Текст книги "Суета сует"
Автор книги: Эрнст Бутин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Директор в раздумье смотрел на него. Сокольский выжидательно помолчал, но, почувствовав, что собеседник ждет еще чего-то, что он не убежден до конца, добавил деловито:
– Все три аргумента, которые я назвал, сами по себе, разумеется, мало что значат. Но в сумме, в совокупности – это серьезно. В академических, научных кругах идею Шахова и его дипломный проект пусть разносят вдрызг. Не жалко. Нам до этого дела нет. Нам важно другое. – Нагнулся к лицу директора, требовательно заглянул ему в глаза остановившимся взглядом: – Нам важно начать разведку. Для этого у нас есть все основания. Второе, что нам важно, это заинтересовать там, – опять ткнул вверх пальцем. – И это мы можем. А пока дело дойдет до практического утверждения проекта наверху, мы набурим столько результативных скважин, что нашу правду и слепой увидит. Это ты понял?
– М-да, – директор почесал переносицу. Засунул палец за воротник рубашки, покрутил головой. Посмотрел на часы: – О-о, половина седьмого. Дай-ка мне все твои бумаги. Я дома посижу над ними, подумаю. Мне все это, – похлопал по плану, по папке Сокольского, – переварить надо. Да, дела-а-а… – протянул он с тяжелым вздохом.
– Дела еще только предстоят, – весело, звонко засмеялся Сокольский. – Дела делать надо.
5
– Ого, уже половина седьмого! Быстро же время летит. – Шахов захлопнул крышку чемодана. – Ну вот… Кажется, все собрал.
Подошел к столу, за которым, обхватив голову руками, маялся над учебником Самарин. Порылся в книгах, выбрал несколько.
– Не забудешь сдать? Вот, я отобрал… – Заглянул через плечо Алексея в тетрадь: – Не получается?
– Получится, – буркнул Алексей. Запустил еще глубже пальцы в волосы.
– Получится, получится… – Андрей навалился на спину друга, подбрасывая в вытянутой руке книги. – Тэк-с, это верно, это верно, – его палец быстро скользил по строчкам записей. Замер. – А здесь липа. Почему у тебя касательное напряжение-то, вот это тау-три, равно нулю?.. Эх ты, мыслитель, – постучал по формуле, потом по лбу Алексея.
Самарин запыхтел обиженно, погрыз карандаш.
Шахов положил книги на подоконник, напомнил еще раз:
– Не забудь сдать! – и отошел к шкафу. Достал белую рубашку.
– Смотри-ка, вышло! – удивился Алексей. Отбросил карандаш, потянулся, широко раскинув руки. – Способный ты парень, Шахов, – сказал привычно, без зависти. – Только не задирай нос, через три года и я получу свой диплом. Вот увидишь!
– Разве кто сомневается? – Андрей провел ладонью по щекам: надо ли бриться? Покосился на Алексея. – А ты чего не собираешься? Пора.
– Я же сказал, мне в третью, – раздраженно ответил тот. – Ты что, Бахтина не знаешь? От него черта с два до утра вырвешься.
– Зря не идешь, – Шахов, пританцовывая на одной ноге, натягивал брюки. – Тебе как комсоргу нельзя отрываться от масс. Скажут, заелся.
– Завтра зайду и поздравлю, – Алексей зевнул. – А сейчас отсыпаться буду, поэтому – не кантовать!.. И комсоргство, кстати, тут ни при чем.
– Шахов! – раздался истошный вопль в коридоре. – К телефону!
– Кто бы это? – удивился Андрей и поспешно вышел.
Вернулся он быстро. Деловито подошел к зеркалу и, увидев в нем вопрошающее лицо Алексея, пояснил:
– Сокольская. Просит, чтобы ее к Бахтину проводили. Не знает, говорит, где тот живет. И вообще, сказала, неудобно, мол, одной приходить. – Он, вытянув шею, завязывал галстук. – Может, ты ее встретишь и отведешь? Я в это время в магазин смотаюсь. Нам с тобой надо ведь еще подарки купить. – Повернулся, прикрикнул: – Давай не дури! Одевайся!
Алексей, смущенно улыбаясь, опустил глаза, Поднялся не спеша, подошел вразвалку к шкафу, достал рубашку, костюм.
– Да не копайся ты! – рассердился Андрей. – Опоздаем… Может, и в самом деле ты к Наташе пойдешь, а я в магазин? Она на почте ждать будет. А около дома Бахтина встретимся.
