Текст книги "Суета сует"
Автор книги: Эрнст Бутин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
– Было бы за что, – Максим зевнул.
– Останови здесь, – вдруг попросила Наташа, тронув Бахтина за плечо.
Машина, взвизгнув, резко затормозила, и Максим ткнулся головой в спину водителя, успев, однако, обхватить и прижать к себе Наташу. Она резко вывернулась из его рук.
– Надеюсь, вы не ушиблись? – заулыбался Максим и укоризненно покачал головой. – Осторожней надо, шеф. Не дрова везешь.
– Переживешь, – буркнул смущенный Бахтин. Повернулся к Наташе: – Ты чего же, не пойдешь ко мне, что ли?
– Я знаю, где ты живешь, – Наташа выбралась из машины, хлопнула с силой дверцей.
Максим, пригнувшись к стеклу, наблюдал, как она, помахивая сумкой, шла к рудоуправлению, и его смеющиеся глаза заблестели.
– Ты смотри, какой кадр, – задумчиво протянул он. – Славная девочка. Ножки, фигурка, волосы… Этакая независимая зверушка. Ишь ты, газель!
Бахтин засопел, заворочался, и Максим, увидев в зеркальце его недовольное лицо, дружелюбно подмигнул:
– Полный вперед, шеф!.. Давай газу до отказу!
А Наташа стремительно прошла коридором рудоуправления, открыла дверь в кабинет отца и остановилась на пороге.
Главный геолог был не один. Перед столом застыла в пою добросовестного, внимательно слушающего подчиненного пожилая женщина в строгом – черный жакет, белая блузка – костюме.
Сокольский повернул к двери лицо, вопросительно поглядел на дочь.
– Я по делу, – сухо сказала она. Прислонилась к косяку двери.
– Хорошо. Подожди минутку, – Василий Ефимович недовольно поджал губы. Повернулся к сотруднице. – Я прошу нас, – он говорил тихо, но слова выделял четко, и просьба звучала как приказ: – Я вас очень прошу, Тамара Александровна, чтобы все материалы, понимаете – все! – к концу рабочего дня были у меня здесь, – похлопал по столу.
– Можно и сейчас, – обиженно повела плечами Тамара Александровна. – У нас в фондах идеальный порядок…
– Вы меня не поняли, – мягко перебил Сокольский и с укоризной посмотрел на нее. – Я сказал: все материалы! – Он выделил слово «все». – Мне нужны печатные, архивные и просто упоминания. Свяжитесь с геологоуправлением. Если они не смогут достать, пусть составят библиографию. Я приеду в город, сам все отыщу и ознакомлюсь на месте.
– Хорошо, – в голосе Тамары Александровны все еще звучала обида. – Можно идти?
Главный геолог кивнул. Когда она приблизилась к Наташе, лицо Тамары Александровны, слегка брюзгливое и чуть-чуть, чтобы это чувствовалось, но не бросалось в глаза, оскорбленное, разгладилось в полульстивой-полудружеской улыбке. Наташа на улыбку не откликнулась, потому что она предназначалась не молодому специалисту, а дочери главного геолога рудника. Серьезно и почти сердито сдвинув брови, смотрела дочь на отца.
– Я просил тебя не приходить по пустякам и не афишировать, что ты моя дочь, – раздраженно сказал Василий Ефимович, когда остался один на один с Наташей. Он отыскал среди бумаг какой-то листок и читал его.
– Я не афиширую. Я действительно по делу. – Наташа резко оттолкнулась от косяка, подошла к столу. – Меня хотят назначить геологом на первую шахту?
– Да, – Сокольский дочитал бумагу, бережно отложил ее, прижал ладонью. Приготовился слушать. – Так что же?
– И там всего одно место? – Наташа говорила беззаботным голосом, но смотрела требовательно.
– А ты что, хочешь получать две ставки? – шутливо удивился Василий Ефимович. Достал портсигар, открыл его, но, не вынув папиросу, опять взял прочитанный уже листок, прищурился, вглядываясь в него.
– Ты неуклюже шутишь, – поморщилась Наташа. – Я не хочу на первую.
– Почему? Отличное место, – Василий Ефимович, перечитывая бумагу, говорил машинально. На дочь не смотрел.
– Да, но оно уже занято… Шаховым.
Сокольский поднял глаза, с недоумением посмотрел на нее.
– Насколько я знаю, Шахов пробщик, – сказал медленно. – А место геолога предназначено для инженера. С дипломом.
– Но он же на днях защищается, – Наташа насторожилась.
