Текст книги "Час зверя"

Автор книги: Эндрю Клейвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Толпа подхватила их крик. В свете уличных фонарей взлетали и кружились конфетти. Поток идущих едва не своротил полицейские ограждения.

– Ура! Король Чума!

И тут Нэнси увидела его. Посреди кукловодов, прямо под огромным картонным чучелом, которое кружило над толпой. Король ничуть не походил на ее видение. Вовсе не царственный, даже не на троне. Клоун, шут, кривлявшийся и кланявшийся во все стороны, размахивая скипетром, точно дубиной. Король в драных джинсах и лоскутной рубахе, точно нищий, бродяга. Голова закрыта резиновой маской, увенчана бумажной короной. Кивает, качает головой, проносясь между ног огромного скелета, радостно здоровается с толпой.

«Это он!» – подумала Нэнси, едва держась на ногах. Она чувствовала, как вращается желудок, как безжизненный холод расползается по всему телу. Вот он ударил в руки, сковал ноги, проник в кончики пальцев. Сейчас она упадет…

«Слишком поздно, – подумала Нэнси. Схватилась за волосы, словно пытаясь таким образом удержаться на ногах. – Слишком поздно».

Поглядела на заморыша в маске, который продолжал плясать. Подняла руку, указывая на него.

– Это он! – крикнула она. Слезы замутили взгляд. – Смотрите!

– Ура! – Торжествующий рев толпы заглушал ее крик. – Да здравствует король. Король Чума!

– Это он! Это он! – громче завопила Нэн. – Господи, уже началось! – Она тыкала пальцем в маску. – Это он! Кто-нибудь – помогите!

Огромной скелет проплывал у нее над головой. Кукловоды окружили Нэнси со всех сторон, они плясали, высоко задирая свои шесты. Король Чума надвигался на Нэнси, кружился, широко раскинув руки. Сквозь отверстия в маске она различала блеск его темных глаз. Король радостно приветствовал орущую толпу.

– Да здравствует Король Чума! – неслось со всех сторон.

Нэнси зажала рот рукой.

«Господи! Оливер!»

Внезапно она почувствовала на своем предплечье цепкую хватку железных пальцев. Нэн подняла глаза. Над ней склонилось бледное лицо с напряженными глазами, черный форменный козырек уперся ей в лицо. Она указала пальцем на Чуму.

– Офицер, арестуйте этот череп!

– Давайте, леди, освободите дорогу! – потребовал полицейский.

Нэнси вырвала руку и сделала еще один шаг по направлению к отплясывающему Королю. Обеими руками она удерживала свою голову.

– Да послушайте же! Это он! Уже началось! Это он!

Король Чума, танцуя, совершил полный оборот, широко раскинув руки и высоко задирая коленки. Обернувшись, он встретился глазами с Нэн.

Замер на месте.

Руки все еще нелепо торчали в стороны, голова слегка наклонена, глаза в глубине прорезей уставились на Нэн, стоявшую от повелителя Чумы в трех шагах.

Карнавал продолжался, быстрый пронзительный ритм «Пляски смерти» сотрясал воздух. Крики толпы поднимались, стихали и вновь взлетали в вечернее небо. Конфетти сыпалось на голову, ковром ложилось на землю. Огромный скелет летел по небу, точно грозовая туча. Но Король Чума стоял неподвижно, глядя на Нэн, девушка тоже не сводила с него глаз. Выпав из рук повелителя, скипетр с грохотом ударился о мостовую.

Король Чума метнулся в сторону и кинулся бежать.

Он проскочил между двумя своими товарищами и помчался к западному перекрестку. Толпа застыла в изумлении, потом взорвалась хохотом и аплодисментами. Вновь поднялись восторженные крики, но тут же оборвались. Несколько голосов начали выкрикивать дразнилки. Король Чума, пригнув белую резиновую голову, продирался сквозь толпу, мчась, точно сумасшедший. Еще миг, и он, прорвавшись в расщелину посреди людского потока, скрылся в сомкнувшейся толпе.

В первую секунду Нэнси – девушка в маске-домино – могла лишь неподвижно стоять и смотреть ему вслед.