– Она же тебя просила, – Алексей подчеркнул слово «тебя».
– Какая разница, – равнодушно ответил Шахов. – Вы ведь знакомы… Наташа девушка славная, умная. Красивая. Не прельщает моя идея?
– Пусти-ка, – Алексей оттолкнул его плечом. Затянул, поправил перед зеркалом галстук. – Лучше на часы посмотри.
– О, черт! Действительно… – Андрей, вытолкав друга в коридор, торопливо замкнул дверь.
Через полчаса они, заскочив на почту за Наташей, побывав в промтоварном магазине, подходили к дому Бахтиных.
Из распахнутых окон, прикрытых буйным и высоким черемушником, тек гул большого и хорошо разгулявшегося застолья.
Андрей, зажав под мышкой огромного плюшевого медведя, взялся за кованую ручку калитки добротных, с резными розетками, ворот.
– Во, уже пирует рабочий класс, – он удивленно оглянулся.
Алексей, за всю дорогу не сказавший ни слова, проворчал:
– А что им, нас, что ли, дожидаться? – Слегка подшвырнул, перехватив поудобней, красный трехколесный велосипед. – Николай нас, наверно, и ругать-то уже перестал.
Наташа неуверенно глянула на него, на Андрея, на дом.
– Может, в таком случае и ходить не стоит, если опоздали? – Она помахала непринужденно пакетиком на розовой ленточке, и хотя голос был равнодушным, Андрей уловил в нем испуг.
– Что, боишься к работягам идти? – насмешливо спросил он, приоткрывая калитку. – Обижаешь их, Наталья Васильевна. Напрасно обижаешь.
– Глупости говоришь, Шахов, – девушка решительно вошла во двор, поднялась на крыльцо.
Но когда Андрей, опередив ее, открыл дверь в сени, а потом в квартиру и Наташа, переступив порог, увидела длинный стол, множество людей за ним, а смутный гул, слышанный на улице, превратился в гомон, вскрики, смех, ударившие по ушам, она остановилась.
– Разреши, – Андрей, слегка оттеснив ее, гаркнул, подняв медведя над головой: – Здравия желаем, честная компания! Принимайте гостей!
За столом замерли, повернули головы на голос и тут же загалдели:
– О, геология, привет!..
– Здорово, начальник. Опаздываешь!..
– Начальство не опаздывает – задерживается… Андрей, топай сюда!
Максим, склонившийся к плечу курносой девушки с кудряшками шестимесячной завивки и нашептывающий ей что-то, отчего девушка ежилась, точно от щекотки, радостно заулыбался, увидев Наташу. Но еще он увидел и медведя в руках Шахова. Закричал громко и восторженно:
– Ух ты, какой редкий подарок принесли! Молодцы, всем нос утерли!
Захохотало, захихикало, загоготало неудержимо застолье.
Протиснулся в дверь и Алексей. Поставил на пол велосипед, заулыбался, но, увидев Николая Бахтина, который уже наливал в стаканы, сник.
– А, пришел, Леха! – торжествующе взревел Николай. – Поздно, брат. Я уже Славкой сына назвал! – И басовито позвал через плечо: – Ма-а-аш!
Мария вышла из соседней комнаты – лицо счастливое, ясное.
– Спит, – доложила мужу. – Пушкой не разбудишь.
Увидела новых гостей, улыбнулась радостно, и тут же улыбка ее погасла. С постным видом сверху вниз оглядела Наташу – ее затейливую прическу, белое платье с юбкой-колоколом, белые туфельки, задержала взгляд на пакетике в руке девушки и снова улыбнулась, но так, чтобы всем, а особенно гостье, было ясно, что это лишь знак вежливости.
– Здравствуй…те, – поклонилась, опустив глаза, Мария.
– Здравствуй, Маша, – гостья покраснела. – Что это ты меня на «вы» зовешь? – И, не дождавшись ни слова, ни взгляда, поинтересовалась чуть-чуть заискивающе: – А где сын?
– Сейчас покажу! – плотно сжатые губы хозяйки слегка расслабились.
– Идемте, – Николай вдруг легкомысленно хихикнул, покрутил головой.
В горнице стало тихо.
Вячеслав Бахтин, окруженный свертками, игрушками, спал, крепко зажмурившись. Ровно посапывал, иногда по-мужицки вздыхал, чмокал, морщился. А вокруг него таращили глаза пять одинаковых плюшевых мишек.
