Текст книги "Жизнь и творения Зигмунда Фрейда"

Автор книги: Эрнест Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 50 страниц)

Возможно, самая жестокая критика пришлась на долю доктрины его старого учителя Мейнерта о том, что кора головного мозга заключает в себе «проекцию различных частей тела». Он показал ошибки в гистологической анатомии, на которых базировалась эта теория.

Эта книга Фрейда не имела большого успеха, несмотря на то, что столь многие из ее заключений в конечном счете получили подтверждение. Для этого еще не пришло время. Джелифф отмечает, что почти все исторические обзоры по афазии опускают какое-либо упоминание об этой книге. (Единственное исключение, кажется, составляет книга Гольдштейна «Vber die Aphasie», 1910.) Из 850 напечатанных экземпляров было продано всего 257 в течение девяти лет, в то время как остальные сгнили от времени. Ни в одной из библиотек Великобритании нет ни одной копии этой книги. Авторский гонорар Фрейда составил 156 гульденов (12 фунтов 10 шиллингов).

Теперь мы подошли к последним неврологическим исследованиям Фрейда, сделанным им в особом отделении Института детских болезней Кассовица. Девять работ датированы этим периодом, одна из которых – о гемианопсии в раннем детстве – уже упоминалась.

Следующая работа, также опубликованная в 1891 году, является монографией в 220 страниц (с указателем из 180 названий), написанной совместно с другом Фрейда, доктором Оскаром Рие, педиатром, который ассистировал Фрейду в его отделении. Именно по этой работе имя Фрейда наконец-то запомнилось – и до сих пор помнится – неврологам всего мира. В ней были тщательно, со всевозможных точек зрения разобраны случаи односторонних параличей у детей, а также подробно рассмотрены 35 случаев заболеваний. Впервые был дан полный обзор истории и литературы по этому предмету. Затем следовали анализ индивидуальных симптомов, патологическая анатомия, отличительный диагноз и лечение. Это первоклассный клинический учебник.

В этой работе впервые описан новый синдром «хорееподобный парез». Это такое состояние, в котором движения, подобные движениям при хорее, замещают собой односторонний паралич, который следовало ожидать. Далее указывается, что многие случаи того, что на первый взгляд представляется эпилепсией у детей, принадлежат к изучаемой здесь группе заболеваний, даже если нет действительного паралича. Авторы высказывают сомнение по поводу точки зрения Штрюмпелля о том, что острый полиомиелит может вызвать мозговую гемиплегию, хотя они предполагали, что более широкая концепция предыдущего условия приведет к открытию общей этиологии*.

Два года спустя Фрейд опубликовал короткую статью, посвященную изучению загадочного симптома – гипертонии нижних конечностей, – обнаруженного примерно в половине случаев ночного энуреза[77]77
  «По поводу симптома, который часто сопровождает ночной энурез у детей». – Прим. перев.


[Закрыть]. Тогда он был далек от какого-либо знания психологической природы этого состояния.

В том же (1893) году он опубликовал еще одну монографию по детским параличам, на этот раз по диплегиям центральной нервной системы. Как и в предыдущих случаях, она была опубликована в институтском «Архиве неврологии», редактируемом Кассовицем. Она явилась дополнением к предыдущей монографии, так что теперь были исследованы все формы параличей у детей. Многое в этой монографии было основано на работе Литгла тридцатилетней давности, один экземпляр которой Фрейд однажды показал мне в своей библиотеке.

Пьер Мари, ведущий невролог Франции и во многих отношениях последователь Шарко, в своем обзоре монографии Фрейда по церебральным диплегиям в детстве сказал: «Эта монография несомненно является наиболее полной, аккуратной и продуманной из всех тех, которые к настоящему времени вышли в свет по запутанной проблеме церебральной диплегии в детском возрасте, о которой так мало известно». Мари был редактором нового «Revue Neurologique», и, вероятно, именно по его просьбе Фрейд написал по-французски суммарный отчет о запрашиваемой монографии, который появился в первом номере этого журнала.

