Текст книги "Эпитафия шпиону. Причина для тревоги"

Автор книги: Эрик Амблер (Эмблер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

6
Антраша

Следующим вечером в половине восьмого я вошел в здание оперы.

Мадам Вагас – худая импозантная женщина с седеющими черными волосами и маленькими грустными глазами – словно боролась с непреодолимой усталостью. В уголках ее губ угадывалась напряженность, движения рук были резкими и неуклюжими, словно у марионетки.

Генерал познакомил нас в тамбуре своей ложи.

– Моя супруга, господин Марлоу.

Я поклонился; мы стояли и смотрели друг на друга, пока официант ставил на стол икру и открывал бутылку игристого «Асти».

Секунду или две она молча меня разглядывала. Потом спросила:

– Вы любите балет, синьор Марлоу?

У мадам Вагас был низкий гортанный голос. Казалось, она с усилием выталкивает из себя слова. Невольно возникала ассоциация с хрипом человека, которого ударили в солнечное сплетение.

За меня ответил генерал:

– Дорогая Эльза, синьор Марлоу страстный поклонник балета. В противном случае я не пригласил бы его составить нам компанию. – Улыбка Вагаса получилась немного зловещей. В тусклом желтом свете тамбура его грим был не так заметен, как во время нашей первой встречи, но края воротника в тех местах, где они прикасались к шее, уже испачкались кремом и тональной пудрой. Затем генерал направил улыбку на меня. – Как вам Милан, синьор Марлоу?

– Толком еще не рассмотрел, генерал. Последние несколько дней мне пришлось провести в Генуе. Только вчера вернулся.

– Неужели? Бокал шампанского?

– Благодарю.

– Должно быть, Генуя показалась вам очень скучной. – Он повернулся к жене: – Эльза, дорогая, помнишь, мы сочли Геную просто ужасной?

Миссис Вагас взяла бокал «Асти».

– Там есть большое кладбище, правда, синьор Марлоу? – Она разглядывала меня так пристально, что я едва не проверил, на месте ли галстук.

– Говорят.

Вагас вежливо рассмеялся.

– Вряд ли у господина Марлоу было время осматривать кладбища. Постойте-ка, – прибавил он. – Бедняга Фернинг упоминал завод «Грегори-Сфорца» в окрестностях Генуи. Полагаю, вы?..

– Да, я приезжал именно на завод «Грегори-Сфорца».

Внезапно генерал повернулся и заговорил с мадам Вагас по-немецки.

– Прошу меня извинить. Я объяснял жене, что вы преемник господина Фернинга. – Он поставил бокал. – Думаю, увертюра подходит к концу. Пойдемте?

Первым балетом было «Лебединое озеро». Силуэт головы Вагаса отчетливо выделялся на фоне ярко освещенной сцены. Мой взгляд помимо воли притягивало к этому лицу, отрываясь от трепетного порхания кордебалета. После поднятия занавеса генерал изменился. Губы его слегка приоткрылись, дыхание стало размеренным и глубоким. Время от времени он сглатывал и прочищал горло. У меня возникло ощущение, что я наблюдаю за спящим. Позади генерала, в тени, неподвижно сидела мадам Вагас – серое пятно на фоне драпировок ложи. Я взглянул вниз, в партер, на ряды белых неподвижных лиц. Словно они принадлежали мертвецам, а живыми были только фигурки на сцене. В кулисах замерцал зеленый свет, и я увидел, как принц попятился, изображая страх и ужас; тело его напряглось, смешной арбалет в руках задергался в такт быстрым движениям. Генерал вытащил носовой платок и вытер губы. Мадам Вагас зевнула. Лица внизу не шевелились. Близилась кульминация балета. Наконец упал занавес, загремели аплодисменты. Занавес поднялся, опустился, снова поднялся. Еще поклоны. На сцену несли букеты. Принц поцеловал руки Лебедя. Дирижер поклонился.

