Текст книги "В тени замка"
Автор книги: Эрин Пайзи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– Дитя мое, береги себя. У тебя впереди прекрасное будущее. Не растрачивай попусту время на никчемные свидания.
– Не буду. Не делала этого и не буду. Я должна идти, профессор. Меня ждет бабушка.
Он кивнул.
– Да благословит тебя Бог. Я всегда здесь, если вдруг тебе понадоблюсь.
«Она так мало знает о мужчинах, – подумал он. – Что будет, когда она впервые влюбится?» Он покачал головой.
Бонни пошла к Августине, которая в это время беседовала с деканом и его женой. В благодарность за то, что Бонни провела здесь четыре года, Августина предложила назначить стипендии трем девушкам-студенткам, родители которых не могли оплатить обучение. Это была идея Бонни – ведь она-то хорошо знала, что поступила в университет случайно.
– До свидания, Бонни, – сказал декан. Он заметил эту скромную студентку, когда она была на первом курсе, и всегда интересовался ею. Он ценил в Бонни то, что она никогда не кичилась своим богатством, как это делали другие студенты.
– Надеемся увидеть тебя на вечере встречи выпускников, – сказал он девушке на прощанье.
Бонни улыбнулась.
– Я вернусь сюда, когда мне будет девяносто лет.
По дороге в Лексингтон Бонни и Августина обсуждали предстоящую поездку в Европу. Бонни остановится у Бартоломью в их доме в Лондоне, затем поедет в Шотландию, чтобы познакомиться с родственниками.
– Прекрасно. Просто здорово, – сказала Бонни.
Августина улыбнулась.
– После того, как ты попрощаешься с матерью, мы поедем по магазинам. Я должна узнать у леди Бартоломью, что сейчас в моде.
Бонни сделала кислую мину.
– Я слышала, что английские лорды и леди одеваются, как садовники. Это меня устраивает.
– Чепуха. Я не позволю, чтобы моя внучка выглядела, как бродяга.
– Хорошо, ты можешь одеть меня, как настоящую леди, но это не значит, что я когда-нибудь выйду замуж за какого-нибудь старого лорда.
– Договорились, – рассмеялась Августина.
Их машина подъезжала к особняку. Бонни выпорхнула из машины и понеслась в дом.
Лора была в хорошем настроении, когда Бонни приехала в Мерилл, чтобы попрощаться перед поездкой. Она сделала такое признание, что отец Джон не мог оправиться от шока.
– Миссис Фрейзер, – сказал он, – не думаете ли вы, что вам нужно еще у кого-нибудь просить помощи за ваши неуправляемые мысли и желания?
– Нет, отец. Никто, кроме Бога, не может помочь. Вы, мой священник, являетесь и моим заступником. Вы слышите Бога, и с помощью молитв и поста я очищусь от этого ужасного несчастья.
Отец Джон покачал головой. После того, как он уже четыре года подряд еженедельно исповедовал ее, он стал бояться пятниц – дней, когда Лора приходила к нему. Ее низкий голос дрожал от волнения, когда она выкладывала одну низменную мечту вслед за другой. Отец Джон с трудом мог поверить в то, что эта милая женщина с лицом ангела может быть одержима грязными дьявольскими намерениями. Его растерянность осложнялась тем, что Лора всячески помогала церкви. Она приносила цветы на кафедру проповедника, а совсем недавно предложила вышить новые ризы для священников. Отец Джон был поражен этим несоответствием: святая среди всех его прихожан с одной стороны и неисправимая грешница с другой.
– Я встретила этого мужчину на прошлой неделе, в темной аллее. В его руках была бутылка. Он изнасиловал меня и…
– Вы сообщили в полицию? – прервал ее священник. Он не хотел больше ничего слышать.
Лора улыбнулась. Ей нравилось, когда он ее прерывал. Она чувствовала свою силу. Отец Джон отпустил ей грехи, и Лора вышла из церкви, опустив в ящик для пожертвований двадцать пять долларов. Ее деньги существенно сказывались на жизни отца Джона. Ему трудно жилось в бедном ирландском квартале. Его мать хотела, чтобы ее единственный сын уехал в Рим, а не застрял в Мерилле.
