Текст книги "ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ"

Автор книги: Эустахий Чекальский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

МОСКВА

Москва 1853 года. Концерты братьев Венявских проходят при полных сборах. Овации, рауты, любовные интрижки, выступления в аристократических домах. Могучая Россия задает тон в концерте европейских держав и царский двор стремится быть образцом просвещенности и великолепия.

Очень удачно обрисовал это положение муж английской королевы Виктории, упитанный гусар Альберт, в письме к своему брату, германскому принцу: «Николай теперь властелин Европы. Австрия – его орудие, Пруссия – его игрушка, Франция – круглый нуль. А Англия даже меньше нуля, ибо премьером там Палмерстон, человек аморальный…»

Тут уже супруг королевы несколько переборщил из-за личной неприязни к Палмерстону. Как ни как, завоевать популярность в Москве было также важно, как в Париже. Царский двор приглашал всех сколько-нибудь известных, а еще чаще – модных артистов, художников, музыкантов.

Вот и сегодня в Кремле выступает аристократический квартет. Кто играет? Граф Толстой – вторая скрипка, альт – князь Вяземский, виолончель – музыкант-любитель князь Долгорукий, а партию первой скрипки исполняет Генрик Венявский.

На этот камерный концерт собирается только самое избранное московское общество. Генрик, сидя в дворцовой карете, не без скуки просматривает партитуру Моцартовского квартета – таков его обычай: перед концертом обязательно восстановить в памяти произведение, которое будет исполняться. В большом кремлевском зале Генрика встретили великая княгиня Елена и фрейлина двора. Генрика представляют его титулованным партнерам. Все здесь знакомы друг с другом, все говорят по французски. Если бы не мундиры, да не византийские украшения кремлевского дворца, можно бы подумать, что находимся в Париже.

Граф Толстой, страстный любитель музыки и щеголь, распространяющий запах французских духов, встретил Генрика очаровательной улыбкой.

– Еще минутку, сейчас начинаем. Вы принесли своего Амати?

– Сегодня я играю на Гварнери.

Партнеры разглядывают инструмент Генрика, смотрят на ордена, украшающие лацкан его фрака.

– Вам не слишком темно?

– Я знаю этот квартет наизусть.

Князь Долгорукий таинственно сообщает:

– Мы ожидаем, что на наш концерт прибудет его императорское величество.

Генрик слушает равнодушно, как будто посещения царя для него обыкновенное дело. Однако его партнеры взволнованы. Они хотят, чтобы любительский концерт, поддержанный скрипкой Генрика, прошел не по любительски. Около музыкантов толпится много красивых дам. Это любительницы-пианистки, певицы, скрипачки, все разодетые в парижские шелка. Невдалеке от Генрика останавливаются две очень красивые женщины. Они говорят по-польски. Акцент выдает жительниц окраинных губерний; Генрик с интересом слушает их беседу.

– Неужели нельзя было выбрать что-нибудь новое для сегодняшнего концерта?

– А что, я не понимаю?

– Снова Моцарт?

– Моцарт всегда нов!

Они обернулись и необыкновенно сердечно по французски начали здороваться с очень полной дамой.

Граф Толстой решился:

– Закрыть дверь. Мы начинаем!

Генрик ведет квартет. Общество разместилось на легких стульях и креслах. На блестящих жирандолях, на белых свечах играют блики заходящего солнца.

В старинном кремлевском зале звуки теряются, уходят в даль.

Генрик старается добиться от своих партнеров полного звучания, что не очень легко, ибо квартет напоминает скорее менуэт, который танцуют легкие стрекозы.

Вдруг отворяется дверь. Входит его императорское величество. Весь зал встает. Встают и музыканты. Дамы низко приседают перед самодержцем всероссийским. Мужчины в мундирах и во фраках стоят смирно, по военному и не смеют поднять глаз на царя. Он одет в темнозеленый военный сюртук с серебряными эполетами. На груди блестит золотая звезда.

Генрик тоже привстал, но не опустил глаз, как это сделали присутствующие. Он хотел посмотреть царю в глаза. У Николая глаза бесцветные, жестокие, холодные, глаза хищной птицы.

Только теперь, когда царь мановением руки позволил продолжать игру, Толстой шепнул:

– Теперь можно.

