Текст книги "Всё началось со скандала"
Автор книги: Эшли Макнамара
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– Прошу вас, произнесите положенную реплику, чтобы я могла вам отказать, и покончим с этим фарсом.
– Мисс Сент-Клер. – Хайгейт произнес это настолько серьезно, что София невольно посмотрела ему в глаза. – Вы не можете мне отказать и должны это понять.
Она снова попыталась выдернуть руку.
– Почему не могу? Вам известно, сколько предложений я уже отвергла?
– Ни одно из них не имело такого значения. Это предложение вы отвергнуть не можете.
– Но почему?
– Разве вы не понимаете, какой ущерб нанесен вашей репутации? Я не думаю, что спутница Ладлоу будет молчать. Если вы отвергнете мое предложение, вам больше никогда не сделают ни одного.
– Может быть, мне ни одного и не нужно. – Ложь, но несущественная. Шансы на то, что Ладлоу упадет на одно колено и будет просить ее руки, таяли, как снежинки в мае. Этого больше нельзя отрицать, особенно теперь, когда он начал наносить визиты Джулии.
Джулия.
София потратила все эти годы на безответные чувства к мужчине, а он нацелился на ее сестру. Рот наполнился желчью, и София с трудом сглотнула.
Она махнула рукой.
– Я уже практически старая дева.
– Исключительно по собственному выбору.
Она пожала плечами.
– Пожалуй.
– Сколько вам лет?
– Двадцать три.
– Такая юная, – пробормотал Хайгейт столь тихо, что Софии пришлось сильно напрячь слух, чтобы разобрать слова. – Полагаю, вполне естественно, что вы пока не осознаете всех последствий.
София даже задохнулась от возмущения. Как она может не осознавать последствий? Пусть для него она юная, но это же не значит, что она дурочка. София с силой дернула руку, вскочила на ноги и направилась прочь.
За спиной послышался скрип сапог по гравию. Она давно знакома со светским обществом, но до сих пор не встречала человека, равного Хайгейту в самоуверенности, что говорит о многом. Он поймал ее руку, София резко повернулась, и их глаза оказались на одном уровне. Может, он как Наполеон – нехватку роста компенсирует гордостью?
– Чего же я не осознаю, милорд? Пожалуйста, объясните мне доходчиво.
Хайгейт наклонил голову.
– Приношу свои извинения. Сейчас мы практически незнакомы, но со временем научимся ладить.
София вздернула подбородок и подавила удовлетворенную улыбку, когда он чуть приподнялся на цыпочки, чтобы остаться на одном уровне.
– Уверяю вас, такого не произойдет. Если до этого я и не планировала вам отказывать, то сейчас чаша весов склонилась не в вашу пользу.
– Я вижу, вам наплевать на свою репугацию. На мою тоже?
Внезапно ее охватило чувство благодарности к Уильяму. Сам того не подозревая, он предоставил ей оружие против Хайгейта.
– Ваша репутация вас опережает, милорд.
Долгие несколько секунд он смотрел на нее пронзающим, оценивающим взглядом. Покрасневшие щеки слегка защищали ее от ощущения прозрачности, как будто последние желания и надежды лежали перед ним обнаженные. Взгляд Хайгейта раздевал ее.
София задрожала и плотнее закутала плечи накидкой.
– Значит, вы слышали о моей первой женитьбе, – наконец, произнес он.
Победа была близка, и она позволила себе улыбнуться.
– Да.
Хайгейт махнул рукой.
– Разумеется, исключительно сплетни. И что же вы слышали?
София прикусила губу. Не может же она обвинить его и убийстве. Он вхож в общество. Ее родители впустили его в свой дом. То, на что вчера утром намекал Уильям, вряд ли является предметом всеобщего обсуждения.
А если серьезно поразмыслить, то леди Уэксфорд ни за что не позволила бы брату показаться у Послтуэйтов, приложи он руку к гибели своей жены. Эта мысль, конечно, то еще утешение.
– Сплетни, как вы и сказали, – отозвалась София.
– Если вас это успокоит, я расскажу вам о случившемся. Все довольно просто: я заключил то, что считал удачным браком. Но то, что считается удачным в обществе, и то, что является удачным на самом деле, – две совершенно разные вещи. В двух словах – мы с ней совершенно не подходили друг другу, но осознали свою ошибку слишком поздно.
