Текст книги "Жизнь и творения Зигмунда Фрейда"

Автор книги: Эрнест Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)

Таддеус X. Амес, являвшийся в то время президентом Нью-Йоркского общества, пригласил Ранка приехать туда на шесть месяцев. Спустя три месяца тревожные сообщения о действиях Ранка начали достигать Европы. Его учение о том, что «старый» психоанализ полностью вытеснен его новыми открытиями и что анализ может быть теперь завершен в течение трех-четырех месяцев, вызвало значительное замешательство. Многие более молодые аналитики там пленились этим чудесным изобретением, однако более стойкие, особенно Брилл, были просто озадачены и, естественно, хотели знать, что Фрейд может сказать насчет всего этого. Фрейд сам сперва надеялся, что эти сообщения преувеличены, хотя полагал, что Ранк не прав, пропагандируя идеи, которые не были еще должным образом проверены. Однако несколько недель спустя прибыло в высшей степени неприятное письмо от Ранка. Фрейду трудно было поверить тому, что он читал, все это было так непохоже на прежнего Ранка, которого он знал. Он был совершенно изумлен.

Я просто больше не понимаю Ранка. Не можете ли Вы что-либо сделать, чтобы просветить меня? В течение пятнадцати лет я знал Ранка как человека, который относился ко мне с нежной привязанностью, всегда готов был оказать любую услугу, благоразумного, абсолютно заслуживающего доверия, с такой же готовностью воспринимающего новые предложения, с какой он свободно разрабатывал свои собственные идеи, который всегда принимал мою сторону в споре и, как мне кажется, без какого-либо внутреннего принуждения, заставлявшего его так поступать… Кто же настоящий Ранк, тот, которого я знал в течение пятнадцати лет, или тот, о котором говорил мне Джонс в течение нескольких последних лет?

Он послал копию этого письма Эйтингону. «Естественно, Абрахаму не следует ничего знать о содержании письма Ранка. Чувства, которые выражает Ранк в этом письме, слишком гадкие. В нем присутствует такой тон злобности и враждебности, который заставляет меня сомневаться в каком-либо хорошем исходе». Ранк явно укорял Фрейда в том, что тог плохо с ним обошелся, не приняв полностью все те новые идеи, которые были ему предложены. Ранк также объяснил, что чувство враждебности возникло у него в результате того, что Фрейд выслушивал критику Абрахама. Фрейд справедливо заметил на это, что Ранк странным образом мстит Абрахаму, подозревая, что Абрахам следовал тем самым путем, который описывается в этом письме. В письме к Ранку Фрейд довольно неосторожно предположил, что тот не написал бы свою книгу, если бы до этого подвергся анализу, из-за осознания опасности ввести свои собственные комплексы в теорию. (Однако всего лишь восемнадцатью месяцами ранее Фрейд заметил, что в течение пятнадцати лет, во время которых он знает Ранка, у него едва ли когда-либо возникала мысль о том, что тот нуждается в каком-либо анализе.) Ранк гневно ответил, что из всего того, что он узнал от аналитиков, которых обучал Фрейд, он заключил, что ему повезло в том, что он никогда не анализировался. Фрейд ответил на это: «Это выходит за любые допустимые границы, так же как и его описание Абрахама как абсолютного невежды».

Несмотря на то что он все еще питал некоторую надежду на возвращение блудного сына, Фрейд был готов ко всяким неожиданностям.

Ранка увело в сторону его открытие, так же как это случилось с Адлером, но если он станет независимым на его основе, его не ждет такая же удача, как Адлера, так как его теория противоречит здравому смыслу обычной публики, которой льстило адлеровское стремление к власти… Когда Ранк придет в себя, то, несомненно, настанет время вспомнить его огромные услуги и незаменимость и простить ему все его отклонения. Однако я не смею надеяться на это; опыт показывает, что когда кто-либо дает волю своим чувствам, он идет этим путем до самого конца. Я чувствую себя очень подавленным при мысли о том, что Джонс окажется прав в своем суждении о Ранке.

