Текст книги "Круги на воде (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– Это возможно.

Антигон сидел за столом и, уперев локоть в блестящую, покрытую лаком крышку, прикрыв нижнюю часть лица ладонью, искоса рассматривал Неарха единственным глазом. Пердикка, подсевший сбоку, со скучающим выражением лица крутил по гладкой поверхности золотую монету. Порывистый ветер тревожил ткань шатра, она слегка подрагивала. Возле подножия центрального опорного столба накапливалась лужица: снаружи моросил дождь.

– Если бы ты вышел в море под парусом… – скептически хмыкнул Пердикка, – а так… Кому ты чего доказал? Не потонул и ладно.

– Это возможно, – упрямо повторил Неарх, – дождусь подходящего ветра и выйду под парусом.

– Давай-давай, – покивал таксиарх.

Антигон покосился на него, убрал ладонь от лица и звонко хлопнул по столешнице. Монетка Пердикки подпрыгнула и, жалобно зазвенев, задрожала, укладываясь плашмя.

– Что там? – спросил стратег.

Пердикка сгрёб потёртый персидский дарик.

– Лучник.

Таксиарх толкнул монету к стратегу, тот поймал, развернул пальцами, хмыкнул. Да, действительно, монета легла кверху выпуклым изображением Дария, стреляющего из лука.

– Ты что загадывал? – спросил Пердикка.

– Я не собираюсь полагаться на случай, – прогудел Антигон и поднял глаза на Неарха, – только одна попытка у тебя, другой Автофрадат не даст. Ты это понимаешь?

Критянин нагнул голову. Антигон все ещё колебался.

– Пять кораблей, – сказал Неарх, дёрнув щекой, – этого хватит. Это возможно.

– Почему ты так уверен, что хватит пяти? – спросил таксиарх, – смотри, какая сырость кругом. Снизу вода, сверху вода, кругом вода. Гефестову жаровню надо, тогда может, что и выгорит…

– Вовсе нет, – невозмутимо возразил Неарх, – в дождь, конечно, не сунемся, слишком рискованно. Смолу, масло, дёготь, паклю – легко достанем. Займется так, что зарево на Самосе увидят.

– Хорошо, – откинулся на спинку складного кресла Антигон, – начнем одновременно. Ты – чуть раньше. Ночью соваться – безумие. До Лады не дойдёшь, разобьёшься о скалы. Выйдешь в море перед рассветом. А как прояснится, двинемся мы. Десять дней тебе на подготовку даю.

Пердикка пробарабанил пальцами по столешнице, привлекая внимание.

– Чего-то сказать хочешь? – поинтересовался стратег, – говори.

– Десять дней даёшь… Не успеем ведь. Мне кажется, этот твой механик – шарлатан. Первый раз он гелеполу строит. Верхние уровни перетяжелил. Нагрузка на катки страшенная. Все скрипит, трещит…

– Успевай! – повысил голос Антигон, – некуда дальше тянуть! Машины с верхних уровней сними. Только одна ведь такая? Чего грешишь на Никомаха? Остальные башни он хорошо изладил? Хорошо. А тут лучше глядеть надо было, мнится мне – на этой гелеполе лазутчики сработали. Я тебе сказал – головой отвечаешь за башни и машины! Спрошу. Со всех вас спрошу, никого жалеть не стану. Избрали меня вождём – не думайте, что я вам брат, сват. Разленились от успехов! Перед Александром бы так не сидел, вразвалку! А ну, марш за работу!

Пердикка подпрыгнул, будто его в задницу шилом укололи и спешно ретировался. Антигон, остывая, перевёл взгляд на Неарха.

– Десять дней у тебя.

Этого человека на рассвете десятого дня привёл Леоннат. Милетянин ночью спустился по верёвке с северо-западной стены и вдоль кромки прибоя прокрался в лагерь Пердикки. Одет перебежчик был не бедно, хотя изрядно перепачкался в грязи.

– Ты кто? – прогудел Антигон.

– моё имя – Главкипп.

– Хочешь что-то сообщить мне, Главкипп? Говори.

– В городе смута, стратег. Кто-то пустил слух, что кончаются запасы зерна. Люди поверили, кинулись к государственным складам. Мемнон толпу разогнал. Кровь пролилась. Злы люди. На персов, на тебя, даже на богов.

– А на кого больше? – спросил Антигон, посмотрев на Гарпала, присутствовавшего при разговоре.

