Текст книги "София - венецианская наложница"
Автор книги: Энн Чемберлен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
IX
«Полный вперед!» – был крик, который заставил меня и моего дядю покинуть каюты, и я сразу же обнаружил причину этой бдительности. Под покровом ночи наблюдатель подумал, что нагоняющие нас огни – это просто звезды, и не обратил на них никакого внимания. Но к утру преследователи приблизились так близко, что мы смогли даже увидеть эмблему их флага. Это был острый белый мальтийский крест на черном фоне – рыцаря ордена Святого Иоанна Крестителя.
– Спасибо, Боже, – сказала монахиня, сложив руки и обратив свой взор к небесам. – Я так боялась, что они окажутся пиратами.
В моем покачивании головой и моем ответном бормотании монахиня уловила скептицизм.
– Но они, конечно же, наши друзья, – воскликнула она. – Они плывут под флагом Христа.
– Они, конечно же, захотят остановить нас, – ответил я, – и обыщут наш корабль.
– Зачем?
– Они ищут турок, – я с силой толкнул дверь.
– Тогда все хорошо. У нас же нет на корабле нечестивых турок, не так ли?
– Конечно, нет, – быстро ответил я, – но это нас ужасно задержит. Это продлит наше путешествие на Корфу еще на два дня.
Когда подошедший корабль – маленькое суденышко, но вооруженное до зубов – пришвартовался к нам, монахиня заставила свою племянницу и всю свиту выйти на палубу, встать на колени и неистово молиться. Если бы я был рыцарем ордена Святого Иоанна, это представление показалось бы мне чересчур религиозным, чтобы казаться реальным, и я бы сразу заподозрил, что здесь прячутся турки. Но, возможно, простота пожилой женщины была столь велика, что исключала всякую ложь; может быть, их убедили белокурые волосы девушки, потому что они очень быстро прошли мимо. Я видел, что их капитан отдавал распоряжения, но на нашем корабле он не мог найти турка, даже если бы очень хотел. Меня это ужасно разозлило, но больше всего то, с какими заигрывающими взглядами и улыбкой София отвечала ему.
Капитан корабля рыцарей был худым, угловатым мужчиной с каштановыми волосами по плечи, свисающими, как мокрое белье. Он был единственным из всей команды, кто носил униформу и вместо традиционного палаша вооружил себя парой серебряных пистолетов. Я был уверен, что в рукопашном бою или даже на палашах могу победить его очень легко. Бог не наделил капитана ни умом, ни мускулатурой. Но с этими пистолетами (вероятно, украденными) фортуна неестественным образом повернулась к нему, и нам всем приходилось дрожать в его присутствии, как овцам перед волком.
При утреннем обыске, однако, рыцари не обнаружили ничего подозрительного, и им пришлось принять приглашение отобедать вместе с нами. Кок подал засоленную свинину с жареными яблоками и печенье, которые мы залили огромным количеством вина. Все остальные на борту тоже приняли участие в этом обеде – монахиня даже более активно, чем это позволял ей больной желудок, а Хусаин так же беспечно, как и любой другой христианин.
Я смог немного расслабиться и присоединиться к тостам за море, «свободное от турок». Я положил свои ноги на подпорку, облокотился на люк и наконец-то смог забыть всю эту испорченную ночь. Еда и вино были превосходными, солнце – теплым, и свежий ветерок приятно ласкал лицо. Небо было совершенно голубым и отражалось в воде, как в хорошо отполированном зеркале. Среди пустого судового оборудования чистили перышки чайки, чувствуя себя совершенно как дома.
