Текст книги "София - венецианская наложница"
Автор книги: Энн Чемберлен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
XXXI
Сафи проснулась поздно утром. Гарем лег спать поздно, и она смогла насладиться приятным сном, но даже во сне она помнила, что наступает знаменательный день. Сегодняшний вечер ознаменует великий праздник, Ид ал-Адху.
«Для меня он будет вторым рождением», – прошептала она себе. Она пошевелилась и обнаружила, что вся покрыта лепестками роз. Она вспомнила, какой ароматно-приятной прохладой они одарили обнаженное тело, когда ее в первый раз укрыли ими. С вечера лепестки были свежими и сочными, но тепло ее тела иссушило их, и теперь при каждом движении их дурманящий аромат впитывался в ее кожу.
Она приподняла руки к глазам, чтобы прогнать остатки сна, но обнаружила свои руки завернутыми в белый и желтый шелк. Тогда Сафи вспомнила, что не должна ничего делать руками.
Предыдущий вечер предстал перед ней во всех деталях. Ее сознание проснулось, освободившись от ночных фантазий. Снова она увидела, как огромные медные лампы-фонари излучают свой золотой свет на весь гарем. Несколько женщин сидят колено к колену на диванах и коврах на полу; свет освещает каждую капельку пота в изгибах тела. Посередине Нур Бану раскладывает шелковое одеяло, полное старых высушенных листьев, которые она называет хной. Сафи слышала это название и прежде в Венеции. Обычно его употребляли в рассказах о женщинах, стареющих и начинающих седеть, которые вдруг появлялись в обществе с роскошными волосами рыжего цвета. Здесь, в Турции, она видела, как женщины помещают пальцы в сосуд с хной после ванны, чтобы укрепить ногти и окрасить кончики пальцев в цвет переспелых персиков.
Сейчас Нур Бану разбавила эти листья свежей розовой водой до образования пасты. Когда она сделала это, паста имела неприятный темно-зелено-серый цвет и запах, как из конюшен.
Но приходилось терпеть. Горшок с пастой поставили перед коленями Сафи, и она подала свою правую руку девушке. Самой тонкой палочкой девушка начала выводить на ее коже замысловатые узоры. Восторженные разговоры и комментарии, а также поддержка всех остальных девушек в комнате скрыли тот факт, что работа художницы заняла почти более часа.
Когда это закончилось, Нур Бану подержала ее руку над блюдом с раскаленными углями. Затем старшая женщина положила золотую монету в ладонь, завернула ее в шелковые бинты и наконец закутала все шелковой повязкой. Потом весь процесс повторился с левой рукой.
Конечно же, Сафи понравилось быть в центре такого внимания, но ее тело было в капкане и жаждало свободы. Ее горло пересыхало от жажды, желудок сжимался от голода, а мочевой пузырь болел от невозможности облегчиться. Голова кружилась.
Грубые шутки слышались между старшими женщинами о том, как мужчины устанавливают свое господство и женщины должны притворяться, что они подчиняются. «Неужели эта насильственная пассивность служит, чтобы научить меня этому? – думала Сафи. – Нет. Очарованность этой защитой побуждает эти разговоры, но я не поддамся. У меня есть сила пережить эту пассивность, чтобы достичь еще большей силы».
– Я не настолько умела в этом, как наша госпожа Нур Бану, – извинилась Есмихан. Ее рука была мягкой от полноты, белой, теплой и тяжело надавливала на руку Сафи: так поглощена была художница выполнением своей работы.
– Нонсенс, – Нур Бану наблюдала за работой очень внимательно. – Кроме того, девушка, которая готовится потерять девственность, по желанию Аллаха, должна считать это благодарностью, особенно в присутствии тех, кому это пока не дано.