Беседа, которую Абрахам и я имели с Ференци на Зальцбургском конгрессе, вероятно, оказала на него некоторое влияние. В то время он находился на краю пропасти, а теперь, несомненно, возвращался к нам. Он заявил Фрейду, прочитав грубое письмо Ранка, что определенно не согласен с ним.

В конце сентября Фрейд получил от Ранка еще одно письмо, написанное холодным и еще более безоговорочным тоном. После этого Фрейд считал Ранка окончательно потерянным. Эпизод со странным поведением Ранка в Америке во многом напоминал поездку туда Юнга в 1912 году, и конечный исход оказался тем же самым.

Возвратившись в Вену в следующем месяце, Ранк имел трехчасовую беседу с Фрейдом. Он производил впечатление смущенного человека и приписал свое поведение негодованию на провокацию Абрахама. Эта провокация создала у него впечатление, что Фрейд хочет от него избавиться, так что ему пришлось размышлять о заработке на жизнь где-либо в другом месте. Их беседа ни к чему не привела. Основным ее содержанием были уклончивые отказы со стороны Ранка. В конце этой беседы Ранк объявил о своем намерении возвратиться в Америку, по крайней мере на шесть месяцев. 19 ноября Ранк зашел к Фрейду проститься. Их разговор, по всей видимости, был тяжелым. Фрейд сказал, что ощущал огромную жалость к Ранку, так как видел, что у Ранка лежит на сердце какая-то тяжесть, которую тот абсолютно не мог выразить. Фрейд не очень надеялся на то, что когда-либо увидит Ранка снова. В этот же день Фрейд получил от Брилла письмо, которое произвело на него глубокое впечатление. Брилл в мрачных тонах сообщал о тех странных доктринах, которые Ранк провозглашал в Нью-Йорке, и о той неразберихе, которую они породили. Ученики Ранка радостно говорили, что больше нет необходимости анализировать сновидения и делать какие-либо толкования помимо толкований, связанных с травмой рождения, кроме того, они освобождались от необходимости вдаваться в неприятную тему сексуальности.

Фрейд не ощущал никакого негодования по поводу Ранка, хотя очень сожалел о его потере. Так же как и я. Когда Фрейд пришел к мысли о том, что Ранк навсегда покинул Вену, он написал мне о создавшейся ситуации. «Как Вы видите, открытый разрыв был предотвращен. Ранк сам не хотел подобного разрыва, и такой скандал также не был бы в наших интересах. Но все мои личные отношения с ним закончились… Не только мне, но и двум другим аналитикам, присутствовавшим при нашем последнем разговоре, трудно считать Ранка правдивым и верить его утверждениям. Мне очень жаль, что Вы, дорогой Джонс, оказались полностью правы». В следующем письме ко мне Фрейд написал:

Эта история с Ранком подходит теперь к концу… Вам не следует беспокоиться, что она сильно меня взволновала или окажет на меня какие-либо последующие неблагоприятные воздействия. Возможно, довольно странно слышать от меня такие слова, если вспомнить, какую роль Ранк играл в моей жизни в течение полутора десятков лет. Но у меня есть три объяснения холодности своих чувств. Во-первых, результатом этого может быть мой возраст, в котором потери не воспринимаются столь тяжело. Во-вторых, я говорю себе, что это отношение, так сказать, до некоторой степени амортизировалось за пятнадцать лет, так как это не одно и то же, становится ли человек к тебе нелояльным после двух или трех лет совместной работы или только после того, как он в течение многих лет выполнял ответственную работу. В-третьих и в последних, но что отнюдь немаловажно, вероятно, я так спокоен, потому что не могу обнаружить абсолютно никакой доли своей ответственности за весь этот процесс.

