Текст книги "Суета сует"
Автор книги: Эрнст Бутин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Эрнст Бутин
Суета Сует
АНОМАЛИЯ
Повесть
1
– Ну что ж, Андрей… э… Михайлович, работу вашу я изучил внимательнейшим образом, – главный геолог Сокольский, не поднимая головы, с силой потер широкой ладонью большой выпуклый лоб.
Андрей Шахов, притворяясь безучастным, смотрел в открытое окно, где в почти белых от солнца листьях огромной березы, заслонившей небо, суетились, галдели истошно воробьи, но не видел ни окна, ни этой березы, а, напружинившись, прислушивался, как Сокольский шуршит бумагами.
– М-да, – главный геолог подровнял листы текста, аккуратно сложил длинные ленты разрезов и планов. – Вы позволите быть откровенным?
Он быстро глянул на Шахова, увидел его окаменевшее лицо с выступившими скулами, длинную шею, на которой дернулся острый кадык, словно Шахов пытался, но не мог что-то проглотить, и взгляд главного геолога из настороженного превратился в снисходительно-насмешливый. Сокольский откинулся на стуле, достал не спеша массивный серебряный портсигар.
– Вы знаете мое мнение, – скучным голосом начал он, разминая папиросу. – Еще когда вы выбирали тему дипломной работы, я предупреждал, что надежды на северный участок довольно… проблематичны. – Щелкнул зажигалкой, прикурил, прищурив левый глаз. – Я предупреждал вас, а вы заупрямились. И вот результаты, – подтолкнул к Шахову папку.
Жест получился пренебрежительный – папка скользнула по полированной поверхности стола, слегка развернулась. Шахов покосился на нее, усмехнулся.
– Все, что вы предлагаете, похоже больше, простите, пожалуйста, за резкость, на научную фантастику, чем на научное предвидение, – голос главного геолога был ровным, скучным. – Выводы, к сожалению, бездоказательны, прогнозы не аргументированы, расчеты уязвимы, а общая картина рудного поля, и особенно – невероятная гипотеза рудообразования, весьма и весьма сомнительны.
Сокольский подождал, не скажет ли чего Шахов, но тот молчал. Сидел неподвижно, только иногда ощупывал торопливо верхнюю пуговицу рубашки, будто проверяя, цела ли она, и тогда видно было, что пальцы его слегка дрожат.
– Дался вам этот северный участок, – главный геолог щелчком сбил пепел в большую хрустальную пепельницу. – Разработали бы диплом по югу, и не было бы всех этих… – он помялся, вздохнул, – неприятностей.
– Я работал над югом, – Шахов наконец повернулся к главному геологу, и взгляд его прищуренных серых глаз стал злым. – Там ничего нет. Все выгребли. Бесперспективно!
– Не считаете же вы нас, стариков, дремучими невеждами, – Сокольский улыбнулся. – Во всех учебниках наш рудник – классический пример классического рудообразования, и двести лет он развивается именно в южном направлении…
– Рудник двести лет разрабатывает линзу, – раздраженно перебил Шахов. – Это аномалия, кулиса. Основное месторождение надо искать на севере.
– На глубине пятисот метров, как вы предлагаете? – Сокольский снисходительно посмотрел на него, ткнул окурок в пепельницу, тщательно раздавил.
– Да! И мощность его увеличивается в меридиональном простирании, по глубинному разлому. Вот смотрите… – Шахов торопливо подтянул к себе лист бумаги, выдернул из стаканчика карандаш, но вдруг опомнился, обмяк. – Впрочем, все это вы читали в проекте.
– Читал, читал, – главный геолог встал, повел плечами, разгоняя усталость. Прошелся по кабинету, опустив голову и сцепив за спиной руки. Развернулся. Остановился около Шахова, качнулся с пяток на носки. – А факты, доказательства?
– Факты? – удивился Шахов и тоже встал. – А шестьсот тринадцатая скважина? А семьсот первая?
– Всего две? Неубедительно, – Сокольский покачал головой. Вернулся к своему стулу, но садиться не стал. Уперся кулаками в стол, поджал губы.
– Две, конечно, мало, – желчно согласился Шахов. – Что ж, вы, Василий Ефимович, не согласились пробурить хотя бы одну по моему проекту? Особенно у Марковской горки.