– Я спрошу епископа, что делать с миссис Фрейзер, – сказал он себе. – Такие случаи, должно быть, есть и у других священников.
Лора была рада Бонни. Девушке показалось, что мать значительно похудела по сравнению с тем, какой она видела её в последний раз. К тому же Лора выглядела измученной. Несмотря на то, что она недавно перенесла операцию на носу, которая прошла удачно, выражение ее лица приобрело черты раздражительности.
– Ты выглядишь усталой, мама, – сказала ей Бонни.
– Я много делаю для церкви.
Все четыре дня, пока Бонни была дома, Лора не говорила ни о ком, кроме отца Джона.
– Он хочет познакомиться с тобой, и я пообещала привести тебя завтра на службу.
Бонни очень хотелось увидеть человека, который так повлиял на ее мать, превратившуюся в преданную прихожанку. Когда девушка увидела его после службы, она была озадачена. На первый взгляд он казался таким земным. «Наверное, я привыкла к отцу Грегори», – подумала она. У отца Джона были тонкие, длинные руки, лоб сильно выступал над глубоко посаженными глазами. Бонни он не понравился.
– Довольно неприятный человек, – сказала она матери по дороге домой.
– Но ты бы слышала, как он читает проповеди, – возразила Лора.
Бонни обратила внимание на то, что стены церкви украшены фресками, на которых изображались различные формы человеческих страданий. Чаще всего это был Христос, избиваемый плетьми. Казалось, сами стены истекают кровью.
– Такой католицизм у меня вызывает отвращение, – сказала Бонни за ужином. – Иногда мне кажется, что все эти гвозди, кровь плохо сказываются на детях. Церковь, в которую мы ходили с отцом, в другой части города, была совсем не такой. Почему ты туда не ходишь?
– Я посвятила свою жизнь отцу Джону и его церкви, вот почему.
– Понятно. Ты счастлива?
– Да, – Лора посмотрела на дочь. – Я никогда не была так счастлива.
Проводив Бонни в аэропорт, Лора облегченно вздохнула. Она была так одержима отцом Джоном, что не хотела, чтобы кто-то вмешивался в ее мысли. Бонни села в самолет, и Лора поспешила домой. Этим вечером она, как обычно, занялась вышиванием риз, затем, жестоко исхлестав себя за все проступки дня, легла спать. Ей приснился отец Джон с палкой в руке.
Августина плохо себя чувствовала и не могла проводить Бонни в аэропорт. Девушка улетала в Европу. Августине было уже семьдесят три года, и ноги ее сильно отекали. Вместе с внучкой они сидели в гостиной, проверяя все ли готово к отъезду.
– Я написала для тебя сопроводительное письмо, отдашь его управляющему банком в Найтс-бридже. Там на твоем счету лежит большая сумма денег. Если потребуется больше, скажи мне. У тебя с собой еще одно сопроводительное письмо: оно для адвокатской конторы. Это на случай, если тебе понадобится юридическая консультация.
Бонни заглянула в сумочку:
– Да, письма здесь.
– Хорошо. И обязательно открой счет в банке Хэрродз, когда приедешь в Лондон. Я думаю, это необходимо, тогда не нужно волноваться, что деньги кончатся.
Бонни рассмеялась. В этом смехе Августина уловила нотку тревоги.
– Бонни, – спросила она, – тебя ничего не беспокоит?
– Нет, бабушка. Я просто очень волнуюсь, что произведу там плохое впечатление. И не только на их семью. Что подумают обо мне люди? Что, если я буду делать все не так?
– Бонни, англичане думают, что их общество самое лучшее. Особенно резко они отзываются об американцах. Они считают, что американцы развязны, вульгарны и всюду суют свой нос. Но тебе нечего стыдиться. Ты из рода Фрейзеров, а это знатный шотландский род, и появился он задолго до многих других в Англии. Даже королевская семья не такая древняя, как наша.
– В самом деле? – поразилась Бонни.
– Да, – продолжала Августина, – они сравнительно недавно стали иметь значение. Возможно, этот факт расстроит многих, так что лучше держать его при себе. Но знать это надо. И если ты почувствуешь, что к тебе относятся свысока, помни, кто ты.