Лицо казначея оставалось бесстрастным.

– Пожалуй, на персов. Потому я к тебе и пришёл. Гегесистрат…

– …начальник гарнизона, – вставил Гарпал.

– Я знаю, не перебивай его, – стратег сделал рукой приглашающий жест, – продолжай, уважаемый Главкипп.

– Гегесистрат не горит желанием сражаться. Если бы не Мемнон с Ватафрадатой, он давно уже открыл бы тебе ворота.

Перебежчик замолчал. Сглотнул.

– И что? – поинтересовался Антигон.

Стратег самолично налил из кувшина, стоявшего на столе, вина в широкую приземистую чашу, протянул Главкиппу.

Тот благодарно кивнул, отпил и закашлялся.

«И верно ведь говорят про македонян – варвары. Неразбавленное пьют…»

– Гарни… кх-х… кх-хр… гарнизон готов отойти со стен, когда ты начнешь штурм. Все… кх-х… наёмники отойдут. Их Мемнон в одном месте поставит.

– Где?

– Там, где у тебя машин меньше.

– Вот как… Не доверяет, значит, наёмникам Мемнон.

Вопрос риторический, никто не стал отвечать.

Антигон помолчал немного.

– Хорошо. Что ты хочешь за эти сведения?

– Не разоряй Милет, стратег, прошу тебя. Не трогай наших жён и детей. Мы ни в чём перед тобой не виноваты.

Антигон изучающе рассматривал милетянина.

«Боитесь… Наслышаны про Фивы. Думаете, раз царь бешенный был, так и преемники его такие же? Напрасно. То, что Александр фиванцев поголовно в рабство продал – вовсе не от злобы, не от безумия дионисова, от матушки унаследованного. Холодный расчёт. В казне денег недоставало, а после Фив изрядно прибыло. Милет разорять только круглый дурак станет».

– Милету не стоит бояться своих братьев-ионийцев, – сказал стратег, – ведомо ли тебе, что наше войско менее чем наполовину состоит из македонян? А большая его часть – вовсе не наёмники, а жители Эфеса, Смирны, других городов. В каждом городе мы восстанавливаем народовластие. Так можешь и передать своим согражданам. Как вот только тебя назад доставить?

Циклоп посмотрел на Гарпала, тот ответил:

– Тем же способом.

«Ну да, ну да, так же, как того лазутчика-смутьяна. Получилось ведь. Припасы кончаются в Милете. Его пару лет надо осаждать, чтобы они закончились. Эх, плуты…»

Не уставал удивляться стратег той бурной деятельности, что развернули Гарпал с Лагидом среди местного населения. В отсутствии Эвмена эти двое полностью подмяли под себя управление многочисленной и незаметной армией катаскопов-разведчиков, ряды которых изрядно расширились. Даже не предполагал стратег, сколько лазутчиков трудится для того, чтобы он брал города, меча не обнажая.

Главкипп ушёл в сопровождении Селевка, который исполнял обязанности начальника телохранителей стратега. Даром, что молод, зато с оружием ловок и бдителен.

Пролетел в интенсивной подготовке к штурму десятый день. Истёк срок, назначенный Циклопом. Почти минула ночь и ещё до того, как розовоперстая Эос-заря, разливая по небу пунцовый румянец смущения от мимолётной страсти в объятиях очередного смертного или бессмертного любовника, коснулась верхушек отрогов Карийских гор, что громоздятся на востоке, в бухте Менделия, лежащей против острова Лада, подняли паруса пять крутобоких купеческих кораблей. Каждый из них тянул за собой канатом, привязанным к корме, рыбачью беспалубную ладью-хорию. Дождя уже пару дней не было, лишь роса на траве. Неарх не сомневался в успехе предприятия. Только бы подойти без потерь…

Ветер в правый борт и корму. Не слишком удачный, но не противный. И на том спасибо, Борей. Вытянем.

Ещё на берегу стратег сжал крепко-крепко предплечье критянина.

– Зевс-Гонгилат^[38] тебе в помощь, Неарх. Пусть корабли персов запылают жарче кузни хромого бога.

– Принеси им огонь, Прометей! – весело хлопнул моряка по спине Леоннат.

