Текст книги "Стражи Красного Ренессанса (СИ)"

Автор книги: Евгений Шкиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Возможно, Роберт еще долго бы рефлектировал в сладостной полудреме, если бы неожиданно не заиграла тихая музыка и монотонный женский голос, лишенный каких‑либо эмоций не сообщил:

– Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!.. Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!..

– Линда, – разочарованно простонал страж, – чтоб тебя гадину!

– Роберт, московское время восемь утра, – невозмутимо ответил голос из динамиков, встроенных в стену, – Пора вставать! Пора вставать!.. Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!..

– Да заткнись ты уже!

– Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!

Звеньевой, недовольно зарычав, сел на кровать. Это все Маша со своими наворотами! Купили киберкон на свою голову.

– Роберт, московское время восемь утра. Пора вставать! Пора вставать!

Страж глубоко вздохнул и так же, как и автомат, ровно и монотонно произнес:

– Линда 7 МА-77.

Музыка моментально стихла. Киберкон больше не подавал голос. Роберт, уставившись в огромное зеркало, прикрепленное к стене, озадаченно потер лоб. В последнее время он себе решительно не нравился. Вдруг краем глаза он заметил движение. Страж повернул голову и увидел в дверях Машу.

"Машенька, – с нежностью подумал Роберт, – зайчонок, тростиночка ты моя!"

Она стояла, опершись на косяк, обернутая в махровое полотенце, босая, с уже высушенными коротко стриженными каштановыми волосами.

– Если бы ты знала, милая, – сказал звеньевой, – какой гадкий сон мне приснился.

– Расскажи, – карие глаза девушки озорно блеснули, она сделала два шага по направлению к возлюбленному, – мне интересно.

– Слишком долго, – отмахнулся Роберт, – а закончился он просто ужасно. Будто ты занималась сексом с каким‑то хмырем.

– Правда? – Маша звонко засмеялась. – Ты перенапрягся, и с этим нужно что‑то делать. Придется мне тебя полечить.

Она игриво улыбнулась и легким движением руки сбросила на пол полотенце. Призывно виляя бедрами, девушка подошла к возлюбленному. Роберт мгновенно почувствовал острое возбуждение. Закрыв глаза, страж вдохнул полной грудью запах чистого тела – ее запах, коснулся ладонями маленьких аккуратных грудок.

– А ты уже готов, – полушепотом произнесла Маша, – я же говорю, ты перенапряжен.

Роберт поцеловал возлюбленную в низ живота, а потом девушка легким толчком повалила стража на кровать и села на него.

Постанывая, она ритмично двигала тазом, а он, задыхаясь, мял ее красивые грудки, чувствуя, как приближается к пику блаженства.

– Почему ты такой упрямый, – прошептала Маша, прильнув к Роберту и наращивая неистовую пляску страсти.

– Я? – выдохнул звеньевой.

– Разве ты не понимаешь, что у тебя нет другого выхода, – она поцеловала шею возлюбленного, куснула мочку уха, и зашептала, все ускоряя и ускоряя движения. – Нужно сотрудничать, дорогой, и у нас все получится.

– Ты о чем? – простонал Роберт.

– О том, что они непобедимы, – Маша коснулась языком губ Роберта и продолжила говорить:

– Они повелевают судьбами мира уже сто семьдесят семь лет, и будут повелевать ими во веки веков.

– Что ты такое говоришь, зайчонок, – взмолился страж, чувствуя что вот – вот достигнет пика, – не говори так, я люблю тебя… люблю… не говори… люблю… люблю тебя…

– А если от ста семидесяти семи отнять сто, то получится семьдесят семь, – прошептала Маша, обжигая горячим дыханием щеку Роберта.

– И что… – застонал он, прикрыв веки.

– А то, милый, что мне всего‑то семьдесят семь, – послышался дребезжащий голос, не Машин голос, – и я так молода! Я еще ой как молода!!!

Роберт открыл глаза и узрел восседающую на нем императрицу У Цзэтянь. Обвисшие, сморщенные груди, похожие на высушенные финики, тряслись в такт движениям похотливой старухи. Она скалилась, подвывая, и раскосые глаза ее излучали злое торжество. Волосы на голове стража встали дыбом.

