Текст книги "В тени замка"
Автор книги: Эрин Пайзи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
– До свидания! – прокричала им вслед старуха. Она услышала, как хлопнула дверца машины, села на старый диван. В комнате пахло чесноком и травами. «Как все это странно, – подумала она. – Все это, эти деньги… Он даже не посмотрел на мою картину. Но девушка с ним… Ах, какая она красивая». Старухе вдруг стало одиноко. Сидя у пустого камина, она заплакала. На стене, где висела ее картина, было теперь пустое место.
Картину повесили в новом доме в столовой. Энгус смеялся, когда Бонни жаловалась на то, что она не может есть, глядя на обнаженную женщину. Он тайно улыбнулся Зейкервелю, который обедал с ними.
– Скоро ты увидишь мою коллекцию.
– Твою коллекцию? Коллекцию чего? – Бонни была заинтригована.
Энгус опять взглянул на Зейкервеля.
– Потом скажу, может, когда ты станешь немного старше. Это будет лучшая коллекция в Европе. Правда, Зейкервель?
Зейкервелю было не по себе. Бонни – сама невинность, и он не думал, что девушка сможет оценить коллекцию эротического искусства. Энгус сменил тему разговора, вернувшись к проекту оранжереи.
– Я хочу теплицу для орхидей и камелий.
– Может, завести попугаев? – предложил Зейкервель.
– Хорошая мысль. – Энгус обрадовался. – После обеда, Бонни, давай поедем в магазин и купим десяток птиц.
– Разве не лучше подождать, пока мы переедем?
– Нет. Давай сделаем это сегодня. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
– Терпение – вот ценное качество.
– Жизнь слишком коротка, чтобы упражняться в терпении. Быстрее, Бонни, ты так медленно ешь.
– Не задирай ее, – сказал Зейкервель. – Бонни, не обращай на него внимания. Если позволишь ему задирать себя, он сядет тебе на шею.
– Извини, Бонни. Я не хотел тебя задирать.
Бонни смутилась. Она привыкла к тому, что Энгус почти всегда доминирует, но очень часто ошибается, и от этого ей было мучительно больно за него.
– Не извиняйся, дорогой. Я знаю, что иногда бываю медлительна. Моя мать всегда на меня кричала за то, что я такая. Идем. – Она отставила тарелку.
Зейкервель остался сидеть в тишине, а они ушли. «Удивительно, – подумал он, – Энгус на самом деле меняется. Может, он действительно любит ее? Боже мой, надеюсь, он научится сдерживать себя рядом с Бонни». Он пошел в танцевальный зал.
– Добавьте еще немного красного, – сказал он художнику, разрисовывающему стену. – Еще немного красного. – Художник послушно окунул кисть в краску.
Ночью Бонни слышала щебет одинокого попугая, который горестно оплакивал разлуку со своими друзьями из магазина. Энгус был в ярости оттого, что в магазине оказался только один попугай.
– Я думал, что вы можете предоставить мне все, что я захочу. Мне нужно шесть попугаев.
Директор был очень вежлив.
– Мы можем доставить вам остальных к концу недели.
– Не пойдет. Они нужны мне сегодня.
– Извините, но это невозможно.
– Да вы знаете, кто я? – Энгус был в бешенстве.
– Да, сэр. Я читаю газеты, и, – он улыбнулся Бонни, – видел фотографию вашей помолвки. Должен сказать…
– Ничего не говори, грязный ублюдок, – произнес Энгус повышенным тоном.
Попугай, чувствуя напряженность, начал стрекотать. Бонни быстро выписала чек на двести фунтов и вытащила все еще оравшего оскорбительные слова Энгуса на улицу. Она бросила извиняющийся взгляд на директора. Она несла клетку с щебечущим попугаем, а Энгус, ругаясь, уселся в ожидавшую их машину. Всю дорогу до дома он не мог успокоиться.
Бонни улыбнулась в подушку. Она постепенно привыкала к его вспышкам гнева. «Завтра он обо всем этом пожалеет, – думала она, – слава Богу, что попугай уснул. Завтра попытаемся найти для него зеркало».
На следующее утро, во время завтрака, вошла миссис Тернер. Она была очень расстроена.