Она чувствовала, как от ступней поднимается и растекается по всему телу сладостное черное облако сна, все выше, выше, поглощая ее. Она хотела погрузиться в сон, уплыть далеко-далеко.

Король Чума бежал прочь, вниз по переулку, к Шеридан-сквер.

Девушка в маске хрипло вскрикнула от боли в спине и помчалась вдогонку.

Оливер Перкинс

На Седьмой авеню образовался затор. В чистом вечернем воздухе разносились сигналы автомобилей. Пешеходы в маскарадных костюмах неторопливо пробирались по тротуару, вдыхая выхлопные газы. Иные останавливались перед витринами магазинов и антикварных лавок, прочие разрозненными струйками все еще пытались по боковым улочкам догнать карнавальное шествие.

Перкинсы, начиная с Шеридан-сквер, рысью неслись по направлению к центру. Они разрывали ряды прохожих, поочередно вырываясь вперед. Иногда братья на миг расставались, прорываясь в освободившуюся на краю тротуара щель, порой один из них сбивался с бега на быстрый шаг, пытаясь отдышаться, затем снова пускался бежать.

Зах держал красную сумку за длинные ручки, она болталась позади него на бегу. Молодое лицо раскраснелось, в черных глазах горел тревожный огонек. Лицо его казалось растерянным, смятым, словно он только что приземлился с парашютом и никак не поймет, где же он очутился.

Оливер лишь изредка оглядывался на брата, знай себе бежал, бежал, прислушиваясь к ритмическому перестуку собственных шагов. Он внимал резкому стаккато сбивающегося дыхания. Давай, давай, давай, пошли. Ты да я. Пошли-пошли-пошли.Стук-стук-стук. Перкинс бежал и слышал, как четко бьется сердце в груди. В груди пустота. Ты дая. Пошли-пошли-пошли.Машины тесно прижимались друг к другу, над ними висело облако выхлопных газов, и Перкинс чувствовал, насколько пропитан их ядом осенний воздух. Розовато-белые шары уличных фонарей стремительно проплывали мимо. Ты да я.Он вспомнил, как Эйвис утром присела к нему на краешек постели, легонько погладила по лбу. Пошли-пошли. Стук-стук.Мимо проносились витрины, там, ожидая человека, стояла неприрученная мебель. Лишь несколько минут прошло с тех пор, как полуотрезанная голова Эйвис покачнулась на стебельке-шее. Пошли-пошли.

Братья свернули на Кристофер-стрит, они мчались к библиотеке. Плечом к плечу, оба выбивались из сил. Перкинс смотрел прямо вперед, бежал без устали, он уже видел башенки библиотеки, выглядывающие из-за деревьев. Праздничные огоньки подсветили замок, шпиль с часами упирался в толстое брюхо луны. Вот-вот пробьет восемь. Пошли-пошли.Оливер бежал, ни о чем не думая, в голове мелькали лишь краткие вспышки воспоминаний. Пронзительный, леденящий холод на щеках – санки мчатся с горы. Младший братишка тяжело привалился к его животу. Библиотека все ближе. Пошли-пошли.Вот уже виднеются тонкошеие драконы-горгульи, извивающиеся в пустынном воздухе. Он слышал рядом дыхание Заха.

Позади библиотеки кучкой росли платаны. Сквозь тень их пожелтевших листьев Оливер различал процессию на Шестой авеню. Платформа на колесах, подсвеченная багровой иллюминацией, подкатилась к перекрестку. Оливер видел огромное волосатое чудище на платформе, по обе стороны плясали девушки в трико. Музыка, доносившаяся издалека, смешавшись с сигналами машин, звучала резко и нестройно. Оливер и Зах плечом к плечу бежали навстречу процессии. Оливер ощущал черную тяжесть в желудке, но она уже не тревожила его. Разум заволокло черной пеленой. Он не понимал, что происходит, что уже произошло, как все это случилось. Разум совершенно пуст, мелькают только летучие образы, Эйвис с младенцем на руках. Ребенок протягивает руки к Перкинсу, восклицая: «Па!» Они оказались совсем близко от карнавального шествия, толпа становилась все плотней.