В 1895 году Фрейд опубликовал короткую заметку об особой и безвредной болезни бедренного нерва, от которой сам страдал в течение двух лет, поэтому он поделился собственными наблюдениями. Незадолго до этого Бернхардт описал это состояние, которое с тех пор называлось его именем, но Фрейд заметил, что гораздо раньше наблюдал подобное состояние у нескольких пациентов.

Теперь Фрейд считался ведущим авторитетом в области детских параличей, поэтому вполне естественно, что Нотнагель при подготовке Большой медицинской энциклопедии предложил Фрейду написать раздел «О детском церебральном параличе». Вероятно, считая, что он уже сказал все, что хотел, на эту тему, и теперь более интересуясь психопатологией, Фрейд явно тяготился данной просьбой и с большим трудом смог заставить себя выполнить это поручение. Самой утомительной работой являлось для него составление библиографии и указателя. Вся работа (составлявшая 327 страниц) являлась исчерпывающим трактатом, который Бернард Сакс охарактеризовал как «мастерский и исчерпывающий». Швейцарский невролог Брун в недавнем обзоре литературы говорит, что этот трактат до сих пор занимает прочное место в современной неврологии. Он пишет: «Монография Фрейда представляет собой самое глубокое и полное описание детских церебральных параличей, которое когда-либо было дано… Можно составить впечатление о непревзойденном мастерстве по собранию и критической переработке в этом трактате огромного клинического материала по тому факту, что одна его библиография занимает 14,5 страницы. Этого великолепного исследования достаточно, чтобы навсегда обеспечить имени Фрейда место в области клинической невропатологии».

Концом активного неврологического периода у Фрейда можно предположительно считать его некрологическую заметку о Шарко, которая была опубликована в сентябре 1893 года. Этот некролог без каких-либо оговорок выражает огромное восхищение Фрейда человеком, «чья личность и чья деятельность постоянно вносили вклад в науку». Со своей обычной щедростью Фрейд приписывает Шарко шаг, «который стяжает ему вечную славу как человеку, первым прояснившему проблему истерии», – фраза, которую в наши дни мы можем рассматривать как явное преувеличение. Отношение Шарко к истерии являлось очень сильным побудительным стимулом – психологи называют это «санкцией» – для Фрейда, и он остался благодарен Шарко за это.

Глава 11
Период Брейера (1882–1894)

Доктор Йозеф Брейер (1842–1925), чье имя часто связывают с ранним периодом жизни Фрейда, был не просто известным венским врачом (как о нем иногда пишут), но также и знаменитым ученым. Фрейд описал его как «человека богатых и универсальных дарований, чьи интересы простирались далеко за пределы его профессиональной деятельности». Являясь учеником Эвальда Геринга, он провел большую работу, посвященную изучению физиологии дыхания, описав рефлекс регуляции дыхания с участием блуждающего нерва. Последующее обнаружение Брейером полукружных каналов и установление их роли стали прочным вкладом в научное знание. Он стал приват-доцентом в 1868 году, но в 1871 году занялся частной практикой и отказался от предложения Бильрота выставить свою кандидатуру на соискание звания профессора. В мае 1894 года он был избран членом-корреспондентом Венской академии наук; его кандидатуру предложили Зигмунд Экснер, Геринг и Эрнст Мах – люди с международной научной репутацией.

Брейер был преданным приверженцем школы Гельмольца, о которой мы уже ранее говорили. Среди писателей он выше всех ставил Гёте и Фехнера. Он был одним из самых уважаемых домашних врачей в Вене и являлся семейным врачом Брюкке, Экснера, Бильрота, Хробака и других высокопоставленных людей.

