Текст книги "Промежуточный человек"

Автор книги: Евгений Будинас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава пятая
СЕМЕЧКИ

Как всегда в безвыходной ситуации, на помощь приятелю пришел Сватов. Ему такие сложности давались легко, как семечки. Прежде всего – от умения играть в собственную значительность, формируя у окружающих уважительное к себе отношение. И всегда при этом хотя бы немножко блефуя. Уж мы-то знали, что оптимизм и самоуверенность его чаще всего были показными, умело наигранными.

Виктор Аркадьевич знал, что жить с оптимизмом легче. И не только потому, что с разгону проще брать препятствия. Люди любят везучесть, удачливость их воодушевляет. Сообщение по радио о том, что пенсионер Сидоркин из Омска угадал все шесть цифр спортлото, причем заполнил сразу десять карточек и получил тридцать семь тысяч, во всей стране поднимает производительность труда… Неудачи, неуверенность, несчастья, беды и болезни могут вызвать у окружающих сочувствие, сострадание, жалость, пусть даже желание помочь. Но энтузиазма они не вызывают. Иное дело неуязвимость, здоровье и оптимизм. На помощь неудачнику люди идут, а к счастливчику – тянутся. Пять тысяч на покупку автомобиля («так повезло, подошла очередь») занять легче, чем перехватить десятку до зарплаты.

Из таких вот наблюдений Сватов умел делать практические выводы. И главное – умел ими руководствоваться. «Понимать – это принимать, – говорил он назидательно, давая нам уроки. – Принимать и следовать», – добавлял убежденно. И следовал постоянно, всегда поддерживая отношение к себе как к счастливому и безоблачному везунчику. Чего и нам желал и советовал.

Помню, как я получал свою первую в жизни квартиру. Мы тогда вместе работали в молодежной газете (Сватов начинал свою карьеру с журналистики). Квартира получалась мною на четверых, было в ней четырнадцать метров, окна ее выходили на шумную и пыльную магистраль, располагалась она на первом этаже, прямо над складом овощного магазина, отчего была насквозь пропитана затхлой сыростью подгнивающих овощей. Но по тем временам для меня и такая была радостью.

На это Сватов и нажимал. На это и направлял мое внимание.

Мы были в командировке, когда, позвонив из кабинета начальника стройки в редакцию, я узнал, что исполком решение принял и я обрел наконец собственный угол.

– Квартира? – поинтересовался хозяин кабинета, когда я положил трубку. – Сколько комнат?

Я начал было рассказывать, что за квартира. Но Сватов меня перебил. Главное, что в центре. Прямо возле Оперного театра. Главное: высокие потолки – потому что в старом, добротном доме. Рядом парк… Мы за нее долго воевали – чтобы в таком доме и в таком районе.

– Чего ты прибедняешься? – поучал он меня, когда начальник стройки вышел. – Нам же с ним работать. Ты живешь в реальном мире, где отношение к тебе определяется и тем, какую квартиру ты получил. Кому интересны, кого воодушевляют твои неприятности?

Из двух правд Сватов всегда выбирал позитивную. А все сказанное им о моей квартире ведь тоже было правдой. Включая и то, что Виктор Аркадьевич за нее воевал. Он у нас был председателем месткома. Но не в этом, конечно, дело: Сватов всегда был общественником, особенно в поисках выхода из тупиков.

Перед самой командировкой я собирался идти в исполком, чтобы узнать, обязательно ли мое присутствие при рассмотрении вопроса или можно ехать.

– Самому нельзя, – остановил меня Сватов. – Несолидно. Давай схожу я.

Это тоже одно из его правил: никогда не просить за себя. Если Сватов звонил в район, чтобы заказать себе гостиницу, он излагал свою просьбу только в третьем лице: «К вам должен подъехать один наш товарищ…»

Заходит он к заведующему квартирным отделом. Здоровается. Тот не поднимает головы:

– Молодой человек, вы читать умеете? Там, за дверью…

Сватов вышел. Прочитал. Прием по личным вопросам завтра. Заходит снова.

– Я не по личному. Я по служебному.

– Я, между прочим, тоже на службе. – И что-то про установленный порядок.

– Я только спросить…

– А я вам уже ответил.

