Текст книги "Час зверя"

Автор книги: Эндрю Клейвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Нэнси выбралась в переулок. Позади закашляли моторы, автомобили прижимались к обочине, пропуская копов. Нэн бежала без оглядки. Она должна прийти туда. В час зверя, в восемь часов. Кто-то должен умереть нынче вечером, и, конечно же, конечно, она должна быть там. Ведь это она его убьет.

Часть третья
КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Я не хочу гармонии…

я хочу гармонию.

Голландец Шульц перед смертью

Оливер Перкинс

– Тут из меня дерьмо так и полезло.

Оливер как раз поднес бутылку к губам. Бутылка замерла, повиснув в воздухе. Скосив глаза поверх ее гладкого брюха, Оливер поглядел на младшего брата.

– Чего-чего?

– Какать пришлось вовсю, вот чего. У меня понос.

– Зах, послушай. Все полицейские Нью-Йорка гонятся за тобой по пятам. Ты явился сюда в женском платье, черт побери.

– Здорово, правда? А что касается полицейских на площади и вокруг Шестой авеню, так это они готовятся к карнавалу. Они нынче повсюду.

Оливер только диву давался. Зах сидит себе преспокойно на матрасе, колени задрал выше головы, темные зрачки расширились, на лице – улыбка придурковатого младенца. Хорошо хоть снял с себя одежку Тиффани, нарядился в линялые, продранные на коленях джинсы и широкую рубаху из разноцветных заплат: каждый дюйм другого цвета, с другим узором – такое впору носить вместо смирительной рубашки.

– Тут я забежал в это заведеньице – в «Мамочку» или как там его, где можно поесть мороженого…

Оливер, откинувшийся на спинку кресла, по-прежнему прижимавший к губам горлышко пивной бутылки, вновь в изумлении покачал головой.

– «У Папочки» или что-то в этом роде.

– Ага. И спросил кассира, можно ли мне воспользоваться уборной. Ну, тот сразу увидел, как мне скверно: я буквально пополам сложился. Он говорит: «Пожалуйста», я и помчался по коридорчику прямиком в заветную комнатку и давай возиться – знаешь, не так-то просто одной рукой задрать юбку и удерживать ее на талии, а другой стягивать с себя трусы. Я гордился собой не хуже настоящего акробата, а тут вдруг кто-то принялся колотить в дверь – бам-бам-бам, – а я уже на все готов и кричу: «Кто там?» А там, оказывается, этот кассир, и он орет: «Мисс! Мисс! Вы комнату перепутали! Это мужская уборная, мисс!»

Оливер расхохотался. Опустил бутылку на колени. Понимающе закивал.

– А я откликаюсь этаким высоким тоненьким голоском: «Спасибо, сэр, все в порядке, сэр». А он все стучит. Ну, что мне было делать? Наконец я задрал юбку на голову, чтобы не цепляться за нее все время, трусы спустил до самых щиколоток, а из кишок так и прет, не удержишься, а кассир все орет: «Мисс! Мисс!» Я там, наверное, с полчаса пробыл, а этот все приходил и все орал.

Оливер посмотрел на Заха, заглянул в блестящие черные глаза, проследил, как брат кивает, усмехаясь придурковатой детской улыбкой. Поглядел на него и сам засмеялся.

Если фэбээровцы первыми доберутся до него, твой брат – покойник.

Сжав двумя пальцами переносицу, Оливер расхохотался еще громче.

– Господи, какой же ты идиот!

Зах пожал плечами.

– А что я мог сделать?

– Хватит! Господи, хватит, – пробормотал Оливер, захлебываясь от смеха.

Зах с кровати наблюдал за ним. Улыбка до ушей, голова качается на тонкой шее. Словно по безмолвному уговору, братья погасили в комнате свет, солнце тоже покинуло ее, и ряды, стопки, колонны книг, окружавшие их со всех сторон, расплывались в уютных коричневатых сумерках.

– Ох! Ну и задница же ты, братец. – Оливер булькающе вздохнул. Раскрытой ладонью вытер с лица проступившие от смеха слезы. Вновь покачал головой, уткнувшись в пиво. Отхлебнул и посидел с минутку, внимательно глядя на младшего брата.

Они убьют его, сразу же, Перкинс. Я это знаю.

– Итак, – как можно торжественнее начал он, – ты был там?

Зах, все еще ухмыляясь, раздул щеки.