Фрейд впервые встретил Брейера в Физиологическом институте в конце 70-х годов XIX века. Их интересы и взгляды на жизнь во многом совпадали, поэтому они вскоре стали друзьями. «Он стал, – пишет Фрейд, – мне другом и помощником в трудных условиях моего существования. Мы привыкли разделять друг с другом все наши научные интересы. Из этих отношений, естественно, основную пользу извлекал я». В первые годы их знакомства Фрейд находился с Брейером, а также с его женой, которой он восхищался, в самых дружеских и близких отношениях. Позднее они дружили семьями. Старшую дочь Фрейда назвали в честь жены Брейера.

С декабря 1880 по июнь 1882 года Брейер лечил фрейлейн Анну О.[78]78
  Так как она явилась подлинным открывателем катартического метода, ее настоящее имя, Берта Паппенгейм (27 февраля 1859 – 28 мая 1936), заслуживает упоминания.


[Закрыть], чей случай был признан потом классическим случаем истерии. Пациентка была очень одаренной девушкой 21 года, которая развила множество симптомов в связи со смертельной болезнью своего отца. Среди этих симптомов были спастический паралич трех конечностей с контрактурами и отсутствием чувствительности, тяжелые и сложные расстройства речи и зрения, отвращение к пище и сильный нервный кашель, который явился причиной вызова к ней Брейера. Однако более интересным являлось наличие двух особых состояний сознания: одно вполне нормальное, а другое – как у капризного и беспокойного ребенка. Это был случай раздвоения личности. Переход от одного состояния в другое сопровождался фазой самогипноза, после которой она просыпалась свежей и умственно нормальной. К счастью, фаза абсанса имела у нее место во время визита Брейера; и вскоре у нее вошло в привычку рассказывать ему о неприятных событиях дня, включая пугающие галлюцинации, после чего она чувствовала облегчение. Однажды она рассказала детали зарождения одного своего симптома, и, к великому изумлению Брейера, после этого разговора симптом полностью исчез. Постигнув ценность такой процедуры, пациентка продолжала рассказывать об одном симптоме за другим, называя эту процедуру «лечением разговором» или «прочисткой труб». Между прочим, в это время она могла говорить и понимать только по-английски, забывая свой родной, немецкий язык, а когда ее просили почитать вслух из итальянской или французской книги, делала это быстро и спонтанно – на английском.

Спустя некоторое время Брейер дополнил эту вечернюю процедуру, погружая ее каждое утро в искусственное гипнотическое состояние, так как множество материала начинало становиться ошеломляющим. В течение года, день за днем, он терпеливо наблюдал эту пациентку, отказываясь от многих других предложений. Благодаря его проницательности и таланту на вооружении психотерапии появился новый метод, который Брейер назвал «катартическим». Он связан с его именем и до сих пор интенсивно используется.

Фрейд рассказал мне более полно, чем описал в своих работах, об особенных обстоятельствах, заставивших Брейера расстаться со своей пациенткой. По всей видимости, Брейер развил у себя то, что в наши дни называется сильным встречным контрпереносом к этой пациентке. Он так увлекся ее случаем, что вскоре его жена начала ревновать его к этой больной. Она не проявляла открыто своей ревности, но стала замкнутой и выглядела несчастной. Прошло немало времени, прежде чем Брейер разгадал подтекст такого ее поведения. Результатом явилось его решение завершить лечение. Вечером он объявил об этом Анне О., которая чувствовала себя теперь значительно лучше, и пожелал ей спокойной ночи. Но вскоре за ним прислали вновь, и он нашел ее в крайне возбужденном состоянии. Пациентка, которая, по его словам, представляла собой внесексуальное существо и у которой на всем протяжении лечения не возникало какого-либо намека на эту запретную тему, находилась теперь в родовых муках истерического рождения ребенка (pseudocyesis), местного завершения ложной истерической беременности, которая незаметно развивалась в ответ на оказание помощи Брейером. Хотя Брейер был сильнейшим образом шокирован, ему удалось успокоить пациентку, прибегнув к гипнозу. Он выбежал из дома в холодном поту. На следующий день он вместе с женой уехал в Венецию, чтобы провести там свой второй медовый месяц (именно там была зачата его дочь, которая почти 60 лет спустя покончила с собой в Нью-Йорке).