Сватов спорить не стал. Хорошо бы, конечно, эту конторскую крысу выкинуть вместе со стулом в окошко. Но он пришел не по личному делу. Важна не сатисфакция, важен результат. Поэтому он из кабинета вежливо удалился. Прошел в приемную, оттуда и позвонил. Так, мол, и так. Беспокоят вас из редакции вашей любимой газеты. Заведующий отделом культуры такой-то. Я там нашего товарища посылал…

На том конце провода абсолютное внимание и готовность выслушать, понять, помочь. Сам я, мол, не в курсе, но – только не кладите трубку! – сей момент сбегаю в приемную, посмотрю, готовы ли документы… «Нет, нет, – останавливает его Сватов, – я вас чуть позже наберу». – «Нет, нет, зачем же вам беспокоиться, это же наша работа, мы ведь здесь для того и сидим, слуги, можно сказать, народа… Телефон занят, как же, как же, понимаю: тоже слуги… Вас, собственно, как по имени-отчеству?»

Пришлось Виктору Аркадьевичу свой номер дать, а потом нестись сломя голову к телефону в редакцию, благо недалеко было – каких-нибудь три квартала. В редакции его встречают. «Что за шорох ты там навел, в исполкоме? Раз пять уже звонили. Заведующий квартирным отделом. Просил передать, что все в порядке. Вопрос подготовлен. Сам лично на исполкоме будет докладывать».

И здесь Сватовым был сделан вывод. На всю оставшуюся жизнь. Никогда ни в какие учреждения без предварительного звонка не ходить. Даже по работе, даже с редакционным удостоверением.

Удостоверением личности (учил Сватов) тоже надо уметь пользоваться. Главное здесь не удостоверение, а личность.

Это понимание тоже пришло к Сватову не сразу. Не сразу обрел он умение себя подать. Ведь для этого надо себя сначала ощутить, надо в себя поверить, прочувствовать свою силу.

Вот заходит совсем еще зеленый начинающий журналист Витя Сватов в кабинет начальника автовокзала. Еще у дверей лезет в карман за бумажником, чтобы предъявить свое командировочное удостоверение. Сбивчиво отвечает на недовольное «Что там у вас?», торопливо объясняя, как нужен ему билет на отходящий автобус, как непременно ему нужно немедленно ехать, как важно не опоздать.

И производит он на начальника автовокзала отрицательное впечатление. Точнее (и хуже), никакого впечатления не производит. Автобусы ходят часто, Сватов молод, у него впереди целая жизнь, и только на пользу пойдут начинающему корреспонденту три часа, проведенные на автовокзале – со всеми остальными, простыми и обыкновенными, но тоже спешащими людьми. А вообще-то билеты продаются в кассе, это на первом этаже, сразу за дверью направо, а потом по лестнице вниз… Таков, мол, установленный порядок.

Три часа, проведенные на автовокзале, действительно пошли на пользу, и начинающему корреспонденту, и еще кое-кому. И не только потому, что Сватов сделал для себя правильные выводы.

Выводы сделал для себя и начальник автовокзала. Ему в этом помог горком партии. А горкому помог сделать выводы Виктор Сватов. Даже оргвыводы, относительно служебного соответствия начальника автовокзала занимаемой должности. За три часа свободного времени Сватов не только собрал материал, но, примостившись прямо на площадке «сразу за дверью направо», написал «забойный», как говорят начинающие газетчики, фельетон про массу интересных вещей, увиденных им на автовокзале и почерпнутых из общения с простыми и спешащими уехать людьми. И о том написал, что часы на автовокзале показывают разное время, и о камере хранения, которая закрывается на обед без предупреждения, из-за чего люди, не получив вещи, не могут уехать. И про автобусы, которые уходят в рейс полупустыми, хотя билетов в кассах нет даже для тех, кто очень спешит.

Было бы ошибочным усмотреть здесь преднамеренность или мелочное стремление свести счеты с начальником автовокзала. Всего лишь случайность, один из обычных зигзагов, уводящих его в непредвиденную сторону. Определяющей и здесь была, скорее всего, сватовская готовность всякую неудачу повернуть себе на пользу. А главное – абсолютная его общественность, а отсюда и острая, активная нетерпимость ко всяким проявлениям антиобщественного, постоянная готовность с ходу завестись, что, к слову, чаще всего и обеспечивало Сватову успех на поприще журналистики, а потом и в документальном кино.

Другое дело, что подобные истории помогали ему и обрести себя, почувствовать свою значительность. Преодоления, которые Сватову постоянно в жизни приходилось совершать, как уже говорилось, не проходили для него бесследно.