– Я буду помнить, бабушка. Спасибо тебе. – Бонни наклонилась к ней, и они обнялись. Августина прижалась губами к щеке внучки.
– Я вернусь к Рождеству, – сказала Бонни и пошла к двери.
– Да хранит тебя Бог.
Бонни остановилась и повернулась к ней:
– Я люблю тебя, бабушка.
Глаза Августины наполнились слезами.
– С тех пор, как мой сын вышел через эту дверь, я думала, что больше никогда ни от кого не услышу этих слов. – Слеза скатилась по ее щеке. – Я тебя тоже люблю, Бонни. – Августина вытерла глаза и улыбнулась. – Тебе лучше идти, а то я расплачусь.
Бонни улыбнулась:
– До свидания.
Сидя в машине, увозившей ее в аэропорт, девушка оглянулась и посмотрела на дом. Ее глаза скользнули по большим ступенькам, величественному фасаду и остановились на маленьком окошке в самом верху особняка. Это было то самое окно, из которого двадцать четыре года назад Лора О'Рурк наблюдала за приездом Джеймса Фобза.
Часть вторая ПУТЬ, УСЫПАННЫЙ РОЗАМИ
Глава 9
Хоскинс, водитель машины, которая везла Бонни из аэропорта в лондонский дом Бартоломью, всю дорогу молчал. Про себя он думал о том, как устал развозить изнеженных богатых дамочек на «Вольво». Его раздражало то, что у него уже не было парка красивых машин – «Роллс Ройсов» и «Бентли». Прошли старые времена. Из-за новых порядков многие слуги были уволены, и теперь Хоскинс должен был выполнять всю домашнюю работу. «Но я все же нужен, – успокаивал он себя, – и пока здоров, я заработаю себе на жизнь».
Машина подъехала к элегантному дому с террасой. Дом явно был построен в то время, когда главным считалось качество, а не количество. Джонсон, дворецкий, проводил Бонни в дом.
– Добро пожаловать, мисс Фрейзер. Мы вас ждем. Надеемся, ваше путешествие было приятным. – Джонсон, как поняла Бонни, обращался к собственной персоне во множественном числе. Он чувствовал себя хозяином на первом этаже и говорил и за себя и за лорда.
– Да, спасибо, – Бонни была поражена. Хотя она богата и очень бедна одновременно, но никогда не видела, чтобы такой же контраст отражался на доме. На картинах в зале, несомненно, изображены предки Бартоломью, пышно разодетые, увешанные бриллиантами. Везде лежали огромные персидские ковры, но они явно знавали лучшие дни. Резные перила лестницы, ведущей наверх, были сломаны в нескольких местах. Вдруг внимание Бонни отвлекли собаки, ворвавшиеся впереди молодой женщины. Одна из них подпрыгнула и приветливо лизнула Бонни в лицо.
– Назад, Морган! К ноге!
Бонни вытерла лицо и со страхом посмотрела на собаку, которая, как ей показалось, была размером с пони.
– О, это чудесное животное. Не бойся, он очень добродушный, – произнесла девушка и представилась:
– Меня зовут Тереза. Названа так в честь святой, – она засмеялась.
Пока Тереза говорила, Бонни изучала свою кузину. Тереза оказалась выше Бонни на два дюйма. У нее крупные руки и большие ступни, ноги полноваты. У нее были красивые густые черные волосы, смеющиеся зеленые глаза и маленький яркий рот. Тереза напоминала Бонни девушку с картины Ренуара, которую она видела в музее изобразительных искусств в Бостоне.
– Мама думает, что я откажусь от встреч с мужчинами и предпочту умереть, как моя тезка. А ты, должно быть, наша кузина Бонни?
Бонни кивнула. Она еще не привыкла к быстрой речи Терезы, но девушка ей сразу же понравилась.
– Боже мой, – обрадованно произнесла Тереза, ведя Бонни в гостиную. – А ты совсем не похожа на американок со вздернутыми носами и оскалом зубов, которые будто вылезли из автомата, делающего сосиски.
Бонни засмеялась, немного шокированная несдержанными замечаниями кузины.
– Вот как вы здесь думаете об американцах!