Затем случилась удивительная вещь. Ранк на пути в Америку доехал до Парижа, где его поразил сильный приступ депрессии; последний приступ депрессии случился с ним пять лет тому назад. Ранк возвратился в Вену и пришел к Фрейду во вторую неделю декабря. Он снова был изменившимся человеком. За исключением депрессии, он, казалось, ясно и глубоко осознавал свое состояние. Как об этом сказал Фрейд, Ранк внезапно появился у него из-за своего психического состояния. Он обсудил с Фрейдом всю свою историю, как на исповеди. Она представляла действительно печальный случай, который едва не окончился настоящей трагедией. Фрейд был глубоко тронут этой историей и испытывал чрезмерную радость от того, что обрел заново своего старого друга и приверженца. В письме Эйтингону Фрейд писал, что Ранк проанализировал свой невроз по всем тем пунктам, которые они с Ференци описали в совместной книге, и что содержание анализа его невроза было очень схоже с теми теориями, которые Ранк выдвинул в своей книге о травме рождения. В настоящее время Ранк ошеломлен мыслью о происшедшем ранее и имеет единственное желание – исправить тот вред, который он причинил. Фрейд заметил, что он может понять наше определенное недоверие, но что он, со своей стороны, больше зная о состоянии Ранка, полностью преодолел такое сомнение. Он сказал Абрахаму, что абсолютно уверен в том, что Ранк вылечился от своего невроза посредством своих переживаний (Erlebnis), как если бы он подвергся регулярному анализу.

Фрейд с оптимизмом и облегчением написал Джоан Ривьер: «Вы услышите, что с доктором Ранком происходила неприятная интермедия, но, однако, все это было лишь временно. Он полностью вернулся к нам и объяснил свое поведение причинами, вызывающими терпимость и прощение. Он прошел через тяжелое невротическое состояние, теперь пришел в себя и до конца видит и понимает все, что с ним случилось; он пока еще не преодолел свою депрессию, которая является результатом его переживаний».

В оптимизме Фрейда присутствуют две характерные особенности, которые могут быть объяснены лишь чрезмерным облегчением от того, что он не потерял друга, который в течение столь многих лет был для него незаменим. Во-первых, Фрейд знал, что Ранк страдает циклотимией, и высказал свое мнение об этом несколько лет тому назад. Фрейд ранее изучал психиатрию и знал о почти неизбежном повторении этого заболевания; несмотря на все это, он сумел подавить это очевидное соображение. В действительности, протекавшая в то время меланхолическая фаза заболевания Ранка сменилась очередной маниакальной фазой всего шесть месяцев спустя, с обычными колебаниями в более поздние годы. Во-вторых, Фрейд явно признал как раз ту ересь, против которой мы сражались в теории, что будто бы изучение повторяющегося переживания может заменить потребность в более глубинном генетическом анализе: что терапия переживаний может заменить психоанализ.

20 декабря 1924 года Ранк послал нам «письмо по кругу», объясняя, что происходило с ним, и прося нашего прощения. Он униженно извинялся перед Абрахамом и мной за все то зло, которое он нам причинил, и надеялся, что мы сможем восстановить наши дружеские отношения. Его враждебность к Фрейду, как он сказал нам, была частью его невроза, который явно проявился в связи с опасным раковым заболеванием Фрейда. Естественно, мы все ответили ему, уверяя его в нашем понимании и симпатии. Мы, однако, не дожидались такого исхода, чтобы начать восстанавливать пошатнувшиеся связи в Комитете. Действительно, до этого шага со стороны Ранка Фрейд предложил Ференци снова образовать слаженный Комитет. Мы возобновили прежнюю традицию посылать друг другу регулярные «письма по кругу».

Естественно, все мы с радостью отреагировали на это и приняли сделанное ранее предложение Абрахама, чтобы Анна Фрейд, начавшая аналитическую работу год тому назад, заняла освобожденное Ранком место в Комитете.