У бедной пациентки дела шли не так хорошо, как можно было предположить из опубликованного Брейером отчета о ее болезни. Имели место рецидивы, и ее перевели в медицинскую клинику на Гросс-Энцерсдорф. После годичного перерыва в лечении этой пациентки Брейер признался Фрейду, что она абсолютно расстроена умом и что он желал бы, чтобы она умерла и избавилась от своих страданий. Однако она неожиданно пошла на поправку. Несколько лет спустя Марта рассказывает, как «Анна О.», которая оказалась одной из ее старых приятельниц, а позднее ее родственницей по линии брака, неоднократно ее навещала. Днем она чувствовала себя очень хорошо, но с наступлением вечера все еще страдала от галлюцинаторных состояний.

Фрейлейн Берта (Анна О.) была не только высокоинтеллектуальной девушкой, но также обладала весьма привлекательной внешностью и индивидуальностью; когда она находилась в санатории, то воспламенила любовью к ней сердце лечащего ее психиатра. За несколько лет до своей смерти она сочинила пять остроумных некрологических заметок о себе. В тридцатилетнем возрасте проявилась очень серьезная сторона ее натуры, и она стала первым социальным работником в Германии, одной из первых в мире. Она основала одно периодическое издание и несколько институтов. Большая часть ее деятельности была посвящена защите и эмансипации женщин, но забота о детях также занимает видное место в ее жизни. Настоящим подвигом можно назвать ее поездки в Россию, Польшу и Румынию для спасения детей, чьи родители погибли при еврейских погромах. Она никогда не была замужем и осталась очень набожной.

Фрейд крайне заинтересовался случаем Анны О., что случилось вскоре после завершения ее лечения Брейером в июне 1882 года; чтобы быть точным, 18 ноября. Этот случай настолько отличался от всего его опыта, что произвел на Фрейда глубокое впечатление, и он имел обыкновение снова и снова детально обсуждать его с Брейером. Когда он приехал в Париж, примерно три года спустя, и встретился там с Шарко, то рассказал ему об этом случае, но он заметил мне: «По всей видимости, мысли Шарко были в это время заняты чем-то другим». Поэтому Фрейду не удалось возбудить интерес Шарко к этому случаю. Кажется, безразличие Шарко на некоторое время охладило его собственный энтузиазм по поводу данного открытия.

Как мы упоминали ранее, наиболее сильным впечатлением, которое произвело на Фрейда учение Шарко, были его революционные взгляды на тему истерии, которая действительно являлась темой, больше всего интересовавшей Шарко в то время. Уже один тот факт, что такой крупный невролог был столь серьезно озабочен этой темой, сам по себе являлся поразительным. До этого истерию считали либо предметом симуляции, либо, в лучшем случае, «надуманной болезнью» (что, по всей видимости, значит почти то же самое), на что ни один уважающий себя врач не стал бы тратить время, или еще особой болезнью матки, которую можно было лечить и которая иногда лечилась посредством удаления клитора; блуждающая матка также могла быть перемещена назад на свое место посредством валерьянки, запаха которой она «не переносила». Теперь же благодаря Шарко истерия стала очень «уважаемой» болезнью нервной системы.

В некрологической заметке о Шарко, написанной семь лет спустя, Фрейд одному Шарко приписал честь прояснения проблемы истерии. Делая это, он явно преувеличил значение этого открытия, когда сравнил его с освобождением сумасшедших пациентов от цепей Пинелем – что также имело место в «Сальпетриере» – в прошлом веке. Учение Шарко, несомненно, оказалось успешным в утверждении более научного отношения к истерии во французских медицинских кругах и – самое главное – в самом Фрейде. Во всех других местах на континенте оно имело небольшое влияние, а в англосаксонских странах вызвало даже отрицательную реакцию.

