пальцами… вот забавно, наверное, она со стороны смотрится – пытается играть на невидимой виолончели… нет, сейчас не об этом. Сосредоточиться на том, что делаешь, на музыке, поющей в твоей голове, готовой запеть…

Первые звуки, раздавшиеся в тишине, рождённые из ниоткуда, были робкими, дрожащими, неуверенными, как у плохой школьницы. И даже когда они осмелели, было в них нечто… странное. Они больше походили на звучание синтезатора, имитирующего виолончель, чем на настоящую виолончель. Но для Евиных ушей они всё равно звучали слаще пения райских птиц.

Для ушей тех, кто их слышал, видимо, тоже.

Когда Ева, доведя музыкальное предложение до конца, решилась прерваться и посмотреть на жертву смычка – его состояние осталось без изменений.

– Когда я досчитаю до трёх, ты проснёшься, – робко велела она. – Раз… два… три.

Никакой реакции от молодого человека, пребывающего в блаженном забытьи, не последовало. Может, из-за обморока? С Эльеном ведь фокус сработал блестяще. Пусть даже сперва Ева сомневалась, верна ли её догадка – раз, и получится ли провернуть такое с призраком – два.

«Эльен, – заискивающе произнесла она, когда дворецкий откликнулся на её зов и вошёл в комнату, глядя на него большими глазами, полными мольбы, – мне так неудобно… знаете, я открыла ещё одну возможность смычка. Хочу удивить Герберта, когда он вернётся. Вы можете… посмотреть, как я играю? Я так боюсь опозориться перед ним, а если в первый раз я попробую исполнить это сразу при нём… без других зрителей…»

И призрак, не заподозривший подвоха, с любопытством следил, как она извлекает смычком, скользящим по воздуху, звуки из невидимых струн. Впрочем, Ева ничего не теряла. Если бы догадка, родившаяся у неё накануне, оказалась ошибочной – для Эльена это так и осталось бы просто забавным фокусом, музыкой из ниоткуда.

Но она подтвердилась. Пусть и не с первого раза.

Рассуждения Евы были просты. Даже обычная музыка способна заставить тебя улыбаться и плакать. Даже обычный смычок способен унести тебя в грёзы или погрузить в тоску. Следовательно, волшебный просто обязан делать нечто похожее. И даже большее. Усыплять, к примеру… или гипнотизировать. Для начала Ева решила проверить вторую гипотезу – и та, к её радости, оказалась верна; а после парочки впечатляющих фильмов об аферистах-фокусниках и не менее впечатляющем сериале об очаровательном златовласом детективе-менталисте Ева в своё время немало прочла о гипнозе.

И знала, что гипнотизёры могут не только приказать человеку сделать что-либо.

Глядя на беспробудно спящего продавца, Ева сжала губы. Вновь закрыв глаза, извлекла из пустоты первое соль «Пробуждения» Форе – и звуки разлились в воздухе мелодией: печальной, щемящей, зовущей за собой.

У неё всё получится. Она не напортачит, она всё сделает, как надо, она сможет…

– Когда я досчитаю до трёх, ты проснёшься, – вновь велела Ева – ещё прежде, чем открыть глаза, ещё прежде, чем угас последний звук. Уже не робко – властно, не терпя возражений, которых не могло прозвучать, не рассматривая даже возможность неудачи. – Раз, два, три!

И встретила осоловелый взгляд продавца, глядящего на неё снизу вверх.

Отлично. А теперь снова придётся экспериментировать. И если эксперимент выйдет провальным, это будет нехорошо – по той простой причине, что тогда придётся обращаться за помощью к венценосному снобу.

С другой стороны…

– Ты слышишь меня? – опустив смычок, требовательно спросила Ева. – Отвечай!

– Да, – глухо и абсолютно безэмоционально откликнулся тот, не моргая.

