Текст книги "Огненная дорога"

Автор книги: Энн Бенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Вот-вот собирался уйти и Джеффри Чосер. Алехандро отвел его в сторону и прошептал:

– Помните, вы должны поговорить с вашим принцем. Скажите, что я страстно желаю помочь ему.

Чосер понимающе кивнул.

– Скоро вы услышите обо мне, не сомневайтесь.

Парнишка подошел к де Шальяку и попросил написать записку, объясняющую его долгое отсутствие. Получив ее, он отбыл: юноша, перед которым открыт весь мир. Алехандро проводил его завистливым, тоскливым взглядом. Своим авантюрным характером и пытливым разумом Чосер напомнил Алехандро его самого, молодого и свободного, пока он не споткнулся на своем пути.

Правда, приверженность парня английскому внушала опасения, однако в данный момент Алехандро это не слишком заботило. Да и что остановит такого сообразительного, предприимчивого молодого человека, как бы мир ни относился к предпочитаемому им языку?

Они лежали на соломенном тюфяке в своей комнате наверху, и Кэт дрожала от ужаса в объятиях Гильома, хотя ночь была теплая.

– Почему нельзя пойти туда сейчас?

– Он сказал, завтра.

– Де Шальяк! – простонала она. – Кто бы мог подумать?

Каль огорченно вздохнул.

– Если бы я знал историю их взаимоотношений, то смог бы понять и смысл этой встречи, однако ты не посвятила меня в ваши тайны.

Кэт закрыла глаза, не произнося ни слова.

– Кэт, пожалуйста, ты должна рассказать мне. Я ничего не знаю, и это может быть опасно.

Она открыла глаза.

– Значит, он ничего не рассказал тебе?

– Нет, но спросил, не рассказала ли ты мне. – Гильом нежно взял лицо Кэт в ладони и заглянул в глубину ее глаз. – Я вас не выдам. Порукой тому моя страсть к тебе. Но и без этого я человек чести. Я никогда не причиню тебе вреда, какую бы выгоду это ни сулило. – Она попыталась отвернуться, но он помешал этому. – Пожалуйста. Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя? Умоляю, доверься мне. Если нам суждено вместе пройти по жизни, я должен знать, кто ты.

Она мягко отвела от лица его руки, села и посмотрела ему в глаза.

– Ты должен пообещать, что не расскажешь никому.

– Я уже дал обещание. Не сомневайся в моей искренности.

– Гильом, это знание может обернуться для тебя плохо.

– Я готов рискнуть.

– Тогда помни, я предостерегала тебя. И ты согласился…

– Да! Согласился! Ради всего святого, говори!

– Хорошо. – Она чуть помедлила. – Что тебе известно об английском королевском дворе?

– Не больше, чем любому обычному человеку.

– Боюсь, скоро ты будешь знать больше, чем хотелось бы.

Он с искренним недоумением смотрел на нее.

– Но какое отношение английский двор имеет к тебе?

– Самое прямое. Видишь ли, Гильом, я… я…

Давясь слезами, она смолкла, не в силах продолжать.

– Да? Рассказывай!

– Я не дочь père, – выпалила она.

– Господи! – воскликнул Каль. – Еще скажи, что небо голубое! Это и дураку ясно с первого взгляда. Тогда чья ты дочь?

– Я… дочь… короля Эдуарда.

– Боже мой! – Каль перекрестился, во все глаза глядя на нее.

– Моя мать была придворной дамой королевы Филиппы. Во время чумы père, как лекаря, послали в Англию, и отправлял его де Шальяк. Вот как пересеклись их жизненные пути.

Немного придя в себя, Каль вновь обрел дар речи.

– Принцесса? Ты английская принцесса?

– Нет! Ты не понимаешь! Я никто. Никто. Незаконнорожденная, презираемая всеми, кто находился рядом. Меня забрали у матери в очень раннем возрасте и отправили к моей сестре Изабелле. Вот она настоящая дочь моего отца и королевы. Я значила для нее меньше, чем какая-нибудь рабыня. Единственные, кто был добр ко мне, это няня, да благословит ее Бог, а если она уже почила, да покоится в мире, и Адель, фрейлина сестры! Скорее она была мне сестрой, не Изабелла. Королева, король, мои братья и сестры – все они обращались со мной хуже, чем с остывшей золой из камина!