В сад ворвался ветер, закружил сухую листву и поднял края воротника Хайгейта к подбородку. София ссутулила плечи.
– Понимаю. – Но она не поняла. Точнее, не полностью. Его объяснение затронуло только половину истории. Но может быть, он никогда не слышал мрачных намеков. Разве одно это не опровергает их?
– Не уверен, что понимаете. С того времени я предпочитаю избегать подобных хитросплетений и держусь в стороне от общества. Слухи и сплетни превратили мой брак в то, чем он был, об этом не перестает напоминать мне моя сестра.
– Я не понимаю. Зачем же вы делаете мне предложение, если не хотите жениться снова?
Хайгейт потер руки. От резкого ветра щеки его покраснели.
– Я должен жениться. Мой долг оставить после себя наследника, чтобы передать ему титул.
– Для этого именно во мне нет никакой необходимости. Подойдет любая молодая мисс. Даже вдова.
Хайгейт тяжело вздохнул.
– Теперь у меня нет другого выбора, кроме как сделать предложение вам. И вы должны это понять. Не сделай я этого, да еще принимая во внимание мой первый катастрофический брак, любая приличная семья меня отвергнет. Мне не нужны новые черные метки на своем имени.
В душе Софии закипел гнев, но его жар немногим согревал в этот холодный день.
– Значит, вот оно как. Из-за нескольких минут мне диктуют, как провести всю оставшуюся жизнь. А я даже не могу назвать это неосмотрительностью. Боже мой, тем вечером вы меня даже не поцеловали, и нас все-таки вынуждают к браку, браку, должна добавить, которого никто из нас не хочет!
Хайгейт положил руки ей на плечи, скользнул ладонями по шерстной накидке вверх к шее, обхватил ладонями ее лицо и погладил скулы.
София втянула полные легкие холодного воздуха. Его глаза сверкнули уже знакомым ей напряжением, которое она замечала раньше во взглядах прежних поклонников. Впрочем, Софии никогда не поддавалась соблазну позволить поцеловать себя. Стоило ей уловить малейший намек на приближающийся поцелуй, она резко поворачивала голову, подставляя щеку.
Помешать Хайгейту будет сложнее, ведь его хватка прожигает плоть.
– Хотите скрепить сделку поцелуем? Или находите меня слишком отталкивающим?
София уловила в ею словах внезапную горечь. Пусть нельзя назвать внешность Хайгейта классической или точеной, но он не был отвратительным. И эта мысль потрясла Софию до глубины души. Когда-то она поклялась, что не поцелует ни одного мужчину, кроме Уильяма! А сейчас, стоя в саду под низко нависшим небом, чувствует себя заинтригованной.
– Я не считаю вас отталкивающим. – Ее щеки запылали.
Губы Хайгейта растянулись в ироническом подобии улыбки.
– Вы просто искушаете меня, хочется проверить искренность ваших слов.
Взгляд бездонных глаз сосредоточился на ее губах. София стиснула пальцами юбку в предвкушении неизбежного. Его губы неотвратимо приближались...
И вдруг он опустил руки. Она непроизвольно прижала ладони к горящим щекам, но собственное прикосновение показалось ей жалким.
– Лучше не поддаваться искушению, – пробормотал Хайгейт, – не то мы и в самом деле окажемся связаны на всю жизнь.
София покачала головой.
– Я не понимаю. Разве не для того вы пришли, чтобы сделать мне предложение?
– Да, для этого. И чтобы спасти свою репутацию, вы должны его принять. Однако, если мы поведем себя достаточно осторожно, нам не придется доводить дело до алтаря.
– И как же мы это сделаем?
– Очень просто: проведем неделю-другую обрученными, а затем я, как джентльмен, позволю вам расторгнуть помолвку, если вы того пожелаете. Это вам подходит, мисс Сент-Клер?
Бенедикт прислонился щекой к теплому боку гнедой и всем телом навалился на ее бедро. Фыркнув, она, как и полагается, подняла изящное копыто. Хорошо обучена, хотя и немного нервная.
Рассматривая копыто, он глубоко вдохнул.
Ноздри заполнил чистый, резкий запах свежего сена. Денники «Таттерсолза» содержатся лучше, чем многие публичные дома Лондона или, если уж на то пошло, армейские лагеря. Все ради конской элиты и благородных клиентов, которым пытаются угодить торговцы лошадьми.