– Ты не вспомнишь обо мне. Ты забудешь всё, что случилось с момента, когда я открыла дверь твоей лавки, и до того, как ты проснёшься. Ты не будешь тревожиться по поводу провала в памяти и никому о нём не расскажешь. А теперь на счёт «три» ты закроешь глаза и уснёшь. Раз, два…

Когда она вымолвила «три», тот послушно смежил веки – и, совестливо коснувшись его плеча, Ева принялась убирать с него книжки, возвращая их на законные места. Благо на полках те были расставлены по алфавиту.

Да, Ева знала, что гипнотизёры могут не только приказать человеку сделать что-либо. Ещё они способны пробудить в нём заблокированные воспоминания. Или, напротив, поставить в его памяти блок.

А теперь нужно быстро возвращаться в замок, мрачно думала девушка, вернув на место едва не купленные «Размышления» и оттаскивая жертву музыкального произвола за прилавок. Благо на первый взгляд с его затылком всё было в порядке: разве что небольшая ссадина. И удостовериться, что тот же трюк действительно сработал с Эльеном.

Искренне надеясь, что фокус всё же рабочий и парень решит, что просто с чего-то потерял сознание и ударился головой, падая на пол, Ева не удержалась: потыкавшись в различные кнопки и рычажки, открыла старинный кассовый аппарат. Подмешала туда большую часть оставшихся у неё денег – на лечение, которое молодому человеку наверняка понадобится. Тщательно смешала монеты с остальными – мало ли что.

Напоследок ещё раз оглядев лавку, открыла шторку на окне, выглянула в пустой переулок – и, отперев запор, выскользнула наружу, чтобы неторопливо последовать прочь.

В конце концов, раз ничего не пропало, тревожиться парню будет особо не с чего. Разве что о загадочном обмороке и прибавившихся в кассе деньгах, но последнему он должен только обрадоваться. Хм… а вдруг маги умеют не просто видеть ауру, но ещё и отслеживать её следы? Если гипноз не подействует… Она ведь здорово наследила в этой проклятой лавчонке. И своим присутствием, и монетами, и прикосновением к книгам.

Почти выйдя на людную улицу, Ева помедлила. Присев рядом со знакомым псом, приветливо махнувшим ей хвостом, потрепала его по холке, пытаясь собраться с мыслями.

И как теперь возвращаться? Зная, что любой встречный маг может тебя разоблачить? По пути сюда ей повезло – но вдруг сейчас не повезёт? Пробираться окольными путями, где поменьше народу? Она ведь совсем не знает город, и легко может заблудиться, и…

Сзади послышался какой-то шорох. Ева обернулась – и даже с такого расстояния узнала Герберта, застывшего далеко за её спиной.

Вот и всё. Конец прогулке.

Девушка даже самой себе не призналась бы, что почти рада его видеть.

– А, вот и… – начала она.

Некромант, вскинув руку, резко сжал кулак – и мир утонул во тьме.

Очнулась Ева на алтаре посреди библиотеки. С чувством лёгкого дежа вю: по ощущениям пробуждение до жути напоминало то, что случилось на этом же алтаре в первый раз.

Не просто пробуждение – возвращение из пустой, всепоглощающей, страшной черноты небытия.

– Вот что случится с тобой, если я отрежу тебе доступ к моей энергии. А я могу сделать это в любой момент. С любого расстояния. Убеги ты хоть на другой конец страны, – голос Герберта, послышавшийся откуда-то сбоку, был на удивление спокоен. – Ты снова погрузишься в стазис. Станешь просто телом. Не разлагающимся, но мёртвым. И разбудить тебя вновь смогу только я. Потому что ты думаешь, говоришь и двигаешься за счёт моей энергии. Потому что ты магически привязана ко мне. Навсегда.

Она села. Повернув голову, увидела некроманта: тот стоял неподалёку от алтаря, вновь заматывая руку летающим бинтом, и лицо его было не выразительнее фарфоровой маски.

Вот, значит, как. Теперь она питается от него, как от… розетки. А он может просто включить и выключить её, как электроприбор. Как вещь.

Что и не постеснялся продемонстрировать.

Впрочем, его тоже можно понять.