Есмихан и Фатима, ее младшая сестра, которая сидела рядом, густо покраснели на это замечание их мачехи. Они были почти одного возраста с Сафи и обе были дочерьми Селима, принцессы королевской крови. Этот факт выдавался суффиксом «хан», который добавлялся к имени. Сафи провела много времени с ними, изучая пухлые счастливые лица и полные красные губы, которые всегда улыбались под желтым цветом. Так как они были наполовину сестрами Мурата, она могла найти в них общие черты.
– Не беспокойся, – Есмихан угадала мысли Сафи и, наклонясь над ее рукой, которую она разрисовывала, прошептала: – Я совсем непохожа на нашего брата.
Старшая женщина снова пошутила, позоря мужчину, кто не мог защитить себя и был скован своей мужской натурой.
Однако высказывания вокруг нее не могли отвлечь Сафи от размышлений. После того как обе ее руки и обе ступни были раскрашены и укрыты повязками, ей наконец-то разрешили воспользоваться уборной, что она не могла сделать без посторонней помощи, затем ей предложили поесть и попить. В это время остальные обитательницы гарема украшали себя оставшейся хной.
Немного позже начались танцы, которые продолжались, пока не погасли фонари. Сафи едва могла сдерживать себя. Удары барабанов так и подмывали отбить ногами такт, но это было запрещено, запрещено, запрещено. Ей ничего не оставалось делать: она должна была оставить танцы тем, кто был не так ограничен в движениях.
«Гарем совсем не похож на монастырь», – думала Сафи. Ей было интересно, что сказала бы ее тетушка об этих сценах на маленьком пространстве напротив нее.
Одно дело было танцевать, как ее учили, чувствуя повороты своего тела в такт ритма. Другое дело было сидеть и следить, чтобы длительная и кропотливая работа Есмихан не была повреждена. Она не могла даже хлопать танцовщицам.
Так что же, эта ночь была именно для этого? Сафи чувствовала напряжение в плечах и руках, которое проникало вглубь, в ее сердце. Самым большим облегчением для нее сейчас было бы высвободить свое тело, сняв все эти повязки с рук и ног.
Есмихан и Фатима начали танцевать, пытаясь изобразить своего брата. «Они не так уж и почтительны к нему», – подумала Сафи. Можно ли представить себе, как монахини пытались изобразить их наставника? Танец изображал молодого человека иногда полным почтения, иногда шатающимся от опиума, иногда кипящим от гнева.
«Хотят ли они прогнать мысли о Мурате из моей головы? Если я буду любить этого мужчину буду чтить его, как господина, почему они его так изображают? Может быть, это их передразнивание отвечает на тот голод, который я чувствую?»
Но затем Сафи поняла, что этим танцем они дают ей совет. Они предоставляют ей силу объективности, отказа воспринимать внешний мир мужчин слишком серьезно. Ведь ее собственный танец с Муратом может закончиться по-разному: может быть, она понравится ему, а может, его безумное увлечение одержит верх, в любом случае сестры обещали, что они поймут и поддержат ее.
Лампы светились и накалялись, как чайник на углях. Музыка возрастала, и дочери султана, устав от своих усилий и смеха, уступили место другим. Другие руки и ноги переплетались в фантазиях и поворотах, выглядывая из богатых шелков и газа. Ни одна девушка из монастыря и представить себе не могла, что в эту ночь увидела и узнала Сафи. Но от девушки из монастыря, когда она выходила замуж, ожидались совсем другие вещи, чем от наложницы, которая должна была пойти к наследнику султана.
В конце вечера дорогу уступили Белквис и Азизе. Сафи подумала, что она сможет увидеть Мурата и в их танцах тоже, но это было совершенно другое изображение принца. Две молодые рабыни кружились и выгибали спину, ударяя своими деревянными ложками все быстрее и быстрее. Колебания их конечностей усиливались, металлические украшения на талии звенели и переливались в свете ламп.
