Текст книги "Промежуточный человек"

Автор книги: Евгений Будинас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Сватов же в поддержке вовсе не нуждался. Он был преисполнен деловитости. Пока Петя вытаскивал из коробок закуски, пока прилаживал к камину привезенный мангал для шашлыков и нанизывал на шампуры куски светло-розового, пропитанного специями и вымоченного в уксусе мяса, Сватов все мерил, отмерял и перемерял, обходил вокруг, ощупывая стены, осматривал перекрытия, заносил результаты в раскрытую папку, которую держал перед собой на ладони, как официант блюдо. По ходу он отпускал весьма колкие замечания, на которые Дубровин старался не реагировать. В сенях Сватов больно стукнулся головой о притолоку, досадливо поморщился, потер лоб и снова что-то черкнул в папке.

На Дубровина при этом жалко было смотреть. Под взглядом нового хозяина дом, казалось, оседал, сникая на глазах. Толевая крыша вдруг оказалась драной, и заботливо прилаженные нами заплаты это только подчеркивали, сени окончательно покосились, а на самодельном фундаменте – предмете особой дубровинской гордости – вдруг явственно выступила кривизна швов любительской кладки. Стоит ли говорить о сарайчике, столь заботливо подправленном еще в первое лето нашим доцентом. Вообще все наши свершения, приносившие столько удовлетворенности, все подправки, переделки, улучшения, все-таки возбуждавшие в Геннадии положительные установки, вдруг как-то сразу потускнели, побледнели, обнаружили всю свою нехитрость и какую-то нищенскую жалковатость.

– Да, – сокрушал все вокруг безжалостным взором Сватов. – Однако ты здесь действительно наработал. Сами старались или помощников нанимали?

Анна Васильевна, тут же присутствовавшая, за доцента вступилась. Заговорила что-то про время – где его напасешься? – про трудности жизни вообще, про «мальцов», с которыми много ли наробишь.

– Рази то работники? Ни тебе печку справить, ни тебе угол вывести. Понимания в деле нет. Одна торопливость.

– И с работы той, – вторил ей Константин Павлович, – только один толк, что люди вельми приветливые.

– Только приедут и сразу им есть, – продолжала свое Анна Васильевна. – А я так и не пойму, как это, чтобы хотелось есть. И как это они потом наедятся, чтобы аж плохо…

И дальше пошла как обычно. Иное, мол, дело работа, всегда ведь охота что-нибудь робить. Особенно если кто привык. От отдыха того только кости болят.

– Ну да, – мягко иронизировал Сватов. – Теперь ведь и соль не соленая, и квас не кислый, а люди – так и вообще…

Анна Васильевна иронии не замечала. За зиму накопилось у нее, а тут такая возможность излить душу.

Сватов слушал, казалось, внимательно, сочувственно кивал, вставляя незначительные реплики, но мысли его заняты были своим. Улучив паузу, он спросил неожиданно строго:

– А где вы берете воду?

Торопливо и наперебой старики стали объяснять, что воду они носят с речки. Точнее, носили, а теперь носит уже только Анна Васильевна, а Константину Павловичу по девкам бегать и то тяжело, куда уж ему с коромыслом; да это и не страшно: такое уж привычное бабье дело – все принеси да все подай. Но опять же, соромно перед людьми ему с коромыслом; вот то, что подмосток у воды сгнил вчистую, ему не соромно, его починить не допросишься, а так и утопиться недолго, у той реки…

– А для питья? – спросил Сватов. Старики не поняли.

– Это для скотины вода – хозяйственная, а питьевую где берете, для себя? Тоже, что ли, из речки?

– Там и берем, – согласно кивнул Константин Павлович.

Но Анна Васильевна обиделась.

– Скотине это что же – не сабе? Она, что ли, хуже? Да и сколько ей той воды… Корову вот со двора свели, только куры да свиньи, – Анна Васильевна неожиданно всхлипнула.

– Как это  с в е л и? Продали, что ли, корову? – Сватов посмотрел вопросительно.