– По вашему проекту? – главный геолог изумленно повернул к нему голову. – Да ты представляешь, сколько стоит скважина?! – перешел он от возмущения на «ты». – Представляешь?!
– Представляю. Точнее, знаю, – Шахов помрачнел. Стукнул с силой кулаком в раскрытую ладонь. – Ну что бы нам в прошлом году пройти поглубже пятьсот девяносто вторую!
– Она пустая, – поморщился Сокольский. Тяжело сел, заворочался на стуле, устраиваясь поудобней.
– Пустая… Еще бы сотняжку метров – и она подсекла бы рудное тело, – Шахов вцепился в спинку стула, качнулся имеете с ним. – Это подтвердила геофизика и наша установка «Импульс». Об этом же сказано в дипломе.
Сокольский сморщился, и его лицо стало кислым.
– Опять вы за свое, Андрей Михайлович, – покрутил в руках портсигар, кинул его на стол. – Ваша самодеятельная установка – не аргумент. Это несолидно, несерьезно. Кто ей поверит?
– Кроме данных электросейсморазведки, – не слушая, продолжал раздраженно Шахов, – я использовал материалы Твердышева. А он занимался севером много лет, – раскрыл портфель, согнулся, разыскивая что-то в нем.
– Вижу, вижу руку Твердышева, – усмехнулся Сокольский. Потер со страдальческим видом виски. – Этот фанатик и вас заразил своими… идеями?
– Вот. Нашел, – Шахов протянул главному геологу невзрачный серый журнал. – Прочтите, пожалуйста, если найдете время, там, где закладка. Пишут о совместной советско-французской установке. Конечно, у них база, мозги, фонды, но принцип тот же, что и в нашей самоделке. Разница в мощности и точности.
– Спасибо. Посмотрю, – Сокольский плавно вытянул из нагрудного кармана очки, тряхнул их, чтобы раскрылись дужки. – «Реферативный журнал Академии наук», – прочитал вслух. – И что же?
– А то, – слегка передразнивая его, ответил Шахов, – что наши парни изобрели, разумеется, велосипед. Им так и сказали на ВДНХ. Обидно, естественно, но диплом, который получила установка «Импульс», подтверждает ее абсолютную надежность. Ей можно верить.
– Ах, факты, факты, – задумчиво протянул Сокольский, листая журнал. – Вдруг вы правы, Андрей Михайлович, а мы ошибаемся? Тогда основное месторождение останется ненайденным, а рудник придется закрывать.
– Вы лучше меня знаете, что он и так уже на грани закрытия, – Шахов деловито защелкнул замки портфеля. – Я думал и об этом, когда писал диплом… Но главное все же – истина. Геологическая истина! Понимаете?
– Понимаю, понимаю, – Сокольский нахмурился, чтобы скрыть улыбку. – Можете мне оставить этот экземпляр? – показал взглядом на папку.
– Пожалуйста. Он лишний, – Шахов пожал плечами и вдруг испуганно вскинул голову: – А что, рецензия не готова? Мне же завтра ехать?
– Почему не готова? Готова. Зайдите утречком, я вам ее отдам… Хочу сегодня еще раз прочесть ее, чтобы быть предельно объективным, – главный геолог вежливо, одними губами, улыбнулся. – Но, извините, – и улыбка исчезла, лицо стало жестким, голос серьезным, – обманывать не буду, напишу честно. Изложу все, что думаю. Так что не обессудьте.
– Конечно, естественно, – Шахов потоптался. – До свидания.
И вышел.
Сокольский полистал без интереса журнал, отложил его. Подпер ладонью лоб, закрыл глаза и несколько секунд сидел неподвижно, сдвинув брови и почти не дыша. Потом резко выпрямился. Снял телефонную трубку.
– Директора! – потребовал властно. – Анатолий Степанович?.. Ты вот что, пригласи-ка сегодня на совещание начальника промразведки и их старшего геолога. И начальника бурцеха… Нет, нет, идея тут одна созрела. Может, я зайду к тебе, но не сейчас – попозже. Надо еще посидеть, обдумать все… Хорошо, договорились.
Бережно, двумя пальцами, положил трубку; задумавшись, подержал недолго руку над аппаратом. Потом пододвинул к себе папку с дипломным проектом, раскрыл ее, достал графические приложения, развернул их.