Спустя несколько лет в том же кабинете, но уже при новом хозяине, совсем иначе выстраивал режиссер Виктор Аркадьевич Сватов разговор.

Билетов, естественно, в кассе не было, он это прекрасно знал – оптимизм Сватова никогда не был слишком розовым. Поэтому он сразу прошел к начальнику, протянул руку, представился. И без приглашения сел.

– Билетов нет? – спросил понимающе.

– Хоть зарежьте. Хоть с работы снимайте…

Отчего-то начальник такую возможность за Сватовым сразу признал.

Сватов согласно кивнул. Но ни резать, ни с работы снимать он никого не собирался. Знание обстановки тем не менее вселяло в него уверенность.

Билетов не было.

– Напишите. – Виктор Аркадьевич протянул через стол свое командировочное удостоверение.

– Что? – Начальник даже отшатнулся.

– Билетов нет? Вот и напишите. Вы же не виноваты, что их нет?

Начальник был не виноват.

– Вот и пишите. – Наклонившись над столом, Сватов произнес доверительно: – Если честно, так мне и самому не хочется ехать. Но в понедельник с меня спросят. А я им – вашу резолюцию.

На лице начальника автовокзала неподдельный ужас.

Кто с него спросит, Виктор Аркадьевич не говорит. Да это и не нужно. Начальник уже нажимает кнопку на пульте:

– Слушай, там к тебе подойдут… – Обращаясь к Сватову: – Вам сколько? – И снова к пульту: – Два билета на мою фамилию…

Не нужно только полагать, будто совсем все иначе с билетами получилось из-за того, что новый начальник автовокзала Сватова знал или помнил историю с фельетоном. Это было бы лишь частным случаем, ничего не говорящим о личности Сватова. В том-то и дело, что билет Виктор Аркадьевич получил бы и в другом городе, и в аэропорту, и на железнодорожном вокзале.

А все оттого, что историю с фельетоном помнил сам Сватов. Она была у него «в тамбуре». «Легко быть храбрым зайцем, если в тамбуре у тебя лев», – говорил на сей счет Виктор Аркадьевич. За поведением Сватова начальник автовокзала не мог этого льва не угадать, не мог не почувствовать сватовской значительности.

Но технологию Виктор Аркадьевич тогда еще только постигал. И совершал множество лишних движений. «Работал с запасом», слишком суетился. Затрачивал энергии значительно больше, чем стоило…

Помню, как-то в неприступной южной гостинице он просил для нас две койки – всего на одну ночь. И долго не мог найти общий язык с директором, на которого название редакции, пославшей нас в командировку, никакого впечатления не произвело. Тот видел слишком много на своем веку приезжающих и проезжающих. Человек, который слишком много видит, постепенно утрачивает восприимчивость. В нем воспитывается убийственная вежливость, непреодолимая, как стена: «Гостиница работает по предварительным заявкам. Размещаются в ней только организованные группы. Решить вопрос индивидуального размещения не может, пожалуй, никто».

Когда Сватов попросил у директора разрешения хотя бы воспользоваться телефоном (да, да, именно по служебному делу), тот, пододвигая аппарат, только устало спросил:

– Куда вы будете звонить?

– Я знаю, – ответил Сватов грубовато. Он был очень взвинчен. Руки, листающие блокнот, заметно дрожали.

Директор пожал плечами.

– Выпейте воды, – сказал он. Но с места не сдвинулся. Смотрел на Сватова с выжидающим спокойствием. И телефон пододвигал снисходительно.

Виктор Аркадьевич позвонил в горисполком. Председателю. Но у того заканчивалось совещание. Сватов попросил секретаршу передать товарищу Воронцову, чтобы тот сразу, как только освободится, перезвонил директору гостиницы.

– Да, да, прямо в кабинете. Мы будем ждать.

Даже я почувствовал явный перебор.

Директор удивленно вскинул брови:

– Вы знакомы с Павлом Ивановичем?

– За этим дело не станет, – ответил Сватов. – А вас я попрошу выделить нам одного толкового человека. Будем смотреть, кого вы вообще поселяете. Кого, по чьим заявкам и на какой срок. – Сватова несло все дальше. Он уже расстегивал портфель, доставая какие-то бумаги. – С вашего позволения, мы расположимся здесь.

Виктор Аркадьевич прошел в угол кабинета, где стояли журнальный столик и два кресла.

Дело принимало нежелательный оборот. Директор еще некоторое время колебался, раздумывая и вычисляя. По всему выходило, что он попал впросак.

