Текст книги "Беллинсгаузен"

Автор книги: Евгений Федоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 46 страниц)

Глава шестая
Покушение на Юг

1

23 июня 1819 года шлюпы осмотрел морской министр в сопровождении главного командира Кронштадского порта. На кораблях ещё продолжались некоторые столярные и малярные работы. Де Траверсе приказал выйти на малый Кронштадский рейд и положить якоря напротив Средних ворот. Фаддей окончательно переселился в свою каюту. Теперь уже не оставалось сомнений, что в последний момент экспедицию могут отменить. Вечером он снова просмотрел все инструкции и наказы. Он понял, что к ним приложили руки и Крузенштерн, и Сарычев, и Коцебу, и другие плаватели, мнением которых он дорожил. Инструкция Адмиралтейства формулировала общие задачи. В ней говорилось:

«Его императорское величество, вверив Первую дивизию, назначенную для открытий, капитану II ранга Беллинсгаузену, соизволил изъявить высочайшую волю касательно общего плана сей кампании нижеследующим:

Отправляясь с Кронштадтского рейда, до прибытия в Бразилию, он должен будет останавливаться в Англии и Тенерифе.

Коль скоро наступит удобное время в сём году, он отправится для обозрения острова Южная Георгия, находящегося под 55 градусом южной широты, а оттуда к земле Сандвичевой и, обошед её с восточной стороны, пустится к югу и будет продолжать свои изыскания до отдалённой широты, какой только он может достигнуть; употребит возможное старание и величайшее усилие для достижения сколько можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставит сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях...»

Знал ли, гадал Фаддей, что его назначат начальником невиданного для россиян по смелости путешествия – настоящего покушения на неизведанное? Такое не снилось в самых сладких снах. Но в глубине души теплилась надежда. Судьба исподволь вела его к этому. Чем же объяснить неистребимое желание подростка ходить по морю, забираться с другом Аго на чердак, читать книги про Эзель, кружить вокруг острова, наносить на бумагу план побережья, иначе говоря, составлять первую морскую карту? Почему худенький, бледный кадетик, «к учению хорош, но поведения дерзок», пристрастился к фолиантам, от которых веяло запахом просмолённых канатов, выжженными на тропическом солнце парусами, тугим ветром ревущих широт? С пожелтевших страниц глядели на мальчика гравюры некоронованных пиратов, в воображении рисовался романтический образ флибустьерской республики Либерталии, страны свободы. Став гардемарином, он пленился отвагой людей, которые порывали с традициями эпохи. В вещах – хронометрах, секстанах, моделях фрегатов и клиперов – для него витал дух великих географических открытий, походов парусников в неведомые моря и океаны. Европа освобождалась от тяжких пут инквизиции и тёмного Средневековья, и географы снова начали обращать взоры к познанию Земли – своего дома. Всё настойчивей они стали указывать мореплавателям на юг. На картах в районе Южного полюса рисовали мифическую землю – Терра Инкогнита Аустралис. Завершив открытия в других частях света, моряки устремились к южным широтам.

В XVIII веке усмотрел Фаддей три попытки подойти к Южному полюсу. Это французские экспедиции Буве (1739 г.) и Кергелена (1771—1774 гг.). Они не увенчались сколько-нибудь важными результатами. Первая дошла до 54 градуса 10 минут южной широты, вторая открыла остров, названный Кергеленом Землёй Опустошения. Лишь английская экспедиция Джеймса Кука проникла за 70-ю параллель.

Теперь же, прочитав инструкции, Фаддей убедился, что учёные моряки, составлявшие их, в отличие от Кука – «закрывателя Южного материка», верили в существование значительного массива суши вокруг Южного Полюса. Суеверно склоняясь к более мрачным прогнозам, Беллинсгаузен внутренне приободрился.

На другой день флагманские шлюпы дивизий «Восток» и «Открытие» посетил государь. После того как Фаддей видел царя на приёме после первого плавания вокруг света в 1806 году, прошло тринадцать лет – и каких лет! – Тильзит, шведская кампания, войны с Турцией и Ираном, Отечественная, освободительный поход, – Александр, к удивлению, остался таким же стройным красавцем, каким был в молодости, будто эти страшные для России годы совсем не коснулись его. Ну разве чуть полысел, пошире стал лицом, хотя щёки горели тем же румянцем, да чаще прикладывал ладонь к уху, прислушиваясь к говорившему. Царь выслушал рапорт Беллинсгаузена, кивнул в знак благодарности, прошёл вдоль строя вытянувшихся матросов и, приложив два пальца к шляпе с плюмажем, несколько визгливо крикнул:

   – Здравствуйте, моряки!