Андрей, увидев медведей, растерянно посмотрел на шестого – в своих руках, потом на хозяев… Тишина за его спиной взорвалась хохотом:
– Зоопарк!.. Медвежье стадо!.. Зверинец!
– Коля, Коля! – громче всех кричал Максим. – Твой сын не футболист будет, а укротитель!
– Ду-уров! – загоготали гости. – Филатов!.. Медвежий цирк!
– Новый аттракцион, – засмеялся и Андрей, пристраивая свой подарок на кровати. – Вячеслав Бахтин и группа плюшевых хищников!
– Ой, какой славный и серьезный малыш! – Наташа, не обращая внимания на шум и гам, засмеялась тихо и радостно, не отрывая глаз от ребенка. Бросила на постель свой пакетик, склонилась над мальчиком.
Мария заулыбалась. Николай облапил за плечи Андрея и Алексея, спросил самодовольно:
– Ну как? Нормальный сын?
– Богатырь!.. Хороший парень!
– То-то. – Молодой отец раскинул руки, вытолкал гостей из комнаты: – Идемте, идемте, а то разбудим. Орать он здоров, спросите у Максима.
Мария подхватила Наташу под локоток, заглянула в лицо.
– Правда, на отца очень похож, а? – спросила дружески.
– Не знаю, – ответила девушка и польстила: – По-моему, на тебя, Маша.
– Ты что? – удивилась и даже слегка обиделась та. – Вылитый Бахтин!
Анна Твердышева подняла голову от шитья, растянула за рукава детскую рубашку, придирчиво осмотрела ее. Взглянула на часы, встала поспешно из-за машинки, подошла к окну, распахнула его, высунулась по пояс.
Иван Дмитриевич сидел на скамейке в глубине сада, сидел давно, не меняя позы, не шевелясь, лишь изредка, словно в недоумении, встопорщивая пальцы, вцепившиеся в набалдашник трости, – думы были невеселые.
– Папа, – громко окликнула Анна. – Семь часов! Вы просили напомнить.
Старик вяло повернул голову, слабо помахал рукой – слышу. Медленно поднялся, и овчарка, лежавшая на земле, тут же вскочила.
Анна отвернулась. Прикусив губу, оглядела в раздумье комнату, где все было привычно, знакомо, каждая вещь имела свое раз и навсегда отведенное место: большая географическая карта мира, полка с аккуратно, одна к одной, расставленными книгами, глобус на письменном столе, рядом с ним чернильный прибор, мраморный, громоздкий, с нелепой совой – подруги подарили после защиты диплома; задержала взгляд на своем портрете – Дмитрий написал в первый месяц после свадьбы. Анна на нем изображена спокойная, счастливая, с довольной улыбкой на полных губах. «Волоокая моя женушка», – любил повторять Дмитрий.
«Волоокая, – мысленно повторила Анна. – То есть глаза как у вола. Коровьи глаза… И точно: ни дать ни взять – сытая гладкая телка».
Иван Дмитриевич стукнул два раза в заделанную Дмитрием дверь.
Анна взяла рубашку сына, коробку с нитками; проходя мимо двери к свекру, тоже стукнула два раза в голубую филенку – иду, дескать. Стукнула автоматически, привычно, не обратив на это внимания. Вышла во двор, приласкала походя Гранита, поднялась по крыльцу в половину, где жил старик.
Иван Дмитриевич, глубоко утонув в кресле, смотрел не отрываясь на экран телевизора, где Штирлиц соревновался в остроумии с Мюллером.
– Пора ужинать, – сказал Иван Дмитриевич, не повернув головы.
Пока сноха накрывала на стол, пока готовила в спальне постель свекру, старик Твердышев не пошевелился и, кажется, ни разу даже не моргнул… Сели ужинать. Ели молча, не поднимая глаз от стола.
– Спасибо, – Иван Дмитриевич вытер губы салфеткой, аккуратно положил ее рядом со столовым прибором.
И снова перебрался в кресло. И снова окаменел.
Анна поставила на столик рядом с ним традиционный стакан чаю, маленькую, оплетенную серебряными кружевами – баклажку, в которую раз в неделю доливала ром. Старик, не глядя, взял баклажку, накапал в чай и, отпив, опять застыл, сжав, словно отогревая руки, стакан в ладонях.
