Текст книги "Всё началось со скандала"

Автор книги: Эшли Макнамара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Джулия моргнула, глядя на него поверх ободка бокала. В ее проникновенных круглых карих глазах отражалось горящее в камине пламя. От кларета ее губы покраснели, как вишни, и слегка приоткрылись в бессознательном приглашении отведать их вкус.

Кровь Бенедикта устремилась к паху при мысли об ожидающей их постели. Матрас, конечно, холодный, но они быстро его согреют. Впрочем, не сейчас. Он хочет еще немного насладиться предвкушением. Но если Бенедикт прикоснется к ней сегодняшней ночью, Джулия должна быть уверенной в своем решении. Пусть он сказал ей, что после венчания она должна стать его настоящей женой, пока еще это не так. И если ей необходимо больше времени, чтобы привыкнуть к мысли о физической близости, он предоставит ей это время.

– Ты почти не притронулась к ужину. – Бенедикт нарочно произнес самую банальную фразу в надежде обуздать собственное нетерпение.

Если Джулия все-таки откажет ему, придется провести еще одну ночь в преисподней. Нет, об этом лучше даже не думать.

Какие бы глубины страсти ни скрывались под безмятежной поверхностью, она все еще девственница. Джулия жила в тепличных условиях, как любая другая юная леди ее происхождения, и грубая реальность плотских отношений, хоть даже и с ним, может сильно ее шокировать.

Джулия ткнула вилкой в морковку.

– Я никогда особенно не любила баранину. Зато вино очень неплохое.

Это послужило для Бенедикта намеком.

– Ты бы поосторожнее на него налегала. Оно неразбавленное.

– О. – На ее щеках расцвели розы, затем она захихикала. Бенедикт не припомнил, чтобы хоть раз слышал от нее такой столь искристый смех.

В прошлом он, конечно, слышал, как она смеется низким, гортанным смехом, больше подходящим спальне, чем бальному залу. Он всегда с искренним наслаждением добивался этого смеха от Джулии своими остроумными замечаниями. Но такого девчачьего хихиканья? Никогда, даже в детстве.

– Оно уже на тебя подействовало. Ты хихикаешь, как твоя сестра.

Его слова спровоцировали новую волну веселья, на этот раз столь продолжительного, что копна кудряшек вокруг ее лица пустилась в пляс.

– Ой, мамочки. Ой, не могу. – Она прикрыла рукой оборки на лифе. – Зато не похоже на потаскушку, правда?

Бенедикт едва не выплюнул еще не сделанный глоток кларета.

– Потаскушку? Да что ты знаешь о потаскушках?

Джулия пожала плечами.

– Я точно не знаю, что значит «потаскушка». Просто София называет ее так из-за Ладлоу... нет, кажется, теперь он Кливден.

– Да называй его как хочешь. Лично я предпочитаю «этот чертов идиот».

Джулия опять начала хихикать, и Бенедикт улыбнулся. Когда они наконец-то поженятся, он планирует замечательно развлекаться, подпаивая ее крепким вином. Лучше всего, чтобы при этом она голой лежала в постели. Если от хихиканья ее кудряшки разлетаются в разные стороны, можно себе представить, что произойдет с грудями, не стиснутыми корсетом. О да, когда они поженятся, он будет поощрять ее любовь к хорошему вину И себе не будет отказывать в вине... слизывать его прямо с ее тела.

Тр-р-р!

Этот звук и последовавший за ним новый взрыв смеха вернули его в настоящее.

– Что за дьявольщина?

Трр-р, трр-р.

Это не из камина, звук исходит от Джулии. Ее румянец уже растекся не только по щекам, но и по лбу, губы и подбородок дрожат. Она больше не смогла сдерживаться и захохотала по-настоящему.

Тр-р-р, тр-р-р, тр-р-р.

– Да что такое?

– Это платье. – Тр-р-р. – Оно мне мало. – Тр-р-р. – Швы лопаются.

Следовало бы, конечно, посоветовать ей перестать смеяться, но мысль, что, хихикая, она избавится от своего нелепого наряда, показалась Бенедикту крайне привлекательной. Оборка на воротнике уже зловеще болтается. Сколько еще времени пройдет, пока лиф не лопнет окончательно, обнажив кремовые груди? Бенедикт поерзал на деревянном стуле, но ничто не избавит его от этого дискомфорта, кроме ее рук, рта и мягкого, податливого тела...

