Текст книги "Эпитафия шпиону. Причина для тревоги"

Автор книги: Эрик Амблер (Эмблер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Наверно, переход через улицу занял не больше восьми секунд, но мне они показались восемью минутами. Эти короткие мгновения я чувствовал себя так, словно ко мне прикованы глаза всего Милана – и, вероятно, был недалек от истины.

На середине дороги я споткнулся и краем глаза заметил приближающуюся колонну. Затем лица и развевающиеся флаги на противоположном тротуаре приблизились, и я вновь увидел, как Тамара машет мне платком. Чернорубашечник перед зрителями при моем появлении нахмурился, однако теперь он стоял на вытяжку и не пошевелился. Толстый мужчина размахивал флажком перед самым моим лицом. Женщина в трауре что-то сердито крикнула, но ее слова утонули в шуме толпы. Затем Тамара схватила меня за руку и потянула за собой. Толстый мужчина, решив, что так ему достанется больше места, посторонился. Через несколько секунд мы оказались позади толпы. Я перевел дух.

– Уф! Слава Богу, все закончилось.

Девушка давилась от смеха.

– В чем дело? – раздраженно спросил я.

– Их лица! Вы не видели их лиц!

– Чьих?

– Двух ваших шпиков. Они пытались пробиться сквозь толпу вслед за вами. Люди подумали, что они хотят стать в первый ряд, чтобы лучше видеть процессию, и разозлились. Кто-то сбил с них шляпы. Забавно.

– Я думал, вы уже никогда не подадите сигнала.

– Знаю. Следовало ждать до последней секунды. – Она показала на переулок: – Нам сюда.

Через два квартала, на виа Ориани, нас ждал большой «фиат» с работающим мотором. Внутри сидел Залесхофф. При нашем приближении он вышел.

– Все в порядке?

– В полном, лучше не бывает, – ответила Тамара. – Они не смогут попасть на эту сторону еще как минимум три четверти часа.

– Хорошо. – Залесхофф кивнул мне. – Отличная работа. Садитесь.

Я сел сзади, а он рядом со мной. Тамара заняла место водителя.

И только теперь пережитое волнение дало о себе знать. Все тело у меня дрожало – с головы до кончиков пальцев.

Залесхофф предложил сигарету. Я не стал отказываться.

– Ну, – саркастически поинтересовался я, – что мы будем делать до половины одиннадцатого вечера? Прятаться?

Залесхофф закурил и удобно вытянулся на сиденье.

– А теперь, – довольным голосом сказал он, – будем получать удовольствие. Давай, Тамара.

Мы доехали по шоссе до озера Комо, прокатились на пароходике и поужинали в ресторане на берегу. Я наслаждался. Солнце только что зашло, и некоторое время мы сидели на террасе, пили кофе и курили.

Звезды были уже на удивление яркими. У одного края террасы росли кипарисы, толстыми черными пальцами выделявшиеся на фоне темно-синего неба. В воздухе разливался аромат сосновой смолы. Я забыл о своих спутниках и думал о Клэр, жалея, что ее нет здесь, со мной. Молчание нарушил Залесхофф:

– Чем вы намерены заняться, когда вернетесь в Англию?

Я вышел из оцепенения. Мне были видны лишь два силуэта, его и девушки, и два огонька сигарет.

– Откуда вы знаете, что я намерен вернуться в Англию?

Он пожал плечами – я скорее почувствовал, чем увидел его жест.

– Догадался по вашему поведению. Какое-то лихорадочное возбуждение… Все эти события несколько уменьшают привлекательность работы в компании «Спартак», правда?

– И не только они. – Я вдруг почувствовал, что мне нужно с кем-то поговорить по душам. – Вы знакомы с коммендаторе Бернабо?

– Парнем, которого вы подкупили, чтобы получить заказ на станки?

Я вздрогнул. Подробности сделки мы с Залесхоффом не обсуждали.

– Совершенно верно. Но этого я вам не говорил.

– Обычная практика. Подкуп – древняя итальянская традиция.

– Пожалуй, набралось уже довольно много древних итальянских традиций, которые мне не нравятся.

