Текст книги "Титаник. Псалом в конце пути"

Автор книги: Эрик Фоснес Хансен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Когда в городок приехал кукольный театр, Петронио было двенадцать. Щуплый и маленький для своих лет – в этом возрасте мальчишки обычно бывают крупнее, – подвижный, с ясными зелеными глазами под каштановой челкой, он напоминал белку, в нем было что-то легкое, летучее, мечтательное. Этим он также отличался от местных ребятишек. К тому же Петронио был очень музыкален, хорошо пел и умел играть на скрипке и на гитаре.

Но главное, он обладал даром, о котором не знал никто и который во многом определил его жизненный путь.

Он видел невидимое.

Когда он сидел на козлах повозки без колес или бродил по дорогам и тропинкам, он видел то, чего никто не мог увидеть. Скалы и деревья превращались вдруг в здания и замки. На пустынных, унылых склонах появлялись прекрасные и благородные создания, реальные и нереальные одновременно. В роще на склоне среди камней бил родник. Его журчание было почти не слышно. Петронио был уверен, что там, среди камней и деревьев, кто-то живет. Он часто видел красивую девочку в светлом платье. Глаза у нее были грустные. Девочке было двенадцать лет, как и ему самому, но вместе с тем время и возраст не имели к ней отношения, она вечно сидела возле родника и стерегла его.

Он видел много таких созданий, но никогда не разговаривал с ними и никому о них не рассказывал. Эти чудесные существа были ему роднее, чем его кровные сестры и братья, и он не сомневался, что видел их на самом деле: всех этих эльфов, фей, черных кондотьеров и прекрасных девушек. Он так и называл их – Прекрасные. Однажды воскресным утром Петронио видел, как по деревне прошла целая процессия Прекрасных, они шли тихо, слышался лишь слабый серебристый перезвон, словно звенели бубенчики шутов…

В другой раз он видел своего прадеда с телячьей головой под мышкой, прадед задумчиво прогуливался по лесу чуть ниже городка. Прадед, по-видимому, не заметил, что правнук сидел на дереве и смотрел на него.

Петронио долго наблюдал за ним. Старик выглядел печальным. Похожи ли они друг на друга? Петронио не обнаружил в лице старика ни одной своей черты. И в то же время в старике было что-то неуловимо знакомое.

Таким было детство Петронио, и потому ничего удивительного, что он сбежал из дому с кукольным театром наутро после того, как театр дал в городке свое представление. На него собрались все жители городка. Ярко раскрашенная повозка превратилась в сцену, на площади толпились и стар и млад. Когда стемнело, перед синим театральным занавесом зажглись фонари, и представление началось. Петронио помогал устраивать сцену и сумел захватить место в первом ряду. У него за спиной то и дело раздавались восторженные возгласы, публика смеялась и благодарно аплодировала. В принесенных бутылках булькало вино. Но Петронио словно окаменел, он даже не следил за действием. Его очаровали куклы, марионетки. Они были живые! Этим грациозным фигуркам, окруженным золотистым сиянием, не требовались никакие нити. Петронио первый раз видел, как что-то обрело жизнь. Марионетки были похожи на тайных сестер и братьев Петронио – на Прекрасных. Они обращались только к нему. Артисты произносили реплики негодяев или героев, а в вечернем воздухе звучали истинные голоса марионеток, звавших Петронио с собой:

– Идем с нами. Мы твои друзья. Ты один из избранных.

И когда после всех номеров на бис представление закончилось и на городок опустилась ночь, Петронио, словно во сне, быстро простился с родным домом. Он не собирался возвращаться сюда. Рано утром, через час после того, как укатила театральная повозка, он покинул дом и пошел по дороге вслед за марионетками.

Один из избранных. Наверное, так и было. Потому что главный кукольник синьор Джакомо принял Петронио в свою маленькую труппу – кроме самого Джакомо, в ней было всего два человека. Синьор Джакомо внимательно посмотрел на мальчика и спросил, не он ли помогал устанавливать сцену накануне вечером.

– Да, синьор, это был я, – ответил Петронио.

