Текст книги "Марион Фай"

Автор книги: Энтони Троллоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

XXIX. Вечер мистрисс Демиджон

«Мистрисс Демиджон просит мистера Крокера сделать ей честь пожаловать к ней на чашку чаю в девять часов, в среду 31 декабря, для встречи нового года.

29 декабря 18… Галловэй. Парадиз Роу, 10.

Приезжайте пожалуйста.

К. Д.»

Записка эта была вручена Крокеру по прибытии его в департамент утром, в субботу, 27-го.

Необходимо объяснить, что Крокер недавно познакомился с мисс Кларой Демиджон, без особенно церемонного представления. Крокер, с решимостью отличавшей это, преследуя свою единственную цель: добиться дружеского примирения с Джорджем Роденом, отправился в Галловэй и посетил 11-й, думая, что ему удастся убедить мать своего приятеля действовать в его пользу в деле мира и милосердия. Мистрисс Роден, к несчастью, не было дома, но ему посчастливилось встретить мисс Демиджон. Может быть, она видела, как он вошел и вышел, причем причислила его к великой тайне молодого аристократа; может, быть ее просто привлекла развязность, с какой он надевал шляпу набекрень и размахивал перчатками; может быть, наконец, оно просто было делом случая. Как бы то ни было, среди надвигавшихся сумерек, она встретила его за углом, против таверны «Герцогиня», и приятное знакомство задавалось.

Без всякого сомнения как во всех подобных случаях, джентльмен заговорил первой. Будем во всяком случае надеяться на это, ради обитателей Парадиз-Роу вообще. Как бы то ни было, не прошло и несколько минут как она объяснила ему, что мистрисс Роден поехала на извозчике тотчас после обеда и что-нибудь вероятно случилось в Уимбльдоне, так как мистрисс Роден никуда больше не ездила, а сегодня не тот день, в который она обыкновенно посещает мистрисс Винсент.

Крокер, олицетворенное простодушие, скоро сообщил ей различные подробности относительно собственного характера и общественного положения. Он также почтамтский клерк и ближайший друг Джорджа Родена. О, да, ему все известно насчет лорда Гэмпстеда, он, можно сказать, коротко знаком с милордом. Он часто встречал милорда в замке Готбой, поместье его друга, лорда Персифлажа, и часто охотился с ним. Ему все известно насчет леди Франсес и помолвки, он имел удовольствие познакомиться с молодой лэди. Он недавно переписывался с лордом Гэмпстедом об этом деле. Нет, он пока еще ничего не слыхал о Марион Фай, дочери квакера. Тут Клара кое-что сообщила с своей стороны. Она прекрасно понимала, что если желает, чтоб ей сообщали новости, то должна отвечать тем же; кроме того мистер Крокер по своему возрасту, полу и наружности был именно из тех людей, которые побуждали ее к откровенности, с соблюдением собственного достоинства. Что толку рассказывать интересные вещи мистрисс Дуффер, которая не более как старушка-вдова без всяких связей и с очень скромными средствами к существованию. Она сообщала свои тайны мистрисс Дуффер просто за неимением лучшей пары ушей, в которую могла бы излить их. Но вот человек, которому она может с наслаждением сообщать своя секреты и который в долгу у нее не останется. Не следует думать, чтобы возникшая дружба основана была на одной только встрече. В тот достопамятный первый вечер Крокер был не в силах расстаться с красавицей, не условившись насчет нового свидания. Дружба их имела за собой уже трехдневную давность, когда выше приведенное приглашение дошло в руки Крокера. Говоря по правде, вечер был затеян главным образом для него. Что толку иметь «молодого человека», если вы не можете показать его вашим друзьям?

– Крокер, – сказала Гэмпстед Демиджон племяннице, – где ты Крокера-то подобрала?

– Какие вопросы вы иногда предлагаете, тетушка! «Подобрала!» Мило, нечего сказать!

– Конечно подобрала; это твоя вечная манера с молодыми людьми. Только ты никогда не умеешь удержать их.

– Право, тётушка, вульгарность ваших выражений невыносима.

– Не намерена я никакого Крокера пускать к себе в дом, – объявила старуха, – пока не узнаю, откуда он. Может быть, он дрянь какая-нибудь.

– Тетушка Джемима, вы так несносны, что я иногда думаю, что мне придется вас оставить.

– А куда ты денешься, голубушка?