Тем не менее многое из того, что демонстрировал Шарко, не могло пройти незамеченным и внесло прочный вклад в науку. Он провел систематическое и исчерпывающее исследование проявлений истерии, которое сделало диагностику этого заболевания более точной, а также показало, что многие болезни, приписываемые другим причинам, на самом деле являлись болезнями истерической природы. Он также подчеркнул существование такого же заболевания у лиц мужского пола, которое, будучи теперь классифицировано среди нервных болезней, не вызывало больше недоумения. Кроме всего этого (и это явилось его самым важным вкладом в науку), он продемонстрировал, что в подходящих для этого субъектах он может посредством гипноза вызвать истерические симптомы, паралич, дрожь, потерю чувствительности (к органам) и т. д., которые в мельчайших деталях совпадали с подобными им симптомами спонтанной истерии, что было продемонстрировано на его других пациентах и что в средние века в целом описывалось как одержимость бесом.

Все это означало, что, какой бы неизвестной ни была неврологическая основа истерии, сами ее симптомы могут излечиваться и сниматься посредством одних только представлений. Они имеют психогенное происхождение. А это открывало дверь для побуждения медиков исследовать психологию пациентов, со всеми теми разветвляющимися результатами, которые были получены в течение последнего полувека. Это ставило саму психологию на совершенно новую основу, отличную от предыдущей академической, и делало возможными открытия относительно более глубоких слоев психики, которые нельзя было бы получить никаким другим путем.

Поэтому весной 1886 года Фрейд возвратился в Вену, переполненный всеми этими открытиями. В арсенале его знаний было столь много нового и интересного, о чем он собирался рассказать. Он прочитал доклад о гипнотизме перед членами Физиологического клуба 11 мая и еще раз тот же доклад перед членами Психиатрического общества 27 мая; эти выступления не могли улучшить его отношения с Мейнертом, для которого гипноз являлся анафемой. 4 июня он должен был прочитать «Доклад о стажировке» перед членами Gesellschaft der Arzte, но программа заседания была столь насыщенна, что его выступление было отложено на осень.

15 октября 1886 года он прочитал доклад, озаглавленный «Об истерии у мужчин», на заседании этого общества, председателем которого был фон Бамбергер. Об этом знаменательном событии Фрейд позднее говорил как о своей «обязанности проинформировать общество» и что это причинило ему так много огорчений. Он представил отчет о группировке Шарко истерических симптомов в четырехфазных припадках: типичные визуальные, сенсорные и моторные расстройства и истерогенные зоны. Это делало возможным распознавать многие отклоняющиеся от стандарта случаи заболеваний посредством их разнообразных приближений к страндартному типу. Такое выделение определенных признаков изменяло господствующую концепцию истерии как тонкой симуляции. Согласно Шарко, не существовало никакой связи между этой болезнью и генитальными органами или какого-либо отличия между ее проявлениями у мужчин и женщин. Фрейд описал случай травматической истерии, которая последовала после падения человека со строительных лесов, этот случай он сам наблюдал в «Сальпетриере». Наконец, он упомянул предположение Шарко о том, что некоторые случаи травм позвоночника после несчастных случаев на железной дороге могут носить истерический характер, точку зрения англо-американской школы, которая опровергалась в то время в Германии. Это последнее дополнение, которое было ненужным для основной темы, не было дипломатическим, так как у неврологов был довольно законный интерес ко всяким поражениям нервной системы, которые часто приводили к судебным разбирательствам.

Невролог Розенталь открыл дискуссию замечанием, что мужскую истерию, хотя она сравнительно редко встречается, неплохо распознают, и описал два таких случая, которые он исследовал 20 лет тому назад. Психический шок, даже после легких поражений, часто вызывает истерические симптомы, которые, по его предположению, возникают в результате физической травмы коры головного мозга. Мейнерт говорил о случаях эпилептических припадков, следующих за травматическими переживаниями, и охарактеризовал их как эпилептоидные. Он иронично добавил, что было бы довольно интересно, если бы доктор Фрейд пришел в его клинику и продемонстрировал на подходящих для этого случаях симптоматологию, которую он привел по Шарко. Бамбергер сказал, что, несмотря на все его восхищение Шарко, он не может найти ничего нового во всем вышесказанном для венских врачей. Мужская истерия хорошо известна. Он сомневается в ее травматической этиологии. Лейдесдорф был уверен, что во многих случаях железнодорожных травм позвоночника органически поражается центральная нервная система. Встречались пациенты, страдающие от раздражительности и бессонницы после мелких происшествий, но эти симптомы приписывались больше шоку, чем истерии.