Зажегся свет, и аплодисменты смолкли, сменившись гулом голосов.

Генерал вздохнул и снова вставил в глаз монокль.

– Никто не сравнится с Фокиным.[60]60
  Русский и американский хореограф, считающийся основателем современного классического романтического балета.


[Закрыть] Вам понравилось, господин Марлоу?

– Очень.

– Лучшее еще впереди. Может, выйдем покурить? Ты с нами, Эльза, дорогая?

Она покачала головой.

– Думаю, графиня Перуджа уже идет сюда.

– Принеси мои извинения даме. Пойдемте, господин Марлоу.

Мы поднялись наверх по главной лестнице. Я слышал, как рядом говорят по-немецки, по-французски и по-испански, видел индуса, китайца, двух японцев и мужчину с серым лицом и феской на голове.

– В Ла Скала, господин Марлоу, – заметил генерал, – балет не признает границ.

Он сказал что-то еще, чиркнул спичкой, чтобы дать мне прикурить, но я уже забыл о нем. Сквозь толпу пробирались мужчина и женщина. Женщина была молода – почти девочка – и прекрасна. Красота ее была какой-то особенной, почти мужественной. Высокие скулы оттягивали кожу от алых губ, придавая лицу странное, безмятежное выражение. Блестящие темно-каштановые волосы. Совершенной формы руки. Но мое внимание привлекла не столько она сама, сколько спутник, поддерживавший ее под локоть, – в вечернем костюме Залесхофф был еще больше похож на профессионального боксера.

Мы увидели друг друга одновременно. Наши взгляды встретились, и я уже собрался поздороваться. Однако Залесхофф смотрел сквозь меня, словно не узнавал. Еще секунда, и он прошел мимо. Я быстро взял себя в руки.

– Прошу прощения, генерал.

Он улыбнулся и еще раз зажег для меня спичку.

– Не извиняйтесь, господин Марлоу. Признаю, здесь она очень эффектна.

– Здесь?

– Обычный славянский тип лица, господин Марлоу. В Белграде таких много. Мужчина рядом с ней – ее брат. Вы их раньше не видели?

– Нет.

Генерал взял меня под руку.

– Фамилия мужчины Залесхофф, Андреас Залесхофф. Ее зовут Тамара. Разумеется, они русские, но оба выросли в Соединенных Штатах. Боюсь, – серьезным тоном прибавил Вагас, – я не рекомендовал бы вам проявлять интерес к даме. Этот мужчина – агент советского правительства, и, вполне возможно, его сестра тоже.

Я заставил себя рассмеяться.

– Уверяю вас, я не имею ни малейшего намерения проявлять интерес к даме. У меня в Англии невеста. – Мои слова прозвучали напыщенно и фальшиво, но Вагас кивнул, как будто удовлетворившись ими.

– Иностранцу в Италии, – сказал он, – следует быть осторожным. Прошу извинить…

К моему облегчению, генерал повернулся и заговорил с проходившими мимо людьми. Появилось время, чтобы прийти в себя. Либо Вагас неуклюже пытается произвести впечатление, либо дело обстоит гораздо серьезнее, чем я думал. Как выразился Залесхофф? «К счастью, у меня есть другие контакты». Нет, смешно. Так или иначе, я уже искренне жалел, что пришел. И торопливо искал подходящий предлог, чтобы удалиться в следующем антракте. Можно сослаться на болезнь или на деловую встречу, о которой я совсем забыл. Или…

Вагас тронул меня за руку.

– Я хочу познакомить вас с синьорой Бернабо, господин Марлоу. – Он повернулся к толстой даме с пронзительным голосом: – Le voglio presentare il signor Marlow, Signora.[61]61
  Я хочу представить вам господина Марлоу, синьора (ит.).


[Закрыть]

– Fortunatissimo, Signora.[62]62
  Очень рад, синьора (ит.).


