Текст книги "Беллинсгаузен"

Автор книги: Евгений Федоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)

Когда приехал Помаре и за большим столом кают-компании устроилось его семейство и приближённые, Фаддей представил двоих мальчиков, спасённых на Макатеа. Король долго расспрашивал их, смеялся, передразнивал, когда они рассказывали о том, как спасались от людоедов, исполняли их ритуальные кривляния перед тем, как резать и варить захваченных пленников. Выпив, он помрачнел и спросил:

   – Где собираетесь жить дальше – на шлюпе или у меня на острове?

   – На острове, – ответили мальчики.

   – Пиофай, – повернулся король к своему секретарю. – Бери старшего, а младшего пусть усыновит мой брат. – Он остановил взгляд на военачальнике, который с радостью согласился: никакого труда не составляло прокормить лишнего ребёнка на благодатной земле Таити, где хлеб, плоды, сладкий сок буквально валялись под ногами, а прибрежье кишело рыбой.

После пиршества на «Востоке» король изъявил желание побывать на «Мирном». К борту подали его катамаран. В лодку набилось столько народу, что она едва держалась на поверхности. Михаил Петрович поил гостей тем же грогом. Помаре скоро проголодался и приказал слуге принести из лодки печёных клубней ямса. Лазарев распорядился подать жареных куриц. Островитяне с поспешностью набросились на птицу, хотя на «Востоке» недавно плотно обедали.

Королева нашла случай вызвать капитана в другую каюту и, оставшись наедине, попросила дать ей с собой бутылку рому.

   – Я уже послал королю, – сказал Лазарев.

   – Он всё выпьет один и не даст мне ни капли, – сердито произнесла королева.

Михаил Петрович презентовал ей две бутылки. Их она ловко спрятала под свои одежды и вышла к пирующим.

В воскресный день, к удивлению моряков, на шлюпы не приехал никто. Переводчик Уильям сказал, что все жители по выходным справляют богослужение. Фаддей отпустил матросов на берег мыть бельё и гулять сколько кому захочется. Сам же с Лазаревым, Завадовским и другими офицерами шлюпов, не занятых вахтою, поехал в церковь. Около неё встретили много детей, а взрослые готовились слушать проповедь Нота. Королева несколько подвинулась и пригласила Фаддея сесть рядом. По людям, одетым в праздничные платья, можно было судить, как менялась европейская мода за последние 150 лет. Кто нарядился в камзол эпохи Кромвеля, кто во фрак, кто в куртки матросов разных стран, побывавших на острове, ещё более пестро выглядели женщины в платьях невероятных покроев и длины, но все носили на головах зонтики из пальмовых листьев и цветов.

Пастор произнёс проповедь с большим чувством и подъёмом. Островитяне слушали не шелохнувшись, с неослабевающим вниманием, как прилежные школьники любимого учителя. Потом слаженно пели псалмы. Расходились по домам чинно, неторопливо, как бы очищенные от мирской суеты. Подарков они не принимали, как ни велико было желание их получить.

Зато в понедельник торг разгорелся с новой силой. В ход неожиданно пошли серёжки. Мода капризна. Сначала островитяне их брать не хотели, считая бесполезными. Но вот появилась в серёжках одна знатная дама, за ней другая... Мода перекинулась к простолюдинкам. Женщины требовали от мужей и родственников выменивать именно эти украшения.

Король, прибыв на шлюп к обеду, преподнёс Беллинсгаузену три жемчужины крупнее горошины и попросил показать подарки, которые капитан намеревался послать ему на прощание. Он осмотрел шерстяные одеяла, куски красного сукна, фламандского полотна[48]48
  Фламандское полотно – тонкая широкая парусина, холст.


[Закрыть], полосатого тика[49]49
  Тик – плотная льняная или хлопчатобумажная ткань с рисунком в виде продольных полос, употребляется как обивочный материал, для изготовления матрасов.


[Закрыть], ситца с разными узорами, платки, зеркала, ножи, опоры, стеклянную посуду и остался доволен. Но через некоторое время Помаре дал понять, что ему больше нравится белый коленкор[50]50
  Коленкор – материал, полученный из миткаля путём дальнейшей обработки и крашения.