"Без паники, – мелькнула мысль, – дыхание… дыхание… раз… два… раз… два…"

Но императрица с невероятной для ее возраста силой ударила Роберта в грудь костлявыми кулаками, и он задохнулся. Энергично вращая тазом, она прильнула к нему. Звеньевой почувствовал отвратительный запах старческого давно немытого тела. Она терлась о мужчину с неистовой яростью, а он не мог даже пошевелиться, словно невидимые цепи накрепко приковали его к кровати.

– Теперь ты мой! – победно проверещала У Цзэтянь и запустила ледяной язык в рот Роберта.

Вытаращив глаза, страж выгнулся и кончил болью. Адская судорога заставила одеревенеть непослушное тело. Язык старухи склизкой змеей заползал все дальше и дальше в глотку и далее по пищеводу вниз, к желудку. Роберт будто превратился в кусок полого почти сгнившего бревна, внутри которой ерзала холодная шипящая тварь. Нестерпимый вселенский ужас охватил его, и он закричал, проваливаясь в пустоту. Он падал в абсолютной тьме, без каких‑либо ориентиров. Он истошно вопил, содрогаясь в спазмах потустороннего страха. Он превратился в существо, неспособное контролировать себя. Он проиграл.

* * *

«Проиграл…»

Роберт лежал на жестком топчане в холодной камере. Вверху, защищенная стальной решеткой, ослепительно горела лампочка, к которой никак не могли привыкнуть глаза. Совершив над собой невероятное усилие, звеньевой повернулся на бок, к стенке. Теперь он не чувствовал злости, не чувствовал боли, не чувствовал страха, он вообще ничего не чувствовал. Он был выжат до последней капли.

"Проиграл…"

Как оказалось, трип длился четыре часа. Трясущегося Роберта окатили ледяной водой, кое‑как смыв блевоту с одежды, потом, стащив с кресла, швырнули на пол. Страж будто превратился в тряпичную безвольную куклу. Когда он услышал голос Леонарда Хосмана, то попытался поднять голову, найти мразь взглядом, но мышцы отказались слушаться.

– И это только начало, товарисч Крылов, – сказал агент, и голос его был равнодушно бесцветен, – завтра мы повторим процедуру. Завтра вы познаете еще больший ужас. Такой незавидной участи, конечно, можно избежать, начав сотрудничество. Только не думайте, что вы сумеете и дальше молчать. После четвертого укола, с началом распада личности, у семи из десяти подопытных развязывается язык, после пятого у девятнадцати из двадцати, и не было ни одного случая, чтобы хоть кто‑то молчал после седьмого укола, – Хосман подхихикнул. – Так что в ваших интересах пойти нам на встречу на взаимовыгодных условиях. Пока не поздно.

После назидательного монолога два бронированных бугая подхватили Роберта подмышки, вытащили его из труфорума и поволокли по бесконечно длинному коридору. Роберт не сопротивлялся, и его ноги безвольно бились о стыки на бетонном полу. Наконец, открыв одну из дверей, охранники бросили его на топчан.

"Проиграл…"

Страж понимал, что если он не смог сдержать Ужас и Тьму в первый раз, то тем более не сможет сделать это и в последующие. Отныне он будет падать все ниже и ниже, с каждой новой процедурой все более деградировать, превращаясь в послушного зомби. Звеньевой не хотел становиться боевым насекомым, а потому во что бы то ни стало необходимо придумать способ покончить с собой. Но сейчас сил не хватало даже на мыслительный процесс. Завтра… он непременно подумает об этом завтра…

Роберт закрыл глаза и провалился в забытье.

* * *

Когда Роберт открыл глаза, то обнаружил себя перед зеркальным небоскребом, устремляющимся в заоблачную высь. Страж огляделся. Он стоял на обочине широкой дороги, вдоль которой располагались разнокалиберные дома, такие же зеркальные, как и небоскреб, но высота их была ниже. Роберт вновь посмотрел с любопытством на архитектурного гиганта из стекла. Он заметил подъезд, но направиться к нему, чтобы войти, все еще не решался.