– Фью-у! Ты про коттедж? Ага!

Братья сумрачно кивнули друг другу и вновь замолчали, размышляя.

– Тебя тоже стошнило? – спросил наконец Оливер. – Меня просто вывернуло наизнанку. А тебя?

– Кажется, нет. Но я очень расстроился.

– А меня так и вывернуло. Господи, когда я наткнулся на ее голову в унитазе, прямо в толчке, Господи…

– А-а-а, так вот где она была, – протянул Зах.

Оливер прыснул со смеху, струйка пива вырвалась из его рта. Пришлось отставить бутылку. Он согнулся, уткнувшись лицом в ладони. А, так вот где она была!Сейчас лопну! Оливер прикрыл веки и вновь увидел лицо девушки, глаза, таращившиеся со дна унитаза, но теперь его это не волновало. Он хохотал, пока голос не перешел в тоненький писк: иии-иии-иии. Зах тоже расхохотался: для этого хватило одного взгляда на брата.

– Ох, братец! – выдохнул наконец Оливер. – Там-то она и была, вот именно. Прямо в унитазе. Я заполз туда, чтобы проблеваться…

– Господи, ты же не…

– Чуть было не, брат.

– Ой, нет.

– Господи Иисусе! – заливался Оливер. – Погоди, пока бабушка об этом узнает. Щелк – и инфаркт.

Зах сдавил руками грудь и высунул язык: бабушка помирает. Оливера вновь прорвало, смех одолел его настолько, что ему пришлось встать; он смеялся, и колотил ногой об пол, и тряс головой. Успокоившись, Оливер устало прислонился к стене, глянул вниз на Заха, который по-прежнему сидел на матрасе, худые колени за ушами, точно кузнечик. Сидит, усмехается, качает вверх-вниз головой. Глупенький-глупенький Зах, надо осторожненько свезти его на саночках с горы.

Мы не перевернемся, а, Олли? Ты ведь будешь меня держать, правда, Олли?

Оливер с трудом удержался от желания подбежать к постели и прижать брата к себе, расцеловать его – в щечки, в лобик. Но ведь они давно уже отвыкли от сентиментальности.

– Господи! – пробормотал Оливер, закинув голову и уставившись в потолок. – Господи, что тут у нас происходит? Просто не могу в это поверить.

– Все очень просто. Это безумие.

– Все-таки это достает до печенок. Окровавленные простыни, детектив Муллиген и все прочее. Иисусе! – Оливер с досадой притопнул ногой. – Даже поверить не могу, что мы вот так сидели с ним и разговаривали. Федеральное-гребаное бюро расследований! Что происходит, а, Зах?

– Ничего! – вскрикнул Зах и раскинул костлявые руки, демонстрируя пустые ладони. Глаза сделались еще шире. – Я поссорился с Тиффани, только и всего. С этого все и началось. Не знаю, в чем тут дело, но с ней что-то приключилось. Она уже целый месяц ведет себя как-то странно. Мы поссорились, она взорвалась и… и велела мне уходить: проваливай в свой мерзкий коттедж, там и живи, вот что она мне сказала. Что мне оставалось? Раннее утро, часа четыре. Я и пошел – пошел в коттедж, – а там все перевернуто, ну, ты сам видел. Я сперва подумал, нас ограбили, и поднялся наверх посмотреть что да как, а там, гляжу, труп. Ты же видел. Тут у меня все перепуталось. Такая чепуха. Понимаешь, сам не знаю, что я делал и зачем. Подбежал к кровати. Знаешь, я даже не заметил, что головы нет, то есть заметил, но как-то словно не подумал об этом, подбежал прямо к телу и схватился за него, приподнял, понимаешь? Вроде как помочь хотел или что еще, в общем, ухватил за плечи. Не знаю, я просто не подумал, и меня с ног до головы обдало кровью – только тогда я увидел, что приключилось с головой. И тут я сообразил: дерьмо, дерьмо, я же весь в крови, теперь они подумают, это сделал я. И я… я убежал. Убежал домой, к Тиффани. Сам не понимал, что делаю. – Он тяжело вздохнул. – Пришел домой и рассказал ей все, все, как было, понимаешь? А она… она просто вся побледнела, словно кровь отхлынула от щек, прямо серая стала. Я ей говорю: «Тиффи, в чем дело?» И тут она говорит мне: «Ты подожди. Оставайся здесь и жди, хорошо?» Она сказала, ей надо ненадолго выйти, а потом, говорит, она вернется и все объяснит. – Зах медленно, озадаченно пожал плечами. – Только она так и не вернулась. Совсем не вернулась. С тех пор я ее не видел. – Зах притих, уставившись взглядом в пол. – Вот и вся история.