Джулия, кажется, собралась и успокоилась.

Черт побери.

– Так о чем это я говорила? Ах да. Этот чертов идиот отверг Софию ради девицы с самым мерзким смехом в обществе. Если хорошенько подумать, то и она тоже чертова идиотка.

Бенедикт прикусил язык, чтобы не начать улыбаться. Возможно, в будущем он пожалеет о своей снисходительности, но когда Джулия ругается, то становится совершенно очаровательной.

– Это почему же?

– Думаю, она мечтает заполучить этого чертова идиота себе. Боже правый, ты только представь, если они нарожают детей! Целая семья чертовых идиотов. В любом случае на балу у Пендлтонов она так злобно на меня посмотрела! Причем до того, как папа объявил о помолвке. Понятия не имею, в чем причина, но думаю, это ревность.

Джулия замолчала, чтобы перевести дух, и взмахнула рукой, едва не сбросив со стола остывшие остатки своего ужина.

Бенедикт оперся подбородком о ладонь и внимательно посмотрел на нее. Кларет определенно развязывает ей язык. После свадьбы он будет заказывать его ящиками. Позже нужно будет придумать более интересный способ занять этот роскошный розовый язычок.

– На чем я остановилась?

– Кажется, придиралась к потаскушкам.

– Придиралась? Я действительно придиралась?

– Да, чуть-чуть. Но ты продолжай. Я нахожу это довольно занимательным. Собственно говоря... – Бенедикт снова наполнил вином ее бокал.

Джулия моргнула и сделала изящный глоток. Кончик ее языка вынырнул изо рта, чтобы подобрать сбежавшую каплю, и Бенедикта охватила похоть. Он собрался налить бокал и себе, но передумал. Когда она, теплая и полная желания, окажется с ним в постели, он хочет насладиться каждой секундой происходящего.

Теперь на ее лице появилась манящая улыбка, и Бенедикт испытал очередной приступ вожделения. Опьянение окрасило щеки Джулии в очень идущий ей розовый цвет. Карие глаза блестели. Он постарался запомнить ее именно такой: еще невинной, но готовой довериться ему, по крайней мере, доверить свое тело.

Если же он хочет заполучить и ее сердце, для этого придется потрудиться. Начав с физического, он будет добиваться от нее ответа в надежде разжечь глубинные чувства. Выпустив на волю ее страсть, возможно, получится зародить любовь в ее сердце.

Должно быть, его мысли отразились на лице, потому что Джулия потупилась, сжала ножку бокала и сделала глоток – на этот раз большой, от которого по шее пробежала дрожь.

Бенедикт отодвинул тарелку и встал. Он знал, что в Джулии присутствует авантюрная жилка, но легкая нервозность, пожалуй, естественна. Она внимательно следила за ним взглядом, пока он огибал стол и протягивал ей руку.

– Разве ты не хочешь десерта?

Уголок его губ дернулся кверху.

– Еще как хочу.

Опять, этот скользящий взгляд вниз и в сторону. Он наблюдал такое и раньше. Это означает, что женщина заинтересована, до тех пор пока...

Вот оно! Джулия посмотрела ему прямо в глаза. Интерес, даже предвкушение, борется с осторожностью.

Он присел перед ней на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне. Пусть выбор сделает она сама. И если ее решением будет отказ, то так тому и быть. Бенедикт протянул руку и положил ей на бедро.

Негромко ахнув, Джулия застыла.

– Ты боишься?

Глаза заблестели, ноздри раздулись – явные признаки готовящегося вранья, но вдруг передумала и кивнула.

– Наверное. Немножко.

– Это я тебя пугаю или то, что может произойти?

– Пожалуй, по большей части неизвестность. – На последнем слове голос дрогнул.

Возможно, Джулия говорила о своем невежестве. Вряд ли она знает, что именно происходит между любовниками за дверями спален. А может быть, она имела в виду их будущее.

– Я не буду тебя принуждать. Только поцелуй, если большего ты не захочешь.

– Вообще-то целоваться мне нравится. – Легкий румянец, спровоцированный вином, внезапно сделался гуще.

