Текст книги "В тени замка"
Автор книги: Эрин Пайзи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Ну, что у нас тут? – К ним подошли Джон и Анна. Ему не понравилось, как Энгус смотрит на Бонни. Джон, как будто защищая Бонни, положил ей руку на плечо. Бонни, сбитая с толку этим жестом, обернулась и растерянно улыбнулась. Какую-то долю секунды ей казалось, что она была в долгом путешествии. Она уже навсегда потеряла покой из-за этого человека. Она чувствовала пустоту, которую мог заполнить только ее избранник. Невидимая окружающим тонкая нить связывала их. А Джону не терпелось поскорее увести Бонни. Он коснулся ее руки.
– Я хочу познакомить тебя с моим хорошим другом, Зейкервелем. Он прекрасный дизайнер. Идем. Хватит думать.
Бонни повернулась, чтобы уйти. Она не могла предать Терезу. Она знала, что если останется, Энгус пригласит ее на танец. «Моя жизнь, жизнь Бонни Фрейзер из Мерилла, штата Пенсильвания, закончена». Уходя от своего счастья, она оглянулась. Перед Энгусом стояла Тереза, но Бонни видела его лицо: он смотрел на нее и улыбался. Последнее, что она заметила, – его лучезарная улыбка, которую не портил даже сломанный передний зуб, и грустные черные глаза, полные отчаяния. У Бонни хватило выдержки, чтобы не помчаться оттуда, сломя голову.
– Джон, ты не будешь возражать, если я попрошу отвезти меня домой? – спросила Бонни.
– Совсем нет. Только отведем Анну к Зейкервелю и поедем.
Зейкервель был невысокого роста с золотистыми волосами.
– Джон, дорогой, как приятно тебя видеть. Давай напьемся. – Он отчаянно замахал официанту рукой. – Принесите шампанского, – властно распорядился он.
– Нет, мне нужно отвезти Бонни домой. Она плохо себя чувствует.
Зейкервель внимательно посмотрел на девушку.
– А, женщина влюбилась. Да, это болезнь, – сказал он, взяв Бонни за руку. – Оставайся с Джоном, и у тебя не будет никаких бед.
Бонни вспыхнула, а Анна, стоявшая рядом, засмеялась.
– Запомни мои слова, – зловеще проговорил он, – у тебя взгляд женщины, которая продала душу дьяволу.
– Эй, – Джон поднял руку, – она только что познакомилась с Энгусом.
– Энгус Макфирсон? Да, это гораздо серьезнее, чем я думал. Бонни, дорогая, это и есть тот самый дьявол, поверь мне. – Он покачал головой. – Много раз мне приходилось утешать женщин, умирающих от любви к нему, – произнес он угрюмо. – Послушай меня, развращенного, падшего человека, – держись от него подальше.
Бонни улыбнулась.
– Вам не стоит волноваться. За ним гоняется Тереза.
Джон вздохнул:
– Она совсем другой человек. Он волочится за юными и невинными. В общем, поехали домой. Зейкервель, ты присмотри за Анной, хорошо? Спасибо.
По дороге домой Джон заговорил еще более серьезно.
– Послушай, Бонни. Я не волнуюсь о том, что Тереза гоняется за Энгусом, потому что она не интересует его. Но ты как раз тот тип женщины, который ему нравится. Я на два года моложе его, но мы учились с ним в одной школе. Он просто дикий. Многим из нас приходилось драться, чтобы защитить себя, но с ним все было не так. Казалось, он не чувствителен ни к какой боли. Он стал спать с местными девочками с тринадцати лет. Ходили слухи, что его отец занимается чем-то ужасным, и родственники забрали Энгуса от отца. С тех пор он живет с тетей и дядей в Лондоне.
Бонни чувствовала, что она потерялась во времени, не может ничего воспринимать, и хотя машина уже унеслась на большое расстояние от ярко освещенного дома Сиборнов, от человека с горящими глазами, который похитил ее душу, она чувствовала натяжение той невидимой нити где-то глубоко в сердце.
– Может быть, ему нужна моя любовь, – серьезно сказала она. – Тереза говорила, что у него нет матери.
Джон кивнул:
– Нет. На охоте произошел несчастный случай, но многие до сих пор думают, что ее убил муж. Я тоже в это верю. Он на такое способен, я его однажды видел. – И Джон вздрогнул.