– Видите ли, – медленно и с ощутимой неловкостью начал он, – дело в том, что я как бы не совсем директор. Сергей Васильевич в отпуске, я, видите ли, его заместитель, исполняющий, так сказать, обязанности… Человека мы вам, конечно, выделим…

Перед нами был по-прежнему вежливый администратор. Вежливый, но растерянный. Вежливый и внимательный. Даже заботливый:

– Но, может быть, вам будет удобнее… Я говорю, может быть, вам удобнее не здесь. Может быть, подготовить только что освободившийся люкс? Там, правда, еще не прибрано… – Не дождавшись ответа, он вдруг снова сменил тональность, как бы возвращаясь к деловому тону: – Но только на одни сутки. Сами понимаете, в наших условиях…

Грубо тогда действовал Сватов. В слишком крутой вираж вошел, можно даже сказать, в штопор.

Неловко потом было выбираться. Настолько неловко, что под утро он меня разбудил. Стоял посреди комнаты, выбритый и одетый.

– Пошли отсюда.

– Прямо сейчас? – Я посмотрел на часы. Было начало пятого.

– Прямо сейчас.

Слишком много все это Сватову стоило. Нервов и душевных сил. Но только поначалу…

Сейчас бы ему этот самозваный директор просто не отказал. Без всяких со стороны Сватова затрат, без видимых усилий. Уже не было перед Виктором Аркадьевичем технологических сложностей. Технология просто сократилась. Совершенствовался в ней Сватов и достиг совершенства и простоты. И чем привычнее в своем блефе, чем увереннее наш приятель себя чувствовал, тем явственнее ощущал всеобщую готовность его значительность признавать и понимать.

Вот подкатывает он на такси к интуристовской гостинице «Ореанда» в Ялте. И не когда-нибудь в мае или ноябре, а в августе, в разгар сезона, в субботу, около восьми часов вечера, то есть в самый пиковый момент.

У входа в ресторан, точнее, даже у решетки ворот перед входом человек тридцать. Разумеется, это не для Сватова; небрежно кивнув швейцару, он проходит в вестибюль гостиницы.

Через несколько минут появляется всклокоченный метрдотель. Он торопится и всем своим видом это подчеркивает.

– Сколько вам нужно времени, чтобы организовать столик на пятерых? – невинно спрашивает его Сватов.

– Вы с ума сошли! – таращит глаза метрдотель. – Это же «Ин-ту-рист». Суббота!.. – И сухо подводит итог всей этой заведомой напрасности: – Спецобслуживание.

Сватов выслушивает, рассеянно поглядывает по сторонам.

– Вы метрдотелем работаете? – спрашивает он неторопливо.

Это нелепый вопрос, администратор готов нестись дальше, но что-то непонятное его удерживает.

– Давно?

Администратор работает давно. Он вообще пожилой человек, у него нервная работа, и эта невыносимая духотища весь день…

– Вы обстановкой владеете?

Слишком точно подобраны слова, слишком тонко расставлены акценты. И эта убийственная неторопливость. Кто он, этот лысоватый мужчина, разговаривающий так спокойно?

– Что вы на меня давите? – еще пробует сопротивляться администратор. – Вы же видите… – Он широко разводит руками. Смотреть, собственно, не на что: вестибюль гостиницы пуст. – Все просят, все требуют, все качают права…

Но Сватов ничего не просит. Тем более и не требует.

– Вы вопрос поняли? – мягко останавливает он метрдотеля. – Сколько времени вам нужно, чтобы организовать столик на пять человек? – И дальше, уже с едва заметным раздражением: – Неделя? Месяц? Три дня? Вас, кстати, как по имени-отчеству?..

Администратор смотрит на него, как кролик на удава.

– Подойдите минут через двадцать, – почему-то произносит он. И уже с облегчением, уже свалив тяжесть с плеч: – Ровно к восьми. Я встречу…

Ровно в восемь Виктора Аркадьевича Сватова с компанией проводят к удобному столику возле бассейна с умиротворенно журчащим фонтанчиком.

С чиновным людом, вообще с людьми, самой должностью наделенными какой-то властью, Сватов научился обращаться легко и непринужденно. Он знал, что главное здесь сразу сбить важность и спесь. Продемонстрировать свою значительность, как-то неожиданно, но авторитетно дело повернуть… Снять с чиновника фуражку, поставив его с собой рядом (лучше – чуть ниже), сделать простым служащим – человеком, с которым и о жизни можно поговорить, и о политике или футболе, а лучше всего так и вообще о чем-нибудь исключительно важном посоветоваться. А в итоге добиться своего.