– А как же твоя мать? Она не могла ничего сделать для тебя?

– Ей всячески препятствовала королева. Таким образом она мстила моей матери за то, что та имела связь с королем, хотя как мать могла избежать этого? А потом, когда мне было семь, она умерла от чумы.

– Да, ты говорила. Боже мой! – изумленно повторил он. – Что за поразительная история! Чего-чего, а такого я никак не ожидал…

– Поразительнее всего то, что я до сих пор жива! – Кэт помолчала. – Ты должен снова пообещать мне никому не рассказывать о том, что узнаешь, а иначе я не смогу продолжить.

– Конечно обещаю… но неужели осталось что-то еще даже более убийственное?

– Не знаю, это как посмотреть. – Она сделала глубокий вдох и выпалила: – Père еврей.

Последовало потрясенное молчание.

– Не может быть. Я бы понял это.

– Каким образом?

– По его… качествам. В нем нет ничего еврейского.

– У него есть шрам. На груди. Когда-то там было круглое клеймо.

И тут Каль вспомнил тот вечер в доме Алехандро и то, как удивился, заметив шрам на его груди. Однако тогда его голова была слишком занята другими мыслями, чтобы проявить к шраму более чем мимолетное любопытство; люди умирали, за ним самим гнались.

– Он отвернулся от меня, когда я увидел его без рубашки. Теперь понятно почему. – Помолчав, Каль задал новый вопрос: – Но тогда как получилось, что де Шальяк отправил его в Англию?

– Де Шальяк не знал. Père скрыл, кто он такой, взяв имя своего умершего друга, солдата, вместе с которым покинул Испанию.

– Почему он ее покинул?

– Потому что убил епископа.

– Епископа? И он до сих пор ходит на свободе, а не вздернут на дыбе?

– Клянусь, это правда – и, поверь мне, Гильом, у него были для этого серьезные основания.

– Но епископ… поистине, это тяжкий грех.

– И мысль об этом гложет его каждый день. Проклятый церковник погубил и его, и его семью только за то, что père выкопал труп человека, которого лечил от ужасной болезни, но не сумел спасти. Он отчаянно хотел понять, почему этот человек умер. И достал тело из могилы…

– Бог мой! – простонал Каль.

– Гильом… постарайся понять… когда человек так страстно жаждет знаний, как père, временами приходится рисковать. И он дорого заплатил за все, что сделал. Его семья была изгнана, их имущество конфисковано… им пришлось покинуть Испанию в самый разгар «черной смерти». – Кэт понурилась. – Он до сих пор не знает, сумели ли его родители пережить это путешествие, они были люди пожилые еще тогда, десять лет назад.

– Это правильно – что он дорого заплатил, за такие-то дела.

Щеки Кэт вспыхнули от гнева, но она с заметным усилием сдержалась.

– Père знает, что за все это его когда-нибудь будут судить. Однако в их святых книгах сказано «око за око», и хотя он не такой уж набожный человек, к этим словам своего пророка относится очень серьезно. – Кэт помолчала. – В Авиньоне, дожидаясь приезда семьи, он хотел лечить людей, но вместе с другими лекарями его вызвали к де Шальяку, для обучения. Потом их разослали по всей Европе, чтобы защищать здоровье королевских семей, поскольку Папа рассчитывал навредить им, по-своему устраивая королевские браки, а как бы он прибрал их к рукам, если бы все невесты и женихи умерли? Вот как père оказался в Англии – если бы не это, он так и жил бы в Авиньоне. Он от всей души надеялся, что его семья сумела добраться туда, но возвращаться боялся – его могли узнать и схватить. Хотя он понимает, конечно, как мало у них шансов пережить и трудное путешествие, и чуму.

Каль покачал головой, все еще не оправившись от потрясения.

– Какой жестокой может быть рука судьбы! Он думал, что в Париже безопасно, а оказалось, что самая большая опасность подстерегает как раз здесь. – Он задумчиво помолчал и добавил очень серьезно: – Должно быть, все эти годы были просто ужасными для тебя.