Это и для меня было новостью. Про то, что корову продали, я и не знал.

– Свели со двора корову. В совхоз согнали, на котлеты. Я ей что говорил? – Константин Павлович почувствовал в нас запоздалых союзников.

– А на кой она тебе, эта корова? – Страсть противоречить мужу в Анне Васильевне была неукротима. – Молока того так я и не хочу. – И почему-то поспешно, как бы оправдываясь, пояснила Сватову: – Пока пасется, еще ладно, а зимой одна с ей морока. Вот если бы сена где прикупить. – Она посмотрела с заискивающей надеждой.

– Как же, сена ей, так и купишь его, так и продадут…

– Корова в хозяйстве должна быть, – сказал Сватов строго. – Сколько ей на зиму нужно сена?

Пока старики наперебой подсчитывали, переводя охапки в пуды, пуды в центнеры, пока спорили, сколько центнеров войдет на машину, Сватов уже сообразил что-то новое и повернулся ко мне.

– Ты про кого из колхозных председателей недавно писал? Про Куличика? Это же рядом где-то.

Я кивнул. Колхоз Куличика действительно был километрах в шестидесяти. По асфальту.

– Надо ему позвонить. – Сватов снова что-то черкнул в папке. – Он мужик понятливый, пусть сам и решает, что ему легче – две машины сена забросить или… Или пусть дает корову напрокат. – Увидев мое недоумение, Виктор Аркадьевич сразу завелся: – А что? С мая по сентябрь забросил сюда корову… По-моему, вполне реально. Практическая помощь ветеранам. Если тут до них никому дела нет. – В достаточной мере убедив себя, Сватов подытожил: – Ты ему так и намекни: молоко мы ему отработаем. Заткнем, например, одну из прорех в строительстве, чего надо, подбросим. Что за жизнь в деревне без парного молока?

Оставив это как вполне решенное, Сватов поинтересовался:

– А зимой вы как сюда ездите?

Старики опять смотрели на него с недоумением. Ни зимой, ни летом они никак сюда не ездили, потому что лет двадцать никуда и не уезжали. Мы с Дубровиным тоже были в Ути зимой только один раз.

– Кто-то же сюда зимой ездит. Ну, почту вам привозят?

– Так пехом, – ответил Константин Павлович, – если снега не вельми много.

– Да-а… – протянул Сватов и снова в папке что-то пометил. – Сколько тут у вас до конторы?

– По прямой, как птицы летают, километра два, а речкой-то пять с гаком.

– Зимой здесь жить нельзя, – нетерпеливо заметил Дубровин.

У него весь этот разговор вызывал нескрываемое раздражение.

– Живут же люди, – глубокомысленно протянул Сватов, не замечая категоричности приятеля. – Где тут у вас телефон?

Тут уж и я почувствовал неловкость. К чему здесь это высокомерие, зачем этот начальственный тон? Противоестественно, даже глуповато все это выглядело и не совсем прилично. А за стариков обидно. Как-то уж больно они засуетились, как-то чересчур приниженно с новым соседом себя повели. Анна Васильевна, правда, старалась выводить разговор на привычную ей нарочито-грубоватую стезю, но получалось это у нее как-то сбивчиво, неестественно, даже заискивающе. За зиму старики заметно сдали. Да и заволновались, утратив соседа. Что ни говори, приезды Дубровина в Уть ощутимо скрашивали их лишенную всяких внешних событий жизнь. Теперь, это было заметно, очень уж им хотелось и с новым поладить. Оттого и объясняли ему все, стараясь угодить, досадовали, что все так нескладно выходит. Вот и корову продали, и телефона поблизости нет…

– Раньше был телефон за рекой, у Федьки. Так он его сгубил, – пояснила Анна Васильевна.

– Что значит сгубил? Сломал, что ли? – спросил Сватов.