Где‑то за его спиной прокричала сова. Причем, судя по крику – это была не простая ночная хищница, а гигантская, с человеческий рост, а, может быть, и больше. Звеньевой вздрогнул и медленно повернулся. Сзади, напротив зеркальных домов, находился лес. Или, скорее, роща. Но дикая, совершенно запустелая. Только сейчас он заметил, что смеркается. И сгущающаяся мгла имеет особую силу. Она будто придавливает к земле, выворачивает наизнанку, вызывает странное необузданное желание рвать и крушить все на своем пути. Вновь послышался совиный крик. Сердце Роберта сжалось, и он почувствовал, как липкий страх скребется внутри, жаждет вырваться наружу и превратить человека в беспомощное и забитое животное. Из рощи медленно выползал клубящийся туман. Страж отступил на два шага. В молочной мгле послышалось хлопанье крыльев.

Роберта вдруг затрясло. Так его не знобило никогда в жизни, но он чувствовал, что бежать нельзя. Стоит ему поддаться ужасу – и все, невидимая птица настигнет и… жутко подумать, что будет после этого. Роберт начал отступать к небоскребу. Медленно. Шаг за шагом. Туман уже выполз на дорогу. Под его воздействием асфальт начал оплавляться, закипать, пузыриться, издавая отвратительные щелкающие звуки. Звеньевой чуть ускорился. Он уже был на ступеньках подъезда, когда услышал новый пронзительный крик ночной хищницы. Она, казалось, выражала свое недовольство тем, что жертва осмеливается сопротивляться. На какое‑то мгновение Роберту вдруг подумалось, что он совершает величайшее святотатство, пытаясь избежать своей участи – стать ужином для могучей птицы сумрачных просторов. Он посмотрел на медленно наплывающее молочное марево. Переливаясь, выкидывая щупальца, оно словно манило к себе и уже не казалось столь жутким как вначале.

– Великая честь… – прошептал страж не своим голосом, – великая честь для меня…

Но тут же левая ладонь почувствовала холод дверной ручки. Недолго думая, Роберт вошел в небоскреб.

Он оказался внутри просторного холла, стены которого были исписаны иероглифами. Звеньевой почти не знал китайского, а потому не мог понять, что они означают. В углах холла был навален всякий хлам: черепки, статуэтки, какие‑то обломки непонятного назначения, зонтики, куски бумаги и так далее.

Роберт увидел лифт и направился к нему. Внутри здания страж немного успокоился, но все же тревога не хотела полностью отпускать его. Где‑то снаружи слышалось громкое хлопанье крыльев. Он вызвал лифт и вошел внутрь. В кабине Роберт увидел кнопки. Странно: нумерация начиналась не снизу вверх, а наоборот – сверху вниз.

1 – Вход и Выход

2 – Три властителя и Пять императоров

3 – Ся

4 – Шан

5 – Си Чжоу

6 – Дун Чжоу

7 – Хань

Дальше Роберт не стал читать, он нажал семерку. Дверцы закрылись, где‑то внизу слабо загудело. Через какое‑то время звеньевой оказался в коридоре. Он шел по нему, ища взглядом кабинет директора. Ведь если ты приехал на этаж, то нужно обязательно найти главного на нем. Наконец, Роберт нашел дверь с надписью "Гао – цзу". Он вошел без стука.

За столом – страж не мог определить его форму и цвет – сидел лысый китаец в строгом костюме европейского покроя с бородкой длиною с кулак. Звеньевой узнал его. Это был основатель династии Хань император Лю Бан.

– Мне интересно, почему ты пришел именно в этот дом, именно на этот этаж и именно ко мне? – Лю Бан кисло улыбнулся и сделал пригласительный жест.

– Меня все время преследует цифра семь, – сказал Роберт, присаживаясь.

– А разве не ты нажал в лифте семерку? – удивился Лю Бан, – может, не она преследует тебя, а ты ее?

– Я как‑то не думал об этом, – произнес страж не совсем уверенно.

Император извлек из ящика стола портсигар, достал оттуда две сигары, одну предложил собеседнику. Роберт отказался.