Горло Сафи иссохло, ее грудь сжималась от чувственного желания, и никакой гранатовый сок не мог ей помочь. Приближалась развязка. В конце танца девушки бросились друг к другу в объятия и зарыдали.
Сафи тоже застонала и закрыла глаза. Когда музыка стихла, Сафи отвели спать, чтобы как можно быстрее приблизить день праздника.
XXXII
Итак, Сафи открыла глаза в тот день, когда должен был состояться Ид ал-Адха. Паста хны, которая сейчас остыла, казалось, – в отличие от лепестков роз – не могла впитывать в себя жар тела и дарить комфорт. Даже в полудреме, перед тем как окончательно проснуться, Сафи чувствовала, что она как будто окутана холодной паутиной. Она хотела заглянуть за повязки и посмотреть, что там получилось, но поборола свое желание, чтобы не испортить весь эффект.
Сафи хотелось еще очень многого. О, она хотела так много знать! Но все, даже желание, надо приостановить сейчас! Только не сейчас. Вечером…
Сафи не должна была даже непроизвольно двигать руками во сне, поэтому неуютная неподвижность сковала ее плечи. Лежа среди подушек, где она спала со всеми остальными девушками, Сафи думала: «Сейчас я беспомощна. Неужели мне придется лежать здесь целую вечность?»
Есмихан и Фатима, увидев, что она проснулась, пробрались к ней с усмешками и стали посыпать ее розовыми лепестками. В своих шелковых варежках Сафи не могла защищаться, и ей пришлось подчиниться – и наслаждаться. Другой прохладный, ароматный поток был заменен теплыми объятиями и поцелуями двух сестер. Другие женщины зашли в комнату, неся поднос с завтраком, который состоял из любимых Сафи «маленьких турецких сладостей».
– Нет, нет! – закричала Есмихан. – Ты не должна прибегать к помощи своих рук.
И она и Фатима приступили к ее кормлению и продолжали укладывать в ее рот аппетитные маленькие кусочки, пока Сафи не взмолилась:
– Хватит! Если я съем еще хоть немного, я просто взорвусь.
– Нам надо сделать еще так много сегодня, – торопила всех пришедшая в комнату Нур Бану которая нервничала и потому не могла смотреть на съестное. – У тебя больше не будет времени на еду. И на будущее запомни: ты не должна есть мясо, лук-порей и приправы в любом случае. Женщины, которые это едят, со временем теряют привлекательность.
Однако в течение дня Сафи обнаружила, что поднос с благоухающими фруктами и лакомствами всегда находится где-то недалеко и кто-то всегда может положить вкусный кусочек в ее голодный ротик.
Наконец ее подруги подняли ее с кровати, и весь гарем, сопровождаемый потоком лепестков роз, смехом и песнями, повел ее в ванны цитадели. Сафи уже привыкла к потокам воды и пара. Теперь, как любая уважающая себя мусульманская женщина, она чувствовала себя грязной, если не принимала ванну дважды в неделю, особенно во время летней жары.
– Невеста принимает ванну за день до церемонии, потом ее разрисовывают хной. – Пока они шли, Нур Бану объясняла это Есмихан и Фатиме (девушкам, которые будут законными невестами) больше, чем Сафи. – Потом день невесты занят обрядами, которые делают ее официально женой в глазах мира. Купанье рабыни – это тоже законно в данном случае. Поэтому мы все искупаемся сейчас, до торжества, пока мужчины заняты молитвами.
– Но вначале давайте посмотрим на ее руки, – приказала Нур Бану, прерывая обычный ритуал принятия ванн, когда они разделись и вошли во вторую комнату. – Если краска остается на коже слишком долго, она почернеет, и это будет плохим предзнаменованием.
Есмихан торжественно развязала повязки сначала на одной руке, потом на другой. Золотые монеты выпали из ладони Сафи на ее колени.
– Держи их, – сказала Нур Бану. – Они твои.