Ранк снова отправился в Америку 7 января 1925 года, и Фрейд написал Бриллу длинное письмо, объясняя сложившуюся ситуацию и прося его помочь Ранку в той трудной задаче, которая перед ним стоит. Такие воззвания к великодушию Брилла всегда находили в нем горячий отклик. Он сообщил нам, что Ранк делает все, что в его силах, но находится в плохом состоянии. В этот раз Ранк пробыл в Нью-Йорке всего несколько недель, а затем в конце февраля возвратился в Вену в жалком и угнетенном состоянии. В июне Фрейд сообщил нам, что Ранк неожиданно появился у него из-за своей депрессии и что они ведут с ним плодотворные аналитические беседы. Ранк прочел одну свою работу на конгрессе в Гамбурге в сентябре 1925 года. Эта работа была весьма невразумительной, говорил Ранк в таком бешеном темпе и так невнятно, что даже Ференци, так хорошо знавший его мысли, не мог уловить ее смысл. Ранк был очень возбужден и говорил о своих обширных планах на будущее, но не проявлял дружелюбия ни к кому из нас. После этого конгресса он отправился в свою третью поездку в Америку. Фрейд одобрил его действия и все еще был уверен в том, что у Ранка не будет повторений прежних приступов депрессии.

Однако, возвратившись в Вену, Ранк продолжал держать себя абсолютно отчужденно, а 12 апреля 1926 года – довольно важно, что это было за три недели до празднования 70-летия Фрейда, – он в последний раз пришел попрощаться.

Начну с того, что Ранк уехал из Вены в Париж, но, возможно, это лишь промежуточная остановка на его пути в Америку. У него могло быть несколько мотивов к этому… но главным является то, что теперь он осуществил это намерение, так сказать, более спокойным и равнодушным образом, тогда как вначале пытался осуществить его в яростном патологическом приступе болезни: то есть намерение отделиться от меня и ото всех нас. Два факта были недвусмысленными: что он не желал отказываться от какой-либо части своей теории, в которой отразился его невроз; и что он не делал ни малейшего шага для того, чтобы приблизиться к Венскому обществу. Я не принадлежу к тем людям, которые требуют, чтобы кто-либо был навечно связан и прикован к кому-то из «благодарности». Ему очень много было дано, и он сделал в ответ на это многое. Так что мы квиты! Во время его прощального визита я не видел какой-либо причины выражать свою особую нежность; я был честным и твердым. Но мы определенно потеряли его навсегда. Абрахам оказался прав.

Одна из редких ссылок на Ранка была сделана Фрейдом в 1937 году, за год до смерти Ранка. Это была ссылка на тему краткосрочного анализа и трудности в получении от него эффективных результатов. Упоминая о попытке Ранка выполнить анализ в течение нескольких месяцев, сосредоточившись на теме травмы рождения, Фрейд сказал: «Нельзя отрицать, что мысли Ранка были смелыми и искусными, но они не выдержали испытания критического исследования. Эти мысли родились под гнетом контраста между послевоенной нищетой Европы и „процветанием“ Америки и предназначались для ускорения темпа аналитической терапии, чтобы приспособиться к стремительному движению американской жизни».

Нас не интересует здесь дальнейшая карьера Ранка, как не интересовала карьера более ранних диссидентов: Адлера, Штекеля и Юнга. Все, что имело значение для Фрейда, так это то, чтобы их работу четко отличали от психоанализа. Существуют определенные аналогии в недостатках Ранка и Юнга, о которых, возможно, стоит упомянуть. Оба они начали с большой таинственности, за которой последовала значительная неясность в представлении их расхождений. У обоих расхождения впервые проявились во время поездок в Америку в форме грубого личного письма. Далее идет глубокая, но временная аналогия. Эти расхождения были поняты другими задолго до того, как Фрейд признавал их возможность. Когда он замечал вероятность расхождений, то предпринимал всевозможные усилия к примирению, а когда из этого ничего не выходило, он предавал эти события забвению. Существенное различие в двух этих случаях, несомненно, заключается в том, что Юнг не был поражен каким-либо недугом, от которого страдал несчастный Ранк, и поэтому Юнг оказался способен продолжать необычайно плодотворную и продуктивную жизнь.