Он усмехнулся:

– Для бизнесмена вы чересчур чувствительны.

– Я не бизнесмен. Я инженер.

– Ах да, совсем забыл. Мои извинения.

– Кроме того, у меня на теле еще сохранилась парочка синяков. – Я колебался. – Наверное, найду себе другую работу.

– Будете делать снаряды вместо станков по их производству?

– Для инженера есть масса другой работы.

– Конечно! – Он снова помолчал. – Кажется, вы говорили, что согласились на эту работу потому, что не смогли найти ничего лучше.

– Вчера я прочел в профессиональной газете, что ощущается нехватка опытных инженеров.

Я услышал, как он выпускает дым изо рта.

– Да, я тоже читал эту статью.

– Вы?

– Я много читаю. Если не ошибаюсь, в основу статьи легло заявление директора оружейной фирмы, верно?

К своему стыду, я почувствовал, что краснею.

– Ну и что? – Мой голос звучал бесстрастно. – Кто-то же должен делать эту работу.

Залесхофф рассмеялся, но смех его вышел невеселым.

– Курс акций реагирует на благие вести от царя по имени Прибыль. У промышленности нет иной цели, кроме как удовлетворение бизнесменов, которые вложили в нее средства. Спрос священен. Спрос на взрывчатые вещества, которые убивают людей, или на химические удобрения, на снаряды или кастрюли, на ткацкие станки для индийских фабрик, где делают джут, или на детские коляски – не важно. У бизнесмена нет другой обязанности, кроме извлечения прибыли для себя и для акционеров.

– Все это не имеет ко мне никакого отношения.

– Разумеется, не имеет, – саркастически согласился Залесхофф. – Вы лишь тот парень, который делает все это возможным. Но вы также можете стать тем, кого сотрет в порошок – вместе с женой и детьми, – когда снаряды и взрывчатые вещества найдут свое применение.

– У меня нет жены и детей, – угрюмо буркнул я.

– И что с того?

– Черт возьми, Залесхофф, мне нужно себя кормить. Если промышленности требуются квалифицированные инженеры, а я квалифицированный инженер, что, по-вашему, мне делать? Лезть на импровизированную трибуну?

– Примерно через год, мой дорогой Марлоу, в той же газете вы прочтете об избытке квалифицированных инженеров. Слишком много или слишком мало, пустые желудки или полные – это старая, старая история. Когда вы, англичане, прозреете?

– Вы спрашиваете как американец или как русский?

– А разве есть разница? Здравый смысл требует заменить старую, никуда не годную систему новой, лучшей.

– Вы имеете в виду социализм?

Вероятно, в моем вопросе сквозил сарказм, поскольку Залесхофф рассмеялся.

– Луна всходит, – вдруг сказала Тамара.

Я посмотрел на небо. Над деревьями висел желтый серп.

– Как на открытке, – заметил Залесхофф. – На красивой открытке. – Он встал. – Пора идти.

Мы оплатили счет и молча зашагали к оставленному на дороге «фиату». Примерно на полпути я инстинктивно оглянулся.

– Нет, – шепнул Залесхофф, – мы оставили их в Милане.

Я хотел возразить, но тут же осекся. Он прав. Похоже, я привык к мысли, что за мной следят. Да, плохи мои дела. Меня охватил внезапный приступ тоски по дому, по Лондону. На следующей неделе я уеду домой, избавлюсь от этой отвратительной атмосферы двуличности, интриг, насилия. Какое счастье будет увидеть Клэр! В первый же вечер мы пойдем в китайский ресторан. В Лондоне нет такой луны и таких звезд, зато там за вами не таскаются итальянские шпики в фетровых шляпах. И бойскауты не маршируют так, как «Балилла», а из громкоговорителей им не рассказывают о прелестях войны.