Однако вся эта идиллия была недолговечной. Мой покой был прерван взглядом, настолько чувствительным, что его можно было сравнить с похлопыванием по спине. Я повернулся и увидел ее взгляд, ненавидящий мое спокойствие. Сейчас мы посмотрим, что могут сообщить эти пронзительные глаза, прекратив наконец это подглядывание искоса. Я читал все по ее глазам, как будто слова были произнесены вслух. София быстро отвела взгляд, как будто я застиг ее за чем-то непристойным. Но у меня было достаточно времени, чтобы принять сообщение ее глаз: они предупреждали меня о том, что она собиралась сделать. Или же она была настолько уверена в своей победе, что просто играла со мной, заманивая меня в ловушку.
Когда дочь Баффо уверилась, что я обратил на нее внимание, она встала со своего места и пересела на свободный стул рядом с ее тетей. Это место оказалось совсем рядом с капитаном рыцарей.
– Преподобный рыцарь, – обратилась она к нему.
– Да, синьорина? – рыцарь повернулся к ней, покраснев от такого обращения.
София Баффо, напротив, оставалась холодной и спокойной, хотя явно собиралась нанести мне удар в спину:
– Преподобный рыцарь, почему вы ищете турок на кораблях христиан? Ведь хороший христианин никогда не будет иметь дела с язычниками.
– Вы будете удивлены, донна, но турки, как крысы, и ни один корабль в море не может освободиться от них.
Дочь Баффо была шокирована и поражена – или, в крайнем случае, она прикидывалась.
– Но что же за христиане позволят себе такие поступки?
– Не всегда легко определить, кто предатель. Я вам скажу, донна Баффо, что венецианцы – худшие предатели. Хуже, чем испанцы, даже хуже, чем французы.
– Я не могу в это поверить.
– Бог свидетель. Это правда.
– Но почему?
– Потому что они любят деньги больше, чем Иисуса Христа. Потому что они были на стороне турок с тех пор, как мы завоевали Иерусалим. Как говорит Господь, «они открыли могилы, полные смерти и коррупции».
– Я не могу в это поверить, – повторила София. – Притом я венецианка.
– О, вы чисты и наивны, синьорина. Вы еще не знаете жизни. Это заставляет меня чувствовать: то, чем я занимаюсь, – стоящее дело.
– Спасибо вам за это, – сказала она, – и Дева Мария, и ангелы благословляют вас.
Она прикидывалась глупышкой для него, но я знал, что девица затеяла опасную игру, даже если бы они говорили и о другом. Я встал и медленно подошел к затухающему огню, на котором кок подогревал наш обед. Затем я украдкой взял щипцами тлеющий уголек. Изображая рассеянность, я продолжал слушать их разговор очень внимательно.
– Но как я узнаю этих испорченных людей, когда их встречу рыцарь, если вас не будет рядом? Вы меня уверили, что этот корабль чист. И все же как я узнаю, что это так, а не наоборот? Я думала, что здесь есть турки. Как я узнаю, что наш капитан синьор Виньеро, например, не друг турок? Он кажется совсем неопасным, но…
– Чем капитан Виньеро вызвал ваши подозрения, донна?
– Да, это глупо с моей стороны, конечно…
– Возможно, и нет, – сказал рыцарь, проявляя явный интерес к ее словам. – Вы не можете ни в чем быть уверены. Так что же он сделал?
– Ничего особенного. Но на корабле есть огромный чернокожий раб. Он купил его в Константинополе, говорят. Турок или язычник, я в этом полностью уверена. Он меня ужасно пугает. Посмотрите, как я дрожу, только говоря о нем. – И она завернула свой рукав до локтя, показывая гусиную кожу и заодно прекрасную белоснежную руку.
– Да, этот чернокожий раб действительно испугает только одним своим видом. Особенно такую впечатлительную особу, как вы. Но он – простите меня, синьорина, – евнух и к тому же раб.
Поверх нескольких голов я поймал взгляд Пьеро, который стоял, осматривая повреждения на канате. Я посмотрел в его сторону с благодарностью: он действительно играл свою роль великолепно. Затем я осторожно переложил щипцы так, чтобы они оказались за моей спиной.