– Тогда предлагаю начать с поцелуев, а там посмотрим. – Бенедикт сделал паузу. Вторая часть того, что он собирался сказать, могла привести к крайне мучительной для него ситуации. – Если ты захочешь прекратить, обещаю, я тут же остановлюсь.

Закрыв глаза, она кивнула.

Бенедикт потянулся и поцеловал ее. Губы приоткрылись, она выдохнула ему в рот и прикоснулась языком к его языку. На губах Джулии оставался вкус кларета, от нее исходил чуть солоноватый аромат желания. Да поможет ему бог, если страх возобладает над ней и она попросит остановиться. Выполнение обещания может его прикончить.

Не прерывая поцелуя, Бенедикт потянулся, чтобы убрать с ее лица выбившийся из прически локон и запустить пальцы в волосы.

Раздался треск – еще несколько стежков лопнуло, когда она вцепилась ему в плечи.

Бенедикт с трудом подавил стон. Голова наполнилась картинами, как он срывает с нее это нелепое тесное платье, оборку за оборкой, обнажая фарфоровое совершенство грудей. Зарычав, Бенедикт заставил себя оторваться от ее губ, прежде чем окончательно потеряет самообладание и возьмет Джулию прямо на столе.

О боже, посадить ее на край этой твердой попкой, задрать юбки и вонзиться в нее. Или, может быть, сначала насладиться всем остальным? Он невольно сжал ее волосы и задрожал.

Нет, слишком рано. Эта ночь должна быть неторопливой, уж это он ей в любом случае должен. Впереди у них вся жизнь, чтобы исследовать глубину страсти.

Ее дыхание прервалось, лиф слегка обвис.

– Почему ты остановился?

Бенедикт открыл глаза и поймал ее взгляд.

– Ты ощущаешь между нами притяжение?

Ее глаза, потемневшие от желания, внимательно уставились на него.

– Да.

– Где ты его ощущаешь? Покажи мне.

Джулия опустила руку и положила ее на живот, в самый низ.

– Тут.

Бенедикта пронзило ликование, смешанное с чистым вожделением. Медленно, осторожно он высвободил пальцы из ее волос, провел ладонью по шее, ниже, к распахнувшемуся лифу, и накрыл крепкую круглую грудку. Та идеально уместилась в его ладони. Впрочем, он всегда знал, что так и будет.

– О! – Ее глаза закрылись, голова запрокинулась в откровенном приглашении, сосок затвердел.

Бенедикт наклонился и прижался губами к местечку у нее за ушком, там. где пульс бился неистово и неровно.

– Как чудесно ты откликаешься, любовь моя.

Джулия застыла. Трепет под губами усилился, пальцы сжались.

Он слишком поздно осознал свою ошибку. Слишком поздно, чтобы отрицать скачанное.

Вино и похоть завели не настолько далеко, чтобы Джулия не уловила истины, таящейся в его словах.

– Что такое?

Она отпрянула и уставилась на него. Заволакивающая взгляд дымка страсти исчезла, сменившись страхом, от которою округлились глаза.

– Джулия?

– Я... если мы сделаем это... – Она сглотнула, и по шее прошла дрожь. – Что... что случится со мной?

Бeнедикт опустил руки.

– О чем ты? Ничего не случится. То есть нет. не так. – Он потер шею сзади. Мысли в голове лихорадочно метались. Ему не доводилось успокаивать испуганную девственницу, и он не знал, о чем сейчас нужно говорить. Вовсе не способствовало прояснению сознания и то, что некоторые части его тела изнывали от потребности закончить начатое.

– Не так?

– Я имею в виду, ты, конечно, будешь обесчещена, но это уже и так произошло. Нам придется пожениться. Ты это знаешь.

– Да, это я знаю, но я не о том спрашивала. – Джулия опустила взгляд на свои скрещенные на груди руки. – Когда ты смотришь на меня... ну; вот как только что смотрел. Как будто хочешь проглотить. Это просто... я даже не знаю, как сказать. Мне кажется, что ты способен слопать меня без остатка.

Боже, она даже не представляет. какие образы возникают перед ним после этих слов! Бенедикт, решительно игнорируя мучительную пульсацию в паху, взял Джулию за руки.

– Последнее, чего я хочу, это причинить тебе боль. Мне хочется, чтобы кое-что от тебя осталось на следующий раз.