А потом, без всякой видимой причины, я вдруг вспомнил слова, которые однажды слышал от Холлета. Это было после обеда, когда мы листали какую-то газету с фотографией массовой демонстрации нацистов. Я что-то сказал об эффективности немецких методов пропаганды. Он рассмеялся: «Пропаганда эффективна, потому что ничего другого не остается. Британскому правящему классу особенно не о чем беспокоиться. В Англии люди читают газеты и обманывают сами себя». Размышляя о словах Холлета, я все время помнил, что он социалист. А Залесхоффа я считал коммунистом, советским агентом. Пора собраться с духом и вести себя как разумный человек. Только полный псих мог согласиться на план Залесхоффа. Одно серьезное предупреждение я уже получил; в следующий раз со мной поступят так же, как с Фернингом. Хорошего понемножку.

– Кстати, – сказал я, садясь в машину, – я передумал насчет сегодняшнего вечера.

Мне было стыдно, но я убеждал себя, что другого выхода нет.

Залесхофф, уже собиравшийся последовать за мной, остановился. Девушка рассмеялась.

– Неудачная шутка, Марлоу. Я всегда придерживалась мнения, что английское чувство юмора…

– Минутку, Тамара. – Залесхофф говорил тихо, но каждое его слово было словно капля ледяной воды. – Вы ведь шутите, правда, Марлоу?

– Нет, – только и смог выдавить из себя я.

– Действительно, неудачная шутка! – медленно произнес он. Потом залез в машину и тяжело опустился на сиденье рядом со мной. – Могу я поинтересоваться причиной, которая заставила вас передумать?

Я наконец обрел дар речи:

– Поставьте себя на мое место, Залесхофф. Соглашаясь, я теряю все, но ничего не получаю взамен. Я…

– Погодите, Марлоу, послушайте меня. Даю вам честное слово, что своими действиями вы оказываете большую услугу не только своей стране, но и миллионам европейцев. Вы как-то спрашивали, какое отношение все это имеет ко мне. Этого я вам не могу объяснить – по причинам, о которых вы, вероятно, смутно догадываетесь. Но вы должны поверить мне, что я на стороне ангелов. И под ангелами я имею в виду не британских и французских политиков, банкиров и промышленников. Я имею в виду простых людей из всех стран, людей, которые могут сопротивляться силам, поставившим на колени народы Италии и Германии. Вот и все.

Я колебался. Меня раздирали противоречивые чувства.

– Это бесполезно, Залесхофф, – пробормотал я. – Просто бессмысленная трата времени и сил.

– Бессмысленная трата? – повторил он. Потом рассмеялся. – По-моему, вы говорили, что вы не бизнесмен, господин Марлоу.

Около одиннадцати часов вечера я медленно ехал по шоссе, удаляясь от Милана. Залесхофф и девушка остались в кафе, примерно в миле отсюда, но последние инструкции Залесхоффа все еще звучали у меня в ушах. «Сопротивляйтесь изо всех сил. Злитесь. Только, ради всего святого, не забудьте уступить».

Апрельское небо затянуло облаками. Хотя в машине было достаточно тепло, я начал дрожать. Моя нога сама постепенно ослабляла давление на педаль газа. Потом я заметил впереди два красных огонька, на небольшом расстоянии друг от друга.

Конечно, я ожидал их увидеть, но все равно вздрогнул. Притормозив, я включил фары. На обочине под нависавшими над дорогой кустами стояла большая машина. Я выключил фары, проехал еще несколько ярдов и остановился. Затем увидел Вагаса, который вышел из автомобиля и направился ко мне.

12
Шантаж

Приветствие он произнес печальным тоном, каким обычно комментируют выходки непослушного ребенка.

– Добрый вечер, Марлоу.

– Добрый вечер, генерал. Вы хотели меня видеть?

– Да, хотел. – Он выразительно обвел рукой окружавший нас пейзаж и умолк. – Надеюсь, ваша склонность к мелодраме удовлетворена?

– Мелодрама мне нравится не больше, чем вам, генерал, – возразил я. – Меня беспокоит только тайна.

В отраженном свете лампочки на приборной доске я увидел, как его губы насмешливо скривились.

– Похвальное беспокойство, господин Марлоу. Прошу меня извинить, но мне оно кажется несколько преувеличенным.

– Вы хотели меня видеть? – повторил я.

– Да. – Он явно не торопился. – Как я понимаю, контракт с коммендаторе заключен?