– Очень неприятно говорить вам это, но ваш попугай был найден в клетке мертвым. Бен пошел утром, чтобы напоить его, и сказал, что у птицы сломана шея. Не могу представить, как это могло произойти.
– Я тоже не могу, – Бонни посмотрела на Энгуса. – Я слышала, как он щебетал ночью, но потом уснул.
– Он все время щебетал, пока я был в библиотеке, а потом около двух ночи я уехал в клуб.
Энгус вспомнил тот момент волшебного наслаждения, когда птица, не дававшая ему сосредоточиться, лежала мертвой в его руке. К нему пришло знакомое ощущение вседозволенности, когда что-то очень слабое, ранимое было беспомощным против его силы. Птица заслужила смерть. Он снял ткань с клетки, птица не выполнила его команды. Он просунул руку в клетку и спокойно сдавливал ей шею, пока из ее глаз исчезли последние признаки жизни. Он всегда наслаждался моментом смерти. Ему казалось, что он посвящается в какую-то великую тайну. Ночью птица была уже мертва, а утром он завтракал с Бонни. Никто в доме, кроме него, не знает, что же случилось на самом деле.
– У нас ничего подобного не случалось с тех пор, как были задушены крольчата один за другим. Ты помнишь? – сказала миссис Тернер.
Энгус кивнул.
– Я похоронил их в коробке из-под обуви.
– Как ты тогда плакал! – сказала миссис Тернер. – Мы думали, что никогда его не успокоим.
– Как ужасно. – Бонни стало страшно.
– Я покажу тебе, где я их похоронил. – У него опять поднялось настроение.
У Энгуса был огромный старый фермерский дом в Испании. Он принадлежал его матери, и Энгус любил ездить туда и смотреть из верхних окон на огромную равнину, которая простиралась за домом. Существовала легенда о том, что по этому пути из Испании в Альпы шел Ганнибал.
Бонни понравилась идея слетать в Испанию. Она прочла все книги Хэмингуэя, и ей казалось, что она почти все знает о гордых, сильных людях этой страны. Они прилетели за две недели до свадьбы. Их встречал шофер Паоло.
– Как тут дела? – спросил Энгус.
– Хорошо. Очень хорошо. Урожай в прошлом году превзошел все ожидания. Собрали много фруктов. Мы получили свою долю и наши семьи сыты всю зиму.
Энгусу было приятно это слышать. Бонни осмотрела местность.
– Надо сказать, что здесь очень красиво. Я представляла себе, что так и будет. Посмотри на зеленые тени.
Дорога из аэропорта в маленькую деревушку Сан Мартин блестела от яркого, жаркого апрельского солнца. Вдоль дороги зеленели деревья. Тут же брели ослы, подгоняемые кнутами мальчишек. Воздух наполнился сладким ароматом сосец, яркие цветы ковром устилали холмы.
– Как чудесно, правда? – спросила Бонни, взглянув на Энгуса.
У Энгуса было хорошее настроение.
– Да, – сказал он, – подожди, что ты скажешь о «La Massa». Это мой самый любимый дом.
Вскоре они подъехали к дороге в Сан Мартин.
– Боже великий, – Бонни невероятно удивилась. – Вся деревня выглядит так, как будто она встроена в стену.
– Да, в оригинале это укрепленная греческая деревня. Затем сюда пришли римляне и построили вон там город. – Он указал на большое здание, которое виднелось позади деревни. – Паоло, давай подъедем к дому с другой стороны. Я хочу, чтобы мисс Фрейзер увидела равнину.
Когда машина остановилась у задних ворот, Бонни вышла и посмотрела вдаль. Они с Энгусом стояли на мысе, который выдавался вперед, словно нос корабля, под которым находились сотни футов земли. Солнце садилось за плоской далью горизонта. Длинные лучи его касались цветов, пышных от весенних дождей. Чуть позже равнина станет мертвой, как пустыня, а сейчас она переливалась волшебными красками. Бонни взяла Энгуса за руку, они стояли так молча. Бонни представляла большой караван слонов Ганнибала, шедший через поля. Она видела смуглых солдат, идущих вслед за огромными животными.
– Знаешь, – сказала она Энгусу, – я слышу, как звенят их доспехи и трубят трубы. Ты слышишь?