   – Здравия желаем, ваше величество! – одним дыханием грохнуло сто с лишним глоток.

   – Вольно, – полуобернулся к капитану Александр.

   – Вольно! – громче крикнул Фаддей.

   – Моряки! Вы уходите в неизвестные края. Будьте же отважными и смелыми, слушайтесь своих командиров. Вдали от Отечества, среди чужих племён и народов, свято соблюдайте российскую справедливость, имейте благородство, какое было у ваших отцов во время своих трудов в войне с неприятелем Бонапартом и в походах по Европе,. Желаю живыми и здоровыми вернуться на родину. Я, ваш государь, буду молиться за вас!

От громового «ура» сорвались с воды чайки, казалось, затрепетали паруса и снасти, дрогнул корпус корабля. Заиграли рожки, ударили барабаны. Не умолкало взволнованное «ура» до тех пор, пока царь со свитой не переправился на свою яхту. Из Кронштадта через Ораниенбаум он вернулся в Петергоф, куда пригласил командиров обеих дивизий приехать завтра.

За обедом в загородном дворце государь сказал Беллинсгаузену:

   – Я узнал вас, капитан. Вы ходили мичманом у Крузенштерна?

   – Так точно, ваше величество.

   – Тогда Крузенштерн сделал много открытий. Полагаю, и вы принесёте немалую пользу наукам.

   – За тринадцать лет сильно преуспели англичане да французы. Они приобрели много островов, богатых морским зверем и прочими чудесами.

Когда от хорошего вина и лакомств спала напряжённость, установилась менее парадная атмосфера, Фаддей уточнил свою мысль:

   – Сейчас все моря исследованы и невозможно ждать особо важных открытий.

Государь хитро улыбнулся. Он поднял бокал, по-гусарски озорно, одним глотком, осушил его и произнёс:

   – Чего гадать? Посмотрим!

Уже прощаясь, Александр Павлович напомнил:

   – Надеюсь, по завершении плавания вы ответите на вопрос: что же наконец находится южнее широты, достигнутой Куком, – море или континент?.. И ещё хотел бы обратить ваше внимание на то, чтобы во время пребывания у просвещённых народов, равно как и у диких, моряки снискали бы уважение, сколь можно дружелюбнее обходились бы с туземцами, без крайней опасности не употребляли бы оружия.

Перед отплытием на борту «Востока» побывало много важных лиц. Но одного гостя встретил Фаддей не с тревогой, а с великой радостью. Иван Фёдорович Крузенштерн был уже в адмиральских эполетах, но много постаревший, хотя и не утративший прежней выправки. Отбросив церемонии, они обнялись как старые товарищи.

   – Знаю, советы нынче даёт каждый кому не лень, но я всё же в дополнение к казённому слову инструкций хотел бы высказать несколько слов, – как бы извиняясь, произнёс Крузенштерн.

   – Что вы, Иван Фёдорович?! – воскликнул Фаддей. – Офицеры и матросы будут вам несказанно благодарны.

Вместе обошли корабль. Адмирал им остался недоволен:

   – Н-да... Не подарок.

   – На переустройство времени не было.

   – У нас всегда так: на охоту ехать – собак кормить. Вот и Головнин, отчаянная голова, пошёл на таком же корыте.

За ужином, устроенном в Морском клубе Кронштадта, офицеры обеих дивизий выслушали напутствие первого российского кругосветника:

   – Старайтесь собирать любопытные произведения натуры для привезения в Россию, равно и оружие диких народов, их платье, украшения. Составляйте карты с видами берегов и подробным промером прибрежных мест как можно точнее, особливо тех, кои пристанищем служить могут. Не оставляйте без внимания ничего, что случится вам увидеть, не только относящегося к морскому искусству, но и вообще служащего к распространению познаний человеческих. Старайтесь записывать всё, дабы сообщить сие будущим читателям путешествия вашего...

Офицеры понимали, что плавание будет тяжёлым, но в борьбе со многими стихиями они, громко говоря, вдохновлялись подвигами россиян в недавно отгремевших сражениях. Поднималось много тостов, разгорячённые шампанским молодые мичманы выкрикивали клятвы, наиболее чувствительные вытирали слёзы. Все понимали, что в последний раз у них была под ногами твёрдая суша, а не зыбкая, ненадёжная водная хлябь.