А Шахов, выйдя из кабинета, постоял недолго у дверей, уставившись в пол, и неглубоко вздохнул. У него после разговора с главным геологом осталось какое-то странное, тревожное чувство. То, что Василий Ефимович был против дипломного проекта по северу, Андрей знал, и знал давно, еще с тех пор, как начал собирать материалы. Уже тогда Сокольский советовал, сначала мягко, а потом все настойчивей, отказаться от темы, а когда Шахов пытался доказать перспективность своей работы, главный геолог слушал вежливо, но в глазах его была откровенная и подчеркнутая насмешка. Тогда он был и резок, и грубовато-язвителен, и ироничен. Прочитав же окончательный вариант работы, Василий Ефимович стал по-новому относиться к Андрею. Казалось, он присматривается к нему, и у Шахова все время было ощущение, что главный геолог всегда настороже, словно хочет о чем-то спросить или попросить… и не решается. То, что Сокольский долго тянул с рецензией, которая для него, сторонника «южного варианта» и человека властного, крутого, была бы делом нетрудным – хлесткой квалифицированной отпиской, то, что рецензировать он взялся сам, а после двухнедельного изучения дипломного проекта стал задумчиво и с интересом смотреть на Андрея, не удивило Шахова. Он был уверен, что всякий мало-мальски грамотный геолог, – а Сокольский был не мало-мальски грамотным, но большим геологом, – согласится с логикой и стройностью выводов работы. Но сегодня Василий Ефимович вел себя странно: интерес к Шахову и его работе у него явно пропал, и он опять, как когда-то, в период подготовки Андрея к дипломному проектированию, смотрел снисходительно и покровительственно, точно получил ответ на тот невысказанный вопрос и ответ этот был не в пользу Шахова…
– Шахов? – негромко, с радостным удивлением окликнул кто-то.
Он вздрогнул, нахмурился, поднял глаза.
Около стенда по технике безопасности, на фоне плаката, на котором нарисован был парящий в штреке гигант бурильщик с паническим лицом, отброшенный похожим на комок паты взрывом, стояла невысокая черноволосая девушка. Тоненькая. В синих джинсиках. В пестрой приталенной блузке. Над головой грозное предупреждение плаката: «Не бури в стакан!»
– Наташка! – Андрей обрадовался, подошел торопливо, стиснул протянутую ладонь. – Какими судьбами? Когда приехала?
– Отпусти, больно, – Наташа поморщилась, выдернула руку, помахала ею. – Соизмерять надо свои силы, Шахов.
– Извини, – Андрей смутился. – Что ты тут делаешь?
– Здравствуйте, – обиделась девушка. Плавно отвела рукой стекающие на плечи волосы. – Я по распределению.
Андрей удивленно заморгал, но тут же сообразил, хлопнул себя по лбу.
– Вот дубина, забыл. Поздравляю. Дай я тебя поцелую, – раскинул руки, как шахтер на плакате, но девушка отшатнулась, посмотрела на него насмешливыми черными глазами.
– С ума сошел? – Она уперлась ладонями в грудь Шахова, толкнула его. – Пусти, мне сюда, – мотнула головой в сторону кабинета Сокольского.
– А, ты к отцу… – Андрей поскучнел. – Иди, у него никого нет.
– Не к отцу, а к главному геологу, – строго уточнила Наташа. Попыталась нахмуриться, но это у нее не получилось.
– Да, да, понимаю. Субординация, – кивнул Андрей и усмехнулся.
Девушка быстро и внимательно глянула на него, задумалась на миг, прищурившись, и только сейчас Андрей заметил, как сильно она похожа на отца: тот же высокий лоб, нос с небольшой горбинкой, то же выражение больших черных глаз: ироническое и оценивающее, когда Василий Ефимович или его дочь, уйдя в себя, забывали о собеседнике.
– A-а, ладно. Не к спеху, – Наташа отбросила назад волосы, улыбнулась, и сходство с отцом тотчас исчезло. – Пойдем поболтаем. Ты не спешишь?
– Нет, – Андрей незаметно взглянул на часы.
После унылого глухого коридора, освещаемого тусклой лампочкой за пыльным плафоном, солнце – яркое, резкое, веселое – показалось настолько неожиданным, что Шахов зажмурился.
– И-эх, славно как! – Он потянулся, раскинув руки. Хотел приобнять девушку за плечи, прижать ее шутливо к себе, но та увернулась. Посмотрела с веселым изумлением.