Бонни взглянула на него.
– Интересно, боится ли Энгус, что станет таким же, как отец?
– То, как он живет, подтверждает, что да, – Джон нервно засмеялся. – Но я не должен представлять тебе его таким плохим, а то ты начнешь его жалеть.
– Я уже жалею. Мне всегда жаль таких людей, – ответила Бонни. «Ему нужна женщина, которая сможет принять его боль на себя», – подумала она, а вслух сказала:
– Будем надеяться, что Тереза сможет ему помочь.
Джон опять засмеялся:
– Тереза замахнется на него кулаком, а он тут же ударит ее. Энгус запросто ударит женщину, – Джон покачал головой.
Бонни была потрясена.
– Не могу представить, что он может ударить женщину, даже если она провоцирует его на это. Я имею в виду, что никогда не видела, чтобы отец бил мать, а вот она точно знала, как унизить его. А если бы она вышла замуж за кого-нибудь с меньшим самообладанием, ее бы били, она этого заслуживала.
Джон остановил машину у дома.
– Нет, Бонни. Ты не права. Ни один мужчина не должен бить женщину ни при каких обстоятельствах. У мужчины всегда есть выбор. Ты можешь ударить либо уйти.
Бонни покачала головой.
– Ты не знаешь мою мать.
– Не знаю. Но из того, что ты рассказала мне, я понял, что твой отец со многим мирился, но все равно было бы неправильно, если бы он бил ее. – Джон притянул ее к себе за плечи и поцеловал в лоб. – Ну вот мы и приехали. Спи хорошенько и забудь об Энгусе.
– Спасибо, что привез меня. – Бонни похлопала его по руке. – Я так тебе признательна.
– Спокойной ночи. До пятницы. Я пообещал Уинни, что мы приедем к ней вечером, – Джон улыбнулся. – Я так этого жду, мы там будем одни, без семьи.
– Это будет чудесно, – улыбнулась Бонни и пошла в свою комнату.
Она закрыла за собой дверь и перевела дыхание. «Если я стану дышать реже и глубже, может быть, дрожь пройдет», – думала она. Она приложила руку к груди и слегка помассировала ее. На какое-то мгновение ей стало легче, но потом она снова задрожала. Ей казалось, что неведомая маленькая птица бьется у нее внутри. Бонни подошла к кровати и легла. Но напряжение не проходило. Она вскочила и заметалась. Села за ночной столик и стала вспоминать, как Энгус улыбался ей. Сначала она вспомнила щербинку на зубах. Скорее всего, ее появление связано с футболом. Затем она вспомнила его глаза. «Я могла бы сделать его взгляд мягче, нежнее», – думала она и представляла себе, как целует его веки. Затем вспомнила его губы, полные губы, уголки которых опущены вниз. «Ну прямо как у маленького мальчишки, которому не дают то, что он хочет. Я могла бы дать ему все, что он пожелал бы, и уголки его губ сразу же поползли бы вверх». Она представила, как целует эти губы.
Бонни вспомнила его черные, как смоль, волосы, которые оттеняли белизну кожи, она представляла, как гладит эту голову своими руками. Бонни вспомнила его длинные пальцы. Посмотрев на свою руку, Бонни обнаружила, что сжимает в ладони черную волосинку. Она мечтала о том, как его стройное тело будет лежать рядом с нею. Бледная кожа его тела покрыта густым чувственным волосом.
Бонни никогда не испытывала такой тоски по мужчине.
«Ни один мужчина в жизни не существовал для меня, ни один не будет существовать, – прошептала она. – Только он. Только Энгус. Великий Боже, – молила она, – помоги мне заполучить его. Помоги мне выйти замуж за Макфирсона. Обещаю, что буду вечно любить его. Со мной у него не будет ни одного горестного дня. Я знаю, что могу сделать его счастливым. Помоги мне выйти за него замуж».
Она горячо молилась, забыв обо всем, и вдруг вздрогнула от сильного раската грома, который сотряс дом. Бонни открыла окно. Крупные капли дождя молотили по земле.
Она подставила руку под дождь и воскликнула:
– Боже, я надеюсь, что ты говоришь «да».
И в это же мгновение молния вдруг осветила крышу дома напротив.