Бенедикт мягко отпустил копыто, и кобыла снова встала на все четыре ноги. Хвост хлестнул, отгоняя несуществующую муху. Ревелсток похлопал ее по тяжелому крупу, и могучие мышцы дернулись от его прикосновения.
– На скачках в Ньюмаркете ты отлично пробежала, верно?
Она тоненько заржала в знак согласия.
Подойдя к голове, Бенедикт вытащил из кармана пальто морковку и поднес кобыле на раскрытой ладони. Мягкие бархатные губы подобрали угощение. Кобыла захрустела морковкой и ткнулась носом в ладонь, рассчитывая на добавку. Умные влажные глаза смотрели на Бенедикта.
Он протянул руку и погладил белую полосу на ее морде.
– Экая досада с этой. – Услышав грубый акцент конюха, Бенедикт поднял глаза. – Ежели хотите беговую, вам бы лучше поглядеть вон тама. Эта такие надежды подавала, покуда не сломалась.
– Я приехал на рынок не за скакуном. Мне нужна племенная кобыла.
Конюх оперся локтем на стенку денника.
– Ну, тут ее никто не побьет. Эдакая родословная. Ейное потомство пять лет подряд побеждало в Аскоте, это уж точно.
– Ты уже все? – послышался в проходе утомленный голос Аппертона. – У меня есть неотложное дело, никак не связанное с конской плотью.
Проглотив напрашивающийся ответ по поводу не лучшего вкуса Аппертона в любовницах, Бенедикт последний раз хлопнул кобылу по крупу и вышел из денника, запомнив кличку и номер лота.
Нефертари. Королевское имя для призера.
Аппертон стоял, прислонясь к дверке пустого денника, скрестив руки на парчовом жилете и выставив вперед одну ногу. На фоне грубо обработанного дерева и тюков соломы его начищенные гессенские сапоги, замысловатый узел галстука и искусно взлохмаченные песочного цвета волосы казались крайне неуместными. Этот человек мог, конечно, воображать себя денди, но Бенедикт знал его как верного, преданного друга.
– С каких это пор ты начал возражать против лошадей? – поинтересовался Ревелсток.
– Вовсе я не возражаю. – Аппертон оттолкнулся от стенки. – Я их люблю, когда они выигрывают мои ставки. Просто предпочитаю не взаимодействовать с этими созданиями. Уж если я со всех сторон наглаживаю существо женского пола и бормочу милые пустячки, то мне хочется, чтобы оно ответило взаимностью.
Бенедикт выгнул бровь.
– И когда в последний раз женщина подпустила тебя так близко?
Раздувшись в фальшивом негодовании, Аппертон ткнул пальцем в сторону друга, который уже приготовился к словесному обстрелу, но так его и не дождался. Аппертон вдруг что-то буркнул, глядя поверх плеча Бенедикта.
Ревелсток ощутил укол нехорошего предчувствия, и волосы у него на затылке встали дыбом. Он резко повернулся.
Сверкая в широкой улыбке идеальными белыми зубами, по проходу шел Уильям Ладлоу.
– Послушайте, ну разве это не удача?
Бенедикт попытался улыбнуться в ответ, но побоялся, что лишь скорчил гримасу. С его точки зрения, две встречи подряд за короткий промежуток времени вряд ли можно назвать удачей.
Аппертон шагнул вперед, расправив плечи с ненужной силой – наверняка предостерегая друга.
– И в самом деле удача, – громко воскликнул Аппертон. В соседних денниках зашуршала солома – их обитатели нервно зашевелились. – Никогда не думал, что вы интересуетесь лошадьми. Что вас сюда привело?
– Хочу купить что-нибудь пороскошнее, знаете ли. Что-нибудь соответствующее моему новому положению.
– А. – Аппертон даже глазом не моргнул.
Зато Бенедикт стиснул зубы. Его лицо настолько одеревенело, что, должно быть, напоминало маску.
– Слышал, в понедельник выставляется отличная кобылка, – продолжал Ладлоу. – Решил зайти увидеть своими глазами. По кличке Нефертити.
– Нефертари, – проскрипел Бенедикт.