Теперь улыбка исчезла и с губ Оливера. Он сморщился, с силой сдавил горлышко бутылки. Отошел к окошку, аккуратно перешагивая книги. Ужас, добрый старый дядюшка Ужас вернулся к нему. Туз пиковый. Мистер Спокойствие покинул нас, добрый старый дядюшка Ужас играет похоронный марш на кишках. Похоже, он там и фейерверк устроил, судя по ощущениям. «Он опять взялся за наркотики», – подумал Оливер. Еще один глоток пива. Взгляд в окно сквозь решетку пожарной лестницы. Внизу, в маленьком переулке, нарастали вечерние тени. Двое ребятишек в покупных масках, поспешая за матерью, плясали посреди теней – поди пойми, какой мультфильм они задумали изобразить. За ними проследовала, держась за руки, пара гомиков в черных кожаных куртках и мотоциклетных шлемах. Оливер, глядя на них, почувствовал, что остался в полном одиночестве, к горлу подступила тоска по безмятежным дням детства, и он едва не произнес вслух со злобой: «Ты опять взялся за наркотики, глупый сукин сын! Вот почему ты ничего не соображаешь».

Оливер оглянулся через плечо. Вон он сидит, коленки задрал выше головы, таращится, как придурочный. Покачивает головой, только что хвостом не виляет.

Мы не перевернемся, а, Олли?

Оливер так ничего и не сказал. Вновь отвернулся к окну, вздохнул. «Слава Богу, я оставил окно открытым», – подумал он. Брат поднялся по пожарной лестнице, забрался внутрь – слава Богу, открытое окно словно ждало его. Если Муллиген схватит Заха, маленького братишку Заха, и Зах попытается пропихнуть эту историю, будто бы он пытался оживить безголовое тело, сжимал его в объятиях, весь перемазался кровью…

Даю вам слово, я допрошу его так, что он расскажет мне все – все, что ему известно об убийстве.

Зах принимал наркотики. Единственное объяснение. Как он вел себя, что делал. И этот понос. Зах принимал наркотики, а Тиффани узнала об этом и вышвырнула его на улицу. «Ступай в свой дурацкий коттедж и обожрись там своими наркотиками» – вот, что она ему сказала.

Оливер выдохнул воздух, посвистел в полупустую бутылку. «Отправляйся в свой дурацкий коттедж», – мысленно повторил он.

А может, она все знала? Знала, что Зах пойдет в коттедж и там наткнется на труп? И отправила его туда специально, чтобы он нашел тело, подставился – точно так же, как она заложила сегодня Оливера, послала его в коттедж и позвонила в полицию с выдумками, будто слышала женские вопли?

Она сказала, что вернется и все объяснит. Она уже целый месяц ведет себя как-то странно.

Тиффани – вот ключ к этой загадке. Теперь Оливер был в этом уверен. Она может ответить на все вопросы. Однако как убедить в этом детектива Муллигена, тем более теперь, когда Зах вновь накачался наркотиками? По уши в наркотиках, по уши в крови, по всему дому отпечатки его пальцев. Глупый младший брат. Как же им убедить Муллигена поговорить с Тиффани прежде, чем он забьет Заха до полусмерти?

Оливер глянул вниз, на верхушки гинкго, понемногу растворявшиеся в тени. Яростно потянул из бутылки пиво. Припомнил, как это случилось с Захом в первый раз. В колледже, в Нью-Пальце. Такой блестящий парень, как Зах, только зря время терял в крошечной государственной школе. Чем они там занимались? Даже спорт был какой-то странный, по преимуществу скалолазание. Сам Олли только что закончил Беннингтон и плыл по течению Белой реки, писал множество плохих стихов, хотя порой случались и удачные. Бабушка вызвала его, когда он только поселился в палатке в молодежном лагере возле городка Гейсвилл. Лаура, буфетчица в ресторанчике Хемингуэя, самолично доставила ему вызов на переговорный пункт: «Это твоя бабушка. Говорит, что разразилась катастрофа».