Оливер замедлил шаги. Оба брата приостановились, задыхаясь, сблизили плечи, пытаясь прорваться сквозь толпу, которая, в свою очередь, стремилась влиться в мощный поток, заполонивший Шестую авеню. Зах проскочил первым, Оливер последовал за ним. Свитер Оливера был разорван у горла, грудь обнажена. И свитер, и джинсы пропитались кровью Эйвис. Оливер ощущал липкую влагу даже на бедрах, на перепачканных ладонях, он смотрел прямо вперед, на головы и лица людей, пробиваясь сквозь толпу к библиотеке. Ты да я, пошли-пошли-пошли.Он хватал воздух ртом и уже не тревожился о том, что происходит. Лишь бы поскорее попасть в библиотеку. Он хотел бы как можно скорее оказаться там. Он сумеет задержать Тиффани до прибытия полиции. Плевать на все.

Толпа окружала, давила со всех сторон. Они уже на углу, возле входа в библиотеку. Танцующее чудище проплыло мимо на подсвеченном багровым неоном плоту, музыка сделалась еще громче. Оливер чувствовал, как она молотом бьет в висок. Он прищурился, защищаясь от ударов, извиваясь, лавируя в толпе, прорываясь вперед, к ступенькам входа. Он видел, как поворачивает из стороны в сторону кепочка Заха: слившись с течением, брат снова оказался впереди. Вон Зах уже поднимается, отсчитывает ступени, раздвигая столпившихся там людей. Оливер тоже подбежал к крыльцу, вслед за братом. «Нынче утром прижимал младенца к груди, – вспоминал он. – Гремела на кухне посуда, Эйвис стряпала завтрак». Оливер сунул руку в карман влажных джинсов и нащупал ключи.

Зах уже у порога. Зах-невидимка, окутанный длинным плащом, он ждет возле черной стеклянной двери, глубоко утопленной в камне. Оливер присоединился к нему, Зах бросил лихорадочный взгляд на брата, глаза дико блестят. Облизнул губы, дожидаясь, пока Оливер найдет ключ от библиотеки. Оливер вновь припомнил, как скользили санки по склону холма, там, дома, в детстве, на Лонг-Айленде.

Он воткнул ключ в замочную скважину. В грохоте музыки, заглушившей шум толпы, узнал неистовые всплески «Пляски смерти». Поворачивая ключ в замке, Оливер успел глянуть влево, увидел огромный картонный скелет, главного участника парада. Скелет ухмылялся, кланялся, приплясывал на фоне вечернего неба над процессией.

Перкинса вновь замутило. Содрогнувшись, он отвел глаза, распахнул дверь и вошел в библиотеку.

Обернулся. Увидел, как Зах вслед за ним переступает порог. На мгновение дверь позади них осталась открытой, и Перкинс заметил людей на ступеньках. Он слышал музыку – она становилась все громче и громче, – различал голоса людей на улице. Он видел призрачную фигуру Заха на фоне освещенной праздничными огнями ночи – Зах плясал там, посреди улицы, у ног гигантского скелета.

Зах улыбнулся быстрой, нервной, почти виноватой улыбкой.

– Скорее, – негромко попросил он.

«О, не спрашивай его, не спрашивай, в чем дело, – подумал Оливер. – Надо идти и ждать нашу гостью».

Дверь библиотеки, скрипнув, притворилась, замок остался незапертым. Звуки парада размыло, братья Перкинсы стояли рядом в темноте, прислушиваясь к дыханию друг друга.

Девушка в маске

Король Чума серебряной рыбкой проскользнул сквозь толпу. Девушка в маске, спотыкаясь, пыталась настичь беглеца.

«Я. Там должна была быть я», – смутно припоминала она. Глаза застилало багровое облако, сливавшееся по краям с черной маской. Задыхаясь, девушка нелепо размахивала руками. «Это я. Там должна была быть я».

В заполненном толпой переулке люди в маскарадных костюмах веселились, давя друг друга. Со всех сторон доносятся крики, лающий смех. Кругом искаженные, изуродованные весельем лица, кривятся в усмешке накрашенные губы. Локти приподнимаются и опускаются, поднося к губам масок бутылки пива.