– Ты внушила Эльену отпустить тебя. Ты стёрла ему память об этом, – проговорил Герберт, неотрывно глядя на неё, пока ножницы сами собой перерезали бинт. – Как ты это сделала? Как преодолела мой приказ?

Значит, сработало, удовлетворённо отметила Ева, спустив ноги с гладкого отёсанного камня.

– Что ты делала в городе? – не дождавшись ответа, вновь спросил некромант.

И, видимо, следы ауры всё же отследить нельзя, добавила Ева про себя, коснувшись пола подошвами сапог. Иначе он бы уже знал весь мой маршрут.

Или хотя бы про лавку.

– А ты не знаешь? – выпрямившись рядом с алтарём, на всякий случай всё же уточнила она.

Когда Герберт шагнул вперёд, сокращая расстояние между ними, Ева никак не ожидала того, что за этим последовало.

Поэтому не успела увернуться от ладони, звонко хлестнувшей её по щеке.

– Безмозглая кукла. – Последнее слово он выплюнул так, что сомнений не осталось: под этим словом явно подразумевалось нечто не менее непристойное, чем то, что Ева прятала за музыкальными ругательствами. – Я понимаю, что боги вложил в твою пустую голову ума не больше, чем необходимо, дабы подстелиться под самого влиятельного мужчину из тех, которым не посчастливилось бы встретить тебя на своём пути. Но, может, ты всё же попробуешь пораскинуть хотя бы этой малостью и предположить, что случится, если кто-то из моей семьи узнает о твоём существовании? Что Айрес сделает с тобой и со мной?

Машинально прижав пальцы к ушибленной скуле, Ева молча смотрела на некроманта, сжимавшего в кулаки опущенные теперь руки.

Больно не было. Не потому, что венценосный сноб сдерживался – от силы удара её голова мотнулась, заставив отшатнуться и почти упасть обратно на алтарь, – но по другим причинам, выявленным Евой во время прогулки. Было неожиданно.

И очень, очень обидно.

Ева улыбнулась ему. Широкой, слегка безумной улыбкой.

Резко развернувшись, направилась к выходу из библиотеки.

– Я тебя никуда не отпускал, – слова были так холодны, что обжигали слух, как лёд обжигает кожу. – Ко мне. И отвечай на вопросы.

Колдовской приказ захлестнул знакомым ощущением ниточек, натянувшихся под кожей, лишая воли, утягивая назад… и Ева зажмурилась.

Что есть приказ? Слова. Не более. Слова, почти всегда предполагающие огромное количество смыслов и трактовок. Пусть зачастую сознание человека – и зачастую на беду – склонно истолковывать их прискорбно однозначно.

Но человеку мыслящему (и особенно женщине, наделённой творческим и порой болезненным воображением) нетрудно вывернуть наизнанку любой смысл и любые слова.

Я обязательно подойду к тебе, очень убедительно проговорила Ева. Про себя, больше самой себе, чем тому, кто остался теперь за её спиной. И на вопросы отвечу.

Позже. Неправду.

Тело, уже пытавшееся развернуться, замерло – и, ощутив, как возвращается к ней контроль, Ева спокойно шагнула вперёд.

– Подойди ко мне!

Она услышала, как в голосе некроманта прорезалось удивление.

Улыбаясь всё той же широкой улыбкой, продолжила стремительный путь к двери.

Забавно, до чего может довести софистика. Как просто извратить вроде бы простое предложение – и убедить себя в том, что ты ничего не нарушаешь. Если, конечно, ты не бестолковый зомби, которыми венценосный сноб привык управлять.

Взять хотя бы вчерашний его приказ: «Не вздумай покинуть замок, пока меня нет». Что значит «пока меня нет»? Ведь где-то там (куда бы эта сволочь ни отлучалась сегодня по своим сволочным делам) он всё равно есть. Вот если бы он умер, тогда смело можно бы утверждать, что «его нет». А раз где-то он есть, пусть и не в замке – Ева имеет полное право его покидать, верно?

– Сию секунду! Подойди! Ко мне!

Пару секунд Ева прикидывала, что можно этому противопоставить. Так ничего и не придумав, всё же повернула обратно: не особо расстроившись.