Такие преодоления конечно же пустячны. Ведь преодолеваются не более чем житейские мелочи, правда, из тех, о которые часто и разбивается наша жизнь, Талант Сватова заключается в том, что из мелочей он сумел вывести правило взаимоотношений.

Все эти чиновники были людьми исключительно разными – по характеру, по манерам, по должности, по поведению. Но все они были распределителями не им принадлежащих благ, распределять которые они зачастую старались с выгодой для себя или хотя бы без неприятностей.

Своим поведением Сватов как раз возможность неприятностей как бы подчеркивал. Ведь что было главным в его манерах? Уверенность. И начальник автовокзала, и директор гостиницы, и метрдотель ресторана уверенность эту чувствовали. А на чем она зиждилась?

На знании.

В первую очередь на знании того, что место в поезде, автобусе, самолете, ресторане, гостинице всегда есть, Если Сватов вовремя не появится, если не возникнет достойный претендент, столик в ресторане останется пустым. И поезд уйдет незаполненным, а в автобусе останутся свободные места.

Случайный человек может получить место только в последний момент, только тогда, когда всякая вероятность появления Сватова будет исчерпана. Кассир, за пять минут до отхода поезда продающий случайному пассажиру билет, обкрадывает себя. Он как бы от себя отрывает, лишаясь всех преимуществ своей должности, которые и состоят в праве распределения.

Знать, что место есть, важно, но еще важнее знать, что именно он, Виктор Аркадьевич Сватов, это место получит.

Кассир или администратор могут его предоставить, а могут не предоставлять. Могут Сватову, а могут и не ему. В их обязанности (как это им представляется) входит принять решение, кому дать, кому – отказать. Это не всегда просто; помочь могут интуиция, чутье, жизненный опыт…

Еще любому администратору может помочь Виктор Аркадьевич Сватов. Своим поведением, своими манерами. Уже при первом взгляде на Сватова ни у кого не должно оставаться сомнений: вот человек, которому должно отдать предпочтение. Вот человек не случайный, пусть даже и бесполезный.

Так же Сватов находил общий язык с работниками автоинспекции, которые тоже, по сути, были распределителями, но не благ, а наказаний. Хотя и благ тоже – если посчитать благом вседозволенность и безнаказанность.

Здесь у него накопился арсенал ходов, приемов и приемчиков и целый набор историй, которые за столом в компании он обычно любил под общий хохот рассказывать. Действовала методика беспроигрышно. И за десять лет езды на машине Сватов так и не заполучил ни одной отметки в водительский талон предупреждений. На самый худой случай он всегда возил с собой собственную книжку с заранее заготовленным автографом. И когда нарушение правил оказывалось вопиющим, а вид приближающегося инспектора уже совсем ничего хорошего не предвещал, Сватов из машины выходил и встречал его радостно, как именинника:

– Поздравляю вас, товарищ старший лейтенант внутренней службы. – И, не обращая внимания ни на удивление, ни на суховатость товарища лейтенанта, продолжал уже менее торжественно, но зато с проникновенной теплотой: – Приз вам, как я посмотрю, сам в руки просится. Сколько я лет за рулем…

И тут же, не давая опомниться, вручал Виктор Аркадьевич растерянному и смущенному стражу порядка свою книжку, зачитывая надпись на ней приблизительно такого содержания: «Первому государственному автоинспектору, проявившему достойную бдительность в борьбе за безопасность движения и пресекшему нарушение на корню. С благодарностью и пожеланием успехов в доблестной службе. Автор».

Само собой, расставались они друзьями. Хотя не обходилось и без казусов. Так, однажды смущенно улыбающийся автоинспектор остановил монолог Сватова:

– Знаю, знаю, товарищ писатель. Книжку вашу я давно прочитал. Пишете вы, правда, гораздо лучше, чем водите автомобиль…

Надо ли говорить, что с такой подготовкой, таким багажом жизненных знаний и с таким арсеналом средств обыграть Анатолия Ивановича Осинского, задумавшего лишить Дубровина выделенной ему квартиры, Сватову не стоило особых трудов.