– Что можно? Начинаем еще раз сначала? – спросил Генрик.

– Нет, с места, на котором мы прервали, – подсказал Вяземский.

– Пожалуйста, – подает тон Генрик.

Звучат веселые триоли. Звуки пляшут, как в оркестре, играющем во время завтрака в венском лесу. Генрик придает музыке легкость, изящество, веселье. Этот квартет Моцарта его увлекает, и он считает, что его именно так надо играть – ведь это же веселое австрийское гулянье.

Генрик ищет глазами царя. Тот сидит в кресле, уставившись на свои штиблеты. Они блестят. Ну, наконец, поднял глаза. Какого они цвета? Что они выражают? Никто не смеет смотреть в глаза царю, хотя все на него смотрят. Генрик наслушался о Николае столько разных толков и в Польше, и во Франции, и в Германии, Бельгии и Австрии. Суровый деспот на троне. Палач, друг художников и поэтов, бабник, человек железной воли, любитель музыки. В Петербурге он ежедневно присутствует на военных парадах. Ему необходим звук барабанов и ежедневное подписывание смертных приговоров и распоряжений о ссылке на каторгу.

Наконец Генрику удалось поймать царский взор. Чуть не ошибся нотой. Задумался.

– Собственно говоря, эти глаза совершенно пустые! Нельзя отличить белка от зрачка. Взгляд их пристальный, беспощадный, невыносящий сопротивления. Глаза гипнотизера.

Его величество выражает удовольствие участникам концерта за великолепное исполнение Моцарта. Просит сыграть еще что нибудь.

– Можно ли сыграть вариации на тему «Вдоль по улице мостовой»? – спрашивает Генрик.

Граф Толстой щелкает каблуками перед царем. Возвращается с разрешением. Генрик встал со стула и шепчет Толстому:

– Пожалуйста, аккомпанируйте мне.

– Я не знаю этих вариаций.

– А песенку «Вдоль по улице мостовой» вы знаете? Вот и играйте эту песенку на рояле с аккомпанементом. Я сыграю двенадцать вариантов этой веселой песенки.

– Целых двенадцать? Лишь бы это не наскучило царю!

– Начинаем, – беззаботно говорит скрипач. Живая, веселая народная мелодия под смычком и пальцами скрипача рассыпается огоньком непринужденного веселья. Толстой поминутно оглядывается на своего партнера, приноравливается к его исполнению. Он способный музыкант, ему только не хватает средств художественного выражения.

– Всего лишь несколько тактов очень обычной и всем известной песенки, – думает он, продолжая аккомпанировать, – а что можно из нее сделать?

В зале слушают песенку с интересом. Кое-кто пожалуй и не знает, что слышит. Мелодия искрится неожиданными украшениями – взрываются окрики, смех, притоптывание. Казалось бы, что уже первая вариация исчерпала все музыкальные возможности пьесы. Неправда! Вот вторая вариация! Какой же молодец! Какой веселый! Толстой аккомпанирует и с тревогой посматривает на скрипача. Что играть дальше?

– Continuez comme toujours, * – шепчет Генрик. Граф хочет удержать хотя бы ритм. Мелодия песни вьется со струн скрипки словно лента.

А теперь это уже не лента, а подвыпивший мужичек подпевает себе во время танцев в корчме. Граф Толстой двенадцать раз приостанавливается в неуверенности, не зная, что еще можно сделать со столь убогой темой. Оказалось однако, можно. И еще как. В руках Генрика скрипка делает чудеса. Мелодия песенки невелика, а сколько можно сыграть вариаций на ее основе! Венявский замечательный художник. Из ничего творит шедевры. Конец. Тишина.

Как отнесется к этим вариациам царь? Тема ве-

__________________

* Continuez… (франц.) Играйте дальше, как обычно.

селая, но очень уж народная. Может быть, он подумает, что это политический намек? В присутствии монархов следует играть торжественные, патетические гимны. Но, что это? Царь аплодирует! Дает знак поблагодарить Венявского. Достойные слушатели тоже аплодируют.

– Ваши вариации чрезвычайно понравились его императорскому величеству, – заявляет великая княгиня Елена. – Было бы хорошо, чтобы вы сыграли нам какой нибудь концерт собственного сочинения, что нибудь отечественное, но… не уступающее Бетховену.