– Вам нечего бояться его, – продолжил тему рыцарь. – Я уверен, что капитан крестил его надлежащим христианским именем и сделал достаточно, чтобы спасти его бедную душу от дьявола.
Дочь Баффо не могла скрыть своего разочарования, что она не увидит Пьеро, ее первого обидчика, пораженным свинцом рыцаря. Но когда она оправилась от этого разочарования, она сразу же начала искать другую жертву.
– Я уверена, что вы правы насчет капитана Виньеро, – сказала она. – У вас намного больше опыта в этих делах, и я всецело доверяю вашему суждению.
Рыцарь зарделся от такой лести; он был искусно подготовлен для нового удара.
– И все же есть еще его племянник, молодой синьор Виньеро, первый помощник. Мне довелось услышать очень странный разговор этой ночью.
– Что за разговор? – спросил рыцарь.
– Он разговаривал с синьором Батиста, купцом.
– Да?
– Да, только вместо того чтобы называть его «Энрико», он называл его «Хусаин».
– Хусаин?
– Да, что-то вроде того. Это было имя, которое я раньше не слышала. И мы все знаем, что христианское имя синьора Батиста – Энрико. Разве это не странно?
– Да, странно, – кивнул рыцарь, но без ее ноток загадочности.
– Но это…
– Донна Баффо, – не выдержав, вмешался я в их разговор. Я сказал это быстро, но с достаточной силой, чтобы она не могла меня игнорировать. – Ни слова больше, донна, или мы все пожалеем об этом!
Рыцарь, молодая синьорина и вообще все повернулись в мою сторону. Они увидели пылающий уголь в моей руке на малом расстоянии от нашего склада боеприпасов в центре корабля. В этом случае взрыв обязательно разломил бы корабль на две части.
Капитан рыцарей схватился за свои пистолеты, но я приказал ему:
– Брось пистолеты на палубу; и это относится ко всем твоим людям тоже.
Они так и сделали.
– Теперь, – продолжал я, – я хочу, чтобы вы все медленно и спокойно вернулись на свой корабль, отшвартовались и позволили нам мирно плыть нашей дорогой на Корфу.
Мой дядя уже стоял рядом со мной. Он не пытался остановить меня – и я не думаю, что были какие-нибудь способы справиться со мной. Но он начал говорить своим спокойным голосом, тембр которого мог бы утихомирить любой мятеж.
– Джорджо, – сказал он, – что это значит? Рисковать жизнями стольких христиан? Ради чего? Ради какого-то турка и его нескольких тюков ткани?
Я уже говорил, что мой дядя был отцом моих материальных нужд, но Хусаин насыщал мою душу.
– Да для Хусаина я сделал бы все, что угодно. Но эта дочь Баффо несомненно будет доставлена по назначению – к ее отцу на остров Корфу И я надеюсь, крестьянин, за которого она выйдет замуж, будет иметь две деревянные ноги и горб.
– О Боже! – воскликнула на это дочь дона Баффо. – Я расскажу им все, что слышала этой ночью, и ты, Виньеро, не остановишь меня.
– Синьорина Баффо, я предупреждаю вас…
– Они говорили о том, что у синьора Батисты три или четыре жены. Они говорили на его турецком языке. И потом синьор Батиста молился своему демоническому богу. «О, Аллах», – сказал он, и палуба покачнулась подо мной.
Она стояла здесь рядом с люком, сжав кулаки, и ее глаза гневно пылали. Ее золотые локоны непослушно выбились из-под чепца, а грудь страстно вздымалась. Мне даже не пришло в голову, что моя угроза только доказывала рыцарям правдивость ее слов. Я был слишком взбешен, чтобы понимать, что же я делаю, и я не смог удержать свое сумасшедшее желание преподать ей урок.