Клара не сочла нужным ответить на этот вопрос, который и прежде часто ей предлагался; но тотчас удовлетворила вполне естественному любопытству заменявшей ей мать.

– Мистер Крокер, тетушка, почтамтский клерк; он сидит за одним столом с Джорджем Роденом и коротко знаком с лордом Гэмпстедом и лэди Франсес Траффорд. Он был самым близким приятелем Джорджа Родена; но недавно между молодыми людьми произошло какое-то столкновение, очень было бы приятно, если б нам удалось их помирить. Вы с мистрисс Роден кланяетесь и разговариваете; может быть, они и придут, если вы их пригласите. Марион Фай придет наверное, так как все ваши деньги вы держите в конторе Погсона и Литльберда. Жаль, что у меня не хватить духу пригласить лорда Гэмпстеда.

Выслушав все это, старушка согласилась принять нашего почтамтского спортсмена, а также изъявила согласие и на остальные приглашения, которые были разосланы.

Крокер, конечно, поспешил письменно засвидетельствовать свое почтение и выразить безграничное удовольствие, с каким он «встретят новый год» в обществе Гэмпстед Демиджон. Гэмпстед Роден также обещала быть и с трудом убедила сына, что с его стороны будет очень много оказать такое внимание соседям. Если б он знал, что и Крокер там будет, он конечно не уступил бы; но Крокер в почтамте никому не говорил о полученном приглашении.

Крокер и Марион Фай также дали слово придти. Мистер Фай и Гэмпстед Демиджон давно находились в деловых сношениях, и он, в интересах фирмы гг. Погсона и Литльберда, не мог отказаться от чашки чаю у их клиентки. Один из младших клерков той же конторы, по имени Даниэль Триббльдэль, с которым Клара познакомилась года два тому назад, также был приглашен. Было время, когда мистеру Триббльдэлю оказывалось предпочтение перед всеми поклонниками Клары. Но встретились обстоятельства, которые несколько уменьшили расположение ее к нему. Мистер Литльберд с ним поссорился, ему было отказано в повышении. Вообще, в настоящее время, в окрестностях конторы очень было в ходу предположение, что Триббльдэль сохнет по Кларе Демиджон. Гэмпстед Дуффер, конечно, была звана; ею завершался список приглашенных на великое торжество.

Первой явилась Гэмпстед Дуффер. Правда, содействие ее было необходимо для разрезывания сладких пирогов и расстанавливания чашек. За ней – ровно в девять часов – пришел мистер Фай с дочерью; старик уверял, что такая аккуратность вернейший признак благовоспитанности.

– Если я им нужен в десять часов, зачем они приглашают меня в девять? – спрашивал квакер. Марион вынуждена была уступить, хотя она нисколько не жаждала провести длинный вечер в обществе Гэмпстед Демиджон. Что же до встречи нового года, о ней и речи быть не могло, ни для отца, ни для дочери.

Общество, вообще, собралось рано. Родены, а за ними мистер Триббльдэль прибыли вскоре после мистера Фай. Принялись за чай.

– Право, он, кажется, намерен обмануть нас, – шепнула Клара своей приятельнице, Гэмпстед Дуффер, когда весь хороший чай был выпит, а молодой человек не появлялся.

– Не думаю, чтоб он особенно любил чай, – сказала та, – они нынче не охотники.

– Да не ради же одного чаю человек ходит в гости, – с негодованием сказала Клара.

Было почти десять часов, она не могла не сознавать, что вечер хромает. Триббльдэль шепнул ей было нежное словечко; но она оборвала его, ожидая, что Крокер сейчас приедет; он молча удалился в угол. Джордж Роден вообще нисколько не ухаживал за нею, но так как он был помолвлен и помолвлен с аристократкою, то многого от него и требовать нельзя было; мистрисс Роден, мистер Фай и мистрисс Демиджон кое-как поддерживали разговор. Роден до временам обращался с несколькими словами к Марион. Клара, которая раскаивалась в своей суровости к молодому Триббльдэлю, вынуждена была довольствоваться обществом мистрисс Дуффер. Вдруг раздался сильнейший звонок и горничная доложила:

– Мистер Крокер.

Произошло, небольшое волнение, какое всегда происходит, когда одинокий гость является гораздо позже назначенного часа. Конечно, раздались упреки, сдержанный узрев мистрисс Демиджон, кроткий упрек мистрисс Дуффер, целый взрыв упреков Клары.