– Тебе понравилось представление? – спросил синьор Джакомо. Петронио не знал, что сказать, и только смущенно и умоляюще смотрел на Джакомо.

– Хорошо, – сказал тот. – Ты будешь ухаживать за лошадьми.

Несколько месяцев Петронио был конюхом и мальчиком на побегушках в маленькой труппе синьора Джакомо. Так началась его бродячая жизнь, он подружился с дорогой, и она повела его все дальше и дальше.

Постепенно его допустили к марионеткам. Это были нежные, хрупкие создания. Сперва он научился ухаживать за ними. Если требовалось, подкрашивал их, правильно развешивал по местам, чтобы не перепутались нити, чинил их одежду.

Потом синьор Джакомо купил Петронио скрипку, под звуки которой исполнялся танец двух марионеток – стройных легких кукол с очень тонкими нитями. Номер имел большой успех, не в последнюю очередь благодаря прочувствованной и забавной игре юного Петронио.

Наконец он научился водить куклы, что оказалось труднее всего. Чтобы заставить куклу естественно пройти по сцене, требовались недели и месяцы упражнений. Постепенно Петронио покинул мир своих грез и перестал видеть то, чего не существовало. Он почти забыл об этой своей особенности и точно так же растерял в дороге воспоминания о родном доме. Но марионетки по-прежнему оставались его лучшими друзьями. Он стал превосходным кукловодом. И синьор Джакомо решил, что Петронио будет его преемником. У синьора Джакомо была единственная дочь Джулия. Петронио и Джулия познакомились, когда Джакомо, давая отдых своим артистам, приехал на зиму в Рим к жене и дочери. Синьор Джакомо привел Петронио к себе в дом и позволил ему спать на кухне. Он даже нашел ему на зиму работу в соседнем трактире. Красивая Джулия была неравнодушна к Петронио. Петронио и Джулия росли, и через некоторое время синьор Джакомо решил, что дело в шляпе.

Но, когда он в первый раз заговорил о женитьбе, что-то в Петронио воспротивилось этим планам, хотя Джулия ему нравилась, и даже очень. Может, ему припомнился прадед, может, взяла верх страсть к свободе и странствиям. Он стал тянуть, откладывал обручение, несмотря на то что был по уши влюблен в Джулию.

В конце концов Петронио взмолился – ему хочется сохранить свободу еще только на один год. Синьор Джакомо сдался. Джулия тоже сдалась, хотя и неохотно. Но ее мать, женщина весьма решительная и властная, устроила Петронио нагоняй. Он не имеет права заставлять молодую девушку ждать. Год отсрочки он получит, Бог с ним, но потом он должен скрепить брак печатью. Петронио это не понравилось. Почему-то это напомнило ему родную скотобойню.

Потом пришла весна, и их ждала дорога. В том году она привела их в Тоскану, в области, где свирепствовала пеллагра. Они видели толпы нищих, больных и истощенных крестьян, которым не на что было купить даже соль. Недостаток соли приводил к пеллагре, болезни, кончавшейся безумием и порой доводившей больного до самоубийства. А часто люди здесь просто голодали. Впервые Петронио было тяжело играть для деревенских ребятишек. Они отвыкли улыбаться, их улыбки словно засохли. Взрослые хрипло смеялись. В репертуаре кукольного театра была пьеска о богаче, умершем от обжорства. Как ни странно, пьеска имела у крестьян большой успех. Но в тот же вечер солдаты прогнали кукольный театр из деревни, потому что после представления там начались беспорядки. Больше они эту пьеску во время своего турне не играли.

Только в небольшом городке Пациенца они, как обычно, дали представление на площади. Городок был бедный, серый и хранил следы боевого прошлого – башни, стены и бастионы.

На холме за городом стоял замок местного правителя – красивое желтое каменное здание, построенное немногим больше века назад. Замок был окружен парком с кипарисами, розами и фонтанами. Вопреки приветливой красоте замка, в нем было что-то неприступное, неживое, особенно если смотреть издалека. Высокие окна подозрительно взирали на всех. Замок принадлежал графам дель Ветро, городком и землями Пациенцы правила графиня Франческа дель Ветро, принадлежавшая уже к седьмому поколению этой семьи.