2

Солнце уходило к закату. Давно уже набережные Кронштадта не видали такого множества провожающих, как в этот вечер. Уходили две дивизии, около полутысячи матросов и офицеров. По берегу катилось «ура», женщины уткнулись в платочки, кричали девицы, дети, толпа колыхалась, как волны перед наступлением шторма.

Снятые с якорей шлюпы на некоторое время застыли, словно не решаясь двигаться, хотя ветер натянул распущенные паруса. Матросы, облепив реи фоков и гротов, махали шапками; со сдержанной слезой смотрели на берег семейные старослужащие и унтер-офицеры, скучившись у бортов; капитаны, лейтенанты и мичманы на шканцах держали ладони у козырьков высоких фуражек. А всех вместе охватила радость тихая, задумчивая. Прощались с жёнами, детьми, любимыми, всеми людьми добрыми, не зная, через сколько лет придётся свидеться, да и доведётся ли... Прощались с родной сторонушкой, которая в эти мгновения стала до боли в сердце дорогой и желанной.

Зашумела вода под форштевнями, корабли всё же стронулись с места, начали набирать ход. Крепости ударили из пушек. Пылал в полнеба долгий летний закат. Ровный ветер могуче задул в корму, заскрипели снасти в напряжённых блоках, в такелаже, сокращая минуты расставания. Потом плоский остров стал тонуть в дымке, а далее и вовсе ушёл за горизонт.

Фаддей вспомнил, как душевно провожал Кронштадт «Надежду» и «Неву». Молодая мичманская душа тогда горячо впитывала всё увиденное. Но только сейчас Фаддей осознал цену быстротекущего времени. Его нельзя ни вернуть, ни хранить, сдавая излишки в архив, ни брать по мере надобности. На ум пришли слова Сенеки: «Всё не наше, а чужое. Только время – наша собственность». И он решил ценить эту единственную вещь, которую нельзя возвратить обратно при всём желании.

К Копенгагену пришли на десятые сутки. Шлюпы Второй дивизии, вместе уходившие из Кронштадта, уже стояли на рейде. Но не вперегонки же играли, «Востоку» всё время приходилось убавлять паруса, чтобы не убегать от более крепкого, но менее ходкого «Мирного».

Здесь от полномочного российского посла Николаи Фаддей узнал, что натуралисты Мартенс и Кунде отказались участвовать ® русской экспедиции. Беллинсгаузен попросил найти в Копенгагене охотника занять эту учёную должность. Один молодой человек было решился, однако воспротивились родители. Они увезли отчаянного отпрыска за город и не отпускали до тех пор, пока шлюпы не ушли.

Таким образом, экспедиция лишилась надежды делать обретения по естественной истории. Утешала надежда поискать натуралистов в Англии, или в крайнем случае по возвращении предоставить материалы людям знающим, отличить известное от неизвестного.

В Копенгагене Беллинсгаузен и Лазарев посетили управляющего королевским архивом морских карт контр-адмирала Левенерна. По тому, как тепло он принял моряков, было видно, что трудится с величайшей ревностью. Датчанин снабдил русских некоторыми картами, объяснил лучший способ употребления секстанов, посоветовав приделать к ним коротенькую тумбочку вместо длинной, никчёмной. Беллинсгаузен из учтивости поступил по совету адмирала, но потом убедился, что это новшество приносит мало пользы. Зато машины для очистки воды, рекомендованные тем же пылким адмиралом, оказались как нельзя кстати.

Побывали офицеры и в башне, где располагалась обсерватория. Вход в неё по наклонной плоскости вёл до самого верха, подобно внутренней части улитки. Через телескопы рассматривали они чистенький, прилизанный Копенгаген, красивые окрестности, пролив Зунд.

За время плавания от Кронштадта до Копенгагена Фаддею пришлось сделать первое открытие, пусть прозаическое, но важное. Команду кормили по рациону, утверждённому Петром Великим, то есть в воскресные дни матросам положили по фунту, а в будни по полфунта говядины, её варили в кашице, в среду и пятницу давали горох, к ужину густую кашу с коровьим маслом. Такой рацион показался больно уж скромным. Фаддей приказал на обоих шлюпах ежедневно по фунту мяса, а в воскресенье – полтора. Его варили в щах с разной зеленью, сверх того каждый служитель помимо чарки водки получал кружку пива. Хорошая и сытная пища нужна была особенно в начале похода. Она, по мнению командира, как бы приготовляла людей к предстоящим трудностям.

