Текст книги "Беллинсгаузен"

Автор книги: Евгений Федоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 46 страниц)

8

Фаддей не пожалел, что принял барона на свой шлюп. Фёдор Васильевич фон Сераскеркен оказался приятным собеседником. В молодости он служил у несчастного гатчинского изгнанника Павла Петровича, ставшего после смерти матери Екатерины Великой императором, участвовал в шведской кампании в отряде Барклая-де-Толли, в Отечественной войне 1812 года – в корпусе Михаила Андреевича Милорадовича, разгромившего одного из храбрецов наполеоновской армии, маршала Нея.

Посланный в далёкую Бразилию, Сераскеркен с таким же добросовестным усердием нёс службу для России, с каким выполнял любые поручения императоров. Сторонник более широких сношений русских с южноамериканской колонией португальцев, он ревниво следил за действиями английских купцов, которые с флибустьерской хваткой и бесцеремонностью, скорым умом и решимостью способствовали богатству и могуществу Альбиона.

   – Пользуясь тем, что английский корпус Веллингтона воюет с французскими солдатами и польскими легионерами Наполеона в Португалии, освобождая страну от захватчиков, британские купцы добились от Хуана немыслимых льгот. Они одни получили право привозить свои изделия и платили лишь пятнадцать процентов от прибыли. С других же власти взимали почти четверть, – говорил Сераскеркен офицерам в кают-компании, краснея от гнева. – Вы заметили, наверное, что из всех вольных судов на рейде стояло больше английских? Они везут бумажные и шерстяные ткани, фаянс, всякое оружие, порох, масло, сыры, ветчину, картофель, лук и чеснок, подрывают хозяйства местных крестьян и скотоводов.

   – Немало стояло и американских кораблей, – заметил Торнсон.

   – Вы правы. В последнее время молодые и расторопные Северные Американские Штаты стали поджимать британцев. Сравнительная близость позволяет им продавать свои продукты дешевле. А муку, ром, солёное мясо они иногда пускают ниже себестоимости, преследуя далеко идущие цели – полностью завоевать южноамериканский рынок. Торгуют бразильцы и с французами, голландцами, шведами, итальянцами, только не с русскими, – продолжал посланник. – Спросите почему? Причина в нашей лени. Я несколько раз обращался к правительству и Министерству коммерции. Но получал одни отписки, мол, далеко. А ведь не дальше Русской Америки! Та же Российско-Американская компания могла бы наладить торговлю с Южной Америкой с большой выгодой для себя. Мы бы предложили железо, полотно, пеньку для канатов, простое сукно наших мануфактур. А бразильцы – сахарный песок, табак, главное, кофе, который в России англичане продают втридорога.

Как раз во время разговора офицеры угощались кофе из запасов бразильского посланника.

   – Да. У них превосходный кофе! Ничуть не уступает индийскому и африканскому, – подал голос Лесков.

   – Нет, Аркадий Сергеевич, бразильский хуже, – возразил генерал как знаток всяких добрых напитков. – Бразильский кофе быстро теряет свой цвет. Оптовики предпочитают брать тёмно-зелёное зерно – оно считается первым сортом, более светлое – вторым. Третий и четвёртые сорта – «триато» разнятся по вкусу. Многое зависит от умения сушить и прожаривать зёрна. Тут требуется такое же искусство, как виноделу или сыровару.

   – А кто такой генерал Боливар? – вдруг спросил Торнсон.

Переход от одной темы к другой получился столь неожиданным, что Сераскеркен ответил не сразу. После некоторый паузы он проговорил:

   – Симон Боливар – национальный герой южноамериканцев. Он борется за независимость против испанцев. Признаться, испанцы правили своими колониями далеко не лучшим способом. Их алчность превосходила все границы. Зверствовало и католичество. Как в эпоху тёмного Средневековья. Противу них и восстали народы, смешением образовавшиеся от испанцев, индейцев, негров, – метисы, мулаты, креолы. Война вспыхнула в 1810 году. Метрополию тогда старался покорить Бонапарт. В Каракасе, Буэнос-Айресе, Боготе образовались отряды волонтёров. Они объединились под знамёнами Боливара, назвав генерала Освободителем. Два года назад его избрали президентом Великой Колумбии. Я пытался связаться с ним через доверенных лиц, однако отказался от этой затеи, опасаясь недовольства короля Хуана. Война идёт и до сих пор в глубинных районах, куда отправился ваш знакомый по первому посещению Рио Григорий Иванович Лангсдорф. Противодействие властям вы нашли и в Рио-де-Жанейро, хотя Бразилию завоевали не испанские, а португальские конкистадоры.

Словом, Фёдор Васильевич скрашивал скучный быт офицеров своими рассказами и просвещал в некоторых вопросах внешней политики, которая, как и всякая другая деятельность, требовала ясного ума и гибкого искусства.

На «Мирном» с гостями тоже не прогадали. Правда, посольского советника Бородовицына сразу одолела морская болезнь. Он почти не вставал с постели. Зато не давал соскучиться датский поверенный, итальянец по рождению. Даль-Борго не то в шутку, не то всерьёз допытывался у моряков, где они прячут золотые слитки, добытые на островах под Южным полюсом. Он даже скоблил перочинным ножичком пушку, чтоб узнать, не отлита ли она из чистого золота. Он храбро и весело переносил качку, бури, проливные дожди и оставался обворожительным собеседником.

7 мая 1821 года при свежем юго-восточном ветре пересекли экватор. Матросы по обычаю устроили праздник Нептуна. Начался он без особой весёлости, не так, как в первый раз. Чувствовалось, что люди устали и теперь думали о возвращении на отчую землю.

Ночью на горизонте показалась родная Полярная звезда на хвосте Малой Медведицы. Установился штиль. Бессильно обвисли паруса, как опускаются руки перед гробом. Никто из плывущих на «Востоке» и «Мирном» ещё не знал, что на острове Святой Елены в той же Атлантике в этот день умирал возмутитель спокойствия Европы, ссыльный император французов Наполеон. Только уже у Канарских островов английский быстроходный корвет, спешивший с важной вестью в Англию, сообщил русским о его кончине.

А пока шлюпы, покачиваясь на зыби, ждали ветра.

Зная о том, что дома будет не хватать времени, Фаддей собрал шканечные журналы и засел за отчёт. Экспедиция продолжалась более двух лет, корабли прошли 49 тысяч миль, что по протяжённости в два с четвертью раза превышало длину больших кругов на земном шаре, открыла двадцать девять ранее неизвестных островов – два в Атлантике, восемь в южном умеренном поясе и девятнадцать в тропиках. Моряки не только открыли, но и определили их географическое положение, нанесли на карты, что, вообще говоря, являлось излюбленным делом самого Беллинсгаузена. Возможно, подобные открытия не слишком велики, но верные описания, скрупулёзные расчёты их долгот и широт необходимы были для других мореплавателей, которые придут со временем в эти места уже с надёжными картами, где указаны все атоллы, пусть по большей части необитаемые, скалистые острова, мели, проливы, течения.

Что же касается проникновения к Южному полюсу, Фаддей не мог сказать в точности, открыл ли он материк, но догадывался, что южнее непроходимых льдов лежит континент суши и полюс находится на земле. 15 января 1820 года он ясно видел за сплошным льдом горы и много морских приполярных птиц. Это было на долготе 2°10' и широте 69°25', всего в тридцати милях от материкового Берега Принцессы Марты.

Через шесть дней шлюпы опять подошли к материку. Обозревая пространство на восток, юг и запад, Фаддей не рассмотрел его пределов из-за мрачности и снега.

5 февраля «Восток» и «Мирный» в третий раз приблизились к континенту. Перо быстро побежало по бумаге:

«Льды примыкались к льду гористому, твёрдо стоящему, закраины оного были перпендикулярны и образовали заливы, а поверхность возвышалась отлого к югу, на расстояние, предметов которого мы не могли видеть с салинга.