Подумает на досуге. А сейчас, как говорится, главное – чтобы дошёл смысл послания.

Некромант долго смотрел на неё; и некое размышление, ясно читавшееся в его взгляде, разлило в душе Евы жгучее удовлетворение.

– Ты сопротивлялась мне.

Когда Герберт констатировал это, из тихого голоса уже ушли яростные кричащие нотки, сквозившие в нём минуту назад.

– Разве? – девушка снова улыбнулась: так мило, что это почти пугало. – Я и не заметила.

– Как ты можешь мне сопротивляться? Отвечай!

Неправду, повторила Ева, когда магия удавкой сдавила горло.

– Говорю же, не заметила. – Она пожала плечами: очень естественно, с насмешливой, почти издевательской невинностью. – Ты сам говорил, что из иномирян получаются могущественные маги. Может, просто моё колдунство сильнее твоего? И у тебя силёнок не хватает держать меня в узде?

Не сводя с неё немигающего взора ярких льдистых глаз, Герберт склонил голову набок.

Глядя на Еву так, словно впервые увидел.

– Формулировки, – медленно проговорил он. – Слабость формулировок. Ты разумна, в отличие от обычной нежити. Ты способна трактовать приказы, как тебе угодно. – Он помолчал. – Ясно. В таком случае приказываю тебе… – и вдруг осёкся. – Ты ведь не перестанешь искать лазейки, да?

– Неа, – ни капельки не расстроившись, весело подтвердила Ева.

– И делать всякую ерунду мне назло. Пользуясь тем, что ты нужна мне.

– О чём ты? Мною движет элементарный научный интерес. Это ведь так здорово, раздвигать границы своих возможностей!

Герберт тоже улыбнулся – и, какой бы зловещей ни была эта улыбка, она не заставила Еву опустить взгляд.

– Я ведь и разозлиться могу. Сильно разозлиться, – это прозвучало мягко и почти вкрадчиво. – А когда я злюсь, я становлюсь очень… неприятным.

Ева вспомнила пощёчину, которая наверняка всё ещё жгла бы щёку, не препятствуй этому технические причины.

Молча протянула руку вбок. Туда, где на маленьком столике лежал рядом с ножницами развёрнутый свёрток с хирургическими инструментами, а среди них – чистый ланцет, такой острый, что сияющее лезвие резало даже взгляд.

– Не советую покушаться на мою жизнь. Даже если в твою светлую во всех отношениях головку взбредёт такая мысль, – следя за девушкой без малейшего страха, спокойно произнёс Герберт. – Думаю, сама понимаешь, почему.

Выдернув ланцет из кожаной петли, Ева сжала в пальцах серебристую рукоять. Развернула левую руку ладонью вверх.

Когда блестящий металл полоснул по коже, оставляя на ней глубокую косую рану, оно окрасилось алым. Но крови – чего и стоило ожидать от мертвеца – почти не было.

Боли же не было вовсе.

Некоторое время Ева наблюдала, как свежий порез на ладони тут же заживает, оставляя после себя лишь узкую красную полоску. Чувствуя только, как стягивается заново срастающаяся кожа. Это было странно: сохранить чувствительность, но не ощущать боли. Как была странной регенерация уже неживых тканей.

Хотя это наверняка ещё одно любопытное свойство таинственного стазиса, призванного сберечь её тело в одном неизменном состоянии.

– Даже такая рана быстро затягивается. Надо же, – проговорила Ева задумчиво. Подняла глаза на некроманта, неотрывно наблюдавшего за её действиями. – Я мертва. Я не чувствую боли. Я не живу – я существую. Как ты любезно сообщил, за твой счёт. Что ещё ты можешь со мной сделать?

На самом деле она могла понять это и раньше. Проанализировав ощущения во время тренировок – особенно тот момент, когда она царапала ногтями пол, пытаясь вырваться из лап теневой твари. Но это не сразу бросилось в глаза: многие её чувства притупились, а мироощущение было несколько изменено.