– О, да. Нам кажется, что все они имеют три национальные особенности: носят нейлон, минимум по два фотоаппарата на шее и жуют жвачку.
Бонни покраснела.
– Я тоже жую жвачку, – призналась она.
– А что о нас думают американцы? – с интересом спросила Тереза.
Бонни засмеялась.
– Ну…
– Давай, говори. Мне можно.
Бонни осмелилась:
– О вас говорят, что вы холодные и не очень чистоплотные, потому что не принимаете душ.
– А, ну это не страшно. Ты права: англичане считают, что горячая вода порождает вредные привычки.
Она уселась на диван, обхватив колени руками.
– Если бы мамочка увидела, как я сижу, она бы убила меня. Но после дней, проведенных в женском монастыре, мне кажется, что я только начинаю жить.
Бонни присела рядом.
– В женском монастыре?
– Да. Мама – преданная католичка, и она хотела, чтобы хоть одна ее дочь стала монахиней, а сын священником. Но я ее разочаровала. – Она опустила ноги на пол. – Мы с тобой ровесницы, но я четыре года провела в монастыре. Мне кажется, что эти четыре года просто потеряны. Не то, чтобы я не люблю Бога. Просто я свожу с ума послушников своими ногами, и, – она посмотрела на Бонни, – я постоянно болтаю.
Бонни улыбнулась ей.
– Я тоже. И меня часто запирали под замок. Но, в отличие от тебя, я стремилась получить степень бакалавра в психологии. А когда вернусь, хочу получить степень магистра, занять видное место в обществе.
– И ни одного мужчины у тебя не было?
– Нет. Я никого не встречала, никого, кто очаровал бы меня. Ты понимаешь, что я имею в виду? – Бонни сама вдруг удивилась, что говорит так откровенно. – Я имею в виду то, что все мужчины, которых я знала, казались мне детьми.
Тереза кивнула.
– Понятно. Вот скоро увидишь моего Генри. Он мой новый друг. Его отец – директор компании Шелл. У них полно денег, но мамочка говорит, что они не из нашего круга. Бедняжка. Она не может понять, что сегодня происходит в мире. Шестидесятые годы застали ее врасплох.
– Как приятно видеть тебя.
Бонни оглянулась и увидела леди Бартоломью, идущую к ним. Она была высокого роста, одета в скромный синий костюм с белой юбкой в складку. «Вот кому нужно быть монахиней», – подумала Бонни. Она встала навстречу хозяйке.
– Здравствуйте, леди Бартоломью.
– Зови меня Маргарет, – улыбнулась та, – мы ведь из одной семьи. Как поживает твоя дорогая бабушка?
– Очень хорошо. Она передает вам привет и маленькую посылку.
Тут леди Бартоломью заметила, что ее дочь растянулась на диване.
– Тереза, я тебе говорила тысячу раз, что дом – не конюшня. Леди не раскидывают так руки и ноги. Пожалуйста, сядь ровно.
– Ой, мамочка, – Тереза одернула коротенькую юбку, – времена изменились. Знаешь, вся эта ерунда о том, что делают леди, канула в прошлое.
Леди Бартоломью выпрямилась.
– Тереза, – сказала она ледяным голосом, – на самом деле ничего не меняется. Я родилась в другое время, но и у нас были люди, старавшиеся разрушить вековой уклад жизни. Войны не допустили этого. А сейчас все предсказывают социальную революцию. В Англии никогда не произойдет социальная революция, потому что рабочий класс знает свое место. Такие люди, как Хоскинс и Джонсон жизнь за нас отдадут, а мы никогда не перестанем о них заботиться.
Тереза скорчила лицо.
– Дело совсем в другом. Дело в тех смешных нормах, которые вы соблюдаете. И папа тоже. Ты этого не замечаешь?
Бонни в это время стояла и не знала что делать, пока две женщины спорили между собой.
– Именно наши нормы, – продолжала леди Бартоломью, – сделали Британию центром великой империи, и из-за того, что никто у нас не подумает сделать их менее строгими, страна придет в себя через несколько лет. Вот увидишь. – Она повернулась к Бонни. – Извини, дорогая. Я обычно не веду разговоров на темы религии или политики. Мы считаем, что это личное дело каждого.