* * *

Взревели трубы. Заскрипели натужно канаты, загрохотали дубовые катки по дощатым настилам. Вздрогнули чудовищные аресовы игрушки, качнулись и двинулись вперёд. Недолга будет их жизнь с момента пробуждения. Короток путь. Пару стадий пройдут гелеполы Антигона, поливаемые дождём персидских стрел, расшатываемые градом камней. Не смирные жертвенные быки идут под стены – страшные твари, мечущие смерть, подобно меднопёрым стимфальским птицам, которых в седой древности истребил Геракл.

На нижних уровнях гелепол скручивались промасленные волосяные каналы метательных машин, накапливая мощь, что будет выплеснута в одно краткое мгновение. Рывок, и обтёсанный в шар камень, или огромная, с целое копьё размером, стрела, улетит в цель, неся смерть и разрушение.

Влажные бычьи шкуры прикрывали внешние, обращённые к защитникам Милета, стены деревянных башен-гелепол, «берущих города». Такая защита стоила гекатомбы^[39]. Ну, почти – несколько десятков быков забито, чтобы предохранить осадные башни от зажигательных снарядов. Огромные средства потратил Антигон на эту осаду и подготовку к штурму. Все на кону. Один мощный рывок нужен для победы. Неудача сулит месяцы неопределённости. Союз ионийских полисов зыбок. Есть среди них те, кто отрезал себе пути отступления, а есть такие, что при случае не преминет одну задницу на два стула угнездить. Только победа нужна. Быстрая победа.

Перед глазами стратега, наблюдающего с возвышения за развёртыванием своих войск, мелькнул на мгновение образ маленького ребёнка. Сын, Деметрий… Как он давно не видел малыша. Тот подрос уже, лопочет смешно. Поди, не узнает отца.

Из Македонии вести одна другой страшнее. Как там они, жена и ребёнок? Не думать об этом. Вот она – цель. Возьми её! Сожми в кулаке. Потом Галикарнас и тогда все они примут случившееся, все полисы, что клялись идти с Филиппом. Афины примут и станут считаться с новой силой на востоке. Можно будет разговаривать. Можно будет купить жизни жены и ребёнка, вновь обнять, расцеловать, подбросить на руках. Обоих? Антигон улыбнулся. Обоих. Услышать заливистый детский смех, восторженный визг.

Если живы ещё… Линкестиец, тварь кровожадная, мстительная, всех ещё живых старых соратников Филиппа уморил одного за другим, баб и детей не щадит… Антигон помотал головой. Не думать, об этом. Вот она – цель. Не раскрывший ворот Милет, огрызающийся Мемнон.

Первыми рва достигли деревянные щиты на катках, из-за которых полетели в хлюпающую жижу, наполовину залитого водой рукотворного препятствия, толстенные вязанки хвороста. Персы со стен отчаянно били из луков, но вреда наносили мало. Вздрогнуло утро повторно, прежде разбуженное грохотом машин и рёвом труб, а теперь ещё и испуганное льющейся кровью и стонами раненных. Штурмующих первые потери не смутили. Воины сновали за щитами, как муравьи, деловито подтаскивая новые вязанки. Ров преодолён.

На пути гелепол было выбрано пространство, как можно более ровное. За время осады союзники срезали все кочки, засыпали ямы. Стены Милета стоят по высоте неровно, взбираются поочерёдно на три не слишком пологих холма и ныряют вниз со склонов. В некоторых местах крутые склоны не позволяют подвести башни на колёсах, но со стороны моря, на узкой полосе между прибоем и стеной – вал чисто символический. Три башни двигались там. Четвёртую тащили к стене возле южных ворот, в которые последние двадцать дней бухал таран, возведённый первым и принявшийся за работу ещё до окончания строительства прочих машин.

Таран окованные медью ворота разбил на четвёртый день, однако Мемнон заранее подсуетился и заложил проем каменной кладкой, подпёр брёвнами. Она оказалась крепким орешком и бронзовый баран на конце массивной балки, качающейся под крышей-винеей, едва не расплющил в блин свои рога.

Башня на южной стороне должна подойти к стене рядом с тараном. Возле ворот ровное пространство, длинный пологий скат, плавно сводящий высокий вал на уровень предполья. Скат узкий, но вся надежда антигоновых механиков на то, что ширины его хватит.

Падающий мостик придётся ронять не на стену, а на привратную башню, отчего эта гелепола выше прочих. И двигать-то её в горку несравнимо тяжелее. До появления Главкиппа Циклоп не собирался наносить основной удар здесь, хотел лишь обозначить атаку, оттянуть силы Мемнона с восточного очага.