И стало ясно лишь тогда, когда она упала в лесу, ободрав ладони о булыжник – но не почувствовав ничего. Ни когда упала, ни потом, когда ссадины исчезли на глазах.

– Боль можно причинить не только физически.

В словах Герберта тоже послышалось раздумье.

– И что ты сделаешь? Уничтожишь мои вещи? Отнимешь у меня последнее, что я могу потерять? Переломаешь мне пальцы, которые тут же заживут? Прибегнешь к насилию? – она бросила ланцет обратно на стол. – Если ты такая мразь, что готов унизиться до моих «мёртвых прелестей», вперёд. Сделай это, сделай что угодно из того, о чём я говорила – и тебе проще будет меня упокоить, потому что я буду сопротивляться каждую секунду. Но ты не можешь меня покалечить. Калека королеву не свергнет. И не можешь меня упокоить. Не навсегда. И контролировать, держа в клетке, не сумеешь. Не постоянно. В конце концов, моё предназначение не в этом. Ты же сам говорил что-то о предназначении, правда? – Ева смотрела на него: прямо, борясь с желанием привстать на цыпочки, чтобы можно было делать это не снизу вверх. – Ты бесчувственный расчётливый лицемер. Ты считаешь королеву своей семьёй, но это не мешает тебе строить козни за её спиной. Чем тогда ты лучше неё? – губы её презрительно дрогнули. – У меня нет ни малейшего желания тебе помогать.

– Неудивительно, – довольно-таки равнодушно откликнулся некромант. – Я наслышан, что иномиряне – на редкость неблагодарные создания.

– Неблагодарные? – Ева скрестила руки на груди, судорожно вцепившись пальцами в предплечья. – Я убита твоей драгоценной тётушкой. И раз ты нашёл меня прежде, чем наступила смерть мозга – ты наверняка был неподалёку, когда она меня убивала. Да только не решился связываться с ней. Не решился вступать в открытый бой, чтобы спасти глупую пришлую девчонку. Положился на то, что пророчество не может лгать – а раз так, у тебя наверняка получится вернуть меня. А управлять немёртвой мной, привязанной к тебе, зависящей от тебя, куда проще, чем живой. Если б я не была нужна тебе, чтобы заполучить трон, ты просто оставил бы меня гнить в том лесу. И как только я перестану быть нужна, наверняка и оставишь. Скажешь, неправа? – не в силах больше выносить спокойствие в его лице, девушка резко отвернулась: чтобы не начать кричать. Или в свою очередь его не ударить. – Я хотела относиться к тебе по-хорошему, Герберт. Правда хотела. Я была искренне благодарна тебе за то, что ты меня ожи… поднял. Но я не твоя вещь. И не твоя служанка. Я могу помочь тебе, я даже могу услужить тебе – но не когда ты считаешь меня безвольной пустоголовой марионеткой, которую можно облить помоями, а потом заставить плясать или спрятать в сундук по своему усмотрению. Не когда ты считаешь себя вправе меня унижать. Потому что я свободный человек со свободной волей. С характером, с которым надо считаться, с желаниями, которые надо учитывать, с интеллектом, который не стоит принижать, и с чувствами, которые можно задеть. – Не дожидаясь и не желая слышать ответ, она зашагала к выходу. – Когда ты это усвоишь, тогда и поговорим.

Она ожидала, что Герберт снова её остановит. Ожидала, что тот попытается ответить на её тираду. Может, отвесить ещё одну оплеуху.

Но тот не попытался.

– Тебе не победить меня, – лишь произнёс он негромко, когда она почти уже приблизилась к двери.

– Мне и не нужно, – бросила Ева через плечо. – Но поверь: мои бесконечные проигрыши тоже способны доставить тебе немало неприятностей.

Наконец покинула треклятую библиотеку. На сей раз – беспрепятственно.

Куклы ожили, мой милый принц, думала она, неторопливо поднимаясь по лестнице. Ты привык властвовать в безмозглом кукольном царстве. Привык отдавать приказы, которые выполняют без сомнений и раздумий. Но пришла пора познакомиться с другими куклами: не привыкшими к иерархии престолонаследия, пропагандирующими свободу, равенство и братство. И если ты решился обзавестись такой игрушкой, изволь платить.