– Да. Надеюсь, вас удовлетворили мои усилия ответить любезностью на любезность?

– Вполне. – Он колебался. – Именно об этом я и хотел с вами поговорить.

– Вот как?

Он заглянул в салон.

– Думаю, в моей машине немного удобнее, чем в вашей. Предлагаю пересесть ко мне.

– Мне и тут неплохо.

Генерал вздохнул.

– Что-то не чувствуется атмосферы взаимного доверия и уважения, которой я всеми силами стремлюсь окружить наши встречи. Тем не менее, – он открыл дверцу, – надеюсь, вы не будете возражать, если я сяду рядом. Ночной воздух за городом довольно холоден, а у меня слабые легкие.

– Пожалуйста, садитесь.

– Благодарю. – Вагас сел в машину, захлопнул дверцу и принюхался. – Сигара, Марлоу, и очень плохая. Знаете, я не могу поздравить вас с удачным выбором табака.

Я мысленно поморщился. Резкий запах сигары, которую Залесхофф курил на обратном пути от озера Комо, впитался в обивку. Я пробормотал извинения.

– У меня есть английские сигареты, если хотите.

– С удовольствием. Спасибо.

Он прикурил от спички, которую я для него зажег, и глубоко затянулся. Потом медленно и осторожно выдохнул дым. Я ждал.

– Марлоу, – внезапно сказал Вагас, – произошло кое-что не очень приятное.

– Неужели?

– Да. Нечто такое, о чем я, честно говоря, немного стыжусь вам сообщать.

– О?

– Поговорим начистоту. – Теперь у него был тон человека, который решил ничего не утаивать. – Возможно, вы помните: когда в первый раз, у меня дома, мы обсуждали условия нашего договора, речь шла о сумме в две тысячи лир в месяц.

– Естественно, помню.

– Впоследствии я назвал другую цифру, три тысячи лир в месяц, на чем мы и остановились.

– Да. – Я был озадачен. Ничего похожего на один из тех гамбитов, которые я рисовал в своем воображении.

Он похлопал меня по колену:

– Признаюсь, решение повысить сумму с двух до трех тысяч лир я принимал самостоятельно.

– Понимаю.

На самом деле я ничего не понимал и пребывал в полной растерянности. В голову закралось подозрение, что Залесхофф ошибся, предполагая, что цель встречи, о которой просил Вагас, – это шантаж.

– Поймите мои чувства, Марлоу. Я спешил договориться о сотрудничестве. Мне казалось, что своими действиями я всеми доступными средствами защищаю интересы своей страны. – В его голосе слышались укоризненные нотки, как у несправедливо обвиненного человека. – Представьте мое огорчение и, я бы сказал, даже отвращение, – он сделал эффектную паузу, – когда несколько дней назад мне сообщили, что мое начальство в Белграде не может одобрить соглашение, которое я с вами заключил.

– О! – Я все понял: Залесхофф ошибся, это лишь попытка сбить цену.

Вагас тяжело вздохнул.

– Вряд ли вам нужно объяснять, как я встревожился. Немедленно связался с Белградом и выразил свой решительный протест. Сказал, что это дело чести. Увы, они были непреклонны. – Его тон стал доверительным. – Между нами, Марлоу, у меня не хватает терпения на этих бесконечных чиновников, которые сидят в правительственных кабинетах. Они никогда не идут на компромиссы, у них ограниченный кругозор, и они до нелепости экономны. Я простой солдат, обычный солдат, который стремится исполнить свой долг, как он его понимает, но могу вам признаться: бывают моменты, когда я чувствую, что мою верность испытывают на прочность.

Голос Вагаса дрожал от ложного пафоса. Благородное негодование несколько портил аромат «Шипра», волнами исходивший от генерала, когда он сочувственно разводил руками. Похоже, он ждал моей реакции. Я не отвечал, храня угрюмое молчание.

– Марлоу, – решительно продолжил Вагас, – начальство в Белграде поручило мне обратиться к вам с определенными предложениями. Хотя я совершенно не согласен с их духом, мне приходится подчиняться приказам. Предложения касаются условий, на которых вы стали агентом югославского правительства.