Глава 28
Дальнейшее развитие и удары судьбы (1921–1925)

В противоположность предсказаниям Фрейда в годы войны, его работа и его имя становятся к началу 20-х годов более известными, чем когда-либо ранее. Его книги энергично искали желающие их приобрести, они переводились на различные языки. Из Франции пришла просьба от Андре Жида, одного из директоров «Nouvelle Revue Frangise», о разрешении на публикацию его работ. В Германии основывались новые общества – в Дрездене, Лейпциге и Мюнхене. Британская ассоциация прогресса науки решила основать филиал по психологии и пригласила Фрейда на торжественное открытие, но он отказался.

В профессиональном плане он был очень занят. С этого времени он ограничил количество пациентов, так как имел много учеников, в основном из Америки и Англии, которые хотели изучать его технику. В июле он сказал, что обещал анализировать вдвое больше людей, чем в действительности сможет взять по возобновлении работы в октябре. В результате он принимал десять человек.

В начале года «Verlag» опубликовал книгу Гродцека «Der Seelensucher» («Искатель души»). Это была пикантная книга, с рядом непристойных мест. Несколько аналитиков, в особенности Пфистер, считали, что это не тот тип книги, который годится для открытой публикации научным издательством, а швейцарское общество провело митинг протеста. Фрейд нашел эту книгу очень занятной, единственное, что он сказал в ответ на негодующие письма, которые продолжали в большом количестве приходить из Швейцарии, было: «Я энергично защищаю Гроддека от вашей порядочности. Что бы вы сказали, если бы являлись современниками Рабле?»

3 апреля родился третий внук Фрейда, Антон Вальтер, сын Мартина Фрейда, а 31 июля – еще один внук, Стефан Габриэль, первый сын Эрнста Фрейда. Фрейд жаловался, что у него четыре внука, но ни одной внучки.

Примерно к 65 годам постоянные жалобы Фрейда на старение приняли неожиданный оборот:

13 марта этого года я внезапно сделал шаг к настоящей старости. Начиная с этого времени мысль о смерти не оставляет меня, и иногда у меня создается впечатление, что семь моих внутренних органов борются за честь привести мою жизнь к концу. Для этого не было какого-либо подходящего повода, кроме того, что Оливер распрощался с нами, уезжая в Румынию. Все же я не поддался этой ипохондрии и смотрю на нее абсолютно спокойно, что более похоже на мой способ рассуждений в книге «По ту сторону принципа удовольствия».

15 июля Фрейд отправился в Бад-Гастейн, как обычно, на виллу Вассинг, со своей свояченицей Минной, которая также нуждалась в курсе лечения. Тем временем его жена и дочь отдыхали в Аусзее, в Зальцкаммергуте. 14 августа они встретились в Зеефельде, деревне, расположенной на высоте примерно 4000 футов в Северном Тироле, рядом с баварской границей. Фрейд все еще жаловался на сердцебиение и другие сердечные симптомы, но горный воздух вскоре принес ему облегчение; это было идеальное место, где он мог бродить часами.