Анна убрала посуду, вымыла и села на диван. Изредка посматривая на экран телевизора, где теперь дергались куклы-попугаи, рассказывая о проделках какого-то Жако, она вышивала Чебурашку на рубашке сына, слегка хмурилась от дум.
– Завтра собираюсь съездить к Антошке, – сказала, откусывая нитку. – Поедете со мной?
– Поеду, – помолчав, буркнул Иван Дмитриевич.
– Только вы сами разговаривайте с заведующей, – попросила Анна. – А то опять раскричится, как позавчера, что балуем, не даем отдыхать.
Иван Дмитриевич посопел, отхлебнул чай.
– Поговорю, – и брюзгливо добавил: – Надо бы забрать его домой.
– Хорошо бы, – согласилась Анна и вздохнула, – да вдруг осенью назад не примут… Чего стоило его устроить, помните?
Старик пошевелился в кресле, насупился. Потребовал:
– Переключи программу.
Анна встала, пощелкала переключателем. Появился на экране цех гигантского завода. Ревели станки, вращались какие-то огромные блестящие детали, тележурналист, стараясь перекричать шум, радостно докладывал зрителям: «…применение новой технологии и умелое использование скрытых резервов позволило коллективу бригады уже в этом месяце увеличить производительность труда, улучшить показатели по экономии металла…»
– Оставить? – сноха вопросительно посмотрела на Ивана Дмитриевича.
– Давай попугаев, – приказал тот.
Щелчок переключателя – и снова на экране попугаи. Один из них, взъерошенный и хитроглазый, пел, грассируя, бравую песенку о том, что он, Жако, никого не боится, что он самый ловкий и хитрый.
Женщина вернулась на место, села. Сцепила на коленях пальцы и, не отрываясь от телевизора, замерла.
– Завтра Шахов уезжает, – стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойней, сказала она. – Может, попросить его – пусть зайдет к Дмитрию…
– Ни в коем случае! – резко оборвал старик. – Дмитрий не ребенок.
– Пусть Шахов хотя бы узнает, как он там, – начала было Анна, но Иван Дмитриевич, хлопнув ладонью по с голику, перебил:
– Сам выбрал. Пусть живет как хочет!
Анна помолчала. Хрустнула пальцами.
– А я? – спросила негромко. – Как я жить должна?
Старик пошевелился, словно поглубже, прячась в кресло, закрыл глаза.
– Решай сама, – сказал с усилием. – Тут я тебе не советчик.
Сноха повернула голову, посмотрела на одеревеневший профиль свекра: сухой, точно из желтой кости вырезанный нос, плотно сжатые губы, окруженные паутинкой морщин, выпирающий подбородок с дрябленьким мягким мешочком под ним.
– Может, мне все-таки перебраться к вам? – не в первый уже раз предложила она. – Вместе жить станем… И Антошка всегда рядом с вами будет.
– Нет, – сразу и решительно отказал Иван Дмитриевич. – Не надо!
– Но ведь Дмитрий не приедет, – устало продолжала настаивать женщина. – И мне одной не так тоскливо будет, и вам.
– Какая тебе радость жить со стариком? – дернув верхней губой, желчно усмехнулся Иван Дмитриевич. – Сейчас у тебя полная свобода, независимость: делай что хочешь! – Он приоткрыл глаза, остро и язвительно посмотрел на сноху. И снова сомкнул веки. – Я хочу, я люблю быть один. – Помолчал, добавил со старческой безжалостностью: – Не бойся, квартира тебе достанется. Когда буду умирать, тогда и переедешь.
Большие глаза Анны сначала удивленно расширились, потом заблестели.
– Как вам не стыдно, – она опустила голову. – Я хотела как вам лучше. И мне, если бы рядом, спокойней за вас, – голос ее сорвался. Анна всхлипнула, поспешно отвернулась. – За что вы так?.. Стараешься, стараешься и вот… – зажала рот ладонью.
Иван Дмитриевич заерзал, посмотрел страдальчески на сноху.
– Будет, будет, – неуверенно прикрикнул он. – Довольно!
Встал, подошел, сгорбившись, к дивану, сел рядом с Анной. Несмело прижал ее к себе, погладил белой, в старческой гречке рукой по гладко причесанным волосам.
– Ну не плачь. Извини. Я брякнул не подумав. Прости.