– Да, точно. – Ладлоу прошел мимо Аппертона. – Конюх сказал, она где-то тут.
Бенедикт переступил с ноги на ногу, перегородив Ладлоу дорогу.
– Она вам ни к чему.
– С чего бы это?
Бенедикт вдохнул: свежее сено, дерево, кожа, лошади. Обычно эти запахи ею успокаивали. Но не сегодня. Не сейчас. Вместо того чтобы указать на очевидное, он предпочел насмешку. – Не думал, что аристократы ездят верхом на кобылах.
Аппертон выгнул бровь.
– Вы к нему прислушайтесь, старина. Когда дело касается лошадей, он понимает, что к чему.
Улыбка Ладлоу не дрогнула.
– О, я хочу купить ее не для себя. – Он чуть подался вперед, так по-мужски конфиденциально, словно они с Бенедиктом – старые школьные друзья. – Я подыскиваю себе жену, и моя невеста должна ездить верхом с шиком.
Аппертон громко закашлялся.
Нефертари оттянула уши назад и грациозно тряхнула головой. В деннике чуть дальше по ряду лягнула стену другая лошадь,
Бенедикт сжал кулаки, но не мог сказать вслух, какой законченный идиот этот Ладлоу, если рассчитывает завоевать Джулию при помощи оседланной лошади.
– И все-таки эта вам не подходит. Ее отстранили от скачек, потому что она сломалась. Она годится только для солнечных пастбищ и разведения.
Ладлоу постучал себя по подбородку безупречно наманикюренным пальцем.
– Я полагаю, вы кое-что знаете о лошадях, верно? Скажите, если есть желание удивить леди по-настоящему первоклассным скакуном, что бы вы порекомендовали?
Кашель Аппертона перешел в сипение, покрасневшие шаки побагровели. Неужели он настолько глуп, что готов смеяться над нечаянной двусмысленностью?
– Если не можешь сдержать свое недоразвитое чувство юмора, – рявкнул Бенедикт, – может, просто выйдешь на улицу?
Грудь Аппертона высоко вздымалась – он пытался вдохнуть воздух. С большим трудом ему все же удалось перевести дыхание.
– Ну давай, – выдохнул Аппертон. – Ответь человеку на вопрос.
– Все зависит от леди. Одни предпочитают ходить пешком, другие – ездить в карстах.
– Чепуха! – взорвался Ладлоу. – Они все любят ездить верхом, просто некоторым необходимо подучиться.
Уголки губ Аппертона дернулись, но друг гневным взглядом заставил его успокоиться.
– Утонченность не для таких, как ты.
– Ой, да брось ты, Ревелсток. Можно подумать, что ты потерял чувство юмора.
– Или можно сказать, что я предпочитаю подождать, пока станет по-настоящему смешно.
Ладлоу сделал еще один неуверенный шаг в сторону денника Нефертари.
– Как вы думаете, могу я?..
Бенедикт вряд ли мог ему помешать. Он не владелец Нефертари пока. Подавив вздох, он отошел в сторону, освободив Ладлоу проход.
– Ах! Ну разве ты не красотка?
Аппертон выгнул бровь.
– Пожалуй, им необходимо побыть наедине.
Бенедикт с радостью бы согласился с этим предложением, да только он хотел убедиться, что Ладлоу не решит увести Нефертари прямо у него из-под носа вопреки тому, что для его целей кобыла совершенно не годится.
– Как следует посмотрите на ее колени.
– Восхитительная вещь – дамские колени, – заметил Аппертон. – Вам, наверное, захочется провести по ним руками.
Бенедикт снова гневно посмотрел на него.
– Если тебе нечего добавить по делу...
Аппертон пожал плечами.
– Просто убиваю время, пока мы не сможем перейти к чему-нибудь более приятному.
Ладлоу высунул голову из денника.
– Провести руками по ее ногам, вы сказали? Зачем?
– Напомни-ка мне, почему все леди сходят по нему с ума?
Проигнорировав язвительное замечание друга, Бенедикт снова вошел в денник. Подавив желание толкнуть Ладлоу в свежую кучу навоза, он наклонился и обеими ладонями обхватил ближайшее колено кобылы.