Не успев как следует подумать, я поднес угли к фитилю орудия. В это же мгновение или даже мгновением раньше девушка вскочила, схватила один из пистолетов рыцаря и, выкрикнув: «Рыцарь!», как боевой клич, бросила ему пистолет. Тот выстрелил. Мой дядя принял выстрел на себя, пуля попала ему прямо в грудь, и в агонии он опустился к моим ногам.
Орудийный залп произвел сильный шум. Обеспокоенный состоянием моего дяди, я не позаботился закрыть уши и несколько минут стоял, оглушенный громом выстрела. Когда я пришел в себя, вода уже потоком хлынула через пробоину в корабле рыцарей.
Сейчас рыцарь уже не терял времени. Он и его команда быстро подобрали свое оружие, и весь корабль был под их контролем. Они связали моего друга Хусаина и бросили его на палубу своего тонущего корабля. Моего дядю, который уже скончался, они тоже бросили туда. Затем они перерубили тросы и, перебравшись на нашу галеру, покинули сцену трагедии так быстро, как могли.
Что касается меня, я был закован в кандалы и брошен в трюм. Как я понял, они собирались судить меня за убийство и предательство в ближайшем венецианском порту. Способы пытки на суше будут гораздо более жестокими. Но я достаточно страдал и в этом темном трюме, вспоминая предсмертные слова моего дяди.
– Сын моего брата, – сказал он, – что же ты сделал? Ты будешь последним Виньеро, который плавал в море. И это будет твоим последним путешествием.
X
В темноте трюма я потерял счет дням. Я был подавлен, скорбя о гибели дяди, моего единственного родственника, и моего друга Хусаина. Сквозь щели досок палубы пробивалось немного света, и я мог узнавать, когда наступала ночь, по полной темноте, такой же полной, как и мрак горечи утраты в моей душе.
На второй день мы попали в шторм. Я не могу сказать, как долго он длился, вода сквозь щели заливала трюм. В душе я был благодарен рыцарям, что они не посадили меня к гребцам, так как этим бедняжкам приходилось терпеть шторм без всякого прикрытия, только у некоторых из них была сменная рубаха.
В темноте трюма, окруженный крысами и зловонными тюками с тканью и стеклом, меня ужасно мучила морская болезнь. Обычно небольшая прогулка по палубе, молчаливый диалог с волнами, несколько вдохов свежего воздуха быстро возвращали меня к жизни, но здесь не было ничего из перечисленного. Еда, которую Пьеро разрешали приносить мне, была паршивой и не улучшала моего состояния.
Я мог бы посочувствовать монахине и другим людям, которые, должно быть, тоже страдали, но даже мимолетная мысль в этом направлении вызывала у меня сожаление о моих погибших друзьях и злость на предательство Софии Баффо. Я был полным дураком, что помешал ее бегству из зала Фоскари. Если бы я держал рот на замке, Барбариджо проклинали бы ее, а не Виньеро.
После всех этих мыслей я уже не мог жалеть кого-то еще, кроме себя, сидящего в заточении и без друзей, чувствующего боль от железа на запястьях и лодыжках при каждом покачивании корабля.
Хотя мне было неизвестно, сколько дней прошло, но я знал, что мы покинули Адриатику, обогнули нижнюю часть Италии и теперь находимся в открытом море. Я мог это определить по размеру и шуму волн, даже когда они не были большими. Значит, мы вовсе не собирались плыть на Корфу.
Пьеро принес мне подтверждение моей догадки:
– Рыцари решили не рисковать.
– Да, их героизм может быть с легкостью определен на Корфу как пиратство.
– Молодая синьорина…
– Клянусь, она приложила свою руку к этому решению. – Я не мог видеть черную голову Пьеро в трюме, но знал, что он кивает. – Если она не может вернуться в Венецию, Мальта ей тоже подойдет хотя бы на некоторое время. Это, конечно, лучше, чем Корфу и брак с корфиатом.
– Молодая синьорина, – Пьеро попытался преподнести мне это тактично, – находится в центре внимания рыцарей.