– Ты забыла упомянуть о сексе, – фыркнула Тереза.
Леди Бартоломью бросила на дочь холодный взгляд:
– Тереза, проводи Бонни в ее комнату и переоденься к ужину.
– Идем, Бонни. – Тереза встала. – Пойдем наверх. Пока, мама.
Тереза направилась к двери, Бонни за ней. Собаки зашевелились и последовали за хозяйкой.
– Мне бы не хотелось быть кроликом, за которым гонятся такие псы, – заметила Тереза. – Вот мы и пришли, – она распахнула дверь.
Морган первым вбежал в комнату и прыгнул на широкую дубовую кровать. Бонни осмотрелась.
– Ой, какая она старая!..
– Ванная внизу, – сказала Тереза, отзывая собак. – Я приду за тобой в половине восьмого.
У Бонни заныло в желудке. Ее предупреждали о том, как едят англичане. Дома она привыкла ужинать в шесть вечера. «Неважно, – успокоила она себя. – Мне не терпится познакомиться со старомодной английской кухней: ростбифом и йоркширским пудингом».
А пока Бонни спустилась в ванную. Комната произвела на нее отталкивающее впечатление: все в ней было выложено некрасивым зеленым кафелем, и даже пол застлан зеленым линолеумом. В ней было сыро и сумрачно. Бонни осторожно наклонилась и повернула один из медных кранов. Ничего не произошло. Затем она подошла к раковине и открыла кран с горячей водой. Вдруг раздалось шипение, бульканье и вой труб, от которого, казалось, затрещали стены. После этого тонкая струйка воды побежала в ванну. За компанию потекла вода и в раковину. Бонни отказалась от ванны и решила пока просто умыться.
Вернувшись в комнату, девушка надела длинное розовое платье. Из чемодана достала маленькое бриллиантовое ожерелье и собрала волосы на затылке.
– Еще не готова? – с грохотом открыв дверь, спросила Тереза. На ней было свободное пестрое платье с воланом внизу.
– Идем. Папе не понравится, если мы опоздаем к шерри.
Бонни пошла вслед за Терезой. Морган, который лежал на кровати, как мертвый, решил не спускать с Бонни глаз. Он встал и пошел вниз по лестнице следом за Бонни.
– Я пригласила всю семью на ужин, чтобы познакомить тебя, – сказала Маргарет. Она была в сопровождении двух девочек.
В гостиной был только лорд Бартоломью. Он уставился на Бонни так, как будто перед ним стояло привидение.
– Боже мой, Маргарет, она же вылитая жена Малкольма.
Маргарет засмеялась.
– Бонни, тебе придется смириться с мнением Саймона, – сказала она. – Он считает, что род Фрейзеров вечен.
Саймон Бартоломью редко проявлял интерес к молодым девушкам. Подруги его дочери были суетливы, глупы и очень сильно душились. Единственная женщина, которая действительно его интересовала, так это его жена, а из предметов женского рода – его лодка «Леди Лак», пришвартованная в гавани Чичестера.
Его жена – великолепная наездница и меткий стрелок. Мужчине нельзя желать лучшего. Но глядя на Бонни, которая шла к нему, он подумал, что она настоящее чудо. Девушка плыла к нему, как лодка, подгоняемая ветром, а в ее синих, как океан, глазах можно было утонуть.
– Добрый вечер, – сказал он, – добро пожаловать к нам.
– Боже мой, – хихикнула Тереза, – ты вскружила отцу голову. Никогда не слышала, чтобы он так ласково обращался к кому-нибудь кроме собак.
Саймон явно пожалел, что позволил себе такую сентиментальность. Сентиментальность – это только для слуг, так его учили. Прокашлявшись, он осадил свою дочь.
– Четыре года, проведенные в монастыре, не отразились на твоих манерах. Проследи, чтобы Бонни налили шерри.
Тереза вспыхнула. Ее отец правил всей семьей, и ему казалось, что именно так должен себя вести истинный глава католической семьи. Тереза единственная восставала против его железных правил.
Но Саймон Бартоломью приветствовал уже свою дочь Паулину, приехавшую сюда с Френсисом, мужчиной, с которым она жила.