– Когда защитится, тогда пусть обратится в отдел кадров, – Сокольский встал, собрал бумаги в стопку, постучал ею по столу, подравнивая. – Пока что диплом есть у тебя, а не у него.
– Куда же его направят после защиты? В кадрах мне сказали, что есть только одно вакантное место – на первой шахте, – голос девушки дрогнул, и Василий Ефимович, уловив это, мельком взглянул на нее. Увидев напряженное, с вымученной улыбкой лицо дочери, выпрямился.
– Возможно, – сказал твердо. – Им видней.
– Нет, – Наташа пробежала пальцами по волосам. – Я откажусь от места.
Василий Ефимович насмешливо смотрел на нее.
– Ты сама выпросила сюда направление, – твердо отчеканил он. – Я тебя отговаривал. Ты упрямилась. Настояла. Направление есть направление. Ты обязана отработать два года? Обязана. И поступила в распоряжение отдела кадров. Все? Все!
Он видел, что с каждым его словом глаза дочери расширяются и лицо ее становится испуганным. Рот Наташи приоткрылся, она стала похожа на ребенка, которого обманули.
Как же я людям в глаза глядеть буду? – растерянно спросила она. – Ведь это подло, непорядочно…
– Что подло? Что непорядочно? – Сокольский еле сдерживал раздражение. Обошел стол, хотел обнять дочь, но она уклонилась. – Я не пойму тебя. Ты приехала по направлению, получила назначение. Так?
– Ох как некрасиво получилось, – Наташа застонала, зажмурилась, покачала головой. – Нет, нет. Я поговорю в кадрах, докажу, что мне нельзя на первую шахту.
– Это твое дело, – голос Василия Ефимовича стал деловит. Он развернул на столе большой лист геологического плана. – У тебя все ко мне?
Наташа, опустив голову, молчала. Василий Ефимович досадливо поморщился, обнял дочь за плечи и, почувствовав, что девушка напряглась, одеревенела, прикрикнул сердито:
– Выкинь дурь из головы. Не ставь и меня, и себя в глупое положение.
В дверь постучали. Сокольский торопливо отдернул руку.
– Разрешите, Василий Ефимович? – в кабинете показался кругленький, плотненький, бритоголовый. – Вызывали?.. Здравствуйте, Наталья Васильевна. Осваиваетесь? – он заулыбался, и опять Наташа поняла, что улыбка предназначается дочери главного геолога, так как и этого человека она не знала, хотя конечно же встречала его и в детстве, и позже.
– Вот что, Юрий Петрович. Нам с вами надо обдумать, где удобней проходить глубокую в районе Марковской горки, – Василий Ефимович склонился над столом, постучал карандашом по плану.
Юрий Петрович изобразил всем видом своим величайшее изумление.
– Кроме того, – продолжал Сокольский, – давайте-ка прикинем, как бы получше забурить подземные на север. Хорошо бы вот здесь. – Поднял голову, увидел Наташу. – У тебя еще есть вопросы, Наталья?
– Нет. Больше вопросов нету, – Наташа выдержала взгляд отца. – До свидания, Юрий Петрович.
– До свидания, Наталья Васильевна, – тот, ошарашенно разглядывавший пометки главного геолога на плане, даже не посмотрел на нее.
– Ты домой сейчас? – без интереса спросил Василий Ефимович.
– Да, – Наташа взялась уже за ручку двери, но, вспомнив о приглашении Бахтина, добавила, не повернув головы: – Но вечером, возможно, приду поздно. Хотя… не знаю.
2
Андрей Шахов, насвистывая, помахивая зеленой папкой, открыл калитку в небольшой сад, за ухоженными, с побеленными стволами, яблонями которого спрятался добротный, сделанный с любовью дом. Навстречу Шахову, вздыбив шерсть на загривке и ощерившись, рванулась огромная овчарка, но тут же она, узнав, взвизгнула, отскочила, припала на лапы, застучала хвостом по песку дорожки.
– Ну, здравствуй, здравствуй, Гранит, – Андрей нагнулся, пощекотал собаку за ухом, и она, заскулив от восторга, отскочила в сторону, замерла. – Где же твой хозяин? Веди, веди, подхалим.
Овчарка метнулась в глубь сада, остановилась на секунду, посмотрела через плечо: идут ли следом?
На скамейке под яблоней сидел старик с сухим и темным лицом. Резкие складки-морщины тянулись от ноздрей горбатого носа к уголкам губ, оттягивая их и придавая лицу выражение брезгливости и желчности. Несмотря на жару и солнце, одет был старик в темную костюмную тройку с галстуком; белый крахмальный воротник туго обхватывал дряблую шею.