Графиня держала жителей Пациенцы в ежовых рукавицах, но правители дома дель Ветро всегда были суровы, и графиня Франческа была не хуже и не лучше своих предшественников. Зато в замке дель Ветро обитал необыкновенный призрак, который не давал покоя графине, ее детям – бледным, тщедушным девятилетним близнецам, мальчику и девочке, – и прислуге. Попытки изгнать его не имели успеха. Жизнь обитателей замка он превратил в муку. Как, впрочем, и жизнь их предков.

Никто не знал, чей это призрак. В старых хрониках и летописях ответа не находили. В прежние времена за разъяснениями обращались даже к нему самому. Но это было молчаливое существо в простом сером плаще. С его уст ни разу не слетело ни одного слова. Он не разбивал окон, не останавливал часов, не выл по ночам. Только терпеливо ждал. Он был всегда. И своим ледяным проклятием метил жизнь и покой всех дель Ветро. Семья привыкла к присутствию призрака и покорно влачила свое безрадостное существование. В замке никогда не давали балов, не танцевали и не пели. И виноват в этом был призрак.

Однако некоторые жители уговаривали синьора Джакомо и его артистов не обращать внимания на слухи – никто никогда не видел этого призрака, во всяком случае последним двум поколениям рода дель Ветро он не показывался. Кто-то узнал, что кукольный театр дает представление в замке, и захотел напугать артистов. Но бояться нечего, удачи вам; впрочем, графский замок – место безрадостное, что правда, то правда.

Случилось так, что графиня Франческа узнала о прибытии в Пациенцу кукольного театра, а поскольку передавали, что после выступления этого театра в одной деревне южнее Пациенцы вспыхнули беспорядки, графиня сначала решила выгнать кукольников из Пациенцы, но потом передумала. При словах «кукольный театр» в ней словно что-то треснуло, и она услышала звук, похожий на звон шутовских бубенчиков. Сидя за письменным столом, графиня погрузилась в воспоминания. Она вспомнила, как однажды в детстве отец взял ее с собой в другой город на ярмарку, где публику развлекали бродячие артисты с марионетками. Это было так забавно и так красиво, что маленькая Франческа упросила отца отвести ее на кукольное представление еще раз.

И вот теперь графиня подумала о своих детях, Кристиано и Марии. Она взяла лист почтовой бумаги с фамильным гербом, быстро написала несколько строк, запечатала письмо и адресовала его странствующему театру марионеток в Пациенце.

Потом вызвала секретаря и сказала:

– Доставьте немедленно.

Этот слабый отзвук детских впечатлений мгновенно все преобразил. Графиня пошла к своим детям – они занимались французским с гувернанткой, – отпустила гувернантку, увела детей в парк и рассказала им о театре марионеток, который должен был приехать к ним вечером. Потом рассказала, как сама маленькой девочкой видела представление в таком театре, какие красивые были эти маленькие двигающиеся куклы, очень похожие на людей. Она говорила больше сама с собой, чем с детьми. Дети почувствовали это и удивленно переглядывались. А графиня вдруг поняла, что сама с нетерпением ждет вечера. К тому же представление должно позабавить детей. Вы будете смеяться до упаду, как я в тот раз, уверяла она их.

– Ты смеялась до упаду? – с изумлением спросила Мария.

– Да, дитя мое, – ответила графиня. – Поверьте мне, это было восхитительно. И сегодня вечером мы снова все это увидим.

– Мы очень рады, мама, – сказал Кристиано.

В шесть вечера повозка кукольного театра синьора Джакомо въехал в ворота и, скрипя колесами, покатилась по длинной пологой аллее, которая вела к желтому замку.

В сумерках окна следили за ней.

Слуга отвел их в ту часть парка за замком, куда посторонних не пускали. Графиня с детьми должна была смотреть представление, сидя на террасе.

Петронио было не по себе. Они установили сцену, приготовили все, что требовалось, зажгли фонари. За спиной у него раскинулся парк, большой и пустынный, а впереди вздымался замок, в окнах которого почти не было света.