В тот раз бабуля не преувеличила: катастрофа. Зах пролежал четыре дня в уголке своей спальни, свернувшись калачиком, обхватив руками колени. Не трогался с места, ни с кем не говорил. Когда Олли явился, он чуть приподнял маленькое угрюмое личико и торжественно произнес: «Бог не для этого создал меня, Оливер».

Бог не для этого создал меня!Оливер заговорщически подмигнул деревьям внизу и прошипел что-то сквозь зубы. Под одним из деревьев остановился старик – брюхо, обтянутое футболкой, торчит, точно надувной мяч. О чем-то яростно спорит с пожилой экономкой, прикатившей тележку для покупок.

«Они оба могут оказаться копами, – подумал Оливер. – Или они агенты ФБР, наблюдают за местностью, того и гляди ворвутся к нам, из дула револьвера ударит пламя…»

Если фэбээровцы первыми доберутся до него, твой брат – покойник.

Господи, Господи. Старый дядюшка Ужас пляшет свой танец в полуразрушенной черепной коробке. Оливер вновь поднес бутылку ко рту. Слил в рот опивки. Если бы алкоголь хоть немного помог продержаться. Успокоил бы, притуши тоску, унял страх.

Заха забрали из школы. Он поселился в коттедже, бабушка сводила его к психиатру, заплатила все долги – пошла на все. Зах укрылся в заброшенном коттедже, читал Августина, и Клайва Льюиса, и Ганса Кунга – целыми днями. Господи Иисусе, он дни напролет валялся там и читал Фому Кемпийского, а однажды взял и просто ушел, присоединился к какой-то новохристианской секте в дебрях Пенсильвании. Полтора года он отсылал домой вполне радостные и притом набожные письма, пока на него вновь не накатило, и снова Олли пришлось ехать за ним.

Оливер, запрокинув бутылку, вылил в рот последние капельки пива. Не подействовало, нет. Свинец на сердце. А в голове крутится, крутится. Муллиген:

«Я допрошу его так, что он расскажет мне все – все, что ему известно об убийстве».

Самонадеянный болван, детектив с поросячьим личиком, не способным отразить хоть какое-нибудь чувство. Помигивает из-за круглых, оправленных проволокой очков. Выкладывает снимки, словно карты, глаза пустые, блефует. А эти снимки! Девушка в кожаной маске на лице, и этот политикан обрабатывает ее задницу. «Черт побери все, – бормотал Оливер. – Черт побери Тиффани. Что же она затевает?»

Сказала, что вернется и все объяснит.

– Ах! – отмахнулся он и вновь повернулся лицом к комнате.

Вот он, Зах, сидит на матрасе, обхватил руками задранные ноги, ладошки свободно повисли. Глядит на Оливера расширенными зрачками, ждет, что скажет старший брат. Что мы теперь будем делать, Олли?В точности как когда мамочка умерла. Что же мы будем теперь делать?

– Черт возьми, Зах. Ты должен пойти в полицию, – произнес Оливер. – Придется. Другого выхода нет. Прежде всего наймем адвоката. Наверняка у бабушки найдется кто-нибудь знакомый. Когда у тебя будет адвокат, Муллиген тебя и пальцем коснуться не посмеет.

– Иисусе, Олли, я не могу…

– Послушай, братец, они знали эту девушку, ту, что погибла. Полицейские знали ее. Поэтому из них дерьмо так и лезет. Если ты попытаешься скрыться, а они тебя схватят, они тебя замучают. Надо сдаться самому, Зах. Надо это сделать.

Оба брата молча озирали пропыленную комнату. Оливер, стыдясь самого себя, отвернулся к окну. Сжав в руках пустую бутылку, он уставился в пол. Зах, сидевший на матрасе, обдумывал его слова; глаза в растерянности перебегали с одной стопки книг на другую.

«Черт бы побрал эту Тиффани, – подумал Оливер. – Куда она могла запропаститься?»

– О’кей, Олли, – согласился наконец Зах. – Ладно. – Он горестно вздохнул. – Господи! А я-то собирался сыграть Короля Чуму в сегодняшнем параде и все такое прочее.

– Подумаешь, – пожал плечами Олли, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Сыграешь в следующем году.

Зах слегка приподнял голову.

– И еще одно, Олли…

– Да?

– Я насчет Тиффани…

– Да? – Оливер насторожился и внимательно посмотрел на брата. – Что насчет Тиффани?

– Понимаешь, я, наверное, знаю, где она сейчас.