Ее подбородок дернулся и напрягся. Проклятие, ну почему он решил обратить все в шутку, если она серьезна?

– Я не могу думать про следующий раз. Не могу думать про будущее.

– Так и не думай. Сосредоточься на своих ощущениях. Расслабься и позволь наслаждению захватить тебя.

Джулия нахмурилась.

– Ты обещал прекратить, если я попрошу.

Да провались все к дьяволу!

– Да, и ты просишь?

– Я... – она кивнула. – Думаю, прошу.

Он отпустил ее руки и стремительно встал. Все тело вопило от неудовлетворенности. Необходимо скорее уйти от нее подальше, пока он что-нибудь не сломал.

– Бенедикт? – Должно быть, она заметила выражение его лица, если неуверенность в голосе хоть о чем-то свидетельствует.

Он отвернулся и схватил бутылку вина.

– Окажи мне любезность, ладно? – Бенедикт выговаривал каждый слог четко и сжато, чтобы скрыть сотрясавшую изнутри дрожь. – Если хочешь, чтобы я сдержал свое слово, выйди из комнаты. Сейчас же.

Он не поворачивлея, пока звук шагов Джулии не затих, а щелчок двери не ознаменовал ее уход в спальню. В спальню, пропади оно все пропадом! Бенедикт сделал большой глоток кларета прямо из бутылки, жалея, что нет ничего покрепче для успокоения бушующих желаний.

Так близко. Он был так близко к тому, чтобы Джулия с радостью легла под него, но все испортил своей дурацкой обмолвкой. Не заткнулся вовремя. Катись все к чертям. Бенедикт запрокинул голову и осушил бутылку. Да еще и трус в придачу; прежде чем войти в спальню, прождал добрый час, чтобы она заснула. А если бы был более предусмотрителен, то догадался бы потребовать из главного дома бутылку бренди и продержался бы еще дольше.

Да будь у него хоть какая-то предусмотрительность, наверное, сумел бы придержать язык. Зато теперь он научен и знает, что правда помогает Джулии опомниться. Сейчас она совершенно не готова принять его чувства.

В следующий раз он не забудет совет Аппертона и не позволит ей соображать, пока не станет слишком поздно. До тех пор пока Джулия не включает голову, она способна полностью отдаться своей чувственности, наслаждаться поцелуями и прикосновениями.

Луна, не пытавшаяся этой ночью скрыться за тучами, заливала комнату серебристым сиянием. Белые простыни и занавески в этом сиянии мерцали, словно жемчуг.

Джулия распростерлась в самом центре кровати, раскинув руки. Она дышала ровно и спокойно, медленно и так живо, пусть даже умерла для этого мира под воздействием кларета.

Бенедикт что-то прошипел сквозь зубы; его вновь накрыло желанием. В следующий раз, и очень скоро, он просто захлестнет ее чувственностью.

Он машинально развязал галстук, расстегнул пуговицы рубашки, снял сюртук и жилет, аккуратно положив одежду на комод. Его лакей, конечно, поморщился бы при мысли, что вещи лежат и мнутся, но в этом коттедже не было таких удобств, как гардеробная, где можно все развесить. В кавалерии его униформа переживала и большее неуважение. Гражданской одежде придется привыкать.

Бенедикт снял панталоны и голым лег в постель. Возможно, Джулия будет шокирована, но, если он правильно разыграет свои карты, уже утром они продолжат изучать друг друга. Чуточка везения, и Бенедикт поймает ее только что проснувшейся, а после сумеет отвлечь чувственными удовольствиями.

Он был готов к действию сразу же, как только подвернется нужный момент, все равно сна ни в одном глазу. Немыслимо уснуть неудовлетворенным, лежа рядом с ней.

Г лава 16

Бенедикт лежал в тусклом свете зари, прислушиваясь к дыханию Джулии. Всю ночь он пытался дышать в одном с ней ритме, но ее присутствие в постели уничтожало сон. Как можно задремать, если объект его безумной страсти находится так близко?

Во сне она повернулась к нему спиной, а волосы разметались по подушке. Стараясь не разбудить ее, Бенедикт намотал медовую прядь волос на палец. Джулия вздохнула и прижалась к нему всем телом. Округлая попка задела пах, и он с трудом подавил стон – его естество тут же ожило и отвердело. Скоро, очень скоро она проснется, и Бенедикт начнет соблазнение.