– Не… Снес телефон в контору. Ему он без надобности…

Телефон Федьке и действительно был ни к чему. Он нам с Дубровиным это однажды доходчиво объяснил: «Звонят – только от дел отрывают без толку. Кому надо, так подъедет». От каких таких дел могли отвлекать Федьку телефонные звонки, мы не совсем себе представляли, но охотно поверили, что этот предмет цивилизации бывшему колхозному бригадиру был не нужен. Не говоря уж о том, что прямая связь, а отсюда и прямые взаимоотношения деревни с конторой Федьке даже мешали.

Повздыхав о трудностях, на жизнь свою посетовав, так и не дождавшись приглашения к столу, старики собрались уходить. Сватов, обедать вроде и не собиравшийся, удерживать их не стал. Обмеры он закончил и теперь делился с нами своими намерениями.

– Дом мы сохраним, пожалуй, в его первозданном виде, – говорил он, подначивая Дубровина. – Как память старины и запустения. Камин оставим тоже, – успокаивал он приятеля. – Кустарный, конечно, камин получился, но здесь он вполне подходит к интерьеру. Раньше и вообще избы топили по-черному. К нему мы сбоку пристроим русскую печь. Хотя, конечно, дешевле было бы его разобрать…

Дубровин взял висящую на стене у камина кочергу и с угрожающим видом двинулся на Виктора Аркадьевича.

– Я же говорю, оставим, – увертывался от него Сватов, огибая угол стола. – Как светлую и теплую память о бывшем домовладельце… Нет, ты послушай, – он обращался ко мне, – зачем сносить такой замечательный дом? Где тогда будут жить мыши?.. Крышу мы над ним воздвигнем новую, вокруг все обстроим, с фасада облицуем кирпичом – будет мемориал.

Петя, до сих пор в разговоре не принимавший участия, оживился. Кирпич у него был. В магазине только что закончили сооружение пристройки. Кирпича осталось – бери, не хочу. Разгружали, правда, прямо самосвалом, много битого, но можно выбрать. В дело пойдут и половинки. Главное, что даром.

– Кирпич, Петя, мы завезем настоящий. Знаешь ли ты, Петя, каким бывает настоящий кирпич? Настоящий кирпич на заводе заворачивают в бумажку – каждую штуку отдельно. Ровный он, Петя, как шоколад, и вечный, как жизнь. Под Вильнюсом есть такой заводик, глину на нем по нескольку раз продавливают через марлю, а вокруг бассейна, где она отмокает, специально высаживают травку, чтобы, боже упаси, не попала пыль… Кирпич там делали полтораста лет назад и сейчас делают. Из такого кирпича можно строить мавзолеи…

– Я смотрел, – сказал Петя. – Вы про это здорово показали в своей полнометражной картине.

Завмаг Петя безмерно любил кино и художественную литературу, вообще все художественное. Он восхищался, как это можно так изобразительно все снимать, особенно критическое, и как это разрешают показывать даже по телевизору. Еще больше любил Петя в искусстве сильных и творческих людей. На этом и сошлись они со Сватовым. Виктор Аркадьевич в художественном мире, бесспорно, был человеком выдающимся, это Петя, как человек тоже талантливый, хотя и в своей области, сразу понял и почувствовал. Активность Сватова, его самостоятельность во взглядах, решительность в действиях Пете очень импонировали. Будучи тоже активным и решительным человеком, Петя ощущал со Сватовым прямо родство душ, хотя и ставил его гораздо выше себя. Сегодня, пригласив Петю на столь важное мероприятие, Сватов его к себе как бы приравнивал, выделял из многих, оказывал доверие и демонстрировал дружеское расположение. Потому и отнесся к приглашению Петя с полной серьезностью.

Сватов вышел в сад.

– Анна Васильевна! – крикнул он. – Пожалуйте сюда вместе с супругом.

Но старики, заметив нового соседа, уже и без того тянулись к дому картофельной стежкой.

– Без воды о строительстве нечего и думать, – пояснил нам Сватов и повернулся к соседке. – Анна Васильевна, где этот деятель, – Сватов кивнул в сторону Дубровина, – обещал пробурить вам скважину?