– Где?

– Она должна сегодня работать в книжном магазине Больше ей идти некуда, только в магазин, к Триш и Джойс. Она могла бы поехать домой, в Скардейл, но я ду маю, она все-таки в книжном магазине. Я почти что уверен. Мне бы следовало самому еще утром пойти туда, только вот полисмены, сам знаешь, и потом мне сделалось дурно и вообще.

Оливер ничего не ответил. Он отвел взгляд в сторону обдумывая услышанное. Зах должен сдаться полиции. Ничего не поделаешь. Но что, если… что, если Оливеру удастся найти Тиффани? Что, если она знает хотя бы самую малость об этом деле? Что, если она знает достаточ но, чтобы убедить Муллигена в невиновности Заха или хотя бы чтобы Муллиген согласился выпустить его под залог?

– Черт! – пробромотал Оливер. Он же поэт, а не полицейский. Он не справится с этой задачей.

– Давай позвоним ей, – предложил Зах.

Нет – тут же возразил Оливер. Если они предупредят Тиффани, она удерет. – Магазин тут, за углом. Я схожу туда.

– Я бы очень хотел поговорить с ней, – пожаловался Зах. Голова его тихонько раскачивалась взад и вперед. – Понимаешь, Олли, я и в самом деле тревожусь за нее.

Оливер втянул в себя воздух и с шумом выдохнул. Потом, подбадривая брата, кивнул. – Ну конечно, – отозвался он, – я тоже беспокоюсь.

Беверли Тилден

Беверли Тилден направлялась в Центральную клинику Нью-Йорка, чтобы навестить отца, которому недавно удалили желчный пузырь. Миссис Тилден попросила водителя такси высадить ее на пересечении Второй авеню с 30-й улицей, поскольку там, напротив торгового центра, притаился неплохой корейский магазинчик. Она заскочила в магазин и купила отцу розовых гвоздик и пирожки с клубникой. По поводу цветов он, конечно же, только по смеется, ведь он крепкий орешек старой закалки, однако в глубине души папочка будет им рад. Наверное, пирожками он пока угоститься не сможет, но зато предложит их посетителям. Отец это любит: даже в больнице играть роль гостеприимного хозяина, отвечающего за все.

Миссис Тилден, высокая, стройная, бодро зашагала по 30-й улице, модное черное пальто окутывало ее лодыжки. Одной затянутой в перчатку рукой она сжимала красиво упакованные в целлофан цветы, белый пластиковый пакет с пирожками повесила на согнутый локоть, сумочка переброшена через плечо. На ходу она глянула на часы и поморщилась: уже полчетвертого, а ей надо навестить отца и не позднее пяти вернуться домой. К шести часам соберется ребятня на праздник, Мелисса пригласила всех девочек из своего класса. Одиннадцать шестилетних проказниц набьются в двухкомнатную квартиру, расхватают яблоки, рассыплют сахар. Хихиканье, слезы, визг… тут и приглашенный фокусник не слишком поможет.

Миссис Тилден ускорила шаги. Она прошла уже примерно полпути от Второй авеню к Третьей. Из-за ее спины вынырнул полицейский автомобиль и, мигая и завывая сиреной, промчался мимо. Миссис Тилден чуть поморщилась от его громких пронзительных воплей. Полицейский автомобиль завернул на Первую авеню, других машин рядом не оказалось, не было и пешеходов. Миссис Тилден осталась на улице в совершенном одиночестве, но она даже не обратила на это внимания.

И тут из-за угла дома вынырнула темная фигура.

Миссис Тилден шла по южной стороне улицы, вдоль ряда кирпичных домов, под платанами, чьи желтые листья отбрасывали пятнистую, разрываемую солнцем тень. Окинув быстрым взглядом маячившую впереди странную фигуру, миссис Тилден сделала вывод, что незнакомка не пришлась ей по вкусу. Отнюдь.

Эта женщина появилась на дороге внезапно. Она выскользнула из-за кирпичной ограды, словно караулила в засаде. Вся какая-то помятая, темные волосы свалялись клочьями, рассыпались по плечам, на бледных щеках еще сохранились румяна, помада сползла на подбородок, нежно-кремовая блузка разорвана на плече и перемазана косметикой и грязью. На темной юбке видны светлые разводы пыли, ноги в открытых босоножках кажутся почти черными. Однако все это не слишком напугало миссис Тилден: бездомные, которые встречаются в городе на каждом шагу, редко нападают на людей. В этой женщине ужасало другое: решительный, угрюмый, сосредоточенный взгляд. Глаза, покрытые пленкой, точно глаза змеи, которую миссис Тилден однажды видела в серпентарии. Встретившись с этим взглядом, миссис Тилден сразу же испытала безотчетную тревогу.