– Шахов, что с тобой? Что еще за фамильярности?
– Да, нехорошо… – Андрей постарался сделать серьезное лицо. Откашлялся, поинтересовался: – Как жила? Как защитилась?
– Защищалась по молибдену. Ездила на Приполярный Урал, – Наташа пошла впереди, держа на отлете синюю сумку «Адидас», покачивая ее размеренно. – Поставили «отлично»… Да это ерунда все. Формалистика. Ты же знаешь. – Помолчала, спросила незаинтересованно: – Как у тебя с дипломом?
– Ну-у, у меня… – Андрей шел слегка сзади, сутулясь, чтобы быть хоть немного пониже, но тут выпрямился. – У меня такой диплом, что все ахнули. Некоторые от восхищения, некоторые от смущения, большинство – от возмущения.
Девушка быстро взглянула на него, но ничего не сказала.
Они спускались под горку по широким плахам старого щелястого тротуара. Шли мимо палисадников, густо заросших сиренью и черемухой, за которыми прятались длинные двухэтажные «казенные» дома, срубленные из огромных, в обхват, лиственниц, теперь потрескавшихся от времени; мимо нахально торчащих из-за серого штакетника таких же серых от пыли гигантских лопухов и репейников.
Андрей, сначала нехотя, посмеиваясь, а потом все более серьезно и даже желчно, рассказывал, как его идея была встречена сперва настороженно, а потом и вовсе в штыки.
– Конечно, все, о чем я пишу, может показаться бредом, – сквозь зубы процедил он. – Еще бы! Корифеи, зубры, киты науки и практики утверждают, что рудник разрабатывает коренное месторождение, которое якобы простирается на юг. И никому в голову не приходит, что мы выгребаем по сусекам последние крохи, что разведка на юге – дохлый номер. Основное месторождение там. Там! – развернулся, ткнул рукой за спину девушки и увидел ее скучные глаза, равнодушное лицо. – Не веришь?
– Я читала у отца твой диплом, – сухо сказала Наташа. – Так что… представляю, в общем, – она вежливо улыбнулась.
– И что же? – посопев, осторожно спросил Андрей.
Девушка смотрела на грязно-желтый каток, который неторопливо ползал на небольшой площади перед клубом. По жирно чернеющей, дымящейся полосе битума носились с истошными визгами босоногие ребятишки, увертываясь от притворно рассерженных женщин в оранжевых жилетах.
– Смотри ты, асфальтируют! Надо же… – Наташа удивленно-радостно взглянула на Андрея, но, увидев его хмурое лицо, опустила глаза. – Знаешь, сначала твоя работа показалась мне дерзкой, даже гениальной, но потом…
– Отец разубедил? – Андрей усмехнулся.
– При чем тут отец? – возмутилась Наташа. – Логика разубедила.
Они вышли на бетонный мост через обмелевшую, белую от рудничных вод Акташку. На отмелях ее, там, где когда-то плескались волны давным-давно спущенного пруда, весело зеленели тоненькие липы, посаженные в прошлом году школьниками. Наташа остановилась, уперлась ладонями в перила, спросила сердито, не повернув головы:
– По-твоему, все идут не в ногу, один ты в ногу?
– Почему не в ногу? В ногу, – Андрей язвительно засмеялся. – Только не в ту сторону. И мы с парнями из научного общества доказали это.
– Да, да, я видела тебя с ними, – рассеянно кивнула девушка.
– Где? Когда? – удивился Андрей.
– В институте, – пояснила она и торопливо уточнила: – Один раз… Смотри, благоустраивается наш Катерининск. Мост бетонный, асфальт, парк вот разбили, – кивнула в сторону отмели. – Хожу и не узнаю.
– Что же ты не подошла ко мне в институте? – спросил Шахов.
– Некогда было. Спешила, – как можно равнодушней ответила Наташа.
Не могла же она сказать, что еще задолго до сессий изучала расписание заочников и знала его лучше, чем свое, поэтому, когда приезжал Андрей, видела его часто – не раз наблюдала за ним в щелку двери аудитории или, оставаясь незамеченной, смотрела издали, как он, чуть-чуть ссутулясь, идет озабоченный по коридору.
– А вот я, свинья, ни разу не повидался с тобой, – виновато и подчеркнуто покаянно вздохнул Шахов. – Ни в институте, ни на квартире у тебя. Хотел, клянусь, зайти в гости, но… – развел виновато руками.