Кэт нахмурилась.

– Ужасными? Что ты имеешь в виду?

– Ты ведь целых десять лет с ним как его дочь.

– И почему, – грустно спросила она, – это должно быть ужасно?

– Плохо уже то, что он еврей, но к тому же осквернитель; могил, убийца… твоя преданность ему удивительна, учитывая…

Не раздумывая, она замахнулась, собираясь влепить ему пощечину, однако Каль перехватил ее руку и крепко сжал ее. Увидев гнев и слезы в глазах Кэт, он понял, что для нее все эти доводы ничего не значат. Она любит Алехандро Санчес не меньше, чем если бы он и вправду был ее отцом.

Спустя несколько напряженных мгновений он прошептал:

– Прости. Я не хотел проявить неуважение. – Он нежно поцеловал ее руку, которую все еще сжимал. – Мое суждение слишком поспешно, ведь я еще так мало знаю.

Кэт выдернула руку. Щеки у нее полыхали, а голос звучал глухо, когда она в конце концов заговорила.

– Père самый замечательный человек из всех, с кем я сталкивалась. И духом он гораздо благороднее того, кто зачал меня. Ни на миг я не пожалела, что оказалась с ним. Он подарил мне знания, научил читать и считать… я знаю медицину, умею охотиться и владею навыками, необходимыми для выживания. Мало кто может похвастаться такими вещами, а среди женщин – вообще единицы. И никогда он не пытался навязать мне свою веру, хотя иногда по выражению его лица я понимаю, как страстно хотел бы этого. Ему бывает так пусто, так одиноко… никто не должен такого выносить.

– У него позади много потерь.

– Он потерял все, что было для него важно, кроме меня.

И когда она произнесла эти слова, Каль понял: чтобы сохранить Кэт, у него нет другого выхода, кроме как принять ее названого отца.

– Клянусь, я сделаю все, что потребуется, чтобы вы снова были вместе.

– Тогда смирись с тем, что это непременно случится.

Алехандро одолевали вопросы, связанные с вечерними событиями. Быстрый разумом юный Чосер, который, как надеялся лекарь, поможет ему сбежать; неожиданная встреча с Калем; волнующие новости о том, где оказалась Кэт, и двусмысленный, а потому тревожный намек Каля о том, что она в каком-то смысле сама его «выбрала». Конечно, существует единственный способ, каким девушка может «выбрать» мужчину, однако сама мысль об этом жгла Алехандро изнутри, лишая последних остатков покоя.

Все так сплелось, что и не разберешься. Однако разобраться необходимо – иначе ему никогда не вырваться из-под власти де Шальяка. По крайней мере, когда он томился в испанском монастыре, намерения тех, кто пленил его, не вызывали сомнений – они хотели его смерти. Де Шальяк же терзал его, держа в состоянии неизвестности. Алехандро претила мысль быть, пусть и против воли, соучастником этого издевательства, игрушкой в руках другого человека.

«И умного человека, черт бы его побрал, настолько умного, что в других обстоятельствах он мог бы стать очень приятным товарищем».

В свете одинокой свечи он смотрел на рукопись Авраама, спрашивая себя, будет ли когда-нибудь испытывать к ней прежние чувства. Фламель, казалось, желал ее с такой же страстью, с какой мужчина хочет обладать женщиной, как будто, попади она ему в руки, это спасло бы его от какой-то огромной неудачи. Теперь, когда мерзкий алхимик касался страниц рукописи, видел ее секреты, у Алехандро пропало чувство, будто она принадлежит ему.

«Глупец! – выбранил он себя. – Она принадлежит людям, для которых написана».

И его долг донести ценный труд до них.

Внезапно послышался негромкий стук, и в комнату вошел де Шальяк. Сейчас он был не в роскошном официальном одеянии, в которое облачился по случаю приема, а в легком, из нежнейшего шелка цвета индиго. Их взгляды встретились; У Алехандро возникло чувство, будто де Шальяк пытается заглянуть в самую его душу. Он отвернулся.

– Прекрасный вечер, не правда ли? – спросил француз.

– Интересный, должен признаться. Но скажите, ради бога, зачем вы пригласили лорда Лайонела?

– Почему вы задаете этот вопрос?