– Да пусть ее, – замялась, засуетилась та. Сказать о намерении Дубровина устроить колонку на ее территории она стеснялась. – Нам этих обещаний вовсе не надо. Вы люди городские, вам и вода пусть. Сколько нам, старым, тут осталось…

– Значит, так. Скважину будем бурить в среду.

Виктор Аркадьевич в папке что-то черкнул, он упрямо продолжал строить из себя всемогущего босса. Очевидно, таким образом он просто разгонялся. Но все равно тут чувствовался явный перегиб. Впрочем…

Впрочем, Сватов был уже не тот, каким мы его знали, и его уверенность в себе была вовсе не такой беспочвенной, как это могло показаться со стороны. Чтобы это понять, надо проследить одну случившуюся с ним метаморфозу, в итоге и приведшую Виктора Аркадьевича к дружбе с Петей.

Глава четвертая
МЕТАМОРФОЗА
(ДОПОЛНЕНИЕ К ПРЕДШЕСТВУЮЩЕМУ)

Отказавшись что-либо делать собственноручно, Сватов нельзя сказать, чтобы бедствовал. Выручала его прирожденная способность опираться на ближних. Делать это он умел, как уже говорилось, никого не обременяя, а даже этим как бы осчастливливая. Как осчастливливал своих приятелей Том Сойер, «доверяя» им красить забор.

Впрочем, и здесь все не так просто ему давалось, как может представиться человеку непосвященному. Методика, выведенная Виктором Аркадьевичем из осмысления жизни, вынашивалась и шлифовалась годами. Долгим путем шел Сватов к пониманию незаменимости Пети.

Первый вопрос – кто твои ближние и что они могут.

В числе знакомых и даже близко знакомых Виктора Аркадьевича всегда хватало людей полезных, многие из которых занимали достаточно высокие посты. Практически в любой жизненной сфере Сватов, покопавшись в памяти или блокноте, мог отыскать такого полезного человека из числа, как он говорил, «больших ребят». И дальше действовать через него. Разумеется, в свою очередь, он оказывал этим людям какие-то услуги. Кому-то писал статью, с кем-то, не жалея времени, корпел над докладом, кому-то даже помогал продвинуться по службе (чаще в самом начале восхождения, когда достаточно бывает просто обратить чье-то внимание на человека), кого-то щедро одаривал идеями и советами (как, например, оформить кабинет в соответствии с духом времени или даже как в соответствии с тем же духом провести в учреждении организационную перестройку). Дух времени Сватов всегда ощущал. Кроме того, он был человеком информированным, «вращаясь в сферах», всегда что-то дополнительное знал и умел поделиться новостью о должностных переменах (иногда даже о предстоящих). Информированность всегда располагает, не говоря уж о том, что зачастую она приносит и конкретную пользу, позволяя кое-что предвидеть.

Своих подопечных он подолгу «вел», никогда не забывал поздравлять с новым назначением или с наградой, не забывал и посочувствовать в случае неизбежных во всякой жизнедеятельности неудач. Не отказывал Виктор Аркадьевич и в просьбе «высветить» что-то в печати и, если по какой-либо причине не мог сделать этого сам, всегда находил добросовестного исполнителя, а потом создавал «зеленую волну» – следил за тем, чтобы материал шел без задержек.

Он всегда старался быть на виду: заскакивал показать свою новую статью или вручить книжку с автографом, пригласить в Дом кино на премьеру своего фильма, а иногда и на закрытый просмотр зарубежной новинки. Когда, обращаясь за советом или помощью к Сватову, кто-либо из друзей или коллег спрашивал его, знает ли он такого-то, Сватов обычно поправлял: «Я-то его знаю. Важнее, чтобы он меня знал». Этого всеми средствами и добивался.

Надо сказать, что по личным вопросам к «большим ребятам» Сватов обращался чрезвычайно редко. Дважды к одному и тому же человеку – никогда. Он умел чувствовать границу отношений и не выбирал весь лимит, не просил о слишком сложном или невозможном. Невыполненная просьба заводит отношения в тупик: создается неловкость, а человек, создающий неловкость, невольно вызывает раздражение.