– Здравствуйте, Иван Дмитриевич, – Андрей остановился, склонил почтительно голову.
– День добрый, – старик пожевал губами. Запустил длинные сухие пальцы в шерсть застывшей от счастья собаки, а сам смотрел на гостя пристально и, казалось, недружелюбно. – Что нового?
– Ничего, – Андрей слегка стукнул уголком папки по носу овчарки. Та оскалилась, завиляла хвостом. – Побеседовал с Сокольским…
– Отзыв принес? – перебил старик.
– Завтра, – как можно равнодушней ответил Андрей и даже сделал вид, будто хочет зевнуть, но почувствовал, что это будет выглядеть слишком уж нарочито. – Главный хочет еще раз посмотреть и диплом, и свою рецензию, чтобы, как сказал, быть предельно объективным.
– Странно, – скорее размышляя вслух, чем обращаясь к Шахову, удивился старик. – Странно, что он колеблется… Никольский геолог опытный, знающий. И человек он решительный, без страха и упрека, как говорится, – голос Ивана Дмитриевича постепенно пропитывался издевкой. – Редких качеств человек Василий Ефимович. Глаз безошибочный, хватка мертвая… И не только в геологии, – он поднял руку, посмотрел на часы. Вынул из кармашка жилета цилиндрик с таблетками.
– Болит? – участливо спросил Андрей.
– А, ерунда, это не тема для разговора, – старик поморщился, бросил таблетку в рот. – Тебе не кажется, что Сокольский боится показывать рецензию до последней минуты? – Тяжело поднялся, потер поясницу, но сразу же, словно разозлясь, отдернул руку.
– Зачем? – Андрей удивленно посмотрел на него. – Главный высказался довольно откровенно: диплом мой – бред сивой кобылы, ненаучная фантастика, прожектерство и так далее.
– Не знаю, не знаю, – Иван Дмитриевич задумчиво смотрел вдаль. – Одно дело – сказать, другое дело – написать. Может, он боится, что ты будешь сопротивляться, возражать, перенесешь защиту… Не знаю.
Старик шаркающей походкой побрел к дому. Андрей хотел было взять его под руку, но Иван Дмитриевич осторожно, однако решительно высвободил ее. Андрей сунул в пасть овчарке папку, собака благодарно вильнула хвостом и пошла рядом.
– Сокольский отличный геолог. Замечательный специалист, – рассуждал вслух Иван Дмитриевич. – Я не верю, что он не понял и не оценил твой дипломный проект. – И вдруг спросил без всякого перехода: – Я не рассказывал тебе, как он открыл медь?
– Нет, – Андрей не слушал старика, посматривал на высокое, с резными балясинами крыльцо, на окна дома.
Он знал, что Иван Дмитриевич и Сокольский долго, хотя и не всегда, работали вместе. Так уж складывались их судьбы, что, разлучившись, они потом опять встречались в какой-нибудь геологоразведочной партии. Знал Андрей и то, что и Василий Ефимович, и Иван Дмитриевич недолюбливали друг друга, и даже догадывался почему. Иван Дмитриевич Твердышев был геологом старой формации, учеником и сторонником академической школы: подвижником, педантом от науки, фанатиком скрупулезного, методичного и последовательного сбора материалов и обстоятельной, кропотливой обработки их – для него главным был, скорей, не поиск, а систематизация сведений и фактов. Сокольский же, так представлял Шахов, сформировавшийся как геолог после войны, когда определяющим время был лозунг «Быстрей и больше!», являлся сторонником стремительной разведки, максимально быстрого освоения месторождения и стал, пожалуй, прежде всего организатором, администратором, руководителем, умеющим быстро взять у земли, чтобы как можно быстрей отдать людям. Эти разные взгляды на геологию и породили, по мнению Андрея, антипатию между Сокольским и Твердышевым. Он уже слышал от Ивана Дмитриевича несколько историй о лихачестве нынешнего главного геолога рудника, об его авантюризме. Видел и брезгливо-снисходительное лицо Сокольского, когда при нем говорили о Твердышеве. Поэтому и не обращал сейчас внимания на рассказы старика, хотя и шел с видом внимательного слушателя.
– Аннушка! – вдруг властно и одновременно нежно позвал Иван Дмитриевич, когда приблизились к крыльцу.