Что между ними произошло, на какие из рычагов нажал Виктор Аркадьевич, мы не узнали. Понимая, что квартирный вопрос для Дубровина жизненно важен, но вместе с тем, зная, как болезненно реагирует Дубровин на его выходки, какой протест они у него вызывают, Сватов, не желая травмировать приятеля, на сей раз ничего объяснять и рассказывать нам не стал, ограничившись лишь заявлением, что все это – семечки. После вмешательства Сватова Анатолий Иванович как-то сразу поблек, с Дубровиным сделался обходительным, рассказывают, что на исполкоме стоял за него горой, проявляя прямо отеческую заботу о своем «талантливом сослуживце».

Когда же дошло до перепрописки, доведшей нашего доцента до белого каления (как назло, именно в то время в городе разрешили прописку всем проживающим, и очередь в паспортных столах люди занимали с вечера), Виктор Аркадьевич вмешался снова, чтобы довести начатое до конца.

Он успокоил Геннадия Евгеньевича, потом позвонил знакомому – первому секретарю райкома партии. Когда-то по его просьбе он провозился несколько дней, монтируя и озвучивая любительский фильм, отснятый районными активистами к какому-то пленуму. В качестве гонорара получил барельеф Льва Толстого (бронза по дереву) и пожизненную признательность. Барельеф Виктор Аркадьевич отнес директору киностудии в кабинет, а признательность оставил до такого вот случая.

Шло бюро, но секретарша, знавшая Сватова и его отношения с первым, вопреки всем правилам тут же его соединила.

– Слушай, давай однажды раскачаем бюрократический аппарат, – начал Виктор Аркадьевич сразу по делу, понимая, что разглагольствовать не ко времени. – Предлагаю провести эксперимент на безынерционность. Ставлю задачу: выписать и прописать семью в три человека за сорок минут. Выписать из соседнего района, прописать в твоем. Вопреки традиционной волоките.

– Понял. Сейчас вам перезвонят, – ответил секретарь райкома, обращаясь к Сватову на «вы», как всегда на людях.

Тут же на столе Сватова зазвонил телефон.

– Заместитель начальника ОВД, подполковник милиции Егоров слушает.

Такой стремительности Виктор Аркадьевич не ожидал. И поначалу даже не понял, откуда звонят, отчего растерянно произнес:

– Это я – слушаю…

– По поручению товарища… Куда прибыть по вопросу перепрописки?

Разумеется, все получилось складно.

Дубровину Сватов сказал:

– Все в порядке. Живи и работай.

Тем не менее сотрудничать с Осинским, даже при всей напуганности и готовности того к примирению, Дубровин больше не желал. Хорошие отношения с начальником, тем более с подачи Сватова, его не устраивали. Еще не вселившись в новую квартиру, он выложил на стол Анатолию Ивановичу свое заявление.

Узнав о случившемся, я советовал Геннадию не сдаваться. Не жалея эмоций, я уговаривал его начать борьбу. Дело-то не в квартире! Для меня и сам Геннадий, и его начальник были фигурами социально типичными. Правда, типичность одного определялась повышенным интересом к делу и стремлением это дело развивать. А типичность другого – стремлением (тоже вполне распространенным в наши дни) дело волочить и максимально возможное от него урывать.

В силу этого и конфликт двух руководителей мне представлялся отнюдь не личным, а выходящим далеко за пределы вычислительного центра и НИИ. Здесь же, по моему глубокому убеждению, уходить должен был Осинский, а не Дубровин.

Но Геннадий ввязываться в борьбу отказался. «Этого человека не переделаешь. А сам погрязнешь… Работы уже не будет. Будет скучная склока и клубок интриг».

Геннадий из НИИ ушел. «Климат в этом учреждении для меня пока еще не сложился». Он так и сказал: «пока еще».

А о начальнике он сказал: «ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК».

Промежуточный – то есть застрявший где-то между городом и деревней (тогда Дубровин вкладывал в этот термин такой смысл), ушедший из села, но до города не добравшийся, оторвавшийся от корней, от своего сельского прошлого, но не усвоивший городской культуры.

Сейчас, оценивая ситуацию, я думаю, что конфликт с начальником и послужил одним из основных мотивов, приведших моего приятеля к идее приобретения дома в сельской местности. Впрочем, зачем догадки, он и сам об этом приблизительно так говорил:

– Бросаю все к чертовой матери. Мне надоели эти промежуточные люди на каждом шагу. Надоела жвачка, осточертело заниматься ликбезом, доказывая правомерность очевидного, надоели эти рожи… Хочется настоящего, хочется покоя, простых человеческих отношений…