Вечером 18 июля подняли гюйс и при пушечном выстреле потребовали лоцмана. Вскоре он появился на борту. На рассвете при ветре от юго-востока снялись с якорей. Отсалютовали крепости из семи пушек, оттуда раздалось ровно столько же выстрелов. Фаддей знал: нигде салютенция не соблюдалась с такой точностью, как в Дании.

Проходя мимо острова Вен, увидели много народу около небольшого, похожего на сельский приход дома. К этому же острову направлялся пароход из Копенгагена, шло много яхт и шлюпок.

   – По какому случаю столько народу? – спросил Беллинсгаузен лоцмана.

   – В этом месте стояла первая обсерватория нашего знаменитого астронома Тихо Браге, – ответил лоцман. – В память о ней люди построили здесь музей, и каждый год 19 июля около него устраивают гулянья.

   – А ведь сей астроном умер в 1601 году, – задумчиво проговорил стоявший рядом с капитаном гардемарин Адамс, который нёс вахту в это время. – Вот как датчане чтут просвещение.

   – За то, что и ты стремишься к наукам, я и взял тебя, – похвалил юношу капитан.

Роман зарделся, как красна девица.

Ещё через десять суток хода достигли Портсмута. Того оживления, что было во время войны с французами, здесь уже не чувствовалось. На сонном рейде стояли разоружённые корабли. Их выкрасили белой краской, словно надели саваны. На самом же деле практичные англичане просто сберегали их, чтоб дерево не трескалось от жары.

Вдруг в этой лебединой стае Фаддей увидел тёмные очертания корабля, однотипного с «Востоком».

«Батюшки! Да ведь это Головнин!» – подумал он, наведя подзорную трубу на русский шлюп. Он увидел на шканцах среди офицеров плотную фигуру Василия Михайловича, который тоже с интересом всматривался в подошедшие корабли.

   – Степанов! – окликнул Фаддей вахтенного квартирмейстера.

   – Слушаю, вашбродь! – вытянулся матёрый служивый, один из первых силачей на шлюпе.

   – Велите спустить шлюпку и отрядить гребцов. Зайдём сперва на «Мирный» за Лазаревым, а потом отправимся на «Камчатку».

   – Да нешто это «Камчатка»? – обрадованно воскликнул Мартын Степанов.

   – Он самый. Видать, пришёл из Русской Америки.

Нежданная встреча обрадовала моряков не столько тем, что они принадлежали к одному племени дальних плавателей, сколько простым обстоятельством, что случалось за границей, где каждый русский ещё горячее чувствует привязанность к соотечественнику. Головнин – повествователь живой, памятливый, образный – долго рассказывал о своих странствиях, потом расспрашивал о флотских делах в Кронштадте, о Крузенштерне, Коцебу, Васильеве, Шишмарёве, о задачах, выпавших на оба отряда.

   – Поначалу вас пророчили в начальники южной экспедиции, – произнёс Фаддей тоном, будто оправдывался, что ему, а не Головнину выпал жребий идти на «Востоке».

   – О чём горевать?! – махнул рукой Василий Михайлович. – Даст Бог, ещё поплаваем.

Прощаясь, Головнин поделился новостью. Оказывается, завтра английский наследник престола собирается проводить смотр кораблям, стоявшим в Портсмуте.

   – Но мы-то держава сторонняя, – сказал Лазарев.

   – Всё равно салютовать и «ура» кукарекать придётся, – улыбнулся Головнин.

Пожимая руку Фаддею, он проговорил тихо, адресуясь только к нему: – А вообще, брат, тебе не завидую. Искать того – не зная кого, идти туда – не зная куда...

Поутру на золочёной яхте появился принц-регент. Корабли пришли в движение. Боевые великаны в белой одежде, точно африканские слоны, кружили вокруг яхты, выполняя экзерциции, палили из пушек. Русские шлюпы тоже произвели королевский салют двадцатью одним выстрелом, а матросы разбегались по реям и кричали «ура».

После парада Беллинсгаузен и Лазарев с некоторыми офицерами поехали на дилижансах в Лондон. Они поселились в отеле на Странд-стрит. С утра моряки посещали разные инструментальные лавки. Торговаться и скупиться не приходилось. Они хотели приобрести самые лучшие приборы. К примеру, хронометры знаменитых мастеров Кендалла, Барро и Арнольде. С их помощью определялась долгота. Известному оптику Доллонду заказали зрительные трубы. Навестили и Аарона Эрроусмита. Этого старого человека, владельца картографического заведения, знали мореплаватели всех стран. К русским он питал тёплые чувства, особливо после того, как они начали совершать кругосветки, обогащать науку открытиями. Бескорыстные моряки делились с Эрроусмитом информацией. Старик, больше всего ценивший точность, вносил добавления, исправления и уточнения в свои картографические издания, У него запаслись морскими картами южных широт. Побывали они у легендарного Траутона, сделав заказ на секстаны. Во время разговора дряхлый мастер приставлял к уху огромную слуховую раковину, но всё равно плохо слышал, зато он делал превосходные секстаны с десятисекундным делением и горизонты.