– Если вы понимаете, куда смотреть, то заметите, что она больше не в состоянии быстро скакать. У нее распухшие суставы. Они гораздо горячее, чем должны быть. Спокойная, приятная жизнь в деревне – вот все, что ей осталось, а после того как она хорошенько отдохнет, сможет принести одного-двух жеребят.
По крайней мере, это именно то, что Бенедикт рассчитывал получить от нее.
Из ноздрей Нефертари вырвалась струя теплого воздуха, Переступив ногами по соломе, она с надеждой принюхалась к карманам Бенедикта.
Он потер рукой ее костлявую морду.
– Прости, старушка. Морковка, кончилась.
– Держи. – Ладлоу вытащил кусок сахара и протянул его лошади на раскрытой ладони. Нефертари оттолкнула Бенедикта и слизнула угощение. – Полагаю, увидимся на аукционе, Ревелсток.
Г лава 6
Джулия прижала пальцы к вискам, но в голове по-прежнему безжалостно стучало. На нее давил воздух переполненного помещения. Зачем только она села в середине ряда! Будучи стиснутой между матерью и сестрой, она не могла так просто сбежать. Песня «Поверь, если прелести юной твоей» в исполнении Генриетты Аппертон и под аккомпанемент ее младшей сестры лишь усугубляла головную боль.
На последней ноте несчастная девица перешла на визг. К счастью, покраснев, она не стала дотягивать ее до конца.
Несколько мгновений неловкой тишины, затем вежливые аплодисменты.
Джулия ткнула сестру в бок.
– Пропусти меня.
София не сдвинулась с места, устремив взгляд на матрону, сидевшую прямо перед ней.
– Да что с тобой? – прошептала ей на ухо Джулия.
София вздрогнула и рассеянно посмотрела на сестру.
– Извини. Ты что-то сказала?
– Всего лишь отметила прелестный голосок мисс Аппертон. Ты разве не согласна со мной?
София кивнула, золотистые кудряшки взметнулись по обеим сторонам ее лица.
– О да, безусловно.
Джулия сомкнула пальцы на запястье сестры и потянула ее за руку.
София заморгала.
– О, все уже закончилось?
– Конечно, нет, но я не вынесу еще одного кошмарного исполнения Моцарта, а ты явно погрузилась в свои мысли.
Коротко извинившись перед матерью и виновато покивав остальным зрителям, Джулия потащила сестру в дальний конец комнаты. Когда они выскользнули в филенчатую дверь главного коридора дома Аппертонов, Джулия в последний раз оглянулась. Причина столь явного помрачения рассудка сестры тут же стала очевидной. Уильям Ладлоу в белоснежном галстуке, завязанном особенно замысловатым узлом, стоял, прислонившись к одной из дальних стен. Он поймал взгляд Джулии, улыбнулся и кивнул ей.
Она повернулась к нему спиной.
– Почему из всех музыкальных вечеров Ладлоу выбрал именно сегодняшний?!
В ответ София испустила стон. Джулия внимательно посмотрела на нее, выискивая признаки болезни. Если тут кто-то и должен выражать недовольство, так это она сама.
– Ты, случайно, не собираешься упасть в обморок?
София замахала веером перед раскрасневшимся лицом.
– Конечно, нет. Я твердо решила больше никогда не падать в обморок в светском обществе. Это заканчивается ужасными неприятностями.
Джулия собиралась заметить, что обморок совсем не та реакция, которую София может контролировать, но сестра добавила:
– О, мне вообще не следовало сегодня сюда приходить.
– Не могу сказать, что осуждаю тебя за такие мысли. Сестры Аппертон с каждым годом становятся все ужаснее, правда?
В коридор донеслись звуки новой мелодии. Джулия поморщилась.
Веер Софии застыл напротив лифа.
– Я имела в виду не это.
– Тогда что?
– Только то, что мне вряд ли следует сейчас показываться в обществе.
– Что за чушь. Конечно, следует.
– Но леди Уэксфорд...
Джулия взяла сестру за руку.
– Леди Уэксфорд всего лишь злобная сплетница, которой просто нечем заняться, кроме как устраивать скандалы на пустом месте.
– Ты давай осторожнее и думай, кому это говоришь. – София прислонилась к стене, оклеенной выцветшими обоями в китайском стиле. Из зимнего сада доносились приглушенные фальшивые завывания по мотивам какой-то шотландской песни. – Если она прознает, то постарается погубить и тебя.
