Текст книги "София - венецианская наложница"
Автор книги: Энн Чемберлен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
София кивнула головой в знак присоединения к молитвам и благодарности за такое доверие. Она много думала об этом рассказе Нур Бану в течение последующих дней. Более запоминающимися, чем слова, которые она могла понимать с трудом, были действия, за которыми она наблюдала. Хладнокровная, спокойная Нур Бану поднялась с ковров и душила что-то воображаемое в воздухе перед собой своими белоснежными, украшенными браслетами руками. В ней была сила и власть, и их в ней было больше, чем в этих глупых принцах и их армиях.
XXIX
Весна сменилась летом. Поля белели цветущим артишоком, и пыль, поднятая однажды, потом оседала весь полдень.
София учила турецкий язык и изучала также обычаи гарема. Она научилась приводить себя в порядок с помощью меньшего количества слуг, она узнала, какие ткани сочетаются по фактуре и цвету по турецким меркам. Она научилась танцевать, в том числе общему танцу, когда ряды женщин, держащих друг друга за пояса, двигаются маленькими шажками за лидером. Она выучила индивидуальные танцы, когда танцор делает множество движений от бедер до пупка, аккомпанируя себе ударами деревянных ложек. В этом последнем танце София, которую природа одарила длинными стройными ногами, имела огромный успех.
Она научилась петь, переделала несколько венецианских песен под вкус Нур Бану в то же самое время придавая им свое собственное экзотическое звучание, которое так нравилось слушателям. Она также научилась немного играть и аккомпанировать другим, когда они выступали, но на это у нее не хватало терпения и усердия. Притом она слишком любила сама быть в центре внимания.
Поэтому София горела желанием завести много друзей, и ей в этом везло. Очень скоро любое сборище в гареме не проходило без громких аплодисментов и выкрикивания ее имени. Ее окружение, начиная с маленькой поломойки, переменило ее имя из «Софии» в «Сафи», означающее «прекрасная». Это турецкое имя очень подходило дочери Баффо, и вскоре она забыла, что когда-то ее называли по-другому.
К середине лета в гарем пришла великая радость: их господин вернулся с победой, и рассказы о капитуляции шаха и позорной смерти Баязида смаковались в разных версиях по всему гарему.
Все же София – или Сафи – не радовалась этой новости, как остальные. Хотя она никогда не видела своего господина, возносимого сейчас всеми настоящего героя, но уже точно знала – это был мужчина с большим аппетитом. Кроме мальчиков, которых он любил, как доносили слухи, каждый вечер он посылал записку огромному белому евнуху. Тогда Нур Бану выбирала трех или четырех самых красивых девушек в гареме и посылала их в его апартаменты. Одну из них выбирал он, в противном случае звали фаворитку господина, которая удостаивалась чести провести с ним ночь.
Сафи внимательно наблюдала за происходящим и откровенно восхищалась той властью, которой обладала Нур Бану. Сам господин, хотя он жаждал женщин больше, чем угощения и лакомства, знал очень мало о том, как идут дела в его гареме. Он даже точно не знал, сколько женщин живет здесь. «Двадцать или тридцать», – ответил бы он, если у кого-то хватило наглости спросить его об этом.
А вот Нур Бану могла сказать в любое время (хотя число наложниц постоянно изменялось), сколько точно девушек было в гареме, и это число равнялось приблизительно пятидесяти. В этих вопросах, касающихся его досуга и хозяйства, Селим целиком полагался на Нур Бану. И хотя она сама больше никогда не делила с ним постель, она точно знала, кто это сделает.
Если какая-то девушка была у нее в немилости, Нур Бану говорила следующие слова: «Выберите другую, мой господин, потому что эта девушка ждет ребенка». Когда девушка вновь обретала ее милость, она так же легко могла сказать: «О, мой господин, эта девушка только что потеряла ребенка и очень расстроена, поэтому желательно, чтобы вы ее утешили».
И Селиму, который точно и не знал, откуда берутся дети, из-за своего невежества, приходилось верить ей.
Сафи очень быстро поняла, что если она хочет добиться своего, то должна действовать через эти каналы. Она может быть самой прекрасной и любимой в гареме, но это ничего не значило, если у нее не было связей с миром мужчин. Только если прекрасная девушка смогла бы завоевать милость одного из евнухов за спиной госпожи, у нее был шанс связи с внешним миром без участия Нур Бану. Именно поэтому госпожа очень строго следила за всеми евнухами своего гарема.