Вообще отношения с сильными мира сего Сватов выстраивал, тонко блефуя. Так, если Виктор Аркадьевич не мог прийти вовремя на условленную встречу, ссылался он не на какие-нибудь незначительные дела, а, как минимум, на вызов в ЦК, на командировку, причем уж никак не ближе Грузии или Средней Азии.

Как действует Виктор Аркадьевич, создавая свой образ, я не однажды наблюдал и всегда поражался мгновенности его реакции.

Вот звонит ему весьма солидный товарищ с намерением немедленно посоветоваться. Сватов всегда и безусловно готов, но…

– Вы от себя? Ради бога, простите, я вас минут через двадцать наберу… Только что позвонили из приемной товарища Архипова. Просили не занимать аппарат. Ему нужно со мною переговорить.

При этом все почти верно. И телефон занимать нельзя. И товарищ Архипов вот-вот освободится. И разговаривать с ним Сватов будет в течение ближайших двадцати минут… Неточность только в одном. Не Сватову звонили из приемной, а он туда звонил. И упросил секретаршу перезвонить ему сразу, как только товарищ Архипов освободится, ибо переговорить им нужно по служебному делу, причем исключительно срочно…

Но коленкор иной.

И соответственно внимательное к Виктору Аркадьевичу Сватову отношение. Позвонить товарищу Архипову, положим, тоже может не каждый, но уж тем более не каждому он станет звонить сам.

Поле деятельности Виктора Сватова никогда не ограничивалось и географически. Вот он сговаривается о встрече с председателем Совета Министров соседней республики. Он подготовил беседу с ним для московского журнала, теперь ее текст надо вычитать.

Когда Сватов зашел в кабинет, его хозяин заканчивал вносить в текст поправки. Вежливо, даже приветливо поздоровавшись, он попросил Сватова подождать несколько минут. Интервью ему нравилось, Сватов это почувствовал, оттого сразу воодушевился.

– Если позволите, я пока позвоню? У меня тут давний товарищ работает генеральным директором комбината стройматериалов.

Бытовые подробности располагают.

– Можно сказать, из одной миски щи хлебали.

Ничего, что грубовато, зато естественно и непринужденно.

Хозяин кабинета тут же приглашает помощника и просит срочно соединить его с генеральным директором.

– Сватов! Ты? – Давний товарищ звонком из Совмина вполне ошарашен. – Что ты там делаешь?

Что звучит почти как «Кто ты теперь?!». Но Сватов не распинается. В меру сдержанно и всего несколько слов:

– Ты у себя? Часа через полтора я заскочу…

В завершение встречи у Сватова вежливо справляются, не испытывает ли он каких-нибудь затруднений. Соблазн велик, затруднений много, но есть строгие правила. Никаких просьб. Разве что машину на четверть часа…

Появление Виктора Аркадьевича на черной «Волге» с правительственным номером и радиотелефоном, да еще его звонок по дороге прямо из машины: «Можно ли водителя отпускать?» – это завершающие штрихи. Отношения с давним товарищем навсегда закреплены.

И все это – про запас. Без всякой конкретной пользы. Вряд ли когда-нибудь Сватову этот товарищ может пригодиться…

С кем поддерживал отношения Сватов, в чьем поле внимания находился, кого тем или иным образом сумел заполучить в свои деловые приятели?

Нескольких заместителей министров. Причем перспективных, с надеждой на выдвижение. Здесь тоже тонкость, Виктор Аркадьевич всегда предпочитал заместителей: подступиться легче, а перспектив больше. Всегда больше перспектив в отношениях с человеком, с которым ты вместе растешь… Несколько секретарей райкомов – знакомых Сватова еще по комсомолу. Это надежнейший резерв… Руководители творческих союзов. Хотя бы по одному от каждого. Кое-кто в книжной торговле – не ниже начальника областного управления, два ректора, один завкафедрой и один декан. Этого вполне достаточно для всей системы высшего образования, если присчитать нескольких друзей из профессуры… Один главный врач больницы и один заведующий гинекологическим отделением. Начальник областного управления ГАИ, несколько управляющих различными трестами, не считая строительных. В строительных ведомствах его знали все. Были свои люди «про запас» и в прокуратуре, в народном контроле, в научных кругах… Даже с колхозными руководителями Виктор Аркадьевич неплохо дружил. Во всяком случае, любой из моих героев-председателей его хорошо знал…

Список можно бы продолжить, но ограничусь заверением, что во всех сферах выход на нужного человека у Сватова был. Если не прямой, то косвенный.