Теперь именно на этот участок возлагались все надежды. Возле южной гелеполы союзники старались суетиться поменьше, а у восточных побольше. Выше головы македоняне прыгнули, пряча тысячи отборных педзетайров, прежде составлявших таксисы Пердикки и Кена, таким образом, чтобы враг не увидел до поры, какая тут сосредоточена сила.

На восточной стороне, напротив, наёмники Демарата, союзники, развили бурную деятельность, подтаскивая штурмовые лестницы. Такие же готовили и на южном очаге, да только показывали в числе малом.

Башни достигли стен почти одновременно. Мемнон ждал их.

– Бей!

С сухим щелчком стреломет-эвтитон выплюнул здоровенный дротик с массивным стальным шипастым наконечником и подвязанным канатом. Стрела прошила обшивку башни, застряла хорошенько. На стене кто-то проворно взмахнул топором, выбил подпорку, удерживающую здоровую корзину с камнями, противовес рухнул вниз, натягивая канат, зацепивший гелеполу. Рывок!

Среди антигоновых механиков дураков не нашлось. Осадные башни обшиты снаружи фальшивым щитами. Крюк защитников вырвал такой щит, лишь чуть-чуть качнув башню.

– Уронить хотели! Ага, сейчас вам! Нате!

Рухнул на стену мостик и, не медля ни мгновения, ринулись в бой гоплиты.

Завертелась карусель!

Демарат одним из первых спрыгнул за крепостные зубцы. Царапнул ножную защиту чей-то клинок. Вскользь, безвредно. Укрываясь гоплоном, наёмник рубил мечом, изогнутым кописом. Трещали под ударами плетёные полулунные щиты воинов-такабара.

Лязг, треск, брань отборная, персидская, эллинская, со всех сторон.

– Азамат твоя мать ипал, сестра, брат ипал! Умри, су-у…

– Пасть захлопни, евнух! Смотри – вон говно твоё в кишках!

– А-а! Азамата убили! Бей, бей их!

– Ксанф, прикрой! Н-на, баба, рожай!

– Дэвы, дэвы это! Спасайтесь!

Трусы всегда найдутся, но дрогнули лишь единицы. Персы рубились яростно. Это были воины Ватафрадаты. Они не изведали горестей поражений, их дух не сломлен, число велико. Три четверти всех бойцов отдал Мемнону Ватафрадата. Лица персов замотаны платками, одни глаза наружу. Одинаковы щитоносцы, словно близнецы, будто спарты, проросшие из драконовых зубов. Оттого казалось эллинам, что число врагов бесконечно.

Эллины завсегда превозмогали персов, сражаясь в сомкнутом строю. Здесь он невозможен и, хотя гоплиты-наёмники живущие войной, не вчера взяли в руки оружие, спихнуть такабара со стены никак не удавалось.

Картина в южном очаге наблюдалась совсем иная.

Среди воинов Гегесистрата стоял Аминта, сын Антиоха, македонянин. Его брат командовал илой гетайров и сейчас отбыл с Птолемеем в Сарды. Аминта же оказался в числе тех, кто после смерти Филиппа бежал из Пеллы, зная за собой дурные намерения в отношении Александра и боясь разоблачения. Аминта дружил с казнёнными сыновьями Аэропа и, в отличие от своего брата, не поверил, что Александр обойдётся с ним милостиво. Прогадал сын Антиоха, да поздно теперь метаться. Врагами стали македоняне. И брат – тоже враг. Сам бы не простил такое, вот потому и от других не ждал прощения. Он примкнул к Мемнону ещё в Эфесе, с ним бежал в Милет, теперь вот нетерпеливо поглаживал рукоять меча, глядя, как педзетайры внизу деловито подтаскивают лестницы.

– Готовсь! – крикнул Аминта и обнажил меч.

Наёмники качнулись, отхлынули от бойниц. Что?!

Македонянин оторопело озирался по сторонам. Что происходит?

Эллины бросились к башням и лестницам, ведущим со стен вниз. Внутрь крепости, не наружу.

Что происходит?!

На этом пролёте стены персов не было вообще. На других участках стены стояли и «шафрановые рубахи» и «красные колпаки», но здесь, как назло – только эллины.

Аминта оказался в одиночестве. Справа от него через кирпичные зубцы перемахнул первый воин в синем шлеме, со звездой Аргеадов на щите. За ним другой. У третьего вдоль гребня золотая полоска – лохаг.

– Ну, чего рот разинул? – насмешливо спросил начальник все прибывающих воинов.