– Не надо быть тактичным со мной, Пьеро.
Я чувствовал, что мое наказание будет еще более жестоким – хотя это мало меняло дело, – чем тогда, когда этот услужливый раб выручал меня из моих детских проказ. Я прекрасно помню, что не было случая, когда Пьеро не спасал меня, когда я его об этом просил. Но сейчас он не мог ничего сделать.
– Да, я в курсе, – вздохнул я, – что этот долговязый краснощекий капитан пока еще не показал свое старческое слабоумие. Я не единожды слышал звуки танцев на палубе надо мной. Я слышал легкие женские шажки в сопровождении пиратских башмаков.
– И я слышал, капитан рыцарей проклинал небеса, – тихо сказал Пьеро, – что он женился до встречи с дочерью дона Баффо.
– Да, но так будет только до Мальты. Капитан лжец. Мальта – это площадка в борьбе против язычников Северной Африки.
Хотел ли я успокоить Пьеро этой простой констатацией фактов? Конечно же, это не успокаивало ни его, ни тем более меня.
* * *
Примерно после недели в море, когда мы нагнали то расстояние, которое потеряли во время шторма, обычные дела на палубе вдруг стали более оживленными. «Корабль, полный вперед!» – команда наблюдающего повторялась в каждом уголке судна. Через мгновение я услышал, что гребцы ускорили темп вдвое и даже больше. Мы делали быстрый разворот.
– Боже мой! Их три! – услышал я крик капитана. – Мы пропали.
– Пираты! Турки! Пираты! – раздавались крики. – К оружию за Христа и Святого Иоанна!
Я боролся со своими оковами, чтоб увидеть хоть немного из того, что происходило на палубе, но мои усилия были напрасны. Насколько я мог понять, суда пиратов были настолько малы, что их невозможно было заметить меньше, чем за десять узлов, особенно с такого корабля, как наш. Это позволяло им незаметно шнырять в море подобно змеям, подбираясь ближе и ближе к жертвам, до того как их заметят. Малый размер суденышек позволял им также очень быстро окружать большие корабли. Таким образом, хотя гребцы работали в полную силу и гребли они по венецианской моде стоя, очень скоро наш корабль оказался в зоне огня турецких посудин.
Рыцари выстрелили, но преимущество было на стороне пиратов. Для таких небольших суденышек у турок было много оружия: по звукам я определил пять залпов на наш один. Наше единственное орудие к тому же могло защищать только передний фланг и было сейчас совершенно бесполезным. Легкие и быстрые, как ветер, три турецких корабля вскоре окружили нас.
Рыцари сражались долго и храбро. Каждый залп турок заставлял наш корабль дрожать, словно осенний листок на ветру, и каждый раз я думал, что это последний залп, который мы сможем выдержать. Все рассказы о кораблекрушениях всплыли у меня в голове, как ночной кошмар. Я вспомнил ужасную мучительную смерть множества заключенных на кораблях: в трюмах или прикованных цепями к скамейкам гребцов. Некоторые, чтобы не утонуть, ломали себе конечности, чтобы освободиться, но такие люди обычно умирали от болевого шока или привлекали своей кровью акул не только к себе, но и к другим членам команды. Так что просто утонуть – было бы для меня завидной смертью.
Самым худшим в этой ситуации была моя беспомощность. Если бы у меня был хотя бы пистолет, я знал бы, что делать, да и принять смерть в бою мне было бы легче.
Однако звуки на палубе немного успокоили меня, я услышал молитвы и причитания женщин. Безоружные, они могли наблюдать за происходящим, и их крики отображали все ужасы, которые они видели. Слушая их голоса, я думал: когда следующий снаряд ударит в наш корабль, я утону с мыслью, что дочь Баффо наказана за свое упрямство. Как, наверное, она сейчас мечтает о мирной бухте на Корфу!