Энгус засмеялся.
– Не дури, дорогая. У тебя слишком богатое воображение.
Бонни отвернулась.
– Давай отправим Паоло, а сами пешком дойдем до дома, – сказал он.
Паоло открыл большие ворота и въехал. Бонни и Энгус медленно пошли по дороге. Энгус вел Бонни через зону деревьев, и вдруг перед ними появился огромный дом, похожий на большую каменную крепость с крошечными оконцами.
Энгус быстро нашел дорогу к маленькой двери в этой непроницаемой стене. Бонни сразу попала в огромный коридор, выложенный кафелем. Из коридора Энгус провел ее в еще большую комнату со старой испанской мебелью. Бонни была потрясена.
– Боже мой, я чувствую себя лилипутом.
Энгус улыбнулся.
– Этот дом служил убежищем для всей деревни, если надвигалась какая-то опасность. Запомни, это был центральный зал, где размещали коров и овец. В те времена животные были очень ценными, чтобы их оставлять бандитам или продавать. Я покажу тебе твою комнату. – Он повел Бонни наверх. – Здесь, – он открыл дверь.
Бонни понравилась ее комната. Она ожидала увидеть мрачную комнату со старой мебелью. Напротив, она оказалась в маленькой веселой комнатке со множеством кукол. Здесь были куклы из Китая, Японии, даже английская кукла в морской форме и маленький соломенный гребец.
– Чья это комната? – спросила Бонни.
– Моей матери.
– Да, – Бонни затаила дыхание. – Ты действительно хочешь, чтобы я спала здесь?
– Да. Я позову тебя, когда ты переоденешься к ужину.
Часы показывали восемь. Бонни сняла серый дорожный костюм и надела длинное белое платье с голубым поясом. Энгус был пунктуален, они вместе спустились вниз.
Мария подавала национальные блюда. Шафран окрасил рис в золотистый цвет, розовые креветки лежали рядом с серо-голубыми мидиями. Бонни взглянула на маленькие щупальца, свернувшиеся в узелки, они лежали среди помидоров и лука.
– Попробуй хотя бы один, – предложил Энгус.
Бонни положила маленький клубок в рот.
– Фу, – сказала она.
Энгус тут же разозлился.
– Не будь такой брезгливой, Бонни. Они едят почти все, что движется. Ты привыкнешь к испанской кухне.
– Мне непременно это нужно съесть?
Она вспомнила, как ее мать стояла над ней, когда Бонни была ребенком. Оставить на тарелке даже крошку считалось серьезным преступлением, и ее мать всегда за это ругала. «Я в твоем возрасте умирала от голода, а ты теперь выбрасываешь пищу. Ешь, ты, маленькая сука», – бывало говорила Лора. Бонни вздрогнула.
– Да, тебе придется съесть это. – Он не шутил. – Мария очень обидится, если что-нибудь останется на твоей тарелке.
Бонни радовалась, что Энгус был просто раздражен, а не в ярости.
– Хорошо, – сказала она, – я научусь есть все, что передо мной поставят.
«Кроме тапиоки, [7]7
Тапиока – крупа ( прим. пер.).
[Закрыть]– подумала она. – К счастью, Энгус, кажется, не любит детскую пищу».
Она пожалела о своем обещании на следующий же день. Они провели его, бродя по римским развалинам и музеям. На обратном пути через поле, заросшее дикой петрушкой, Бонни нашла осколки старой римской посуды и стекла.
– Какая прелесть! – радостно воскликнула она. – Мне всегда хотелось найти что-нибудь такое. – Ой, смотри! – Она нагнулась. – Посмотри, что я нашла.
– Что? – Энгус с ненавистью относился ко всему, что напоминало о прошлом.
– Это половина амфоры, посмотри. – Она держала выпачканную землей находку в руке. – Ты можешь себе представить, что две тысячи лет назад через это поле шел римлянин держа в руках эту мерцающую лампу. Ее, наверное, уронили, и теперь, через столько лет, эта амфора дождалась меня, чтобы я ее нашла. Подержи ее, Энгус. Ты чувствуешь историю?