Андрей улыбнулся, выпрямился. Дверь открылась, и вышла молодая женщина. Она уже начала полнеть, но полнота эта украшала ее – создавала ощущение какой-то завершенности, спокойствия, достоинства. Женщина увидела Шахова и тоже еле заметно улыбнулась.
– Аннушка, голубушка, приготовь чайку, – попросил Иван Дмитриевич.
– Здравствуй, Аня, – Андрей радостно смотрел на нее.
– Здравствуйте, – будничным голосом ответила та, хотя глаза ее стали веселыми, блестящими, лукавыми.
– Так вот, – Иван Дмитриевич медленно поднимался по ступенькам крыльца, – мы блаженствуем, жизнью наслаждаемся. А на другом берегу этого озера еще одна партия работала: топографы съемку производили…
Он замолчал, пропуская вперед Андрея, и они вошли в комнату, которая постороннему человеку могла бы показаться экзотической – лежала на полу огромная и лохматая медвежья шкура, висели на ковре ружья, охотничьи ножи, а по стенам – оленьи, лосиные рога, кабанья голова, крупные фотопортреты Ивана Дмитриевича, молодого, бородатого: то в накомарнике, среди худосочных, словно обгорелых, елок, то рядом с верблюдом на фоне барханов и корявых безлиственных деревьев, то присевшего на огромный камень на фоне зазубренных беловершинных гор.
– И что же дальше? – без любопытства спросил Андрей.
Он наблюдал за Анной, которая бесшумно накрывала на стол для чая, искал ее взгляда. Но женщина глаз не поднимала, была сосредоточенной, серьезной, и лишь изредка тень улыбки скользила по ее лицу.
– Дальше? – Иван Дмитриевич сел к столу, забросил ногу за ногу. Осторожно, двумя пальцами, подтянул на коленях брюки. – Сокольский у нас тогда начальником был. Встретил он как-то в маршруте двух мальчишек-практикантов из той партии. Молоденькие такие ребятки, зелененькие. Несут образцы, красноватые, на яшму похожие…
– Бурый железняк? – уловив едкую интонацию, спросил, не слушая, Андрей.
– Точно, – обрадовался старик. – А мальчишечки не догадались. Сокольский осмотрел образцы, высмеял ребят. Типичные это яшмоиды, сказал. Мальчишки чуть со стыда не сгорели… Чувствуешь? – насмешливо посмотрел на Андрея, проследил за его взглядом и нахмурился.
– Да, так что же? – Андрей заинтересованно повернулся к нему.
– А то, – угрюмо закончил скороговоркой Иван Дмитриевич. – Мы то место, где образцы были взяты, разведали. Оказалось – «железная шляпа», а под ней медное месторождение. Просто до невероятности. Сокольский заявку оформил и посмеивается… Первооткрыватель!
– М-да, бывает, – согласился Шахов. – Хотя смахивает на анекдот, – и, увидев, что у Твердышева, оскорбленного недоверием, презрительно поползла вверх бровь, раскрыл папку. – Посмотрите, что я откопал.
Старик не спеша достал очки, надел их, но, глянув мельком на пожелтевшую журнальную вырезку, положил ее, не читая, на стол.
– Знаю, – сказал разочарованно. – Профессор Вельяминов. Тридцать девятый год.
– Нет, нет, – Андрей заерзал на стуле. – Вы вот этот абзац посмотрите, – осторожно показал пальцем. – Улавливаете, что это значит?
Анна, стараясь не отвлекать, расставила неслышно чашки, принесла чайники.
– Вам, папа, покрепче? – негромко спросила.
– Да, – Иван Дмитриевич снял очки, сосредоточенно посмотрел перед собой. – Я ведь помнил эту статью, но… В общей цепи наших доказательств эти данные анализа на гелий и ртуть – еще одно подтверждение. Как же я раньше не обратил на это внимание? – Он плавно поднес чашку к губам. – Знаю, такие слова в глаза не говорят, но у тебя редкостный дар аналитика. Удивительный склад мышления – дерзкий, склонный к парадоксам, – и покосился насмешливо на Андрея.
Тот прихлебывал чай, наблюдал исподтишка за Анной – слышит ли?
Женщина сидела выпрямившись, не поднимая глаз, и только по вздрагивающим ресницам да по еле уловимой улыбке видно было – слышит и слушает внимательно.