Видя льдяные острова (айсберги), поверхностью и краями сходные с поверхностью и краями большого вышеупомянутого льда, перед нами находящегося, мы заключили, что сии льдяные громады и все подобные льды от собственной своей тяжести или других физических причин отделялись от матерого берега («Именно матерого!» – подумал в этот момент Фаддей), ветрами отнесённые, плавают по пространству Ледовитого Южного океана...»

О том, что суда находились вблизи материка, Беллинсгаузен более решительно сообщал в рапорте маркизу де Траверсе из Порт-Джексона: «Здесь за ледяными полями мелкого льда и ледяными островами виден материк льда, коего края обломаны перпендикулярно и который продолжался, по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу. Плоские ледяные острова, близ сего материка находящиеся, ясно показывают, что они суть обломки сего материка, ибо имеют края и верхнюю поверхность, подобно материку».

В четвёртый раз шлюпы подплыли к континенту 13—14 февраля, не дойдя до берега семьдесят миль. Наблюдая за птицами, которых не встречали в открытом океане, вскрывая желудки подстреленных и находя в них камешки материкового происхождения, Фаддей убеждался в том, что где-то рядом был берег.

На другой год, в 1821-м, моряки натолкнулись на остров – первый за Полярным кругом. Беллинсгаузен чётко помнил тот день и торопливо начал писать:

«В 3 часа пополудни со шканец увидели к ост-норд-осту в мрачности чернеющее пятно. Я в трубу с первого взгляда узнал, что вижу берег, но господа офицеры, смотря также в трубы, были разных мнений. В 4 часа телеграфом известил господина Лазарева, что мы видим берег. Шлюп «Мирный» был тогда поблизости от нас за кормою и поднял ответ: усмотренный берег находился от нас на норд-ост 76°.

Солнечные лучи, выходя из-за облаков, осветили сие место, и, к общему удовольствию, все удостоверились, что видят берег, покрытый снегом, одни только осыпи и скалы, на которых снег удержаться не мог, чернелись. Невозможно выразить словами радости, которая являлась на лицах всех при восклицании: «берег! берег!» Восторг сей был неудивителен после долговременного единообразного плавания в беспрерывных гибельных опасностях между льдами, при снеге, дожде, слякоти и туманах».

Этот остров и был назвал именем Петра I.

Проплывая далее на восток, Фаддей по изменению цвета морской воды от синеватого к тёмно-зелёному предположил, что снова приближается к какой-то земле. В безоблачный день 17 января 1821 года взору мореплавателей открылся гористый берег, терявшийся за горизонтом. Беллинсгаузен присвоил ему имя Александра I.

«Я называю обретение сие берегом потому, что отдалённость другого конца исчезла за предел зрения нашего, – выводило перо капитана. – Сей берег покрыт снегом, но осыпи на горах и крупные скалы не имели снега. Внезапная перемена цвета на поверхности моря подаёт мысль, что берег обширен или, по крайней мере, состоит не из той только части, которая находилась перед глазами нашими».

Поразмыслив, Фаддей добавил к своей осторожной мысли о существовании материка более решительное суждение: «Огромные льды, которые по мере близости к Южному полюсу поднимаются в отлогие горы, называю я матерыми, предполагая, что когда в самый лучший ясный день морозу бывает 4°, тогда далее к югу стужа, конечно, не уменьшается, и потому заключаю, что сей лёд и идёт через полюс и должен быть неподвижен, касаясь местами мелководий или островов, подобных острову Петра I, которые, несомненно, находятся в больших южных широтах и принадлежат также к берегу...»

Задачу, поставленную перед экспедицией царём и Адмиралтейством, проникнуть по возможности как можно далее к югу Беллинсгаузен посчитал выполненной. Никто до него ещё не проникал в те широты, не бывал в местах, где не ступала нога человека.