– Что, поджилки трясутся? – спросил синьор Джакомо.

– Да, немного, – ответил Петронио. – Тут всего шесть стульев. Значит, публики будет мало.

– Зато денег не меньше, чем всегда, – вмешался Роберто, третий артист.

– Надо сыграть получше, – сказал Джакомо. – Они люди состоятельные. Если все пройдет хорошо, мы сможем пораньше вернуться в Рим. Джулия будет рада.

Петронио промолчал и занялся марионетками. Ему не хватало детей, которые перед представлением обычно стояли рядом и с любопытством смотрели, как у них на глазах возникает театр. Не хватало их смеха и нетерпеливых вопросов.

В восемь часов появилась графиня с близнецами, гувернантка и еще два человека с надменными физиономиями – очевидно, это были секретари графини.

Франческа дель Ветро приветствовала трех артистов. Она оказалась высокой, немного сутулой темно-русой женщиной с острым лицом и маленькими руками.

– Дети вам очень рады, – сказала она кланявшемуся синьору Джакомо. – Спасибо, что вы согласились приехать к нам.

– Благодарю вас, ваше высочество, – сказал Джакомо и поклонился еще ниже.

Дети были весьма нарядные. На мальчике была форма вроде матросской. На девочке – белое платье. Они вежливо поздоровались с артистами.

Потом публика расселась, а артисты скрылись за сценой.

Можно было начинать представление.

Одно дело играть на площади, заполненной веселыми людьми, которые глотнули вина и начали смеяться еще до того, как открылся занавес. На тесной, уютной площади публика становится как бы единым целым, люди смеются друг над другом не меньше, чем над тем, что происходит на сцене. Площадь – хорошее, доброе место. Голоса, отражаемые стенами домов, слышны всюду. Публика принимает участие в представлении, дети заговаривают с куклами, взрослые что-то объясняют детям.

И совсем другое дело играть, когда у тебя за спиной большой темный парк, впереди – мрачный замок, а вся публика – шесть мраморных статуй, застывших на изящных стульях в стиле рококо на пустой террасе.

Уже в середине первого скетча Петронио заметил, что дело не ладится. Остальные двое тоже это заметили. Публика молчала. Артисты играли в пустоте, и это было страшно. Петронио посмотрел через щелку, чтобы узнать, сидят ли еще зрители на террасе. Может, они заснули? Представление продолжалось, неинтересное, неживое, артисты это чувствовали, но изо всех сил старались довести его до конца. И хотя вечер был теплый, вокруг них царил холод.

Графиня тоже была разочарована. Она вспомнила ту давнюю ярмарку и тех марионеток. Как она тогда смеялась! Теперь же это был самый обычный вечер у нее на террасе. Театр был маленький и потрепанный, голоса у артистов слабые, хотя за сценой они кричали во все горло. Она узнала голос синьора Джакомо и, вдобавок ко всему, отчетливо видела нити, с помощью которых водили кукол. Иллюзии не получилось. Один раз нога куклы повисла в воздухе и никак не опускалась, в конце концов сверху протянулась рука и прекратила мучения марионетки, а громкий голос попытался рассмешить зрителей, возвестив, что рука Господня вмешивается в самых неожиданных случаях. Шутка свидетельствовала о дурном вкусе.

Графиня взглянула на детей. Может, им?.. Нет. Мария зевала. Кристиано разглядывал свои коленки и лишь изредка для приличия посматривал на сцену. Гувернантка и два секретаря многозначительно переглядывались.

Графиня вдруг рассердилась. И как ей взбрело в голову пригласить сюда кукольный театр! Светлую радость, делавшую этот день непохожим на другие, точно ветром сдуло. Остались только боль и пустота.

Пьеска окончилась. Дети вежливо поаплодировали.

Это они знают, думал Петронио за сценой. Знают, что нужно аплодировать. Наверное, их уже водили в театр.

– Что будем делать, хозяин? – шепотом спросил Петронио.

Джакомо пожал плечами.