– Извини, я перепутал тебя с твоим напарником, который в случае предательства должен тебя ликвидировать, – Лю Бан достал зажигалку в виде дракона и подкурил, – но ты ведь не предатель?

– Я боюсь им стать, – сказал звеньевой.

– После седьмого укола WC-75 это уже будешь не ты, так что волноваться тебя нечего, – император пустил колечко и, расплывшись в блаженной улыбке, произнес, – все‑таки охренительно классная вещь кубинские сигары, жаль, что во времена моей жизни их еще не придумали.

Роберт с удивлением посмотрел на Лю Бана.

– Я люблю крепкие выражения, – сказал он, – я ведь только крестьянский сын. Представляешь, крестьянский сын становится императором. Вашей хваленой Европе такое и не снилось даже через полторы с лишним тысячи лет, – Лю Бан пустил еще одно колечко и продолжил:

– Вы вообще, белые, много на себя берете. Англичане, те, которые еще ислам не приняли в прямом и переносном смысле, до сих пор считают себя основателями свобод. Мол, они первые в мире додумались в своих великих ремонстрациях до того, что король не помазанник божий, а народ имеет право и обязан свергнуть тирана. А ведь у нас в Китае испокон веков считалось, что династия, потерявшая мандат Неба, не должна царствовать в Поднебесной.

Роберт молчал.

– Но мы отвлеклись, – сказал император, – значит, ты гонишься за семеркой, а находишь похотливую узурпаторшу.

– Мне не нужно… – начал звеньевой и осекся.

– Да, – Лю Бан улыбнулся, и улыбка эта была странной, неопределенной, то ли презрительной, то ли сочувственной, то ли просто учтиво надменной, – у вас, варваров, семерка считается символом счастья. Все мы гонимся за счастьем. И даже те, кто отрицают это, бессознательно ищут его. Мы хотим, чтобы нам было комфортно. И поступаем в соответствии со своими представлениями об этом. Мотивация… да? Так ведь это у вас называется?

– Я не очень понимаю… – сказал Роберт.

– Но вот какая проблема, – продолжил император, – семерка, как и любая цифра, имеет тысячу значений. Это может быть "единение" или "войско", или "сила", или "бессилие", или "начало упадка". В результате мы достигаем совершенно не тех целей, которые ставили в самом начале. Как там сказано у вас, варваров: "не ищите своего", да?

– Я не смогу с этим разобраться, – пробормотал звеньевой, – мне не распутаться.

– Роберт, – укоризненно произнес Лю Бан, – гордиев узел не распутывают, его разрубают. Вот ты создаешь психические заготовки, сливаешься с ними в одно, входишь в роль, превращаешься в другую личность. Есть "влюбленный страдалец", а есть "убийца неверных" и понятия о счастье у них разные. А ты никогда не думал, что "Роберт Гордеев" – это тоже психозаготовка? Просто укоренившаяся в твоем теле с самого детства. Психозаготовка "Роберт Гордеев" любит психозаготовку "Машу Зайцеву". Психозаготовка "Роберт Гордеев" страдает. Но ведь это не ты страдаешь, а твоя психозаготовка.

– А кто тогда я? – спросил страж.

– Древний риторический вопрос, – император вздохнул, достал из ящика стола пепельницу, затушил сигару, – я бы сказал, что тебя попросту не существует, но ты не удовлетворишься этим ответом, а в дискуссии вступать я не намерен. Я покажу тебе лишь то, что твоя заготовка способна воспринимать и считать реальностью.

Лю Бан поднялся из‑за стола, подошел к окну, поманил звеньевого. Опершись на подоконник, Роберт посмотрел вниз. В сумерках бескрайний плотный туман закрыл всю землю, окутал нижние этажи небоскребов. Кое – где были видны верхушки деревьев. Слышались яростные хлопанья крыльев.