Однако, если подумать, в этом городе все внушает опасение, а миссис Тилден очень спешила, поэтому она продолжала идти в прежнем направлении. В конце концов, сейчас середина дня, до оживленного уголка Первой авеню рукой подать, в отдалении, завывая сиреной, проезжает очередной патрульный автомобиль. Вокруг, наверное, полно людей.

Миссис Тилден нервно огляделась: пусто. Ни одного человека на весь квартал. Она совершенно одна.

И тут женщина шагнула к ней. Испугавшись, вопреки собственным убеждениям, миссис Тилден рванулась вперед, выбрав неверный путь вдоль кирпичного здания. Бродяжка преградила дорогу, прижимая к стене.

«Господи Боже! – подумала Беверли Тилден. – Неужели это и в самом деле происходит – происходит со мной?»

Женщина угрюмо глянула на нее затуманенными и в то же время блестящими глазами.

– Я только что бежала из «Бельвью», – свистящим шепотом объявила она. – У меня нож. Дайте денег на проезд.

Миссис Тилден, к собственному изумлению, обнаружила, что способна еще рассуждать ясно, отчетливо и хладнокровно, несмотря на то что сердце ее оледенело от ужаса. Надо отдать женщине кошелек, только и всего. Так всегда советуют: в подобных случаях следует быстро идти на компромисс.

– Конечно, – согласилась миссис Тилден, – подождите одну минутку.

Она нащупала кошелек и попыталась раскрыть его, однако ей мешал зажатый в руке букет. И, как это бывало всегда, когда Беверли Тилден попадала в затруднительное положение, у нее перед глазами вспыхнули заголовки нью-йоркских газет: «ДОМОХОЗЯЙКА С МУРРЕЙ-ХИЛЛ ЗАРЕЗАНА! УБИЙЦЕ ПОНАДОБИЛСЯ БИЛЕТ НА АВТОБУС!» Она попыталась отделаться от наваждения. Все будет в порядке – главное, не сопротивляться. Выругавшись, Беверли Тилден отшвырнула цветы в сторону и раскрыла кошелек.

– Я отдам вам все, что у меня есть.

– Мне нужно только на автобус, – прошипела женщина и добавила: – У меня нож. – Перед глазами мис сис Тилден сверкнуло лезвие медного ножа для бумаг Беверли Тилден никогда бы не подумала, что подобный предмет может до смерти напугать ее, но в данный момент она и впрямь перетрусила. Раскрыв кошелек, она не снимая перчаток, принялась лихорадочно шарить в нем.

– У меня есть абонементная книжечка Подойдет?

– Да! Прекрасно! Давайте!

Я никак не могу вытащить.

– Быстрей! Они гонятся за мной.

Миссис Тилден, прикусив губу, с трудом извлекла книжечку из складок обширного кошелька. «Гонятся за ней? – думала она. Похоже у этой женщины мания преследования»

«МАНЬЯК УБИВАЕТ ДОМОХОЗЯЙКУ!»

Однако теперь и она прислушивалась к сиренам Боже сколько сирен, и все они завывают точно гончие псы окружают Первую авеню со всех сторон. Господи, да они действительно за ней гонятся! Плохо дело.

«ДОЧЬ, НАВЕЩАВШАЯ БОЛЬНОГО ОТЦА УБИТА В УЛИЧНОЙ СХВАТКЕ!»

– Вот! – Зажав пальцами абонементную книжечку она протянула ее женщине, та жадно схватила.

– Спасибо.

Миссис Тилден, едва осмелившись поднять глаза на безумицу, удивилась ее молодости. Юная, заблудшая отчаявшаяся.

– Я вам очень благодарна, заявила женщина.

– Все в порядке.

– На самом деле я хорошая.

– Конечно, я уверена в этом.

– Наверное, мне бы следовало взять еще пятерку.

– Господи, да берите все.

– Я давно не ела.

– Берите! – Миссис Тилден, выхватив из кошелька пачку купюр, протянула их незнакомке.