Но Крокер был на высоте своего положения.

– Честное слово, mesdames, я не виноват. Обедал с приятелями в Сити и раньше вырваться не мог. Если б я соображался с собственными желаниями, то был бы здесь час тому назад. Ах, Роден, как поживаете? Хотя я знаю, что вы живете на этой же улице, не думал вас встретить. – Роден ему кивнул, но не сказал ни слова. – Как поживает милорд? Я, кажется, говорил вам, что на днях получил от него весточку?

Крокер несколько раз говорил в департаменте, что получил письмо от лорда Гэмпстеда.

– Я не часто его вижу и очень редко получаю от него известия, – сказал Роден, продолжая смотреть на Марион, с которой в эту минуту разговаривал.

– Если б все наши молодые аристократы походили на Гэмпстеда, – сказал Крокер, который не солгал, объявив, что «обедал», – Англия была бы не то, что она есть. Самый приветливый молодой лорд, когда-либо восседавший в палате паров…

Тут он повернулся к Марион Фай, о которой догадался, что это она; но не найдя предлога тотчас ей отрекомендоваться, ограничился тем, что подмигнул ей.

– Знакомы вы с мистером Триббльдэлем, мистер Крокер? – спросила Клара.

– Не имел еще удовольствия, – сказал Крокер. Представление состоялось. – На государственной службе? – спросил Крокер. Триббльдэль покраснел и должен был отречься от этой чести.

– А мне показалось, что вы должны служить в таможне. У вас в фигуре есть что-то говорящее о службе правительству ее величества. – Триббльдэль ответил на комплимент поклоном.

– По-моему, государственная служба лучшее, чему может посвятить себя человек, – продолжал Крокер.

– Оно прилично, – сказала мистрисс Дуффер.

– Да и часы такие удобные, – сказала Клара. – Служащие в банке всегда должны быть на месте в девяти часам.

– Неужели молодому человеку этого бояться? – с негодованием спросил квакер. – С десяти до четырех, да из этого час на чтение газет да другой на завтрак. Но каковы последствия! Я никогда еще не встречал молодого человека на государственной службе, который понимал бы, что значит проработать день.

– По-моему, это немного строго, – сказал Роден. – Если человек действительно работает, то он не может проработать более шести часов подряд с пользой для себя или своих патронов.

– Отлично, Роден, – сказал Крокер. – Отстаивай лавочку Е. В.

Роден еще более от него отвернулся и продолжал говорить с Марион.

– Наши хозяева были бы невысокого о нас мнения, – сказал квакер, – если б мы не служили им усерднее этого. Но моему, государственная служба губит молодого человека, приучая его думать, что праздность сладка. Если б Даниил Триббльдэль захотел потрудиться, он мог бы прекрасно устроиться, не завидуя никому из служащих, ни в таможне, ни в почтамте.

Мистер Фай говорил так серьезно, что никто не пожелал продолжать разговор. Вскоре после этого он встал и, несмотря ни на какие убеждения дождаться встречи нового года, церемонно раскланялся с каждым из присутствующих и увел дочь. Мистрисс Роден с сыном ускользнули почти в ту же минуту и мистрисс Демиджон, выпив, по ее выражению «с наперсток» горячего грога, также отправилась на покой.

– Вот милая манера встречать новый год, – сказала Клара, смеясь.

– Нас совершенно достаточно для этой цели, – сказал Крокер, – если и нас не прогонять. – Говоря это, он приготовил целый стакан смеси водки с водою, разлил ее в два стаканчика поменьше и подал их дамам.

– Право, – сказала мистрисс Дуффер, – я никогда себе этого не позволяю, почти никогда.

– В таких случаях, как настоящий, все разрешают, – сказал Крокер.

– Надеюсь, что мистер Триббльдэль к нам присоединится, – сказала Клара. Робкий клерк вышел из своего уголка, присел к столу и приготовился исполнить приказание.

Вечер очень оживился.

– Вы совершенно уверены, что он действительно жених молодой лэди? – спросила Клара.

– Желал бы я быть также уверенным, что я ваш жених, – ответил любезный Крокер.

– Какие пустяки вы болтаете, мистер Крокер, да еще при других вдобавок. Так по вашему: жених?

– Я в этом убежден. И Гемпстэд, и она сама говорили мне это.

– Ах! – воскликнула мистрисс Дуффер.