– Что это за молодой человек, который может явиться на обед в сандалиях? – пробормотал он и быстро поцеловал дочь. – В конце концов, я и так стал не слишком требователен к женским платьям, да и мужчинам теперь не приходится надевать фрак.
Френсис пожал руку тестя с притворным радушием. На самом деле старик вселял в него страх. Саймон оставался Фрейзером до корней волос. Светловолосый, он своей фигурой напоминал опоры Тауэрского моста. Сидя целыми днями в конторе адвоката, имея дело со сложными международными контрактами, проводя много времени в одном из самых знаменитых литературных клубов в Лондоне, он отрастил себе солидное брюшко.
Следующей приехала Мэри. «О господи, – подумал Саймон, – и этот марксистский карлик!» Он надеялся, что Мэри послушается советов матери и не будет говорить нелепостей за ужином. Поцеловав Мэри, он намеренно отказался пожать руку карлика. Ни разу за два года, которые его дочь жила с этим человеком, он не мог заставить себя произнести его имя – Сирил. Сирил – еврейское имя.
В то время, когда Саймон еще учился в школе, у них был один такой парень. Саймон помнил этого прилизанного маленького мальчишку и как его дразнили «обрезанный». Мальчик жаловался своему отцу, который постоянно одаривал школу кругленькой суммой. Католическая школа святого Грегори была не такой богатой, как, скажем, Итон или Хэрроу. И руководство школы пошло на уступки: еврейскому мальчику разрешили поменять веру.
Про все это Саймон думал, глядя на Сирила. Тот съежился под тяжелым взглядом старика.
Затем Сирил повернулся к Бонни и стал задавать ей вопросы об американском президенте.
– Боюсь, я не разбираюсь в политике, – ответила девушка.
Мэри, стоявшая рядом с Сирилом, фыркнула:
– Не волнуйся. Многие люди в нашей стране не знают имени премьер-министра. Но однажды все это изменится. Люди восстанут против буржуазии.
Бонни прервала ее:
– А мы разве не буржуазия? Ты, я?
Мэри густо покраснела, затем засмеялась:
– Тебе не обязательно быть одной из них. – Она жестом указала на родителей. – Ты можешь быть одной из нас.
Но начать вербовать Бонни ей помешал шумный приезд четырех братьев. Бонни была изумлена. Все физически крепкие, высокие, светловолосые. Бонни показалось, что в комнату ворвалась четверка разъяренных Морганов, только в человеческом облике. Они заполнили собой всю комнату. Маргарет тщетно пыталась успокоить «мальчиков», как она их называла, несмотря на то, что им было под тридцать. Вдруг Мэтью, старший сын, который считался любимчиком матери, заметил Бонни, стоявшую у камина.
– Вот она, Лука, – сказал он.
Все братья кинулись к ней. Маргарет представила их.
– Родив трех девочек я отчаялась думать, что у меня будет сын, и пообещала Богу, что назову мальчиков, если они у меня родятся, именами апостолов. Господь наградил меня четырьмя. Это Мэтью, это Марк, а те двое – Лука и Джон. А потом, – Маргарет перевела рассеянный взгляд на Терезу, – через семь лет Господь подарил нам Терезу.
Джон улыбнулся Бонни:
– Теперь, когда я вижу, что ты не дикая американка, я приглашаю тебя на вечеринку в пятницу.
Бонни подсчитала, что четырех дней ей будет достаточно, чтобы свыкнуться с обстановкой.
– Я с удовольствием съездила бы отдохнуть. – Ей никогда не нравились вечеринки, но Джон так умоляюще смотрел на нее. Кроме того, Тереза тоже обещала туда поехать.
– Обед подан, – Джонсон стоял у двери.
Лорд Бартоломью подал руку жене. Мэтью взял Бонни за локоть.
– Мы следующие, – и они вошли в столовую.
Бонни посмотрела на старинные часы. «Полдевятого, и я умираю от голода. Им придется меня похоронить задолго до той вечеринки». Ужин не поразил ее воображения. Было только два блюда. Розовый кусочек чего-то лежал на тарелке, рядом – горка серого пюре и зеленая брюссельская капуста.