Генрик кланяется в ответ.

Царь уходит. Все встали в позу смирно, лицом к императору. Опустили глаза, как будто это так и надо по дворцовому этикету. И только тогда, когда царь ушел, сделалась шумно.

Толстой поздравляет Генрика.

– У вас сегодня счастливый день.

– У нас, у всех приятный день, граф! Весь квартет показал свое музыкальное искусство.

– Ну да, но что значит квартет против ваших вариаций? – сказал граф.

Дамы окружили беседующих музыкантов, девушки, молодые дамы, салонные львицы, идеалистки и ненасытные авантюристки. Среди них у Толстого много поклонниц. Да и Вяземский с Долгоруким в этом смысле от него не отстают. Генрика осаждают со всех сторон и может быть потому, что он находится в осаде, он играет… играет не свою роль. Слуги разносят крюшон, вносят подносы с пирожными.

– Вы не могли бы дать мне несколько уроков на скрипке, – спрашивает черноволосая девушка небольшого роста.

– Эта зависит только от вас.

– Я Татьяна Волконская.

– Ах, Волконская, – вырвалось у Генрика.

– Вы что, знакомы с кем-либо из моей семьи?

– Нет, но я читал стихи Мицкевича, посвященные княгине Волконской.

– Мицкевича, вашего земляка? – кокетливо спросила девушка.

– Вы давно уже играете на скрипке?

– Я хотела бы только начать учиться.

– Боюсь, что мои уроки вам не пойдут в пользу.

– Почему? Кто хорошо начинает – удачно кончает.

– Это верно. Есть такая поговорка. Однако вы должны сперва научиться основам игры у кого-либо из профессоров.

– А я хочу, чтобы вы были моим учителем.

– Очень тронут вашим доверием, но я в Москве проездом. А учиться надо без перерывов.

– Не отказывайте мне, пожалуйста. Я хочу, чтобы именно вы научили меня основам игры на скрипке.

Прижатый к стене Генрик уже не знает, что и оказать. Девушка настаивает.

– А есть ли у вас вообще скрипка? – спрашивает Генрик испытующе и сразу же добавляет: – Начнем с покупки. Выберите себе в магазине инструмент.

– Но я же в скрипках ничего не понимаю и не хочу, чтобы меня обманули. Пожалуйста, приезжайте к нам хотя бы завтра. Я воспользуюсь вашей любезностью и опытом, чтобы очутиться в нужном магазине.

– А я даже не знаю, где можно найти такой магазин в Москве? Не лучше ли будет, если я пришлю к вам кого-либо из моих знакомых учителей игры на скрипке?

– О нет, ни за что на свете. Я хочу, чтобы вы меня научили играть так, как играете сами.

На кремлевской башне прозвучали вечерние куранты. На момент утихли. Молоточки вызванивали старинную мелодию. Напоминали Генрику татарское иго, вызвали в памяти образы Петра и Наполеона. Однако здесь не было никого, кто бы в этих звуках искал содержание. Куранты отзвучали. Аристократическое общество постепенно разъезжалось по своим дворцам.

– Вы, пожалуйста, не слушайте эту маленькую, черную, сумасбродную Татьяну. Она ненормальная, – слышит Генрик конфиденциальный совет.

– Не может быть, ведь она говорит совершенно нормально, как любая аристократка.

– Но делает все наоборот, я вас предупреждаю. Только не выдайте меня, – случайный собеседник стремится уйти.

– Благодарю вас, но ведь ничего не случилось.

– Она хотела вам предложить какую-нибудь экстравагантность?

– Ничего подобного, она просила, чтобы я учил ее играть на скрипке.

– У нее же совершенно нет слуха, она не отличает соль от ми, – собеседник поспешно удалился.

* * *

Из Кремля Генрик уехал в той же карете, которая его привезла. В голове юноши стоял шум. Он не все мог понять. Отдельные факты и суждения никак не вязались в цельный образ. На западе и во всей Польше царя Николая считают жандармом, а он понял изящный юмор его вариаций. Он загнал в военные училища дворянскую молодежь. Замучил декабристов, а в Петербурге окружает себя учеными, писателями, архитекторами, живописцами, скульпторами и иностранными музыкантами.