– И как же она прознает?
– Мало ли. – София некоторое время молча рассматривала свои ногти. – В любом случае мама пригласила ее на обед в понедельник, так что будь осторожнее в выражениях.
Джулия нахмурилась.
– С какой стати мама пригласила ее на обед? 'Точнее, с какой стати леди Уэксфорд приняла приглашение?
– Сегодня, когда ты уехала наносить визиты, кое-что произошло. – Софин вздохнула и уставилась на лепнину под потолком. – Я знаю, что нужно было поехать с тобой. Тогда, возможно, мне удалось бы избежать всей этой неразберихи.
– Какой неразберихи? – Лицо сестры приобрело сероватый оттенок, и Джулия сжала ее запястье. – София, что случилось?
– Пока тебя не было, меня навестил лорд Хайгейт. – Голубые глаза Софии поймали взгляд сестры. – Он сделал предложение.
– И?
– И я согласилась, – пробормотала София.
– Что? София...
– Не то чтобы я собираюсь довести дело до конца, – поспешно добавила сестра.
– Добрый вечер, дамы.
София ахнула. Джулия резко повернулась. По коридору к ним шли Бенедикт и Джордж Аппертон, постукивая каблуками ботинок по паркету.
Добродушное лицо Аппертона расплылось в улыбке.
– Вижу, вы выбрали разумный путь и спрятались в коридоре. Эта стратегия хорошо спасала меня долгие годы.
Джулия кивнула обоим, мысленно обругав их за неудачный выбор времени, и опустила голову, чтобы не смотреть Бенедикту в глаза.
– Мисс Джулия. – Его хрипловатый голос внезапно прозвучал совсем иначе. Но почему? Она же слышит его уже многие годы.
Джулия закрыла глаза в тщетной попытке отогнать нежелательную догадку. Вот зачем София дразнилась и говорила, что Бенедикт в нее влюблен? Теперь она начнет сомневаться в каждом его поступке. Что, если глупая шутка Софии окажется правдой?
«Если я навеки останусь холостяком, виновата будешь только ты», – что именно он хотел этим сказать?
Если ей станет известно о его чувствах, то придется разбираться в этих пугающих постоянных ощущениях, которые возникают в его присутствии. В скором времени она просто не сможет их игнорировать. Годы дружбы доказали, что Бенедикт совсем не похож на других мужчин из светского общества, а его служба в кавалерии только усовершенствовала эти знакомые черты характера.
Он стал более серьезным и суровым. Его личность с легкостью может поглотить ее, и тогда Джулия пропадет, потеряет себя, как потеряла себя София в своей безответной любви последних нескольких лет.
– Если нам повезет, – продолжал Аппертон, – эта пытка скоро закончится.
– Возможно, в следующем году, если ты убедишь свою мать в бесплодности усердных упражнений, – произнес Бенедикт.
Аппертон подергал замысловатый узел галстука, слегка сбив его набок.
– Эта женщина лишена слуха, как и мои сестры. Она убеждена в их одаренности. Думаю, в следующем году я сбегу в свой клуб и как следует там напьюсь.
Бенедикт вскинул бровь.
– И как это отличается от того, чем ты занимаешься почти каждый вечер?
Аппертон ткнул его локтем.
– Ну-ну, только не перед дамами. Мне нужно беречь репутацию.
– Боюсь, с этим вы уже опоздали. – Джулия спрятала усмешку, прикрывшись веером. – Если только вы не имеете в виду репутацию прожигателя жизни.
Аппертон прижал руку к сердцу.
– Мисс Джулия, вы меня раните. – И подмигнул. – Кроме того, вы определенно проводите слишком много времени с Ревелстоком, раз употребляете такие выражения, как прожигатель жизни.
– Вы так думаете? – Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами поверх кружев веера. – Мне кажется, после нескольких лет, проведенных в кавалерии, Бенедикт мог бы научить меня и более интересным словам.
Аппертон моргнул, затем запрокинул голову и расхохотался.
– Мисс Джулия, просто поверить не могу, что какой-нибудь везунчик до сих пор вас не похитил. – Аппертон предложил ей руку. – Если вы снизойдете до прогулки со мной, мы сможем обсудить, как исправить положение.
Джулия кротко улыбнулась и опустила глаза.