Он вспомнил о своих помощниках – офицерах Симонове, Михайлове, Берхе. Они делали своё дело с истинным старанием и прилежностью. Им помогали штурманы и унтер-офицеры всех служб, а матросы тянули всю черновую работу. Думая о них, Фаддей всё больше и больше утверждался в мысли, что в душе русского человека есть черта особой, скрытой самоотверженности. Такого подвига никто не оценит. Подвиг лежит под спудом личности, он невидим. Но это – величайшая сила жизни. Это она в Мессине удивляла итальянцев, руководила Бородинским сражением, вела ополчение за Мининым, спасала в который раз Россию и Европу. До конфуза скромная, неказистая русская натура творила чудеса, претерпевала все неудобства и беды, она не страшилась смерти.

9

Через полтора месяца хода через Атлантику с салинга усмотрели берег острова Святой Марии в группе Азорских островов. При свежем западном ветре повернули прямо на восток к Лиссабону. Через неделю показался мыс Рок. Хоть и далеко ещё было до дома, но европейский берег вселял надежду – до родины можно было дойти и пешком.

Приехал лоцман-португалец в грязном камзоле и красной феске. Голову он нёс, как знамя, напустив на себя важность.

   – Как вы встречали короля? – спросил его барон Тойль.

   – Какого короля? – вопросом на вопрос ответил лоцман.

   – Вашего короля из Бразилии – Хуана VI.

   – А разве он захотел вернуться в Португалию? – опешил лоцман.

   – Он вышел неделей раньше нас.

   – Нет, мы ничего о нём не слыхали.

   – Может, задержался в Азорах? – предположил Беллинсгаузен.

   – Скорее всего, – согласился фон Сераскеркен, с тревогой подумав, не случилось ли с эскадрой беды.

Большим фарватером шлюпы прошли между крепостями Сан-Жульен и Бужио. С башни Белем в рупор по-португальски спрашивали, откуда идут русские корабли, есть ли больные? Лоцман отвечал, но не столь уверенно, чтобы убедить стражников в полной безопасности. С крепости потребовали положить якоря. Пришлось Беллинсгаузену посылать лейтенанта Торнсона с объяснениями. Скорее из любопытства, нежели по служебным обязанностям, на «Восток» наехало много разных чиновников. Исключение составляли лишь российский генеральный консул статский советник Борелли и командир Белемской крепости. Беллинсгаузен объявил, что король с эскадрой прибудет вот-вот. Новость привела всех в волнение.

Главный чиновник порта потребовал от капитанов письменных рапортов о состоянии шлюпов и здоровье команды. Когда он их получил, то сказал, что теперь все могут ездить на берег когда и куда угодно. Вместе с консулом Борелли отправился в город и барон Тойль.

Приятный пассажир, датский посланник Даль-Борго пригласил на обед офицеров «Мирного» в лучший ресторан Лиссабона. Они пришли ранее назначенного часа и застали хозяина в больших хлопотах. Вечером отправлялся пакетбот в Копенгаген, и он спешил написать депеши. Чтобы не мешать ему, офицеры пошли погулять по городу. Построенный на впадинах и возвышенностях вокруг широкой реки Тежу, он имел вид весьма живописный. Романский собор, готический храм кармелитов, базилика Ла-Эштрела, средневековые дворцы примечательной архитектуры радовали глаз. После роскошного обеда вечером гуляли по аллеям публичного сада, играла музыка, били фонтаны, взвивались в небо ракеты. Создавалось впечатление вечного праздника.

На другой день «Восток» посетил морской министр Португалии с помощником капитана порта. Они объявили о своей готовности на всякое пособие из лиссабонского адмиралтейства. Затем появился лейтенант Эвальд Бойль с поздравлениями от капитана английского 44-пушечного фрегата «Ливия» сэра Бенджамена Дункена.

   – У нас на «Открытии» ушёл в кругосветное плавание лейтенант Роман Платонович Бойль, выпускник Морского корпуса 1811 года. Случайно, не ваш родственник? – спросил Беллинсгаузен.

   – Вполне возможно, – ответил англичанин по-русски. – Род Бойлей из Плимута весьма обширен. Многие из него служат на флотах разных стран. И Роман, судя по годам, мне ровесник. Однако такового не знаю.