Описывая позднее это собрание, которое, по всей видимости, произвело на него очень тягостное впечатление, Фрейд говорит о своем «плохом приеме» и часто указывает на то, как глубоко он был оскорблен. Отчет об этом обсуждении вряд ли подтверждает его мнение, хотя, безусловно, в нем отражена холодность приема. В действительности в тех обстоятельствах Фрейд не должен был рассчитывать на другой прием, так как он был бы аналогичным и в любом другом медицинском собрании.

Мейнерт довольно справедливо предложил Фрейду подтвердить свои слова, представив случай мужской истерии с типичными симптомами Шарко[79]79
  * Мейнерт, один из его главных оппонентов, позднее, на смертном одре, признался Фрейду, что всегда был одним из нагляднеиших примеров мужской истерии, которую сам отрицал; нам также случайно известно, что он был очень рассеянным и невротичным и много пил. Может быть, это признание послужило хоть небольшим утешением для Фрейда.


[Закрыть], но, как только он находил подходящие случаи в Венской больнице широкого профиля, старшие врачи, заведующие этими отделениями, отказывались разрешить ему использовать их больных для любых подобных целей. Один из хирургов начал даже сомневаться в классическом образовании Фрейда, спросив его, знает ли он, что слово «истерия» произошло от греческого Hysteron (матка) и что одно это по самому своему определению исключает мужской пол. Однако вскоре благодаря помощи д-ра фон Берегсзази, молодого ларинголога, ему удалось где-то найти требуемого пациента. Это был случай заболевания мужчины 29 лет, сталевара, у которого после ссоры с братом развилась классическая истерическая гемианестезия с типичными расстройствами зрения и цветоощущения. Этот случай демонстрировался перед Венским медицинским обществом 26 ноября 1886 года; врач Кёнигштейн, офтальмолог, сделал доклад о глазных симптомах этого больного 11 декабря. Экснер председательствовал.

Рассказывая об этом эпизоде почти 40 лет спустя, Фрейд все еще испытывал некоторое огорчение. «На этот раз меня наградили аплодисментами, но затем перестали мной интересоваться. Впечатление, что „компетентные специалисты“ отвергли мои новшества, нерушимо утвердилось у всех; со своими теориями об истерии у мужчин и о возможности вызывать истерические параличи посредством внушения я оказался отброшенным в оппозицию. Когда вскоре после этого передо мною оказались закрыты двери лаборатории по анатомии мозга и в течение семестра я не сумел найти места, где мог бы выступить со своей лекцией, я ушел из академической жизни и из объединений. Уже целую вечность я не появлялся в Венском медицинском обществе».

Его конфликт с Мейнертом не прекращался. В 1889 году Мейнерт опубликовал в «Wiener Klinische Wochenschrift», в противовес теории самовнушения Шарко в качестве причины истерических параличей, свое анатомическое объяснение этого явления, которое резко отвергалось Фрейдом в подстрочном примечании в журнале «Poliklinische Vortmge» как «полностью неадекватное». Согласно Мейнерту, ошибка, лежащая в основании объяснения Шарко, заключается в том, что он просмотрел существование малой ветви внутренней сонной артерии, хориоидальной артерии! Очевидно, его враждебность к Фрейду была связана с тем, что Фрейд солидаризировался с Шарко. Он насмехался над «любовью Фрейда поучать его» (Мейнерта) и добавлял: «Я нахожу его защиту суггестивной терапии тем более примечательной, поскольку он уехал из Вены (в Париж) врачом с совершенным знанием физиологии». Он явно ощущал, что Шарко совратил Фрейда со строгой и узкой тропы чистой науки.