– Я не плачу, – сквозь слезы попыталась улыбнуться Анна. – Это так… Это сейчас пройдет, подождите… Сама не знаю, что со мной. – Она вывернулась из рук свекра, рывком встала, повернулась спиной к Ивану Дмитриевичу. – Вот стыд-то, чуть не разревелась… Я пойду. Постель вам приготовлена, – и, пригнув голову, почти побежала к выходу.
– Аннушка, – просительно окликнул Иван Дмитриевич. – Если хочешь, оставайся у меня ночевать. В лото сыграем. А с утра махнем к Антошке.
Анна задержалась на секунду у двери.
– Спасибо, – поблагодарила, не повернувшись. – Я приду.
6
В полном разгаре праздник у Бахтиных. Оживились, разрумянились женщины, веселы мужчины – ослаблены галстуки, сняты пиджаки. Нестройный гул пропитался вскриками, хохотом, перестуком ножей, вилок – застолье разбилось на кучки: снедь пробуют, кому какая нравится, хозяйку похваливают, хозяина не забывают. Пожилые сгрудились вокруг старика Бахтина: рассуждают степенно, вилками в тарелки тычут старательно, вечер еще длинный, беседа долгая. Разговаривают, слушая и не слушая друг друга, говорок течет неторопливо, негромко: «…зажал он нам сорок кубов, зажал – не впервой это за ним», «Ко мне свояк приехал, говорит, у них тоже закрывают…», «Матвей, с внуком тебя». И снова, мерно, не спеша: «…он мне профилакторий. А что профилакторий, когда у меня язва, мне Пятигорск надо», «…а на кой ляд мне столько картошки? Половину огорода Ивану Недорезову отдал», «…и вот, забурился это он на стрелке, вылетел, а за ним двадцать вагонов».
У молодежи голоса погромче, жесты поразмашистей, смеху побольше: «…какие сто сорок? Какие сто сорок? При ста сорока твоя „Ява“ на куски разлетится!» «А для чего, – спрашиваю его, крепить? Для чего крепь?! Там атомной бомбой не разворотишь!», «…за футбол сутки, за дружину двое, двое донорских. Понял?», «…он мне права качает, будто я на этом погрузчике в первый раз. Сунет еще раз нос, брошу все, уйду на проходку. Меня с руками возьмут!»
У женщин свои интересы, свои разговоры. Поблескивают глазами, на своих мужиков посматривают, шепчутся, хихикают, прикрывая рты ладошками, и тоже – в полный голос – о наболевшем, сокровенном: «…а я ему говорю: еще раз выкинешь такой фокус, поминай как звали», «… мог бы и подождать, невелик барин», «…ну выпил раз. Но каждый-то день шары заливать – срамота! Да и копейка-то тоже ведь не безразмерная», «…я две пары взяла. На моем Леньке горит как на костре», «…учителка говорит, у него способности есть, но лентяй», «…и идет она, девки, вся в белом, а фата, ну точь-в-точь паутинка…» И уже затянула, притворно запечалившись, курносая и смешливая соседка Максима:
– «Миленький ты мой, возьми меня с собой…»
Парни повернулись на голос, зашикали, замахали руками:
– Во! Заголосила!.. Кончай ты, «тонкая рябина»!.. Клавка, не ной!
Но та в их сторону даже бровью не повела, только лицо сделала совсем уж жалостливое, продолжала тоненько, со слезой:
– «И там, в краю далеком, назови своей женой…»
Притихли женщины, напустили на себя грусть и подхватили прилежно, старательно, полузакрыв глаза и выкрикивая слова песни пронзительными изменившимися голосами. Мария с тревогой и настороженно следила за ними – как бы сына не разбудили, – но не выдержала, сделала постное лицо и тоже заголосила – подхватила припев.
Максим с удивлением поглядел на свою соседку-солистку, о которой позабыл, как только появилась Сокольская, и опять наклонился к уху Наташи, продолжая прерванный рассказ, – посмеивается, ноздри раздувает, бровями поигрывает. Девушка вежливо улыбалась, но в глазах ее, глубоко-глубоко, застыли льдинками страх и неприязнь. Иногда она вскидывала глаза на Шахова, просила его взглядом, чтобы обратил на нее внимание, увел бы от этого смуглого расторопного парня, но Андрей ее взгляда не замечал. Расслабив галстук, раскинув руки на спинки соседних стульев, он лениво поругивался со стариками:
– Кто говорит? Я говорю. Лет через десять здесь будет город. Есть же другие шахтерские города: Донецк, Караганда, Карпинск…
– Там уголь, – презрительно отмахнулся старик Бахтин, – а у нас совсем другое… Иссяк запас? Иссяк! Сколь шахт-то закрыли, а?