Тем, что отныне правила игр устанавливают обе стороны.

И, тихонько напевая себе под нос, направилась в свою комнату: к Дерозе, другим вещам, хранившим ободряющее тепло далёкого дома – и тому, что должно было ждать её спрятанным в платяном шкафу.


ГЛАВА 8
Ostinato

Ostinato – многократное повторение мелодической или ритмической фигуры, гармонического оборота, отдельного звука (особенно часто – в басовых голосах

Их война с Гербертом продлилась неделю.

На следующий день Ева попросила прощения у Эльена. Призрак не злился и ни в чём её не винил, но смотрел так печально, что сердце девушки обливалось бы кровью, если б та только могла его обливать. Ева приврала, будто не представляла, какое действие окажет смычок, а потом просто воспользовалась ситуацией; но Эльен и без того, кажется, отнёсся бы к ситуации с поразительным пониманием – отчего девушке сделалось ещё совестливее.

– Я не сержусь на вас, лиоретта. Что вы, – грустно проговорил дворецкий, явившийся для несостоявшегося накануне урока. – Представляю, каково вам… хрупкому, тонкому, одухотворённому и свободолюбивому существу, явившемуся из мира, где царят совсем иные порядки и нравы… Я на вашем месте наверняка бы тоже пытался сбежать. – Он долго молчал. Потом, протянув призрачные руки, невесомо накрыл ими Евины ладони. – Прошу, не держите зла на господина. В его отношении к вам нет ничего личного. Он в принципе недолюбливает женщин… иномирных – особенно.

– У меня сложилось ощущение, что мужчин он тоже не особо жалует. И всё живое. И мёртвое, – не удержавшись, заметила Ева.

– На то есть причины. Как и на всё остальное. – Призрак вздохнул. – Последняя гостья из иномирья, объявившаяся в Керфи, положила глаз на господина Уэрта. Да-да, – заметив её несказанное удивление, подтвердил Эльен. – Полагаю, в первую очередь её интересовала его будущая корона. К которой, как вы могли заметить, прилагается весьма привлекательная внешность. Чем не желанный приз для практичной девушки?

Ева удержалась от того, чтобы скептически хмыкнуть. Или заметить, что «желанным призом» венценосный нарцисс может служить лишь для девушки с явными наклонностями мазохистки.

– Та дева уже числилась невестой владыки Дольских земель. Но наследник престола, как вы сами понимаете, куда более лакомый кусочек, – продолжил призрак. – Вот дева и пыталась всеми правдами и неправдами соблазнить господина Уэрта. Порой весьма… агрессивно.

– Пока королева не взорвала ей голову.

– О, не беспокойтесь, – без труда угадав её мысли, успокаивающе проговорил Эльен. – Вообще публичные казни давным-давно под запретом. Мы ведь не варвары. Обычно люди, раздражающие Её Величество, тихо исчезают среди ночи, но та дева повела себя столь вульгарно и недозволенно, что… – он скорбно качнул головой. – Видите ли, Её Величество весьма ревностно относится к выбору пары для племянника. Его первую и единственную пассию она тоже не одобряла… как позже выяснилось, не зря. А на том злосчастном балу иномирная гостья вела себя столь непристойно, что терпение Её Величества иссякло. Вы бы видели, в каком платье явилась сия бесстыдная плутовка! И что вытворяла вместо танцев! – В лице призрака проявился такой осуждающий ужас, что Ева поняла: то платье и те танцы до сих пор снились бы ему в кошмарах, если б он был способен спать. – Королева попыталась втолковать ей, что не стоит так унижать себя и своего жениха, а о принце лучше забыть. Естественно, всё – в тщательно подобранных выражениях, учтивым тоном, с прелестной улыбкой… а дева в ответ залепила ей пощёчину, закатила истерику и при всём дворе обозвала «ревнивой старой стервой». И это было самое приличное из всего ею сказанного.