[Закрыть] и миткаль[51]51
  Миткаль – суровая тонкая хлопчатобумажная ткань.


[Закрыть], ибо его одежда шилась именно из этих тканей. Пришлось расстаться с собственными полотняными простынями.

   – Только прошу эти вещи не отсылать с моими приближёнными, – проговорил король шёпотом. – Когда стемнеет, я пошлю за ними доверенного человека.

Очевидно, он опасался, что чиновники, увидев подарки, непременно захотят иметь то же самое.

   – Скажите, ваше величество, почему ваши подданные не продают свиней? – спросил Фаддей.

Король сознался, что со свининой у него возникла проблема. На острове Эймсо миссионеры строили небольшой бриг. А он снабжал их лесом и другими материалами, рассчитывая на свою долю. Но когда судно сошло со стапелей, миссионеры предложили купить его полностью, запросив 70 тонн свинины. Помаре опрометчиво согласился с их условиями и теперь расплачивается, запретив таитянам есть и продавать свиней.

Зная о том, что русские уже запаслись водой, овощами и фруктами, даже заготовили впрок несколько бочек лимонов и апельсинов и собираются вот-вот отправиться в дальнейший путь, король сказал:

   – Некоторые горячие головы, без сомнения, захотят пойти с вами. Я прошу не брать моих людей с собою. Их и так на Таити становится меньше и меньше.

   – Хорошо, – кивнул Беллинсгаузен.

Во вторник Помаре привёз на «Восток» шесть свиней, на «Мирный» – четыре, много плодов и кореньев, годных в пищу во время похода как противоцинготные средства. Переводчик Уильям, несмотря на запрет, отдал матросам «Востока» ещё четыре собственных свиньи. За них, а также за труды в должности переводчика у офицеров капитан щедро одарил бывшего американца одеждой, порохом и свинцом, поскольку он имел своё ружьё.

Порадовал Фаддей и слугу-охранника короля, надев на него лейб-гусарский мундир и повесив через плечо морскую саблю.

   – Нынче вечером, когда ветер задует с берега, я намерен сняться с якоря, – сказал Беллинсгаузен Помаре.

   – Зачем так спешить? Ваши матросы ещё не отдохнули.

   – Не могу. У меня есть приказ от Адмиралтейства и государя.

   – Подождите! – вдруг вспомнил что-то король и сказал несколько слов слуге, который занимался обновками.

Через некоторое время слуга появился с большим свёртком. Король передал его капитану:

   – Знаю, у вашего императора есть много лучших вещей, но пусть к ним прибавится и эта циновка, её с любовью делали руки моих подданных. Может, в холодной России вы вспомните о нас, затерянных в Великом океане.

С печалью он простился и с другими моряками, одарив каждого местными диковинами, позже перекочевавшими в музей Адмиралтейства. Сойдя в лодку, он потупил взор и стал что-то шептать про себя. Очевидно, читал молитву. Страсть к крепким напиткам расстроила здоровье, но не поколебала веры[52]52
  В следующем, 1821 году король Таити умрёт от водянки. Его внук Помаре V, правитель Таити, покинет этот мир в 1891 году, за день до назначенной аудиенции с живописцем Полем Гогеном.


[Закрыть].

Глава седьмая
«Великий снег»

1

Фаддей проснулся рано и почувствовал какую-то пустоту. После шума, гвалта, неприятных для слуха выкриков и толкотни островитян, с утра до позднего вечера осаждавших шлюпы, тишина показалась непривычной. Доносился лишь мирный шелест волн. Как всегда, он мысленно прикинул дела, которые следовало выполнить в этот день. Перво-наперво надо устроить большую приборку, привести военный корабль в пристойный вид. Только как разместить бурты арбузов, тыкв, бананов, кокосов, хлебных плодов, фруктов и таро? Все складские палубы забиты до отказа, жилые каюты и лазарет превратили в хранилища.

Подумав о лазарете, Фаддей в который раз отметил могучую целебную силу субтропиков. В этих местах капитан-лейтенант Завадовский быстро оправился от болезни, поздоровели, повеселели матросы, у Губея Абдулова и Степана Сазонова исчезли цинготные пятна. Да и на себе испытал Фаддей благодатное влияние здешнего климата, словно помолодел лет на двадцать. Он выскочил из постели и начал делать разминку. Уловил чутким ухом движение денщик Мишка Тахашиков, тут же притащил кувшин с водой для умывания и обтирания, сбегал на камбуз за кипятком, приготовил пену для бритья. Мишка умел делать всё. Родом из Мезени на Беломорье, он привык с детства ко всяким работам и во всём был горазд: при авралах быстрее всех взбегал к парусам, проворно конопатил, клепал, чистил, мыл, строгал, латал, тесал, вкусно готовил для капитана и господ офицеров. Прекрасно пел народные песни, однако предпочитал озорные частушки. Безошибочно уловив настроение капитана, он заводил, разговоры на те или иные темы, но иногда и помалкивал. Обкатанно кругленький, с бедовыми кроличьими глазами, пушистыми овсяными ресницами, говорил скороговоркой, нажимая на «о»:

   – Шлюп загадили, не проехать, не пройти...

   – А куда девать?

   – Куда, куда... В мешки да на руслени!

   – А вдруг шторм?

   – До штормов далече. Подъест братва.

   – Кумекаешь, Мишка.

   – Так ведь, пока умный раздевался, дурак реку переплыл. Кое-что можно подвесить под марсы и к штангам. А коль лимоны останутся, скажу коку от вашего имени, чтоб промыл в пресной воде да в кадки с красным перцем и рассолом, как огурцы солят. Ежели ещё останутся, пусть сок жмёт.

   – Кок же солил. Чай, знает.

   – Знает, толстобрюхий... Не уследил за ним. Не до него было, сами видели, всё гостей потчевал да принимал.

   – Знаю, как потчевал. Скряга ты, Мишка!

   – Да если бы грога было море, они бы и то вылакали!

Говорить-то денщик говорил, но дело делал, накинул на Беллинсгаузена простыню, чтоб мундир не замарать, поправил на ремне бритву, осторожно провёл лезвием по щекам и подбородку, приноравливаясь к качке.

   – До завтрака далече. Чаю прикажете подать?

   – Давай чаю.

Мишка исчез и вернулся, будто поднос с чаем и белыми сухариками за дверью стоял.

После чая Фаддей вышел на шканцы. Там стоял на вахте лейтенант Торнсон.

   – Идём норд-ост десять. Миновали Тетуроа, – доложил Константин Петрович.

   – Где «Мирный»?

   – Отстал. Я убавил парусов, чтоб догнал.

Беллинсгаузен уважал Торнсона. Несколько щеголеватый, белокурый офицер с породистым правильным лицом, закончил Морской корпус в 1809 году с отличием. На балах дамы не сводили с него глаз, мужчины пророчили счастливое будущее. Он и вправду был большим умницей, много читал, много знал. Только коробила Фаддея его прямота. Честная душа лейтенанта взрывалась, когда заходил разговор о российских порядках. В спорах, особенно ожесточённых с мичманом Демидовым, он нехорошо отзывался о государе императоре, самодержавном праве. Но службу выполнял с усердием, вахты нёс бдительно, с ответственностью, так что Беллинсгаузен с Завадовским всегда были спокойны при дежурствах Торнсона.

Фаддей спустился со шканцев, прошёл мимо груд фруктов, накрытых брезентом, под марсами, поглядел за борт на руслени. «А ведь и впрямь можно овощи и фрукты на русленях разложить».

Склянки пробили семь. Подъём. Выскочили на палубу служивые, помылись, побрились, позавтракали. В восемь капитан скомандовал:

– Равнение на флаг. Смирно! Флаг поднять!

Палочки Чуркина заплясали на барабане, запела флейта Диакова. Команда замерла в строю. Родной Андреевский флаг побежал вверх по мачте, сделалось на сердце торжественно и радостно.

С весёлостью матросы набросились на работу. Подвешивали мешки со съестными припасами за кормою и над русленями, под марсы и на штангах. Освободив палубы, начали драить их до белизны слоновой кости, чистить медные части, чтоб солнце взыгрывало. Таитянские пики, кистени, щиты, кораллы, одежды и другие редкости укладывали в ящики со стружкой и уносили в глубины трюмов. В обед хлебали щи с мясом заколотого накануне хряка весом шесть пудов. Ту же свинью ели и матросы «Мирного», догнавшего «Восток». Капитаны договорились колотить свиней не в один день, а по очереди и делить мясо, чтобы оно не портилось в знойное время. К вечеру, отмыв даже самые глухие углы, развели в печках огонь, просушили и очистили воздух в каютах, и шлюп засиял прежней чистотой.

В 1816 году по этим местам проходил капитан-лейтенант Коцебу на бриге «Рюрик», снаряженном на деньги государственного канцлера Николая Петровича Румянцева. Он увидел и дал название двум открытым островам – Рюрика и Крузенштерна. Описи же и точных замеров не сделал, эту работу выполнили Беллинсгаузен и Лазарев. Более того, они натолкнулись ещё на пару островов, не обозначенных на карте Эрроусмита. Их причислили к архипелагу Россиян, назвав именами Лазарева и шлюпа «Восток».

Вскоре увидели третий остров с толпой совершенно нагих туземцев с пиками и палицами. Они бежали вслед за шлюпами по берегу и выкрикивали угрозы. Обойдя южный мыс, моряки усмотрели в тени кокосовых пальм селение и несколько лодок, укрытых листьями, чтобы они не рассыхались на солнце. Такие же лодки, только на воде, подошли с другой стороны. В каждой из пирог сидело по шесть-десять гребцов с распущенными волосами. Им кинули медали на проволочках для ношения на шее вместо украшений. При виде топора они не изъявили радости. Фаддей велел плотнику перерубить топором кусок дерева. Только тогда они узнали цену орудия и обрадовались подарку. В ответ они бросили несколько кокосовых орехов, оказавшихся гнилыми. Надо полагать, их привезли для того, чтобы обмануть пришельцев. Держась за опущенные с борта верёвки, они нагло пытались обрезать концы акульими челюстями, употребляемыми вместо пил. Другие стали швырять на палубу куски кораллов, которыми можно было ранить человека. Холостой выстрел более ободрил, нежели устрашил вероломных туземцев. Фаддей сказал Демидову:

   – Митя, пальни-ка солью вон в того зачинщика.

Мичман выстрелил. Раненный в мягкое место заверещал, волчком закрутившись в лодке. Остальные лодки разбежались в разные стороны. «Мирный» дрейфовал в это время далеко под ветром. При встрече Лазарев рассказал, что один островитянин пригрёб к шлюпу, но никак не соглашался взойти на борт. Капитан повелел с другой стороны спустить ялик. Туземец его не видел. Матросам удалось скрутить дикаря и поднять на палубу. Любопытство побороло его страх. Он начал оглядываться по сторонам, трогать незнакомые предметы и выть от удивления.

Этот клочок суши посреди океана с негостеприимными жителями Беллинсгаузен отличил именем недавно родившегося наследника – великого князя Александра[53]53
  Александр – будущий российский император Александр II Освободитель (1818-1881).


[Закрыть].

Четвёртый обретённый остров окружностью пять с половиной миль назвал капитан именем живописца Михайлова, а пятый, неподалёку, примерно такого же размера, – астронома Симонова.

Когда опустилась ночь, вахтенные сожгли фальшфейер, чтобы показать «Мирному» своё нахождение. Ответный огонь зажёгся вдали к северо-западу. Шлюп смело пошёл в темноте, так как ещё до сумерек с салинга не увидели никаких островов и препятствий. Впереди показалось мерцающее белое зарево. Оно то гасло, то разгоралось вновь. Увлечённый этим зрелищем вахтенный офицер Лесков поначалу не услышал гула.

   – По форштевню бурун! – крикнул Олев Рангопль, стоявший на руле.