– Вот, вот, – поддержал его щупленький старикашка. Он елозил на стуле, порываясь встрять в разговор. – Деды, отцы тут робили, а теперь тю-тю. Снимайся с места, гуляй… У меня почти все соседи уехали!
– Вернутся, – зевнув, пообещал Андрей. – И новые понаедут, – потянулся, – в наш будущий город Катерининск – Катериноград!
Максим, подогреваемый почти влюбленным взглядом Марии и вежливой улыбкой Наташи, зажмурился, раскинул руки и выдохнул-выкрикнул:
– А теперь – танцы! Полный вперед, шеф! Музыку – на всю катушку!
Николай, развернувшись, ткнул пальцем в клавиш транзисторного магнитофона. Заныли, застонали электрогитары. И лицо Марии стало каменным.
– Ну уж нет! – решительно заявила она. – Давайте-ка с танцами на двор. Славика разбудите. – Схватила магнитофон, сунула мужу. – Понял?
Максим – рука кренделем, на лице улыбка – повернулся к Наташе:
– Разрешите пригласить на тур вальса?
Девушка жалобно и просительно взглянула на Андрея, но тот уже пробирался к хозяйке дома. Склонил голову, щелкнул каблуками. Мария прыснула в ладонь, ткнула шутливо Шахова в грудь, но под ручку его взяла, поплыла рядом к выходу.
На двор уже опустились прозрачные светлые сумерки, которые бывают, когда солнце село, день кончился, но вечер еще не наступил, земля еще не приготовилась к ночи. Ревел магнитофон, певец рокотал что-то непонятное, но мужественное и ритмичное, кудахтали в сарае встревоженные куры, бесился от радости, путался под ногами лохматый, состоящий, казалось, из свалявшейся шерсти и восторженного лая, соседский Бобик; ворковал что-то Наташе Максим, девушка фыркала, поджимала губы, но иногда не могла сдержаться, улыбалась, отвернув голову; отплясывали, подняв тонкое облачко пыли, шахтеры, их жены, подруги, друзья и приятели родителей Николая и Марии – гуляй, народ, у бригадира Бахтина сын родился! Танцевали по-разному, в зависимости от возраста и темперамента, – молодые модничали, изгибались, поводили руки ми, усердствовали с серьезными лицами; те, что постарше, выделывали коленца, прихлопывали и притопывали, ухали и ахали, мужики пускались вприсядку, женщины и взвизгивали, а Клавка – «тонкая рябина» – взмахнула платочком и, перебирая ногами, поводя плечами, остановилась перед кудрявым парнем, который, уронив голову на аккордеон, терзал его, пытаясь подыграть магнитофону, да как закричит вдруг пронзительно и не в лад:
– Я любила тебя, гад,
Четыре года в аккурат.
Ты меня полмесяца,
И то хотел повеситься!..
Музыка оборвалась, и сразу же, без перерыва, из магнитофона полилось что-то томное, южноамериканское, медленное и тягучее.
– Продолжим? – Максим галантно склонил голову.
– Нет, нет… Простите, я устала, – Наташа виновато и одновременно облегченно посмотрела на партнера. – И голова кружится.
– Тысяча извинений, – Максим осторожно взял девушку под локоток, подвел ее к Шахову. – Спасибо за танец.
Андрей, улыбаясь, смотрел вслед Марии, которая – «Как там Славка? Ревет небось!» – пробиралась среди отплясывающих пар к дому.
– Слушай, Шахов, – безразличным голосом обратилась Наташа, когда Максим, нарасшаркивавшись, наприжимав руку к сердцу, наизвинявшись, отошел и затерялся среди танцующих. – Я тебя замучила просьбами, но выполни еще одну, будь другом… Проводи меня домой.
– О чем речь! Я тебя привел, я тебя и уведу. А что случилось? – Андрей насторожился. – Тебе что-то здесь не понравилось?
– Да нет… – Наташа поморщилась. – Максим напрашивается в провожатые, а мне этого не хочется, – сдвинула брови, покусала губу. – Очень уж он напористый. Я боюсь таких… Уйдем по-английски? Я устала.
– Нет, так не годится. Обидятся. – Андрей, подзывая, помахал рукой Алексею, который старательно притопывал около подбоченившейся Клавки. – Пойду от нашего имени попрощаюсь с хозяевами. Мы уходим. Побудь здесь, – приказал Алексею, когда тот степенно подошел.