Глава 14
Наутро, после завтрака, Бонни доставили картонную коробку.
– Это для вас, мисс Фрейзер, – сказал Джонсон.
В удивлении она открыла коробку. Там лежала одна единственная роза на длинной ножке. И никакой записки. Ее сердце учащенно забилось. «Энгус» – произнесла она про себя.
Каждый день, в одно и то же время посыльный приносил ей по розе. Скоро над этим стали подшучивать. Бонни не возражала. Она улыбалась и говорила:
– Если кому-то нравится присылать цветы и оставаться инкогнито, я не возражаю.
Однажды ей принесли маленькую коробочку. Внутри нее на черном бархате, переливаясь, лежала тяжелая золотая печатка. На ней были выгравированы два орла.
Шли недели, и все строили планы на Рождество. Бонни все время только и думала про Энгуса. Тереза говорила, что он уехал в Гонконг или Новую Зеландию. Где бы он ни был, его отсутствие причиняло Бонни физическую боль. Все заметили, как она изменилась. Для нее словно свет погас и наступила ночь. Место открытой дружелюбной девушки, которая приехала из Америки, заняла худая обеспокоенная женщина.
– Прямо не знаю, что с ней случилось, – сказала однажды Маргарет.
Уинни, которая составляла букет из сухих цветов ответила:
– Подозреваю, что она впервые влюбилась. Вспомни, ведь у нее нет никакого опыта, как вести себя с мужчинами. Может, она скучает по дому. Думаю, что ей стоит съездить домой.
– Может, ты права, – сказала Маргарет. – Мне так нравится Бонни. Я хочу, чтобы она удачно вышла замуж и была счастлива.
– Я знаю, – кивнула Уинни, – ничего не бывает лучше хорошего брака. – Она вспомнила свои годы, проведенные с мужем.
Маргарет услышала шаги Саймона и положила руку на плечо Уинни.
– Твой муж, наверное, был чудным человеком. Идем, дорогой, – крикнула она Саймону.
Уинни продолжала собирать цветы. «Смешно, – думала она, – столько лет прошло». Но на ее глаза навернулись слезы. Она смотрела, как Маргарет и Саймон идут по лужайке. «Он по-настоящему любит ее», – подумала Уинни, увидев, как Саймон робко и нежно взял Маргарет за руку.
Накануне отлета, перед Рождеством, Бонни очень волновалась. Ее чемодан был наполнен подарками для бабушки, а для Моры она купила мягкий шотландский берет и теплую, в тон ему, шаль.
За две недели до отлета она подбирала рождественские подарки для семейства Бартоломью. Трудно было подобрать что-либо для Сирила.
– Подари ему маленькую копилку-поросенка. Пусть делает антикапиталистические вложения, – предложила Тереза. – Давай, ему понравится.
– Не думаю, что вся эта политическая чушь много для него значит, – сказала Бонни. – Думаю, он злится из-за того, что его мать бедна. Он, наверное, умный, но ему никогда не везло.
В последний день пребывания в Лондоне, Бонни раздавала подарки. Сирил отказался открыть свой.
– Я не люблю Рождество, – сказал он, – эти праздники всегда были для меня ужасными.
– В самом деле? – спросила Бонни. – Как это печально.
Сирил удивился ее искреннему сочувствию.
– Мы никогда не могли позволить себе индейку. – Он замолчал, чтобы узнать, заинтересуется ли этим Бонни. Затем решил продолжить. – Единственными игрушками, которые я получал, были те, которые раздавались на благотворительных вечерах важными персонами, где были такие же бедные дети, как и я. – Он сморщился. – Мне всегда было стыдно за свою зашитую одежду, а потом я чувствовал вину и опять стыд за то, что моя мать так много работала. – Затем он решил открыть пакет. – Здесь свитер для меня?
Бонни улыбнулась.
– Я подумала, что к твоим глазам подойдет коричневый свитер. У тебя красивые глаза.
Сирил был потрясен. Он покраснел и опустил голову.
– Ты действительно так думаешь? – спросил он недоверчиво.
– Да. Твои глаза я сразу заметила. – Сирил посмотрел на нее и выскочил из комнаты.
– Я его расстроила?
Мэри улыбнулась.
– По-своему да. Сирил не привык к тому, что он кому-то может нравиться или его кто-нибудь замечает.