– Ведь он же мог прийти!

Де Шальяк улыбнулся.

– Вот именно! Я затем это и сделал, чтобы посмотреть, как вы отреагируете. Признаюсь, это было бы забавно – увидеть, как вы корчитесь из страха, что вас узнают. Однако все кончилось хорошо, не так ли? По-моему, общество юного пажа было вам приятно. Во время вашего пребывания в Англии Лайонел был всего лишь ребенком, и дела взрослых его не интересовали. – Он цинично усмехнулся. – Он и сейчас в чем-то всего лишь ребенок. И, как ребенок, не знает меры в удовольствиях, отчего и умудрился заработать подагру.

Алехандро выпрямился.

«Сейчас можно заронить зерно на будущее».

– В таком случае я хотел бы осмотреть его – если вы уверены, что он меня не узнает.

Де Шальяк удивленно вскинул брови.

– Зачем?

– Потому что, как вы уже говорили, он слишком молод, чтобы страдать от подагры. Может, дело вовсе не в подагре. Может, это что-то другое.

– Вы ставите под сомнение мой диагноз?

«Осторожнее выбирай слова. Не забывай о его гордыне и используй ее против него».

– Эта война принесла множество новых недугов, некоторые выбиваются за рамки всякой классификации. Мне довелось столкнуться со многими из них. Члены королевской семьи не защищены от этих болезней точно так же, как и все остальные люди. Когда-то я учился у вас, поскольку ваши знания были несравненно обширнее моих. Разве нельзя предположить, что ныне и вы можете чему-то научиться у меня?

Де Шальяк заерзал, явно испытывая неловкость.

– Наверное…

– Юный Чосер говорит, что его лорд страдает от боли в конечностях, в особенности в одной ноге, но вы отказываетесь давать ему опий. Думаю, это правильно, потому что опий сделает его внутренности вязкими, а тело должно сохранять способность избавляться от загрязненных жидкостей и отходов. Однако если дело не в подагре, тогда, возможно, он страдает от заболевания, которое вам по силам излечить. Он будет у вас в неоплатном долгу.

Не отвечая, француз сидел с задумчивым видом. В конце концов после долгой, томительной паузы он сказал:

– Может, в ваших словах есть смысл и вдвоем мы послужим принцу лучше, чем я один.

– Мы могли бы удалиться в другую комнату, чтобы обсудить свои выводы, – быстро добавил Алехандро. – Если подтвердится, что дело не в подагре, мы скажем ему, что это открытие целиком принадлежит вам.

У де Шальяка сделался обиженный вид.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы приписывать себе чужие заслуги.

– Нет, конечно нет. Я лишь имел в виду, что мне не стоит привлекать к себе внимания.

– Это да, – задумчиво произнес де Шальяк и вперил в Алехандро мрачный, угрожающий взгляд. – Учтите, вы очень пожалеете, если попытаетесь сбежать.

– Со всеми вашими охранниками, которые караулят меня? Разве я с ними справлюсь?

Некоторое время француз пристально вглядывался в лицо Алехандро, как будто пытаясь прочесть его мысли.

– Я обдумаю ваше предложение, – в конце концов сказал он, встал и, шелестя шелковым одеянием, направился к двери. – Спокойной ночи, друг мой.

Не оглянувшись, он вышел и закрыл за собой дверь.

Его пленник сидел, пытаясь понять, а зачем, собственно, де Шальяк вообще приходил.

Восемнадцать

Теперь, услышав звонок в дверь, Джейни не думала, как бывало прежде, что пришел кто-то, кому она будет рада.

Такая осторожность – хорошо это или плохо? Что подумали бы ее друзья, если бы могли видеть, как она таращится в дверной глазок?

Майкл и Кэролайн наверняка обсудили бы это между собой и только потом высказались, причем Джейни не могла заранее предугадать их реакцию. Брюс сказал бы: «Хорошо». Том задумался бы и в конце концов пришел к выводу, что плохо. Кристина, сейчас нетерпеливо маячившая за дверью, хотела бы одного – чтобы ее впустили.

– Я получила ваше сообщение, – сказала она. – Надо полагать, у вас есть что показать мне.