От ее гибкой фигуры исходило тепло. Сквозь преграду в виде батистовой ночной сорочки оно проникало прямиком в его сущность. Не в силах удержаться, Бенедикт положил ладонь на ее руку.

Если он хочет, чтобы она по-настоящему принадлежала ему, нужен ласковый подход. Его Джулия заслуживает большего, чем торопливое совокупление, после которого она, вероятнее всего, навсегда возненавидит этот акт.

Потянувшись, Бенедикт положил руку на ее талию, распластал ладонь по животу, погладил пальцами низ грудей. Его. Все это только его.

С губ Джулии сорвался вздох. Ее сознание еще блуждает между сном и явью, но тело инстинктивно реагирует на прикосновения.

Бенедикт провел губами по обнаженному плечу, вдыхая аромат жасмина, смешанный с запахом лаванды от простыней, пробуя на вкус ее кожу. Тело Джулии сковало напряжением, и Бенедикт задержал дыхание. Вот оно. Она проснулась, проснулась и начала осознавать, кем является и в чьей постели лежит.

Это к лучшему. Он хочет взять ее проснувшуюся и осмысляющую все происходящее. Хочет наблюдать, как ее глаза темнеют от желания. Хочет смотреть на нее, когда их тела сольются воедино. Хочет услышать, как с губ сорвется его имя, когда он доведет ее до пика.

Джулия попыталась повернуться в его объятиях.

– Бенедикт?

– Тс-с, Джулия, – прошептал он ей на ухо. Она задрожала, и его пальцы чуть сильнее вдавились в мягкий живот. – Пока не надо шевелиться.

– Что...

– Тс-с. Еще рано. Впереди целый день, который мы можем провести как захотим. Если ты будешь покладистой, нам не придется вставать с кровати много часов. – Ну, или хотя бы ей.

Еe плечи чуть приподнялись, Джулия вздохнула, со свистом втянув в себя воздух.

– Часов?

Бенедикт улыбнулся.

– Очень много часов.

– Но что мы будем делать все это время?

В его груди зарокотал смех. Ее невинность забавляла не меньше, чем воспламеняла.

– Может быть... – Бенедикт поднял руку и пальцами расчесал ее локоны. – Может быть, проведем часть времени, вспоминая детство.

Господь свидетель, как сильно ему требовалось на что-нибудь отвлечься от бушующей похоти, воспламеняющей кровь.

– Детство?

– А почему бы и нет? – Бенедикт убрал волосы с ее шеи и провел по ней пальцем. – Мы же в Кенте, пусть и не в тех домах, где жили детьми. Разве для воспоминаний о тех невинных днях можно найти лучшее место?

– Невинных? Ты никогда не был невинным.

Его палец полз дальше, вдоль позвоночника.

– Все же более невинным, чем сейчас. Ну же, расскажи мне о своем самом любимом детском воспоминании.

Ее ноги дернулись – она украдкой попыталась их сжать, и Бенедикт улыбнулся, заметив такую отзывчивость. Она откликается на него, и только на него. Больше ни один мужчина на свете не узнает, что в Джулии Сент-Клер скрывается огромное море глубокой страсти, только и ждущее, чтобы его выпустили на волю.

– Мое самое любимое воспоминание? Нужно подумать.

Бенедикт прильнул губами к тому месту, где шея переходит в плечо.

– Я не могу сосредоточиться, когда ты так делаешь. – Голос прозвучал гортанно и низко.

– Правда? – Он обнял ее чуть крепче. – Значит, придется делать только это.

Бенедикт наклонил голову и прикусил то же местечко, ощутив, как ускорился ее пульс под жаркими движениями его языка. Ее дыхание вырывалось отдельными вздохами, шея изогнулась.

Джулия вывернула голову и посмотрела на него через плечо полуприкрытыми, как у кошки, глазами. Щеки порозовели, а губы, полные и манящие, приоткрылись.

Приглашение, которым Бенедикт с радостью воспользовался. Он наклонился и попробовал их на вкус. Она открылась ему, и мгновенно их языки переплелись, и Джулия задвигалась, пытаясь повернуться к нему удобнее.