Это были первые монеты, которые действительно были ее собственностью – первые в ее жизни. Сафи сжала их так крепко, как только могла, хотя руки не слушались ее. Эти монеты были для нее чем-то большим. Если это рабство, то этот институт слишком уж опорочили.
Она забыла эти приятные мысли, как только со страхом приблизилась к потоку воды. Хна стекала вниз ручейками с ее рук и ног. Ее руки теперь были свободны, но на них выступили вены и они казались руками старухи. Однако, внимательно их осмотрев, Сафи увидела, что рисунок был не темным, а, наоборот, прекрасного, теплого ярко-оранжевого цвета, как зрелый сочный фрукт. Цветные точки складывались в изображения тюльпанов и другие замысловатые рисунки, а ногти были изящно накрашены. Все вокруг смотрели на Сафи с восхищением. Когда она пошевелила рукой, то увидела, как нарисованная бабочка замахала крыльями. До этого ее руки были просто частью ее тела, которые можно было показывать даже на базаре. Но хна превратила их в нечто волшебное и удивительное.
Девушки, которые ее мыли, старались не дотрагиваться до ее ног и рук. Но это не имело значения, потому что краска останется яркой в течение недели или даже больше. Все же остальные части ее тела были выскоблены так жестко, что она даже боялась, что останется без кожи. Однако кожа осталась невредимой и, когда девушки закончили, даже стала очень мягкой и нежной, как у ребенка, и приобрела нежно-розовый цвет.
Затем с этой нежной кожи был удален каждый волосок. Пара женщин, мастериц в этом деле, приготовляли специальный ароматный состав для невест, с помощью которого с их тела удаляли волоски. Состав был изготовлен из двух частей сахара и одной части лимона, который варили, пока сахар не закристаллизовывался, а потом наносили на определенные части тела. После того как состав застывал, его убирали с тела резкими быстрыми движениями. Руки Сафи, ее ноги и также лобок были теперь гладкими, как у пятилетней девочки.
Затем коже следовало дать отдохнуть. Это делалось при помощи масла и рисовой муки, смешанных с медом и ароматными специями. В жаре паровых ванн Сафи начала чувствовать себя, как пирожок, который выпекали для праздника.
Следующая ванна должна была придать коже аромат и нежность. Пока все это продолжалось, Есмихан и Фатима повторяли слова «слава Аллаху!» снова и снова, как какую-то песенку. Это была молитва, чтобы прогнать злых духов, которые могли украсть красоту. Девушки творили свои заклинания, пока Сафи была нагой и незащищенной.
Солнце уже было в зените, и его длинные лучи проникали в бани сквозь высокие окна. Волосы Сафи были вымыты в воде, настоянной на розах и гелиотропе. Затем, расположившись нагой на белоснежных подушках и полотенцах, она отдала себя в руки массажистки.
«Теперь тесто месят, – думала Сафи, – делая его воздушным для молодого господина».
Вспоминая восхитительные пасхальные булочки из своего итальянского детства больше, чем тонкую выпечку, готовившуюся в цитадели, Сафи то дремала, то засыпала, то погружалась в сладкие мечты в течение всего жаркого полудня. Эта полудрема позволит ей оставаться свежей и активной в продолжение всей ночи.
* * *
В то время как сильные руки массажистки ласкали ее мягкую, нежную розовую кожу, Сафи начала бессознательно двигать своими бедрами в такт массажу. Массаж закончился сильным хлопком по ягодицам.
– Оставь это для моего брата, – пошутила Есмихан.
Только что выйдя из бани, дочь Селима обнаружила, что влажный конец полотенца был более пригоден в качестве хлыста для нагого тела, чем для осушения его.
– Ах ты, маленькая негодница! – вскрикнула Сафи, отстраняя руки массажистки, быстро вставая на пол и хватая свое полотенце. Она начала медленно подходить к Есмихан. Никто не остановил их, и битва продолжалась по всему бассейну.