– Да, – заметно нервничая, ответила Джейни.

Сделав девушке знак войти, она выглянула наружу и обшарила взглядом подъездную дорожку, кусты и тротуар перед домом. Кристина с беспокойством наблюдала за ней.

– У вас больше ничего не случилось?

– Нет… просто у меня до сих пор все еще мурашки по коже бегают после ограбления. Надеюсь, не потребуется слишком много времени, чтобы я избавилась от этого страха.

– Мне тоже не по себе, – сказала Кристина и протянула Джейни коричневый бумажный пакет. – Может, от этого станет лучше.

Джейни вытащила из пакета коробку с мороженым и расплылась в улыбке.

– Ох, от этого – определенно. – Ее «дверные страхи» начали отступать на задний план. – Так, посмотрим, что у нас здесь.

Джейни подняла коробку, прочитала этикетку и обнаружила, что мороженое самое ее любимое – смесь шоколада, сливок, жженого сахара и орехов. Благодарное выражение на ее лице сменилось настороженностью.

Какое чудесное совпадение! Или…

– Откуда вы узнали, что это мое любимое?

Кристина явно занервничала и пробормотала что-то невразумительное.

– Послушайте, – сказала Джейни, – вам нужно быть поосторожнее, демонстрируя, что вы знаете все обо всех, вплоть до мелочей. Я уж как-нибудь переживу, но кто-нибудь другой может выставить вас за дверь из-за того, что вы ведете себя, точно самоуверенная маленькая всезнайка.

Кристина со смущенным видом принялась извиняться.

– Я не имела в виду…

Джейни отвернулась, чтобы девушка не увидела улыбки на ее лице, не заметила, что она с трудом сдерживает смех; очевидная компетентность Кристины вызывала у нее уважение, да и сама она скорее нравилась Джейни. И все же, видя ее замешательство, она испытывала странное удовлетворение. Джейни хотелось сказать ей то, что она часто слышала от матери, когда была слишком довольна собой: «Каждый раз, когда ты воображаешь, что умнее всех, оглянись через плечо и увидишь кого-то, кто хитрее тебя».

«Однако я ей не мать».

Она поставила коробку на стол, достала тарелки и ложки.

– Забудьте, что я сказала. Конечно, мне известно, что вы следите за мной, просто это слишком интимная вещь. – Джейни сняла с коробки крышку, уронив на стол несколько капель сконденсировавшейся влаги. – Я прощаю вас за то, что вы знаете, какое мое любимое мороженое, потому что это действительно мое любимое мороженое. И я рада, что вы проявили ко мне внимание, разыскав его. – Вспомнив кое-что, Джейни засмеялась. – Когда я ушла из дома и стала учиться в колледже, первые три недели я ела столько мороженого, что потом не могла даже глядеть на него, пока мне не исполнилось двадцать пять. Однако с тех пор, как я начала есть его снова, мне всегда бывает мало.

Кристина сняла легкий жакет и повесила его на спинку кресла.

– И во время этого перерыва вы также были вегетарианкой.

Джейни недоверчиво воззрилась на нее – ведь всего несколько секунд назад она выражала недовольство именно тем, что девушка демонстрирует свое всезнайство.

«Какая у них короткая память!»

Материнское начало побуждало ее сурово отчитать Кристину, но Джейни ограничилась лишь небольшим замечанием.

– Ладно. Если вы немедленно не прекратите действовать в том же духе, то ничего не получите. Берите ложку.

Джейни достала лопатку и положила им обеим мороженого. Они сидели по сторонам от стоящего на кухонном столе Виртуального Мнемоника.

– Я решила, что стоит зайти, потому что вы молчали весь день, – сказала Кристина.

– Я была немного занята и к тому же ждала вашего прихода… Я получила ваше сегодняшнее сообщение. И вчера вы говорили, что будете заходить по вечерам, помните?

Девушка мгновенно напряглась и вместо ответа задала встречный вопрос:

– И чем же вы были так заняты?

Джейни не понравился оборот, который принимал их разговор, но она постаралась сдержаться.

– Утром я работала в фонде, потом у меня была личная встреча, а потом я пошла прогуляться со старым другом…

– Вы любите пешие прогулки?