– Это древнее Зло, которое нельзя узреть вне тумана, – сказал император, – каждые полторы тысячи лет, иногда чаще, иногда реже, оно выползает наружу и разрушает все, что может разрушить. И тогда наступают Темные века. Зло вербует себе сторонников во всех Домах, в каких‑то больше, в каких‑то меньше. Однажды нашлись те, кто услышали его. Зло безлико, но люди не были бы людьми, если бы не придали кумиру образ. Как‑то раз один из неофитов узрел сову, тем самым создав психозаготовку. Она, слившись с безликой частью, пообещала новообращенному и тем, кто молится вместе с ним, власть. Бесконечную, абсолютную власть. И глупцы поддались искушению, построили ей алтарь, стали молиться, приносить жертвоприношения, и Зло вышло наружу через них. Ради своих целей они принесут в жертвы миллиарды. Но власть их кратка. Великая Сова, насытившись, своих жрецов оставит на десерт, а Темные века сотрут о них память. Так было, так есть и так будет.

– И ничто не устоит? – спросил Роберт.

– В прошлый раз небоскреб, в котором я обитаю, не был разрушен, хоть и изрядно пострадал, – ответил Лю Бан, – но это было в прошлый раз. Сейчас, полагаю, туман разъест основания у большинства Домов и обрушит их. Зло сильно как некогда. И твой Дом, Роберт, в котором ты страж, тоже, скорее всего, будет уничтожен. Впрочем, фундамент останется, он всегда остается. И на нем возникнут новые здания, и нам отведут нижние этажи. Разумеется, если о нас сохранится хоть какая‑то память.

От слов императора звеньевому стало не по себе.

– То есть, сопротивление бесполезно?

– Сопротивление всегда полезно, – возразил император, – мы должны следовать долгу вне зависимости от исхода. Я хотел, чтобы моя династия никогда не потеряла мандат Неба. Я приложил много усилий для этого. Снизил налоги, заботился о простых людях, работающих на земле, прижал к ногтю торгашей, скрутил шеи местным ванам, заключил мир с сюнну. Однако моя династия не избежала краха. Меняются поколения, вырождаются правители, жаднеют чиновники, дряхлеет империя. Значит ли это, что я не должен был сопротивляться Злу? Для своего Дома вы сделали все тоже, что и я для своего, разве что еще и одолели своих сюнну, загнали их за колючую стену. Но если я скажу, что рано или поздно твой Дом рухнет, значит ли это, что ты должен сидеть сложа руки? Человек смертен, значит ли это, что он должен умереть еще в младенчестве?

– И что же мне делать? – спросил страж.

– Не цепляйся за Роберта Гордеева, – ответил император, – ты Некто и ты Никто. Нельзя одолеть Никто. Зло безлико и делает безликим всех, кто соприкасается с ним. Китаец перестает быть китайцем, русский перестает быть русским, мужчина перестает быть мужчиной, женщина перестает быть женщиной. Именно так Оно побеждает, разрушая узы родства. Но ты страж, и ты стоишь на границе своего Дома. Имей тысячи лиц и не имей ни одного, и Злу не за что будет зацепиться. Оно отразится от тебя и увидит лишь свою пустоту, и устрашиться, и отпрянет.

– Легко сказать… – произнес звеньевой и взглянул на клубящийся туман, ставший вдруг отчего‑то схожим с морем. Белесые волны одна за другой с немой яростью атаковали здание. От этого зрелища у Роберта закружилась голова, в глазах потемнело.

– Старая кошелка У Цзэтянь больше не будет тебя беспокоить. Это подарок стражу Дома. Со всем остальным ты должен справиться сам, – донесся далекий голос Лю Бана.

В ушах звеньевого зашумело. Роберт закрыл глаза и, кажется, потерял сознание.

* * *

«Убийственно, – подумал страж, проснувшись и обнаружив себя в камере на топчане, – сколько же дерьма лезет из подсознания».

Ощущал он себя совершенно разбитым и понимал, что следующая встреча с препаратом WC-75 ухудшит его состояние. Что ж, остается лишь мужественно принять свою судьбу. Сопротивляться и умереть. Может быть, улучшить момент и все‑таки покончить с собой.

Роберт не знал, сколько он лежал в полудреме. Он открыл глаза от резкого звука – открылась дверь камеры. В помещение вошли два человека с аккуратными чемоданчиками в белых халатах и защитных масках, а за ними – закованный в экзоскелет громила. В руках он держал сменное белье.

– Встать! – гаркнул по – английски один из врачей.