«Это измена! Измена…»

Сердце билось, как птица в ловчей сети. Аминта сжал зубы, напрягся и присел, заученно, готовясь к схватке.

– Ты это чего? – оторопело бросил один из македонян.

– Алалалай! – закричал Аминта и бросился вперёд. Голос его затрепетал, срываясь в мальчишескую пронзительность, даром, что обычно хриплый и густой, – алалалай! Алала…

– Одержимый какой-то… – пробормотал лохаг, вытирая клинок о белоснежный хитон мёртвого безумца, – вперёд, ребята!

* * *

– Ночью надо было идти. Торчим тут, на просторе, как посейдонов приап…

– Как пять приапов, – поправил Неарх, – кончай дед ворчать, боги за нас.

– Как бы, не за нас… – не унимался Гликон, седовласый кормчий, ловко управлявшийся с рулевыми вёслами «огненного» корабля, – скажут они тебе, за кого…

– Жертвы благоприятствуют, старик.

– Ну-ну…

Неарх, махнув на него рукой, прищурился.

– А это чего? На нас идёт?

Гликон встрепенулся.

– Триера!

«Так быстро?»

Кольнуло сердце.

– Далеко пока, – сказал один из моряков, коих на судне, считая кормчего, числилось семь человек.

– Эх, ночью надо было…

– Да заткнись уже, старый! – рявкнул вперёдсмотрящий.

– Спокойно, – чуть повысил голос критянин, – не катастрофа ещё.

Остров поднимался из моря, проявлялся сквозь рассветную дымку, словно художник, обозначивший контуры на белом холсте, уверенными движениями руки с зажатым в пальцах углем добавлял все новые и новые детали к рисунку.

– Вот они… – прошептал Неарх.

Прямо по курсу, в гавани Лады, замаячила гигантская чёрная масса. Сцепленные бортами персидские триеры. Условно персидские – большинство их из Финикии, много ионийских, есть и с островов.

Цель.

– Ещё триера! Смотрите!

– А вон ещё! На нас идут!

Заметили… Восходящее солнце им в глаза, а всё равно заметили. Сколько же Автофрадат держит триер не в сцепке? Сколько на перехват выйдут? Сейчас все и решится.

– Четыре! Нет… пять. Вон ещё одна, в стороне!

– Пять!

«Как нас. По одной на брата… Не уйти ведь от триеры. Эх, ночью надо было…»

Прочь эти мысли!

– Давай, старик, на тебя надежда! Увернись!

Не стал ворчать и ныть Гликон, как преобразился: спина прямая, суровая складка меж бровями, борода воинственно топорщится – бог у кормила!

– Давай!

«Боги морские, боги подземные, молю вас, помогите мне… Зевс-Гонгилат, тебе приношу эту жертву огнём… Помоги мне, Зевс-Хтоний^[40]«.

Пять триер шли на перехват. Не дураки персы. Далеко ещё, стадий пять.

– Зажигать?

– С ума сошёл? – встрепенулся критянин, – одной искры хватит нас в факел превратить! В последний момент. Только в последний момент. Ждать!

«Арес-Эниалий, помоги мне, укрой щитом своим…»

– Две на Ксеногора идут!

«Две на Ксеногора, значит, на кого-то ни одной!»

Неарх отчаянно крутил головой, высматривая противника.

«Боги морские, боги подземные, помогите…»

– Р-раз! Р-раз! – уже слышны крики келевстов, задающих темп гребли. На ионийском кричат.

«Минос, судья подземный, помоги мне…»

Один из «огненных» кораблей Неарха, пытаясь увернуться от удара триеры, круто сманеврировал, так, что едва не зачерпнул бортом. Успели?

Нет!

Треск удара, крики летящих за борт людей. Судёнышко перевернулось.

«Первый…»

Другая триера притёрлась бортом к судну Ксеногора, эпибаты, морские пехотинцы, бросились в бой, беспощадно избивая горстку моряков. Такая же участь постигла ещё один «огненный» корабль, но там кто-то успел запалить факел и охотник вместе с жертвой мигом превратились в один большой костёр. Охваченные пламенем люди прыгали за борт, пытаясь спастись.

«Второй, третий… Боги подземные, помогите. Минос, владыка морей, владыка Крита древнего, судья мёртвых, помоги своему правнуку…»

Впереди, в скоплении кораблей, крики. Кто прежде не догадался, сейчас уж понял, что за паруса приближались.