Генрик оставил скрипку в гостинице. Ему захотелось побродить по московским переулкам. Мать просила, чтобы он никуда не ходил.

– У тебя же есть рассказы Поля, почитай. Я тебе привезла и «Саноцкие повести» Качковского.

– Позволь, я поброжу по городу. Ведь еще сравнительно рано.

– Дай мне честное слово, что не пойдешь в игорный дом. Ты очень пристрастился к азартным играм.

– Это преувеличение, мама. Ведь могу же я раз в день попытать счастья.

– Счастье в картах или рулетке? Зачем тебе это?

– А ни зачем. Вот так, как нюхают или курят табак.

– Тем более не делай этого и не огорчай меня.

– Хорошо. Я сегодня не буду играть в рулетку. Я просто хочу побродить по улицам, смешаться с толпой людей.

– Пожалуйста, возвращайся поскорее.

– Через часок буду дома.

– Через обычный или твой?

– Через обычный.

Однако, едва лишь он вышел из гостиницы, перед ним остановился лихач.

– Эй, барин – прокачу.

Генрик смотрит на необыкновенно толстого извозчика. У него из-под смешной клеенчатой шляпы выбиваются намасленные волосы, остриженные ровно – «под горшок». Полное, красное лицо, маленькие хитрые глазки исподлобья следят внимательно за пассажиром, стремясь угадать его желание. Кучер сдерживает рвущегося вперед рысака. Он едет у тротуара рядом с Генриком.

– Мигом докачу, куда ваше сиятельство изволит. В Дворянское собрание, погулять с барышнями; во французский ресторан?

– Поезжай в Дворянское собрание.

Кучер только этого и ждал. Конь с места пустился в галоп. Несмотря на быстрый бег, вошел в ритм уличного движения. Извозчик был человек шустрый. Он сразу узнавал иностранцев и, хотя такса была известна, всегда умел обмануть пассажира, если тот заранее с ним не договорился.

– Сколько тебе?

– Зелененькую, зелененькую бумажку, ваше сиятельство!

– А полтину не довольно?

– Ваша светлость, как же можно за полтину гнать рысака такой кусок дороги? Мне на чай не хватит, а сколько надо лошади на месяц овса?!

– Получай серебряный рубль, – перебил развеселившийся Генрик.

– Может быть, подождать ваше сиятельство?

– Нет, я останусь в Собрании надолго.

– Желаю счастья в игре.

В залах Дворянского собрания ежедневно устраивались танцы, расставлялись столики для карточной игры, шла игра в рулетку. В Собрание пускали не всех. Для того, чтобы сюда попасть, надо было состоять членом клуба. Члены имели право приводить с собой гостей. Генрика здесь уже знали. Было известно, что он приходит поставить на «красное» или «черное», выпить полбутылки шампанского и потанцевать.

Он вошел в комнату, где шла игра в рулетку. Вынул из кармана золотой империал и по своему обычаю положил на «черное». Азартные очи постоянных и случайных игроков следили за движением шарика. Особенно женщины не умели скрыть свое волнение.

Шарик останавливается. «Черное» выиграло. Генрик получает еще два империала и отходит от столика. Кто-то берет его под руку.

– Ах, это вы, Татьяна!

– Вы помните о чем я просила?

– Помню.

– Может вы станцуете со мной венский вальс?

– Уже поздно. Мне надо возвращаться в гостиницу.

– И я хочу в гостиницу! Никогда не была в гостинице.

– Я живу с матерью и братом, – говорит Венявский и думает, что он говорил бы с Татьяной иначе, если бы предостережение незнакомца не содержало в себе что-то многозначительное. Однако, они проходят в танцевальный зал. Гости приглядываются к скрипачу и его спутнице. После танца он поблагодарил и вышел из зала.

В гардеробе к нему подошел молодой офицерик и с улыбкой шепнул:

– Больше, пожалуйста, никогда не танцуйте с Татьяной!

– Почему?

– Эта барышня бывает у графа Бенкендорфа, шефа жандармов.

– Ах, вот как, благодарю вас. Она говорит, что она Волконская.

– Разные бывают Волконские. Эту следует избегать.