Через минуту в комнату вошел Сирил. На нем был свитер, его глаза сияли:
– Ты права, Бонни, он очень идет мне. Я надену его на праздник. – Он улыбнулся Мэри. – Как ты думаешь, Мэри, мы скажем Бонни или нет?
Мэри кивнула.
– Мы решили пожениться.
– Вот здорово! Когда вы решили?
– Я обещала Сирилу, что скоро. Он не хотел просить моей руки из-за моих денег.
Сирил нежно посмотрел на Мэри.
– Моя мать рада, но придется уговаривать ее родителей.
Мэри вздрогнула.
– Отец будет орать с пеной у рта, но мама будет рада. Ей не нравится, что мы живем во грехе. Вряд ли она хотела такого зятя. Но я молилась о таком муже, именно это и важно. Если у нас будут дети, то они не будут воспитаны так, как мы. Никаких нянь, никаких интернатов.
Бонни сочувственно посмотрела на Мэри.
– Должно быть, очень трудно уехать учиться в семь или восемь лет?
– Было трудно, но все меняется к лучшему. Надеюсь, все хорошее в социальной жизни Англии сохранится, несмотря на предвзятость мнений и фанатизм. Я не хочу быть, как Анна, – притворяться и говорить на кокни. [5]5
Кокни – лондонское просторечие, преимущественно Ист-Энда ( прим. пер.).
[Закрыть]
– Знаете, я многое расскажу бабушке об Англии. Она меня послала сюда, чтобы я все за нее посмотрела. У меня море информации.
Она поцеловала Мэри и Сирила и попрощалась с ними.
Засунув в чемодан последнюю блузку, она легла в постель. Возле нее устроился Морган. «Я буду скучать по тебе», – сказала она и погладила его огромную голову. Пес завилял хвостом. «Я вернусь до того, как ты соскучишься», – пообещала она.
«Великий Боже! Когда я вернусь, будет ли Энгус меня ждать? Мне будет недоставать его роз», – подумала Бонни, засыпая.
Часть третья В СЧАСТЛИВОМ БРАКЕ
Глава 15
Когда самолет набрал высоту, Бонни отдала свое пальто стюардессе и пошла в туалет, чтобы переодеться. Полет в Бостон обещал быть очень приятным. Бонни ела омара и пила шампанское. Затем посмотрела на свою соседку. У нее был очень усталый, даже изнуренный вид.
Само собой, они завели разговор. Марион работала в Англии врачом.
– Собираюсь навестить сестру. Она живет в Хэртфорде, штат Коннектикут. – Марион бросила беспокойный взгляд на Бонни. – У нее опять проблемы с мужем. Он – маньяк, но каждый раз, когда кто-нибудь из семьи помогает ей начать новую жизнь, она возвращается к нему снова. Слава Богу, что у них нет детей.
– Может, она любит его, – сказала Бонни.
– Невозможно любить, если к тебе плохо относятся и оскорбляют.
– Кажется, есть такая поговорка, но теперь я в ней не уверена, – сказала Бонни. – Я знаю, что никогда не позволю ни одному мужчине оскорблять меня. – Она серьезно посмотрела на Марион. – Я не могу представить свою жизнь без Энгуса.
Марион улыбнулась.
– Ну, я думаю, он тебя не обидит, а если обидит, ты перестанешь его любить. Но с моей сестрой все по-другому. Салли знала, что за страшный человек ее муж еще до замужества. Он бил ее, когда они были помолвлены. И все равно она пошла за него, хотя все ее предупреждали. «Он изменится, вот увидите», – говорила она, бывало, нашей матери.
Марион откинулась на кресле.
– В последний раз лечу ее спасать. Она только что провела семь недель в больнице. В следующий раз он убьет ее.
– Как ужасно. – Бонни была напугана.
– Не знаю. – Марион закрыла глаза. – Иногда мне кажется, что ей нравится это. Когда мужа нет рядом, она говорит только о драках. Это смешно. В своей клинике я лечу наркоманов. У них такой же исступленный взгляд, когда они говорят об иглах. Не знаю. Любой нормальный человек должен стремиться избавиться и забыть о такой жизни.
Бонни покачала головой.
– Не понимаю людей, которых так бьют. Но моя мать сама себя избивала, только не так, как вы говорите.