– А брат ее – жених Марион Фай, – сказала Клара. Крокер объявил, что в этом он далеко не так уверен. Лорд Гэмпстед, несмотря на их короткость, ничего не говорил ему на этот счет.

– Но это так, мистер Крокер, это так же верно, как то, что вы сидите на этом стуле. Он приезжал сюда к ней несколько раз, не далее как в прошлую пятницу просидел с ней, запершись, несколько часов. Это был праздник, но старый хитрец убрался из дому, чтоб оставить их вдвоем. Эта мистрисс Роден, даром, что она такая чопорная, все знает. По моему искреннему убеждению она-то все и смастерила. Марион Фай всякий день у нее. По-моему, тут что-то такое, чего мы еще не понимаем. Она забрала власть над этими молодыми людьми и намерена распоряжаться ими как вздумается.

Крокер, однако, с этим согласиться не мог. Он слыхал о своеобразных политических воззрениях лорда Гэмпстеда и был убежден, что молодой лорд только проводил в жизнь свои принципы, выбрав Марион Фай для себя и предоставив сестру свою Джорджу Родену.

– Не скажу, чтоб мне такие вещи нравились, если вы желаете знать мое мнение, – стал Крокер, – Гэмпстеда я очень люблю, леди Франсес всегда находил милой и приветливой. Не имею причины отзываться об них несочувственно. Но когда человек родился лордом – Гэмпстед не сегодня-завтра будет маркизом, выше только герцоги.

– И вы с ним… знакомы? – спросил Триббльдэль испуганным голосом.

– О, да, – сказал Крокер.

– Разговариваете с ним, когда встретитесь?

– У меня с ним, с неделю тому назад, была длинная переписка о деле, которое сильно интересовало нас обоих.

– Как же он вас называет? – спросила Клара, также с некоторым страхом.

– Просто: «дорогой Крокер». Я всегда пишу: «дорогой лорд Гэмпстед». По-моему, «дорогой Гэмпстед» немного вульгарно, я нахожу, что в этих вещах следует быть щепетильным. Но, как я уже сказал, когда дело доходит до брака, человек должен быть верен себе. Будь я маркизом, не знаю, чтобы я сделал, увидав вас, Клара, – «Клара» надула губки, но по-видимому не оскорбилась ни комплиментом, ни фамильярностью, – но при других обстоятельствах я не изменил бы своему сословию.

– И я также, – сказала мистрисс Дуффер. – Маркизы должны жениться на маркизах, а герцоги на герцогинях.

– Вот он! – сказала Клара, – теперь мы должны выпить за его здоровье, надеюсь, что все мы будем женаты на тех или замужем за теми, кто нам больше всех нравится прежде чем настанет новый!

Речь эта относилась к часам на камине, стрелки которых только что подползли к двенадцати.

– Желал бы и я того же, – сказал Крокер, – да кроме того иметь ребенка в люльке.

– Убирайтесь, – сказала Клара.

– Это что-то уж очень проворно, – сказала мистрисс Дуффер. – Вы что скажете, мистер Триббльдэль?

– Там, где мое сердце пригвождено, – сказал Триббльдэль, который только что начинал входить в азарт под влиянием грога, – нет никакой надежды ни на нынешний год, ни на будущий. – На что Крокер заметил что: «Горе и кошку уходит».

– Наденьте-ка пальто и шляпу, да проводите меня домой. Увидите, что я вам помогу, – оказала мистрисс Дуффер, которая также несколько развеселилась под влиянием минута. Но она знала, что ее долг оказать какое-нибудь внимание молодой хозяйке, и, как истая женщина, решила, что это лучший способ этого достигнуть. Триббльдэль повиновался, хотя тем самым вынужден был оставить свой «предмет» и ее нового обожателя вдвоем.

– Вы серьёзно? – спросила Клара, когда она и Крокер остались одни.

– Конечно, как честный человек, – сказал Крокер.

– Так можете, – решила Клара, подставляя ему лицо.

XXX. Новый год

Крокер отнюдь еще не покончил с своим вечером. Отобедав с приятелями в Сити и напившись чаю «с предметом», он чувствовал желание вкусить если не более приятных, то во всяком случае более шумных удовольствий. Весь город на улице, все веселятся. В такую ночь, такому человеку, как Крокер, не было никакой надобности ложиться спать вскоре после полуночи. В Парадиз-Роу он снова встретил Триббльдэля и предложил этому молодому человеку сначала выпить чего-нибудь в ближайшей таверне, а затем отправиться в более аристократическую местность, на извозчике.