Бенедикт решительно подавил прилив желания, ведь еще рано. Он неохотно отодвинулся, последний раз легонько прикусил ее нижнюю губу и прервал поцелуй. Через мгновение ее глаза распахнулись, в их глубине мерцал вопрос. Да! Первый всплеск желания уже захватил ее в свои объятия. Теперь пусть немного побурлит, пока вожделение не поглотило ее полностью. Он снова прижал Джулию к своей груди. Круглая попка задела восставшее естество, Бенедикт вздрогнул, но она устроилась поуютнее и перестала ерзать. Он вдохнул чистый запах ее волос, смешавшийся с ароматом возбужденной женщины.

Боже милостивый, она уже вся мокрая, и только для него! Бенедикт едва не застонал вслух. Ему невыносимо хотелось опустить руку под ее сорочку и проверить свою догадку, но он заставил себя не двигаться, прислушиваясь к ее дыханию.

Чем дольше он откладывает взаимное наслаждение, тем восхитительнее будет награда.

Бенедикт приготовился к терпеливому ожиданию.

– Ну, а сейчас?

– Что?

– Сейчас ты в состоянии думать?

– А о чем ты спрашивал?

– Хочу узнать твое самое любимое воспоминание из детства.

– А ты мне про свое расскажешь?

– Да, но ты первая.

На некоторое время в спальне воцарилось молчание. Это предоставило Бенедикту достаточно времени, чтобы обдумать другие восхитительные способы отвлечь Джулию. Еще до конца дня он собирался отыскать на ее теле каждое местечко, которое откликнется на его ласки.

– Помнишь то пустое дерево? – спросила она, наконец.

– Да.

Бенедикт действительно отчетливо его помнил. Гигантский дуб рос на границе Клертон-Хауса и их имения. Огромный ствол был полым в середине, а у корней имелась трещина, достаточно большая, чтобы туда на четвереньках заполз ребенок.

Хотя обнаружила это дерево Джулия, Бенедикт всегда считал его царством Софии, ее сказочным замком. Сухая листва на земле заменяла в ее детском воображении ковры, кора внутри считалась гобеленами. Когда их гувернантка выяснила, почему у девочек вечно порванные подолы и грязные юбки, сестрам Сент-Клер запретили играть там. Естественно, когда им удавалось ускользнуть из-под ее опеки, они тут же мчались к дереву.

– Мне казалось, ты терпеть не могла изображать запертую в башне принцессу, ожидающую принца, который спасет тебя, – произнес Бенедикт.

Джулия кивнула.

– Я играла в это только потому, что София была старше и могла настоять на своем. Но когда мне удавалось ускользнуть одной, она не могла приказывать мне, что воображать.

– И что же ты воображала в одиночестве?

Джулия уткнулась лицом в подушку, и дальнейшие слова прозвучали приглушенно.

– Ты будешь смеяться.

Бенедикт погладил ее по руке.

– Даю слово, что не буду.

Она перекатилась на спину и уставилась в потолок.

– Я хотела летать. Хотела ощутить ветер на лице и в волосах. Хотела парить и быть частью неба.

Бенедикт подпер голову рукой и посмотрел на нее: одеяло соскользнуло до талии, сквозь тонкую ткань сорочки неясно просвечивали соски. Он представил, как втягивает один из них в рот, и в горле у него пересохло: увлажняет языком ткань, чтобы она стала прозрачной, дразнит губами сосок, пока он не затвердеет...

Джулия поймала его взгляд.

– Ты помнишь тот день?

– В пустом дереве? Их было так много.

– Не внутри. На нем.

Воспоминание всплыло внезапно и ярко. Одиннадцатилетняя Джулия в испачканном муслиновом платье потихоньку пробирается по самой высокой ветке, потом осторожно встает и раскидывает в стороны руки.

– Ты прискакал на своей кошмарной зверюге.

– Прошу прощения. Я за всю свою жизнь ни разу не ездил на кошмарных зверюгах.

– Ездил. В четырнадцать лет.

– Ты про Буцефала?

Ее передернуло.

– Точно, это его имя. Он никого не слушался и делал что пожелает.