Марион бросила на Бонни бесстрастный взгляд.
– Бонни, слава Богу, что ты молода и многого не знаешь. Но я каждый день сижу на приеме и ужасаюсь тому, как много женщин живут с мужьями, избивающими их. Иногда, после того, как я вижу в моем кабинете жестоко избитую плачущую женщину, женщину со сломанным носом, синяками по всему телу и ее мужа, который требует любви, а потом избивает до полусмерти, я не могу удержаться от слез. Я знаю, что надо сдерживать свои эмоции. Нас, докторов, учат не задавать лишних вопросов. Но я так беспомощна. Было время, когда женщина могла вернуться назад к родителям. Сейчас же все рушится, женщине некуда идти. В семьях нет больше места для дочерей или внуков. А что касается богатых женщин, – она вздохнула, – посмотри на Салли. Ее бьет муж – богатый, элегантный, обаятельный. Но ей никто не верит. Мы все думаем, что такие вещи происходят только у бедных. Как мы говорим, они многого лишены в социальном плане. Какая чушь! Можно подумать, мы можем избежать этой опасности. Если во всем обвинять общество, то никто не захочет нести ответственность.
– Думаю, что понимаю вас. Моя мать всегда винила во всем своего отца, но мой отец говорил, что за то, как она себя ведет, ответственность лежит только на ней. Но она никогда его не слушала.
Марион покачала головой.
– Вот именно. Политические споры прекращаются, когда ты видишь, что женщины все делают для себя сами. Большой дом, деньги, красивая жизнь – все. И это при всем том, что их бьют мужья. Долго приглядываясь к жизни, могу сказать, что однажды все оправдания прекратятся. Мы будем вынуждены признать факт, что насилие – заученная модель поведения.
Бонни откинулась на сиденье, а Марион улыбнулась.
– Извини, я не хотела читать лекцию. Я лучше посплю. Мне нужны силы, чтобы завтра разобраться с Салли. – Марион легла и закрыла глаза.
Бонни достала из кармана кольцо Энгуса. «Бедные женщины, – думала она. – Энгус никогда бы не поднял на меня руку». Она крепко сжала кольцо в ладони и погрузилась в сон.
Бонни проснулась, когда самолет шел на посадку. Она хотела переодеться в костюм, но затем решила остаться в джинсах. В конце концов, это Америка.
Особняк Августины выглядел точно таким, каким она его запомнила перед своим отлетом.
Бонни побежала в гостиную, где, по словам водителя, ее ждала бабушка. Августина встала поприветствовать ее. Всего лишь три месяца пролетело с тех пор, как она видела Бонни в последний раз, но она все время очень беспокоилась о внучке: от Маргарет пришло письмо, где сообщалось о плохом настроении Бонни. Девушка подбежала к бабушке и крепко обняла ее.
– Бабуля, как приятно быть дома.
В комнате стоял привычный аромат – смесь лимона и сосны, которая, сгорая, потрескивала в камине. Бонни взяла Августину под руку и села рядом с нею.
– Я привезла тебе рождественский пудинг от Маргарет, – сказала Бонни и принялась рассказывать о поездке, а потом подошло время переодеться к ужину.
Бонни с радостью оглядела свою комнату. Ничего не изменилось. Затем она заметила длинную серую коробку с золотыми буквами, лежавшую на кровати. «Не верю своим глазам», – прошептала она. Внутри коробки лежал один василек. Бонни затаила дыхание. К цветку была приколота маленькая записка. « К твоим голубым глазам», – было написано там. Бонни с удивлением изучала почерк – маленькие, неразборчиво написанные буквы. Записка была без подписи, но Бонни знала, что ее написал сам Энгус. «Смешно, я думала, что у такого уверенного человека, как Энгус, рука должна быть гораздо тверже». А потом вспомнила, что думала о нем, как об обиженном ребенке. Волна сострадания захлестнула ее.
Бонни поставила цветок в стакан и отправилась в ванную. Там, лежа в ванной, она смотрела на цветок и вспоминала Энгуса. «Может быть, если я буду много думать о нем, то и он вспомнит обо мне», – она так погрузилась в свои мысли, что Море пришлось сильно стучать в дверь спальни.
– Августина просит побыстрее. Ужин на столе.
Бонни выпрыгнула из ванной, закрутилась в полотенце и открыла дверь.