Энгус на самом деле не слушал, но видел счастливое лицо Бонни. Ему не нравилось ее радостное лицо, ведь причиной этого счастья был не он. Он занес руку назад и прежде, чем Бонни успела возразить, бросил лампу в поле так далеко, как только мог.
– Почему ты это сделал? – Бонни взбесилась.
– Потому, что мне так захотелось, – просто сказал он. – К тому же там было только пол-амфоры. Я тебе куплю другую, новую, если хочешь.
– Это совсем не то, – простонала Бонни. – Эта амфора ждала меня.
– Не глупи. Как мог маленький кусок глины ждать тебя? Давай быстрей, мы идем на ужин, а ты только теряешь время.
Бонни пыталась держаться бодро, когда он торопливо шел к дому. «О Боже, – подумала она, – я надеюсь, что больше не разозлю его».
За ужином Энгус разошелся еще больше. Блюдо тапа оказалось неприятной смесью потрохов.
– А, – сказал Энгус, подцепляя сероватое ссохшееся месиво вилкой, – это часть поросячьих яичек.
Он положил кусок Бонни на тарелку. Бонни подавила дрожь. Она знала, что придется это съесть. Она не смела рисковать и расстраивать Энгуса.
Они сидели в ресторане на деревенской площади. Вокруг них сидели семьи и парочки. Обычно в это время погода была недостаточно теплой для того, чтобы ужинать на улице, но в этом году апрель выдался необыкновенно теплым. В начале месяца хозяин ресторана выставил столы, застелив их красными скатертями. На каждом горели маленькие свечи. На площади бегали дети. Бонни и Энгус сидели под большим деревом. Двое влюбленных рядом с ними что-то шептали друг другу, держась за руки. «Miamor, te amo», – услышала она. «Если бы Энгус только… – она прервала эту мысль. – Он – англичанин, а они ведут себя не романтично», – напомнила она себе.
– Давай, – Энгус злобствовал, – посмотрим, как ты ешь поросячьи яички.
– Ладно, – мягко сказала Бонни. Она мысленно вернулась к старой уловке, которой пользовалась, когда была ребенком. Она представила себе сочный бифштекс и в это время проглотила тапа.
– Совсем неплохо, – сказала она.
В самом деле, если отвлечься от основного ингредиента, его соус оказался изысканным на вкус.
Энгус откинулся на спинку. Он позвал официанта. К столу подбежала молодая девушка. Характер Энгуса хорошо знали в деревне.
– Принеси меню, – приказал он.
Через минуту девушка стояла с меню в руках. Энгус вырвал его из рук и стал читать. Он посмотрел на заказные блюда.
– Мы закажем креветок и барашка. А теперь принеси бутылку «Sangre de Тора», и немедленно. Я имею в виду прямо сейчас. Тебе ясно? – Девушка кивнула.
«Богатая свинья», – пробормотала она, неся вино.
Энгус с отвращением проворчал:
– Они с каждым годом становятся хуже. Одно время здесь совсем не было туристов. Сейчас богачи из Барселоны покупают крестьянские дома, и летом теперь здесь большой наплыв туристов. Крестьяне совсем испортились. Они уже даже ничего не выращивают. Старые порядки умирают.
– Может, молодежь не хочет на всю жизнь здесь оставаться, – сказала Бонни. – Может, они хотят накопить денег и уехать учиться.
Она подумала о неухоженных руках Марии.
– Вы, американцы, – фыркнул Энгус. – Вы и ваше сентиментально-либеральное мышление! Вы понятия не имеете об истории. Крестьяне должны оставаться крестьянами. Как рабочий класс в Англии. Они должны работать на своих заводах и в мастерских. Посмотри, что происходит, когда они начинают переплывать Ла-Манш. Они слишком много пьют, блюют повсюду и носят эти ужасные носовые платки на головах на пляжах. Им следует проводить свои отпуска в Блэкпуле, где они не смогут своим видом пугать нас.
Бонни не прерывала Энгуса. Пока он говорил с таким злом, все было в порядке. Но стоило прервать в такой момент, – она уже знала это, – он сразу же лез в драку. Поэтому она научилась слушать внимательно, не перебивая.
– А когда англичане стали приезжать сюда? – спросила она, надеясь перевести разговор на более миролюбивую тему.