Крик двух девушек от смеха и боли эхом отдавался от мраморных стен и привлек сюда Нур Бану из коридора, где она ожидала мужчин. Ее гнев был велик и сразу же остановил девушек.
Нур Бану не тратила время на нравоучения или извинения, так как отметины от полотенца Есмихан на коже Сафи надо было немедленно смазать маслом, в противном случае они могли бы остаться и до следующего дня.
В то же время губы Нур Бану улыбались, она была рада видеть свою подопечную в таком хорошем расположении духа. Сафи могла сказать, что если старшая женщина и была осторожна, то лишь для того, чтобы быть уверенной, что Сафи не растеряет своего задора до ночи.
– Мужчины возвращаются с молитвы, – произнесла Нур Бану, когда опасность миновала. – Вы можете увидеть их отсюда в коридоре. Поторопитесь, поторопитесь!
XXXIII
– Тетушка, можно мы возьмем Сафи с нами, чтобы она тоже посмотрела? – просила Есмихан. – Ее волосы высохнут намного быстрее там, на солнце.
Нур Бану дала свое разрешение, и теперь туалет начался со всей серьезностью.
– Овец приведут во двор, – сказала Нур Бану, ее голос заглушался стуком за решеткой.
Сафи поднялась с колен Есмихан, где она отдыхала, пока девушка расчесывала и укладывала ее волосы. Вертя головой то в одну сторону, то в другую, Сафи наконец-то нашла ракурс, откуда могла видеть почти весь двор.
– Стой спокойно! – просила Есмихан. – Я спутаю твои волосы.
Но Сафи не могла не сопротивляться. Большая компания во дворе были, конечно же, мужчины. Грязные крестьяне, стоявшие по периметру, молча наблюдали за движениями более преуспевших, находившихся под знаменем в центре. Это могло бы быть костюмированным представлением в доме Фоскари. Сафи бросило в жар, она была благодарна за это напоминание о ее доме. Не только актеры, но и все мужчины одевались здесь в такие наряды, которые ослепляли своей роскошью и богатством, особенно когда драгоценные украшения блестели на солнце.
– Кто из них твой брат? – спросила Сафи у Есмихан, сама удивляясь своей смелости, и, затаив дыхание, ожидала ответа.
– Он там, – Есмихан указала кончиком расчески. – Стоит рядом с моим отцом. Мурат – вон тот молодой человек с коричневыми фазаньими перьями в голубом с золотом тюрбане.
Сафи почувствовала, как ее сердце забилось при этом упоминании, но долговязый молодой человек никак не мог продемонстрировать себя с этого расстояния, хотя в его фигуре и отсюда ощущалась определенная незаинтересованность и усталость. Его отец, наследник трона Селим, конечно же, опережал его, следуя за тройкой пастухов, которые с трудом удерживали контроль за стадом.
– У животных течет кровь? – Сафи забыла о том, где должно быть ее внимание.
– Нет, – сказала Есмихан.
– Еще нет, – добавила Фатима.
– Это отметки для священного жертвоприношения красной краской на их белой шерсти, – объяснила Есмихан.
– Теперь понятно.
«Здесь нечего бояться, – сказала себе Сафи, когда откинулась назад, чтобы Есмихан могла намазать ее волосы ароматным маслом и затем снова расчесать. – Всего-то несколько горячих нетерпеливых мужчин и грязные овцы».
– О, твои волосы блестят, как золотые цепи в магазине ювелира, если за ними правильно ухаживать, – объявила принцесса.
В это время другие масла, смешанные с духами, были нанесены на кожу Сафи вместе с кремом из хны для поддержания краски.
– Яма для жертвоприношения уже вырыта, – сказала Нур Бану.
Сафи наклонилась к решетке и снова посмотрела. Она видела Селима, помогавшего пастуху, что боролся с первой овцой.
– Одна овца для каждого члена дома, – объясняла Есмихан. – Агнец мужского пола определенного возраста.