Как только Шахов скрылся в дверях дома, из-за танцующих вывернул Максим. Скользнул к Наташе, протянул ей два пунцовых тюльпана.
– Ой, – девушка растерялась, – прелесть какая! Откуда это? – Приняла цветы, поблагодарила радостно-удивленным взглядом: – Спасибо.
– Для вас, фея, – Максим закатил глаза. – Для вас я готов…
– Не говорите, не говорите ничего, – возмущенно перебила Наташа. – Вы все только испортите словами.
Алексей мрачно смотрел на цветы. Насупился, кашлянул, хмыкнул.
Выскочила во двор расстроенная, с виноватым лицом Мария.
– Не поглянулось у нас? – спросила в упор Наташу.
– Что ты, что ты, – переполошилась та. – Очень весело и интересно, – пожала, извиняясь, запястье хозяйке празднества. – Но я устала. Честное слово. И голова кружится.
Мария вдруг увидела цветы. Ахнула!
– Откуда тюльпаны у тебя?
– Максим подарил, – Наташа глазами показала на парня, и взгляд ее задержался на его лице. – А где он достал – не знаю.
– Николай, иди сюда! – крикнула Мария. – Смотри, – показала мужу на цветы, когда тот приблизился. – Этот, – кивнула на Максима, – у Сычихи тюльпаны из теплицы спер! – она возмущенно поджала губы.
– Ха! – Николай поразился, даже пальцем осторожно потыкал в цветок. – Как же тебя бабкины псы не разорвали?
– Что псы, что псы? – взвилась в крике Мария, но тут же, испуганно оглянувшись за спину, перешла на быстрый шепот: – Она же нас теперь на всю улицу ославит! Проходу не даст!
– Да у нее этих цветов – море, – засмеялся Максим. – А собаки бабке не скажут, они меня полюбили.
Наташа торопливо сунула ему цветы и спрятала руки за спину:
– Благодарю за такой подарок! – Требовательно посмотрела на Андрея: – Идем, Шахов? Или ты остаешься?
– Так Сычихе и надо. Не обеднеет, спекулянтка! – неожиданно твердо и серьезно заявил Николай. Вырвал у остолбеневшего Максима цветы, протянул девушке: – Возьми. Для тебя ведь парень старался, – но та энергично покачала головой, отказываясь.
– Как хочешь. – Бахтин сунул тюльпаны в руку жене, погрозил ей пальцем: – Не говори потом, в старости, что цветы тебе не дарил!
– До свидания! – сухо попрощалась Наташа и боком скользнула между танцующими к воротам.
Максим рванулся было за ней, но Бахтин схватил его за плечо.
– Куда? – поинтересовался насмешливо. – От бригады откалываться?
Максим дернулся, зло глянул в добродушное, но с хитрыми глазками лицо бригадира и заулыбался. Дурашливо облапил его.
– Идем, отец наш! – закричал ернически. – Идем, поилец-кормилец!
– Ну, пока, – Шахов подтолкнул в спину Алексея. – Пошли и мы.
Они выскочили за ворота, нагнали Наташу, которая медленно шла вдоль палисадника, вела пальцем по штакетнику, словно считая планки.
– Что же не подождала? – удивился Андрей, приспосабливаясь к ее шагу.
– Я жду, – спокойно ответила она. Помолчала. – Откуда появился этот Максим? – спросила равнодушно, и Шахов, не уловивший в голосе раздражения или неприязни, удивленно поглядел на нее.
– Понятия не имею… Понравился?
– Нет, Шахов, не понравился, – тон у Наташи стал сердитым. – Что он за человек, Алексей?
Тот важно вышагивал рядом, ногу ставил твердо, грудь выпятил.
– Я только сегодня с ним познакомился, – откашлявшись, сказал он солидно. – По-моему, Максим человек неплохой. Общительный, жизнерадостный, легко находит общий язык с людьми.
Наташа удивленно повернула к нему голову, заморгала. Хмыкнула:
– Вы прямо как производственную характеристику выдаете!
– Леша у нас человек правильный, – назидательно пояснил Андрей. – Во всем порядок любит. Чтобы все было на своей полочке, с ярлычком.
Они шли в тихих сгущающихся сумерках, и их тени от света уличного фонаря – длинная Андрея, тоненькая Наташи и квадратная Алексея – уменьшались, точно сжимаясь, чтобы за следующим фонарем распластаться снова далеко вперед по кочковатой дороге.