Завершал пирамиду товарищ Архипов, ведущий в республике все строительство и всегда внимательно следящий за работами Виктора Сватова. Достаточно близкое знакомство с ним наш приятель никогда в практических целях не использовал, держа его, что называется, про самый черный день…

На поддержание деловых связей уходило немало времени и сил. Но деловыми их посчитать можно лишь условно. Повторяю: в большинстве случаев это была работа про запас. Энергии она забирала значительно больше, чем давала практической пользы. Хотя конечно же способствовала самоутверждению…

Беда лишь в том, что все это слишком сильно отвлекало Сватова от его основной деятельности. Отказывать он никогда и никому не умел, поэтому по всякой просьбе заводился с пол-оборота, отдаваясь любому делу целиком. В то время как его собственная работа оставалась забытой и заброшенной. Нельзя забывать, что Виктор Аркадьевич был человеком творческим не только по характеру, но и по профессии. И его рост, его вес и положение определялись все-таки не кругом знакомств, а тем, что ему удавалось создавать в перерывах между отвлечениями.

В какой-то момент жизни Сватову стало казаться, что все (включая и добрые отношения с «большими ребятами») определяет его собственный творческий успех, в котором он ни от кого не зависит. И который только и представляет собой подлинный капитал. И легче всего обеспечивает ему известность, значительность и всепроходимость.

Кроме того, его высокие друзья оказывались часто далеко не всесильными. Или не всегда способными свою силу проявлять. «Большие ребята» все чаще разочаровывали Сватова.

Последней каплей был случай с памятником. Дубровин несколько лет никак не мог поставить памятник на могиле матери. Сватов решил ему помочь. Разумеется, через одного из самых «больших ребят».

– Хорошо, – сказал тот, выслушав Сватова.

Тут же созвонился с министром коммунального хозяйства и сообщил Виктору Аркадьевичу, что в любое удобное время он или его товарищ могут поехать на комбинат художественных работ посмотреть проекты и заказать на свой вкус памятник, который будет изготовлен без проблем и вне всякой очереди.

Полагая, что просьба из такого кабинета никем не может быть оставлена без внимания, Сватов был вполне удовлетворен. Он уже намеревался уйти, когда хозяин кабинета его остановил.

– Видите ли, – начал он несколько смущенно. – Если хотите, я скажу вам откровенно…

Разумеется, Виктор Аркадьевич этого хотел.

– Участок по изготовлению памятников расположен недалеко от города. Если нужно, я дам вам машину. Лучше всего вам поехать прямо туда. Там вы найдете одного мастера. Фамилию я подскажу. Лучше будет, если вы прямо с ним обо всем договоритесь. За те же деньги он сделает для вашего друга памятник. Без всякой волокиты и в нужный срок.

– Зачем же вы звонили министру? – удивился Сватов.

– Иначе вы бы мне не поверили. Вы могли подумать, что я просто не хочу вам помочь. Знаете, сейчас слишком модно давать советы. Но своему отцу я памятник заказывал именно так. Сами понимаете, я и тогда мог позвонить министру. Но нужно быть реалистами.

Сватов реалистом был всегда. При всей своей оптимистической настроенности.

Разумеется, с памятником он так и поступил. Подобные советы он схватывал на лету.

Правда, до сих пор он получал их на ином уровне.

Но Сватов тем и исключителен, тем и представляет общественный интерес, что, воспринимая реальность, он всегда умел делать выводы.