Сафи наблюдала, как другие девушки, возвратившись утром, показывали или хвалились маленькими подарками от господина, если они ему особенно понравились. Гораздо реже происходило более важное событие: когда какая-то девушка беременела. По воле Аллаха это мог быть сын, и тогда ее власть во внешнем мире возрастала и ограничивалась только властью этого сына и той преданностью, которую она в нем воспитала. К счастью Нур Бану, рождалось больше дочерей, и ее Мурат имел только четырех соперников из всего наследия Селима.
Сафи была хорошей ученицей этой системы, ее триумфов и зависти. Каждый вечер, когда евнух шепотом поверял желания господина Нур Бану, она была готова к желанной развязке. Когда Нур Бану медленно поворачивалась и рассматривала девушек, Сафи пыталась сидеть прямо, поддерживала осанку, прикрывала глаза, грациозно клала свои руки на колени – делала все, чтобы выглядеть привлекательной.
Но ни разу за многие месяцы ее имя не было произнесено Нур Бану, когда та принимала решение. Никогда Сафи не оказывалась среди девушек, которые мгновенно вскакивали и бежали принимать ванну, делать макияж, чтобы приготовить себя к визиту к господину.
Вначале Сафи думала, что ее не выбирают из-за незнания турецкого языка или местных манер. Это подвигало ее на более усердное обучение. Но скоро она начала подозревать, что ничто из перечисленного не было причиной этого. Иногда, когда она играла с другими девушками, она ловила на себе взгляд Нур Бану.
«Она наблюдает за мной, как мой отец, бывало, наблюдал за шаловливыми жеребятами на полях весной, – думала Сафи. – Удовлетворенно, гордо, как будто она сама создала меня. Я не вижу в ней разочарования во мне. Я ее любимица, это ясно. Когда она не желает обедать с остальными, она всегда зовет меня составить ей компанию в ее комнате. Она часто разговаривает со мной на сокровенные темы и всегда с удовольствием смеется над тем, что я говорю. Она дала мне первой выбрать наряды на прошлой неделе – даже прежде, чем она выбрала голубой шелк для себя. И все же она не выбирает меня для господина! Почему? О, почему?»
Подобные мысли посещали Сафи с каждым днем все чаще и чаще, пока она не узнала, что никакие секреты в гареме не обсуждаются прямо, здесь обо всем надо догадываться. Впервые с тех пор, как она покинула Венецию, Сафи начала чувствовать себя рабыней. Но хуже всего было то, что она стала тосковать по родине.
Чувство, что она оказалась в ловушке, было не так просто спрятать. Занятая своими мыслями, она отвечала невпопад или иногда вообще ничего не отвечала, когда к ней обращались. Порой она бесцельно бродила по комнатам взад и вперед, напоминая львицу в клетке. Конечно, Нур Бану не одобрила бы этого, эта женщина была воплощением сдержанности, но иногда Сафи не могла удержаться.
Был жаркий полдень в конце лета. Женщины в поисках прохлады сидели под навесами ванн или под опахалами в центре мраморного зала, Сафи же бродила в одиночестве мимо отцветших розовых кустов в самом конце сада гарема. Здесь, прижавшись к железной решетке, она смотрела в узкое окошко в стене вдаль, куда только мог упасть ее взгляд. Белые поля артишока и золотых колосьев расстилались перед нею и, казалось, насмехались над ее затворничеством.
Но особенно больно ей было смотреть на соколов, свободных как ветер.
– О, как хорошо быть соколом! – вздохнула Сафи. – Их дом, небо, не имеет стен и барьеров ни в Турции, ни в Венеции.
– Я так и думала, что найду тебя здесь, – прервал ее мечты женский голос.
– Госпожа! – воскликнула Сафи, повернулась и увидела перед собой Нур Бану в сопровождении маленькой чернокожей рабыни с зонтом от солнца.
Сафи знала, что Нур Бану не доверяет девушкам, любящим уединение, так же как не любила пустое пространство во внутреннем интерьере дворца. Она любила, чтобы все было на своих местах. Сафи закрыла окошко своей спиной, как будто этот вид был каким-то лакомством, которое она стащила и с которым Нур Бану не должна была ее застать.
Но пейзаж за окошком нельзя было спрятать, как лакомство.
– Что же такое восхитительное ты видишь там? – спросила Нур Бану, нежно отодвигая девушку от окошка. – Я вижу только небо и поля, сегодня точно такие же, как и вчера.