Ева, знакомая со многими яркими представителями отечественного попаданческого жанра, представила, во что способна вырядиться девушка, явно не обременённая интеллектом и решившая поразить местное «замшелое» общество мини, вырезами и разрезами. И что может станцевать, особенно глотнув чего-нибудь покрепче местного чая.

Хотя кто ещё знает, что тут пьют вместо чая…

– Минутку. Так у Герберта была пассия? – осмыслив всю речь призрака, изумлённо осведомилась Ева.

– Ещё до гибели его родителей, – преспокойно откликнулся Эльен. – Господин Уэрт тогда был совсем юн. И ещё не провозглашён наследником престола, но уже, конечно, завидная партия. Королевская кровь в жилах, дивной красоты лик, явное благоволение королевы… Айрес с детства привечала его, и в итоге стала ему ближе родной матери. Многие тогда зашептались, что вот он – самый очевидный кандидат на роль будущего властителя Керфи. А в итоге одна из королевских фрейлин… – Эльен сузил глаза, в которых сверкнули очень недобрые чувства: даже сейчас, много лет спустя. – Та недостойная прелестница была на пару лет старше Уэрта, однако для юнца, опьянённого сладостью первого чувства, это не имело значения. Их отношения успели зайти весьма далеко, но потом… Когда его родителей объявили изменниками, от него многие отвернулись. И предположить не могли, что сын изменников в конце концов всё же будет избран наследником престола. – Призрак горько усмехнулся. – Тогда господин Уэрт и узнал истинную цену дружбы придворных льстецов. Как и их любви.

Всё страньше и страньше, озадаченно подумала Ева.

– Изменниками?..

– Когда Уэрту было пятнадцать, его родители нанесли очередной визит в королевский дворец. Для семейного ужина с Её Величеством. Обычное дело. Но в тот вечер они попытались убить королеву, – отстранённо ответствовал Эльен. – Стражники услышали отзвуки голосов – кажется, Айрес и Рейоли повздорили. Как бы там ни было, они напали на королеву, и та, защищаясь, случайно умертвила обоих. Когда стражники ворвались в комнату, Айрес плакала над телом сестры. – Отняв ладони от Евиных рук, призрак сцепил их в замок; голос его сделался сухим и невыразительным, как высохший до серости древесный лист. – Рейолей окрестили предателями короны. Их имущество было арестовано, все ждали, что их сын со дня на день отправится в ссылку. И пассия Уэрта, как и большинство его приятелей при дворе, тут же открестилась от него… чтобы молить прощения уже через полгода. Когда Айрес не только передала ему все земли Рейолей и положенный по крови титул главы Шейнских земель, но и объявила своим наследником. Вот тогда придворные сплетники залебезили перед ним пуще прежнего, но Уэрт был непреклонен. Он не умеет прощать, – добавил дворецкий со странной смесью осуждения и гордости.

– Так мать Герберта…

– Младшая сестра Айрес. Верно.

Ева осмыслила информацию.

– Полагаю, королевские слёзы были немножко крокодильими, – сказала она наконец. – Или множко.

Она не была уверена, водятся ли в этом мире крокодилы, но переводческая магия наверняка подобрала выражению достойный синоним. А история со «случайным» убийством в целях самообороны, подтверждённая одними лишь дворцовыми стражниками, выглядела очень подозрительно.

– О, нет, нет. Маги Ковена провели расследование и постановили, что господин Рейоль действительно атаковал Её Величество. Он тоже был магом, а следы заклятий остаются надолго… их трудно рассеять и невозможно изменить. И почерк мага распознать несложно. Госпожа Рейоль сжимала в руке нож – один из тех, которыми сервировали стол. А Айрес души не чаяла в сестре. Может, поэтому так и привязалась к Уэрту. Хотя… госпожа Рейоль была… не самой лучшей матерью, – высказать это явно далось призраку мучительно трудно. – Светские развлечения интересовали её больше семьи. В некотором смысле Айрес компенсировала племяннику то, что не давали ему родные родители.