Здесь у Фрейда было несколько посетителей. Дважды приезжал его проведать Ван Эмден, который находился в Зальцбурге, Ференци провел с ним день. Самым важным стало посещение Брилла, которого он не видел с войны, во время которой было почти невозможно получить от него хотя бы одно письмо. В конце января он послал Бриллу решительное письмо, которое было равносильно ультиматуму; Фрейд угрожал порвать с ним все отношения и отнять все права на дальнейший перевод. Однако прошло шесть месяцев, прежде чем пришел ответ даже на такое письмо Фрейда. Фрейд сердился все больше и больше и начал считать этот случай безнадежным: «Брилл ведет себя позорно. С ним придется прекратить отношения». Затем, наконец, Брилл сделал разумный поступок, к которому я побуждал его в течение некоторого времени, и приехал в Европу, чтобы переговорить обо всем с Фрейдом. Как и следовало ожидать, результат оказался в высшей степени удовлетворительным: «Брилл провел со мной последние несколько дней. С ним все в порядке, он целиком согласен нам помогать, абсолютно надежен, сознался в своих невротических ошибках. Это большое достижение».

Фрейд отправился из Зеефельда в Берлин 14 сентября, а оттуда в Гамбург, чтобы повидать двух своих внуков. Все члены комитета встретили Фрейда в Берлине 20 сентября и вместе поехали до Гильдесхейма. Мы планировали совершить совместное десятидневное турне в район Гарца. Нашим гидом стал Абрахам, который хорошо знал это место. Сначала наша группа остановилась в Гильдесхейме, а затем в очаровательном старом городе Госларе. Отсюда мы взобрались на вершину Брокена, место, представляющее для меня особый интерес, которое связывают с колдуньями, и даже мельком видели знаменитый призрак Брокена. Каждый день мы совершали пешие походы, и всех нас поразили быстрота и неутомимость Фрейда в этих походах.

Это была одна из редких возможностей, когда весь Комитет мог собраться вместе, и единственный случай, когда все мы отдыхали совместно с Фрейдом. Поэтому данное турне стало важным событием. В конце путешествия Фрейд сказал нам: «Мы пережили несколько совместных приключений, а это всегда связывает мужчин». Однако последнее из них было омрачено тем, что все мы сильно простудились. Фрейд чувствовал себя особенно плохо, но уверял меня, что эта простуда на него не повлияет: «Это лишь внешнее».

В эти дни у нас, конечно, было достаточно времени для широкого обсуждения различных научных тем, представляющих общий интерес. Фрейд прочитал нам две свои работы, которые специально написал для данного события, единственный раз в жизни, когда он так поступил. Одна из этих работ была посвящена проблеме телепатии. Он начал писать ее в конце июля и закончил в течение трех недель. Вторая работа более широко известна. В прошлый январь Фрейд сообщил нам о том, что внезапно глубоко осознал, «как будто прорубил скалу», механизм паранойяльной ревности. Это пришло к нему в результате изучения одного американского пациента, которого ранее к нему направил я, его первого иностранного пациента со времени войны.

После этого турне Фрейд 29 сентября возвратился в Вену, и прошло совсем немного времени, как он начал «мечтать о Гильдесхейме и Ширке как о далеком сне».

В декабре Фрейд был избран почетным членом Датского общества психиатров и неврологов, чему он обрадовался тем более, что его кандидатура была одобрена профессором Винклером, который ранее часто выступал против психоанализа. Это был первый случай, когда Фрейду оказывали почести подобным образом, и данное событие ознаменовало собой начало перемен в оценке его профессиональной деятельности. Начиная с этого времени стало обычным признавать, что кое-что из его трудов, несмотря на многие предполагаемые «ошибки», имеет выдающееся значение и что сам Фрейд является научной знаменитостью.

1922 год начался с визита в Вену нескольких членов Комитета. В то время там находилось много американских и английских студентов, изучавших психоанализ с Фрейдом, и он хотел, чтобы знания, получаемые ими в процессе собственной аналитической практики, были расширены прослушиванием нескольких лекций венских аналитиков по теоретическим аспектам психоанализа. Тогда по просьбе этих студентов в первую неделю января в Вену приехали Абрахам, Ференци, Рохейм и Захс и прочитали каждый по две лекции. Этот план оказался очень успешным.