– Только пятерку, – возразила женщина. – Я хорошая. Говорю вам, я хорошая.

– Пожалуйста, не причиняйте мне вреда, – попросила миссис Тилден. – У меня дети. Возьмите все, что вам нужно.

Женщина, по-прежнему держа нож наготове, вырвала бумажку из скрюченных пальцев Беверли Тилден. Нож по-прежнему наготове.

– Спасибо, – повторила она, – я вам очень благодарна. Я правда хорошая.

Стараясь не глядеть на узкое лезвие, миссис Тилден кивнула.

Наконец женщина отвела свое оружие и, не спуская глаз с миссис Тилден, начала пятиться. Миссис Тилден, прислонившись к стене, осталась стоять на месте. Не двинуть ни одним мускулом. Она слишком хорошо понимала: в любой момент сумасшедшая переменит планы, бросится в другую сторону, прыгнет на нее, вонзит нож. На Первой авеню все громче и громче завывали сирены, но ни один автомобиль так и не направился к ней на помощь, ни один человек не вышел на освещенную солнцем улицу.

Съежившись, миссис Тилден наблюдала, как женщина отступает прочь, а та по-прежнему неотрывно наблюдала за ней безумными, змеиными, злобными, неестественными глазами. И вдруг она остановилась.

«Господи, не надо!» – взмолилась в душе Тилден.

Женщина-змея вновь скользнула к ней. Зашептала в самое ухо голосом, похожим на шкворчание масла на раскаленной сковороде:

– Хотела бы я быть на вашем месте. Стоять и смотреть, как она уходит.

Миссис Тилден ответила ей недоуменным взглядом. Змеиные глаза застилали слезы. Сумасшедшая двинулась прочь, плечи ее поникли.

– Но я – это я, – сказала она напоследок. – А кто я такая?

И с этими загадочными словами она направилась в сторону Второй авеню.

Эйвис Бест

Эйвис как раз собиралась выйти из дому, когда Перкинс влез к ней в окно. Она весь день торчала в своей осточерневшей квартирке – с той самой минуты, как вернулась от Перкинса – и читала рукопись толщиной в семьсот пятьдесят страниц под заглавием «Мир Женщин». Согласно сопроводительному письму от «Виктори пикчерс» на главную роль предполагалась Джулия Робертс. В письме также указывалось, что Эйвис обязана прочесть книгу и написать рецензию к завтрашнему утру. Затаив дыхание, с бьющимся сердцем Джулия Робертс ожидает, что поведает ей Эйвис Бест. Ха, ха, ха.

Роман был отвратительным, Эйвис с трудом удавалось проследить за сюжетом в надежде все-таки связно изложить содержание книги. Попутно приходилось качать малыша, менять ему подгузники, играть с ним и следить, как бы он чего не наделал. К половине четвертого, когда в окне показалась физиономия Перкинса, Эйвис едва успела дойти до четырехсотой страницы. Пронзительную синеву осеннего неба уже заволакивало фиолетовыми тенями. Эйвис следила за переменой на небе поверх кирпичных стен, и в ней нарастало отчаяние навеки запертого в тесной темнице узника. Похоже, ей отсюда не выбраться. Язык, которым была написана рукопись, стер ее мозги в порошок – понадобится черт знает сколько времени, чтобы закончить работу. Малыш, забравшись под журнальный столик и запихав кулачок в рот, издает потешные звуки, так что каждую минуту надо отрывать глаза от чтения и улыбаться ему, давая понять, что он и в самом деле здорово развлекается. А небо с каждой минутой становится все темнее – скоро на улице соберется карнавальная толпа, и тогда уже не будет никакого смысла выходить; похоже, она застряла дома на весь вечер. Эйвис чувствовала бессильную ненависть к своей комнате, к своей жизни, она в сотый раз переводила взгляд с рукописи на малыша, а потом к окну. И вдруг там появился Перкинс: руки раскинуты, нос прижат к стеклу. Ее бедное сердечко так и встрепенулось.

Эйвис приветливо помахала рукой. Перкинс, поднырнув под железную ступеньку, спрыгнул в комнату.

– Па! – крикнул малыш, запихивая ручонку в рот по самый локоть, и добавил-задумчиво: – Аррагерагерагера…

– Ну ты даешь! – восхитился Перкинс, подмигивая мальчонке. Однако усмешка тут же исчезла с его лица. – Мне нужна твоя помощь, Эйвис.