– Удивительные люди эти русские, – приходит к выводу Генрик. – Такая молодая девушка, невероятно! Невероятно!

Мать встала с кровати, чтобы проверить, вернулся ли Генрик. Юзик читал Качковского.

– Спасибо, что ты вернулся. Я беспокоилась.

ЛЕЙПЦИГ

Концерты, концерты. Карлсбад, Мариенбад, Аахен, орден заслуги, золотая медаль искусства и науки, ставки выигранные на цифры 53, 17 и 13, все нечетные… и опять Лейпциг – 27 ноября.

„Leipziger Illustrierte Zeitung" помещает фотографию братьев Венявских. В Гевандхаузе на четвертом концерте сезона, братья исполнят свой шедевр Концерт фа-диэз-минор. Генрик написал этот Концерт уже давно, еще в Париже. Одно время он оставил его, а теперь вернулся к этому произведению, изобилующему небывалыми техническими трудностями. Этот концерт в Лейпциге можно исполнить, потому, что Юлиан Ритц, дирижер, необычайно музыкален и обладает феноменальным слухом. Он должен оценить это произведение. Этот директор Гевандхауза даже любит непопулярные произведения. В Голландии Венявские уже играли свой концерт, но успеха не имели. Генрик хотел сделать этот концерт украшением только своего репертуара, настолько трудным, чтобы никто, кроме него, не мог его играть.

Лейпциг, город печатников и меховщиков, международных ярмарок, знаменитых университетских кафедр, учрежденных польским магнатом Яблоновским, город выдающихся врачей и фармацевтов, великолепных библиотек, печальных памятников на берегу Эльстера, напоминающих о нашем геройстве, располагает и славными музыкантами. Право выступить в Гевандхаузе уже само по себе свидетельствует о признании артиста.

Лейпциг – город богатых бюргеров. Они не жалеют денег на свою филармонию. Множество польских, и даже французских и английских книг выпускают в свет их типографии. Меха, раскупаемые молодыми женщинами во всех странах Западной Европы, тоже выделаны в Лейпциге.

Генрик посетил погреб Фауста, полюбовался Старым Рынком, побывал в храме, где в свое время играл Бах. На улице встретил земляков. Услышал польский язык. Двое крестьян спорили между собой. Генрик никогда до сих пор особенно не интересовался простыми людьми. Он остановился.

– В чем дело?

– Валек хочет меня обсчитать на талер. Я таскаю груз, а он берет деньги потому, что умеет болтать по швабски.

– Талер? Это не хорошо. Земляки не должны спорить.

– Ты слышишь, что говорит панич?

Валек – такой же крестьянин, но уже не в полотняных штанах, а в городской одежде, от удивления раскрыл рот. До сих пор ему еще не приходилось, чтобы такой барин обратился к нему на чужбине; наконец отозвался:

– Гжесь конечно лжет.

– Сам лжешь.

– Увидел, что мне немец дал талер, и думает не то, что есть.

– А что есть? Ты снова хочешь меня обмануть. Я тебя знаю, небось.

– Я все еще не понимаю, в чем дело, – вмешался Генрик.

– Да тут и понимать нечего. Пусть он мне отдаст талер. Ведь немец показал жестом, что эти деньги принадлежат мне.

– Может быть, я его спрошу и дело выяснится?

– Не делайте этого, пожалуйста. Что он знает? Если не хочет, пусть себе ищет работу в другом месте.

– Вылезло шило из мешка, – сердится Гжесь.

– Знаешь что, – я тебе дам талер, – предлагает Генрик.

– Так тоже не годится.

– А как будет справедливо по твоему? – возмущается Валек.

– Бери, когда дают и не болтай.

Генрик дает крестьянину серебряную монету и спрашивает:

– Вы откуда?

– Мы из Старого Сонча, – бормочет Гжесь. – Но здесь тоже нет работы.

– Как это нет работы? – удивляется Венявский.

– Наговорил нам один такой жулик, мы и поехали. Разве, что перезимуем здесь а весной может быть удастся выехать в Америку… – объясняет Валек.

– Ну что же, дай боже, – попрощался Генрик взглянув на вывеску фирмы, в которой работают польские крестьяне из под Сонча. Эта встреча напомнила ему отрывки разговоров отца с посетителями. Тогда он на это не обращал внимания.