[Закрыть]

– Fortunatissima, Signore.[63]63
  Очень рада, синьор (ит.).


[Закрыть]

– E Commendatore Bernabò.[64]64
  Коммендаторе Бернабо (ит.).


[Закрыть] – Генерал указал на усатого мужчину с ленточкой ордена Итальянской короны.

– Fortunatissimo, Commendatore.[65]65
  Очень рад, коммендаторе (ит.).


[Закрыть]

Мы пожали друг другу руки, поделились впечатлениями о балете. Синьора Бернабо тяжело дышала.

– Я пришла сюда, – наконец заявила она, – только для того, чтобы посмотреть на платья.

Коммендаторе искренне рассмеялся и подкрутил усы. К моему удивлению, Вагас тоже рассмеялся. Однако позже, когда мы вернулись в ложу, он все объяснил.

– Эта женщина, – зло произнес генерал, – полная идиотка. Но сам Бернабо занимает важный пост в отделе закупок департамента боеприпасов. Я бы не стал утомлять вас знакомством с ними, однако Бернабо может быть вам полезен. Насчет поддержания знакомства беспокоиться не стоит. Он вам не откажет. Хотя, возможно, придется немного потратиться, пока будете приручать его. Для начала достаточно скромного ужина. Остальное устроится естественным образом.

Не было нужды спрашивать, что подразумевается под «остальным». Поездка в Геную меня кое-чему научила.

– Вы очень любезны, генерал.

– Не стоит благодарности. – Он умолк на долю секунды и посмотрел на меня. – Всегда готов помочь, господин Марлоу.

Я еще раз поблагодарил его. Мы приблизились к ложе.

– Милан, – произнес генерал, входя внутрь, – относится к тем городам, в которых лучше иметь добрых друзей. Кстати, в следующем антракте я предлагаю уйти. Последней в программе стоит местная постановка, и, боюсь, она будет ужасна. К десяти нам накроют ужин.

В начале одиннадцатого мы покинули Ла Скала и направились на корсо ди Порта-Нуова.

Внутреннее убранство дома генерала поражало великолепием. Темно-красные бархатные занавеси с фестонами, мебель чинквеченто, расписные стены… Освещался дом канделябрами. В воздухе чувствовался слабый запах ладана. Общее впечатление было фантастическим – словно ты попал внутрь декораций к балету. Бледный тонконогий слуга в кроваво-красных бриджах прекрасно дополнял это впечатление.

Он вышел к нам, взял пальто и стал подниматься по полутемной лестнице, когда его окликнула мадам Вагас:

– Риккардо.

Слуга с явной неохотой остановился:

– Синьора?

– Ты опять жег ладан?

Он поджал губы.

– Совсем немного, синьора.

Внезапно она сорвалась на крик:

– Тебе запрещено его жечь, понимаешь? Запрещено!

Губы Риккардо задрожали. Совершенно очевидно, что он был готов расплакаться.

– Моя дорогая Эльза, – успокаивающе забормотал Вагас, – у нас же гость. – Он повысил голос: – Иди сюда, Риккардо.

Молодой человек спустился на несколько ступенек.

– Si, Eccellenza.[66]66
  Да, ваше превосходительство (ит.).


[Закрыть]

– Ступай, нарумянь щеки, а потом подашь нам ужин. И помни, на столе не должно быть цветов.

– Si, Eccellenza. – Юноша отвесил низкий поклон и удалился.

Генерал повернулся ко мне.

– Я требую, чтобы слуги выглядели эффектно. – Он взмахнул рукой, указывая на стены. – Вам нравится, господин Марлоу? Любовь Меджнуна и Лейлы. Я приказал скопировать сюжет с гобеленов.

– Да, синьор Марлоу, – поддакнула мужу мадам Вагас со слабой улыбкой, – вам нравится?

– Очаровательно.

– Очаровательно! – Она повторила это слово с вежливым неодобрением. – Возможно, вы правы.