– Как, вы не знали? Ну, не то чтобы я фанатка походов, просто приятное разнообразие. А тут он пригласил меня…

«Ты наверняка знаешь кто», – подумала она.

– Мне… мне требовалось проветриться. Кстати, компьютер я таскала с собой. Вернувшись, посмотрела результаты работы оценочной программы. – Она помолчала. – И запустила генетическую.

– Нашли что-нибудь? – с острым интересом спросила Кристина.

Джейни повернула компьютер таким образом, чтобы экран виден был обеим.

– Посмотрите и решите сами.

На экране было множество ссылок – карты, списки, классификация. Она прикоснулась к определенному месту на дисплее, и возникла столбчатая диаграмма, отражающая данные, подобранные по признаку подобия.

– Географический пик вот здесь, но нам об этом уже было известно, и, мне кажется, это чистая случайность, просто вторичный результат воздействия других, более важных общих факторов. Думаю, есть основания полагать, что на Восточном побережье живет больше евреев, чем в Библейском поясе.[21]21
  Библейский пояс – юго-восточные штаты США.


[Закрыть] – Джейни прикоснулась к одному из пиков диаграммы, и открылось небольшое окно с детализированными данными. – А главным общим фактором по-прежнему остается лагерь «Мейр», и все мальчики были там, что видно вот отсюда, в одном и том же году, прямо перед первой Вспышкой.

В голосе Кристины послышался оттенок разочарования.

– Мы ведь этого и ожидали.

– Знаю, – согласилась Джейни. – Во всем этом для меня нет ничего удивительного. И, по правде говоря, я не думаю, что мы извлечем из демографических данных еще что-нибудь ценное. По-моему, это тупик. Конечно, медицинские истории позволят уточнить некоторые детали, ведь их пока нельзя назвать полными, и все равно открытия они не сделают, такое у меня чувство. Однако надо будет продолжить работу в этом направлении, я ведь могу и ошибаться. Такое случалось прежде.

Она думала, что девушка засмеется, однако та полностью сосредоточилась на экране.

– Тем не менее… вот тут, по-моему, мы копаем, где надо. – Она снова прикоснулась к экрану, на сей раз к «иконке» генетической оценки. Появились новые данные. – Здесь есть кое-что интересное.

Кристина с напряженным вниманием читала информацию на экране. Взгляд скользил по строчкам, лоб собрался морщинками.

– Я вижу тут несколько случаев рака, – сказала она, скользя пальцем по экрану и указывая на нужные места. – Вот колонка рака, главным образом яичек, это не так уж страшно… – Палец остановился на одном имени. – Вот черт! Этому мальчику вскоре понадобится новая поджелудочная железа. – Она огорченно вздохнула. – Ну, может, когда до этого дойдет, медицина достигнет больших успехов.

– Может, мы научимся выращивать органы, в которых нуждаемся, – с надеждой откликнулась Джейни. – Однако взгляните сюда… тут есть угроза болезни Лу Герига.[22]22
  Болезнь Лу Герига – названа по имени умершего от нее американского баскетболиста; прогрессирующее заболевание, которое выражается в постепенном развитии и распространении слабости и атрофии пораженных мышц больного.


[Закрыть] – Она откинулась в кресле и посмотрела на Кристину. – Не знаете, в семьях этих мальчиков заходил когда-нибудь разговор о такой возможности?

– Сомневаюсь. С какой стати эта мысль придет кому-то в голову, кроме разве что страховой компании? Я не представляю себе, как мы можем это выяснить. Нельзя же прийти к родителям и сказать: «Простите, конечно, но вам никто до сих пор не говорил, что ваш сын на заре юности может умереть медленной, мучительной смертью и закончить свои дни, пуская слюни и писая под себя?» В особенности учитывая, что весь этот генетический материал пока под большим вопросом.

Джейни кивнула.

– Для них, конечно, непосредственная проблема гораздо важнее. И раз уж мы вернулись к этой теме… – Она вызвала на экран новые данные. – Вот, по-моему, где может быть связь. Он есть у всех них.

Это был некий особый ген некоей особой хромосомы, с простым крошечным дефектом, удвоением аденин-тиминовой пары, внедренный туда, куда не должен быть внедрен.