Фрейд описал эту историю в сокращении в «Автобиографии», говоря, что Мейнерт закрыл перед ним двери своей лаборатории по его возвращении из Парижа в 1886 году. На самом деле это могло случиться лишь шесть месяцев спустя, после возвращения Фрейда из свадебного путешествия, так как Мейнерт тепло приветствовал Фрейда по его возвращении из Парижа и пригласил его и всех его учеников (которые могут появиться у Фрейда) работать в своей лаборатории. И Фрейд работал в ней на протяжении всего лета. Однако их отношения начали осложняться после майских лекций Фрейда по гипнотизму и его доклада, посвященного изложению взглядов Шарко, который он прочитал в октябре. Но мы не знаем, вспыхнула ли эта вражда внезапно или накапливалась постепенно; все указывает на последнее, на это указывает и сам Фрейд, рассказывая о своем посещении Мейнерта во время его болезни. Кроме того, когда Фрейд говорит о том, что в течение целого года ему негде было читать лекции, это относится лишь к его клиническим демонстрациям, но данное затруднение нельзя бесспорно приписать Мейнерту, так как два его ассистента имели большие права на это, чем Фрейд. В действительности дело обстояло иначе. Фрейд читал в это время лекции по анатомии, и они хорошо посещались.

Летом 1886 года его жизнь была ограничена работой в Институте Кассовица (три раза в неделю), переводами и обзорами научных публикаций, а также частной практикой. Основными его пациентами являлись невротики, что неотлагательно ставило на повестку дня вопрос о терапии, который не был столь актуальным для ученых, занимающихся научно-исследовательской деятельностью. Свои первые попытки в этом направлении Фрейд сделал, следуя учению Эрба, прибегнув к ортодоксальной электротерапии. Кажется странным, что в то время он полностью доверился известному ученому, так как уже был знаком с более многообещающим катарсическим методом Брейера; пренебрежительное отношение к этому методу Шарко явно повлияло на его выбор. Однако это продолжалось не слишком долго. «К сожалению, я скоро убедился, что соблюдение этих предписаний никогда не помогало, то, что я считал результатом точных наблюдений, было плодом фантазии. Прискорбно было обнаружить, что работа первого лица в немецкой невропатологии имеет не больше отношения к реальности, чем какая-нибудь „Египетская книга сновидений“, которую продавали в наших дешевых книжных лавках, однако это помогло мне еще в какой-то мере избавиться от наивной веры в авторитеты, от которой я до сих пор не был свободен».

Тем не менее в течение 20 месяцев он использовал электротерапию в совокупности с различными вспомогательными средствами: ваннами и массажем. (Иногда он прибегал к этим методам даже в начале 90-х годов.) Но с декабря 1887 года он все чаще начинает использовать в работе с пациентами гипнотическое внушение. Этот метод давал хорошие результаты, так что теперь Фрейд получал от работы не только удовлетворение, но даже ощущал себя в некоторой степени «чудотворцем». Еще будучи студентом, он присутствовал на публичном гипнотическом сеансе Хансена и, наблюдая, как загипнотизированный человек был приведен в состояние смертельной бледности, поверил в реальность гипноза. Перед своей поездкой в Париж он знал об использовании гипноза в терапевтических целях и, возможно, сам пытался лечить этим методом больных в частном санатории Оберштейнера. У него был большой опыт по применению этого метода в лечебных целях, полученный им еще в клинике Шарко. Поэтому он время от времени пользовался этим методом с самого начала занятий частной практикой; например, он упоминает о лечении гипнозом итальянской пациентки, у которой всякий раз начинался конвульсивный приступ, если кто-то произносил слово «яблоко» по-немецки – Apfel, или по-итальянски – Рота. В Германии Мёбиус и Гейденгайн серьезно относились к гипнотизму, однако большинство врачей и психиатров все еще считали его надувательством или даже чем-то худшим. Обвинения по этому поводу были частыми и достаточно резкими. Сам Мейнерт, например, писал в 1889 году, что гипнотизм «низводит человека до состояния животного без воли и рассудка и лишь ускоряет его нервное и психическое расстройство… Он вызывает искусственную форму отчуждения». И что было бы большим несчастьем, если бы эта «психическая эпидемия среди врачей» получила распространение.