Я растерялся.

– Моя жена, – сказал Вагас, – ненавидит этот дом.

– Мой муж, синьор Марлоу, питает слабость к барокко.

Тон был самый что ни на есть любезный, и оба мне улыбались, однако в воздухе явно запахло ненавистью. Я еще больше пожалел, что пришел. В чете Вагас сквозило нечто неуловимо уродливое.

Генерал взял меня под руку:

– Пойдемте, друг мой. Ужин ждет.

Стол накрыли в алькове в дальнем конце большого зала. Хрусталь был высшего качества, фарфор великолепен, блюда подавались по всем правилам. Мужчины пили кларет, мадам Вагас ограничилась бокалом минеральной воды «Эвиан». К моему облегчению – я просто не знал, о чем говорить, – генерал монополизировал беседу, разразившись монологом о балете.

– По-моему, – по прошествии некоторого времени заметила мадам Вагас, – синьор Марлоу не увлекается балетом.

Генерал вскинул брови.

– Моя дорогая Эльза, я забываюсь. Простите, господин Марлоу.

Я невнятно запротестовал.

– Вы должны меня извинить, господин Марлоу, – продолжал Вагас. – Я большой поклонник балета. По моему убеждению, это квинтэссенция распадающегося общества. Понимаете, танец и подготовка к смерти были неотделимы друг от друга еще в те времена, когда первый человек пробирался по доисторическому лесу. Балет – просто новая рационализация инстинктивной тяги к саморазрушению. Танец смерти для Гергесинской свиньи.[67]67
  Намек на эпизод из Евангелия от Матфея, рассказывающий, как Иисус исцелил двух бесноватых, бесы из которых вошли в свиней, а свиньи бросились со скалы в воду.


[Закрыть] Так было всегда. Как известно, балет изобрел Балтазарини, музыкант Екатерины Медичи. И балет остался провозвестником разрушения. В годы, предшествовавшие тысяча девятьсот четырнадцатому, он собирал больше публики, чем когда-либо прежде. В начале двадцатых, когда Дягилев создавал свои лучшие работы, балет превратился в экзотическое развлечение. Теперь он вновь популярен. Если бы я не читал газет, господин Марлоу, один вечер на балетном спектакле поведал бы мне, что общество опять готовится к смерти.

Мадам Вагас встала:

– Надеюсь, синьор Марлоу меня извинит. Я должна прилечь.

Генерал выглядел встревоженным.

– Дорогая Эльза, ты ведь не сможешь заснуть.

– Боюсь, – поспешно сказал я, – мне уже пора.

– Вовсе нет, синьор, еще совсем не поздно. Мой муж подтвердит, что я всегда рано ложусь.

– Благодарю вас, мадам. Спокойной ночи.

– Приятно было познакомиться, синьор. Спокойной ночи.

Она протянула руку.

Не зная, что делать с рукой, поцеловать или пожать, я просто прикоснулся к пальцам женщины и поклонился.

И тут же почувствовал на своей ладони маленький клочок бумаги. Мои пальцы сомкнулись вокруг записки. Мадам Вагас высвободила руку и ушла, не взглянув на меня.

Генерал вздохнул.

– Прошу прощения, господин Марлоу. Моя жена немного нездорова. Что-то с нервами. Разговоры о смерти ее огорчают.

Я положил клочок бумаги в карман жилета.

– Сочувствую.

Появился Риккардо.

– Можешь оставить кофе и бренди в соседней комнате, Риккардо. Потом иди спать.

– Si, Eccellenza.

Мы перешли в другую комнату. В камине пылали дрова, на темных занавесках плясали длинные тени. Воск на одной из свечей оплыл. Мне очень хотелось уйти. Я устал. Вагас и его дом действовали мне на нервы. Клочок бумаги буквально жег карман. Вполне возможно, генерал видел, как я его беру. В таком случае…

– Бренди, господин Марлоу?