– В Любельщине, – говорил доктор, – еще действует крепостное право и только поэтому крестьяне не уходят на заработки. Зато, – добавил он, – иногда они уходят из своих деревень и пропадают совершенно не оставив следа. А впрочем никто их не ищет, никто о них не заботится.

Генрик знал, что на улицах и в переулках Лейпцига можно встретить не только польских крестьян. Здесь есть и польские студенты, ремесленники и даже остались еще островки прежней магнатской Польши, с которыми он уже встретился. Остатки своего состояния они поместили в предприятия и фабрики, дающие им средства к жизни и позволяющие мечтать о прежнем великолепии. Есть и такие поляки, которые забыли свое происхождение. Еще носят польские фамилии, но служат уже саксонскими податными, судебными чиновниками и лесничими. Проходя мимо памятника Августа Сильного, отводят глаза.

Лейпцигский Гевандхауз здание небольшое. Здесь уже выступали польские музыканты. Липиньский, Контский, Вольф.

Лейпцигские богатые бюргеры – народ требовательный. Выступать здесь могут только выдающиеся музыканты. Впрочем Феликс Мендельсон, Нильс Гаде и Юлиан Ритц кого попало на сцену не выпускали. Оркестр здесь превосходный. С таким оркестром приятно играть. Интересно посоревноваться с их музыкальностью и искусством, даже в том случае, если доход от концерта здесь меньше, чем в другом германском городе.

Горят канделябры, белеют декольте полненьких немок. На дирижерское место выходит Ритц. Его встречают аплодисментами. Оркестр играет туш. Ритц – худой, нервный человек, с желтыми зубами, прикрытыми рыжеватыми усами. Первым номером идет «Кориолан» Бетховена. Ритц почти не употребляет дирижерской палочки. Он умеет добыть из оркестра нужный эффект незначительным мановением правой или левой руки. Сила звука всегда недостаточна. Если по партитуре требуется «форте», Ритц вытягивается на своем возвышении, подымает глаза вверх, как бы проверяя, чувствуется ли в зале напряжение, и сразу же для контраста, снижает звук до «пиано». За кулисами, Генрик слушает эти «пиано» и «форте», эти контрасты звуков, слышит их чистоту, но полностью поддаться их музыкальному очарованию не может. Он немного волнуется. С ним это случается всегда перед выходом на эстраду. Уже слышится гром аплодисментов, они гремят и всплескивают, как морские волны. Вот уже его вызывают на эстраду. Он быстро проверил свой костюм, прическу, настройку скрипки. Нарочно идет медленно, стараясь успокоиться. Навстречу ему вздымается волна аплодисментов. С концертмейстером оркестра он сверяет настройку струны «ля». Как же бледен этот волшебник смычка. Глаза смотрят в пространство поверх публики. Губы сжаты. Зал постепенно утихает.

Незначительное движение руки дирижера. Концерт начался. По двум струнам бегут октавы. Уже с самого начала смычок солиста добывает из скрипки неожиданные, необыкновенные звуки. Вначале лейпцигские любители музыки почувствовали удивление, потом оно сменилось восторгом. Даже дирижер застигнут врасплох. Мало того… он удивлен.

– Что за сумасшедшая игра, ведь этого он на репетициях не играл. Что за музыка…

У слушателей растет напряженное внимание, будто перед чем-то необыкновенным, угрожающим катастрофой. В Лейпциге так демонически еще никто никогда не играл. Виртуоз добывает звуки из двух, трех струн с такой скоростью, как будто под смычком у него одна струна.

– Что за стаккато!

– Какие арпеджии!!! Терции, сексты, октавы рассыпаются словно жемчуг. При этом какая чистота и гармоничность звучания!

Дирижер сморщил нос и зашевелил рыжими усами.

– Это сумасшедствие, какой-то танец дервишей.

А вот и Адажио. Таинственное, спокойное, полное глубокого значения. Альты, виолончели, а с ними весь оркестр поют молитвенный псалом, мелодию которого ведет волшебная скрипка. Мелодию неземной красоты. Дирижер Ритц властным движением рук сдерживает аккомпанемент. В зале полная тишина. Слушатели будто замерли в креслах. Адажио звучит с кристальной чистотой. Сколько в нем прелести и изящества!