– Не знаю, – тоже шепотом ответил он. – Играешь все равно как перед глухой стеной. – По его лицу было видно, что ему хотелось бы на этом закончить выступление.

Но Петронио вдруг осенило.

– Комедия успеха не имела, – сказал он. – Думаю, пьесы вообще не в их духе. А что если показать танцевальный номер?

– Мы уже целый год с ним не выступали, – усомнился Джакомо.

– Будем импровизировать, – решительно заявил Петронио. – Я выйду со скрипкой и буду играть перед сценой. Ну а уж вы тут постарайтесь. А то, боюсь, денег нам не видать как своих ушей.

Джакомо мрачно кивнул. Роберто нырнул в повозку за двумя танцующими марионетками. Петронио взял скрипку и стал перед повозкой. Но он думал не о деньгах. Ему хотелось вдохнуть немного жизни в эту публику – неудача задела его честь.

– Дамы и господа, – сказал он. – Как видите, я держу в руках скрипку. – Он подошел поближе к публике; надменные секретари углубились в беседу и даже не заметили его, но Петронио обращался прежде всего к детям – их худенькие личики белели в темноте, и на них было написано, что детям хотелось бы поскорее вернуться домой. – Это волшебная скрипка, – продолжал Петронио, плохо представляя себе, что говорить дальше. – Я купил ее у восточного мудреца, которого однажды встретил в Чивитавеккья; хотя, по правде сказать, он не был таким уж мудрым, потому что продал мне скрипку за гроши… Вид у скрипки самый обыкновенный, но она волшебная: в ней живет дух. Когда я вожу смычком по струнам, дух просыпается. Звуки скрипки могут вдохнуть жизнь в мертвые вещи. Например, в кукол. Вот посмотрите…

Петронио надеялся, что его товарищи за сценой успели подготовиться и слышали его слова. Он осторожно прикоснулся смычком к струнам.

Занавес поднялся. На сцене лежали два бесформенных комочка. Петронио извлек из скрипки один звук. Потом еще один и еще. Робкий, тихий, молящий. Наклонился к детям. Марионетки по-прежнему безжизненно лежали на сцене.

– Не получается, – сказал он близнецам. – Боюсь, без вашей помощи мне не справиться. Я забыл предупредить, что волшебство духа не подействует без вашего желания. Вы должны по-настоящему захотеть.

– Волшебства не бывает, – сказал мальчик, подняв на Петронио холодные голубые глаза. – И духов тоже.

– Не бывает волшебства? – удивился Петронио и заставил скрипку издать смущенный, замирающий звук. – Нет, волшебство существует. И духи тоже. Не правда ли, ваше высочество? – Он повернулся к графине, которая холодно наблюдала за его усилиями. Однако она вежливо кивнула:

– Разумеется, духи существуют. Не спорь с нашим гостем, Кристиано.

Петронио осмелел.

– Вы тоже должны пожелать этого, ваше высочество, – сказал он. – Надо только сделать усилие… Так. Попробуем еще раз. – Он снова посмотрел на детей. Мальчик сидел как прежде, но с девочкой произошла перемена. В ее глазах загорелись звездочки. Конечно, волшебство существует. И духи тоже, сердито думал Петронио. Я сам их видел.

Он начал играть, и куклы ожили.

В этот миг что-то произошло, что-то невозможное, невероятное, так по крайней мере казалось ему потом, когда он вспоминал то, что было дальше. Скрипка пригласила кукол на танец – грустный, красивый, легкий танец под луной. Мелодия следовала за куклами, отзывалась на каждое их движение. Все получилось наилучшим образом. Нити не были заметны на темном фоне, свет падал как положено.

И теперь танцевали уже не куклы, а живые создания. В вечерней темноте они казались больше. Они словно жаловались и пели вместе со скрипкой. Бесконечно осторожно куклы прикоснулись друг к другу – дальше они уже танцевали вместе, приникнув друг к другу, как два заблудившихся в лесу ребенка.

