Текст книги "Беллинсгаузен"

Автор книги: Евгений Федоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

8

Добравшись до Кронштадта, Фаддей нашёл стоявший на рейде фрегат «Тихвинская Богородица», нанял лодку и скоро предстал перед капитаном Силиным. Новый начальник оказался человеком крупным, тучным, с хитрыми глазами и ртом бантиком, как у пескаря. Узнав, что Фаддей явился прямо с дороги, Артемий Дмитриевич всплеснул руками:

   – Да пошто спешили, будто на пожар?!

   – Привык исполнять приказ точно и в срок.

   – Это Ханыков, как всегда, порет горячку... Ну, раз уж прибыли на корабль, то велите вахтенным парную нагреть, а к вечеру милости прошу ко мне на чай.

   – Благодарю, ваше высокоблагородие.

   – В приватной беседе зовите по имени-отчеству. Не люблю, знаете ли, чтоб лбом колотились.

   – Спасибо, Артемий Дмитриевич, – улыбнулся Фаддей, поняв, что Силин – дядька добрый, по годам ровесник командующему эскадрой, возможно, однокашник, хотя и отстал в чине.

Под парную на фрегате была приспособлена просторная каюта в трюме на корме, обитая чисто выструганными осиновыми досками. Матрос окатил трёхъярусные полки кипятком из шайки, внёс две жаровни с углями. Скоро в парной стало жарко, как в настоящей деревенской бане. В густой завесе пара появился ещё кто-то. Матрос в кожаном переднике запарил два берёзовых веника, прокалил их над угольями и начал поочерёдно хлестать и Фаддея, и того, кто уместился на самом верху. По довольным вскрикам и оханью Фаддей узнал Силина.

   – Это вы, Артемий Дмитриевич? – крикнул он снизу.

   – Не утерпел, хотя вчерась парился.

   – Хорошо, вижу, устроились, – похвалил капитана Фаддей.

   – То ли ещё увидите, – пообещал Силин загадочно.

Матрос несколько раз менял жаровни, Фаддей и Силин выскакивали в предбанник, окатывались холодной водой и снова ныряли в раскалённое нутро парилки. Фаддей заметил, что капитан вовсе не оброс жиром – за тучность он принял необычно развитую мускулатуру, как у циркового борца-тяжеловеса. Хотя Силину было за пятьдесят, на теле не виднелось ни одной дряблой морщинки, ни единого изъяна, появившегося к старости. Видно, за собственным здоровьем капитан следил так же ревностно, как и за кораблём, на котором с первого неё взгляда чувствовался порядок.

Когда разомлевшие, закутанные в простыни, они пили ядрёный квас с хреном, Силин сообщил, что, кроме вахты, вся команда сейчас на берегу, соберётся к вечерней поверке, а пока он хотел бы покороче, не оглядываясь на служебные бумаги и отзывы начальства, познакомиться со своим старшим помощником. Беллинсгаузен рассказал о службе. У него получалось, будто всё катилось само собой, исполнял обязанности по уставу, от грехов вроде Бог миловал, геройских поступков не совершал, в сражениях больших не участвовал, даже не знает, как поведёт себя в настоящем бою.

   – И то ладно, – подытожил Артемий Дмитриевич. – Нынче, видать, от англичан придётся прикрываться и на шведа идти. А они неприятели упрямые, стойкие, умеющие и хорошо вооружённые. Дай-то Господь их одолеть.

Разумеется, флотские, как, впрочем, и сухопутные рядовые служаки, мало знали о большой политике. У них она проявилась в частностях. Общая же картина была недоступна простым смертным.

Помимо того, что по Тильзитскому договору союзная России Пруссия теряла половину территории и населения, Данциг объявлялся вольным городом, Ионические острова в Средиземноморье попадали под суверенитет Франции, а оттуда отзывалась успешно действовавшая в Архипелаге сенявинская эскадра. Её судьба складывалась трагически. Генерал Назимов, командовавший сухопутными войсками в Архипелаге, повёл своих солдат через австрийские владения. Тягостным было прощание с греками, албанскими легионерами, балканскими славянами, оставшимися один на один с турецкими завоевателями. Эскадра же Дмитрия Николаевича Сенявина выходила из Корфу в сентябре 1807 года. Миновав благополучно Гибралтар, она попала в Атлантику. Дули попутные ветры, и, казалось, ничто не предвещало беды. Своим чередом жила корабельщина: в семь – побудка, в девять – барабан к молитве, отдавая Богу – Богово, Нептуну – Нептуново. До обеда господам офицерам полагалась водочка и лёгкая закуска, нижним чинам подавали чарку в обед, в пять тридцать пополудни баловались чайком, в кают-компаниях поплясывал каминный огонь, два часа спустя ужинали и укладывались спать. Сменялись вахты, судовые работы продолжались по десять – четырнадцать часов. Шутили: первые шестьдесят лет тяжело, после обвыкнешь...

Но в Бискайском заливе на эскадру напал шторм. Волны ломили стеной. Не ошиблись древние, прозвав Атлантику морем Тьмы. Люди костенели от ледяного ветра, корабли заливались забортной водой, рушились мачты, заклинивало рули. Ни горячей пищи, ни сухой одежды, ни отдыха. За сражение с бурей не жаловали орденами, здесь оставалась одна награда – жизнь.

Обессиленную, искалеченную эскадру задержали в Портсмуте, окружив боевыми кораблями и не позволив следовать дальше[23]23
  Русская эскадра простояла в английском порту до осени 1809 года. Её морякам русское правительство так и не заплатило долгов и жалованья. Адмирал Сенявин всю жизнь выплачивал их из своих более чем скромных средств.


[Закрыть].

В секретных статьях договора Александр и Наполеон обязывались совместно вести войну против любой державы, прежде всего Великобритании, а Швеция, Дания и Португалия немедленно должны были закрыть свои порты для английских кораблей. После Тильзита Александр I по велению Наполеона удалил из флота людей с английскими фамилиями. Тет и Кроун, Бейли с Грейгом, имевшие прочную боевую репутацию, очутились в опале и ссылке.

Оба императора знали, что Швеция не примкнёт к континентальной блокаде и войны Англии не объявит. Так и случилось. Более того, шведский король Густав IV поклялся скорее умереть в бою, чем заключить мир с «корсиканским узурпатором». Наполеон склонил Александра к мысли отнять у шведов Финляндию. Царь и сам был не прочь провести короткую победоносную войну, что укрепило бы его пошатнувшуюся репутацию как дипломата и полководца и отодвинуло бы границы от российской столицы.

Англичане стали ждать, когда раскачаются новые союзники. 16 августа 1807 года без объявления войны они высадились на датском берегу и обложили Копенгаген. Александр предложил Густаву вступить в союз с Россией против Англии, но шведский король в ответ отослал царю знаки ордена Андрея Первозванного. Заявив, что не может носить тот же орден, что и Бонапарат, удостоенный высшей награды Российской империи в Тильзите. Такой демарш был равносилен объявлению войны. К этому времени после ожесточённой бомбардировки с моря и суши пала датская столица. Англичане, имея шестьдесят пять кораблей и двадцать тысяч десанта, захватили почти весь флот датчан, разграбили арсеналы. Однако датчане не сдались. Они заключили союз с Францией и присоединились к континентальной блокаде.

Со дня на день ожидалось, что Россия объявит войну Англии. В это время и отозвали Фаддея Беллинсгаузена из отпуска, направив под начало капитана I ранга Силина.

Рассказав о своём житье-бытье, Фаддей спросил Артемия Дмитриевича о своём предшественнике.

– Добрый был офицер, я во всём на него полагался, – капитан опустил голову. – Только вышла незадача. Открылась чахотка. Климат у нас тяжёлый. Мрут и матросики, и наш брат – офицер. Потому я в первую голову чистоту на корабле блюду, сам матросскую пищу принимаю и вам советую.

Подумал Фаддей о кадетских летах. Они почему-то ярче помнились. Спроси, что позавчера делал – забыл, а вот те отроческие и юношеские годы держались в памяти цепко. И как учителя Ивана Васильевича Кузнецова из запоя вытягивали, и как он мстил ротному каптенармусу Корсару с Аттилой... Император Павел вставал перед глазами будто живой – с неизменной тростью, деревянной походкой, переменчивым сердцем, то жестоким, то бесконечно добрым. Сколько лет уж прошло и разных событий случилось, а Фаддей всё никак не мог примириться с дерзостью цареубийц, хотя где-то в глубоко запрятанных закоулках души понимал, что на грех они шли не себя ради, а по-своему понимая долг перед Отечеством, ограждая страну от деспотизма впавшего в сумасшествие императора. По Петербургу в списках ходило письмо одного из прямых участников убийства – артиллерийского офицера князя Льва Михайловича Яшвиля. Он написал его перед тем, как уехать в деревню, Александру I. Фаддей запомнил письмо слово в слово. Очевидно потому, что, по мнению Фаддея, Яшвиль точнее всех выразил чувства заговорщиков.

«Государь, – обращался князь к новому императору, – с той минуты, как злополучный отец ваш вступил на престол, решился я пожертвовать собою, если нужно будет для блага России, которая со времён Петра I сделалась игрушкою временщиков и, наконец, жертвой безумца. Отечество наше находится под властью самодержавной: миллионов зависит от великости ума или сердца одного... Бог правды знает, что руки наши обагрились кровью царя не из корысти: да будет же небесполезна жертва! Поймите, государь, призвание ваше, будьте на престоле человек и гражданин. Знайте, что для отчаяния всегда есть средства, и не доводите Отечество до гибели. Человек, который жертвует жизнью, вправе вам это сказать. Я теперь более велик, чем вы, потому что ничего не желаю, и, если бы нужно было для вашей славы, которая для меня так дорога только потому, что она – слава России, – я готов был бы умереть на плахе. Но это не нужно, вся вина падает на нас – вы же чисты: и не такие преступления покрывает царская порфира!

Удаляясь в свои поместья, потщусь воспользоваться кровавым уроком и пещись о благе подданных. Царь царствующих простит или покарает меня в мой смертный час, молю его, дабы жертва моя небесполезна.

Прощайте, государь. Перед государем я – спаситель Отечества: перед сыном – отцеубийца. Прощайте. Да будет благословение Всевышнего на Россию и на вас, её земного кумира, – да не постыдится она его вовеки».

Помнится, это письмо Фаддей передал своему старшему другу Петру Михайловичу Рожнову, у которого квартировал. Тот прочитал его, сложил листок вчетверо и засунул во внутренний карман сюртука, непонятно было, о чём подумал он, вслух же сказал:

– Что было, прошло. Не нам судить, а тем, кому доведётся жить лет через сто...

К закату у борта «Богородицы» появились два катера и баркас – вернулся экипаж. Перед строем вечерней поверки Силин представил старшего помощника капитана Беллинсгаузена. Из офицеров никого из знакомых не оказалось. Все вышли из Морского корпуса, но в поздних выпусках. Однокашники служили на других судах и флотах – кто увяз в лейтенантах, кто командовал кораблями, а кто делал успешную карьеру в штабах Адмиралтейства.

Службу Фаддей знал, спрашивал строго, хотя особо усердствовать не пришлось: команда была сформирована из давних рекрутских наборов, успела сработаться и сжиться и не доставляла хлопот.

Попробовал склонить капитана к тому, чтобы поставить на носу пушку на случай погони за неприятельским кораблём, но Силин благодушно ответил:

   – Помилуйте, Фаддей Фаддеевич, мы и раньше без всяких революций обходились и впредь ничего менять не собираемся.

   – А вдруг погонимся за неприятелем, а поразить его будет нечем?

   – Обгоним и пальнём всем бортом. Всего-то делов.

Фаддей на своём настаивать не стал. Да и времени на перестановку лафетов уже не было. Россия объявила войну Англии. Эскадра под флагом адмирала Петра Ивановича Ханыкова вышла в море. Она должна была отогнать британский флот, намеревавшийся атаковать русские корабли в Ревеле и Кронштадте, и блокировать шведские суда, укрывшиеся в шхерах Финляндии и в собственной метрополии. Но задули неблагоприятные для противника северо-восточные ветры, англичане накануне зимы не рискнули войти в русские воды, опасаясь оказаться в ледяном плену, и, помаячив на горизонте, ушли восвояси. Разошлись по своим портам на зимовку и русские корабли. Театр военных действий переместился на сушу. Моряки узнавали о действиях сухопутных войск из газет да от очевидцев, которые появлялись в Петербурге, Кронштадте или Ревеле.

21 февраля 1808 года русские вступили в Финляндию. Силы вторжения под общим командованием генерала Буксгевдена состояли из двадцати четырёх тысяч человек и были разделены на три отряда. На левом фланге по берегу Финского залива шла к Хельсинки, тогдашнему Гельсингфорсу, колонна Николая Михайловича Каменского. В этой колонне, состоящей из двух дивизий, находился и сам главнокомандующий со штабом. В центре наступала дивизия князя Петра Ивановича Багратиона. На правом фланге – дивизия Николая Алексеевича Тучкова. В её тылу готовилась к походу дивизия, которой командовал Михаил Богданович Барклай-де-Толли.

Многих военных настораживал факт крайней малочисленности отрядов, громко именуемых дивизиями. В них насчитывалось не более пяти-шести тысяч штыков. А всё дело было в том, что они только недавно вышли из войны с Наполеоном, не пополнялись новобранцами, из холодов и грязи Путуска и Эйлау Пруссии попали в морозы Финляндии. Единственное, что радовало, – не было распутицы, двигались солдаты на санях и лыжах.

Шведы сумели выставить против корпуса Буксгевдена девятнадцать тысяч солдат. Из них тринадцать тысяч заняли оборону в 100 километрах от Хельсинки, остальные засели за непробиваемыми стенами Свеаборга. Блокировав этот город, русские пошли дальше, захватывая большие и малые города. Пока им это удавалось довольно легко, хотя силы русских дробились, растягивались коммуникации, появлялись большие затруднения с доставкой провианта, воинских припасов и фуража.

В апреле, когда нельзя было ожидать появления нашего флота, запертого льдами в Финском заливе, две тысячи десанта на зафрахтованных купеческих судах отправились из Либавы к острову Гогланд. Но эта горсть людей, высаженная на густонаселённый и охраняемый военной силой остров, атакованная пятитысячным отрядом шведов, скоро покинула плацдарм и возвратилась в Либаву.

3 мая после двенадцатидневной бомбардировки капитулировала крепость Свеаборг, где русские захватили двести орудий и восемьдесят гребных судов. Вскоре пали Або – столица Финляндии, Аландские острова, Гогланд.

Известие о падении Свеаборга и присоединении Финляндии к России поубавило сторонников союза с Англией, ведь никто иной, как Наполеон, советовал царю начать войну со Швецией. Возросли симпатии к императору французов, дом посла Коленкура стал центром светского общества.

А между тем с наступлением весны дела в Финляндии начали принимать другой оборот. Ушедшие далеко от своей территории русские войска стали терпеть одно поражение за другим. Тучков, захвативший важный стратегический город Куопио, доложил Буксгевдену, что неподалёку собирается вражеская группировка. Однако главнокомандующий приказал ему двигаться на север. В Куопио пришлось оставить небольшое прикрытие и выполнять приказание Буксгевдена. Преодолев более пятисот километров, дивизия Тучкова вышла на берег Ботнического залива. Здесь Тучков соединился с отрядами Кульнева и Раевского. Общие силы теперь возросли до четырёх с половиной тысяч, но у шведов оказалось войск вдвое больше. У местечка Синкояки, самого северного пункта, до которого дошли русские, шведы дали бой и, разумеется, выиграли его. Через некоторое время группировка во главе с полковником Санделсом, о которой ранее докладывал Буксгевдену Тучков, захватила Куопио и вышла на границу с русской Финляндией. К ней присоединились группы партизан из местных жителей и отряды разбитых шведских войск.

Как только война приняла неблагоприятный для русских оборот, Барклай-де-Толли получил приказ принять под команду экспедиционный корпус из семи с половиной тысяч человек и маршем следовать в Финляндию. Первым его противником оказалась бригада Санделса. Несмотря на свою малочисленность, шведы и финны доставляли массу неприятностей. Стрелки, отлично зная местность, использовали её рельеф с наибольшей выгодой для себя, устраивая завалы, разные ловушки, вступая в перестрелку. Небольшие группы сопротивленцев вредили везде, где только можно. Укрывшись за камнями или деревьями, они выбивали командиров, нападали на разъезды. Нельзя было свернуть с главной дороги, чтобы не подвергнуться обстрелу. Негде и не у кого было купить сена для лошадей, хлеба для солдат. Совершенно невозможными делались попытки разведки узнать расположение противника.

И всё же корпус Барклая упрямо продвигался вперёд. Без боя он занял злополучный Куопио, оставленный Санделсом, который отступил на север. Здесь Барклай получил приказ пройти на запад, обезопасив город достаточным гарнизоном для охраны путей сообщения.

С открытием навигации начал действовать и флот. Со всех портов удалось набрать девять линейных кораблей, семь фрегатов, двадцать пять бомбардирских и множество мелких судов – канонерок, плавучих батарей, иол, гребных галер. Два отряда капитанов Мякина и Селиванова, составленные из взятых в Свеаборге трофейных судов, успели пройти шхерами к Або, заняли фарватеры, ведущие к этому городу из аландских и ботнических шхер. Однако через некоторое время шведы, собравшись с силами, начали теснить их. Шведская флотилия адмирала Гиельмстерна атаковала отряд Мякина. На усиление флотилии подошло ещё одно соединение флота, в котором находился сам король Густав IV. Мякин отступил к отряду Селиванова. После двух неудачных атак Гиельмстерн ограничился блокадой фарватеров, ведущих к Або, а главные силы он направил на перехват русских судов, следовавших к финляндской столице. Следовавший на помощь отряд графа Гейдена из двух фрегатов и четырёх корветов не стал ввязываться в сражение с многочисленным противником, а решил обойти узким проливом, отделяющим остров Кимито от материка. Пролив этот, в одном месте ещё при Петре I заваленный камнями, был непроходим для фрегатов. Но Гейдену через два дня трудной работы удалось очистить проход и провести корабли на глубокий фарватер. Встреченная здесь шведскими канонерками флотилия вступила в бой и отогнала шведов к главным силам. В этом славном деле Гейдена ранило, его сменил капитан-лейтенант Додт.

Теперь оставалось очистить от неприятеля Юнгфрузулунд. Узкий пролив возле него стерегли два шведских линейных корабля и два фрегата. Здесь прославился капитан-лейтенант Новокшенов. В бою он использовал всего три канонерки и три иолы, оставив в резерве остальные суда. Он подошёл к неприятельским кораблям так близко, что картечь и ядра перелетали через наши судёнышки, не причиняя им вреда, а русские брандкугели наносили шведам большой урон, сжигая паруса, обрывая снасти и такелаж, вызывая пожары.

Однако оставленные в резерве гемамы и бриги во время боя были внезапно атакованы неприятельскими канонерскими лодками и баркасами с десантом. Шведы напали так быстро и действовали с такой решимостью, что нашим кораблям не удалось уйти от абордажа. Отбиваясь с отчаянной храбростью и перейдя от картечного и ружейного огня к рукопашной, русские уже начали изнемогать в неравной схватке. Самый жестокий бой разгорелся на гемаме «Сторбиорн». На нём погибли почти все офицеры и восемьдесят матросов. Сто человек было ранено. Шведы взяли его на буксир и хотели оттащить в свои порядки. В это время Новокшенов, уже слышавший пальбу в начале сражения, поспешил на помощь. Он отбил пленённый гемам, потопил три канонерки и два баркаса с людьми. Остальные нападавшие спаслись благодаря туману и наступившей ночи.

В конце концов шведы ушли из Юнгфрузулунда, открыв проход для наших судов в Або.

У главных же сил Балтийского флота дела складывались не столь успешно. Шведы и англичане, имея более полусотни боевых кораблей, блокировали Зунд, берега Дании, Пруссии, Померании и Рижский порт. Ударная эскадра Петра Ивановича Ханыкова имела всего девять линейных кораблей и одиннадцать фрегатов. А приказ предписывал почти невозможное: «...стараться перебить шведские морские силы или овладеть ими прежде соединения с англичанами; очистить финляндские шхеры от неприятельских судов и содействовать сухопутным войскам недопущением высадки неприятельского десанта». Как его выполнить, если на один русский вымпел противник выставлял два, а в линейных кораблях он превосходил втрое?!

Неподалёку от Гангута всё же удалось захватить пять шведских транспортов и бриг с канонеркой конвоя. Фаддея Беллинсгаузена особо заинтересовала канонерка – чрезвычайно подвижная, лёгкая, остойчивая. Рангоутное снаряжение состояло из двух съёмных мачт с четырёхугольными люгерными парусами, палубой, тремя на носу и корме. От пленного флаг-офицера он узнал, что сконструировал канонерку известный шведский кораблестроитель Чампан, задавшись целью заменить такими судами устаревшие галеры.

От Гангута эскадра направилась к Юнгфрузулунду. И тут уже под вечер показался весь шведский флот и несколько английских кораблей, успевших соединиться со своими союзниками. Силы оказались совершенно неравными. К тому же дул хотя и несильный, но неблагоприятный для российской эскадры ветер. Ещё больше встревожило Ханыкова то обстоятельство, что сражение придётся вести в открытом море вдали от своих гаваней. Да и был Пётр Иванович слишком многоопытен, чтобы опрометчиво бросаться в явно безнадёжную схватку, чреватую гибелью всей эскадры. Несмотря на то что командиры помоложе и безусые мичманы рвались в бой, матросы переодевались в чистые рубахи, готовясь принять смерть по-христиански, Ханыков велел поднять флаг отхода, не вступая в столкновение. Некоторое время эскадра шла прежним курсом под косыми парусами, как бы недоумевая, не веря глазам своим.

   – Ах ты, Пётр Иванович, пошто слабину дал? – запричитал Силин.

Видать, у него зачесались руки подраться. «Тихвинская Богородица» шла в авангарде. Только стоявший на шканцах рядом Фаддей понял, почему адмирал решил уклониться от боя. Не дожидаясь команды капитана, он крикнул рулевому:

   – Оверштаг кругом!

Матросы бросились по вантам к парусам. Следом за «Богородицей» начали гасить скорость и разворачиваться другие корабли. Шведы и англичане, увидев эту картину, подняли победный гвалт. Самые нетерпеливые из них открыли пальбу, хотя дистанция ещё была велика, их ядра впустую вспороли морскую рябь. Они надеялись догнать русскую эскадру до захода солнца, приближаясь неумолимо и грозно, как палач к жертве.

И как раз в этот момент произошла беда с линейным кораблём «Всеволод». Отставая от строя, обходя риф у одного из островов, он сел на мель. Матросы других кораблей видели, как он предпринимал безнадёжные попытки выйти на глубину. Прийти к нему на помощь уже не могло ни одно другое судно. Шведские и английские корабли накинулись на него, точно стая гончих на зайца. «Всеволод» открыл огонь с обоих бортов. На грот он выбросил единственный сигнал, понятный всем морякам мира: «Погибаю, но не сдаюсь».

Больше часа рвали его гранаты, сносили такелаж коварные кугеля, проламывали борта тяжёлые ядра. С каждой минутой всё меньше оставалось защитников, всё реже звучали ответные залпы.

Корабль захлёбывался в крови. Наученные горьким опытом, зная о решимости русских к самопожертвованию, смерти, шведы не рискнули близко приближаться к умирающему кораблю. Тогда вперёд вырвались три английских корвета. Они пошли на абордаж, расправились с уцелевшими матросами и подожгли корабль. Солнце уже скрылось за горизонтом, и чем сильнее сгущалась тьма, тем ярче занималось зарево над погибавшим «Всеволодом».

Бой отвлёк шведов и англичан от погони. Русская эскадра скрылась в ночи.

В конце июня 1808 года отличился 14-пушечный катер «Опыт», которым командовал лейтенант Невельской. В пасмурность и скверную видимость он сошёлся с 50-пушечным английским фрегатом. Англичане потребовали немедленной сдачи. Другой неприятель в таких случаях обычно капитулировал, но русские моряки предпочли поднять боевой флаг. Во время сражения неожиданно стих ветер. Моряки налегли на вёсла. При усиленной гребле им удалось несколько удалиться. Однако вскоре снова задул ветер, фрегат догнал катер и открыл огонь. Четыре часа Невельской храбро отбивался от грозного противника. Катер захватили только тогда, когда посбивали весь рангоут, изрешетили ядрами корпус, погибла почти вся команда. Англичане нашли в живых только полдюжины моряков, включая командира, истекающих кровью. В уважение блистательного бесстрашия они оказали им медицинскую помощь, снесли в шлюпку и высадили на русский берег, освободив от плена.

А вот «Тихвинской Богородице» в этот злополучный год сразиться так и не пришлось. Она ходила в составе эскадры от Кронштадта до финских шхер, искала сподручного противника, иногда захватывала малые транспортные суда, а в октябре с наступлением холодов и скорого замерзания Финского залива укрылась в Кронштадте.

Помимо гибели «Всеволода» русский флот в кампании 1808 года потерял фрегаты «Аргус» близ Ревеля и «Герой» в Балтийском порту. Посланные в 1807 году фрегат «Спешный» и транспорт «Вильгемина» с деньгами и вещами для средиземноморской эскадры Сенявина, зашедшие в Портсмут, были интернированы после объявления войны.

В Адмиралтействе, как всегда, стали выискивать козлов отпущения, Адмирала Петра Ивановича Ханыкова, давнего благодетеля Беллинсгаузена, отдали под суд. Его обвинили в недостаточном бдении за неприятельским флотом, в допущении соединения английских кораблей со шведскими, в непринятии сражения, поспешном уходе и неподании помощи кораблю «Всеволод». Адмиралтейств-коллегия, приписывая поступки старого адмирала «его оплошности, слабости в командовании, медлительности и нерешительности», приговорила к списанию его на месяц в матросы. Это решение положили на стол императору. Александр наложил резолюцию: «Во уважение прежней его службы решение суда забвению предать»[24]24
  С флота П. И. Ханыкова не уволили. В последние годы его включали в малозначительные инспекции и комиссии. Проживал он в Петербурге на Садовой и, говорят, сильно тосковал по морю, тосковал, как тоскует по борозде изъездившийся конь. Умер в 1813 году, о чём свидетельствует в несколько страниц книжечка «Слово при отпевании адмирала Петра Ивановича Ханыкова 13 декабря 1813 года», изданная тиражом 100 экземпляров на самой дешёвой обёрточной бумаге.


[Закрыть].