– Мора! Как хорошо дома. Видишь тот чемодан? Там сверху лежит твой подарок.
Мора обрадовалась.
– Как красиво. – Она надела берет и шаль и посмотрелась в зеркало. – Спасибо, Бонни. Я скучала по тебе.
– И я тоже. Как тут бабушка?
– Пока тебя не было, мы сблизились. Я очень полюбила ее. Она больше не позволяет мне быть прислугой, так что теперь я вроде компаньонки. Ты себе не представляешь, с каким нетерпением мы тебя ждали.
Бонни усмехнулась:
– Боже мой, как здорово вернуться в хороший, роскошный дом. Что касается комфорта, то Англия сильно отстает.
– Августина говорит, это из-за того, что они пуритане.
– Наверное. Долго к этому надо привыкать. – Бонни быстро надела платье, заколола волосы на макушке.
– Ты похудела, – сказала Мора.
– Я знаю. Я влюбилась.
Мора рассмеялась:
– Если бы я от любви похудела. Когда я влюблена, все что я делаю – так это налеты на холодильник, ем шоколад коробками. Кстати, я буду ужинать с тобой.
– Здорово.
Девушки, болтая и смеясь, спустились по лестнице вниз.
Августина ждала их за столом.
– Расскажи мне о семье Бартоломью, – попросила она Бонни.
– Ну ладно. Сначала нужно рассказать про их пищу. Кроме того, что мы ели у Уинни, их домоправительницы в Саффолке и одного вечера, где хозяйка – не англичанка, пища была ужасной.
Бонни принялась рассказывать о пудингах и их различных степенях загустевания. Августину это сильно удивило, а Мора смеялась.
– Какой стыд. До времен королевы Виктории английская кухня и умение развлекаться считались лучшими в мире. – Августина вытерла рот краем салфетки. – Думаю, Англия потеряла свое сердце, когда рухнула империя. Странные люди эти англичане. Живут на крошечном острове и все еще хотят править миром. Тогда как другие страны Европы довольствуются лишь захватом небольших колоний. Нет, англичанам надо помочь и выселить их куда-нибудь с острова. Вот тогда они будут вспоминать свою родину с любовью. Странно. Мне всегда казалось, что у англичан должно быть что-то, ради чего стоит умирать, тогда как у американцев должно быть что-то, ради чего стоит жить.
Бонни знала, как умна ее бабушка.
– Ты права. Мэтью хочет поехать за границу спасать языческие африканские души. Они не работают в других странах. Джон говорит, что чувствует себя обманутым. А я не могу себе представить, что пятьдесят шесть миллионов человек толкутся в таком замкнутом пространстве. В Лондоне не хватает места для всех.
После обеда Мора оставила Бонни с бабушкой наедине. Бонни сидела в кресле-качалке, не сводя глаз с огня.
– У тебя усталый вид, девочка, и ты похудела.
– Я знаю, я влюбилась, бабушка. Только не говори никому. Я имею в виду, никому из Бартоломью.
Августину это удивило.
– Почему нет? Тебе нечего скрывать, не так ли?
– Нет, это не так. Я хочу подождать, пока не буду в нем уверена. – Бонни чувствовала себя виноватой, потому что никогда раньше не кривила душой. Она еще точно не знала, что скажет родным, но понимала, что все будут шокированы. Она осторожно заговорила о печальном прошлом Энгуса. – …Вот видишь, бабушка, ему нужна моя любовь.
Несмотря на свою мудрость, Августина очень мало знала о делах сердечных.
– Хорошо, – сказала она, – конечно, нас создает прошлое, но люди могут улучшить свое положение. Ты сделала это, а вот Энгус?
– Да, я уверена. Ни один злой или нечувствительный человек не смог бы додуматься присылать цветы каждый день. И, – добавила она, – он прислал мне свою печатку. Подожди, я сейчас принесу. – Бонни умчалась наверх.
Августина смотрела на огонь. Внезапный страх закрался в ее сердце. Все эти годы она помнила лицо своего сына Джеймса, лицо, охваченное заботой о молодой девушке, которая использовала его ради собственных целей. «Хорошо, – думала Августина, – что он хотя бы не гоняется за ее деньгами. Все звучит так, как будто он может обладать любой женщиной, какой захочет. Может быть, тот факт, что у него хороший вкус, и он выбрал Бонни, поможет ему».