Еще не уверенный в успехе, Петронио боялся взглянуть на зрителей, но, услыхав, как мальчик шикнул на беседующих секретарей, он понял, что номер удался. И продолжал играть, удивляясь самому себе. Из его скрипки вдруг полились незнакомые мелодии, мелодии, которых он даже не знал, старинные, красивые, пленительные. Синьор Джакомо и Роберто тоже были в ударе – так замечательно куклы у них еще никогда не танцевали. Словно эти две одинокие танцующие фигурки наконец-то оказались там, где им положено быть, словно на шумных многолюдных площадях им было неуютно. Здесь же они были дома.

А в скрипку Петронио и в самом деле вселился дух – он повелевал артистом, повелевал зрителями.

Петронио стало жарко.

Потом характер музыки изменился, и марионетки исполнили забавный танец с большими прыжками, они почти летали по воздуху.

Дети засмеялись, осторожно, негромко. Они сползли на краешки стульев, чтобы быть поближе к сцене, к этим двум белым фигуркам.

Петронио взглянул на графиню и увидел, что она плачет.

Когда дети начали хлопать в такт музыке, он понял, что пора заканчивать номер. Сыграв еще раз быструю танцевальную мелодию, он опустил скрипку. Куклы на сцене раскланялись и снова стали серьезными и грустными.

После этого Петронио извлек из повозки куклу-шута и принес ее на террасу, не скрывая нитей и креста, к которому они крепились. Он встал на один из дорогих стульев и заставил куклу ходить по террасе, кувыркаться и кривляться. И даже говорить – дети видели, что говорит за нее он сам, но это уже не имело значения. Теперь марионетки были живые. Синьор Джакомо и Роберто тоже пришли на террасу со своими куклами и разыграли на террасе импровизированный скетч, стоя на стульях, которые гувернантке и секретарям пришлось освободить для них. Дети громко смеялись.

– Еще, еще! – умоляли они. Артисты сыграли пьеску про богача, который умер от обжорства. Потом детям показали всех кукол, позволили подержать их в руках, попрощаться с ними. После этого гувернантка увела близнецов спать.

Графиня дель Ветро подошла к трем артистам. Она уже взяла себя в руки, и лицо у нее было спокойное. Но в глазах плясали искорки.

– Большое спасибо. Вы доставили нам огромное удовольствие, – сказала она и повернулась к Петронио. – Вы прекрасно играли. Прекрасно. Ваши мелодии… они как будто что-то рассказывали.

Петронио молча наклонил голову.

Графиня пожелала артистам доброй ночи, последний раз взглянула на них и быстро ушла.

Слуга показал приготовленные для них комнаты.

– Ты замечательно играл сегодня, Петронио, – сказал синьор Джакомо. – У нас пальцы двигались сами собой, когда мы водили марионеток. Это было очень…

– Покойной ночи, синьор, – перебил его Петронио.

– Да-да, покойной ночи, – ответил Джакомо.

Петронио открыл дверь и вошел в маленькую комнату, отведенную ему для ночлега. Он уже много лет не спал в комнате один и хотел поскорее лечь, а потому зажег лампу и начал раздеваться.

– Неплохо, – проговорил вдруг чей-то голос.

Петронио вздрогнул и обернулся. Возле закрытой двери спиной к нему стоял какой-то человек – должно быть, слуга.

– Я и не слышал, как вы вошли, – сказал Петронио. – Простите, сударь, я, наверное, ошибся дверью?

– Нет-нет, ты не ошибся. – Пришелец сделал несколько шагов и сел на кровать. – Ты не ошибся.

Он замолчал. При слабом свете лампы Петронио в растерянности смотрел на него. Гость был высокий, широкоплечий, невозмутимый. Разглядеть его лицо Петронио не мог, оно казалось каким-то стертым, неясным.

– Почему… э-э… – начал Петронио. – Чем могу служить?

– Великолепно, – сказал гость странным голосом. – Первоклассное исполнение, должен признаться.

– Большое спасибо…

– Я сам тоже музыкант. Скрипач. То есть был в свое время. – Он улыбнулся.

– Ну, я бы не назвал себя музыкантом, – признался Петронио. – Просто играю немного, когда хочется.