Какой контраст с Аллегро! Там буря, а здесь нежная песнь сердца. Дирижер всматривается в партитуру, как будто только теперь впервые понял значки, расставленные на пяти линиях.

Вот и Рондо, смеющееся и веселое. Сытых бюргеров, лейпцигских меломанов охватывает новое настроение. Такой музыки, такого исполнения, такой виртуозности никто не ожидал. Правда, лейпцигские любители привыкли к хорошему исполнению, но это же прямо наркоз. Этот молодой скрипач с вдохновенным выражением бледного лица, звуками своей скрипки очаровывает слушателей.

Финал состоит из триолей, пассажей, головокружительных глиссандо и снова поражает своим великолепным звучанием. Очарованы и оркестранты. Конец произведения был для всех неожиданным. Наступившая тишина как будто продолжала еще звучать. Дирижер поднял оркестр с мест. Разразилась буря аплодисментов. Бледный, черноволосый юноша стоит на возвышении, как зачарованный. У него отсутствующий взгляд. Он вздрогнул, как будто проснулся, почувствовал протянутую для рукопожатия руку. У него на устах появилась улыбка.

– Das ist em Erlebnis. (Это переживание). Das ist mehr als Musik. (Это больше чем музыка), – говорит худой, рыжеватый Ритц, который более известен своим сарказмом, чем восторженностью.

Слушатели в партере и на галерке стоя горячо аплодируют, вынуждая Генрика выходить на эстраду и раскланиваться.

– Сколько раз его уже вызывали?

– Пятнадцать.

– Вы слышали? Бургомистр пригласил польского скрипача на прием после концерта.

Во второй части концерта публика снова горячо и с энтузиазмом встречала Венявского, хотя специалисты музыканты во время антракта утверждали, что его произведение похоже на концерт Эрнста.

Вторая тема Адажио тоже вызывала сравнения, но исполнение было единственное в своем роде, виртуозное… Венявского. Даже самые суровые критики должны были согласиться, что его мастерство не имеет себе равных. Оно неповторимо.

Закончились аплодисменты, о приеме он уже успел забыть, ибо таких обербургомистров, доброжелательных к нему, он много встречал во время своей карьеры. Но темный, узкий переулок вблизи Мюнц-гассе из памяти не исчез и исчезнуть не может. В этом переулке находится несколько кафе, ночных ресторанчиков с музыкой, девушками, танцами, со столиками для игры в карты. Этот переулок – лейпцигская достопримечательность. Как же туда не пойти? Тем более, что нашелся коллега готовый показать все, что там есть интересного. Это артист оркестра Гевандхауза. Его считают выдающимся виолончелистом. Он варшавянин, холостяк, большой шутник. Его мечта – эстрадные концерты. Они с Генриком полюбили друг друга. Правда, он не очень любит толкаться по ночным ресторанам. Но он знает местное общество; мамаш, теток, их подопечных и дам легкого поведения. Играет в карты. Танцует кадриль. Своим высоким тенором поет опереточные куплеты.

– Ты повел бы меня в какое нибудь злачное место. Я хочу посмотреть, как гуляют немцы, – попросил Генрик.

– Скучно и шумно. А если случайно ворвутся пьяные корпоранты – то может быть и драка, дуэль и больница.

– Я предпочитаю без драки.

– Знаешь, здесь есть такая одна графинюшка, польская графинюшка. Это так ее представляют гостям лейпцигские сводницы. Говорит по-французски, а как же, – очень горда и спесива. Ее общество стоит не меньше двадцати пяти марок. Немцы платят и по пятьдесят. Землякам – скидка.

– Ох, это скорее неприятно, чем интересно.

– Однако, стоит познакомиться, это же местная достопримечательность.

– Меня общество таких девушек не интересует, даже, если они графини. Я предпочитал бы сыграть в карты.

– Там есть и несколько столиков для карточной игры.

Над входом в заведение горит красный фонарь. Что такой фонарь означает – известно всем. Снизу, из кафе, слышится музыка. В комнате полно табачного дыма. Лейпцигокая молодежь весело, хотя и экономно, забавляется здесь.