– Давай, я посмотрю, – сказала она, взяв кольцо. – Боже мой, Бонни, принеси мою генеалогическую книгу.
Бонни подошла к книжному шкафу и достала тяжелую книгу с полки.
– Ты знаешь эту семью?
– Ну, мне кажется, да. Надо же, такое совпадение. – Она стала перелистывать страницы и остановилась на цветной картинке. Держа кольцо рядом с ней, она видела, что это то самое кольцо.
– Крест говорит о том, что это орлы Макфирсона. – Она перевернула страницу и начала читать: – В битве при Каллодене в 1745, Стюарт Макфирсон, глава клана Макфирсонов, спас жизнь своего друга Джеймса Фрейзера, заслонив его своим телом…
Глаза Бонни сияли.
– Итак, кто-то из семьи Энгуса много лет назад спас кого-то из нашей семьи, вот как Малкольм Фрейзер попал в Бостон. – Бонни встала и подошла к древнему портрету Джеймса Фрейзера. – Боже мой, это в самом деле поразительно. Ты знаешь, мы оба при первой же встрече догадались, что что-то значим друг для друга.
Августина вздохнула.
– Не сомневаюсь, что у тебя есть глубокие чувства. – Она закрыла книгу. – История Макфирсонов леденит кровь. Но я готова доверять твоему выбору.
Бонни улыбнулась.
– Спасибо, бабушка. Идем спать. Ты выглядишь усталой. Я тебя совсем заболтала. Можно мне взять эту книгу?
– Конечно.
Бонни помогла ей встать и проводила наверх до дверей комнаты.
– Спокойной ночи, – сказала Августина и поцеловала Бонни. – Мы скоро тебя откормим, твои щеки порозовеют снова. Тебе нужно подышать нашим воздухом.
Бонни взяла бабушку за руку.
– Он тебе понравится. Обещаю.
– Я знаю. Иди спать.
Бонни сидела на кровати, читая историю семьи Макфирсонов. Бедный Энгус. Неудивительно, что люди о нем все время сплетничают: история убийств и предательств… Бедный Энгус. Она легла и посмотрела на василек. Дорогой Энгус…
Хотя Бонни наслаждалась домашним уютом и комфортом, она испытывала неясную тоску. Ей казалось, что Англия, как старый плющ, который цепляется за стены зданий, глубоко проникла в ее душу. Она вспомнила Темзу, крестьян, встающих на заре, стада белоснежных овец на полях. Она улыбнулась при воспоминании о маленьких деревнях с аккуратными домиками, стоявшими прямо возле дороги на Саффолк. И тут она решила позвонить матери.
– Как приятно тебя слышать. Ты приедешь? – холодно спросила Лора.
– Я приеду двадцать шестого на два дня. Я прилетела на неделю и потом собираюсь на Новый год в Шотландию.
Лоре стало легче. Она не хотела, чтобы ей кто-нибудь мешал в ее маленьком домике. Воображаемое отпущение грехов превратилось в ритуал, и у нее больше ни на кого не оставалось времени. День начинался с молитв и очищений от похотливых мыслей или ночных поступков. Так как Лора постоянно фантазировала о сексе, у нее набралось много исповедей. Затем шло отпущение грехов. Лора хорошо изучила манеры отца Джона. Она исполняла обе роли. Став на колени, она сбивчиво признавалась во всех своих грехах. Затем, вскочив на ноги, она занимала место в другом конце спальни. Подражая голосу отца Джона, она брала шесть или двенадцать плетей в зависимости от того, сколь долгой будет исповедь.
В течение дня Лора подсчитывала свои злодеяния. К десяти вечера она была опять готова исповедоваться в своих грехах. Избитая, в кровоподтеках она продолжала хлестать себя в неистовом раскаянии. Затем, измученная и уставшая, ложилась спать.
Ее внутренний мир был таким болезненным, что она ни с кем не общалась. Если ее не было дома, она была в церкви. Отец Джон не сомневался в том, что каждый месяц получит от нее чек. Он подсчитал, что ему необходимо будет потакать навязчивым бредням Лоры лишь несколько лет, и тогда он сможет уехать в Рим с огромной суммой в своем распоряжении. Еще несколько лет были ничем по сравнению с тем, что в его церкви можно было провести всю жизнь, жизнь, которая тянулась бы бесконечно, если бы не Лора.