– Твоя работа, возможно, еще сырая. В этом, быть может, Сокольский прав. Но работа даст толчок, привлечет внимание. – Иван Дмитриевич поставил чашку на блюдце, звякнул ложечкой, и лицо его стало усталым. – До практического осуществления наших планов еще, к сожалению, очень далеко. Нужна серьезная разведка: геофизика и конечно же скважины…
– Сделаем, все сделаем, Иван Дмитриевич, – Андрей приглушенно засмеялся, точно заурчал, и даже слегка потянулся уверенно, поиграл плечами. – После защиты мы с вами начнем драться за утверждение моего дипломного проекта как перспективного плана работ рудника… Данные электросейсмической и гравитационной разведки я пропустил через компьютер. Теперь же мы составим программу не только по установке «Импульс», но по всей информации, использованной в дипломе, и проверим ее на ЭВМ. Это будет внушительно и убедительно. После этого никто не решится отказать нам в скважинах. – Встал, прошелся пружинящими шагами по комнате. – И тогда горе нашим врагам и маловерам! – засмеялся, погрозил в сторону окна кулаком.
– Дай-то бог, – Иван Дмитриевич пожевал губами, вздохнул старчески.
– Будете еще пить, папа? – поинтересовалась Анна и, не дождавшись ответа, унесла чайник на кухню. – Я подогрею.
Андрей проследил, как она, слегка покачивая плечами, ни шла, словно выплыла, из комнаты, спросил безразличным голосом:
– Что пишет Дмитрий?
– Ничего, – посопев, отрывисто сказал старик.
– У меня в городе будет время, – Андрей подошел к стене, остановился, разглядывая портреты Ивана Дмитриевича. – Может, зайти к Дмитрию, поговорить?
– Спасибо. Не надо, – быстро и твердо ответил старик.
– Я думал… – начал было Андрей, но увидел, что в дверях появилась Анна, и закончил искусственно деловито: – Хорошо. Завтра я уезжаю рано и зайти к вам не смогу. Поэтому – до встречи после защиты!
Старик встал, выпрямился с усилием.
– Больше я тебе ничем помочь не смогу, – он подержал руку Андрея в своих сухоньких теплых ладошках. – Теперь все зависит от тебя. Ни пуха.
– Считайте, что я послал вас к черту, – улыбнулся Андрей.
– Я провожу, – без выражения и ни к кому не обращаясь, сказала Анна.
– Конечно, – неохотно согласился Иван Дмитриевич. Отвернулся, подошел, шаркая подошвами, к креслу. Сел. Сгорбился.
Андрей и Анна переглянулись, вышли в сени. Едва за ними закрылась дверь, как Андрей круто развернулся, зажал лицо женщины в ладонях, поцеловал ее в полураскрытые мягкие и теплые губы, в счастливо заблестевшие глаза.
– Не надо, не надо, – торопливым шепотом просила она, подставляя для поцелуев лицо, и голос ее срывался, а руки слабо, нехотя отталкивали Андрея. Сквозь полуприщур, затуманенно, видела Анна это резко очерченное, с выступающими скулами лицо, эти серые глаза, всегда странные – то холодно-насмешливые, то задумчиво-серьезные, а сейчас улыбающиеся и оттого кажущиеся синими, этот крутой, крупный подбородок, в маленькой ямке которого осталась непробритая светлая щетина.
– Аннушка, родная, – Андрей ловил губами ухо женщины, и от его дыхания она ежилась, крутила головой, сдавленно, еле слышно, смеялась. – Аннушка, больше так нельзя… Идиотство какое-то, – торопливые губы щекотали шею Анны, та зябко поводила плечами, вяло пыталась освободиться. – Ведь это глупо… Я пойду и все сейчас расскажу Ивану Дмитриевичу. Он поймет.
– Ты с ума сошел?! Нет, нет, – Анна с силой оттолкнула Андрея. Глаза ее стали круглыми, губы побелели. – Это убьет его.
– Но почему, почему? – взревел Андрей.
– Тише, – Анна стремительно зажала ему рот ладонью, оглянулась с испугом на дверь. Схватила Андрея за руку, ласково, но властно вывела на крыльцо. – Ты не представляешь, как он любит Дмитрия, не знаешь…
Овчарка, взвизгнув, ударила передними лапами в грудь Шахова, и он машинально почесал собаку за ухом.
– Иван Дмитриевич и ко мне-то как к дочери относится только потому, что я жена Дмитрия, – потухшим голосом сказала Анна. – Ты же это прекрасно знаешь.
– Бывшая жена, – сердито уточнил Андрей. Он, поглаживая притихшего пса, с обидой и жалостью смотрел на женщину.