Я вздрогнул. Такого мне еще не приходилось слышать. «Стали агентом югославского правительства». Замените «югославский» на «немецкий», и все станет на свои места. Мне это совсем не нравилось. Судя по молчанию Вагаса, он ждал, пока до меня дойдет смысл его слов.

– Полагаю, – спокойно сказал я, – вы намерены склонить меня к пересмотру условий нашего соглашения и вернуться к цифре, озвученной первоначально. – Я пожал плечами. – Если хотите отказаться от сделки, боюсь, тут я ничем не могу вам помочь. Но должен признаться, мне непонятно, как в таких обстоятельствах можно ждать взаимного доверия, о котором вы печетесь. Могу вернуть три тысячи лир из тех пяти, что вы мне прислали. Или буду считать их авансом.

Я чувствовал облегчение и в то же время был несколько разочарован. Залесхофф явно переоценил свои дедуктивные способности. Тот факт, что Вагас использовал с Фернингом определенную тактику, вовсе не гарантия, что он применит ту же тактику ко мне. Возможно, льстил я себе, он считает меня умнее Фернинга. В любом случае чем раньше закончится этот разговор, тем лучше – я смогу спокойно вернуться в отель и лечь спать. Но меня ждал неприятный сюрприз.

Генерал откашлялся.

– Боюсь, господин Марлоу, – произнес он, – ситуация не так проста. Возможно, мои принципы покажутся вам слишком жесткими, однако смею вас уверить, не в моих привычках отказываться от финансового соглашения даже в том случае, если начальство возражает. Нет, мои предложения несколько иной природы.

– Не понимаю…

– Секундочку! – В голосе Вагаса вновь проступили безапелляционные, военные нотки, которые я замечал прежде. – Будучи платным агентом моего правительства, как и я сам, вы обязаны подчиняться приказам. Предложение заключается в следующем: получая оплату выше той, которая обычно полагается за подобную работу, вы обязаны компенсировать затраты, взяв на себя дополнительные обязательства.

– Мы об этом не договаривались.

– Договор действует, друг мой, только до тех пор, пока он выгоден обеим сторонам.

Вот она, немецкая «реалполитик» во всей ее беспощадности.

– Что вы имеете в виду под дополнительными обязательствами?

– Ваш бизнес, – спокойно ответил Вагас, – позволяет попасть на ряд стратегически важных предприятий итальянской тяжелой промышленности. В следующие отчеты вы должны включать не только информацию о сделках компании «Спартак», но также сведения о работе заводов, которые вы посещаете. У вас, вероятно, хорошая память, и вы опытный инженер. Мы хотим знать, что выпускает данное предприятие и куда направляется его продукция. Любые другие детали, которые вы сможете прояснить, тоже будут приветствоваться. Особенно ценной считается информация, полученная из разговоров с руководителями и специалистами. У вас не возникнет трудностей с выполнением наших требований.

Я молчал, глядя прямо перед собой. Мне просто нечего было сказать. Два автомобиля с ревом промчались мимо. Звук их двигателей затих вдали. Интересно, заметили нас сидевшие в них люди? Что особенного в двух мужчинах, которые курят в автомобиле, остановившемся у обочины дороги? Должно ведь существовать какое-то внешнее свидетельство фантастической природы того, что говорилось внутри салона!..

Когда я наконец заговорил, то произнес самую беспомощную фразу из всех, какие когда-либо слетали с моих губ:

– Но тогда я стану шпионом.

Ответ генерала был пропитан бесконечным презрением.

– Мой дорогой Марлоу, – с расстановкой произнес он, – вы уже шпион. – Вагас выдержал паузу. – Следующий отчет я жду от вас через две недели.

Он сделал вид, что собирается выйти из машины. И тут я опомнился. Мой гнев был почти искренним.

– Вы с ума сошли, генерал?

Не убирая руки с дверного замка, он оглянулся.

– Вынужден напомнить, что вы обращаетесь к начальнику.