– Думаю, тебе понравится наш уилтширский окорок, – произнесла Маргарет, садясь за стол. – Он готовится особым образом. Мне кажется, что он был нарезан вчера. К счастью, кухарка хорошо умеет экономить. – И обращаясь к мужу, добавила: – Должна сказать, что капуста сыровата, но ее нельзя сильно подогревать.
Бонни разрезала кусок не очень аппетитного мяса. Брюссельская капуста расползлась и превратилась в зеленую массу еще до того, как Бонни успела положить ее в рот. Пюре невозможно было проглотить из-за комочков, которые, казалось, хотели удушить ее. От отчаяния Бонни начала разговор с лордом Бартоломью.
– Какой необычный вкус у вашего вина.
Саймону это было очень приятно. Очень воспитанная девушка. Обычно девушки ничего не смыслят в вине.
Легкое пошаркивание ног возвестило о появлении Анны. Она скользнула на свое место под медленным взглядом отца.
– Опять опоздала, – недовольно заметил он, – я бы никогда не позволил тебе этого в старые времена.
Анна смотрела в свою тарелку.
– Потерялся целый автобус с немцами. Извини, папа.
– Целый автобус с немцами? Это хорошо. Наверное, застряли в каком-нибудь порнографическом магазине, глазея на похотливых обнаженных девиц.
Мэтью нервно закашлялся. Саймон посмотрел на Бонни.
– Девушка все прекрасно понимает. Страна тонет под волнами туристов, которые вычищают наши магазины и портят наших дочерей. – Он бросил презрительный взгляд на Сирила. – А если не туристы, то проживающие в стране граждане другого государства, иностранцы.
Маргарет подняла руку.
– Давайте поговорим об охоте. Перси будут рады, если мы приедем на уик-энд.
– Я не поеду. – Мэри вызывающе посмотрела на своего отца. – Не хочу видеть, как искалеченных птиц рассовывают по охотничьим сумкам. Думаю, что все это отвратительно.
Маргарет посмотрела на Бонни.
– Ты когда-нибудь была на охоте?
Бонни покачала головой. Она знала, что многие друзья Августины выезжали в сельскую местность в поисках какой-нибудь живности, но Августина не одобряла такое времяпрепровождение. Хотя у нее не было времени на животных, она любила птиц, лошадей и никогда бы не причинила зла живому существу.
– Не обращай внимания, – сказала Тереза, увидев, что Бонни запаниковала. – Я останусь дома. Можешь составить мне компанию. – Бонни была ей признательна.
Тут Бонни поднесли что-то похожее на рвотную массу.
– Ты когда-нибудь пробовала сладкий яблочный крем? – спросила Маргарет.
Бонни покачала головой. Яблочный соус был зеленого цвета, а сам крем – ярко-желтым и лежал кучей. Вся семья встретила эту омерзительную смесь радостными возгласами. Только Сирил, привыкший к изысканной кухне, бросил на Бонни сочувственный взгляд.
– Боюсь, я так много съела, что не оставила места для десерта.
– Не волнуйся, – успокоила ее Тереза, – мы всегда едим этот крем, так что у тебя еще будет время попробовать его.
– О Боже, – тихонько произнесла Бонни.
Лорд Бартоломью закончил ужин. Он отодвинул свой стул.
– Я ухожу в библиотеку, – объявил он.
Все остальные стали ожидать кофе. Бонни почувствовала смертельную усталость.
– Ты не против, если я уйду? – спросила она Паулину, сидевшую напротив. – Я с ног валюсь от усталости.
Та кивнула:
– Конечно иди. Ты найдешь свою комнату?
– Да. В любом случае, думаю, что Морган будет меня сопровождать, – улыбнулась Бонни.
Наверху, в холодной спальне, где батареи были чуть теплые, лежа под грубыми одеялами, дремала Бонни. «Я прямо как Алиса в Стране Чудес, [2]2
Сказка Л. Кэролла «Алиса в стране чудес» ( прим. пер.).
[Закрыть]будто приняла волшебное лекарство. Все кажется таким маленьким». Она засыпала, и ей приснился лорд Бартоломью в роли сумасшедшего шляпочника.