– Спасибо.

Это явно записка. Какого черта…

– Сигару?

– Благодарю.

– В этом кресле вам будет удобно.

– Спасибо.

Он сел, повернувшись ко мне, но так, чтобы его лицо оставалось в тени, а мое освещал огонь.

– Вы намерены остаться в отеле «Париж», господин Марлоу?

– Вряд ли. Не люблю жить в отелях.

– А кто любит? Почему вы отказались от квартиры Фернинга? Она очаровательна.

– Боюсь, мне нужно найти что-нибудь подешевле.

Вагас кивнул:

– Понимаю. Менее дорогое, менее очаровательное, менее удобное и так далее. – Он вдруг вскочил, словно принял какое-то решение. – Позволите быть с вами откровенным, господин Марлоу?

Ну наконец-то! В груди гулко застучало сердце. Конечно, с моей стороны это глупость и, если угодно, малодушие, но я испугался. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос звучал ровно и в нем проступало легкое удивление.

– Разумеется, генерал.

– Причины, побудившие меня пригласить вас, связаны не только с общением.

– Ясно.

– Мне бы хотелось, – продолжил Вагас, – поговорить с вами о делах.

– Я всегда готов говорить о делах в интересах моей фирмы, генерал.

– Да, совершенно верно. – Он сделал паузу. – Но понимаете, это скорее личное. Хоть я не бизнесмен, – Вагас пренебрежительно взмахнул рукой, – у меня есть свои интересы. Вы упомянули о трудностях с квартирой. Насколько я помню, Фернинг был в таком же положении. Это всего лишь вопрос денег, ничего больше. Я сумел вовлечь его в частный бизнес, который решил проблему. Готов помочь и вам, господин Марлоу.

В ответ я пробормотал, что это очень любезно с его стороны.

– Вовсе нет, мой друг. Вопрос взаимной выгоды. – Похоже, ему понравилась эта фраза, и он ее повторил: – Взаимной выгоды. Более того, этот бизнес ни в коем случае не противоречит интересам ваших английских работодателей. Не сомневайтесь. Фернинг проявлял чрезвычайную щепетильность в подобных вопросах. Он был человеком чести и обладал твердыми убеждениями в том, что касалось патриотического долга.

Я не очень понимал, к чему клонит Вагас, но воздержался от комментариев.

– Впрочем, это так, к слову. Суть в том, что у меня есть связи с некими людьми, готовыми платить за техническую помощь, которую вы можете им оказать.

– Техническую помощь?

– Если выразиться точнее, они ищут техническую информацию более или менее специального характера. Должен заметить, – с нажимом произнес он, – что возможность, которая вам предлагается, господин Марлоу, не только обогатит вас, но и принесет пользу вашей стране.

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– Позвольте объяснить. – Голос генерала звучал мягко и убедительно. – Вы продаете специальное оборудование итальянским инжиниринговым фирмам. Причем с ведома и полного одобрения правительства Италии. Ваше оборудование предназначено для единственной цели – производства снарядов. Бизнес есть бизнес. Все так. Однако приходило ли вам в голову, друг мой, что превосходные станки, которые вы поставляете, используются для производства снарядов, которые однажды могут взорваться среди ваших же сограждан? Вы не пытались взглянуть на проблему с этой стороны?

Я поерзал в кресле.

– Подобные мысли приходили мне в голову. Но это не моя забота. Мое дело – продавать станки. Я торговый представитель, от меня ничего не зависит. И ответственность не на мне. Есть работа, которую кто-то должен делать. Не я, так другой.

– Совершенно верно. Ответственности за ситуацию вы не несете. В том, что касается сделок, вы просто обезличенный агент, задача которого приносить прибыль фирме «Спартак».

– Рад, что вы понимаете.