Патрульные триеры разворачивались по широкой дуге для новой атаки, два «огненных» корабля продолжали свой бег, пытаясь уйти от преследователей. Борей щедро наполнял паруса. Ветер пытался положить парусники на левый борт, рули упирались в противоположную сторону.

«Пара стадий всего, ну же!»

Четыре против двух. И по одной бы достаточно.

– Р-раз! Р-раз!

Как медленно время тянется… Догоняют? Не понять. Нос подпрыгивает на крутой волне, вздрагивает рей, хлопает парус, канаты скрипят, холодные солёные брызги в лицо.

– Р-раз! Р-раз!

Неужто догоняют?

Пенные буруны у окованного бронзой тарана. Весла – крылья. Машут споро, ровно, хоть одно бы вкривь. Уходи, ну же! На левый борт руль! Ну!

Треск. Корма подпрыгивает, нос «огненного корабля зарывается в волнах. Миг и на поверхности только днище виднеется, ореховая скорлупа. Пару раз моргнуть – уже и пусто. Три головы торчат. А по ним вёслами…

Вот и нет никого, один ты, Неарх остался. И стадия одна осталась. Глаз наметан, не врёт.

«Боги морские, боги подземные…»

А не успевают ведь! Задних потопили, а переднего проворонили! Поняли – выдохнули в отчаянии!

В мачту вонзилась стрела, над ухом свистнула другая. Ещё и ещё. Неарх мигом пригнулся, прячась под бортом. Оглянулся на Гликона: старик медленно оседал со стрелой в горле. Пальцы продолжали сжимать рукоять рулевого весла. Критянин вскочил и, презрев опасность, бросился к кормчему, подхватил кормила.

– Состен, зажигай… – голос охрип, сам себя критянин не слышал.

– За-жи-а-а-ай!

– Что? – крикнул вперёдсмотрящий, втягивая голову в плечи.

Неарх орал, что есть мочи.

– …а-а-а-й!

Матрос подпрыгнул, метнулся к большому глиняному горшку, там, под крышкой кремень, кресало, трут, растопка, обильно промасленная. От одной искры займется.

«Минос, владыка, не оставь своего правнука, Эниалий направь руку мою…»

Загудело пламя.

– Бросай! Все в лодку!

Состен кинул факел в открытый трюм, там чего только нет – промасленные опилки, смола, пакля, сера. Ввысь с радостным рёвом взметнулся язык освобождённого пламени. Матросы бросились к спасительной хории, попрыгали в воду и мигом, ухватившись за привязной канат, за борта судёнышка, взобрались на него. Прикрываясь рукой от стены огня, Неарх взмахнул топором. Неловко. Не попал по канату. Взмахнул ещё.

– Прыгай! – кричали с хории.

«Боги морские…»

Тело само знало, что делать, голова не указ.

Тёмная фигура, бросившаяся в волны, мелькнула на миг на фоне беснующегося пламени и исчезла.

Критянин вынырнул, вцепился в борт, дюжина рук втянула его на лодку.

– Бежим!

Охваченное пламенем судно, никем не управляемое, Борей потащил влево, но это уже не важно – цель столь велика, что промахнуться теперь невозможно. Персы кричали и метались, но было поздно. Судно Неарха врезалось в связку триер, упала мачта и парус, раздуваемый ветром язык пламени, передал эстафету огня кораблям Ватафрадаты. Расхохотался Зевс-Гонгилат, Зевс-Астропей, мечущий молнии. Жадный огонь, всепожирающий, неуёмный, стремительно разбегался по щедро просмолённому дереву. Персы визжали. Пожар никто не пытался тушить. Бессмысленно. На краях скопления моряки топорами рубили каналы, стягивающие корабли, пытаясь расцепиться.

Одна из преследовавших Неарха триер так разогналась, что, поздно спохватившись, с упёртыми в воду вёслами и вывернутыми кормилами, продолжая катиться вперёд, поворачиваясь бортом, столкнулась со связкой кораблей. Три другие, счастливо развернувшись, бежали прочь, до смерти перепуганные развязкой. Спасая свои жизни, их триерархи не озаботились местью удачливым врагам, так же удирающим от гигантского жертвенника. Хорию плевком потопить можно, да только потрясение столь велико, что о том никто и не задумался. Только это и спасло критянина с его людьми.

Для персов вновь наступила ночь: поднимающееся солнце спряталось за густым чёрным дымом.