Нэнси, собрав последние силы, пробивалась сквозь мутный поток, дыхание, вырывавшееся из ее уст, вот-вот превратится в драконье пламя, каждый шаг острым копьем впивался ей в ступни. Спина разрывалась на части, точно гнилая тряпка. Нэнси налетела плечом на какое-то ликующее чудовище и едва не упала. Человек в красном плаще с лицом, разрисованным черными полосами, сердито оглянулся на нее. Женщина, с ног до головы украшенная блестками, отступила на шаг, крикнув: «Эй!», но Нэнси, покачиваясь как пьяная, уже пробежала мимо.

Проворная, мчащаяся заячьими зигзагами фигурка Короля Чумы уже исчезала вдали. Нэнси еще видела, как резиновый сверкающий белизной череп сворачивает то в одну, то в другую сторону, как развевается на бегу приметная лоскутная рубаха. Король подбирался все ближе к перекрестку на Кристофер-стрит – туда, где боковая улочка, изогнувшись, вновь выводит к карнавальной процессии. «Я!» – в отчаянии припомнила девушка в маске. Слюна пузырилась у нее на губах, она, шатаясь, бежала сквозь ночь, скрюченными пальцами хватаясь за темноту. «Там должна была быть я!» Сквозь сгустившееся красное облако неотрывно следила за верткой фигуркой Короля Чумы. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота, ноги заплетались. «Я, Я, Я… О черт!» Сейчас она сдастся. Кто на меня ставил? Сдаюсь. Покачивающаяся походка все замедлялась, она словно падала вперед на каждом шагу. Дышала горячо, хрипло, жадно ловя ртом остатки воздуха. Длинный коридор. Она помнила его, только смутно. Она ползла по коридору, пушистый ковер льнул к животу…

Уходит!Король Чума уже добрался до угла Кристофер-стрит, сейчас он вырвется на перекресток – девушка в маске по-прежнему отстает на полквартала. Она билась грудью о волны боли; вот еще один шаг и еще. Покачнувшись, обогнула угол Гей-стрит, маленькой пешеходной тропинки, сворачивавшей вправо. Да, длинный коридор, бормотание на том конце холла: «Восемь часов. Ты должна прийти». Она протащила свое тело по коридору, по коричневому ковру, слегка щекотавшему живот… она отчетливо помнила голос: «Король Чума. Библиотека. Не забудь».

– Господи! – выдохнула она, улица и все ее обитатели закружились перед ней, сливаясь в засасывающую воронку. Девушка упала, рухнула на колени возле угла Гей-стрит. Помедлила мгновение. Рот широко раскрыт, слюни ползут на подбородок. Опустилась вниз лицом на тротуар.

– Эй, леди! – окликнул, склонившись над ней, длинноволосый подросток. – Поднимайтесь, веселье продолжается.

«Он уходит», – хотела сказать она, но слова не шли с языка. Девушка приподнялась, опираясь на ободранные ладони. Она еще видела его: далеко впереди мелькали добела выношенные джинсы. Король Чума промчался мимо поворота на Кристофер-стрит. Нелепая маленькая оборванная фигурка затормозила, упираясь пятками в тротуар. Вокруг Короля кучки людей в масках смеялись, крутились без толку; локти поднимались и опускались, поднимались и опускались пивные бутылки. Король Чума замедлил свой бег лишь на мгновение. Затем он вернулся к повороту, свернул за угол и скрылся из виду.

Лежа на тротуаре, с трудом приподнимая голову, девушка в маске смотрела в ту точку, где только что промелькнул Король Чума. «Направо», – соображала она. Он рванул направо, вверх по Кристофер-стрит – стало быть, торопится к перекрестку с Шестой авеню, возвращается к карнавальной процессии. Он бежит к тому кирпичному замку, который она видела во сне. А значит, он вновь пробежит мимо Гей-стрит.

Ему придется миновать пересечение Кристофер и Гей-стрит.

– О! – хрипло выдохнула она. Попыталась вздохнуть. Дышать, говорить, позвать на помощь! Король Чума допустил промах, у нее еще остается шанс. Она может еще поймать его, если только сумеет встать на ноги. Пробежать по Гей-стрит, отрезать ему путь. Только бы подняться на ноги.