– Господи, – поднимаясь, пробормотала она. Сквозь большие квадратные очки Эйвис застенчиво глянула на поэта. – Что ты такой бледный, Олли? Ты не обедал?

– Нет. Я не голоден.

– У меня есть цыплята в холодильнике.

– Эйвис, моего брата разыскивают за убийство. Но он ни в чем не виноват.

– Что-что? Господи Боже! Я достану цыплят.

– Эйвис!

Но она уже засеменила прочь, в кухню: накормить Перкинса, вот главная ее забота. Эйвис с головой погрузилась в морозилку, а поэт, последовавший за ней, подвергся нападению младенца, который выполз прямо ему под нога из-под журнального столика. Перкинс раздраженно дернулся, но ребенок настойчиво тянулся к нему – пришлось взять его на руки. Эйвис торжественно выставила на стол завернутое в фольгу блюдо. Оливер, прижимая к бедру младенца, который, заливаясь счастливым смехом, тянул его за волосы, подошел и встал рядом с ней.

– Он прячется в моей комнате, – продолжил Перкинс, – копы пристрелят его, если найдут.

– Иисусе! – откликнулась Эйвис. – Тебе ножку или крылышко?

– Мне надо идти. Я должен разыскать его подружку.

– Давай сюда малыша. На-ка, держи.

В обмен на младенца она протянула Перкинсу куриную ножку. Оказавшись на руках у матери, малыш недовольно заворчал.

– Зах плохо себя чувствует. У него неприятности, – сказал Перкинс и помахал в воздухе куриной ножкой. – Выручи меня, а? Если увидишь полицейских, позвони в мою квартиру. Два гудка, положи трубку, и снова набери. Такой у нас сигнал. И следи внимательно, что ты скажешь в трубку.

– О’кей, о’кей. – Эйвис замигала, вглядываясь в худое, угловатое лицо поэта. Она волновалась за него, и восхищалась им в эту минуту, и ей хотелось защитить его. В тот же миг помимо ее воли в сознании начали всплывать неузнаваемые, перепутавшиеся друг с другом киносценарии. Красавчик Захари. Преследуемый, отважный, несчастный. Прячет голову у нее на груди. А сама Эйвис куда красивей, что-то типа Джессики Ланж из фильма «За городом». Или нет, Оливер полюбит ее за то, что она помогла Заху. Эйвис хотела полностью погрузиться в захватывающую историю.

– Я спущусь к нему, когда он проснется, – пообещала она, – присмотрю за ним.

– К тому времени я и сам вернусь, – возразил Перкинс, впиваясь зубами в куриное мясо, уже на пути к окну. – Спасибо, Эйвис.

– Около шести малыш укладывается спать на часок, – сообщила Эйвис ему вслед. – Тогда я спущусь и принесу поесть вам обоим.

– Да забудь ты про еду, – проворчал Перкинс, перебрасывая ноги через подоконник. – У него и так понос.

– Ах, бедняжка, – вздохнула Эйвис. (Зах лежит в постели, жалобно поглядывая на нее. Эйвис наклонилась над ним, белая медицинская шапочка ей к лицу.) – Я отнесу ему куриный бульон с рисом. Это очень помогает.

– Эйвис, – пробормотал Перкинс, укоризненно качая головой. Послав девушке воздушный поцелуй, он помчался вниз, перебирая ногами металлические ступени.

Эйвис застыла на месте, глядя ему вслед и прижимая к груди бойко вертевшегося младенца.

Нэнси Кинсед

Автобус отошел от остановки. Вдалеке завывали полицейские сирены. Казалось, их вопли заполонили все улочки, прорывались в переулки, отражались от прозрачного неба. Гончие были повсюду.

И тут сам автобус испустил мощный рев и помчался прямиком в город; маленькие рыбки-машины льнули к его колесам. Сквозь заднее стекло Нэнси внимательно наблюдала за всем транспортом, следила, как исчезает вдали торговый центр. Ни единого полицейского автомобиля поблизости не было. Автобус мчится, сирены затихают вдали. Их завывания становятся все тише и тише. Постреливая выхлопными газами, автобус набирает скорость, Нэнси смотрит прямо перед собой, она выбрала угловое сиденье, упирающееся в заднюю стену. Она сидит, откинув голову и забыв про окно, теперь ей виден только люк запасного выхода в потолке автобуса. «Отворите в случае плохой вентиляции».