Появилась официантка с вином. Энгус жадно осушил стакан. «О Боже, – подумала Бонни, – он хочет напиться». Она нервно потягивала вино из своего бокала. Когда принесли креветки, Энгус был готов приступить к еще одной бутылке. Она пыталась наполнять свой стакан и тайком выливать вино под столом, но это удалось сделать только несколько раз.
Веселый, дерзкий черноглазый официант и одновременно музыкант, взял в руки гитару и запел серенаду. Бонни улыбалась, когда он подошел к их столу, но она тут же вспомнила реакцию Энгуса на мужчин, которые обращали на нее внимание. Бонни опустила глаза.
– Барашек очень вкусный, – сказала она, чтобы отвлечь Энгуса от официанта. Ей показалось, что все прошло удачно.
После того, как принесли кофе, Энгус заказал себе большой стакан бренди. «Пока все хорошо», – подумала Бонни. Он был пьян, но весело болтал о лейбористской партии в Англии. Казалось, у него зуб на каждого члена лейбористского правительства. Бонни расслабилась. Их стол был загружен тарелками. Шелуха от креветок плавала в остатках томатного соуса. Тарелки, на которых лежал розовый сочный барашек, были завалены костями. Над всем этим хаосом возвышались две пустые бутылки из-под вина. Бонни наелась, и теперь ее клонило ко сну.
Официант сменил гитару на овальный поднос. Он поставил его на их стол и заставил поднос тарелками и стаканами. Привычным жестом он поставил все это сооружение на плечо. В этот момент Энгус лениво вытянул ногу прямо перед официантом. Тот рухнул вместе с огромной горой посуды. Бонни была в ужасе. Она вскочила и быстро пошла к дому.
Энгус догнал ее у комнаты.
– Бонни, я не хотел делать это. – Он раскаивался. То удовольствие, которое он испытал при виде падающего официанта, немного отрезвило его.
– Нет, хотел. Я видела. Ты специально подставил свою ногу. Может, мне надо было прислушаться ко всем предостережениям. Ты жестокий человек. Ты на самом деле жесток. – С этими словами она скользнула в спальню.
Энгусу стало больно от этих слов. «Я не жесток», – думал он. Он поднялся к шкафу с напитками. «Я не жестокий», – сказал он вслух, наливая себе еще один стакан бренди. Энгус стоял перед камином и смотрел на портрет матери. Мир вокруг показался ему добрее. Он отчаянно добавил, пристально глядя на мать:
– Я не буду таким, как мой отец.
Ему тут же захотелось получить поддержку Бонни. Он взлетел по лестнице и ворвался в ее комнату.
– Я не похож на отца. Яне хочу быть таким, как он.
Он обнял Бонни. Она не спала, думая о том: не делает ли она ошибку, выходя замуж за Энгуса. Слезы застилали его лицо.
– Не позволяй мне быть таким, как мой отец.
Бонни прижалась к нему.
– Не позволю, я тебе обещаю, – прошептала она.
– Спасибо, – Энгус был ей благодарен. Он глубоко вздохнул. Слезы на щеках высохли, и сейчас он спал прямо в одежде в объятиях Бонни.
Бонни рассматривала его лицо под лунным светом. Линия губ была очень мягкой, длинные темные ресницы чуть вздрагивали. Он казался таким потерянным, таким одиноким. «Я сделаю все», – подумала она. Скоро Бонни тоже спала, и ей снился Энгус. Энгусу тоже снился сон. Он видел маленький гладкий зад Гарри. Энгус улыбнулся во сне. Луна отошла от окна, старое искривленное абрикосовое дерево дрожало на ветру.
Глава 24
День их свадьбы выдался солнечным и ясным. Бонни встала, как только солнце лучами коснулось гор. Она высунулась из окна своей маленькой комнаты, расположенной в одной из башен замка. Роса, лежавшая на траве, переливалась под солнечными лучами. Коровы выходили на пастбище.
Бонни подумала о бабушке. Августина приехала и выглядела очень бледной и усталой, но уже через несколько дней она полностью оправилась от перелета. Втроем, вместе с Морой, они исследовали окрестности замка.