В это время имя Фрейда все чаще стало упоминаться в Лондоне. В январе его фотография появилась в светском еженедельнике «Сфера». Но издателям приходилось остерегаться полиции. «Кегэн Пол энд Кампэни», которую преследовали судебным порядком за публикацию его якобы непристойной автобиографии – а в те дни сексуальность и психоанализ были равнозначными понятиями, – приняла решение продавать опубликованную ими работу Фрейда «Леонардо» только представителям медицинской профессии, так что художественная общественность была сохранена от порчи.

Но Фрейд находил свою возрастающую популярность лишь бременем. «Извините, что я не ответил на Ваше предпоследнее письмо. Иногда моя рука устает. У меня столь много деловой корреспонденции, на которую надо отвечать, то предупреждая пациентов, чтобы они не приезжали, так как у меня нет времени на их лечение, то отказываясь от лестных предложений написать статью на какую-либо тему для того или иного журнала. Это теневые стороны популярности. Она доставляет мало радости». Сравнивая свое положение с тем временем, когда он впервые встретил Эйтингона, Фрейд писал: «За эти пятнадцать лет мое положение существенно изменилось. Мои материальные заботы облегчились, но гам по поводу популярности со всех сторон я нахожу отвратительным и вовлечен в предприятия, которые крадут время и энергию у спокойной научной работы». На той же неделе он написал Ференци:

Естественно, мне льстит, когда Вы с энтузиазмом пишете, как в последнем письме, о моей энергичности и активности, но когда я обращаюсь к принципу реальности, то знаю, что это не так, и меня это не удивляет. Моя способность интересоваться чем-либо так скоро истощается, говоря другими словами, она с такой готовностью отворачивается от настоящего в другие направления. Что-то во мне восстает против принуждения продолжать зарабатывать деньги, которых никогда не достаточно, и разрабатывать те же психологические схемы, которые в течение тридцати лет с честью поддерживали меня перед лицом моего презрения к людям и отвратительному миру. Во мне пробуждаются странные тайные желания – вероятно, унаследованные от моих предков, – отправиться на Восток и в район Средиземноморья и вести совершенно иную жизнь: желаниям позднего детства, которые не согласуются с реальностью, никогда не суждено осуществиться, как если бы реальность намекала на ослабление связи индивида с нею. Вместо всего этого – мы встретимся на земле трезвого Берлина.

Лондонский университет, совместно с Еврейским историческим обществом, организовал серии лекций о пяти еврейских философах: Филоне, Маймониде, Спинозе, Фрейде и Эйнштейне. Лекцию о Фрейде составил (при моей помощи) Израиль Левине. В следующем году Левине опубликовал книгу, озаглавленную «Бессознательное», он стал первым философом, который полностью понял концепции Фрейда. Когда Фрейд читал эту книгу, он написал мне: «Кто такой Израиль Левине? Я никогда еще не получал столь большого удовольствия от прочтения какой-либо книги, посвященной психоанализу, как от его книги „Бессознательное“. Если он философ, то это редкое явление. Я хочу лучше знать этого человека».

Начиная с 1906 года Фрейд время от времени переписывался со знаменитым писателем Артуром Шницлером. Довольно странно, что они никогда не встретились, хотя вращались в схожих кругах, и Фрейд был хорошо знаком с братом Шницлера, видным хирургом. Артур Шницлер в те дни, когда он сам занимался медициной, рецензировал перевод Фрейда работы Шарко «Legons du Mardi» в 1893 году. Несмотря на свою замечательную психологическую интуицию, а также свое восхищение работами Фрейда, с которыми он давно уже был знаком, Шницлер никогда не соглашался с основными заключениями Фрейда. Он много спорил на их счет с Райком, Альфредом фон Винтерштейном, со мною и другими аналитиками, но не мог преодолеть свои возражения относительно идей инцеста и детской сексуальности.