– Мужского пола? Даже для женщин?
– Да. Без пятна.
Сафи заставила себя обратить внимание на фазаньи перья. Было трудно представить, что путь к тому, о чем она всегда мечтала, лежит через эту непримечательную фигуру. Да, непримечательные двери всегда было легче открыть. Она вспомнила Андре Барбариджо и молодого Виньеро, не сожалея ни об одном. Они были позади; со временем там будет и Мурат.
В настоящем ее больше интересовало, какая же овца ее. Или рабыням не дают ни одной? «На следующий год у меня будет одна из самых лучших овец», – уверила она себя.
В этот момент личный раб Нур Бану вынес одеяние, которое она сама выбрала для своей будущей снохи. Вначале, конечно же, были великолепные шаровары из прекрасного темно-красного шелка и прозрачная нижняя рубашка, которая была отделана тончайшим кружевом, таким же мягким, как паутина паука. Елек, или длинный до пола жакет, был цвета сирени и украшен по лифу бордовыми и золотыми нитями в форме распустившихся роз, каждая с тремя жемчужинами в центре.
Жакет расширялся ниже бедер, и это позволяло свободно передвигаться. Затем вокруг бедер Сафи был завязан пояс из темно-красного бархата, он был завязан таким образом, что при ходьбе золотая бахрома на его краю звенела, ударяясь о левое колено. Пояс был украшен пятью аметистами размером с миндаль. Аметистами были также украшены ниспадавшие чуть ли не до плеч серьги, которые Нур Бану продела в уши Сафи. Во всех же других драгоценностях не было такой гармонии. Все они были принесены членами гарема для этого случая, потому что все очень беспокоились за Сафи.
Так как все это ей не принадлежало, Сафи очень быстро потеряла к ним интерес и даже не стала их рассматривать. Она наклонилась к решетке, чтобы посмотреть во двор еще раз.
– Наш господин Селим перерезает овце горло, о, так нежно, – сказала она. – И при этом еще что-то говорит. Что он ей говорит?
– Он произносит молитву, – голос Есмихан доносился откуда-то снизу, где она боролась с застежкой на одежде Сафи. – Как сказано в Коране: «Напомни об Аллахе над ними».
Самые разнообразные браслеты были надеты на руку Сафи, начиная с запястья и заканчивая предплечьем. Цепочки, кольца, ножные браслеты тоже были добавлены к ее образу, пока Сафи не воскликнула: «Пожалуйста, остановитесь! Я едва могу двигаться!»
Немного подумав, Нур Бану отступила, и пока старшая женщина давала свои следующие указания, Сафи вновь подбежала к решетке. В этот раз она вскрикнула от ужаса: пять овец бились в предсмертных судорогах, а из шестой кровь сливалась в жертвенную яму.
– Почему… почему он их убивает?
– А ты что, – ответила Есмихан, – ты разве никогда до этого не ела мяса?
– Как быстро он орудует ножом! – Нур Бану наклонилась над плечом Сафи, чтобы взглянуть. – Животные даже не успевают оказать сопротивление.
Волосы Сафи покрыли золотой пылью, подобно тому как пекарь покрывает свою выпечку сахарной пудрой.
– Слишком много золота, – лепетала Есмихан счастливо.
Нур Бану взяла пиалу с золотой пылью себе и проговорила с искренней обеспокоенностью: «Ты думаешь, ему не понравится?» – и критически осмотрела девушку.
Волосы Сафи были заплетены в четыре толстые косы, концы которых были распущены, чтобы были видны природные кудри.
– Мой сын, защити его Аллах, никогда еще не выглядел таким привлекательным, – произнесла с гордостью Нур Бану, посмотрев еще раз через решетку.
Сафи тоже посмотрела, но увидела только, как пастух протыкает ногу убитой овцы.