– Я чувствую историю, – сказала Августина, стоя у озера Лох-Несс, где Малькольм Фрейзер мечтал о дальних странствиях.
Бонни улыбнулась.
– Когда мы с Энгусом поженимся, то объединим две большие семьи.
Августина просто сияла.
– Знаю, дитя мое. Я так счастлива за тебя. Кто бы мог подумать, что тот дружеский поступок, совершенный много лет назад, отзовется через столько лет.
И сегодня, в день свадьбы, Бонни вспомнила ликующую улыбку на лице Августины. «Как хорошо, что бабушка всем довольна», – подумала она.
Лора, как Бонни и ожидала, приехала вместе с отцом Джоном.
– Он может зарегистрировать ваш брак, – сказала Лора.
– Нет, спасибо, – твердо ответила Бонни, – Это сделает отец Макбрайд.
Бонни нравился этот священник. Это был лысый маленького роста мужчина с приятными голубыми глазами. Он провел много времени, беседуя с Бонни об их с Энгусом будущем. Он был личным священником семьи Макфирсонов уже около сорока лет. Отец Макбрайд не очень хорошо знал Энгуса, так как тот провел свою юность в Лондоне.
Сейчас Энгус тоже редко посещал семейную часовню. Но отец Макбрайд хорошо знал лорда Макфирсона и ежедневно боролся за душу этого сумасшедшего и измучавшегося человека.
– Он хочет присутствовать на вашей свадьбе, – сказал Бонни отец Макбрайд после исповеди.
– Я не против, – Бонни не придала этому значения.
Энгус совсем этому не обрадовался.
– Старый ублюдок, – сказал он, узнав про эту просьбу.
Бонни расстроилась.
– Энгус, ну почему ты так отзываешься о своем отце?
Энгус посмотрел на нее.
– Ты не понимаешь?
– Нет, понимаю. Моя мать тоже была ужасна, но я ей все простила.
Энгус ядовито улыбнулся, а Бонни показалось, что он ее сейчас укусит.
– Я простил его, Бонни, – издевательски сказал он. – Почему бы мне не простить его, тот огромный корабль, севший на мель у острова боли и смятения.
Бонни чувствовала, как он напрягся. Она подошла к Энгусу и обняла его.
– Ничто не испортит наш праздник. Я не допущу этого.
Энгус прижался к Бонни, уткнулся лицом в ее волосы.
– Я люблю тебя, Бонни. Люблю больше, чем кого-либо в своей жизни.
Она поцеловала его в шею, ее губы прижались к мочке уха.
– Дорогой, мы соединяем наши жизни. Ничто никогда нас не разлучит.
Глаза Энгуса затуманились. Он хотел любить эту женщину до конца своих дней. Но одна половина его души знала: несмотря на то, что он признается в этой любви, существует другая половина души – темная, куда женщина никогда не будет допущена. Его потребность причинять боль, как причиняли ему, всегда будет превышать потребность любви. Он вздохнул.
– Мне нужно пойти к Гарри.
Бонни не возражала.
– Знаешь, он меня не любит.
– Он никого не любит, Бонни. Такой уж он. Но не волнуйся, почти все время мы будем жить в Лондоне, а он здесь. – Энгус принял решение держаться подальше от удовольствий, которые ему доставляло красивое тело Гарри. Он чувствовал себя самой добродетелью.
Бонни обрадовалась при известии о том, что Гарри с ними не будет. Что-то в его манерах настораживало Бонни. Посмотрев в окно, Бонни улыбнулась: «Это самый прекрасный день в моей жизни!»
Этот замечательный день шел своим чередом, и вот настало время церемонии. К трем часам гости собрались в часовне. Энгус стоял перед алтарем, а рядом с ним Зейкервель. В его руках, как в руках лучшего друга, находилось обручальное кольцо, которое Энгус снял с руки мертвой матери. Зейкервель был очень любезен и молчалив. День выдался жарким. По ярко-голубому небу плыли белые облака, края которых цеплялись за башни средневекового замка. Во рву с водой плавали важные лебеди. Утки, как будто понимая в чем дело, казалось, стали обсуждать гостей.