Молодёжь, впервые попавшая в британскую столицу, осматривала достопримечательности – Петропавловскую церковь, Вестминстерское аббатство, Тауэр; вечером отправлялась в театры. Многое офицеров поражало. Бросалась в глаза полная раскрепощённость жителей. Господин не мог ударить простолюдина, все одевались чисто и опрятно, каждый считал себя свободным. Ну разве встретишь в России такую картинку: на «воксале» в ожидании дилижанса под бравурную музыку уличного оркестрика равно веселились молодые и старые. Пожилой джентльмен и две старушки, вместе им лет за двести, лихо отплясывали джигу.

Получив инструменты и карты, офицеры вернулись в Портсмут. Здесь квартирмейстеры запасались консервированными продуктами в запаянных жестяных банках, овощами, ромом, пивом, лимонами, удобной одеждой для тропиков и для походов. Суда ещё ремонтировались, и командиры позаботились, чтобы матросы как можно дольше находились на суше, набираясь сил для предстоящего перехода в Бразилию. Кое-кто съездил на остров Уайт. И повсюду россиян удивляла ухоженность земли. «Везде роскошная зелень, замки с обширными парками, красные домики, обвитые зеленью и цветами, дорога гладкая как пол, с обеих сторон окаймлена деревьями, – записывал свои впечатления в дневник мичман Новосильский. – Нет ни одного уголка, который бы не был возделан, обработан. Надо отдать справедливость: англичане умеют жить и обладают в полном смысле комфортом».

Но скоро и ремонт закончили, трюмы набили всякой всячиной, и матросы всё чаще спрашивали, когда же отправимся в путь?.. А Беллинсгаузен ждал ответа от Христофора Андреевича Ливена, российского посланника в Англии. Тот с ног сбился в поисках учёных-натуралистов, однако добровольцев не нашлось. Тут-то и вспомнили советы Крузенштерна, призывавшего самим осваивать науку и полагаться во всём на себя.

28 августа почти в штиль вышли в море. Вскоре задул ветерок. При полном бакштаге, то есть имея ветер сзади, шлюпы направились в Атлантику. Исчез обрывистый и мрачный мыс Лизард. Англия кончилась. К ночи ещё более посвежело. Оба шлюпа отдали фонарями сигнал, пожелав друг другу счастливого плавания.

Атлантика приняла их в свои объятия. Океанские волны не походили на валы Балтийского моря, усеянного мелями и островками. Они шли ровными рядами, могуче, привольно, теряясь в бескрайности. Корабль не бросало из стороны в сторону, а плавно то возносило вверх, то опускало так, что замирала душа.

Началась обычная корабельная жизнь с побудками, гимнастикой, подъёмом флага, завтраками, палубными работами, обедами и снова работами. Сутки делились на пять вахт: первая – с полудня до шести часов, вторая – с шести до полуночи, третья – с полуночи до пяти утра, четвёртая – с пяти до девяти, пятая – с девяти до полудня. После восьми офицеры собирались в кают-компании пить чай, рассказывали о случаях, если таковые происходили в ночных вахтах.

В десять часов проводили солнечные наблюдения, по которым вычисляли точное время. Появлялись офицеры на палубе и двенадцать без минут, брали секстанами полуденную высоту солнца, одновременно со звоном рынды они спешили определить широту местонахождения шлюпа в тот момент. Каждый из них вёл свой журнал, набивая руку и глаз истых мореходов.

После сытного обеда (щи с солониной, каша) – обязательный сон. Потом пили чай с сухарями и сахаром и продолжали работы – на реях, мачтах, палубах, в трюмах, камбузах, куда посылал боцман – человек серьёзный, трудолюбивый и трезвый.

Вечером после ужина матросы собирались на палубе, пели песни, устраивали спортивные игры, рассказывали байки, господа офицеры и старшие служители сходились в кают-компании не к роскошному, но хорошо приготовленному столу, вели неторопливые беседы, благо тем находилось предостаточно, на сон читали, вели дневники. Любопытно, что по мере того, как шло время, записи становилось короче и короче. Да и о чём писать? Что Лесков едва не подавился рыбной косточкой? А Якова Берха замучила изжога?