– Помогите! Помогите! – шептала она.

Чья-то рука скользнула ей под мышку. Разгоряченное пивом дыхание опалило щеку.

– Давай! Давай! – Над ней склонился все тот же длинноволосый парень и одним рывком поставил ее на ноги. – Праздник продолжается, Нанетт. Отличная вечерушка-заварушка. То есть… Господи Иисусе!

Девушка в маске сунула руку в карман джинсов и извлекла свой 38-й. Длинноволосый подросток отшатнулся от нее, глаза расширились, на подбородке блеснула пенка пива. Он не сводил глаз с револьвера.

– Ну и ну! – глубокомысленно заявил он.

Девушка в маске отступила на шаг.

– Я, – задыхаясь, попыталась она втолковать ему, – там должна была быть я. – Из груди вырвался стон. Загустевшая блевотина хлынула в рот. Упираясь в небосвод, высились вокруг кирпичные дома. Небо сдвинулось с места, взлетая вверх, пока не встало над головой. Она проглотила грязную слюну, сколько смогла, остальное выплюнула. Куда, к черту, подевалась Гей-стрит? Девушка неуверенно повернулась, заморгала под маской.

Вон она. Вон, впереди.

– Господи Иисусе! – выдохнула она: боль снова пронзила ноги. Оттолкнулась от мостовой и бросилась бежать.

В конце коридора, в конце коридора лежало на постели тело.

Узкую тропку с обеих сторон ограждали дома из песчаника, впитывавшие слабый свет единственного фонаря. Здесь почти не видать гуляк; девушка в маске быстро проскочила мимо редких прохожих, испуская на бегу слабые крики усталости и боли. Свернула за угол, держа револьвер высоко, у самого уха. Она уже почти ничего не видела – только месиво света и теней. Чувствовала что-то влажное на щеке под маской, но не догадывалась, что это слезы. Ей хотелось одного: забраться под черепную коробку, распахнуть голову, проникнуть в свой разум и вырвать пульсирующее болью воспоминание о теле на кровати, теле без головы. Она увидела это с порога, когда тащилась мимо по коридору, она доползла до двери и увидела это…и качнулась назад, закрывая руками лицо. Воспоминание о безголовом теле ударяло в глаза, точно бейсбольный мяч. «Господи, Господи, Господи, – повторяла она. – Я обязана была спасти ее, защитить, я заняла ее место, я была Нэнси Кинсед, а она оставалась в безопасности. Если бы случилась беда, она бы обрушилась на меня. На меня, на меня, на меня!»

Впереди, зияя на фоне прикрытого высокими домами неба, появился перекресток с Кристофер-стрит. Девушка различала там более густые, более подвижные скопления народа, до нее вновь донесся мотив «Пляски смерти», в уши ударила барабанная музыка парада. «Еще шаг, – думала она, цепляясь за воздух, торопясь к углу. – Еще шажок – потом другой». Она подталкивала вперед непослушное тело, револьвер завис у самого уха, мушка касается обрамленной электрическими огоньками маски.

Вот и перекресток. Узкая дорожка открывалась в широкую, косо уходившую вверх улицу. Вот и Король Чума, белый череп сверкает посреди окружающих его вычерненных или нарумяненных лиц. Король бежит прямиком к ней, оглядывается через плечо, боится, не гонятся ли за ним сзади. Девушка в домино остановилась и, развернувшись, опустила револьвер, направив мушку прямо в лицо надвигавшемуся на нее черепу. Послышался женский вопль, еще один мужской голос крикнул: «Берегись!»

Король, несшийся, пригнув голову, не смотрел по сторонам – он прямиком врезался в девушку. Она потеряла равновесие, рука, державшая револьвер, беспомощно загребла воздух, и девушка опрокинулась навзничь, врезавшись спиной в тротуар, дыхание с громким стоном вырвалось из ее груди. И все же, падая, она выкинула вверх руки, пальцы изогнулись хищными когтями, в отчаянии она успела ухватиться за лоскутную рубаху и обхватить рукой хрупкую фигурку Чумы. Они рухнули вдвоем и, крепко обнявшись, покатились по мостовой. Король вырвался и приподнялся на четвереньках. Громко вскрикнув, девушка в маске успела оттолкнуться от земли – она уже стояла на коленях, обеими руками сжимая оружие. Направила дуло револьвера в лицо Чумы.