– И не просто понимаю, – с воодушевлением подхватил Вагас. – Я настаиваю. Именно обезличенный характер вашей работы позволяет мне обратиться к вам с предложением. Именно этот факт отделяет ваши интересы от интересов господ из «Спартака».

Я уже успокоился и теперь чувствовал лишь легкое раздражение.

– Вероятно, генерал, если бы я знал суть предложения, то смог бы сделать выводы сам.

– Конечно, конечно, – согласился он и повторил: – Конечно. Попробуйте взглянуть на мое предложение как бы со стороны, без эмоций. – Вагас сделал глубокий вдох. – Обрисую вам гипотетическую ситуацию. Предположим на секунду, что Англия находится в состоянии войны с Германией. Союзницей Англии будет Франция. Теперь предположим, что вы, англичанин, обладаете некой информацией о Германии, которая представляет большой интерес для союзника вашей страны. Как вы поступите? Решите, что поскольку информация не представляет непосредственной ценности для Англии, то ее можно не раскрывать? Или передадите важные сведения Франции, которая может использовать их против общего врага? Я почти не сомневаюсь, что вы раскроете информацию Франции. Не так ли?

Теперь я уже полностью владел собой.

– В этих гипотетических обстоятельствах, – осторожно заметил я, – вероятно, так.

– Тогда, – серьезным тоном продолжил генерал, – наши мнения полностью совпадают. Однако это лишь гипотетическая ситуация. Естественно, вам нужны факты, а не фантазии.

– Естественно.

Он наклонился, и его лицо попало в полосу света.

– Перейдем к фактам. – Голос генерала утратил женственность и теперь звучал твердо, почти властно. Мне впервые напомнили, что «генерал» – это не просто обращение. – Вы продаете Италии оборудование для производства снарядов. Как вам известно, я югослав. Меня уполномочили сообщить вам, что мое правительство заинтересовано в получении сведений о сделках с итальянскими фирмами и готово оплачивать ваши усилия на данном поприще в размере не менее двух тысяч лир в месяц. От вас не потребуется ничего особенного. Имейте в виду, это ни в коем случае не предательство интересов работодателей. Нас интересуют лишь характеристики поставляемого оборудования, производительность, пункт назначения.

– И вы готовы, – спокойно сказал я, – платить за информацию две тысячи лир в месяц? Пожалуй, это слишком большие деньги за подобную услугу, генерал.

Он нетерпеливо взмахнул рукой:

– То, что вам кажется не заслуживающим внимания, для военной разведки может оказаться чрезвычайно ценным. Просто вы не разбираетесь в таких вещах. Для армии и флота любого государства очень важно точно знать наступательные и оборонительные возможности соседних стран. Это признаваемая всеми необходимость. Каждая страна имеет в зарубежных посольствах и дипломатических миссиях военного и морского атташе. Их официальная обязанность – сбор информации. Но подумайте вот о чем. Откуда атташе получают информацию? От кого, если не от людей, в обязанности которых входит ее скрывать? Получение точных разведданных о ресурсах потенциального противника – обычная предосторожность, связанная с национальной безопасностью. Или мы должны принять то, что потенциальный противник официально сообщает нашим атташе? Абсурд! Необходимы другие источники. Следует покупать информацию везде, где только можно. Вот и все.

Я молчал. Вагас продолжил:

– Опять-таки, если у вас есть сомнения в уместности предоставления третьему лицу этой вполне безобидной информации, позвольте обратить ваше внимание на такой факт. Последние девять месяцев владельцы «Спартака» радовались постоянно растущим прибылям. Из Италии к ним поступало больше заказов, чем когда-либо раньше. Тем не менее до несчастного случая с Фернингом мы регулярно получали информацию, о которой просим вас теперь. Если бы я хотел использовать опытных агентов, то получил бы информацию иным путем. Ничего страшного, разве что менее удобно и дороже. Согласны? В сущности, вам будут платить не за то, что вы сообщаете ряд относительно доступных фактов, а за то, что избавляете нас от усилий и расходов по добыванию этих сведений в другом месте. Понимаете, господин Марлоу? Скажите откровенно, что вы об этом думаете.