– Вы правы, госпожа, – покаялась Сафи. – Здесь не на что смотреть. Я поняла это и больше никогда не буду смотреть в это окошко.
– И все же ты была здесь вчера и позавчера. Нет, здесь должно быть что-то интересное для тебя.
Сафи опустила голову, пойманная на своей маленькой лжи.
– Это испортит твою прекрасную белую кожу, – сказала Нур Бану, – опасно быть так долго на солнце.
– Но какая польза от моей белой кожи, если я никогда не… – Сафи расплакалась прежде, чем закончила предложение.
Нур Бану улыбнулась и слегка покачала головой, прощая недоговоренность фразы, хотя могла только догадываться, чем она могла закончиться.
– Иди сюда, Сафи. Иди под мой зонтик, и давай поговорим.
Сафи сделала, что ей велели. Теперь она была в тени под защитой, и старшая женщина нежно обняла ее за талию. Несколько минут они шли в тишине, пока Сафи не почувствовала, что очень скоро ее заставят извиниться и она пойдет в бани к другим девушкам. Но это для нее было бы гораздо лучше затянувшегося напряженного молчания.
– Сафи, – наконец-то начала Нур Бану, – разве ты здесь несчастлива?
– Конечно, я счастлива, – резко ответила Сафи.
– Да, ты счастлива, – повторила Нур Бану. – За исключением того, что ты расстроена. Я знаю. Я могу это заметить в тебе.
– Мне жаль, госпожа, – было единственное, что Сафи могла произнести.
– Мне тоже, – сказала Нур Бану. – Мне тоже. После этого они прошли еще немного в тишине, потом старшая женщина снова начала разговор.
– Я когда-нибудь рассказывала тебе о моем сыне?
– Если вы и говорили, госпожа, это было прежде, чем я смогла понимать, что вы говорите. Я знаю, что у вас есть сын, конечно, потому что вы первая жена господина и глава гарема. Но больше ничего вы не говорили. Если он такой же, как вы, госпожа, я уверена, он очень умный мальчик и прекрасный, как вы, храни его Аллах!
– Маленький мальчик! – повторила Нур Бану с усмешкой. – О, если бы он был таким, я все еще могла бы видеть его каждый день! Нет, мой сын уже мужчина. Аллах дал ему больше лет: ему уже восемнадцать.
– Восемнадцать! – воскликнула Сафи. – Госпожа, я бы никогда не догадалась.
– Да, это было восемнадцать лет назад, когда Мурат причинил мне боль, появившись на свет. О, но это того стоило. Я скажу тебе, дорогая, никто более меня не удивлен, что время идет так быстро.
– Госпожа, защити вас Аллах, я никогда бы не догадалась, что у вас такой взрослый сын. Вы сами еще молоды – храни Аллах вашу красоту!
Нур Бану улыбнулась, слушая эту лесть и суеверное предубеждение, сопровождающее ее. Возможно, она вспомнила, как сама когда-то отреклась от своей веры и научилась восхвалять Аллаха. Затем она снова заговорила:
– Мой Мурат так хорош и прекрасен, как только может желать любая мать. Однако я очень сильно беспокоюсь за него, потому что за последние год или два – с тех пор как мы впервые прибыли в Кутахию – он очень пристрастился к курению. Опиум, конечно, не такой уж страшный грех. Я сама добавляю немного в кальян время от времени. Но он так молод – и ему все дозволено! Мне сказали, он не занимается больше ничем, кроме как получать удовольствие. Он отказался сопровождать нашего господина к персидской границе, и его дворец, как советника и друга, в военное время был занят пленными янычарами.
Он не посещает правительственные сессии его отца, не тренируется с оружием, не развивает свои умственные способности чтением или диспутами. Даже поэзию и музыку он принимает только как сопровождение своим трансам. Если музыка становится слишком прекрасной или стихи слишком восторженными, он сразу же отсылает исполнителя, чтобы тот не отвлекал его от зыбких галлюцинаций. И его друзья тоже под стать ему – все слабые, бледные мальчики, разделяющие его зависимость.
Возможно, я слишком волнуюсь. Он все же еще слишком молод. Но я его мать. И хотя я и не знаю воли Аллаха, но возможно, после смерти его деда и затем его отца – Аллах, защити их обоих – он станет султаном. Что это за занятие такое для человека, который должен будет вести в бой армии? Но будет гораздо хуже, если им будут управлять министры и советники, которые только и будут желать свергнуть его. Даже сейчас он с легкостью отдает кольцо со своего пальца и мешок грашей за опиум, если ему говорят, что он какой-то особенный. Если он делает это сейчас, когда ему восемнадцать, останови его Аллах, что же будет дальше, когда ему будет сорок? – Нур Бану тяжело вздохнула и покачала головой.