Вдруг все голоса и шумы смолкли. Из массивной двери замка вышла невеста и ее чета. Первой шла Бонни. На ней было облегающее белое платье из шелка с обычным вырезом. Шлейф платья казался очень длинным. Расшитый жемчугом, это был тот же самый шлейф, в котором Евангелина шла к венцу вместе с Малкольмом Фрейзером. В руке Бонни держала белые розы на длинных ножках. Позади нее шли шестеро детишек – три мальчика и три девочки, все одетые в белое. Сзади, одетые в бледно-розовые платья, шли Мора и Тереза.
Медленно и молчаливо Бонни спустилась по лестнице замка. Казалось, она плыла по зеленой лужайке, потом остановилась перед Саймоном Бартоломью, который ждал ее у дверей часовни. Сияя от любви к Энгусу, она взяла Саймона под руку, и они вошли внутрь.
– Ты очень красивая, – нежно пробурчал он и сжал ее руку.
При виде Бонни у Августины перехватило дыхание. Глаза Бонни горели под вуалью. «Как же она похожа на Евангелину», – подумала Августина, вспоминая портрет невесты Малкольма, который висел в ее доме.
Бонни шла мимо скамеек, на которых сидело все семейство Бартоломью. Маргарет была рядом с сыновьями. Мэтью и Лука смотрели на Бонни широко открытыми глазами. Джон наблюдал за ней взглядом, в котором смешались острая тоска и невольное восхищение.
Отец Макбрайд поприветствовал невесту и жениха. В глубине души он боялся церемонии. Он знал репутацию Энгуса. То, что Энгус женится на такой невинной великолепной девушке, беспокоило его.
– Ты, Бонни Фрейзер, берешь Энгуса Чарльза Яна Макфирсона в законные мужья и обещаешь…
– Да, – голос Бонни прозвучал твердо и радостно.
В этот момент Сирил сжал руку Мэри, недавно ставшей его женой. Мэри счастливо вздохнула.
– И ты, Энгус Чарльз Ян Макфирсон, берешь Бонни Фрейзер себе в…
– Да. – И Энгус сам поразился тому, как страстно прозвучало это слово.
Позади, в плохо освещенной части церквушки, охраняемый двумя слугами, лорд Макфирсон издал пронзительный визг:
– Какой отец, таков и сын!
Слуги, повинуясь приказу Энгуса, поспешили вывезти сумасшедшего старика из церкви. К счастью, он был напичкан лекарствами, и его слова прозвучали не очень громко. Тем не менее, эхо от его возгласа коснулось золотого колечка, которое Энгус надел Бонни на палец. Бонни была слишком поглощена своим счастьем, чтобы слышать это. Ее мысли были только об Энгусе.
– С этим кольцом я беру тебя в жены, – сказал Энгус.
С этого момента Бонни оказалась навсегда связанной с Энгусом, привязанной к его любви, к его ненависти, прикованной цепями страсти и жалости. Пути назад не было.
Как будто для того, чтобы подчеркнуть важность происходящего, Морган, который пришел сюда вместе с Джоном, принялся выть. Все гости поразились этому. Его волчьи завывания разрушили безмятежность церемонии. Бонни не обращала внимания на этот вой. Повернувшись медленно, так, чтобы дети смогли подобрать шлейф, она пошла по проходу церкви. Бонни улыбалась всем присутствующим: первый поцелуй ее супруга не остывал на ее губах. Она шла, откинув вуаль назад. Играла музыка. Уносилась ввысь веселая музыка, брызги солнца пронизывали жемчуга на шлейфе Бонни. Девушка крепко держала Энгуса за руку, а когда они остановились перед Августиной, в ее глазах блестели слезы.
– Спасибо, бабушка. Спасибо тебе за то, что этот день наступил.
Августина улыбнулась им.
– Я знаю, что вы оба будете очень счастливы.
– И вам спасибо, – Бонни повернулась к Маргарет, которая сидела позади Августины. – Если бы вы меня не приняли, я никогда бы не встретила Энгуса. Вы так мне помогли. Спасибо вам. – Она наклонилась и поцеловала Маргарет в щеку.
Процессия вышла из церкви на солнечный свет.
– Она могла бы и на меня обратить внимание. – Лора была вне себя. – В конце концов, я ее мать.