– И оставить черное пятно на вашей репутации? Даже помыслить об этом не смею.
Бенедикт выгнул бровь.
– Кроме того, вкус у нее намного лучше.
Аппертон переводил взгляд серых глаз с Бенедикта на Джулию. Затем с торжественным видом отступил в сторону, оставив их.
– Послушайте, вы двое никогда не думали стать парой?
Джулия уставилась на заостренные носки туфель, выглядывающих из-под платья. Черт бы побрал этого Аппертона, который предлагает то же, что и сестра. Краем глаза она заметила начищенные ботинки Бенедикта – он переступил с ноги на ногу, и ботинки сдвинулись с места. Где-то внизу живота возник трепет. Примерно такой же Джулия ощущала, когда он кружил ее и своих объятиях в вальсе.
Аппертон негромко кашлянул.
– Неужели вы никогда не думали, что ваши детишки станут для своих школьных наставников настоящей чумой. Он шагнул к ним ближе с умоляющим выражением на лине. – Это же будет идеальная месть! Запишите их в Итон сразу же, как только родятся.
В лицо Джулии бросился жар, и она мысленно взмолилась, чтобы тусклый свет мерцающих в коридоре свечей не позволил разглядеть ее покрасневшие щеки. Она искоса взглянуда на Софию, но та с трудом прикрывала усмешку веером. Отсюда помощи ждать не приходится.
Бенедикт сделал шаг вперед.
– Довольно.
В голосе его прозвучала властность, какой Джулия никогда раньше не слышала. Она предположила, что он научился этому на войне. Во всяком случае Аппертон мгновенно понял намек.
– Да, конечно.
Глаза Софии над розовым шелком веера раздражающе поблескивали. Если бы они могли говорить, то заявили бы: «Похоже, я наткнулась на что-то совершенно восхитительное!»
Джулия откашлялась.
– Должно быть, музицирование уже закончилось.
Аппертон поднес руку к уху и театрально поморщился.
– Не совсем. Я почти узнал последние такты «Сонаты до мажор» Моцарта.
Джулия взяла сестру за руку.
– Мама будет удивлена, почему мы так долго отсутствуем. Необходимо вернуться.
Едва Джулия успела сделать шаг в сторону зимнего сада, как на пороге появился Ладлоу. Как только его взгляд упал на Джулию, он сразу улыбнулся.
– Как удачно, мисс Джулия. Я думал, вы уже ушли домой.
Она коротко кивнула ему – больше никаких попустительств.
– Я уверена, мы уедем довольно скоро.
– Может быть, мы с вами встретимся позже. Леди Уитби устраивает раут, и, кажется, там будет место для танцев. Могу я надеяться на вальс с вами?
– Мне ужасно жаль, но боюсь, я должна отказаться. У меня начинает болеть голова. Думаю, мне лучше всего поехать домой.
Улыбка Ладлоу дрогнула.
– Какая досада. Что ж, полагаю, тогда я увижу вас в понедельник.
Поклонившись, он повернулся, сделал знак лакею и направился к лестнице.
– Этот человек начал слишком часто досаждать вам.
Джулия не просто услышала слова Бенедикта, она их почувствовала. Он умудрился подойти к ней совсем близко, пока Ладлоу посылал за каретой.
Аппертон скрестил на груди руки и прислонился спиной к стене.
– Ничего удивительного, с учетом...
– С учетом чего? – спросила Джулия,
Бенедикт шагнул вперед. Как показалось Джулии, довольно угрожающе.
– Да, Аппертон, может быть, объяснишь? – И, словно подчеркивая сказанное, он мотнул головой в сторону Софии.
Аппертон вскинул светлые брови.
– Вопреки расхожему мнению, я умею читать.
– Возможно, это и правда, но головой ты пользуешься не всегда, так ведь?
Джулия посмотрела на одного, потом на другого. Они дружили со школы, и любые оскорбления, которыми обменивались, всегда звучали вполне добродушно. Но не сейчас. Бенедикт злобно уставился на друга.
– Я в полном недоумении, – сказала София.
– Я тоже, – согласилась Джулия.
Алпертон оторвался от стены.
– Почему кого-то удивляет, что очаровательная юная леди с хорошей репутацией, из приличной семьи привлекает внимание кавалера?