– Начальнику, черт возьми! – прорычал я. – Как вы только что говорили, синьор Вагас, сделка остается сделкой только до тех пор, пока она выгодна обеим сторонам. Превосходно! Знаете, как я собираюсь поступить, генерал? Вернусь к себе в отель, положу пять тысяч лир в конверт и отправлю вам сегодня же вечером. А что касается вашего драгоценного отчета, попросите его у Муссолини. А ваше начальство… шли бы они, сами знаете куда – так им и передайте.

– Боюсь, вы делаете глупость. – В его голосе слышалась угроза.

Я едва не умолк, но вовремя опомнился.

– Глупость? Послушайте. Если вы через тридцать секунд не уберетесь из моей машины, придется вытолкать вас в шею.

Он тщательно поправил монокль.

– Полагаю, я должен предупредить вас, что в кармане у меня револьвер и при необходимости я без колебаний им воспользуюсь. – Я постарался придать себе испуганный вид. Это было не так уж трудно. Продолжил генерал уже примирительным тоном: – Марлоу, мне понятно ваше раздражение, но, уверяю вас, я лишь следую инструкции.

Я сделал вид, что эта ложь меня немного успокоила.

– Не могу представить, что вы хотя бы на секунду поверили, что я могу принять подобное… предложение.

– Это не предложение, – спокойно парировал он. – Это приказ. – А потом, когда я открыл рот, собираясь запротестовать, прибавил: – Пожалуйста, сначала выслушайте меня. Похоже, вы решили, что уже нет смысла поддерживать со мной дружеские отношения. Позвольте мне рассеять это заблуждение.

– Если вы думаете, что несколько грязных лир…

Вагас предостерегающе поднял руку:

– То, что я собираюсь сказать, не имеет никакого отношения к деньгам. Ссориться со мной не в ваших интересах. По одной очень важной причине. Начальство в Белграде по секрету сообщило мне, что они могут посчитать уместным – если вы будете упорствовать – отправить письмо в Англию, господину Пелчеру, с фотокопиями документов, которые вы прислали мне три недели назад. Позволю себе предположить, что вам это будет не очень приятно.

Я задохнулся от возмущения.

– Вот, значит, как! Шантаж!

– Вовсе нет, – непринужденно ответил он. – Просто напоминаю, как важно взаимное доверие между деловыми партнерами. И речи не идет, чтобы требовать от вас больше того, что вы можете дать, не рискуя собой. В ответ мы будем соблюдать свои обязательства и выплачивать вам три тысячи лир в месяц. Все достаточно разумно.

Я молчал. Потом заговорил – с явным намерением сохранить то, что осталось от моей гордости:

– Очень хорошо. Вижу, выбора у меня нет – только согласиться. Но позвольте сказать вам следующее, генерал. Если бы я не верил, что вы действуете согласно инструкциям, к выработке которых не имеете отношения, даже пистолет не помешал бы мне выразить свои чувства более энергично.

Вагас улыбнулся – как мне показалось, не без торжества.

– Мой дорогой друг, все мы отданы на милость болванам. Остается лишь мириться с неизбежным и сохранять достоинство, насколько это возможно. Надеюсь, никаких личных обид?

– О нет, никаких обид.

– Тогда пожмем друг другу руки.

Мы обменялись рукопожатием. Генерал открыл дверцу и вышел.

– Жена просила передать вам привет, Марлоу.

– Поблагодарите ее от меня.

– Обязательно. Буду ждать вашего отчета через пятнадцать дней. Полагаю, вы поняли, что от вас требуется.

– Да, понял.

– В таком случае арриведерчи.

– Спокойной ночи.

Генерал ушел, оставив после себя слабый аромат «Шипра». Я смотрел, как он разворачивает машину и едет в сторону Милана. Немного подождал, затем последовал за ним. Я понимал, что должен быть доволен собой, однако никакого удовлетворения не испытывал. Таковы уж хитросплетения человеческой логики: мне казалось, будь мой отчет Вагасу настоящим и отсутствуй у меня скрытые мотивы, сегодня вечером я вел бы себя точно так же.

Минут через десять я подъехал к кафе, где оставил Залесхоффа и Тамару.