Битва продолжалась весь полдень. Страх и голод помутили мой рассудок, но когда один из залпов снес угол палубы над моей головой, я смог увидеть сияющее солнце и мачты атакующих кораблей. Быстро и легко они приближались ближе и ближе, окружая нас и атакуя, как стая акул. Флаги реяли прямо надо мной, и я мог убедиться своими глазами, что это были белые полумесяцы со звездой на красно-зеленом флаге ислама.
К ночи пираты взяли нас на абордаж, и битва продолжалась врукопашную в свете факелов. Я следил за ней по звукам и запаху: крики, стоны раненых, хруст весел, свист ножей – все это было приправлено запахом пороха и крови.
Потом, когда капитан был загнан в угол, он, как беспомощный десятилетний ребенок, бросил свои пистолеты и стал просить пощады. Но турки прикинулись не знающими языка и разрубили его своими дамасскими саблями.
Тишина ознаменовала полное наше поражение. Я слышал, как турки осматривали свою добычу – вначале людей, потому что они могли выпрыгнуть за борт.
Затем были открыты люки, чтобы проверить товары в трюмах.
Горящий факел появился в трюме, и я был ослеплен его светом. Человек с факелом тоже, должно быть, плохо видел, так как он прокричал:
– Я спрашиваю, это ты, мой друг? Ты здесь?
Слова были итальянские, но произнесены с акцентом, конечно, не очень большим, поэтому я не мог ошибиться.
– Хусаин, старина! Какого дьявола ты тут делаешь?
XI
Меня подняли наверх, помыли, дали одежду и немного горячей еды. Мы ели курицу, только что зарезанную, так как турки выбросили соленую свинину как оскорбляющую их вкус. Мне также не дали вина, потому что его вылили в море, окрасив его в красный цвет. Но скоро я почувствовал себя гораздо лучше сверх всяких ожиданий, и я сидел за столом, беседуя со своим другом, пытаясь узнать, как все же судьба свела нас снова вместе.
– Я действительно думал, что встречусь с тобой в царстве Нептуна к концу этого дня, – сказал я. – О Боже, как же получилось, что ты выжил?
– Спасибо Аллаху! Этот небольшой флот мусульман увидел корабль рыцарей перед тем, как тот утонул. Они спасли меня и, узнав, что я с ними одной веры, сразу решили отомстить. По воле Аллаха, однако, шторм заставил нас скрываться в бухте рядом с итальянским островом Галлиполи, и мы потеряли вас из виду на несколько дней. Вчера же мы снова увидели вас, вот так все и было.
Мой друг значительно изменился с тех пор, как я его последний раз видел. Его венецианская одежда торговца была заменена на длинную робу и тюрбан. Конечно, он оставался все тем же человеком, но я не мог не быть пораженным изменениями в его характере, который он сменил так же легко, как надел новое одеяние. Темно-голубой вельвет его робы, казалось, смягчил и его характер. Он казался более нежным и заботливым, другим это могло показаться женоподобным, но мне казалось естественным. Загар шел ему, но он подчеркивал седину в бороде, и Хусаин казался старше своих лет. Его тюрбан, чистый и темный, придавал его образу мудрости, в то время как широкие полосы шелка на поясе добавляли ему стройности.
И хотя его пояс был украшен теперь серебряным кинжалом и пистолетом, который, должно быть, еще не остыл после сражения, он придавал ему вид упитанного купца, что успокаивало меня. Я вспомнил тот день, когда впервые встретил его в нашем саду на реке Брента. Я помню его карие глаза, излучающие радость и доброту, и его густые брови, сросшиеся посередине. Я помню его квадратную бороду, теперь седую, под немного крючковатым носом. И эти золотые зубы, обнажавшиеся, когда он смеялся, – это было то, что могло привлечь внимание ребенка!