"Вот и новая экзекуция", – решил Роберт и покорно поднялся. Звеньевого тут же повело, и он рухнул на топчан.

Тогда врач, тот, что командовал, положил чемоданчик возле Роберта, достал шприц, заполненный бесцветной жидкостью.

"Ну вот, – отстраненно подумал страж, – мучить будут прямо здесь".

Белохалатный мужчина сделал звеньевому укол в плечо. Прямо через робу.

– Через три минуты вам станет легче, и вы сможете свободно передвигаться, – сказал врач все на том же английском, – после этого вам дается три минуты на то, чтобы переодеться. Итого: шесть минут.

Бронированный громила бросил к ногам Роберта сменную одежду.

– И не вздумайте дурить. В ваших интересах вести себя адекватно. Вы понимаете, что я говорю?

– Да, я вас понимаю, – ответил страж заплетающимся языком.

Шесть минут спустя звеньевой стоял в новенькой тюремной робе. Серой, совершенно бесцветной – под стать стенам камеры.

– Следуйте за мной, – сухо сказал врач.

Роберт подчинился.

Он шел по бесконечным коридорам с однотипными дверьми слева и справа. Затем страж и его эскорт сели в лифт. Где‑то минуту поднимались вверх. Вышли. И далее – опять коридоры. Роберта не покидала мысль о суициде. Ведь можно напасть со спины на врача, отнять чемоданчик, вогнать себе в вену шприц с воздухом. Однако звеньевой понимал, что грузно шагающий сзади охранник в экзоскелете не оставит ему никаких шансов.

Наконец, они поднялись и вышли на воздух. Стоял яркий солнечный день, и с непривычки Роберт зажмурился. Когда глаза адаптировались к свету, звеньевой увидел, что его ведут к огромному левимагу. Раза в два больше того, который доставил стражей из Новосибирска на Аляску. На боку летательного аппарата было написано Immortal Owl – бессмертная сова. Роберту тут же вспомнился бредовый сон. На душе сразу появилась тяжесть. Впрочем, это лишь досадное совпадение. Вэки любят давать названия тяжелым левимагам в честь разных хищных птиц.

Возле летательного аппарата стояли под неусыпными взорами бронированных охранников Марик и Джохар. Они были скованы по рукам и ногам кандалами. Влада Роберт нигде не видел. Перед пленниками взад и вперед расхаживал агент Хосман. Звеньевой внимательно посмотрел на лица товарищей. Джохар был весь посеревший, но в целом выглядел неплохо. Зато у Марика под обоими глазами синели фингалы, под носом застыл кровоподтек, а рука, которую он повредил в Питере, не была перебинтована. Увидев шефа, он оскалился и, оказалось, у него не хватает одного верхнего зуба. Роберта поставили возле Джохара, надели кандалы.

– Итак, – с плохо скрываемым торжеством произнес агент Хосман, – один из ваших соратников согласился сотрудничать.

Сердце звеньевого сжалось. Неужели Влад мог так поступить? Влад Черноземов?! Нет… уловка… либо вэк лжет, либо…

– Я рад, что среди вас, – продолжал агент Хосман, – есть здравомыслящие и рациональные люди. Этим и отличается успешный человек от неудачников.

– Куда нас везут? – спросил угрюмый Джохар.

Агент остановился, но ответить не успел, поскольку в этот момент Марик втянул в себя воздух через нос, издав булькающий звук, и смачно харкнул в сторону ненавистного вэка. Несмотря на то, что Хосман находился почти в четырех метрах от заключенных, плевок, описав дугу, попал агенту на пепельную шевелюру – чуть выше уха.

– Товарисч Назаренко, вы ведете себя неконструктивно, – агент достал платок и вытерся.

Один из охранников, облаченных в экзоскелет, подошел к Марику и пнул его кулаком под дых. Марик беззвучно согнулся, повалился на бетон.

– Мудило злоебучее, – с трудом выговорил он, – сними свои блядские латы, и пиздец тебе настанет, захуярю в два счета.

По всей видимости, охранник русского языка не знал и потому вернулся на место, никак не прореагировав на оскорбление. Зато Роберт сразу же понял, почему у Марика побито все лицо.