Здесь явно скрывалось что-то еще, но Джулия понимала, что честного объяснения можно не ждать. Только не пока Бенедикт и Алпертон продолжают вести безмолвный диалог.
– Что хотелось бы знать мне, – сказал наконец Бенедикт. – Так это то, почему Ладлоу думает, что увидит тебя в понедельник?
– Должно быть, мама пригласила его на обед, – тихо произнесла София с откровенной болью в голосе. – Но она мне не говорила.
Джулия уставилась на сестру. София едва заметно пожала плечами, отвечая на неозвученный вопрос. Джулия никак не могла понять, почему у матери полностью отсутствует чувство такта. Одно дело устроить обед, чтобы объявить о помолвке Софии, и совсем другое – пригласить предмет безрассудной страсти дочери стать свидетелем происходящего.
Но в глубине души Джулия понимала, что именно руководило поступками матери. Она, конечно, посадит ее и Ладлоу вместе в надежде, что они поладят. И он будет подсовывать Джулии лакомые кусочки со всех блюд, до которых сможет дотянуться, и постарается очаровать ее своим остроумием и красотой.
Зачем выдавать замуж одну дочь, если можно выдать сразу обеих? И что еще важнее – каждую за графа.
Но Джулия постарается разрушить планы матери. Бенедикт с радостью ухватится за возможность сесть между ней и Ладлоу. Но не сочтет ли Бенедикт такое приглашение поощрением? Она едва удержалась, чтобы не покачать головой, ведь это нелепо. В детстве они множество раз обедали вместе, и он не увидит в ее приглашении ничего, кроме простой дружбы, как было всегда.
Джулия положила ладонь на руку Бенедикта, и его крепкие мускулы под превосходной тканью фрака напрягись.
– Хочешь прийти к нам на обед в понедельник?
Г лава 7
– Вот прекрасная кобыла. Славные линии, здоровые зубы, широко расставленные глаза и широкая грудь.
Бенедикт невольно напрягся. Он дожидался этой минуты весь день.
Нефертари, словно поняла слова аукциониста, взмахнула хвостом и высоко подняла голову, презрительно оглядев толпу простых смертных. Грум поцокал языком и дернул за уздечку, но она не шевельнулась.
– Превосходная родословная. Прослеживается вплоть до самого Годольфина Арабиана[2]. Настоящий рекорд.
Это должно было послужить сигналом для грума к объезду ринга и демонстрации поступи лошади, но Нефертари не сдвинулась с места и только шевелила ушами. Она не сделала даже пары танцующих шагов в сторону.
Улыбнувшись, Бенедикт прислонился к колонне и скрестил на груди руки. Подобное упрямство наверняка оттолкнет большинство покупателей, а если они так и не увидят ее поступь, он вполне может приобрести породистую кобылу за бесценок.
Аукционист невозмутимо продолжил.
– Что мне предложат за это прекрасное животное?
Бенедикт открыл рот, но его опередили:
– Две сотни!
Проклятие. Сжав губы, он окинул взглядом собравшихся на торги людей, стоявших по периметру ринга. День выдался пасмурный, но Бенедикт все же разглядел копну золотистых волос напротив. Ладлоу. Черт бы его побрал.
– Двести двадцать пять! – присоединился к торгам другой голос.
– Двести пятьдесят! – выкрикнул третий.
– Триста. – Ладлоу
Да чтоб ты провалился, идиот.
– Триста пятьдесят, – крикнул второй джентльмен, опередив остальных. Неважно. Двое незнакомых покупателей, скорее всего, просто хотят поторговаться. Бенедикт может и подождать.
– Пятьсот.
Аукционист улыбнулся.
Бенедикт гневно сверкнул глазами. Таким резким скачком Ладлоу, вероятно, заткнет тех двоих, но если цена будет и дальше повышаться так быстро, Нефертари окажется Бенедикту не по карману Пора прощупать почву
Прислони вшись к колонне, он сделал скучающее лицо.
– Пятьсот двадцать пять.
– Тысяча!
Стоявший рядом с Бенедиктом Аппертон разразился цветистой бранью, хорошо слышной по всей выгородке. Пожалуй, тысяча – это максимум, который, по расчетам, можно было получить за Нефертари в ее состоянии. А еще это верхний предел трат, которые Бенедикт мог себе позволить.