В этом году в Нью-Йорке было много шума в связи с инцидентом, случившимся с Фринком. Фринк обучался у Фрейда с марта 1920 года по июнь 1921 года, и Фрейд всегда отзывался самым лучшим образом о его уме и возможностях. Теперь Фринк влюбился в одну из своих пациенток, они оба были несчастливы в браке, и предложил ей добиться развода и пожениться. Муж этой пациентки был в ярости и угрожал скандалом, который разрушит карьеру Фринка. После возвращения из Европы Фринк не приобрел большой известности, и многие видные аналитики, среди которых были Брилл и Смит Эли Джелифф, очень серьезно отнеслись к создавшейся ситуации. На деле Фрейд одобрил тот шаг, который Фринк намеревался осуществить; то, что он влюбился, являлось ошибкой, но теперь приходилось с этим согласиться. В Нью-Йорке распространялись самые дикие слухи, один из которых заключался в том, что Фрейд сам предполагал жениться на этой леди! Конец всего этого наступил, когда ее муж умер в критический момент.

Анну Фрейд, которая прочитала 31 мая перед Венским обществом свой доклад «Фантазии и грезы истязаний», избрали членом этого общества 13 июня 1922 года, к радости ее отца.

Как упоминалось ранее, вначале Фрейд был равнодушен к идее создания психоаналитической клиники в Вене. Тем не менее другие венские аналитики, особенно Хичманн, Хелен Дойч и Пауль Федерн, настаивали на этом, и в июне 1921 года Министерство образования предложило им помещение в военном госпитале. Наконец, после преодоления многих трудностей и препятствий, клиника под названием «Амбулатория» была открыта на Пеликангассе 22 мая 1922 года, директором ее стал Хичманн. В ней имелась большая комната, в которой впоследствии проводились собрания общества. Однако после шести месяцев работы муниципальные медицинские власти внезапно потребовали, чтобы эта клиника была закрыта, и прошло еще три месяца переговоров, прежде чем ее разрешили открыть вновь.

Во время летнего отдыха Фрейд получил известие о смерти своей двадцатитрехлетней племянницы Цецилии, которую он особенно сильно любил. Обнаружив, что беременна, она приняла чрезмерно большую дозу веронала; она умерла от воспаления легких 18 августа. Цецилия была последним ребенком любимой сестры Фрейда Розы, единственный сын которой был убит на войне. Фрейд был глубоко потрясен этой трагедией.

В августе этого года Ференци находился вместе с Ранком в Зеефельде, и Абрахам с Захсом навестили их там. Именно во время этой встречи было принято довольно запоздалое решение членам Комитета обращаться друг к другу на ты и по имени, укрепляя таким образом свою близость. Это решение определенно избавило нас от большого неудобства, так как до этого члены Комитета обращались друг к другу по-разному. Так, например, я имел обыкновение обращаться к Ференци, Ранку и Захсу на ты, но не к Абрахаму и Эйтингону. Фрейд обращался ко всем нам с более формальным Sie (Вы). Единственными лицами вне круга его семьи, которые, как мне известно, обращались к нему на ты, были психиатр профессор Юлиус Вагнер-Яурегг и археолог профессор Лоури, оба они являлись друзьями его студенческих лет. Другие его старые друзья, такие, как профессор Кёнигштейн, Розенберг и братья Рай, также обращались к нему подобным образом, но довольно любопытно, что Йозеф Брейер сохранил более старый способ обращения, а именно: Verehrter Herr Professor. Как я знаю, обращались к Фрейду по имени и без каких-либо титулов только знаменитая французская женщина-декламатор и семейный друг Иветта Жильбер, американский посол У.С. Буллит и английский новеллист Г. Д. Уэллс. Фрейд, естественно, обращался к членам Комитета по фамилиям, как в разговоре, так и в письмах, за исключением его писем к Эйтингону после июля 1920 года; по просьбе последнего Фрейд обращался теперь к нему в письмах Lieber Мах. Немного странно, что он никогда не называл Ференци по имени; в письмах он и Абрахам всегда называли друг друга Lieber Freund.