Фаддей пригласил гостя отобедать. Разговевшись двумя рюмками рому, Эвальд разоткровенничался. Он сказал, что фрегат «Ливия» прикипел к португальцам со времён изгнания из страны французов, сменив больше дюжины команд.

   – Старички из Адмиралтейства оставили здесь корабль не столько для защиты порта от неприятеля, сколько для присмотра за флотом португальским и внутренним положением. Вам, очевидно, известна история этого государства, но я напомню: четыре века здесь господствовали арабы, ваши татары угнетали Русь, кажется, меньше. В XII веке португальцы изгнали их, создали государство. Разбогатело оно в эпоху великих географических открытий, однако средневековый уклад, засилье невежества, бесчисленные войны с испанцами обескровили его. Тут не упустила лакомого куска наша Британия. Сейчас португальцы хотят ограничить королевскую власть, в обществе брожение, как случалось у нас во времена Оливера Кромвеля.

   – В Бразилии мы видели нечто подобное, – произнёс Торнсон таким тоном, что неясно было, осуждает или одобряет ли он действия португальцев.

Беллинсгаузена же не интересовали политические страсти. Любые мятежи он относил к противозаконным вспышкам с непременным насилием, злодейством, кровопролитием, поэтому он не дал разгореться полемике, а переменил тему:

   – Где вы выучили русский?

   – У англичан вырабатываются неплохие способности к изучению других языков, поскольку Британия – страна колониальная, многоязычная.

Бойль посмотрел на Торнсона, видно, почувствовал родственную Душу:

   – Кстати, ваше известие о скором прибытии короля произвело великую деятельность в здешних кортесах, по-нашему, парламенте. Депутаты постановили встречать короля криками: «Да здравствуют кортесы!» «Да здравствует конституционный король!» Ежели кто осмелится кричать противное, того брать под стражу.

   – Вы думаете, король уступит долю власти кортесам? – вдруг взволновался Торнсон.

   – А что ему остаётся делать? Португальцы – народ горячий, импульсивный, тут недалеко и до революции...

После обеда офицеры проводили Бойля до шлюпки.

Королевская эскадра приблизилась к Лиссабону через четыре дня после прихода русских шлюпов. Когда королевский флагман приблизился к крепости Сан-Жульен, с португальских военных судов забухали пушки всех калибров. Салютовали они и тогда, когда корабль остановился напротив Белемского монастыря. Страсть к праздничному грохоту орудий была столь велика, что корабли палили и в четыре пополудни, и в семь вечера. Депутация кортесов на ночь осталась на «Хуане VI», чтобы не допустить к королю роялистов.

С восходом солнца опять началась салютация. Она продолжалась весь день, как и накануне. На придворной барже король направился к берегу. В костёле он присягнул служить новому устройству государства. Во дворце, где разместились кортесы, подписал приготовленную конституцию и только после этой церемонии уехал в свой дворец отдыхать.

Королева с принцами и принцессами съехала на берег утром другого дня. Её приняли с должной почестью, тем не менее некоторых придворных и многих чиновников, прибывших из Бразилии, оставили на кораблях при строгом присмотре.

В воскресенье 26 июня нанёс визит Беллинсгаузену полковник португальской армии Франсини. Он служил в топографическом отделе и подарил свою карту португальских берегов.

В тот же день приехал проститься с моряками обоих шлюпов барон Тойль. Он попросил капитана дать от него каждому унтер-офицеру по десяти, а рядовому – по пяти талеров. Он же послал на оба шлюпа много разной зелени, фруктов, пятнадцать кругов сыра и по бочке виноградного вина. При отъезде Фёдора Васильевича канониры произвели семь залпов согласно Морскому уставу.

Фаддей намеревался идти прямо в Россию, никуда не заходя. Однако капитан «Ливии» сэр Дункен, посетивший «Восток» со знакомым уже лейтенантом Бойлем, попросил завезти некоторые бумаги в Англию. Лицо капитана показалось Фаддею знакомым. Бену Дункену шёл уже седьмой десяток, и, начав службу с юнги, он всю жизнь провёл на море, участвовал в сражении при Трафальгаре и в других битвах. Об этом сообщил Бойль, представляя Дункена.