– Да, он был сущим наказанием, – признал Бенедикт. С точки зрения его отца, для четырнадцатилетнего подростка Буцефал был опасен. Естественно, Бенедикт бросал отцу вызов всякий раз, как ему удавалось сбежать от учителя.

– Не просто наказанием. Эта зверюга встала на дыбы сразу же, как только ты заорал на меня, чтобы я слезла с дерева. Он поднимался все выше, и в итоге я даже не сомневалась, что конь опрокинется и придавит тебя.

– Но упала-то ты.

– Я так испугалась, что не смогла удержаться на дереве.

Бенедикт вспомнил, как дико заколотилось его сердце, когда Джулия рухнула на дорожку в опасной близости от копыт Буцефала. Этот конь запросто мог ее растоптать.

– Такое у тебя любимое воспоминание? Ты же тогда вывернула щиколотку.

– Любимое то, что случилось потом.

Бенедикт все помнил так ясно, словно это случилось не одиннадцать лет назад, а только вчера. Он натянул поводья, заставив коня остановиться, спрыгнул на землю и подбежал к ней. Широко распахнутые карие глаза, выделяющиеся на бледной коже, как будто пронзали его, глядя в самую душу. В них набухали слезы, увеличивая зеленые и золотые точки. А горло содрогалось в попытках сдержать рыдания.

Даже тогда Джулия не желала демонстрировать эмоции, но Бенедикт надеется, что в течение следующего часа излечит ее от сдержанности. Он хочет довести ее до такого состояния, что она просто не сможет подавлять страсть.

– Я всего лишь поднял тебя с земли.

Она покачала головой.

– Ты убедился, что со мной все в порядке. Проверил, что я ничего не сломала. И был так осторожен.

Мысль о прикосновении к такому запретному месту, как лодыжка, шокировала четырнадцатилетнего Бенедикта. Шокировала, потому что ей было всего одиннадцать, еще совсем малышка. Он не должен был краснеть, когда думал об этом – и когда поднимал ее на руки и усаживал на спину Буцефалу.

– Я посадил тебя на ту кошмарную зверюгу, как ты его называешь.

– Помню, это оказалось страшнее, чем смотреть, как он встает на дыбы.

Ее лицо тогда побелело, как мел. Он испугался, что Джулия упадет в обморок, но потом ощутил сильную, железную хватку ее пальцев на своих запястьях.

Бенедикт чуть подтолкнул ее.

– Ты никогда не любила лошадей. Это придется исправить.

– Ты ни за что не заставишь меня взобраться ни на одну из своих зверюг!

– Даже если я буду рядом, чтобы не позволить тебе упасть?

– Ну, тогда, возможно, и соглашусь.

Он положил ладонь ей на шею, пальцы коснулись пульса, бьющегося прямо за ухом, который мгновенно ускорился от его прикосновения. Бенедикт чуть повернул ее голову и посмотрел в глаза.

– Правда?

– Как будто снова вернется тот день, когда ты отвез меня домой.

– Ты так боялась, что даже смотреть не могла. – Джулия уткнулась лицом ему в грудь тут же, как только он забрался на коня позади нее.

– Ты ехал так быстро.

– Ты ушиблась. Нужно было как можно скорее доставить тебя домой.

– Когда я закрыла глаза, то представила, что лечу.

– Джулия. – Бенедикт скользнул ладонью по ее шее, потом ниже, задел пальцами ключицы.

– Да? – Слово сорвалось с ее губ на выдохе.

– Ты все еще хочешь летать? – Его рука соскользнула еще на дюйм и замерла на верхней части груди.

Джулия вдавилась плечами в матрас, едва заметно подавшись к нему и слегка выгнув спину, – неосознанная мольба тела. О да, она хочет летать, известно ей об этом или нет.

Ее ладонь накрыла его руку, пальцы сомкнулись.

– Это была всего лишь детская фантазия.

– Есть и другие способы летать. – Он наклонился так, что его губы почти касались ее. – Позволь показать тебе.

Джулия прижалась к нему. Дерзко с ее стороны, да, но именно он сумел разбудить в ней спутавшиеся между собой чувства свирепости, безрассудства и нетерпеливости. Это же безрассудство когда-то заставило ее сбежать от Софии и мисс Мэллори, чтобы попытаться взлететь.