– Так отец Герберта тоже был светским щёголем?

– Нет. Но он был главой дома Рейоль. В первую очередь. Отчаянно желавшим возвеличить семью. – Призрак вдруг схватился за книгу, ждавшую своего часа на кровати подле них. – Простите старого болтуна, лиоретта. Пора начинать урок.

– Эльен, – произнесла заинтригованная Ева, – что…

– Мне не должно обсуждать и осуждать хозяев. Особенно умершего главу дома, которому я верой и правдой служу уже полтора века. – И, решительно открыв книгу, дворецкий продемонстрировал ей схему какого-то родового древа. – Итак, лиоретта. В Керфи десять великих домов, и каждый из них…

Позже Ева поняла, что Эльену пришлось нелегко. Долг слуги Герберта, пытавшегося вызвать в ценной гостье сочувствие к нему, вступил в противоречие с долгом слуги рода Рейоль, не дозволявшего честить своих хозяев. Даже бывших и почивших – особенно учитывая, что в этой стране мёртвые порой ходили среди живых. Но тяжёлое прошлое, каким бы оно ни было, не оправдывало свинского поведения в настоящем.

По крайней мере, никак не полностью.

Каждую тренировку Ева старательно доводила венценосного нарцисса до белого каления. Либо игнорируя его нападения, позволяя теневым тварям сдавливать её в щупальцах и швырять об пол, сколько им угодно (хвала регенерации и отсутствию боли), либо изнуряя Герберта внезапными атаками, но ограничиваясь «хлыстом». Применять против него музыкальный гипноз Ева пока не решалась – ещё не отточила настолько, чтобы быть уверенной в успехе, а это раскрыло бы её главный козырь, пока некроманту неизвестный. Тот, конечно, выпытал, каким образом она заморочила Эльену голову, но не до конца. Даже когда Герберт велел ей немедленно сказать правду, девушка ответила, что взмахнула смычком и приказала призраку отпустить её, а потом забыть об этом.

Нарцисс ведь не уточнил, сколько раз она взмахнула смычком. Что именно при этом делала. И что ещё приказала.

Каждый приказ Ева старательно извращала. Либо просто не выполняя, либо делая вовсе не то, что требовалось – пока наконец не подбиралась формулировка, которой невозможно было противиться. Взять хотя бы следующую ванну, которую Еве пришлось принять: ей велели раздеться, но девушка тут же скакнула в бассейн – прямо в одежде. Весело, «бомбочкой», с головы до ног окатив некроманта волной золотистой воды.

Нарцисс ведь не уточнил, когда именно ей нужно раздеться. Может, на следующий день. Или вообще через год.

Каждую ночь Ева коротала в библиотеке. В день побега она велела Эльену не только отпустить её, но и выписать название и расположение книг, в которых можно почитать про воскрешение и чары, поднявшие её; а после спрятать список в платяной шкаф – чтобы некромант не добрался. Так что теперь под покровом темноты девушка пробиралась в библиотеку, проводя ночные часы в чтении при хрустальных свечах. Герберт, конечно, по вечерам исправно запрещал ей выходить из комнаты, пока поутру за ней не явится служанка-скелет, но с этим приказом Ева расправилась даже легче, чем с остальными.

Нарцисс ведь не уточнил, что ей также нельзя из комнаты выбегать. Или выползать. Или выпрыгивать.

Увы, ничего принципиально нового о воскрешении вызнать ей не удалось. Должно быть, всё важное Герберт хранил в своих личных журналах, которые где-то прятал. Ясно было лишь, что Ева являлась исключительным, не имевшим аналогов экземпляром; обычно умертвия представляли собой безмозглых гниющих зомби (отчего из соображений эстетики и санитарии тела сперва предпочитали доводить до состояния скелетов), ни капли не напоминавших себя при жизни. Если поднимали магов, то после смерти они всегда теряли дар – покидавший их вместе с разумом и душой. Так что Ева скорее не умерла и поднялась, а зависла в некоем пограничном состоянии, близком к клинической смерти.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю