Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Эй, афиняне, подходи, накормлю! У нас жратвы – хоть жопой ешь!

– Мужеложцы, не замёрзли ещё? Вы как там греетесь, попарно или в кольцо замкнулись?

– Идите сюда, ещё огоньку подкинем!

Наконец Харидем успокоился и стал думать, что делать дальше. Леосфен, заняв позицию отстранённого наблюдателя, ждал, когда у верховного от тяжких дум треснет голова.

– Талус не пробить, – наконец выдавил из себя некую мысль Харидем.

Леосфен насмешливо поддакнул.

– Надо брать выше, – сказал верховный, – насыпать всход до середины стены и попытаться снова. Там она тоньше. Или вообще вровень, тогда таран не нужен.

– Так они и дали тебе насыпь строить, – возразил младший стратег, – прежде мы равняли подходы на удалении. Начнем под стенами работать, сотни, тысячи кровью умоются.

– На насыпи устроим передвигаемый палисад, – уверенно заявил Харидем, – не мы первые. А на работы сгоним фракийцев.

Однако сразу к исполнению этого плана верховный приступить не успел. Граждане афинские порешили, что большая часть гоплитов, не занятых на строительных работах, бездельно проедает припасы. Экклесия постановила распустить две трети войска по домам. Как раз наступила весна, и афинские корабли вывезли сограждан на родину.

Харидему объявили, что ему на помощь выступил Линкестиец. Верховный от этой новости испытал сложные чувства. С одной стороны он был согласен с тем, что лучше воевать чужими руками, но с другой… Харидем Линкестийца откровенно презирал, а македонян на дух не переносил. Понятно, что ведут их на мясо, но все же…

А вот Александр из Линкестиды, царь македонский, имел совсем иное мнение насчёт того, кто там будет мясом в этой осаде. С момента занятия им трона прошло уже полгода, и он успел сжиться с новой ролью. Своих благодетелей-афинян он ненавидел лютой ненавистью, ибо те, сделав его царём, позаботились о том, чтобы весь мир знал, что этот царь – кукла, собака, учёная голос подавать по команде хозяина. Демосфен и Харидем обставили воцарение Линкестийца, как можно унизительнее.

Александр, как и его покойный тёзка, отличался злопамятностью. Отец и братья привили ему склонность к интригам, в которые новый царь погрузился с головой, едва лишь афиняне покинули Пеллу. Вот и сейчас, «договорившись» с Демосфеном о помощи союзникам, он раболепно уверил того в своей верности, а сам подумал о том, что хватит уже опасливо осматриваться, пора начинать Игру. Линкестиец всегда грезил славой Филиппа. Не распознавшие его мечты афиняне глубоко заблуждались, думая, что получили покорного цепного пса.

Ещё зимой Александр затеял переписку с Меноном-фессалийцем, коего македоняне прокляли до десятого колена. Менон одержал верх в борьбе знати и стал тагом Фессалии. В начале весны он приехал в Пеллу лично и встретился с царём.

Линкестиец принял его радушно. После пира с обильными возлияниями, соседи-правители переговорили с глазу на глаз.

– А ведь если бы не я, вы могли бы победить, – польстил Менон гостеприимцу.

– Едва ли, – не согласился Александр, – при самом благоприятном исходе у Полиперхонта осталось бы больше сил, только и всего.

– Возможно, так было бы лучше для всех, – задумчиво сказал фессалиец, глядя через распахнутые ставни царских покоев в ночь.

– Это ещё почему?

– Антипатр потерпел слишком сокрушительное поражение. Тогда, в Фермопилах, единственным моим желанием было – уничтожить, растоптать, чтобы духу македонского не осталось. Позже, глядя, как небывало усилились Афины, я понял, что ошибался. Гораздо лучше для Фессалии, если бы, Македония не испытала унижения, а оставалась угрозой Афинам.

– Ты необычайно откровенен, Менон, – сказал царь, внимательно разглядывая собеседника, – чего ты хочешь?

– Союза, – ответил фессалиец.

– В последнее время я заключил слишком много союзов, – усмехнулся царь.

– Тебя вынудили сделать это. Я же предлагаю тебе союз не столь громкий, как те, которые ты заключил с Демосфеном, стоящим за спиной. Тайный союз против Афин, против любой лиги, которую они возглавят, добиваясь гегемонии над Элладой.

– Они сейчас слишком сильны, – покачал головой Александр, – Филипп и его сынок сами того не слишком желая, убрали им множество препятствий на пути к гегемонии и, в первую очередь, Фивы. Не говоря уж о всякой мелочи, вроде фокидян. Афины тоже потеряли многое, но им хватит сил все это вернуть. Просто потому что никто не сможет воспротивиться. Персы могли бы натравить кого-нибудь на них, но и Дарию сейчас не до того. Сто лет назад афиняне смогли создать невероятной мощи и влияния Морской союз, несмотря на то, что им противостоял очень сильный противник. Спарта. Теперь нет и его. Тогда они практически лишили независимости триста полисов, даже монету запретили чеканить и вовсю раздавали своим гражданам наделы на землях «союзников». Где они сейчас остановятся, когда некому им противостоять? Раны, нанесённые македонскими царями, совсем не велики, затянутся быстро. Вот Фивы из руин так запросто не восстановить. И Спарта… После Эпаминонда только-только приподнялась с колен, как снова едва не на лопатки опрокинули.

– Кстати, о Спарте. Царь Агис готов к нам присоединиться. Его попытка в одиночку оттолкнуть Афины локтем провалилась.

– Насколько я знаю, благодаря тебе, – хмыкнул Александр, – ты явился слишком поздно на помощь его воинам.

– Подозреваешь меня в двурушничестве? – спокойно спросил Менон.

«А что, ты никого не предавал? Совсем никого?» – одними глазами усмехнулся царь.

Вслух, однако, сказал другое:

– Насколько я понимаю, ты действовал лишь в собственных интересах. Не могу за это осуждать. Или ты нарушил какие-то клятвы?

Менон пропустил последние слова царя мимо ушей.

– Агис развил такую кипучую деятельность с привлечением на свою сторону островов и персидских военачальников, что я счёл нужным немного его охладить. Побоялся, что у него все получится, а я тогда окажусь всего лишь на подхвате.

– Не перестарался?

– В самый раз.

– И как он воспринял смерть брата?

«По твоей вине».

Менон некоторое время молчал, глядя Линкестийцу прямо в глаза. Тот взгляд не отводил.

– На войне всякое может случиться, – наконец ответил недрогнувшим голосом фессалиец.

– Значит, Агис, не смотря ни на что, твой союзник?

– Да.

– Хорош союз. Сговорились трое мышей, как им сову забороть…

– Гложут сомнения?

Александр не ответил. Он действительно не мог пока принять решения. Менон истолковал его молчание по-своему.

– Если думаешь, что я приехал к тебе с пустой болтовней, то готов доказать, что это не так, скрепить наш будущий договор делом.

– Каким образом?

– Ты ведь женат, Александр? – спросил Менон.

– Да, – ответил царь.

– На дочери Антипатра?

Линкестиец кивнул.

– Ты любишь её?

– К чему эти расспросы? – сдвинул брови царь.

– Не подумай плохого, – примирительно поднял руки ладонями вперёд Менон, – я лишь пытаюсь понять, имеет ли смысл моё предложение.

– Люблю? – Линкестиец отвернулся, – я слишком мало времени провёл с ней, чтобы вспыхнули какие-то чувства. Все время подле Филиппа, потом Александра. Оба они постоянно в походах, а меня и братьев, не доверяя нам, цари держали рядом с собой. На коротком поводке…

Линкестиец помолчал. Менон терпеливо ждал, не встревая.

– Меня женили без меня, почтенный Менон. До свадьбы я видел невесту лишь мельком. Она – дочь Антипатра и этим все сказано. Какая уж тут любовь…

– Да, – покивал фессалиец, – немногие, облечённые властью свободны в своём выборе. Когда мы молоды, жён нам выбирают отцы. Но сейчас ты уже не мальчик, Александр. Можешь принять решение сам. Я предлагаю тебе свою дочь, Фтию.

Линкестиец посмотрел на Менона.

– Она только что расцвела, – продолжал фессалиец, – ей пятнадцать. Тебе скоро тридцать – самый возраст для женитьбы. С предыдущим браком твой покойный батюшка явно поторопился.

«С предыдущим браком…»

Александр задумался. А ведь это мысль. Он действительно уже не глупый мальчишка с горячей кровью, способный на безумства ради любви. Сейчас его разум холоден. Чтобы обладать женскими прелестями, совсем не обязательно жениться. Филипп никогда не отказывал себе в удовольствии затащить на ложе понравившуюся ему девку, не обращая внимания на законную жену, которую ненавидел. Царевна Миртала, в замужестве Олимпиада, нужна была ему для союза с Эпиром. А позже, когда он женился на Клеопатре, племяннице Аттала, это было сделано лишь для того, чтобы обеспечить верность её дяди. Впрочем, ходили разговоры, что царь действительно влюбился. А тут значит, Фтия… Он даже лица её не видел. Интересно, какая она? Вдруг страшная? А, собственно, какая разница? Красавица Олимпиада оказалась безумной вакханкой, ведьмой, вот и гляди после этого на красоту. Родится сын, которого можно любить и воспитывать наследником, даже ненавидя его мать, как уже продемонстрировал Филипп. Дочь Антипатра так и не принесла сыну Аэропа детей, может фессалийка окажется плодовитее?

Союз с Фессалией, это хорошо. В своё время именно фессалийцы устроили вмешательство Филиппа во внутриэллинские дела, когда он, давно искавший повод для этого, принял самое деятельное участие в войне дельфийских амфиктионов^[75] против святотатцев-фокидян. Правда в тот раз фессалийская лига была раздроблена, каждый её член думал: «Кто достойнее? Этот худородный Калликрат из Маллеи? А почему не я?» Договориться между собой фессалийцы оказались неспособны, поэтому и считали, что лучше пусть объединителем станет чужеземец Филипп.

Менон же явно мечтал о славе Ясона Ферского, так же как он, Линкестиец, о филипповой. Ну что же, от Александра зависит, станут ли эти мечты явью. А у Филиппа есть чему поучиться, он умело разделял врагов и бил их поодиночке.

– Твои слова запали мне в душу, почтенный Менон. Я подумаю. Хорошо подумаю.

Фессалиец удовлетворённо кивнул. Конечно, кто же даёт согласие сразу. Нужно устроить смотрины. Они поняли друг друга.

Менон уехал, Линкестиец тепло проводил его. Оба остались довольны переговорами и строили далеко идущие планы по использованию союзника в своих целях.

Через несколько дней в Пеллу явился Демосфен и вынудил Линкестийца идти на войну против своего шурина.

Пролетела весна, а союзники даже на час не приблизили день падения Амфиполя. Строительство насыпи продвигалось еле заметными шажками. Сначала возводилась бревенчатая основа, её засыпали землёй и поверх вновь укладывали бревна.

Кассандр не сразу занялся строительством собственных камнемётов, но, в конце концов, они и у него появились. Македоняне несколько раз сумели разрушить защитный палисад на насыпи ударами ядер, после чего прицельно расстреливали рабочих из луков. Немало афинских ядер улетело обратно. Вражеские машины осаждённые уничтожили дерзкой ночной вылазкой, научив Харидема бдительности.

Восстанавливая палисад, союзники каждый раз несли большие потери. Однако, несмотря на все трудности, насыпь мало-помалу росла.

В первый летний день часовые у палисада ощутили запах гари. Никто не мог понять, откуда он идёт. Возле стены прямо из земли повалил дым. Союзники заметались, не понимая, что происходит, а через некоторое время часть насыпи обрушилась, выпустив наружу языки пламени. Провалившиеся сгорели заживо. Все труды опять пошли прахом.

На Харидема было страшно смотреть, Леосфен пребывал в задумчивости, а Линкестиец откровенно, не таясь, злорадствовал. Никто не понял, что произошло.

А дело было так. Раскусив планы союзников, Кассандр и его стратеги решили подвести под вражескую насыпь подкоп. Добравшись до сруба-основания, македоняне не без труда вытащили часть брёвен, обустроив под землёй небольшую комнату. От неё прокопали два тоннеля к поверхности, на которую пробились ночью. Отверстия до поры прикрыли дёрном. Комнатку заполнили дровами и смолой, подожгли их, и с помощью всех кузнечных мехов, которые нашлись в городе, принялись нагнетать в подкоп воздух.

Союзники были настолько подавлены случившимся, что македоняне, совершенно обнаглев, опять сделали вылазку, в ходе которой захватили пристань и спалили два вражеских корабля.

Харидема хватил удар, его с трудом привели в чувство, но с тех пор он лишь бессвязно мычал, лёжа пластом в своём шатре. Командование принял Леосфен. Положение союзников от этого, разумеется, легче не стало. Афины кипели, призывая привлечь Харидема, которого совсем недавно они едва ли не боготворили, к суду.

Вскоре у Леосфена появилась ещё одна головная боль: под стены Амфиполя явилось войско одрисов во главе с царём Севтом.

* * *

Отец Севта, царь Котис, много лет положил на укрепление союза с Афинами, однако с годами стал подумывать о расширении границ своего царства. Трудность здесь заключалась в том, что все окрестные земли в той или иной степени управлялись Афинами, какие-то напрямую, а иные под прикрытием союзнических договоров.

Отношения Котиса с Афинами портились из года в год, несмотря на то, что он являлся тестем влиятельного полководца Ификрата и, в конце концов, царь решил разорвать их, напав на Херсонёс Фракийский.

Афины не стали объявлять одрисам войны, вместо этого они устроили в вотчине Котиса восстание. Руку к этому делу приложил молодой командир наёмников, эвбеец Харидем. Ификрат, считавшийся лучшим из афинских стратегов, в те годы незаслуженно пребывал в тени. Он оказался там из-за провала осады все того же Амфиполя, бывшей афинской колонии, порвавшей с метрополией. Зять Котиса, обиженный на сограждан, решил послужить тестю и подкупил Харидема. В результате тот, вместо раздувания пожара восстания, сам же его и затушил, после чего прибыл в Афины, как посол одрисов с предложением вечного мира с Фракией.

Граждане афинские очень удивились, но наживку проглотили, а Котис под это дело все же прибрал к рукам Херсонёс Фракийский, да ещё и заключил союз с только что взошедшим на престол Филиппом.

Этого афиняне уже не стерпели и подослали к Котису убийц. Севт, младший сын царя, в ту пору ещё сосал мамкину грудь, и престол наследовал его старший брат Керсоблепт.

Афины убийством Котиса не удовлетворились. Они решили совершенно развалить царство одрисов и начали планомерно сеять там смуту. Против Керсоблепта выступили Амадок и Берисад, потомки династии, когда-то свергнутой Котисом. Поднял восстание казначей Керсоблепта. Его разгромил Харидем, который так и остался на службе у одрисов. Наёмник стал первым полководцем Керсоблепта и царь даже выдал за него свою сестру.

Хитрый эвбеец довольно успешно воевал с обоими претендентами и стоявшим за их спинами городом Паллады. Тем не менее, силы были неравны, и вскоре царство одрисов распалось на три части.

Видя, что дела у одрисов совсем плохи, Харидем, не желающий тонуть вместе с ними, решил бросить Керсоблепта, наплевав на родство. Через подкупленных влиятельных граждан он внёс в экклесию предложение назначить его стратегом наёмников, упирая на то, что только он сможет вернуть Амфиполь Афинам. Предложение приняли. Так беспринципный Харидем, которому было всё равно, кому служить, вторично сменил хозяина. Правда Амфиполь он взять так и не смог, поскольку в тот же год город захватил Филипп.

Через несколько лет македонянин поочерёдно завоевал все осколки царства одрисов. Харидем стал одним из самых непримиримых его соперников.

Когда престол Македонии занял сын Филиппа, Севт, по малолетству не участвовавший в войнах, что вёл его брат (к тому времени уже покойный), принёс новому царю клятву верности, как владетельный князь. Он послал в азиатский поход большой отряд своих подданных.

Едва Фракии достигли вести о смерти Александра, Севт решил вернуть утраченную независимость. Он объявил себя царём, благо из других претендентов в живых никого уже не осталось, и начал готовиться к войне за Амфиполь, в ворота которого столько лет подряд безрезультатно стучались лбом афиняне.

Почти год он выжидал, рассчитывая, что Македония и Афины хорошенько измотают друг друга. Прекрасно осведомлённый о ходе нынешней осады Амфиполя Харидемом, он подгадывал момент для собственного выступления, собираясь обрушиться на афинян, как только те ворвутся в город. Годы македонского владычества и собственной слабости приучили его к тому, что каштаны из огня правильнее таскать чужими руками.

Однако он просчитался. Поверив рассказам лазутчиков о том, что харидемова насыпь почти готова и союзники, несомненно, возьмут город со дня на день, он начал собирать войско и выступил. Неудача Харидема его озадачила и вынудила вступить в переговоры. Войско Севта уступало числом ратям Леосфена и Линкестийца.

Не ожидая от фракийцев ничего хорошего, союзники изготовились к бою, но Севт предложил поговорить. Люди Кассандра со стен следили за происходящим с большим вниманием.

Шатёр для переговоров фракийцы поставили на полпути между своим лагерем и осадным строительством союзников. На встречу с Севтом Леосфен взял Линкестийца и двух своих лохагов, которым доверял. Царь одрисов так же явился с тремя воинами. Возле шатра он поднял пританцовывающего коня на дыбы, пристально рассматривая перекопанное предполье крепости.

Александр внимательно разглядывал фракийца. Ростом царь на целую голову уступал Линкестийцу, своему ровеснику, но зато вдвое превосходил его шириной плеч. Он мог бы с лёгкостью задушить льва голыми руками, да, собственно, он и сам был львом: на круглом бронзовом медальоне, висевшем на груди Севта, грозно скалил пасть царь зверей.

Линкестиец покосился на второго льва в шатре^[76]. Тот старательно изображал невозмутимость.

За спиной царя застыли его воины. Все в эллинских льняных панцирях, обшитых бронзовыми пластинками. Двое держали шлемы в руках, а третий не пожелал его снять и парился в бронзовом колпаке с высокой загнутой вперёд тульёй. Столь необычное поведение вызывало любопытство. Александр внимательно всматривался в лицо странного фракийца, частично скрытое нащёчниками шлема. Оно казалось ему смутно знакомым.

– Я ожидал увидеть Харидема, – первым заговорил Севт.

– Стратег болен, – ответил Леосфен, – он не может подняться с постели.

– Какая жалость. А я так хотел его поблагодарить за то, что он много лет поддерживал моих отца и брата, – усмехнулся Севт.

Леосфен, уловивший сарказм в его словах, отвечать на них не стал. Поинтересовался не слишком дружелюбно:

– Чего тебе здесь надо, Севт?

– Царь Севт, – поправил его фракиец.

Леосфен лихорадочно просчитывал, стоит ли ссориться с одрисами. Воинами те были, хоть куда, а у него, хотя и много народу, но большинство из них – совершенно ненадёжные македоняне. Ситуация непростая. Пожалуй, не стоит нарываться.

– Что тебе надо в Амфиполе, царь? – повторил вопрос стратег.

– Мы пока что ещё не в Амфиполе.

– «Мы?» – изобразил удивление Леосфен, – я не ослышался? Ты желаешь оказать нам помощь?

– Нет уж, берите город сами. Я подожду. Посмотрю, как у вас это получится.

Наглец! Леосфен вспылил.

– Ты предложил переговоры, чтобы сообщить нам это? И все?

– Я собирался говорить с Харидемом, – спокойно ответил царь, – с вами мне обсуждать нечего.

Он двинулся к выходу из шатра. Линкестиец вдруг усмехнулся:

– Ну да, пока два льва дерутся, хитрая обезьяна сидит на дереве, как говорят «пурпурные»^[77].

Севт повернулся, смерил Линкестийца взглядом и сказал:

– Кого это ты считаешь обезьяной?

Александр не успел ответить, как встрял Леосфен:

– Обезьяна – это Кассандр. От нашей свары выиграет только он. Уверен, уже сейчас, глядя, как мы стоим, друг против друга, он там держится за живот от смеха.

– Я не хочу с вами драться, – сказал фракиец, – бейте себе Кассандра, мне нет до него дела. Как побьёте, не забудьте убраться с моей земли. Порядок в городе я уж как-нибудь сам восстановлю.

– Ты дурных грибов объелся?! – возопил Леосфен, – Амфиполь – афинская колония! Это наш город и не тебе, вонючий варвар, зариться на него!

– Сто лет назад он был вашей колонией, – спокойно ответил Севт, – я вижу, вы, афиняне, немало грязи тут намесили. Выгребные ямы до краев полны, скоро в горы превратятся, выше вашей насыпи. Так кто из нас воняет больше?

Леосфен задохнулся от гнева.

– Да мы тебя в порошок сотрём!

– Попробуй. У меня здесь двадцать тысяч воинов.

Стратег не нашел, что ответить и, бешено вращая глазами, выбежал прочь из шатра. Лохаги последовали за ним.

Линкестиец чуть задержался и Севт обратился к нему:

– Я тебя помню, македонянин. Видел подле Александра. Это ты теперь называешь себя царём в Пелле? Тебе ведь нет дела до Амфиполя. Твоя власть не может считаться законной, пока жив Кассандр, присягнувший вашему царю-младенцу. Только поэтому ты здесь.

– Ты и это знаешь? – удивился Линкестиец.

– Я на своей земле все знаю.

– Амфиполь никогда не принадлежал фракийцам, – покачал головой Александр, решив пока не напоминать о том, что золотые рудники и ему бы не помешали.

– Он стоит на исконных фракийских землях.

– Афины всё равно не отступятся от него. Придёт новое войско.

– Тебе-то что за печаль? Филипп владел этим городом по праву сильного. Тебе до одноглазого хромца ещё годы ползти. Сначала, вон, Кассандра убери. Кстати, я готов помочь тебе в этом. Отложись от Афин, присоединяйся ко мне, я буду верным союзником. Равным, – подчеркнул Севт и добавил, – Амфиполь и рудники, конечно, не дам.

Александр долгим взглядом смерил фракийца, повернулся и вышел прочь.

Севт повернулся к воину в шлеме.

– Ты не запарился ещё в этом набалдашнике?

– Не хочу, чтобы они видели моё лицо, – сказал воин, но шлем снял.

– Сомневаюсь, что тебя кто-то узнает с бородой. К тому же шрам этот…

– Александр узнал бы сразу. Да и Леосфен меня знает.

– Ладно, то все мелочи, – раздражённо сказал царь, – что ты думаешь о происходящем?

– Ты так и не сказал, о чём собирался договариваться с Харидемом.

– Какое это теперь имеет значение?

– Мне просто интересно.

– Я рассчитывал, что старый лис, оценив обстановку, сам переметнётся. Это вполне в его духе. Он не дурак, должен понимать, что если пангейские рудники окажутся под Афинами – он с того разве что лавровый венок поимеет. Он столько лет служил моему отцу и брату. Неспроста, я ведь знаю. Видел перед глазами пример Ификрата: как бы не был прославлен афинский стратег, малейшая неудача и отношение толпы мигом переменится на противоположное. Я собирался напомнить ему, какое положение он имел при дворе царя одрисов. Если бы не козни Афин… А ещё он, вообще-то, мой зять. Хотя Бития давно уже умерла, и он женился на другой, я всё равно считаю его своим зятем. Знаю, он любил её, хотя Керсоблепт устроил этот брак исключительно по расчету. А зять мой достоин зваться первым полководцем и советником.

Собеседник царя скептически фыркнул.

– Чем недоволен? – спросил Севт, – обделили тебя? Харидем за тридцать лет только Филиппу проигрывал. Больше никому. Ты какими победами похвастаться можешь? Ишь, зафыркал он.

– А ты, государь, не сердись за правду, слишком самоуверен, совсем как сын Филиппа.

– Осуждаешь меня, македонянин? – сверкнул глазами Севт.

– Нет, но помнить о том, куда самоуверенность завела Александра, не повредит.

– Разве я лезу на стены, бездумно и безоглядно размахивая мечом?

Воин, названный македонянином, помолчал немного, потом сказал:

– Но ты сделал ставку на одного человека, а вон оно как все обернулось… Если Харидем действительно серьёзно болен и скоро умрёт, придётся все планы менять. Что ты намерен делать дальше?

– Ждать.

– Чего ждать?

– Когда уйдёт Линкестиец.

– А если не уйдёт?

– Тогда Леосфену придётся принять бой в поле. Мы принудим его к этому. Иначе все выйдет так, как я ему рассказал. Они возьмут город, а мы заберем его себе. Он это понимает и вряд ли теперь будет продолжать активные действия против Кассандра.

– Их больше, чем нас.

– На днях должен подойти Медосад. Он приведёт ещё воинов. Кроме того, Линкестиец уже погрузился в сомнения, по лицу видно.

– Допустим, мы побьём их, но Кассандр-то никуда не денется.

– Не денется, – согласно кивнул Севт, – но и помощи ему ждать неоткуда. Пусть сидит себе год, два. Время за нас. Мы на своей земле. Обложим его, не выскочит. Или сдохнет с голоду, или выйдет.

– Придётся держать здесь войско постоянно.

– Совсем небольшое. Тут пары тысяч достаточно. Да и тысячи, пожалуй. Если македоняне пойдут на прорыв – пускай себе. Куда им идти-то? На родину? Ну-ну.

– А если присоединятся к Линкестийцу?

– Это с какой радости? Нет, если бы там, за стенами, были простые стратеги, я бы с тобой согласился и обдумал бы такую возможность, но там Кассандр. Уж поверь, он не меньше твоего считает Линкестийца узурпатором-самозванцем, хотя тот и родственник ему. Они никогда не договорятся. Полезут македоняне на прорыв – наши люди отступят. Пополнить припасы Кассандру на его ораву негде, он и так уже всю округу разорил. А я соберу войско в считанные дни. Это ведь афиняне спешат и бесятся. Селян против себя восстановили, помощь из-за моря придёт небыстро. Успехов, опять же, нет, граждане афинские взволнуются и передумают воевать. Будто сам их не знаешь.

– Знаю.

– Вот и ладно. Пошли в лагерь.

В ту ночь царь Македонии долго не мог заснуть. Ворочался, вставал, мерял шагами шатёр, обдумывая слова Севта. Из головы никак не шёл тот странный воин. Где-то Александр его уже видел. Где? Не покидала мысль, что при дворе Филиппа. Смутно знакомое лицо. Вроде не старое. Македонянин? Вся Молодёжь по примеру сына Филиппа брила бороды. Борода и мешает вспомнить. Как представить себе этого человека без бороды?

Стоп. Ведь именно из-за неё лицо показалось знакомым. Александр мог поклясться, что видел этот прищур тысячу раз. В похожей ситуации. Филипп сидит на троне, по обе стороны его стоят Антипатр и Парменион. Антипатр всегда спокоен, Парменион смотрит чуть исподлобья. Парменион… Он часто одевал фракийский шлем с широкими нащёчниками…

В шатёр ворвался порыв ветра. Александр вздрогнул и поёжился. Словно дыханием Аида повеяло…

* * *

Как Севт и предсказывал, союзники, озабоченные новой угрозой, совсем позабыли про Кассандра. Леосфен, зажатый между двух огней, даже спать ложился в доспехах, не выпуская меча из рук. На его счастье враги не могли сговориться и медлили.

Впрочем, подобное утверждение было справедливо лишь в отношении фракийцев. Кассандр сопли жевать не стал. Расположение городских ворот и тайных ходов затрудняло вылазку большими силами. Прежде защитники выходили наружу лишь небольшими отрядами, а совсем лишаться защиты стен, дабы разогнать давно растерявших боевой дух союзников, сын Антипатра не рисковал. Смятение осаждающих Кассандр использовал для другого.

Воспользовавшись ослаблением бдительности врага, город покинули несколько человек. Осаждённые давно не имели сведений о том, что происходит в мире и сын Антипатра разослал лазутчиков, дабы те попытались связаться с возможными союзниками. В первую очередь предстояло выяснить, какова судьба Полиперхонта.

Припасов у осаждённых было ещё вполне достаточно, урон они понесли незначительный, даже смехотворный.

Хитрая обезьяна продолжала сидеть на дереве, с интересом поглядывая на трёх львов.

Один из них, могучий, но ленивый, разлёгся на дальних холмах, ожидая, что конкуренты уберутся прочь, а добыча сама упадёт в пасть. Он ничего не предпринимал, лишь сыто зевал и время от времени выпускал когти.

Второй лев, храбрый, злой, но изрядно помятый, нервно бил хвостом по бокам, недобро поглядывая на конкурентов. Он проголодался, ободрал с дерева всю кору, докуда смог дотянуться, но влезть на него так и не смог. Порыкивая на соседей, он ходил кругами, но напасть на первого льва не решался. В животе его с каждым днём урчало все сильнее.

А третий лев, облезлый и хромой, таскался за вторым, как хвост. При этом он постоянно косился по сторонам, явно дожидаясь удобного момента, чтобы удрать.

Обезьяна корчила рожи, кидалась ветками, а иногда, совсем обнаглев, спускалась на землю, чтобы дёрнуть кого-нибудь из сторожей за хвост.

Впрочем, продолжалось это недолго. Через четыре дня после появления фракийского войска, вскоре после полудня, в устье Стримона вошла триера. её паруса были подтянуты к реям, рисунка на них не видно, но на корме моряки выставили знамя с изображением совы Афины.

На берег с корабля сошёл всего один человек – стратег Ликург.

– Где Харидем? – спросил он Леосфена, не обнаружив в командирском шатре верховного главнокомандующего.

– Присмерти, – ответил младший стратег.

– Что?! Как это случилось?

– Он не ранен. Удар хватил. Несколько дней уже лежит, как бревно.

– Пошли к нему, подробности по дороге расскажешь.

Они вышли из шатра.

– Зачем ты приехал? Что случилось? – спросил Леосфен.

– Очень важные события произошли, там расскажу, в его палатке.

– Может не стоит? Бедняга совсем плох.

– Я должен его увидеть. Что говорят врачи?

– Говорят, что не жилец. Послать за Линкестийцем?

– Пока не надо.

Когда стратеги вошли в палатку, верный раб Харидема, фракиец Галавр, менял ему простыню. Сам верховный еле-еле мог пошевелить левой рукой. Вся правая половина тела отнялась. Он был в сознании.

Ликург поморщился: в нос ударил резкий запах мочи.

– Харидем, – позвал стратег, – ты слышишь меня?

Вздрогнули веки.

– Можешь говорить?

Молчание.

– Не может он, – сказал Леосфен, – паралич разбил.

Ликург вздохнул.

– Как это все не вовремя…

– Что случилось-то?

Ликург покосился на раба. Леосфен, заметив его взгляд, бросил:

– Говори, не бойся, этот пёс верен своему хозяину, как никто другой. Все, что ты хотел сказать Харидему, вполне можно говорить при нём.

Ликург прокашлялся.

– Ветром продуло в море… Ладно, к делу. У нас возникли трудности с Эпиром.

– Какие?

– Стало известно, что Молосс решил завоевать для своего сына престол Македонии. С ним много македонских недобитков и в поход они выступят со дня на день.

Леосфен присвистнул.

– И что?

– Как что? С ним не меньше пятнадцати тысяч воинов. Там Полиперхонт, Кратер. Стоит им появиться в Македонии, восстание против нашего подопечного вспыхнет, как лесной пожар. Не для того мы его на трон сажали, чтобы он оттуда слетел от первого же тычка. Линкестиец слаб, но именно такой он нам и нужен. Если страну захватит Молосс, да ещё с непримиримым Кратером в подручных… Тебе не рассказывали, как этот ублюдок дрался в Фермопилах?

– Если это произойдёт, – возразил Леосфен, – Молоссу достанется выжженная земля и сотня голодных нищих козопасов в качестве подданных. Чего нам опасаться?

– А того, что Филипп тоже стал царём нищих козопасов.

– Они не скоро поднимутся.

– Возможно, но это рано или поздно произойдёт. И весьма вероятно, ещё на нашем с тобой веку. Граждане афинские не горят желанием опять воевать с македонской заразой и не станут бездеятельно наблюдать, как она возрождается из пепла.

Леосфен нахмурился.