– Я собирался пойти туда пешком в эту прекрасную, звездную ночь, – сказал Триббльдэль, не теряя из виду скромного вознаграждения, в которое, в настоящее время, ценились его труды гг. Погсоном и Литльбёрдом. Но Крокер уговорил его.

– Я вас подвезу, – сказал он. – Новый год бывает только раз в году.

Триббльдэль вошел в таверну.

– Я любил эту девушку три года, – сказал он, как только они оттуда вышли. Ночь была дивная, и Крокер нашел, что не худо бы пройтись немного. Приятно было при ярком свете звезд слушать рассказ о любовных похождениях нового приятеля, в особенности, так как он сам теперь был счастливым героем.

– Целых три года? – спросил он.

– Право так, Крокер. Три года. Было время, когда она обожала табурет, на котором я сижу в конторе. Я хвастать не люблю.

– Надо быть редким и решительным, коли хочешь заполонить такую девушку.

– Мне следовало подхватить мяч на лету, Крокер, вот что мне следовало сделать. Я все теперь понимаю. Она так же непостоянна, как прекрасна; пожалуй, даже более.

– Перестаньте, однако, Триббльдэль, я не намерен позволить вам бранить ее.

– Я не хочу ее бранить. Бог видит, что я слишком люблю ее, не смотря ни на что. Теперь ваша очередь, я это вижу. Много их было, очередей-то.

– Право? – тревожно спросил Крокер.

– Поллоки был – что служит в газовом обществе. Этот был после меня. Из-за него-то она со мной разошлась.

– А тут дело шло к браку?

– Прямехонько, казалось мне. Поллоки – вдовец с пятью детьми.

– О, Боже!

– Но он глава всего предприятия и получает четыреста фунтов в год. Не любовь связывала ее с ним. Поллоки верных пятьдесят лет.

– Она и его бросила?

– Или он ее.

Получив это сведение, Крокер свистнул.

– Что-то вышло из-за денег, – продолжал Триббльдэль. – Старуха не захотела с ними расстаться.

– А деньги-то имеются?

– У старухи куча.

– Но племянница же их наследует? – спросил Крокер.

– Без всякого сомнения; они очень привязаны друг в другу. Но старуха удержит их при себе, пока жива.

Они еще выпили малую толику грога в таверне «Ангела» в Излингтове, сели в кэб и поехали в один из известных cafés-chantants[7]7
  Кафе-шантан (фр.).


[Закрыть]. Тут уж Триббльдэль перешел из области извращенных фактов в область чистой поэзии. Никогда, – говорил он, – не откажется он от Клары Демиджон, хотя бы дожил до возраста, превосходящего возраст всех известных патриархов. Он прекрасно видит все, что против него. Крокер, вероятно, одержит верх. Он даже на это надеется: отчего бы такому славному малому не быть счастливым, в виду совершенной невозможности, чтоб он, Даниэль Триббльдэль, когда-нибудь достиг того полного блаженства, в мечтах о котором влачил свое злое существование? Одно только он решил окончательно. День свадьбы Клары, без всякого сомнения, будет последним днем его существования.

– О, нет, чорт возьми, вы этого не сделаете, – сказал Крокер.

– Сделаю! – уверял Триббльдэль. – Я уже решил, как это устроить. Брошусь, головой вниз, с галереи собора св. Павла – и конец. Одна у меня к вам просьба: назвать вашего сына Даниелем в честь меня. Ей вы можете сказать, что так звали вашего дядю или деда.

Крокер, легко выпрыгивая из экипажа, обещал исполнить желание друга.

Подробно описывать всего, что происходило в café-chantant, куда они попали, нет надобности. Новый год здесь был встречен, как подобает, с музыкой, танцами, вином. Встреча продолжалась еще с добрый час, пока снисходительный полисмен не счел нужным вмешаться. Существует предположение, что, по окончательном изгнании наших двух приятелей, покинутый любовник, которому его тяжкое горе вероятно помогло удержаться на ногах, благополучно добрался до дому. Торжествующий Крокер был менее счастлив и провел ночь, без простынь и одеял, где-то в окрестностях Боу-Стрит.