Кристина прикоснулась к экрану в нескольких местах, и появилось графическое изображение гена, о котором шла речь.

– Вот ты где, дорогой! – возбужденно воскликнула она и снова прикоснулась к экрану в том месте, где было изображено научное название гена.

На дисплее побежали цифры и буквы. Кристина с чрезвычайно удовлетворенным видом посмотрела на Джейни.

– Я знала!

– Что знали?

– Что мы найдем что-то в этом роде.

Джейни прищурилась, пристально глядя на молодую женщину.

– Тогда зачем я занималась всеми этими исследованиями и оценкой?

– Я не знала, что мы найдем конкретно этот ген, – ответила Кристина. – Просто внутренний голос все время подсказывал мне, что мы найдем какой-то ген. Где-то. С чем-то вроде этого.

– Что вы имеете в виду?

Кристина указала на название гена на экране. Оно было выделено красным цветом и подчеркнуто.

– Сейчас объясню, вы ведь раньше не пользовались этой программой. Она должна распознавать определенные вещи и окрашивать их в разные цвета.

– Какие вещи?

– Программа ищет специфические особенности генов, те, которые потенциально могут заинтересовать нас. – Кристина ткнула пальцем в изображение гена на экране. – Этот ген, который вы обнаружили у всех мальчиков, имеет одну очень интересную особенность. Он запатентован.

– Не понимаю, – растерянно сказала Джейни. – Нельзя запатентовать врожденный ген.

Кристина улыбнулась.

– Конечно.

– Тогда… тогда этот ген…

– Вот-вот, – закивала Кристина, – этот ген не врожденный. Он внедрен искусственно.

Потрясенная услышанным, Джейни машинально вернулась к своему мороженому. Скрючившись на кушетке, она подносила ко рту ложку за ложкой, почти не отдавая себе отчета в том, что делает. Пока тарелка не опустела, вид у нее был совершенно отсутствующий.

Потом она принялась постукивать ложкой по тарелке, не осознавая, насколько раздражающим может быть этот звук. В конце концов Кристина взяла ложку из ее руки.

Джейни очнулась и посмотрела на нее.

– Жаль, что пенни больше не чеканят, – сказала Кристина. – Я с удовольствием поставила бы один, чтобы узнать, о чем вы думали.

Джейни криво улыбнулась.

– Мои мысли, скорее всего, стоят чуть дороже.

Молодая женщина сунула руку в карман джинсов, извлекла оттуда монету в 25 центов и щелчком пальца бросила ее на стол перед Джейни.

– Поразмышляйте вслух.

– Мне не нравится то, что приходит на ум. И возникает очень неприятное чувство, будто, если я озвучу свои мысли, они станут реальностью.

– Мы вообще не задумывались бы обо всем этом, если бы оно уже не было реальностью. Так что говори не говори, никакой разницы.

– Ген может быть запатентован только в том случае, если он был изменен, – сказала Джейни мрачным, жестким тоном. – Значит, конкретно этот ген взяли у кого-то, изменили и поместили в организм мальчиков. Другим способом он у них оказаться не мог. – Она сделала глубокий вздох. – Нужно найти того, кто сделал это. Но знаете, в чем тут главная закавыка? – Она потерла лоб и закрыла глаза. – В том, чтобы придумать, как можно это исправить.

Джейни ожидала, что перечень переменных будет сокращаться, а он почему-то рос и рос. Каждый новый блок информации, вместо того чтобы помочь в решении проблемы, порождал новую. Джейни требовалось видеть все это разом, поэтому, когда Кристина ушла, она красными чернилами переписала перечень в блокнот. Получились сплошные каракули; так уж она всегда писала еще со времен медицинского института.

«Алехандро был врачом, – укоряла она себя, – а почерк у него превосходный».

Она постаралась не слишком крепко сжимать ручку, а буквы выводить медленно, с росчерками, как это делал ее герой, даже когда ему приходилось совсем туго.

И все равно вид был какой-то… небрежный. В конце концов Джейни решила, что дело не в том, как она пишет, а в том, что:

«Измененный ген поначалу был врожденным. Чьим? Какого-то самого первого пациента. Назовем его условно пациентом Зеро.