– Нет, ты музыкант, – сказал гость. – Один из тех, кого будут помнить.

– Спасибо на добром слове. Вы и в самом деле считаете, что дети и графиня… что они будут помнить мои мелодии?..

– Я говорю не о них. – Гость повернулся к Петронио, но черты его лица по-прежнему оставались нечеткими. – Не знаю, запомнят они этот вечер или забудут, хотя он, безусловно, достоин того, чтобы его запомнили. Но я говорю о другом. Петронио Вителлотеста… о тебе будут помнить и через много лет после того, как ты умрешь и исчезнешь.

– Вы преувеличиваете. – Петронио невольно засмеялся.

– Нет, я знаю, о чем говорю. На тебя есть особые виды.

Петронио смутился. Помолчав, незнакомец мрачно сказал:

– Я был музыкантом у графа Лоренцо дель Ветро. Придворным музыкантом.

– Правда? – Петронио ничего не понимал.

– Однажды граф Лоренцо в гневе разбил мою скрипку. Я играл серенаду его жене… Это было совершенно невинно, у графа не было причины сердиться. Графиня была очень молода, намного моложе графа. Вот он и подумал… Зачем только он сломал мою скрипку! Конечно, графиня Лаура была такая красивая. И такая грустная. Мне хотелось немного развеселить ее. И может быть… Но он не должен был ломать мою скрипку!

– Почему же вы остались у него в доме? По-моему, у вас были все основания уйти сразу же после того, как он разбил ваш инструмент.

– Но именно из-за этого я и остался. Меня прервали посреди серенады. Посреди… В ту минуту, когда меня прервали, графиня должна была… Я не мог уйти, не закончив серенады.

Петронио не совсем понял услышанное, но спросил:

– И давно все это было?

– Годы идут.

– Так мы с вами должны вместе провести ночь в этой комнате?

– Если хочешь.

– Что?

– Если хочешь, я останусь. Я очень благодарен тебе.

– Простите… Объясните мне, пожалуйста. Вы присутствовали на представлении?

– Я был духом твоей скрипки, – ответил гость. – И по-моему, ты неплохо сказал об этом.

Петронио открыл рот. Потом закрыл. Гость продолжал:

– Я подумал: прекрасно! В его скрипке будет жить дух. – Он засмеялся.

Петронио в изумлении смотрел на гостя.

– А этот граф… Лоренцо дель Ветро… – начал он неуверенно.

– Грубый человек. Если б он удовлетворился тем, что перерезал мне горло. Но он к тому же разбил мою скрипку. Разбил на глазах у меня и молодой графини об одну из колонн в зале… Это было еще в старом замке, тогда они жили там. Понимаешь, он разбил ее, даже не дождавшись, чтобы умолк последний звук…

– Какой ужас! – тихо сказал Петронио.

– Это было неблагородно с его стороны. С тех пор я и брожу здесь, следую за семьей, за его кровью, так сказать…

– Говорят, это из-за вас все дель Ветро такие суровые и мрачные? – осмелел Петронио.

– Ложь, – ответил призрак. – Я существо покладистое и мирное. И даже не показываюсь им, во всяком случае последние десятилетия. Напротив, именно своенравие и холодная жестокость дель Ветро лишили меня свободы. В этом доме нет радости. Здесь никогда не бывает музыкантов, с помощью которых я мог бы доиграть мою серенаду до конца. Таких, как ты. Только сегодня вечером мне это удалось.

– Я очень польщен…

– Можешь называть меня Микеле, – сказал призрак. – Так меня звали при жизни.

– Это большая честь для меня, синьор Микеле.

Петронио не знал, как следует разговаривать с призраками. Он смотрел на серый плащ гостя, на стоптанные сапоги, на его лицо – теперь оно было видно лучше – с тонкими чертами, красивыми и правильными. По мнению Петронио, это был очень симпатичный призрак.

– Понимаешь, – сказал призрак, – возможно, именно из-за того, что граф Лоренцо убил меня на глазах у своей жены, сломав перед тем… Возможно, именно из-за этого дель Ветро и стали такими холодными, такими немузыкальными. Мое постоянное присутствие тоже, безусловно, сыграло свою роль. А может, все наоборот – кто скажет, где тут причина, а где следствие…

– К сожалению, – прервал его Петронио, – я человек неученый.