Моряки Неарха, дружно ворочая вёслами, гребли на пределе сил человеческих, а сам критянин, сидевший на ближней к корме скамье, влившись в ритм, освободил свой разум от всех мыслей и, работая в быстром темпе, безучастно смотрел на гибнущий флот вчерашних властителей Эгеиды.

К полудню от большей части автофрадатовых триер остались идущие ко дну головешки. Уцелели около пятидесяти кораблей, зимовавших на берегу.

Гигантский столб дыма был виден на Самосе, за четыреста стадий от Лады.

* * *

– Это измена, Мемнон! Они уже у Западной агоры! Полгорода прошли, как нож, сквозь масло…

– Как это могло случиться?!

– Измена, дядя… – устало повторил Фарнабаз, – наёмники предали…

– Проклятье! Где Гегесистрат! Я ему кишки выпущу!

– Никто не знает. Восточную стену тоже не удержим, там бой уже отдельными очагами на улицах. Ещё немного и Одноглазый возьмёт и Южную агору. Надо уходить…

– Куда уходить! – Мемнон схватил племянника за грудки, – стоять насмерть!

Родосец огляделся вокруг: рядом с ним горстка хмурых, подавленных командиров такабара и лохагов городского ополчения.

– Щитоносцев отвести за стену Верхнего города. У Булевтерия^[41] перегородить улицы. Хватайте всех, тащите из домов. Всех за работу. Выполнять!

Стратеги бросились врассыпную. Мемнон посмотрел на запад: небосклон затянут чернотой. Фарнабаз проследил его взгляд.

– Это не тучи, дядя…

Родосец кивнул.

– Сколько у тебя кораблей, Фарнабаз?

– Тридцать триер. Но в бухте Львов всего десять.

– Значит, другие уже достались Циклопу. Десять триер… Опять бежать, как побитая собака, поджав хвост…

– Может, ещё не все потеряно? Может, Ватафрадата…

– Ты сам сказал, что это не тучи, Фарнабаз…

В западной части города Кен продвигался, почти не встречая сопротивления. За его спиной Пердикка занимался наёмниками Гегесистрата. Всем им обещали жизнь и свободу, но пока шло сражение, на всякий случай заставили сложить оружие.

– Хотите получить это назад, – Пердикка потряс поднятым с земли копьём, – помогайте! Ломайте кладку в воротах!

Помогали и горожане. Выглядели они очень испуганными, глаза метались, руки тряслись, но на македонян никто не кидался, все безропотно подчинялись.

Приказ Мемнона об отводе щитоносцев с восточной стены вышел ему боком: наёмники Демарата повисли на отступающих врагах, как волки на кабане.

Кен, заняв Западную агору, повернул к востоку и вскоре упёрся в стену Верхнего города. Македоняне продолжили двигаться вдоль неё, зная, что у здания Булевтерия она прервётся. Не было в Милете замкнутой цитадели.

Обе атакующих колонны союзников достигли Булевтерия почти одновременно. Демарату идти до здания государственного совета было гораздо ближе, но каждый его шаг сопровождался взмахом меча, поэтому Кен чуть раньше вступил в бой на баррикадах в самом сердце города. Защитники перегородили улицы перевёрнутыми телегами. Не успел Кен, как следует, ввязаться в драку, на его правый фланг выкатились отступающие такабара.

Образовалась жуткого вида каша, никакого строя и порядка. Македоняне, ионийцы, наёмники всех мастей, персы, все вперемешку. Кто и хотел бы отступить, да не мог. Куда бежать-то? Со всех сторон мелькают мечи и топоры, трещат щиты, льётся кровь. Хаос.

В это время Пердикка окончательно доломал ворота, обеспечив достаточный коридор для конницы, и Антигон во главе гетайров ворвался в город.

Молниеносно промчавшись по южным кварталам, «друзья» обогнули с востока кипящий котёл у Булевтерия и, сделав крюк, прорвались к бухте Львов у храма Аполлона.

Триера отходила от пирса. Осадив коня на самом его краю, Антигон в отчаянии метнул копьё вслед. Свистнули стрелы, одна скользнула по шлему, сломавшись о гребень, две других принял на щит подоспевший Селевк.

– Стратег! Осторожно!

Антигон взревел, как злой и обиженный лев, упустивший добычу.

– Мемнон!

Сто восемьдесят весел ритмично взмахивали, унося родосца прочь. Ещё девять триер маячили далеко в море, еле заметные на фоне, тонущего в дымке, мыса Микале.