– Ты не выведешь меня из себя, не разозлишь, – уверенным баском рокотал Алексей. – Если я стремлюсь к ясности, если знаю, чего хочу, разве это плохо?.. Чем, думаешь, мы отличаемся друг от друга?
– Ростом, – серьезно сказал Андрей.
– Не только, – так же серьезно возразил Алексей. – Я намечаю маленькие ближайшие цели и достигаю их, а ты видишь только одну – главную. И хочешь достичь ее немедленно, завтра же!
– У тебя, выходит, главной нет? – притворно посожалел Андрей.
– Есть, – Алексей остался невозмутимым. – Я ее не упускаю из виду, иду к ней от вехи к вехе. Не спешу, не мельтешу. Всему свое время.
– И какая же ваша главная цель? – насмешливо поинтересовалась Наташа.
– Стать гармонической личностью, – с достоинством ответил Алексей.
– Ого! – Наташа даже споткнулась. Посмотрела на него изумленно. – Ну и как? Получается?
– На сегодняшний день изучил мировую литературу, – без намека на улыбку ответил Алексей. – Теперь стараюсь быть в курсе текущей…
– Всю мировую литературу? – пораженно переспросила девушка.
– Всю изучить нельзя, – снисходительно пояснил Алексей. – Но с основными направлениями и самыми важными произведениями я знаком. Прочитал библиотеку всемирной литературы. Двести томов… Сейчас главное внимание уделяю музыке и ИЗО.
– Чему? – ошеломленная девушка крепко зажмурилась, помотала головой.
– Изобразительному искусству. Тут я пока полный профан, – признался Алексей, уверенно глядя перед собой. – Но ничего, наверстаю. Андрей обещал привезти из города литературу, репродукции, пластинки.
– Привезу, привезу, – деловито подтвердил Шахов.
Наташа с недоверчивой улыбкой посматривала то на одного, то на другого – не разыгрывают ли? – но увидела спокойные, будничные лица. И улыбка девушки потускнели, Наташа по-новому, с уважением, посмотрела на крепкою, крупноголового, кряжистого друга Шахова.
– Допустим, вам удастся это, – сказала она. – Но ведь литература и прочее – для души. А практически, житейски – как вы видите свое будущее?
Алексей в первый раз посмотрел ей в глаза, выдержал взгляд.
– Закончить институт и стать хорошим специалистом.
– И только-то? – разочарованно протянула девушка.
– Да, – твердо заявил Алексей, – только-то. Я иллюзий, – он выделил это слово, – на свой счет не строю.
– Счастливая у вас будет жена, – Наташа фыркнула. – Все у вас продумано, взвешено, все последовательно предусмотрено. Прочно все.
– Счастливая, – поразмышляв, согласился Алексей.
– Какое же это счастье? – бурно возмутился Андрей. Подмигнул Наташе. – Ты ведь на выпивку слаб.
– Как это? – Алексей остановился, приоткрыл пораженно рот. – Когда?
– А сегодня кто водку стаканами хлестал?
– Я?! – Алексей задохнулся от возмущения. – Ты же знаешь, что это была вода! – И вдруг сообразил, успокоился. – Перед Натальей Васильевной скомпрометировать меня хочешь? – покачал головой.
Шахов захохотал, прижал его к себе, потискал.
– «Скомпрометировать», – передразнил он. – Эх ты, ходячий моральный кодекс, лопушок наш твердокаменный… Я же любя.
– Ладно, отстань! – Алексей оттолкнул его. Набычился. – Мне сюда, – повел глазами в сторону переулка. – До свидания.
– До свидания, – Наташа протянула ему руку. – Рада знакомству.
– Беги, беги, – Андрей ткнул его в плечо кулаком. – Только на мастера не дыши… водой.
В полутьме блеснули обиженно белки глаз Алексея. Он развернулся, направился, все убыстряя и убыстряя шаг, в переулок.
– Чудной у тебя друг, – сказала Наташа. Она, посерьезнев, наблюдала, как сливается с полумраком, исчезает фигура Алексея. – Идем?
– Он не чудной, а чудный, – Андрей догнал ее, ссутулился по привычке, чтобы казаться пониже. – Лешка действительно знает, чего хочет, и всегда своего добивается… Детдомовская черта, привычка рассчитывать только на себя.