– Шахов, не ври, – Наташа засмеялась. – Ты даже не знаешь, где я жила.
– Не знаю, – согласился смиренно Андрей и опять старательно изобразил вздох. – Но мог бы узнать.
– Если бы захотел, – девушка повернулась к нему, сморщила нос, склонила голову к плечу. – Но ты не захотел, Шахов! – Взяла его под локоть. – Можно?.. Когда ты ушел на заочный, – задумчиво начала она, слегка покачиваясь в такт шагам, – стало как-то пусто и скучно, – быстро глянула на Андрея, уточнила торопливо: – В группе. И все преподаватели очень сожалели, что ты ушел. Особенно Королев. Вот, говорил, геолог, талант милостью божьей…
– Что ты меня, отпеваешь, что ли? – насмешливым голосом, в котором скользнуло, однако, удовольствие, поинтересовался Шахов.
– Не отпеваю, а воспеваю, не понял разве? – фыркнула Наташа. И, чтобы сменить тему, заметила удивленно: – Ох ты, как земляки-то заелись, из таких хоромин переезжают!
Они свернули на улицу Кирова – широкую, горбатую, с разбитой самосвалами рыжей дорогой, вдоль которой стояли крепкие, крытые железом дома с затейливой резьбой наличников. Выглядели дома уныло: заколоченные ставни, распахнутые ворота, заросшие безлепестковой ромашкой дворы.
– Ага, переезжают, – согласился Андрей и нахмурился. – Вернее, уезжают. В другие края, на другие рудники.
– Ну зачем так мрачно, – вяло возразила девушка. – В Советском поселке вон какие дома понастроили.
– Верно. Для леспромхоза и цементного завода. А шахты закрывают. Остались Южная, первая да пятая. И те еле дышат.
– На наш век хватит, – у Наташи дрогнули ноздри от сдерживаемого зевка.
– На ваш? Может быть, – Андрей зло рассмеялся. – Как говорится: бабий век – сорок лет. Тебе чуть больше двадцати? Значит, осталось еще двадцать.
Наташа выдернула руку, изумленно уставилась на Шахова.
– Ну и юмор у тебя! – покачала головой. – Ты стал какой-то грубый, хамовитый… С чего бесишься? Рудник хорошеет, строится. Город рядом. Сделают из нашего Катерининска город-спутник, понастроят фабрик, заводов. – Она с искренним недоумением смотрела на угрюмого Шахова. – По всему Уралу старые рудники и демидовские заводишки дышат на ладан. Читать больше надо, вот что. А то как кулик в своем болоте. Закроют рудник, не закроют – тебе что за печаль? – Она дернула плечом. – Не пойму.
– А та печаль, что здесь, – Шахов затопал, постучал каблуком по пешеходной дорожке, – здесь богатейшее месторождение, которое некоторые умники не хотят признавать. Не по учебнику, видите ли, оно обнаружено. Ты же геолог, должна понимать, что такое месторождение!
– Хорошо, хорошо, – Наташа испуганно схватила его под руку. – Я понимаю. Большое месторождение, богатое. Успокойся.
– Фу, черт, сорвался! – Андрей покрутил головой, скривился от досады. – Не обижайся… Здесь многие смотрят на меня как на шизофреника, хихикают за спиной. Надоело все это. – Он исподлобья глянул на девушку и, чтобы скрыть смущение, спросил насмешливо: – Если тебе все равно, закроют рудник или нет, зачем же сюда приехала? Ностальгия?
– И это тоже, – помолчав, так же насмешливо ответила Наташа.
Они приблизились к высокому дощатому забору, похожему на средневековый тын. За ним белел черепицей почерневший от дождей, солнца и времени копер. Свернули на иссеченную тропинками лужайку, к краю которой, отгородившись от дороги рядком акаций, приткнулся веселый, в розовой штукатурке, двухэтажный дом.
– Вот и пришли, – Андрей показал на подъезд. – Здесь я и живу.
– Как здесь? – Наташа растерялась. – Это ведь общежитие.
– Оно самое, – весело подтвердил Шахов. – Зайдешь?
– Подожди, – девушка заморгала. – А ваша квартира?
Андрей опустил глаза, провел ладонью по крыше вишневого «Москвича», который стоял рядом.