– Еще несколько ударов ножом, и он легко сдернет с нее шкуру, – сказала Нур Бану.
Сафи почувствовала легкую дурноту и наклонилась к решетке, чтобы не упасть.
Тем временем к ее маленькой красной шапочке, украшенной жемчугом, прикрепили длинную прозрачную вуаль. Красные расшитые тапочки из телячьей кожи завершали ее костюм. Затем ей соответствующим образом накрасили лицо: глаза получились миндалевидными, брови в форме полумесяца, щеки цвета пионов, а рот напоминал цветущую розу, которая гармонировала с розами на ее жакете.
– Мясо отделено. Как говорит священный Коран: «Когда они умерли… накормите нищих и просящих…» Как бедняки восхваляют щедрость нашего господина! Но пойдемте, – сказала Нур Бану, прерывая саму себя, – пойдемте, девочки. Повар относит нашу порцию на кухню. У нас слишком мало времени, чтобы его терять!
Теперь весь гарем перебрался из бань в главную часть дома, у них действительно было мало времени от вечерней молитвы – до того часа, когда двери апартаментов Мурата будут открыты.
Вдали от решетки и этого ужасного зрелища мужество Сафи вернулось к ней. Красота, которая отражалась в зеркале, не могла быть разрушена никаким рабством. И было ясно, что такая девушка была предназначена только для сильных мира сего.
Поэтому во время вечернего намаза Сафи смотрела на свое униженное положение так же, как на турецкие танцы и песни, которые ей пришлось выучить. Между строками арабской молитвы Сафи удалось втиснуть небольшую молитву Святой Екатерине, которой ее научила тетушка. Такую молитву следовало произносить в день свадьбы, если бы она вышла замуж за того низкого корфиота. Слишком большая милость от небес, думала Сафи.
В суете, которая последовала дальше, когда слуги начали убирать коврики, Нур Бану позвала Сафи к себе. Рассматривая ее, она с удовлетворением покачала головой.
– Если он не захочет тебя, – сказала она, – то никогда не станет султаном – если так желает Аллах.
Затем она нежно расцеловала Сафи в обе щеки и сунула две небольшие коробочки в руки девушки. Сафи по очереди открыла их. В каждой из них лежало приблизительно две дюжины предметов, размером и формой с палец – черных в одной коробочке, желтых в другой, – от которых исходил медицинский запах.
– Что это?
Нур Бану ответила, произнеся слово «фаразих», которого Сафи до этого момента никогда не слышала и не знала на итальянском, даже если кто-то и когда-то произнес его. «Маточное кольцо» – этого слова не было в словарном запасе девушки из монастыря.
– Нет, не дотрагивайся до них, – предупредила ее Нур Бану, и Сафи послушно убрала свои любознательные пальчики. – Жар тела расплавит их. Ты должна положить одну желтую внутрь перед актом, а черную после.
– Из чего они сделаны?
Нур Бану в удивлении подняла свои брови, как будто она хотела проникнуть в глубь души Сафи. Неужели девушка сама собирается изготавливать это средство? Эта мысль была настолько ошарашивающей, настолько невообразимой, что она сразу же отбросила ее.
– Желтая, – сквозь зубы произнесла Нур Бану, – это вытяжка из соцветия граната, смешанного с квасцами, рожью, миррой, чемерицей и бычьей желчью, а также курдючного жира овцы, чтобы она могла растворяться. Черная сделана из вытяжки колоцинта, брионии, серы и семян капусты на основе смолы.
– И все эти формулы одобрены Айвой?
Брови Нур Бану поднялись еще выше.
– Да, – прошипела она.
Сафи легонько усмехнулась, с радостью поняв, что она на какое-то время приобретает власть над своим телом.
– Тогда я знаю, что они будут работать, – легкость и непосредственность в ее голосе послужили извинением, и брови старшей женщины опустились на свое обычное место.
– Да, теперь ты не забеременеешь долгое время.