Отец Джон умиротворенно положил руку на ее плечо. Он был в восторге от замка и того, как богаты новые родственники Лоры.
– Дай ей время, – сказал он. – В конце концов, за все платит старуха. – Отец Джон не мог дождаться момента, чтобы поговорить с Энгусом с глазу на глаз.
– Наша очередь идти, – мягко напомнила Лора.
Они присоединились к потоку гостей, которые вышли из церкви и направились в столовую. Слуги подавали роскошные вина и шампанское. Энгус пил очень мало. Он был занят гостями.
– Поздравляю! – Мици пробралась через толпу, чтобы поздравить Бонни. На ее руках был новорожденный ребенок. Рядом стоял Рей и тепло улыбался, а Макс с Ребеккой, уставшие от всего, путались у ног родителей.
– Ты такая красивая невеста, – с восхищением отметила Мици. – Боже мой, какой красивый жених. Знаешь, Бонни, тебе повезло. Я надеюсь, что вы оба будете счастливы. – Она поцеловала Бонни в щеку.
Рей пожал руку Энгуса.
– Поздравляю тебя. Все было прекрасно. С твоей стороны было очень любезно пригласить нас. Большое спасибо.
– Ничего особенного, – сказал Энгус, – Бонни не могла бы сделать иначе. Друзья очень важны для нее.
– Мы все ее так любим. Спасибо еще раз. Идем, Мици, – Рей взял ее под руку. – Пусть молодые поговорят с остальными гостями. Удачи, Бонни. – Он поцеловал невесту и повел Мици с детьми к столу.
Энгус обрадовался, когда они ушли. «Что за ужасные люди», – подумал он, но ничего не сказал. Он мило, как только мог, улыбнулся Бонни и удалился в поисках своих друзей.
– Ну, моя маленькая роза, – подошел к Бонни Зейкервель, – теперь еще немного, и ты расцветешь.
– Не будь таким грубым, – покраснела Бонни.
– Я не груб, дорогая. Должен сказать, никогда не думал, что наступит день, и я увижу женщину, которая остепенила бы Энгуса Макфирсона. – Вдруг его лицо посуровело. – Бонни, пообещай мне одну вещь. – Бонни посмотрела на него. Редко когда Зейкервель был серьезен. – Пообещай мне, если он будет плохо с тобой обращаться, ты уйдешь от него.
Бонни улыбнулась.
– Ты не умеешь вести подходящие для такого случая беседы, не так ли? Он не будет плохо со мной обращаться, Зейкервель. К тому же я дала клятву Богу, что ничто не разлучит нас. Я ведь сказала «только смерть разлучит нас». Это навсегда, Зейкервель. Я католичка, и для меня грех – уйти от него.
Зейкервель покачал головой. Он знал, что нет смысла ей противоречить.
– Говорите обо мне? – Энгус прервал затянувшуюся после разговора паузу.
– Да, – ответил Зейкервель. – Я говорю Бонни, если ты будешь плохо к ней относиться, я приеду к тебе с кнутом.
Энгус посмотрел на друга.
– Я не буду к ней относиться плохо. Обещаю тебе.
Зейкервель состроил гримасу. Их дружба была просто завалена невыполненными обещаниями Энгуса.
– Отлично. Я ухожу, чтобы проверить, готова ли машина к вашему отъезду в аэропорт.
Энгус и Бонни собрались улететь в Берлин семичасовым рейсом.
– Хорошо. – Бонни улыбнулась Энгусу. – Я иду наверх переодеться.
Через полчаса она вернулась. На ней было бледно-голубое платье. В руках Бонни держала пальто из верблюжьей шерсти. Энгус дожидался ее на ступеньках замка. Гости, стоявшие по обе стороны, махали им на прощанье. Бонни бросила свои цветы Терезе. Та поймала цветы, улыбнулась. Поцеловав Августину и попрощавшись с матерью, Бонни никак не удалось избежать пожатия липкой руки отца Джона.
– Желаю хорошо провести время, – его глаза недвусмысленно блеснули.
– Спасибо вам, – холодно сказал Бонни и скользнула в «Роллс Ройс».
– Ты счастлива, дорогая? – заботливо спросил Энгус.
– Очень.