   – Спросите капитана, не сопровождал ли он адмирала Нельсона, когда в начале века между Россией и Британией случилась размолвка и английская эскадра вошла в Балтику для действий против флота российского? – сказал Беллинсгаузен.

На плоском, водянисто-пухлом лице Дункена расцвела улыбка:

   – Дьявол меня разрази со всеми потрохами! – он со всей силой ударил себя по коленям. – То-то я гляжу и не могу припомнить, где и когда встречал вас!

   – Вы стояли у Дании, а мы на люгере «Великий князь» доставляли Нельсону пакеты с предложением мира.

   – Вспомнил! – вскрикнул Дункен. – Был Рожнов и рядом... Ну, конечно, вы были тогда мичманом. Боже! Двадцать лет прошло!

После взаимных восторгов потекла более спокойная беседа. Дункен не смотрел ревниво на флоты других государств. Британские моряки считали, что всякий сожжённый, потонувший или погибший корабль в Европе, кем бы он ни был погублен, представляет чистую победу для Великобритании, потому что своей гибелью упрочивает английское могущество на морях. Дункен с живым интересом слушал рассказ Беллинсгаузена о плавании в Южном океане и желал всяких благ российскому флоту.

Прощаясь с Дункеном и Бойлем, Фаддей взял пакеты для английского Адмиралтейства и пообещал сдать их по пути на первую же военную брандвахту, охранявшую британские берега.

6 июля шлюпы вышли из устья реки Тежу и взяли курс на Ла-Манш. Через три дня их догнал фрегат «Ливия». Капитан поднялся на борт и, давясь от смеха, прокричал:

   – Не ожидали?! А я, чёрт возьми, решил сам добраться с депешами и попутно сказать кое-что этим ублюдкам из Адмиралтейства!

   – А что случилось, Бен?

   – Случилось нечто невероятное! Вскоре после вашего ухода ко мне явился морской министр и зачитал решение кортесов, боль им в печень, о нежелательности присутствия английских кораблей в портах Португалии. У меня до сих пор горит лицо, как от пощёчин.

В Дункене заиграла кровь старого корсара. Теперь он рвался в драку.

   – Как же вы догнали нас? – проговорил Беллинсгаузен, отдавая письма.

   – Мы попали в полосу благоприятного ветра, да и фрегат наш более ходкий, нежели ваши, простите, корыта.

Корабли вышли из дрейфа, наполнили паруса, и наступившая темнота разлучила их.

У пролива поджидали шлюпы, лавирующие лоцманские боты. За провод одного судна до узости у Довера они просили 26 фунтов стерлингов. Далее должны вести другие лоцманы. 40 фунтов для отощавших кошельков показались слишком великими, да и услуги малыми после всех перенесённых невзгод. Расстояние до Довера Беллинсгаузен и Лазарев решили пройти без лоцманов. Конечно, не столько от жадности, сколько от трезвой оценки обстановки: ветер дул в корму, и шли днём. Однако в самом узком месте Ла-Манша, забитого множеством судов, пришлось лоцманов нанимать.

В Копенгагене на последние деньги закупили свежей говядины и питались ею, допивая в Балтике остатки вина и рома.

В шесть утра 24 июля 1821 года в моросливой дымке показалась лиловая полоска Котлина. Шлюпы возвращались на привычную стоянку. Отсутствие продолжалось 751 день. Из них в разных местах на якоре они простояли 224 дня, а под парусами находились 527 дней. Эти цифры ничего не скажут сухопутному человеку, их поймёт только моряк.

Беллинсгаузен стоял на шканцах, смотрел в подзорную трубу и ничего не мог увидеть сквозь отпотевшие линзы. Слёзы заливали глаза. Он покосился на стоявших рядом Завадовского, Лескова, Игнатьева, Торнсона, Демидова и увидел, что они тоже плачут.