Оттолкнул Гранита, прошел к калитке, отодвинул щеколду.
– А где Антошка? – спросил, не глядя на Анну.
– На даче с садиком. Я же говорила тебе.
– Слушай, – Андрей решительно посмотрел ей в лицо. – Я зайду к… Дмитрию. Пусть дает развод. – И разозлился: – Сколько можно тянуть?!
– Разве в нем дело? – женщина невесело улыбнулась. – Он, может, и согласен. Отец не хочет развода. Все надеется, что Дмитрий вернется.
– Вот ситуация-то, с ума сойти! – Андрей стукнул кулаком по штакетине калитки. – А ты?
– Что я? – не поняла Анна.
– Ты ждешь его? – Андрей, нахмурившись, угрюмо смотрел ей в глаза.
– Как тебе не стыдно?.. – Она обиженно заморгала, губы презрительно шевельнулись. – Уехать бы куда-нибудь, – вздохнула устало, – разрубить бы все разом.
– От кого нам бежать? – раздраженно спросил Андрей. Поднял голову, поглядел пристально, уверенно вдаль. – Чего нам стыдиться? Нет, я отсюда никуда не уеду!
– Само собой, не уедешь, – согласилась Анна. – Я так просто сказала. У тебя здесь перспективы, будущее. Вон какой ты талантливый… – она усмехнулась.
– Не говори глупости! – возмутился Андрей. Вышел за калитку.
– Прости… – Анна погладила его по руке, вцепившейся в планку штакетника так сильно, что побелели пальцы. – Мне тоже уезжать нельзя. Это доконает Ивана Дмитриевича. Он останется совсем один и…
– Но и так дальше тоже нельзя, – резко перебил Андрей. – Положение-то действительно дурацкое. Черт-те что получается!
– Не ругайся, – Анна виновато и просительно заглянула ему в лицо. – Что-нибудь придумаем… Я постараюсь подготовить Ивана Дмитриевича.
Андрей ласково провел ладонью по ее голове. Улыбнулся почти непринужденно, хотя глаза оставались сердитыми.
– Все будет хорошо, – он слегка стиснул пальцами ее ухо, потеребил. – Я сегодня приду к тебе.
– Может, не надо? – неуверенно попросила Анна. – Мне почему-то тревожно сегодня. По-моему, он догадывается.
– Иван Дмитриевич? Тем лучше… Я приду! – Андрей быстро нагнулся, поцеловал ее в щеку. Анна покраснела, оглянулась испуганно на дом.
– Ты в общежитие?
– Да. – Андрей глянул на часы и вдруг вспомнил. – Скажи, что дарят ребенку «на зубок»? Меня Бахтин пригласил, у него сын родился.
– Не знаю, что дарят… – Анна пожала плечами. – Мог бы и меня с собой взять… Ложечку, кажется, надо серебряную.
– Пойдешь? – обрадовался Андрей.
– Нет, разумеется, – решительно отказалась Анна. – Но пригласить-то меня ты мог?
– Не понимаю, – Андрей растерянно заулыбался. – Что с тобой?
– Ничего, – она похлопала его по руке. Кивнула, прикрыв глаза: действительно, мол, ничего. – До свидания. – Повернулась, пошла не спеша к дому. Неторопливо поднялась на крыльцо. Не оглянулась.
Андрей удивленно смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за дверью. Потом щелкнул пальцами перед носом овчарки, вставшей на задние лапы по ту сторону ограды, и быстро направился прочь.
Когда Анна вошла в комнату, Иван Дмитриевич стоял у окна, глубоко засунув руки в карманы брюк и безвольно опустив плечи. Невестка, увидев его, слегка поморщилась, подошла к свекру, встала рядом.
Сквозь кружево веток и листьев видно было калитку, Гранита, колотившего по воздуху хвостом, красную клетчатую рубаху Шахова, которая то появлялась, залитая солнечным светом, то исчезала в тени берез, пока не скрылась в переулке.
– Хорошая стоит погода, – Иван Дмитриевич вынул из кармана руку, несмело положил ее снохе на плечо. – Для яблонь хорошая.
– Да, хорошая…
– Пойду покопаюсь в саду, – старик, сгорбясь, отошел от окна.
– Помочь? – спросила тускло Анна.
– Спасибо, Аннушка. Не надо. Это ведь больше мне нужно, чем яблоням.
Иван Дмитриевич приглушил вздох, потоптался. Хлопнул дверью.
Анна застонала, точно пискнула, крепко зажмурилась, с силой прижалась лбом к стеклу.