Факт этот для нас важен, так как он грозил оказать значительное влияние на положение нашего приятеля в почтамте. Проведя ночь в заключении, из которого он и на следующее утро выбрался только представ пред судейские очи, он никак не мог быть на службе в десять часов. Когда он наконец вырвался из рук филистимлян, часов около двух дня, кислый, немытый и голодный, он счел благоразумным вовсе не показываться в этот день на свет Божий. Лучше совершить тяжкий грех – вовсе не явиться – чем предстать пред мистера Джирнингэма в настоящем, жалком положении. Крокер хорошо знал свою силу и свою слабость. Сегодня он ни на что не найдет ответа. Мистер Джирнингэм будет над ним ломаться, и Эол, в случае если б громовержцу угодно было послать за ним, сразу его уничтожит. Он поплелся домой… Но на следующее утро заботы, всею своей тяжестью, обрушились на него. В глубине души он боялся Эола – и дрожал в ожидании страшной встречи. Еще лежа в постели, он старался придумать какую-нибудь военную хитрость, с помощью которой он мог бы вывернуться.

Отчего бы не сказать, что его внезапно вызвали в Кумберлэнд? Но в таком случае он конечно телеграфировал бы в почтамт накануне. Разве с ним не мог сделаться припадок, который вынуждает его высидеть дома целую неделю? Он отлично знал, что у них в почтамте есть доктор, хитрый, дальновидный, упрямый человек, который сейчас же явится к нему и не окажет никакой пощады. Делать было нечего, надо было идти.

Ровно в десять часов он вошел в свое отделение, повесил шляпу на обычное место, сел. Никто не сказал ему ни слова. Роден, сидевший напротив, не обратил на него никакого внимания.

– Смотри, как-никак пришел сегодня, – шепнул Гератэ Боббину, очень громко.

– Мистер Крокер, – сказал мистер Джирнингэм, – вы вчера целый день глаз не показывали. Чем вы объясняете ваше отсутствие?

Уже в этом вопросе сказывалась хитрость, так как мистер Джирнингэм прекрасно знал, чем Крокер занимался. Неприятное приключение Крокера в полицейском управлении попало в газеты, Эол толковал о нем с мистером Джирнингэмом.

– Я был очень болен, – сказал Крокер, продолжая что-то записывать в большую книгу, лежавшую перед ним.

– Что с вами было, мистер Крокер?

– Голова болела.

– Мне кажется, мистер Крокер, что вы более всех молодых людей в почтамте подвержены таким недугам.

– С раннего детства, – сказал Крокер, к которому возвратилась часть его мужества. Неужели до Эола не дошло, что он вчера не явился?

– Бывает нездоровье настолько серьезное, – сказал мистер Джирнингэм, – что больной становится совершенно негоден для государственной службы.

– К счастью, с летами я понемногу отделываюсь от своих головных болей, – сказал Крокер. Тут Гератэ встал и шепотом сообщил несчастному всю истину. – Все вчера было в Pall-Mall; Эол знал, не выходя отсюда.

Бедняге стало тошно, это был как бы отголосок вчерашних страданий.

Тем не менее необходимо было сказать что-нибудь.

– Новый год, кажется, бывает только раз в году, – процедил он.

– Не далее как несколько недель тому назад вы пробыли лишний день в отпуску. Но сэр Бореас занялся этим делом, я умываю руки. Сэр Бореас, вероятно, пришлет за вами.

Сэр Бореас Бодкин и был тот почтамтский сановник, которого молодежь прозвала Эолом.[8]8
  В древнегреческой мифологии Эол – полубог, повелитель ветров, Борей (Бореас) – бог северного ветра.


[Закрыть]

Ужасное это было утро для бедного Крокера. За ним прислали только в час, как раз в ту минуту, когда он собирался завтракать! Несносная тошнота, результат обеда в Сити, грога мистрисс Демиджон и пр., еще его не оставляла. Рубленая баранья котлета и стакан портеру облегчили бы его; а теперь он был вынужден предстать пред божество во всей своей неприглядной слабости. Не говоря ни слова, он последовал за посланным. Эол писал записку, когда он вошел, и не удостоил прекратить это занятие из-за того, что Крокер в комнате. Эол хорошо знал, какое впечатление производит на грешника необходимость стоять безмолвно и одиноко перед разгневанным божеством.