Этот, можно сказать, незначительный на первый взгляд случай и привел Виктора Аркадьевича к выводам о бессмысленности его жизненных затрат по части влиятельных связей и авторитетных дружб.

Сыграла здесь определенную роль, конечно, и переменчивость в судьбах его высоких друзей. Пути их восхождения далеко не всегда можно было предугадать. Слишком часто со своих должностей они уходили в сторону. И сразу становились для Сватова как бы бесполезными. Ибо круг его интересов и метаний был неопределен, но небезграничен. Соответственно как-то приблизительно ограничены и нужды.

Кроме того, многие из его «друзей» однажды и вовсе лишались портфелей, оказывались не у дел. Виктор Аркадьевич не однажды задумывался, в чем здесь корень. Или в выборе кумиров он так часто ошибался, или, напротив, выбирал их точно, по определенным признакам (одним из которых, и, пожалуй, главным, была готовность его воспринять), но как раз признаки эти и несли им неизбежное падение. Скорее всего – последнее. Хотя и элемент невезения здесь присутствовал…

…Которое Сватов опять-таки сумел обратить в везение, вовремя сделав выводы и обеспечив себе независимость. Тем, что перестал полагаться на «друзей», чьи силы и возможности ограничены. Сами-то они – и случай с памятником ему на это окончательно раскрыл глаза – вынуждены опираться на своих людей.

Но и почувствовав, что затраты энергии на поддержание деловых связей не вполне окупают себя, решив, что положение в жизни и свой общественный вес в первую очередь определяет он сам, Сватов не избавился от своих потребностей. Речь идет об элементарных жизненных преодолениях, без осуществления которых невозможно даже творческой деятельности отдавать себя целиком.

Манеры, умение должным образом держать себя и соответствующим образом все обставлять – это, конечно, много, это открывает двери, но далеко не все.

Да, в ресторане получить удобный столик он может и в неудобное для ресторана время, да, билеты на любой поезд и в любую филармонию… Да, с домоуправом всегда сумеет найти общий язык. Во всяком случае, объясниться доходчиво. Да, Дубровина может без очереди и волокиты в новую квартиру прописать…

Но житейские нужды этим ведь не ограничиваются.

Чтобы ездить на «Ниве», нужны, например, покрышки. Причем полный комплект. Достать полный комплект из пяти покрышек не всегда может даже министр. Узнав, что поступают они преимущественно в сельскую местность, Виктор Аркадьевич обратился к председателю республиканского коопсоюза – для режиссера вопрос передвижения как бы не совсем личный. Тот немедленно поручил это дело начальнику одного из отделов. Разыскать, доставить и продать.

Назавтра Сватову доложили обстановку.

Покрышек получено в этом квартале сто десять штук. Все розданы по магазинам. По две штуки в каждый. Собрать четыре покрышки вместе никак нельзя, потому что все они уже реализованы. «Зачем вы вообще покупали «Ниву»? Машина непрестижная, покрышек для нее у нас никто не придерживает: за ними никто из нужных людей не обращается».

Как быть в таком случае? Как и здесь заставить механизм вращаться?

Только возбудив во всех его звеньях личный интерес.

А какой интерес мог возбудить Сватов? Что он мог предложить? Кроме своего расположения. И в общем-то для него хоть и обременительных, но мелких услуг, которые к тому же почти никогда не были личными, а носили чаще всего служебный, общественный характер.

Вот тут-то и появляется в жизни Виктора Аркадьевича Сватова друг Петя, работающий директором продовольственного магазина и неустанными заботами создавший свой обширный покупательский актив.

Петя встречал реку продуктов, накатывающую в магазин, у дверей торгового зала. Был он всегда возбужден, всегда энергичен и сиял своей рыжей шевелюрой, как огненный факел на белой подставке.

Сюда же подтягивался и его покупательский актив. Актив был весьма значителен, правда, хорошо организован. Все знали порядок, и никто не стремился его нарушить. Подходили исключительно по одному, не создавая ненужной толчеи.