Фрейд выступил в защиту гипнотизма с присущим ему пылом. Время от времени он делал книжные обзоры для «Wiener Medizinische Wochenschrift», например, книги Митчелла «Лечение определенных форм неврастении и истерии» и книги Оберштейнера «Неврология». Оба обзора сделаны в 1887 году, а в 1889 году он написал отзыв о книге по гипнотизму Фореля. Именно Форель дал ему ранее рекомендательное письмо к Бернгейму. Он использовал этот случай, чтобы в резкой форме дать отпор Мейнерту, который отозвался о Фрейде как о «всего лишь гипнотизере». Фрейд же утверждал, что является неврологом, готовым лечить всевозможные заболевания методами, наиболее подходящими для лечения этих заболеваний. Что касается едких замечаний Мейнерта на тему гипнотизма, процитированных выше, Фрейд прокомментировал их следующим образом:

Большинство людей вряд ли предполагают, что некий ученый, который в некоторых областях невропатологии достиг значительного опыта и проявил острое понимание[80]80
  * То есть Мейнерт.


[Закрыть], по всем другим проблемам проявляет полнейшее непонимание. И конечно, хотя уважение к величию, в особенности к интеллектуальному величию, принадлежит к лучшим свойствам человеческой натуры, но оно должно отходить на второе место, когда речь заходит об уважении к фактам. И не следует стыдиться признать это, когда приходится отбрасывать в сторону всякую надежду на поддержку такого авторитетного ученого в защиту собственного суждения, основанного на изучении фактов.

Однако Фрейд обнаружил, что ему не всегда удается целиком или достаточно глубоко погрузить пациента в гипноз.

Чтобы усовершенствовать технику гипноза, летом 1889 года я поехал в Нанси, где провел несколько недель. Я наблюдал трогательного старика Льебо, когда он работал с бедными женами и детьми рабочих, был свидетелем удивительных экспериментов Бернгейма с больничными пациентами, и на меня произвели сильнейшее впечатление возможности мощных духовных процессов, которые все еще оставались скрытыми от сознания человека. Чтобы иметь возможность обучаться, я уговорил одну из своих пациенток отправиться со мной в Нанси. Это был случай благородной, гениально одаренной истерички, которая попала ко мне, потому что с ней никто ничего не мог поделать. С помощью гипнотического внушения я добился, чтобы она могла вести достойное человека существование, мне удавалось вновь и вновь приводить ее в норму. Правда, спустя некоторое время она каждый раз возвращалась в прежнее состояние, но я в силу своего тогдашнего неведения объяснял это тем, что в ее случае гипноз никогда не достигал степени сомнамбулизма с амнезией. Теперь несколько раз за нее принимался Бернгейм, но тоже ничего не мог поделать. Он добродушно признался мне, что добивался больших терапевтических успехов с помощью внушения лишь в своей больничной практике, но не с частными пациентами. Я имел с ним много вдохновляющих бесед и взял на себя перевод на немецкий язык двух его книг о внушении и его лечебном воздействии на пациента.

Здесь содержится любопытная ошибка, ибо Фрейд уже опубликовал год тому назад первую из двух называемых здесь книг под заголовком «Hypnotismus, Suggestion und Psychotherapie» и снабдил ее обширным предисловием. Он даже опубликовал большой отрывок из этой книги в «Wiener Medizinsche Wochenschrift». В декабре 1887 года, за 18 месяцев до того, как он посетил Бернгейма, он договорился об издании этого перевода.