Затем она продолжила:
– Аллах мой свидетель, я как мать сделала все возможное, чтобы помочь ему. Я ворчала и умасливала его, и, как видно, все это ему не очень нравилось. И поэтому я теперь знаю, что он никогда снова не придет навестить меня, даже на праздниках. Я шью ему одежду. Я своими руками пеку ему угощение, которое он любит. Но что из этого? Он всегда может исчезнуть в мире, в который мне нет доступа. Вначале, конечно, я думала, что он просто молод и ему скучно в этом маленьком городе и, когда его отец не давал ему девушек (Селим сам любит их слишком сильно), я присылала их ему. Ты знаешь Азизу?
– Да, – ответила Сафи. Она знала эту девушку.
– Она разонравилась ему через неделю. Затем я послала ему Белквис. Ее ты тоже знаешь.
– Да, – сказала снова Сафи.
– Знаешь, что он мне сказал после Белквис? «Мама, – сказал он, – не присылай больше никаких глупых девчонок. Это такая скука! Они только крадут мое время». Мой родной сын стал мужчиной, который даже не беспокоится о продолжении своего рода, и что же это за мужчина? Он не должен становиться султаном, у которого нет наследников. Он должен иметь их хотя бы для своего народа, чтобы, по крайней мере, оградить его от гражданской войны. Он просто обязан дать им наследника. Он не должен быть евнухом! – Нур Бану резко оборвала свою страстную речь и обратилась прямо к Сафи:
– Теперь, моя дорогая, поговорим о главном. Теперь ты знаешь, почему я купила тебя и привезла сюда?
– В действительности, госпожа, я не знаю, – призналась Сафи, добавив, что она озадачена и удивлена таким поворотом в разговоре.
– Потому что, – произнесла Нур Бану, – потому что ты, моя дорогая, должна излечить моего сына от его пагубной зависимости.
XXX
Сафи от неожиданности остановилась, и маленькая чернокожая девочка, которая несла за ними зонтик от солнца и старалась не пропустить ни слова из их разговора, столкнулась с ней. Когда извинения рабыни и проклятья в ее адрес были исчерпаны, Нур Бану снова заговорила:
– Мой Мурат необычный человек. И ему нужна необычная девушка.
– Белквис и Азиза красивые девушки, – запротестовала Сафи.
– Да, но это девушки, которых всегда можно найти на рынках. Славянские девушки из походов султана – я могу купить двух или, может быть, трех, если хорошо поторговаться, за те деньги, которые я заплатила за тебя. «Нет, нет, – сказала я себе. – Моему сыну нужно что-то очень необычное».
Поэтому я ждала своего времени, притворившись, что я поняла его предупреждение: «Никаких твоих девушек, мама». Но все равно я приказала своему главному евнуху, Кизлару Аге, внимательно следить за рынком рабов. Он нашел и привез ко мне много, очень много девушек. Но ни одна из них не подходила. Потом, ранней весной прошлого года – в то время, когда нам надо было покидать Стамбул и ехать в Кутахию, – он привел тебя. «Вот это, – сказала я себе, – это как раз девушка для моего сына».
Руки Нур Бану обхватили талию Сафи с восхищением и удовлетворением амбициозного обладания. Сафи пробормотала что-то в ответ о том, как недостойна она такой милости.
– Но, моя дорогая, ты достойна! Разве ты никогда не смотрела на себя в зеркало? Как хороши твои волосы, это самое необычное и замечательное в тебе. Ты завоюешь его своими волосами. И твое лицо – в нем есть что-то особенное, помимо красивых глаз и губ. Я почувствовала это сразу, как увидела тебя. «Такая девушка, – сказала я себе, – никогда не должна принадлежать Сулейману». И ты, должно быть, догадываешься, что если бы я не увидела тебя первой и не заплатила за тебя больше, ты сейчас скорее всего была бы в гареме Сулеймана в Стамбуле. Но ты была намного важнее для меня и для моего сына, и, ты видишь, я предложила за тебя гораздо больше денег. Поверь, что и для тебя такой исход был лучше уготованного тебе.