Врожденный ген изменен. Кем? Зачем?

Измененный ген представлен на получение патента. Патент выдан. Кому? Ради какого потенциального использования?»

Должно же это было как-то и где-то начаться. Видимо, когда-то некоего ребенка с данной генетической аномалией лечил врач-ортопед, очень интересующийся генетикой. Инцидент должен был иметь место до Вспышек, когда пациенты еще имели возможность выбирать врача, а врачи могли использовать передовые методы лечения, не опасаясь, что их уволят, подвергнут остракизму или разорят.

Это сомнительное исследование осталось незаконченным. Возможно, дело обернулось плохо, врач оставил его, а потом оно было подхвачено кем-то, имеющим совершенно другое представление о том, каким должен быть конечный результат. Перед мысленным взором Джейни возник образ позвоночника Абрахама Прайвеса, выглядевшего так, словно кто-то взял молот и колотил по нему до тех пор, пока не осталось ни одной косточки больше десятицентовой монеты. Какая ужасная, трагическая ошибка!

Потому что это наверняка была ошибка, ставшая следствием самых лучших намерений; то, что поначалу задумывалось, каким-то образом пошло совсем не так. И ни один приличный доктор не позволил бы такому произойти, не сообщив об этом.

Если же это был не несчастный случай, а сознательный акт, тогда, докопавшись, кто это сотворил, Джейни сделает все, чтобы задать жару этому человеку – и, возможно, тем, кто его покрывал.

«Ты понимаешь, как сильно я люблю тебя? – так начиналось пришедшее по электронной почте сообщение. – Как страстно хочу быть с тобой? У меня такое чувство, будто в твоей жизни возникли отвлекающие моменты, уносящие тебя прочь от меня и от всего того, что важно для нас обоих. Знаю, знаю, я не имею права указывать тебе, что делать, и все же умоляю: задумайся, что станет с нами, если ты будешь продолжать и дальше идти тем же путем. Я ужасно боюсь, что ты можешь упустить что-то важное, что-то, свидетельствующее о надвигающейся опасности, и в результате пострадаешь».

«Ох, Брюс, – с грустью подумала она, – пожалуйста, не становись сейчас на моем пути».

Сообщение, однако, на этом не закончилось: «Мы непременно должны обсудить все это лицом к лицу, в Исландии».

«Исландия! – подумала она. – О господи! Не могу я бросить это дело и уехать в Исландию».

Она тут же отослала в туристическое агентство взволнованное письмо: можно ли перенести начало поездки хотя бы на неделю? Виза Брюса выдана на месяц. Наверняка и ее собственную можно переоформить на конец этого месяца… она готова заплатить, если понадобится.

Стоило ей отослать это письмо, как на экране возник маленький почтальон.

«Снова? Я всего десять минут назад просмотрела почту».

Сообщение не содержало ни обратного адреса, ни имени отправителя, ни указания на то, какая в нем содержится информация. Надо бы просто уничтожить…

Тем не менее Джейни прочла его.

«Сейчас самое время тебе бросить все это».

В сообщении была предусмотрена возможность ответа – как тогда, когда она получила первое послание от Кристины. Однако то послание было дружественным; это же определенно нет.

«Остановись», – сказал бы Брюс. «Продолжай», – посоветовал бы Том. «Продолжай, но будь осторожна», – предостерегла бы Кэролайн. Увы, в каждый данный момент времени на светофоре горит только один свет.

Джейни выбрала зеленый.

«Я так не считаю», – отпечатала она и прикоснулась к «иконке» «Отправить».

Сэндхауз должен знать; в конце концов, он человек ответственный. Именно по этой причине он сторонился компьютеров.

– Если я хочу найти медицинские записи периода до Вспышек, куда лучше всего обратиться?

– Что конкретно ты ищешь?

– Пациента, страдавшего травмой позвоночника того или иного рода.

Джон Сэндхауз иронически усмехнулся.

– Ну конечно, это ведь такой пустяк. – Он задумался. – Я бы начал с НИЗ.[23]23
  НИЗ – Национальный институт здоровья США.


[Закрыть] В качестве предлога используй исследования фонда в области регенерации позвоночника.