Милет медленно приходил в себя. Горожане разгребали завалы на улицах, убирали трупы. Антигон, как и обещал, никого не тронул, грабить город не дал, созвал народное собрание, на котором провозгласил свободу и независимость Милета.

Войско, добив последние очаги сопротивления, покинуло пределы городских стен и все три дня, что задержался здесь Антигон после победы, стояло снаружи, в своём лагере.

Македоняне разбирали осадные машины. Все ценные детали тщательно упаковывали, им предстояло ехать в разраставшемся обозе. Деревянные остовы гелепол Антигон оставил горожанам – на дрова распилят.

Автофрадат с остатками флота все ещё торчал на Ладе. Добивать его не собирались: персы были полностью деморализованы и угрозы не представляли. Между тем кое-какой флот образовался у Циклопа – Кен в Театральной бухте захватил двадцать триер. Невелика сила, но уже кое-что.

– Стой! Куда прёшь! – Селевк останавливающим жестом выбросил вперёд правую руку с зажатым в ней копьём, едва не ткнув всадника прямо в лицо, – кто таков?

– К стратегу мне! Из Сард я!

Гонца впустили в шатёр полководца. Гарпал принял из его рук свиток, развернул, пробежал глазами… и прыснул в кулак, растеряв всю свою важность.

– Жди здесь.

Казначей скрылся во внутреннем отделении шатра.

– Письмо от Птолемея.

– Давай, – стратег нетерпеливо протянул руку.

«Птолемей – стратегу Азии.

Радуйся, Антигон!

Мне здесь очень хорошо. Кормят от пуза три раза в день, да такими яствами, что ты отродясь не пробовал.

Сижу на золоте, куда взгляд ни кинь – повсюду оно. Иной раз яблоко в руки возьму, а оно золотое. Опасаюсь, как бы ослиные уши не выросли.

Сарды твои, Антигон».

– Вот шельмец, – хохотнул Кен, – голыми руками Сарды взял! А ведь не верил никто. «Глупейшая затея…» Твои слова, Монофтальм!

– Беру обратно!

– Мидас-с-с, – протянул Пердикка.

– Да, только не Лагид, – возразил Гарпал, вновь одевший серьёзную маску, – полагаю, он – лишь одна из рук, что превращает в золото все, к чему прикасается. Есть и другие, Неарх, к примеру…

– Да все вы! – весело сказал стратег, – слава вам, македоняне!

«Сарды твои, Антигон».

И Сарды, и Милет, и Эфес! Галикарнаса черёд.

Снаружи глаза слепила колесница Гелиоса. Потянулись к северу стаи перелётных птиц. Весна гнала зиму.

10. Встречи

Эпир. Весна

Весна пришла в горы, пробудив их от сна, оживив весёлой капелью, наполнив истончённые ленточки рек бурными потоками новой силы, вернув в леса тысячеголосые птичьи хоры, на все лады славящие очередное рождение.

Набухают почки на деревьях, скатываются с еловых лап тяжёлые шапки мокрого снега. Разливаются реки в глубоких долинах, питаемые бессчётным количеством мелодично журчащих ручьёв, отрезают людские поселения друг от друга. Откуда возьмётся у горца лодка, когда эту же реку летом по колено перейти можно? Жди теперь, пока высокая вода спадёт.

Летит весна на крыльях, одолженных у Ники, спешит поклониться дубу Зевса Додонского. Не ронял по осени листву вечнозелёный Отец Лесов, но и он, отметивший на теле своём не одно столетие, выглядит молодым и свежим, радостно вскидывает тяжёлые ветви, здороваясь с солнцем, принимая тёплое рукопожатие Нота, южного ветра,

В укромном овраге заворочался здоровенный сугроб с продушиной на вершине, затрясся изнутри, осыпаясь, и оттуда показалась медвежья морда. Морда недовольно фыркнула, осуждая весну за подмоченный мех. Медведица выбралась наружу, встряхнулась и замерла. Только ноздри ходуном ходят, отмечая знакомые и новые запахи. Из развороченной берлоги показались ещё два носа, четыре глаза, боязливо сунулись обратно, напуганные столь непривычно ярким светом и сотней впечатлений, что за один миг вывалила на них весна. Так вот он какой, мир? Э, нет, ребятки, вы ещё мира-то не видели. Давайте, вылезайте, он вас заждался уже.