– Ну-с, мистер Крокер, – наконец сказал Эол, – одно несомненно, в среду вечером вы проводили старый год. – Шутки громовержца были несравненно невыносимее самых бешеных его распеканий. – Подобно другим великим мира сего, – продолжал Эол, – вам удалось видеть описание ваших пиршеств в газетах. – Крокер не имел силы выговорить слово. – Вы, вероятно, видели вчерашний Pall-Mall и сегодняшний утренний Standard?

– Я не заглядывал в газеты, сэр, с…

– С торжества, – подсказал Эол.

– О, сэр Бореас.

– Хорошо, мистер Крокер. Что скажете вы в свое оправдание?

– Я точно обедал с приятелями.

– И поздненько, кажется, вышли из-за стола.

– А затем пил чай в гостях, – сказал Крокер.

– Чай!

– Не один чай, – сказал Крокер, чуть не плача.

– Полагаю, что не один. – Тут громовержец перестал улыбаться и переменил тон. – Желал бы я знать, мистер Крокер, что вы о себе думаете. Прочитав в двух газетах отчет о том, как вы предстали пред судью, я, кажется, могу признать доказанным, что вас видели страшно пьяным на улице, в среду вечером. – Крокер молча стоял перед своим обвинителем. – Я требую ответа, сэр. Мне нужно или ваше собственное признание, или официальное донесение полицейского судьи.

– Я немного выпил, сэр.

– Вы были пьяны. Если вам не угодно отвечать мне, лучше уходите, я буду знать, как с вами поступить. – Крокер подумал, что, пожалуй, в самом деле лучше уйти и предоставить громовержцу поступить с ним как знает. Он упорно молчал.

– Ваши личные привычки не имели бы для меня никакого значения, сэр, – продолжал Эол, – если бы вы были в состоянии работать и не позорили почтамт. Но вы пренебрегаете службой. Работать вы не в состоянии. И вы действительно позорите почтамт. Давно ли вы еще день прогуляли?

– Меня задержали в Кумберлэнде на один день, после моего отпуска.

– Задержали в Кумберлэнде! Я никогда не говорю джентльмену, мистер Крокер, что не верю ему, – никогда. Если до этого доходит, джентльмен должен удалиться.

Затем сэр Бореас снова взялся за перо, точно будто аудиенция была кончена. Крокер продолжал стоять, не понимая, что ему остается делать.

– Нечего вам там стоять, – сказал сэр Бореас.

Крокер удалился и, поджавши хвост, возвратился к своему столу. Вскоре после этого прислали за мистером Джирнингэмом, который возвратился с известием, что в услугах мистера Крокера более не нуждаются, по крайней мере на сегодня. Когда дело будет, надлежащим порядком, доведено до сведения главного директора почты, его уведомят. И Боббин, и Гератэ оба подумали, что на этот раз бедный Крокер наверное будет отрешен. Роден был того же мнения, он не мог воздержаться, чтобы не пожать руки несчастному, когда тот меланхолически прощался с ними.

– Мое почтение, – строго сказал ему мистер Джирнингэм, не удостоивая пожать ему руку.

Но мистер Джирнингэм слышал последнее слово громовержца по этому предмету, а потому не находил нужным выказывать особенное мягкосердечие.

– Отроду не видывал бедняка, которому было бы так тошно, – сказал Эол.

– Да, ему должно быть плохо пришлось, сэр Бореас.

Эол сам любил хорошо пообедать.

– Вы бы лучше отправили его домой, – сказал он, – на сегодня.

– А затем, сэр Бореас?

– Вероятно до завтра проспятся. Прикажите написать ему письмо, знаете, чтобы постращать. В сущности, новый год бывает только раз в году.

Мистер Джирнингэм, получив эти инструкции, возвратился к себе в отделение и отпустил Крокера. Едва Крокер успел выйти, как Родену поручили написать письмо.

Оно гласило:

«Сэр,

Позволив себе не явиться, без разрешения, вчера на службу, вы совершили проступок такого рода, что я нахожусь вынужденным сообщить вам, что в случае, если бы он повторился, мне не останется другого выбора, как обратить на это обстоятельство серьезное внимание милорда главного директора почт.

Остаюсь, сэр,

ваш покорный слуга Бореас Бодкин».

В тот же конверт была вложена коротенькая записочка от одного из товарищей.

«Дорогой Крокер,

Постарайся быть здесь завтра ровно в десять. Мистер Джирнингэм поручил мне передать тебе это.

Твой Боббин».

Так, в данном случае, кончились невзгоды Крокера.