– Это очень просто, – сказал призрак Микеле. – Предположим, что причину случившегося в субботу следует искать в воскресенье.

– Я не совсем понимаю… То, что случилось сегодня, объясняется чем-то, что случится завтра?

– Совершенно верно. Точно так же, как кукольник знает, что случится с его куклой в следующей сцене, и соответственно подготавливает ее. Например, если добрая фея должна появиться справа, он ставит принцессу слева. Кукольник – тот, кто дергает за нити, – знает, что должно случиться. Но кукла не знает. То есть обычно не знает. В этом вся суть.

– Вот как…

– Это был прекрасный вечер, Петронио, и я счастлив, что наконец-то обрету покой. Ты необычный человек, у тебя бывают озарения, и ты видишь то, чего не дано видеть другим.

– Верно…

– И быть может, сегодняшний вечер явился причиной того, что граф Лоренцо в свое время разбил мою скрипку. Чтобы случился этот вечер. Чтобы ты приехал сюда и я смог рассказать тебе то, что должен рассказать, прежде чем уйду.

– Куда?

– Странный вопрос.

– Да, простите.

– У меня для тебя весть, Петронио. Я открою тебе, зачем ты нужен кукольнику.

– Не понимаю…

– Сейчас поймешь. Я могу открыть тебе твое будущее, и я должен это сделать, на то есть причина. Я начал с того, что тебя будут помнить…

Первый раз за время этого разговора Петронио стало страшно.

– Ты боишься? – спросил призрак. – Лично я предпочел бы не пугать тебя, а просто поблагодарить и уйти, предоставив тебе узнать свое будущее, когда оно станет настоящим.

– Я не совсем понимаю, – сказал Петронио. – Разве знать будущее опасно?

– К сожалению, тебе не понравится то, что я скажу. Ты попытаешься убедить себя, что ни этого вечера, ни нашего разговора не было вовсе. Постараешься забыть то, что я тебе сейчас скажу, хотя это прекрасно и почетно.

– Прекрасно и почетно?

– Да, почти так же, как твоя сегодняшняя попытка вдохнуть жизнь в этих детей. Только еще благороднее.

– Постойте, – сказал Петронио, – вы говорите, что мне необходимо это знать?

– Да, – ответил призрак. – Насколько я понимаю, совершенно необходимо, хотя отныне тебе придется очень нелегко. Ты сочтешь это наказанием. Тогда как на самом деле… на самом деле это награда.

– Мне не очень приятно думать, – помолчав, сказал Петронио, – что от меня ничего не зависит и я вишу на ниточке, как обычная марионетка. Ведь кукла не знает, к примеру, что ее съест дракон. А здесь от кого все зависит, кто держит в руках крест с нитями?

Призрак дружески улыбнулся.

– Я так и знал, что ты спросишь об этом, – сказал он. – Мой ответ ничего не объяснит тебе. Можешь называть это небесами или звездами. Но в сущности – это ты сам.

– Я сам?

Призрак встал.

– Раз уж я должен открыть тебе твою судьбу, лучше я шепну это тебе на ухо, если, конечно, ты ничего не имеешь против. – Он наклонился к Петронио и прикрыл его ухо своей рукой.

Ухо стало горячим. Потом призрак что-то шепнул ему.

Петронио разразился недоверчивым, безумным смехом. Призрак исчез, а Петронио чувствовал себя качающейся веткой, с которой только что вспорхнула птица. Он еще долго смеялся в темноте, смеялся как сумасшедший, тряся головой, растерянный, взволнованный, счастливый и несчастный.

Петронио так и не женился на Джулии. Пока его не было, Джулия влюбилась в другого и наотрез отказалась выйти замуж за Петронио.

Не получил он и кукольного театра – однажды вечером, когда они были на юге, театр сгорел дотла, и синьор Джакомо погиб в огне вместе со своими куклами, рядом с которыми он спал в повозке.