– Квартиру я сдал… – Поглядел на руку. – Не следит хозяин за машиной. Грязи-то. – Ободрал с акации листья, вытер пальцы. Не поднимая головы, пояснил глухо: – Не мог я в той квартире оставаться, когда мать умерла.
– Так и будешь по общежитиям скитаться? – Наташа провела мизинцем по лобовому стеклу машины. – Не надоело?
– Какая разница, – Андрей пожал плечами, равнодушно наблюдая, как девушка, достав из сумки платок, вытирала руки. – Вообще-то мне обещали квартиру, когда защищу диплом и должность приму… А, мелочи это!
– А куда тебя хотят назначить? – Наташа швырнула платок в сумку, поправила волосы. – Ну, идем, если приглашать не передумал…
– Ты, наверно, знаешь, что я на первой пробщиком работаю, – Андрей придержал дверь, пропуская девушку. – У нас свободно место геолога. Его-то мне и пророчат.
Наташа задержалась на секунду, склонила голову, словно прислушиваясь, слегка выпятила в удивлении нижнюю губу. По тут же, решительно отбросив за спину волосы, вошла в общежитие.
Когда Шахов открыл дверь в свою комнату, Наташа, уже сделав шаг внутрь, качнулась назад, попятилась, чтобы выскочить. Оказывается, Андрей жил не один.
За столом, заваленным книгами, сидел в майке красный от жары белобрысый крепыш. Его курносое и широкое лицо, мягкие даже на вид волосы, вздыбившиеся точно грива, делали голову похожей на львиную. Около кровати топтался другой парень – смуглый и гибкий, как вьюн. И еще один – огромный, с добродушным и несколько сонным лицом – прислонился плечом к шкафу, крутил лениво на пальце цепочку с ключами.
Крепыш за столом, увидев Наташу, вскочил, схватил с подоконника рубаху, принялся суетливо натягивать ее на себя. Верзила с ключами медленно повернул голову к двери, и у него, словно тая, исчезло сонное выражение, а глаза по-кошачьи широко раскрылись и снова сузились, превратившись в добродушные щелки.
Андрей слегка подтолкнул девушку вперед.
– Знакомься. Алексей Бахтин, – показал в сторону стола. Повернулся в сторону здоровяка с ключами. – Ну, этого-то типа ты знаешь. Николай Бахтин. Помнишь?
– Здравствуй, – Бахтин вытер ладонь о брюки, протянул ее. Заулыбался.
– Здравствуй, – Наташа помедлила миг, но все же руку подала. Почувствовала шершавые и твердые бугорки мозолей, словно полено сжала. – А ты, – она проползла взглядом по довольному лицу Бахтина, по его широкой, квадратной какой-то груди, поискала слово. – А ты… поправился, – и отвернулась.
Ее с откровенным любопытством разглядывал третий – тот, чернявый. Он стоял около открытого чемодана, разговаривал с Андреем, но смотрел на Наташу. Когда взгляды их встретились, чернявый улыбнулся – незаметно, уголками губ, и от этой улыбки Наташе стало неприятно: такое впечатление, будто парень этот знает о ней что-то нехорошее, постыдное.
– Максим, – представил его Андрей. – Наш новый жилец.
– Может, ты скажешь, как девушку зовут, – Максим медленно перевел взгляд на Андрея, потом опять на Наташу. Говорил он растягивая слова, чуть в нос, и в голосе его, как и в глазах, опять почудилось Наташе то ли усмешка, то ли знание какой-то неприличной тайны.
– Да, конечно, – Андрей засмеялся. – Это Наталья Васильевна Сокольская. Моя бывшая одноклассница и однокурсница. Прошу любить и жаловать.
Алексей Самарин, застегивая рубашку, дернулся в полупоклоне – поздоровался. Пододвинул стул девушке, предложил сесть.
– Спасибо, – она изобразила губами улыбку. – Я сейчас пойду. У вас тут… – развела руками. – Не вовремя я, – и выжидательно поглядела на Шахова.
Тот деловито перебирал книги на столе. Выпрямился, оглядел невидящими глазами комнату, покусал в задумчивости ноготь.
– Шахов, я пошла, – без выражения сказала девушка. – До свидания.
– До свидания, до свидания, – повторил Шахов, но тут же до него дошел смысл слов. – Стой, куда пошла? Подожди немного, я провожу… Леха, ты зеленую папку не видел?