Я по-прежнему молчал. В камине упало полено. Было слышно, как тикают часы. Вот, значит, в чем дело. Вот, значит, какое предложение имел в виду Залесхофф – и считал, что оно меня заинтересует.

– Ну, господин Марлоу?

– Это очень неожиданно, – растерянно произнес я.

– Вам только так кажется, – спокойно возразил генерал. – Позвольте заверить: в моем предложении нет ничего такого, против чего может возражать самая чувствительная совесть. Просто бизнес, конфиденциальное соглашение между двумя благородными людьми.

Я встал.

– Значит, вы не будете возражать, если я сообщу о вашем предложении господину Пелчеру, моему директору, и попрошу санкции на дальнейшее обсуждение с вами этого вопроса?

Генерал потрогал нижнюю губу.

– Вряд ли я могу одобрить подобные действия, господин Марлоу. Любое наше соглашение будет носить частный характер и не касается компании «Спартак», а придание ему официального статуса наверняка обеспокоит вашего директора. Для него это вопрос чести. Он будет считать – не важно, обоснованно или нет, – своей обязанностью соблюдать тайну во всем, что касается клиентов.

– А вам не кажется, что я, будучи представителем фирмы «Спартак», связан такими же обязательствами?

– Как вы сами заметили, господин Марлоу, ваше положение в определенном смысле обезличено. Вы не несете ответственности за характер деятельности компании. Естественно, вы не позволяете, чтобы инстинкт верности своей стране мешал бизнесу. Почему же вы позволяете тревожить ваш разум еще более абстрактному чувству преданности компании?

– Моя компания покупает мою преданность, платя мне за то, что я ее представляю.

– Понятно. А страна вам не платит.

В его тоне явно сквозила насмешка. Мое терпение заканчивалось.

– Боюсь, я не могу принять такую интерпретацию обстоятельств. У меня есть лишь ваше слово, что вопрос о верности стране даже не возникнет.

– Вы сомневаетесь в моем слове, господин Марлоу?

– Нет, но вижу в вас заинтересованную сторону.

– Ваш предшественник, Фернинг, так не считал.

– Возможно. – Я бросил взгляд на часы. – Что ж, генерал, мне пора. Уже первый час, а завтра рано вставать. Благодарю за чрезвычайно приятный вечер.

Он встал.

– Еще бренди на дорожку?

– Нет, спасибо.

– Как хотите. Что касается нашего бизнеса… – Он положил мне руку на плечо. – Не торопитесь с ответом. Подумайте. Разумеется, я не хочу, чтобы вы делали то, что будет вам хоть в малейшей степени неприятно. Надеюсь, вы скоро убедитесь в моей правоте.

В монокле генерала на секунду отразился огонек свечи. Вагас покровительственно похлопал меня по плечу. Мне захотелось стряхнуть его руку.

– Спокойной ночи, генерал.

– Спокойной ночи, господин Марлоу. Звоните мне в любой момент. Номер телефона у вас есть. Буду ждать вашего звонка – что бы вы ни решили.

– Думаю, я могу со всей определенностью…

Генерал поднял руку:

– Пожалуйста, господин Марлоу, сначала все обдумайте. Э… ваше пальто в холле.

Услышав, как за мной захлопнулась дверь, я испытал огромное облегчение. После жаркой, пропитанной запахом ладана атмосферы генеральского дома холодный и влажный ночной воздух приятно бодрил. По дороге в отель мне было о чем поразмыслить.