Безмолвие кругом. Добродушно рокочет океан. Не видно парусов, не видно суши. Просторна и бесконечна дорога. Стелется за кормою взбеленённая лента. Матросы в полотняных робах, с засученными до колен штанами скребут и чистят всё, что доступно кирпичу и суконке, что должно блестеть и сверкать.

Чуть ли не за сотню миль из-за горизонта открылся величественный пик Тенериф. Сразу почувствовался резкий контраст между севером и югом. Было море и море – не холодное и не жаркое, а у берега сразу очутились в тропиках, в плотном окружении лодок, нагруженных невиданной снедью и овощами.

Главный город Канарских островов Санта-Крус белой россыпью домишек раскинулся у подножия высоких тёмно-зелёных гор. Двухбашенные строения окружали площадь, выложенную плитами. По ней гуляла богатая публика. Орды мальчишек в рванье бежали за каждым, впервые вступившим на берег, и сердито кричали: «Квартерго! Квартерго!» – требовали денег, словно взыскивая плату с должников. О прибытии на остров Тенериф Беллинсгаузен докладывал по-морскому коротко: «Два шлюпа первого отряда «Восток» и «Мирный» прибыли 14-го числа сентября месяца в Санта-Крус, где наполнились водой, запаслись для вояжа вином и стоят в готовности сняться с якоря; караул и команда его императорского величества обстоит благополучно – больных не имелось».

От Канар корабли вступали в настоящие тропики. За кормой появлялись дельфины, бониты[42]42
  Бониты – крупные рыбы из семейства макрелей.


[Закрыть], акулы. Над головой сновали летучие рыбки. Хищные фрегаты стрелой устремлялись вниз и выхватывали добычу даже из большой глубины. От жары раскалялось всё металлическое. От неё не было спасения ни днём, ни ночью. Мало помогал распущенный над шканцами тент. Ещё хуже было в каютах и на палубах. Воздух, спёртый, удушливый, имел какую-то осязаемую тяжесть.

Ночью в аспидно-чёрном небе загорались звёзды в созвездиях Эриадана, Кентавра, Южного Креста, не виданные в северном полушарии. В нижней оконечности этого дивного Креста чудным блеском переливалась одна из звёзд, не сравнимая ни с каким бриллиантом. Море в эти часы походило на расплавленный фосфор, а струя за кормой казалась пламенной рекою.

На подходе к экватору разразилась гроза. Тучи едва не задевали верхушки мачт. Метались молнии, оглушительный гром с треском разорвавшейся гранаты прокатывался из края в край. Ударили по палубе крупные капли, и следом зашумел дикий ливень – сплошная вода с малыми прослойками воздуха. Большая шлюпка, вытащенная на шкафут, наполнилась до краёв в одно мгновение.

Тучи ушли, опять появилось солнце. Тут же начался праздник, без которого не обходилась ни одна команда, пересекающая экватор. На убранной кораллами, ракушками, водорослями колеснице от брандспойта на палубу въехал Нептун в окружении дерзких и лихих наяд и тритонов. После шутливой речи «владыки морей» косматые, раскрашенные по голому телу Нептуновы подручные начали хватать новичков и без разбора в чинах, без жалости и милосердия бросали их в залитую водой шлюпку. Кто мог, откупались от этого обряда монетой или бутылкой вина. На «Востоке» Нептуна виртуозно сыграл рулевой Степан Трофимов, а Прозерпину – молоденький барабанщик Леонтий Чуркин. Взбодрённые двойной порцией водки да призовым вином матросы веселились от души. Песни и пляски длились до поздней ночи.

После отбоя Беллинсгаузен вышел на шканцы подышать свежим воздухом. Вахту нёс гардемарин Адамс. Фаддей показал на звёздочку, дрожавшую над самым горизонтом, спросил:

   – Узнаете?

   – Кажется, это Полярная звезда в хвосте Малой Медведицы, – неуверенно произнёс Адамс.

   – Вы правы, Роман. Больше её мы не увидим, пока будем плавать в южном полушарии...

На противоположной стороне небосклона появились Магеллановы облачка – туманные пятна в созвездиях Дорадо и Тукан. По мере увеличения южной широты они начнут подниматься над горизонтом выше и выше. «Если мы увидим их прямо над головой, тогда достигнем цели своего вояжа», – вздохнув, подумал капитан.