Лесков прислушался. Гул от разбивающихся о рифы волн нарастал. Когда встревоженный Беллинсгаузен выскочил на палубу, гул уже перешёл в рёв. Он тотчас приказал поворотить через фордевинд на другой галс. При этом манёвре корма оказалась так близко от мели, что, несмотря на темноту, ясно различались фонтаны. Если бы стали поворачивать через оверштаг, то есть носом, или опоздали бы с фордевиндом на минуту-другую, погибель стала бы неизбежной.

2

Утром за сплошной грядой злополучного рифа рассмотрели гористый остров Оно, причисленный Куком к архипелагу Общества. Множество парусных лодок на отводах-балансирах спешили к русскому кораблю. Первой прицепилась к шлюпу лодка с тремя островитянами, двое из них бесстрашно вскарабкались на палубу, один остался в пироге, однако от большого хода шлюпа её развернуло поперёк и опрокинуло. Беллинсгаузен поспешно велел лечь в дрейф и бросить спасательный конец. Туземцы немало не озаботились происшествием, даже развеселились, глядя на барахтающегося в воде земляка.

Вскоре пристали и другие лодки. Верхняя палуба заполнилась весёлым, дружелюбным народом. В толпе оказалось несколько старшин и два сына короля. Капитан одарил их медалями, ремесленным инструментом, велел Мишке приготовить и подношение для короля, который оставался на берегу. Среди туземцев чем-то выделялся один из приближённых по имени Пауль. Зная несколько английских слов, а больше жестами, он объяснил, что сам с другого острова, сюда был занесён бурей и здесь пользуется расположением жителей. Через некоторое время он потянул Фаддея за шкафут, показал рукой на приближающуюся пирогу с парусом и произнёс:

– Это король Фио.

Король, пожилой мужчина высокого роста с седыми, тщательно причёсанными волосами, смуглолицый, черноглазый, с повязкой вокруг бёдер, приветствовал мореходов, пожелал, чтобы русский начальник со своими помощниками сел с ним на шканцах прямо на пол. Рядом с ним расположились другие вожди. Он отдал Паулю ветку с двумя зелёными орехами. Тот, держа ветвь на вытянутой руке, громко начал петь. Потом все хором исполнили ещё одну песню и захлопали в ладоши и по ляжкам. Беллинсгаузен с Завадовским поняли, что островитяне совершили обряд дружелюбия. Фаддей надел на шею короля серебряную медаль, подарил пилу, топоры, ножи, посуду. Он уже не надеялся на пути к Порт-Джексону встретить новые острова и потому ничего не оставлял. Король отослал дары на берег, а за чаем сказал, что и прежние вещи, посланные через сыновей, он получил и признателен русским за их доброту и щедрость.

На другой день островитяне навезли множество снеди, оружия, украшений.

   – Заметьте, Иван Иванович, как разнятся туземцы друг от друга, хотя и живут неподалёку, – сказал Фаддей Завадовскому. – На одних островах мы встречаем совсем диких и злых, на других, как здесь, доверчивых и мирных...

   – Не скажите, – не согласился Завадовский. – Посмотрите, какие шрамы у многих из них. Это не ритуальные наколки. Да и сколько копий и дубин они навезли!

С приближением ночи туземцы заспешили на берег. На шлюпе остались король, Пауль и ещё один старик, похоже, наставник его величества. Они отужинали с офицерами в кают-компании, позабавились ракетным огнём, но ещё более их заинтересовал магнит. Лейтенант Торнсон на лист бумаги положил иголку, снизу стал водить магнитом. Иголка стала бегать и кружить. Король с опаской отодвинулся от Торнсона.

   – Похоже, он принял меня за нечистую силу, – улыбнулся Константин Петрович.

Утром снова окружила шлюп флотилия парусных лодок. Сыновья Фио привезли двух свиней, за что старший получил пистолет со свинцом и порохом. Страстный любитель всякого оружия Митя Демидов показал, как обращаться с пистолетом в схватках с неприятелями. Фаддей насыпал королю семян разных русских овощей. Урок Фио усвоил скоро, поскольку сам занимался земледелием.