Самарин вытащил из-под вороха бумаг папку, протянул и опять просительно предложил Наташе:
– Сядьте. Чего же вы стоите-то?
Она села – прямая, гордая. Положила на колени сумку, огляделась.
Полки с книгами. Стол, тоже заваленный книгами. Книги и на подоконнике. Над столом, на широкой доске, образцы пород, минералов. Три кровати. Над одной – лакированные, слащавые портреты Есенина, Маяковского, Хемингуэя – белобородого, белоголового, в грубом свитере. Над второй кроватью – геологическая карта Урала. Над третьей нет ничего. Рядом с ней Максим. Невозмутимый, сосредоточенный, он не спеша и аккуратно выкладывал на постель вещи из чемодана. Увидел краем глаза, что Наташа смотрит на него, подмигнул быстро и дерзко. Девушка вспыхнула, перевела торопливо взгляд на Шахова. Тот, насупившись, ворошил в папке какие-то пожелтевшие вырезки.
– Слышь, Шахов, – лениво окликнул Бахтин. – У меня сын родился.
– Ну, – Андрей удивленно вскинул голову. – Поздравляю.
– Приходи сегодня к семи. Отметим. И ты приходи, – Бахтин повернулся к Наташе.
– Обязательно придем, – пробормотал Андрей, опять уткнувшись в папку.
Наташа под вопросительным взглядом Бахтина повела еле заметно плечами, словно ей стало холодно, посмотрела и раздумье на Шахова.
– Хорошо, – она постаралась улыбнуться Бахтину. – Если это удобно.
– Чего ж неудобно, – заморгал тот. – Сын ведь родился. – Развернулся к Алексею Самарину: – Ну, Леха, в последний раз спрашиваю: придешь?
Белобрысый крепыш сморщился как от боли, замотал головой:
– Не могу я, пойми, не могу. В третью смену мне.
– А я-то, дурак, хотел еще сына в твою честь Алексеем назвать! – Бахтин хлопнул себя ладонью по бедру. – Да я лучше его назову… – Наткнулся взглядом на Максима. – Во! Лучше Максимом назову. Максим Николаевич! Звучит?
– Звучит, – подтвердил, выпрямившись, Максим. – Жить будет максимально. На полную катушку.
– Во! Вот именно – максимально! – обрадовался Бахтин и, сделав свирепое лицо, спросил: – А ты придешь? Или тоже некогда да неудобно?
– Приду, – спокойно ответил Максим. – Только куда?
– Поехали. Сразу и поехали, нечего тянуть! – Бахтин откачнулся от шкафа, взялся за ручку двери. – Сокольская, поехали? Довезу.
– Шахов, я пошла! – Девушка резко встала, отодвинула стул.
Андрей поднял от папки непонимающие глаза, глянул вопросительно.
– Уходишь?.. Николай, – он заискивающе улыбнулся Бахтину, – это твой «москвичок» на дворе? Будь другом, подбрось Наташу. – И опять к ней: – Извини, мне надо зайти в одно место. Очень надо, – помахал вырезкой.
– До свидания, – холодно сказала девушка всем сразу и вышла.
Она отошла уже далеко от общежития, когда ее окликнул Бахтин:
– Э, Сокольская, куда ты? Брезгуешь, что ли, со мной ехать?
Она оглянулась, постояла секунду, опустив голову и сбивая сумкой пыль с будыльев лебеды, потом развернулась, подошла к «Москвичу».
– Давно купил? – спросила равнодушно.
– He-а, в этом году, – Бахтин открыл дверцу, положил на нее локоть. Смотрел на девушку весело и добродушно. – Замуж еще не вышла?
– Нет, еще не вышла, – Наташа поджала губы, хмыкнула.
– Чего так? – насмешливо поинтересовался Бахтин. – Достойных не нашла?
– Не нашла, – подтвердила она и резко спросила: – Поедем или нет?
– Сейчас этот новенький выйдет, – Бахтин повернулся к общежитию. – Переодевается… – Помолчал. Полюбопытствовал, посмеиваясь: – А помнишь, как я за тобой бегал? По-своему, правда.