Я помню, что это был за день, прекрасный летний день, залитый солнечным светом. И мы сразу же поняли, что будем друзьями. Он пел мне песни из своего детства, песни, которые я не понимал. Но я без колебаний бросал свою няню и брал его за руку, чтобы послушать еще. Это зрелище предстало передо мной как наяву, хотя с тех пор прошло много лет и нашу землю с садом пришлось продать за долги уже очень-очень давно. Я думал, что Хусаин нравился мне, ибо был сирийцем. Венецианцы говорили на моем языке, но я не мог доверять им, потому что они не верили ни себе, ни своему Богу.
Подобные чувства испытывал этой ночью и Хусаин. Я слышал это в его голосе, когда он благодарил меня за то, что я рисковал своей жизнью, защищая его. Его слова были довольно скупыми – но как еще может благодарить человек, который испытывает чувство долга, как клеймо на своей душе? – тем не менее в его голосе звучала та же страсть, которая когда-то окрашивала строки его далеких песен.
– Не стоит благодарности, мой друг, – сказал я. – Ты бы сделал для меня то же самое.
– Нет, – сказал Хусаин, – я так не думаю. По правде говоря, мне казалось, что ты не в своем уме. Это было ужасно глупо в любом случае. Что стало причиной такой опрометчивости?
– Если бы я не потопил их корабль, рыцари вышибли бы тебе мозги, даже не задумываясь.
– Мы не можем сказать, какова была воля Аллаха. И даже ты, мой друг, со своей самоуверенностью – даже ты, я думаю, не мог бы изменить его желание. Нет, даже с человеческой точки зрения, ты был явно не в своем уме. Ха! Я и сейчас представляю тебя стоящим с горящим углем в щипцах, пытающимся заставить толпу пиратов покинуть корабль. Ну и защитник!
– Честно говоря, Хусаин, – сказал я всхлипывая, – я заботился и о другом. Был ведь еще дядя Джакопо. О Боже, я буду молиться все свою оставшуюся жизнь и никогда не прощу себе его гибели.
– На то была воля Аллаха, – успокаивал меня Хусаин, – и ты не должен винить себя. Рыцари в любом случае убили бы его за мое сокрытие.
Мы некоторое время поговорили о моем дяде, вспоминая все хорошее о нем. Потом я закричал беспомощно:
– Эта девчонка свела меня с ума!
Хусаин понимающе покачал головой.
– Скажи мне, что ты чувствуешь по отношению к ней после недельного заключения в трюме? Ты теперь можешь думать о ней трезво?
На это у меня не было ответа.
– Причина, по которой я спросил об этом, – сказал Хусаин, – заключается в том, что наш командир обеспокоен разделом добычи.
– Добычи?
– Конечно. Рабы, дукаты, драгоценности и так далее. Мы получили большую добычу с этой галеры.
– Ты имеешь в виду, что мы добыча?
– Мой друг, это была честная битва, ты должен признаться в этом, и мы в ней победители.
– Но… но республика Венеция дружит с Оттоманской Портой – у нас подписано соглашение.
– И вы также дружите с мальтийскими рыцарями.
– Мы единоверцы.
– Люди, которые ходят по острию ножа, должны когда-то упасть. И не делай такое лицо. Тебя, конечно, освободят. Я замолвил за тебя слово и сказал, что ты мне как сын. Наш командир решил, что любой человек, которого держали в заключении, не может быть неверующим. Мне вернули мой товар, так что все будет хорошо. Но все остальное будет поделено по нашим старинным законам дележа добычи, посланным пророком тысячу лет назад. Я не могу идти против этого.
– Люди тоже?
– Конечно, и люди. Нашим кораблям нужны гребцы, а городам – рабы. Это справедливо, мой друг.
– Справедливо?
– Хорошо, если это несправедливо, тогда это воля Аллаха, и прими это как данность, – сказал Хусаин. – Мы обнаружили пятерых мусульман среди ваших гребцов и, освободив их, нуждаемся в замене.