– Бонни, – голос Лоры дрогнул. – Я заново обставляю твою комнату. Знаешь, там ужасный беспорядок. К тому же…
– Не волнуйся, мама, я остановлюсь у Мици. Я в любом случае хотела навестить ее.
Обеим, и матери и дочери, стало легче.
Бонни замечательно отпраздновала Рождество с Августиной и Морой. Августина решила, что собирать большое количество людей утомительно, поэтому было решено отпраздновать Рождество в тихом семейном кругу. В полночь перед Рождеством Бонни, Августина и Мора отправились в семейную часовню. Вся прислуга уже собралась здесь и ожидала хозяйку. После молитвы отца Грегори, которая была прочитана на латыни, все три женщины отправились в дом. Небо было усыпано яркими звездами.
Утром особняк наполнился весельем и праздничным настроением. Дворецкий распорядился, чтобы нарядили елку. Под ней Бонни нашла подарок от Августины.
– Какая прелесть, – сказала она, открывая коробочку духов. – А теперь посмотри на мои подарки.
Бонни протянула Августине три коробки, запакованные в яркую бумагу. В первой был гусиный паштет, во второй – известный сыр «Стилтон». Августина в предвкушении того, что же окажется в третьей коробке, села. Ее глаза горели.
– Бонни, подарки просто чудо. Но что же здесь? Не могу представить, что может быть такого размера. И как это влезло в твой чемодан?
– Открой, – засмеялась Бонни. Августина достала пару блестящих резиновых сапог. – Думаю, ты можешь гулять в них по саду.
– Какая забота. Ты знаешь, когда я рассматривала картинки с изображением англичан, одетых в это, всегда тайно мечтала о таких же сапогах. – Августина протянула руки, и Бонни бросилась к ней в объятия.
Стол был накрыт к праздничному обеду. В конце застолья, следуя указаниям Бонни, внесли рождественский пудинг. Когда Бонни ела свой кусок, она вдруг почувствовала что-то твердое на зубах. Это была монетка в три пенса.
– Я совсем забыла! – воскликнула она. – Уинни говорила, что тому, кто найдет в пудинге монетку, улыбнется удача.
Мици очень обрадовалась приезду Бонни.
– Ты выглядишь прямо как манекенщица, – сказала она, вытирая руки о фартук.
Бонни поставила чемодан посреди маленькой гостиной. Двое черноглазых ребятишек выскочили из кухни.
Бонни посмотрела на Мици.
– Ты опять беременна. Ты мне ничего не говорила.
Мици застенчиво улыбнулась.
– Я думала, ты мне будешь читать целую лекцию.
– Обещаю, что нет, Мици. Не теперь. Я изменилась.
– Да, я вижу, что ты изменилась. – Мици уселась в мягкое велюровое кресло. – Мне кажется, ты влюблена.
– Откуда ты знаешь?
– Запомни, я эксперт по этим вопросам. И я вижу здесь молодую, модно одетую, выхоленную женщину. Но у нее отсутствующий взгляд. У тебя все симптомы. Диагноз легко поставить.
– Мици, так приятно опять с тобой разговаривать. Никто не понимает меня так, как ты.
Мици вздохнула.
– Ты всегда целиком отдавала себя тому, что тебя интересовало. Расскажи мне, кто он.
Мици внимательно слушала восторженный рассказ об Энгусе. Рассказ Бонни был прерван пронзительным визгом и грохотом, донесшимся из кухни.
– Извини, – сказала Мици, – сейчас я успокою своих милых детишек. – Макс! Ребекка! Вы меня сведете с ума! – крикнула она. – Перестаньте, либо я отшлепаю вас!
В ответ послышалось хихиканье.
– Ладно, мамочка, – в один голос ответили дети.
– Все понятно. Выходит, ты только видела этого парня?
Бонни нахмурилась.
– Мы не похожи на других. С первого взгляда мы поняли, что предназначены друг для друга. Смотри. Вот кольцо, которое он мне прислал. Знаешь, его предок спас моего предка. Он закрыл Джеймса своим телом от пули. Вот так Джеймс выжил в те годы. А потом его сын Малкольм приехал в Бостон и построил наш дом.