Вскоре после того случая она научилась подавлять подобные чувства и запирать их глубоко в сердце. Но иногда по ночам, когда сон ускользал от нее, Джулия закрывала глаза и в течение нескольких минут наслаждалась восхитительными воспоминаниями о том, как чудесно было возвращаться домой верхом на той дикой зверюге, называющейся конем. В объятиях Бенедикта она испытала безумный страх, смешанный с восторгом, от которого сердце выскакивало из груди и желудок сжимался, кувыркался и воспарял.

В те непродолжительные минуты Джулия ощутила, каково это – летать. А сейчас Бенедикт обещает ей новую возможность испытать те чувства. Нужно только ухватиться за нее.

Бенедикт прижался к ее губам, вытянулся на ней, вдавив своим весом в податливую перину, и кровать заскрипела.

Джулия высвободила пальцы и положила руку на его обнаженное плечо. Мускулы под ладонью напряглись, как канаты. Его язык глубоко вонзился ей в рот, но Бенедикт мгновенно отпрянул и стал короткими поцелуями покрывать ее щеки. Жаркое дыхание Бенедикта щекотало подбородок, губы скользили ниже, язык коснулся ключицы и тоже направился дальше. Ее пальцы запутались в его густых волосах.

Губы дразнили кожу у выреза сорочки. Он поднял глаза, поймал ее взгляд и замер. Боже, как потрясающе Бенедикт выглядит в предрассветном сиянии, нависая над ней: черные волосы дикими волнами падают ему на лицо, а глаза потемнели от желания.

В животе Джулии все сжалось от неистового возбуждения, смешавшегося с ужасом и восторгом.

Его рука скользнула к груди, подтолкнула ее кверху, к вырезу из сорочки. Недостаточно высоко. Глядя ей в глаза, он сомкнул губы на прикрытом тканью соске, и повлажневшая сорочка сделалась прозрачной.

Бенедикт втянул напрягшийся бугорок в рот. По жилам хлынул огонь, и Джулия выгнула спину, вжавшись головой в подушку.

– Ты прекрасна, – пробормотал он и слегка прикусил сосок.

Рука его скользнула по бедру, а губы продолжали дразнить грудь. Пальцы запутались в сорочке, сминая ткань, задирая к талии.

– К сожалению, это придется убрать. Она мне мешает.

Джулия послушно подняла руки и позволила ему снять с себя сорочку. Щеки ее запылали под его пристальным взглядом, она закусила нижнюю губу.

Это же Бенедикт. Она знает его целую вечность. Он предлагал ей свою дружбу каждое лето их детства, облегчал скуку балов, делая язвительные замечания о членах светского общества, спасал от слишком пылких поклонников. А теперь он, голый, лежит с ней в постели, сплошь золотистая кожа и стальные мускулы, и рассматривает изгибы ее тела, а глаза его горят каким-то яростным огнем. Она никогда не открывалась таким образом ни единой живой душе и сейчас не могла представить себе никакого другого мужчину в столь интимной близости. Только Бенедикт. Больше она никому так не доверяет.

– Прекрасна, – прошептал он. Господи, да в его голосе звучит благоговение! – Прекраснее, чем я себе представлял. – Он вытянул палец и обвел им сосок.

Джулия подалась навстречу его прикосновению, и он положил ладонь ей на грудь.

– Ты меня представлял? – прошептала она.

– Ты мне снилась.

Больше не сдерживаясь, Бенедикт завладел ее губами в требовательном поцелуе. Этот поцелуй заполнил ее темной страстью, пылающей в жилах. Она ответила ему тем же, их языки переплелись, ее дрожащие руки скользили по его плечам и спине.

Джулия наслаждалась тяжестью его тела, жаром кожи, твердым естеством, вжимающимся в живот. Он заполнит ее целиком, и тело, и душу.

Она застонала. Бенедикт оторвался от ее губ, снова начал целовать шею, спустился ниже, языком приласкал по очереди каждую грудь, подразнил соски, превратив их в твердые, ноющие бугорки.

Его рука скользнула на живот, и Джулия напряглась. Как далеко он осмелится зайти? Где прикоснется?

Она приподняла бедра. Как он сумел разбудить в ней эту жажду и пустоту, умоляющую, чтобы ее заполнили? Он сильно втянул в рот сосок, и с ее губ сорвался стон.