– Sparsamkeit erst! *

Между столиками снуют официанты, танцовщицы, девушки обитательницы заведения под красным фонарем. В этом обществе Генеку делать нечего. Они вошли на второй этаж, где была уже другая атмосфера. Вокруг рулетки толпились полупьяные коммивояжеры, проигравшиеся наследники богатых дядюшек, лихие бухгалтеры, обанкротившиеся купчики. Иной раз даже девушки из нижнего зала пытали счастья, ставя на номера и цвета рулетки деньги своих случайных гостей. Общество здесь было пестрое и оригинальное. В обыкновенных игорных домах такой публики не встретишь. Генрик подошел к одному из столов. Виолончелист задержался около стройной, скромно одетой и совсем ненакрашенной женщины, стоявшей недалеко от буфета.

– А, Болек! Хорошо, что ты пришел. Этот твой скрипач был неповторим. Я очень благодарю тебя за билет. Может быть зайдешь ко мне?

– Он и теперь играет, – ответил виолончелист, указывая взглядом на стол с рулеткой.

Генрик был поглощен игрой. Поставил на цифру 27. Через несколько секунд крупье подвинул к нему многократно увеличенную ставку. Скрипач снова поставил весь выигрыш на цифру 27. Собравшиеся игроки смотрели на него как на сумасшедшего. Во время игры в рулетку нет времени на размышления. Лопатка крупье двигается. Шарик снова бешенно завертелся и… о удивление, опять остановился у цифры 27. Игроки начали суеверно оплевывать, недоверчиво посматривая на Генрика.

– Schwein, Schwein! *

__________________

* Sparsamkeit erst…! (нем.) Экономия – прежде всего!

* Schwein… (нем.) Свинья, свинья.

– Nee! Unsinn und Glück. *

Крупье отодвинул выигрыш в сторону. Скрипач третий раз поставил все на цифру 27. Если раньше было шумно, то теперь наступила тишина. Вокруг сумасшедшего игрока все замерло в ожидании. Игроки ставили теперь на цвета и с напряжением смотрели на цифру, на которую поставил Генрик. И что же? Снова выиграла цифра 27. Крупье быстро подсчитал, что выигрыш достигает пяти тысяч талеров. Банк сорван, скрипач получил выигрыш и немедленно ушел в кафе. Девушки ожидали угощения, танцев и толпились вокруг него. Он заказал себе и Болеку пол бутылки рейнвейна. Попросил третий бокал для графини.

– А вы очень счастливы в игре, – сказала она. – Вы знаете почему?

– Наверное потому, что счастлив, – мальчишески рассмеялся Генрик.

– Нет. Потому, что вы из Люблина, моего родного города.

– Как, вы тоже из Люблина? Зачем же вы сюда приехали?

– Затем же, что и вы. Чтобы заработать для себя и для семьи.

– Вот как? Удивительное совпадение, – засмеялся Генрик. Его рассмешило сравнение.

– Но отсюда надо уезжать, а то здесь ничего не достигнешь, – серьезно добавила девушка.

– Куда уезжать?

– В Америку, – и вам это советую, потому, что вы мой земляк. Болек, скажи своему приятелю, чтобы он вместе с нами поехал за океан.

__________________

* Nee… (нем.) Нет! Глупость и счастье!

– Только не сегодня. А то уже поздно и мне надо возвращаться в гостиницу.

– Приходите, земляк, к нам завтра.

– Завтра я буду уже далеко отсюда. Я утром уезжаю.

Генрик хотел выбраться отсюда. Он предпочел даже солгать, хотя знал, что после крупного успеха в Гевандхаузе импрессарио устроит в ноябре еще один концерт. Он попрощался.

– Ну, ее к чорту, всю эту лавочку, в которой я чуть было не запутался. Только мама умеет с тактом обходить все жизненные и светские рифы, и никогда не сделает никакого промаха. Правда, на этот раз мне удалось, – думал Генрик. – Меня чуть было не прорвало. С каким бы удовольствием я отхлестал эту землячку из Люблина, которая в лейпцигском притоне выдает себя за графиню и говорит, что я в этот город приехал с той же целью, что и она, – то есть для того, чтобы заработать. Тфу! Еще и этот виолончелист Болек, мечтающий об Америке!