Островитяне наперебой звали погостить у них на берегу, но посылать гребные суда без натуралиста Фаддей не стал, ибо в этом случае надо было бы искать надёжную якорную стоянку, терять несколько дней, чего позволить себе не мог, поскольку в южном полушарии приближалась весна, в Порт-Джексоне он хотел заменить степс бушприта, который оказался совершенно ненадёжным. Жители долго провожали шлюпы, держась за ахтертай, и отпустили только тогда, когда увеличился ход и волны начали опасно прижимать пироги друг к другу.

30 августа, в день именин государя Александра I, погода позволила Лазареву и его офицерам прибыть на «Восток». Попивая грог, моряки вспоминали любезное Отечество, родных и друзей. Уже стемнело, как с бака закричали:

   – Человек за бортом!

   – Положить марсель на стеньгу! – послышалась команда вахтенного офицера Лескова.

Все выскочили из кают-компании наверх.

   – Докладывайте! – потребовал капитан.

   – В море упал матрос. Я послал его закрепить кливер. Он шёл по бушприту назад и, очевидно, оступился.

   – Кто?

   – Блоков.

Фаддей хорошо знал Филиппа Блокова. Это был здоровый и проворный матрос. Не верилось, что беда случилась из-за неосторожности. Но пока раздумывать было некогда.

   – Разрешите спустить ялик? – подал голос удручённый Лесков.

   – Немедля!

В ялик прыгнул нетерпеливый Анненков с «Мирного». В руках он держал фонарь. Лейтенант искал упавшего, кладя руль то вправо, то влево. Со шлюпа пускали ракеты, жгли фальшфейеры, вслушивались в тишину – не донесётся ли крик. Но шумели только волны, да в чужом небе безмятежно мигали звёзды.

   – Утонул, страдалец, – удручённо проговорил кто-то из матросов.

Час поисков результатов не дал. Анненков вернулся на шлюп.

   – Пусто, – произнёс он, отдавая фонарь капитанскому вестовому.

   – Где ж найдёшь? Упал же при большом ходе и волнении, – как бы про себя вымолвил Торнсон.

Опечаленные не меньше хозяев гости вернулись на «Мирный».

Фаддей окинул взглядом столпившихся вокруг матросов. При мерцающем свете фонарей их лица показались бледными, как у покойников.

   – Краснопевцев! – позвал он тимермана.

Из толпы выдвинулся старший плотник. Беллинсгаузен кивком пригласил его в свою каюту. Он знал, что Блоков и Краснопевцев были земляками с Псковщины, дружили, несмотря на разницу в корабельной иерархии, один был простым марсовым и получал 15 рублей 10 с половиной копеек в год, другой же – целую сотню, но ели из одного котла, вели задушевные беседы, заступались один за другого, если среди братвы возникали трения.

Усадив тимермана в кресло напротив, Фаддей попросил:

   – Василий, скажи, было ли что на душе Филиппа в последнее время?

   – Особого не замечал, – задумчиво ответил Краснопевцев и неожиданно встрепенулся. – Больно сильно по деревне томился. У него мать осталась с семью младшими сёстрами да братьями. А отец уж перед самым нашим походом помер, грыжа в гроб вогнала.

   – Что ж мне не сказал?

   – Так ведь кому из нас сладко? Филька сам в поход напросился, хотел свет повидать, да чужбина ночью показалась. Источила душу как червь.

   – Ты предполагаешь, что сам?..

   – Про это не говорю. А вообще смерть часто поминал, особливо после Таити.

«Надо у Лазарева Дионисия брать. Пусть на «Востоке» послужит», – подумал про себя Фаддей, вслух же произнёс:

   – Скорее всего, поскользнулся наш Блоков. Качка была, темень...

Краснопевцев бросил на него быстрый понятливый взгляд и, потупившись, согласился:

   – По нечаянности сгинул, по недосмотру. Разрешите идти?

   – Иди... А про грех добровольный и сам не думай, и других не смущай.

   – Неужто не понимаю? Да ещё перед новыми льдами и великими снегами. – С этими словами Краснопевцев выбрался из непривычного кресла и скрылся, осторожно прикрыв дверь каюты.

Итак, третья смерть... По своей ли воле, по чужой ли, но ещё одного человека не стало в экспедиции. Хоть на шлюпе было больше сотни человек, а заменить Филиппа Блокова оказалось некем.