На столике, за которым они сидели, громоздились пустые кофейные чашки. Пока я шел к ним и усаживался на свободный стул, Залесхофф не отрывал от меня пристального взгляда.

– Порядок?

– Порядок, – ответил я. – Думаю, в мой кофе нужно добавить немного бренди. Сегодня был тяжелый день.

Когда я вернулся, два сыщика в штатском, усталые и замерзшие, сидели в кафе напротив отеля «Париж». У них был надутый вид поссорившихся людей.

Через две недели Н. Маринетти отправил Дж. Л. Венезетти второй отчет.

Ту часть, которая относилась к фирме «Спартак», я составлял сам, остальное было работой Залесхоффа. Он потратил на нее довольно много времени. Большая часть сведений состояла из не представляющих интереса фактов о деятельности предприятий трех крупных клиентов. По словам Залесхоффа, все это уже три месяца известно любой европейской разведке. Он утверждал, что эти сведения станут скучным, но необходимым – с точки зрения достоверности – фоном для действительно важных вещей. Я не стал спрашивать, откуда Залесхофф черпает информацию, – пустая трата времени.

На первый взгляд важные сведения не представляли собой ничего особенного. Во-первых, я довольно туманно сообщал о трех гидравлических подъемниках для самолетов, якобы заказанных муниципальными властями Трентино. А во-вторых, информировал, что те же муниципальные власти пригласили известного в Италии инженера-строителя по фамилии Бочини в качестве консультанта и что этот инженер уволился из итальянского министерства военно-воздушных сил. Я смотрел на отчет без всякого воодушевления.

– По-моему, довольно слабо.

– Не волнуйтесь. – Залесхофф усмехнулся. – Это динамит. Увидите, что произойдет, когда Вагас его получит. И отреагирует так, как надо.

Вагас действительно отреагировал. Через два дня после отправки отчета мне пришло письмо до востребования. К трем тысячам лир прилагался листок с текстом.

Дорогой сэр!

Ваш отчет получил. Прилагаю 3000 лир, как было условлено. В вашем отчете упомянуты два факта, о которых я хотел бы как можно быстрее узнать дополнительные подробности. Речь идет о гидравлических подъемниках и о приглашении инженера Бочини. Меня интересует следующее:

1. Каковы условия оплаты подъемников? Изготавливаются ли они за счет средств итальянского правительства? В какой форме были выданы кредиты производителям? На эту тему вы можете выйти следующим образом: скажите, что из достоверных источников вам известно о финансовых трудностях вышеупомянутого муниципалитета.

2. Кто разрабатывал подъемники? Когда они были доставлены клиенту?

3. Имеет ли Бочини какое-либо отношение к заказу подъемников?

Я понимаю, что для скорейшего сбора информации вам нужно посетить Турин. Прошу вас организовать поездку туда в максимально короткий срок. За дополнительные сведения я готов заплатить премию в размере 5000 лир.

С уважением,

Дж. Л. Венезетти.

Увидев это письмо, Залесхофф издал радостный вопль.

– Ну, что я вам говорил? – торжествующе спросил он.

– Ничего не понимаю.

– Все очень просто. Из соображений секретности итальянское министерство военно-воздушных сил разместило заказы на эти три аэродрома через муниципалитеты. Официально подъемники поставляются муниципалитету. На самом деле – министерству военно-воздушных сил. Бочини там главный по строительству подземных аэродромов. Вагас сразу все понял. Я и не сомневался. Однако он не хочет ошибиться. Ему нужно подтверждение.

– Но откуда я возьму?..

– Можете не беспокоиться. У меня уже все есть. Подождем пару недель – для достоверности. Тогда все будет в порядке.

За четыре дня до этого разговора произошло событие, явно улучшившее мое настроение: я обнаружил, что два шпика в штатском исчезли и за мной больше не следят. Энтузиазм Залесхоффа завершил дело. На радостях мы втроем поужинали в более дорогом ресторане, чем обычно. Я заказал бутылку игристого «Асти». Мы пили за поражение Вагаса, потом по очереди танцевали с Тамарой. Вспоминая тот вечер, я живо представляю, какие испытывал чувства – словно сидишь на солнце после сильной грозы. Мы веселились от души. Однако теперь наше веселье кажется мне довольно жалким. Похоже, с тех пор у меня выработался суеверный страх перед такого рода празднованиями. Я уже никогда не забываю о неизбежном разочаровании, которое ждет в прихожей.