Кое-что теперь получило объяснение. Например, квартира Фернинга. Две тысячи лир в месяц! Около двухсот пятидесяти фунтов в год. Не так плохо – с учетом, что делать почти ничего не нужно. На двести пятьдесят фунтов я мог бы обставить дом. И еще отложить из жалованья. С тем капиталом, который у меня остался после двух месяцев без работы, я мог бы достаточно долго прожить в Англии и найти достойную работу. Разумеется, об этом нет и речи. Наверное, Фернинг был дураком, если позволил втянуть себя в такие игры. Вагас может сколько угодно разглагольствовать о необходимости разведки, обычных предосторожностях и личных договоренностях, но это лишь вежливая форма изложения. Для подобных вещей существует специальный термин – «шпионаж». А шпионаж является преступлением. Если вас поймают, то упекут в тюрьму.

И все равно один вопрос остался без ответа. Почему Залесхофф так хотел, чтобы я встретился с Вагасом? Если верить генералу, Залесхофф – советский агент. Вагас, югославский агент, вполне мог об этом знать. Шпионаж чем-то похож на инженерное дело: о коллегах ты должен быть наслышан. Тем не менее у меня возникало неприятное чувство. О шпионах мы иногда читаем в газетах. Зал судебных заседаний просят освободить, а показания берут в тюремной камере. В судебных слушаниях по таким делам всегда присутствует какой-то нелепый налет мелодрамы. Досточтимые адвокаты, поправляя парики, с серьезным видом рассуждают о секретных документах, неназванных «иностранных державах», тайных встречах и зловещих третьих лицах, которые уже «покинули страну». Все это кажется нереальным, принадлежащим другому миру, никак не соприкасающемуся с повседневной жизнью. Однако мир разведки и контрразведки действительно существует. Шпионы должны где-то жить. Они должны выполнять свою работу – как и все остальные. Тот факт, что я столкнулся с двумя такими людьми в промышленном центре Италии, не должен вызывать особого удивления. И мелодрамы тут никакой нет. Ни тайных встреч, ни зловещих третьих лиц; иностранные державы поименованы, а записи Фернинга вряд ли можно считать секретным документом. Это – я с удивлением обнаружил, что повторяю слова генерала, – просто бизнес. Но какое отношение имеет к нему Залесхофф? Хорошо бы выяснить. Опасности никакой, а любопытство мое уже пробудилось. Не каждый день встречаешь шпиона! Очевидно, Залесхофф знал, чего добивается Вагас, и его поведение в опере доказывает, что он не хотел, чтобы Вагас догадался о нашем знакомстве. Меня также интересовала картотека Залесхоффа. И Клэр была бы заинтригована. Ей можно написать и рассказать обо всем. Кроме того, я, если можно так выразиться, проиграл Залесхоффу брусок мыла – за паспорт. А вот это уже совсем не весело. Хотя у пророчества – я мысленно поставил слово «пророчество» в кавычки – может быть очень простое объяснение.

Когда я добрался до отеля, то, боюсь, уже относился ко всему этому приключению чересчур легкомысленно. Разыгрывал из себя опытного человека. Теперь, оглядываясь назад, я могу сказать, что не сознавал собственную глупость и не догадывался, какой зловещей и мелодраматичной в скором времени окажется реальность. Иначе мой сон не был бы таким крепким.

О клочке бумаги, который мне вручила мадам Вагас, я вспомнил только тогда, когда стал раздеваться перед сном. Достал листок из кармана жилета и развернул. В записке было шесть слов: «На fatto morire il signor Ferning».

Я сел на кровать и озадаченно уставился на листок. «Он убил господина Фернинга». Кто убил? Вероятно, Вагас. Вагас убил Фернинга. Но Фернинга сбила машина. Совершенно очевидно, это злобная чушь. Неприязнь, которую питают друг к другу Вагас и его жена, заметна невооруженным глазом. Удивляться не приходится. Даже самое богатое воображение не поможет назвать их обоих симпатичными. Однако такое!.. Эта женщина явно не в себе.

Я лег в постель и подумал, что Клэр с интересом выслушает рассказ о Риккардо.