Ты думаешь, тебе бы понравилось быть рабыней Сулеймана? Подумай еще, моя дорогая. Он старый человек и уже не может иметь детей. Если он и берет девушек, так это только для того, чтобы согревать свою постель, как делал и старый царь Давид. Если бы ты хоть раз спала с ним – я говорю «если», потому что много шансов, что ты бы и не делила с ним ложе в этой толпе рабынь – у тебя все равно не было бы ребенка. И затем, через три или четыре года (хотя, может быть, и дольше, Аллах может продлить это и на столетие), когда Сулейман умрет – что будет тогда? Конец, и больше ничего. Потому что если ты раньше принадлежала султану, то не сможешь больше принадлежать никому другому. Тебя переведут в холодный, темный гарем в Едирне, и ты будешь гнить там, пока милосердный Аллах не принесет тебе смерть. Ни детей, ни красивой одежды, ни драгоценностей, ничего. Это не жизнь для тебя. Я знала это, как только увидела тебя. «Если Кто-то и сможет сделать султана из моего сына, – сказала я, – то только эта девушка».
Теперь, моя дорогая, ты понимаешь меня? Через три дня мы будем праздновать Ид ал-Адху, праздник в честь паломников из святого города Мекки. Мой сын согласился поделить жертвоприношения со мной, выполнить эту мирскую обязанность. И в этот святой день я хочу преподнести ему тебя. Скажи мне, что ты думаешь об этом? Ты сможешь сделать то, о чем я прошу тебя?
– Да! – ответила Сафи с твердой уверенностью, совершенно забыв, что, говоря о будущих событиях, надо сказать «если Аллах пожелает этого».
Произнеся свое последнее слово, она плотно сомкнула губы. Так обычно делают новобранцы, которым приказывают идти в опасный и ответственный бой. Она знала, что если ей будет сопутствовать успех, ей обеспечена слава. Но если ее постигнет неудача, только смерть может избавить ее от позора. Она подумала об Азизе и Белквис, девушках, которых больше никогда не позовут к их господину Селиму хотя они были обликом прекрасны. Однажды получив отказ от Мурата, в их жизни никогда больше не появится лучик надежды на устроенное будущее.
Две женщины продолжали прогулку по саду, держась за руки, разговаривая и строя планы, пока тени не стали длинными и не настала пора вернуться.
Перед тем как вернуться в дом и присоединиться к остальным девушкам, Сафи спросила:
– Госпожа, есть одна вещь, о которой я должна спросить вас, прежде чем я пойду к вашему сыну.
– Да, моя дорогая, что ты хотела узнать? Ты знаешь, я могу дать тебе все, что тебе понадобится: одежду, драгоценности…
– Нет, меня интересует другое. У вас же есть средства, благодаря которым я могла бы не забеременеть, не правда ли?
– Да, я знаю несколько секретов. Но…
– Пожалуйста, госпожа, откройте мне их, прежде чем я пойду к вашему сыну.
– Что? Что это за разговоры? – воскликнула Нур Бану, убирая в гневе свою руку с талии Сафи. – Ты что, такая же извращенная, как и он, что не желаешь иметь детей? Что же ты за женщина, что так мало заботишься о своем будущем и отвергаешь такой шанс родить сына?
– Госпожа, простите меня, – сказала Сафи. – Я бы очень хотела иметь сына и подарить вам внука, если Аллах будет милостив, я могу только молиться о том. Но ведь первое, что нам надо сделать, это избавить Мурата от опиумной зависимости. Кто может сказать, сколько времени это займет? Я уверена, что не могу доверять ни Аллаху, ни чарам, которые он может дать мне в течение месяца или двух, прежде чем я забеременею, что я одержу победу. Потом, если я стану толстой и некрасивой, у меня не будет никакой надежды избавить вашего сына от зависимости, и мы можем потерять его. До вашего ухода, моя госпожа, дайте мне какие-нибудь средства, которые я смогла бы использовать до моей победы.
Нур Бану недоверчиво покачала головой. Она была женщиной, которая редко благодарила за хорошие идеи, если они не были ее собственными. Но Сафи знала, что женщина все же оценит всю мудрость этого плана, и тогда она получит то, что ей надо.
* * *
Когда они расстались у выхода из сада, старшая женщина стояла и наблюдала, как молодая девушка уходит, высокая, грациозная. Казалось, что она не идет, а танцует.
«Да, – поздравила она себя. – Я сделала правильный выбор. Очень правильный».
Но внутренний голос продолжил: «Возможно, слишком правильный?»