На следующий день я заверил Вагаса, что постараюсь добыть нужную ему информацию, и занялся обычными делами.

Благодаря стараниям Умберто работа постепенно приобретала разумные формы. Беллинетти – к моему облегчению – все меньше времени проводил за письменным столом и все больше в кафе. Ко мне он относился с преувеличенной сердечностью – очевидно, пришел к выводу, что новая метла устала мести и пыль снова осядет в тех же углах. Я решил его не разочаровывать. Все шло гладко. В одной из своих еженедельных записок Фитч в шутливом тоне отметил растущую эффективность работы миланского отделения. Я почти пожалел о своем решении уволиться по завершении месяца.

На той неделе я написал Клэр и получил от нее ответ. Также я отправил письмо Холлету, попросив сообщить, если он услышит о вакантной должности в Англии, которая могла бы мне подойти. Помня о вскрытых конвертах, я предложил ему направить ответ на адрес Клэр.

Я нанес еженедельный церемониальный визит в консульство, чтобы узнать, нет ли новостей о моем паспорте, и в полицейский участок, чтобы поставить печать в виде на жительство. Чиновники в консульстве были, как всегда, милы и исполнены сочувствия. Полицейский у дверей управления приветствовал меня по имени. Мы обменялись мнениями о погоде. Вечера я проводил в кино или с Залесхоффом и Тамарой. В теплую погоду – то есть почти каждый день – мы гуляли в новом парке. В субботу мы с Залесхоффом смотрели довольно ожесточенный футбольный матч между командами Милана и Вероны. Гости выиграли, и судья серьезно пострадал от толпы. Через три дня я поехал в Рим.

Приглашение из Рима пришло в четверг после полудня. У одного из клиентов на заводе в пригороде Рима случился пожар. Огонь перекинулся со склада в цех с нашими S2, пять станков получили повреждения. Они были задействованы для выполнения государственного контракта, срыв которого не покрывался страховкой. От меня требовались немедленные рекомендации, скорейшая поставка необходимых запасных частей из Англии, а также вывод о возможности повысить производительность непострадавших станков и оценка нанесенного ущерба.

Беллинетти, как всегда, отсутствовал. Я сказал Умберто, куда еду, и вернулся в «Париж». Там уложил в чемодан все необходимое для ночевки в римском отеле, поужинал и сел на поезд до Рима.

Следующий день мне пришлось провести на развалинах сгоревшего цеха. Ущерб оказался большим, чем я ожидал, и несчастные клиенты, подписавшие контракт, который предусматривал штрафные санкции, совсем потеряли голову. В конечном итоге я составил длинную телеграмму Фитчу и получил от него ответ, подтверждающий отправку запасных частей. Директор завода расцеловал меня в обе щеки. Тем не менее закончил я очень поздно и так устал, что решил переночевать в Риме и вернуться в Милан на следующий день.

Поезд прибыл на центральный вокзал Милана около половины седьмого. Почти всю дорогу вагон был переполнен, теперь он начал пустеть. В проходе толпились пассажиры с багажом. Я стоял рядом со своим купе, нетерпеливо ожидая, пока освободится проход, – и вдруг увидел Залесхоффа.

Платформа была заполнена встречающими. Залесхофф стоял с краю, с беспокойством вглядываясь в выходящих пассажиров. Я наклонился к окну и помахал рукой. Наконец он меня заметил.

Залесхофф не стал махать мне в ответ. Он быстрым взглядом окинул платформу и стал пробиваться сквозь толпу к окну, у которого я стоял. Я хотел спросить, кого он встречает, но тут Залесхофф поднял голову. Выражение его лица меня встревожило.

– Что случилось?

– Возвращайтесь в свое купе и оставайтесь там.

В его голосе слышалась необычная настойчивость. Потом он отвел глаза и снова посмотрел на платформу.

– Что…

– Делайте, как вам говорят.