Актив свой Петя знал в лицо. Иногда, правда, подходили и незнакомые люди. Здоровались, говорили, откуда они, знакомились. Ни с кем и никогда Петя в сторону не отходил. При приближении кого-либо из своих подчиненных на полуфразе не умолкал.

– Валя, – говорил он громко, обращаясь к старшему продавцу. – Это товарищ из ремонтного треста. Обслужите его по списку.

А список на маленьком листике блокнота он сам и составлял, просчитав на микрокалькуляторе, проставляя общую сумму и подводя черту.

– Это с автопредприятия товарищ, у его дочери свадьба…

– Это товарищ из ГАИ…

– Вы откуда, гражданин? Понял… Валя, гражданин передаст тебе список. Он по поручению Николая Ивановича…

Не отказывал Петя никому и никогда. Любой человек с улицы мог к нему подойти и, объяснив причину, получить листочек со списком. В этой вот открытости, в этой работе у всех на виду и состояла главная Петина хитрость. Приди кому-нибудь в голову нагрянуть в эти мгновения в универсам с проверкой, был бы он так же открыт, приветлив и чист. Никаких заначек, никакой торговли из-под полы, никаких секретов. «А эти люди?» – «Какие люди? Разве это посторонние?! Вот вы с ними и разбирайтесь…» Но никогда и никому в голову ничего подобного не приходило. Хватало забот с письмами, с жалобами, с анонимками. На Петю жалоб не поступало.

– Это из торга товарищ…

– Это из стройтреста, они нам пристройку делали…

– Это из снабжения человек. Они калориферы монтировали…

Текла река продуктов, катилась волнами от всегда распахнутых ворот во двор магазина ко всегда открытым дверям торгового зала. Текла и растекалась по ручейкам, расходилась у всех на глазах, на глазах же и таяла, мелела, как Амударья, досуха разбираемая на орошение.

Это из исполкома, это из минвуза, этому срочно нужно в командировку лететь, этот из редакции, этот из…

Кто только к Пете не подходил! И всех он одаривал, всех помнил, всех знал в лицо. И Петю все помнили.

Так он и работал, как регулировщик на шумной улице, умело раскидывая поток машин и всегда зная, кому в какую очередь, в какую сторону.

Река продовольствия Сватова не волновала. Но, сопоставив круг своих деловых знакомств, поддерживаемых им с таким трудом, с Петиным покупательским «активом», Сватов сразу понял, что директор – великий и незаменимый человек.

С покрышек для «Нивы» все и началось.

Петя по приглашению Виктора Аркадьевича пришел на студию, он всегда мечтал посмотреть, как делается кино. По счастливой случайности как раз в это время и позвонили Сватову насчет покрышек. Точнее, про их отсутствие.

Петя в разговор, разумеется, не вмешивался. Сидел на краешке стула, стараясь не мешать. Увидев неподдельное огорчение и досаду Сватова, сразу вызвался помочь. Тот в ответ только рукой махнул – безнадежное дело. Если даже председатель коопсоюза ничего не смог…

– Можно позвонить? – спросил Петя.

По телефону он ничего говорить не стал. Только поздоровался и пообещал подъехать. Сватов был занят, ехать неизвестно куда и неизвестно за чем ему не хотелось. Тем более в автомагазин, где покрышек этих не было с начала года. Петя настаивал, Сватов согласился. В магазине Петя ненадолго исчез.

Появился Петя с директором магазина, но к Сватову они не подошли. О чем-то посовещались в отделе, и директор исчез. Продавщица с интересом глянула в сторону Сватова и кивнула, как бы здороваясь.

– Значит, так, – сказал Петя, – делайте, пожалуйста, что я скажу. Деньги с собой у вас есть? – Петя полез было в карман за бумажником, но Сватов его остановил. Деньги у него были. – Вы стойте около кассы, вот здесь, никого вперед себя не пропускайте и смотрите на меня. Как только я махну рукой, – Петя показал: вот так, – сразу выбивайте пять покрышек.

– Их же нет, – попробовал возразить Сватов, но Петя уже устремился к прилавку.