– Великий и могучий язык, – голос Хосмана стал слащавым, – единственное, чем могут восхищать русские, так это своим матом. В остальном говно – народ. Я‑то знаю, мои предки были родом из этой страны, и им пришлось бежать.

– Твои предки были пидорасами, а ты родился из жопы, – при всей плачевности положения, Марик продолжал нарываться.

– Ничего, – Хосман подхихикнул, – скоро, товарисч Назаренко, вы заговорите по – другому.

Роберт обрадовался тому, что Марик не выдал своих настоящих данных. И вэки считали его не Верзером, а мифическим Назаренко.

На взлетной площадке появился молодой белокожий парень, лет двадцати от роду. Одет он был в черные штаны и рубаху жемчужного цвета. Шагал он уверено, излучая оптимизм, широко улыбаясь, обнажая белые идеально ровные зубы. Следом за молодым парнем шел бритый наголо рослый негр примерно такого же возраста, так же одетый, но имеющий кроме всего прочего пиджак.

– Хай, Леонард, ну что все окей? – спросил улыбчивый парень по – английски.

– Да, мистер Рэдбаклер, – голос агента Хосмана сразу же стал заискивающим, а сам он как будто съежился, – сейчас погрузим заключенных и можно отправляться.

Молодой человек критически оглядел стражей.

– Очень интересные экземпляры, – сказал он, – очень подготовленные. Что ж, очень хорошо. На нашей базе во Флориде им будут очень рады.

Рэдбаклер и негр исчезли в проходе левимага. Вскоре туда же погнали пленников. Стражей заперли в грузовом отсеке в индивидуальных клетках.

– Во время полета не переговариваться, – сказал охранник строгого вида. Был он одет в самый обыкновенный камуфляж с эмблемой совы на рукаве. Экзоскелета на себе не имел. Лицом и повадками – типичный бравый военный янки.

– А как насчет поцеловать меня в задницу? – спросил на неплохом американском английском Марик. Это было последнее, что он произнес.

Охранник выхватил из кобуры пулевой электрошокер в виде пистолета – выстрелил сквернослову в грудь. Того швырнуло в дальний угол клетки.

– Во время полета не переговариваться, – спокойно повторил янки и сел на лавку.

Роберт почему‑то не испытывал злости, отвращения, презрения или какого‑либо другого негативного чувства к охраннику. Вероятно от того, что у надзирателя было осмысленное человеческое лицо в отличие от боевых зомби в экзоскелетах. Вполне возможно, в глубине души этот парень ненавидел вэков. Хотя бы за развал своей страны на десятки враждующих анклавов. Но жить‑то на что‑то надо? Вот и пришлось перейти от службы на благо американского народа к лакейству во славу Всемирной Корпорации.

Впрочем, сейчас Роберту было не до этого. Он сел по – турецки на пол. Закрыл глаза, попытался расслабиться, вслушиваясь в мерное гудение двигателей левимага. Но сбежать на волнах дельта – ритма, как удачно выразился агент Хосман, у него не получилось. Перед внутренним взором постоянно появлялась Маша. Она улыбалась. Легкое платьице трепетало на ветру, обнажая стройные ноги, и сердце Роберта сжималось до нестерпимой боли.

"Как ты могла? – говорил он ей. – Как же ты могла так поступить?"

Но Маша лишь улыбалась – чисто, открыто, искренне. Роберт хотел было мысленно сжечь образ возлюбленной, но у него не хватало на это духа. Так он и промучился почти два часа.

Очнуться его от садомазохистских видений заставил резкий толчок и надрывно взвывшие двигатели левимага. Роберт открыл глаза и увидел разбитое в кровь лицо охранника. Видимо, не удержался, расшиб себе нос о лавку.

– Что за херня в ваших самолетах! – послышался возмущенный голос Марика.

Роберт поднялся, но левимаг тряхнуло с такой силой, что страж подлетел чуть ли не на метр в высоту и со всей дури бахнулся головой о пол – кандалы помешали сгруппироваться. Последнее, что услышал звеньевой, проваливаясь во тьму забытья, это истерический крик охранника:

– Падаем, мать твою, падаем!..