– Очень уж по-своему, – жестко отрезала девушка. Она тоже смотрела на дверь общежития, но сейчас увидела другое: того, давнего, Николая Бахтина – ленивого огромного парня, вечного двоечника, который, безмятежно развалясь на задней парте, снисходительно посматривал и на соучеников, и на учителей. В глазах его появлялся интерес – Наташа видела, знала это – только тогда, когда появлялась она, но интерес этот проявлялся странно: в младших классах Николай дергал Наташу за волосы, в старших мог с размаху хлопнуть широченной и тяжеленной ладонью по спине или, подкараулив на улице, неожиданно сбить ее плечом в сугроб и убежать с громким хохотом.
– Дурак был! – уверенно заявил Бахтин. Вздохнул. – Я тебе, может, спасибо должен сказать.
– За что это? – удивилась Наташа.
– Ну как же, – Бахтин говорил таким тоном, словно вспоминал о чем-то забавном и не очень умном. – Я мог после восьмого в ПТУ пойти, а из-за тебя вот десятилетку закончил.
– А зачем она тебе? – равнодушно отозвалась девушка. – В шахте и с одним классом работать можно.
Николай искоса поглядел на нее, словно прицениваясь, и лицо его из виновато-смущенного сделалось снисходительно-ироничным.
– Где это ты, интересно, такую шахту видела? – Он влез в машину, открыл изнутри дверцу Наташе. – Садись… Гляди, как рассудила насчет образования: только для белых, значит, и только для черных?
Наташа устыдилась и слов своих, и тона. Спросила с фальшивой заинтересованностью:
– А кто у тебя жена? Я знаю ее?
– Знаешь, конечно. – Бахтин нажал на кнопку сигнала. – Чего там этот новичок копается?.. Маша Брагина. Она в «Б» училась. Помнишь?
– Помню, – подтвердила девушка, хотя никакой Брагиной не помнила, та была, наверно, в школе незаметной, серенькой: не отличницей, не активисткой… Пока Наташа придумывала, о чем бы еще спросить, Бахтин кулаком забарабанил по кнопке – сигнал рявкал пронзительно и гневно.
Из дверей общежития выскочил Максим – элегантный, в сером костюме, при галстуке. Сверкали туфли, блестели смоченные, с пробором, волосы. Но лицо было возмущенным и злым.
– Эй, шеф, кончай! – крикнул он с крыльца. – Аккумулятор посадишь!
– Разбираешься… – пренебрежительно отмахнулся Бахтин.
– Разбираюсь, есть маленько. – Максим, подойдя, заулыбался: – Заждались? – Он сел рядом с Наташей. – Прошу пардону, марафет наводил.
Пока ехали кружным путем, выбираясь на бетонку, а потом на улицу Ленина, и катили по ней, асфальтированной, с мелькающими по сторонам щитами, на которых пестрели какие-то огромные цифры, диаграммы, нарисованные широкоплечие работяги, все молчали. Николай ссутулился над баранкой, намертво вцепившись в нее; Наташа, выпрямившись, строго смотрела перед собой; Максим с любопытством крутил головой, следя за белыми пирамидами отвалов, разворачивающихся вдали за крышами.
– Тебя на какую шахту определили? – спросил вдруг Бахтин.
– На первую, – Максим поскучнел.
– Просись ко мне в бригаду.
– А я и так, наверно, к тебе попал. Ты один Бахтин на шахте?
– Ну, к нам? – Николай, не то удивленный, не то обрадованный, повернул к нему голову. Машина вильнула. Наташа взвизгнула.
– Осторожней, шеф, – Максим поморщился. – Жить-то еще хочется.
Бахтин опять вцепился в руль, напрягся.
– Откуда? – строго спросил он. – К нам, спрашиваю, откуда?
– Так, оттуда, – Максим пошевелил неопределенно пальцами в воздухе, но, увидев в зеркальце требовательные глаза будущего бригадира, уточнил: – Из города.
– И чего же к нам, под землю? – теперь уже непритворно серьезно поинтересовался Бахтин. – Из города – и на рудник, в деревню?
– Деньги нужны, – спокойно ответил Максим, посматривая на улицу.
– И только? – с ехидцей полюбопытствовал Бахтин.
– И только, – без улыбки, деловито подтвердил Максим.
«Москвич» проскочил мост, проехал мимо замершего желтого катка.
– Ладно, деньги я тебе обещаю, – Бахтин уверенно кивнул. – Не такие, конечно, большие, как ты ждешь, но все же. Только вкалывать надо ведь.