– А-а-а-а! – протянула она. Единственный звук, который она еще способна издать. Все тело сотрясалось при каждом вздохе.

Вокруг собиралась толпа. Люди молчали. Лишь карнавальная музыка врывалась в наступившую тишину. Какое удивительное затишье. Стало слышно, как ветер колеблет увядшие листья.

Медленно-медленно Король Чума повернул голову. Девушка в маске увидела бледно-голубые глаза, глубоко ушедшие в глазницы черепа, услышала доносящееся из-под резиновой маски тяжелое дыхание.

– Мертва! – прошептал Король странным, звучным, почти что мелодичным голосом. – Ты мертва. Ты должна была умереть.

И тут он заплакал. Во всяком случае, звуки, вырывавшиеся из-под черепа маски, весьма напоминали рыдания.

Король стоял на четвереньках, склонив лысую голову и приподняв плечи.

Девушка в маске сняла левую руку с револьвера. Протянула ее к маске, точно так же, как во сне.

«Это я!» – успела подумать она.

Ощутила прикосновение плотной синтетики, потянула ее, рванув на себя тощую фигурку. Дернула еще и еще раз – с третьего раза череп соскользнул.

В воздухе взметнулась грива черных волос, на мгновение мелькнув седой прядью. Волосы заструились, укрыв лицо. Король Чума осел на мостовую, в отчаянии перекатившись на бок. Девушка в домино изумленно вглядывалась в него. Это не он. Совсем не то лицо, которое она ожидала увидеть. Под маской скрывалась девушка. Девушка с нежным фарфоровым личиком, розовые щеки перемазаны слезами. Незнакомка. Совсем чужая.

Она тоже глядела на девушку в маске и, всхлипывая, качала головой.

– Ты должна была умереть!

Девушка в домино не нашлась с ответом. Она молча смотрела на незнакомку. Потом медленно-медленно ее левая рука вновь обхватила револьвер. Палец лег на спусковой крючок. Люди, окружавшие их, отступили, резко втянув в себя воздух, испуганные металлическим щелчком. Девушка в маске направила дуло револьвера в голову неизвестной. Она все еще с трудом ловила губами воздух, но теперь слова ее прозвучали отчетливо:

– Скажи мне, где Оливер, или я застрелю тебя! – пригрозила она.

Черноволосая плакала все громче, уставившись на мушку револьвера. Все ее тело сотрясалось от рыданий.

– В библиотеке! – прошептала она.

И тут раздался первый удар часов на библиотечной башне. Било восемь.

Захари Перкинс

Часы пробили во второй раз. Оливер и Зах шли по коридору библиотеки. Мотив «Пляски смерти» замирал вдали. Голоса толпы совершенно затихли. Библиотека погрузилась в тень и тишину. Готические своды сумрачно Нависли над головой, пустоглазые статуи выглядывали из ниш в стене. Раздался третий удар часов. Братья в темноте подходили к лестнице.

Они начали подниматься. Лестница уходила вверх, изящно выгибаясь вдоль округлой стены. Оливер шел впереди, Зах карабкался за ним. Он медленно двигался след в след за старшим братом, на ходу снимая кепочку и пряча ее в карман серого плаща. Расстегнул плащ, чтобы не сковывал движения. Настал великий миг, и Зах почувствовал, что почти перестал волноваться, он почти ничего не испытывал. Померк не только шум карнавала, затихла и муравьиная возня деталей в его сознании. Внутри царил покой. Заху казалось, он плывет в жидком сонном облаке. Он следил, как чуть впереди подымается с каждой ступенькой спина брата, печально улыбался Оливеру, всему, что они помнили вместе. Он вдруг ощутил печаль, что-то вроде ностальгии. В конце концов, ему приходится тяжелее, чем всем остальным. Столько тревог, боли, насилия. Его вынудили. Разве все это было так уж необходимо? А теперь придется убить брата. Какой позор! Ему и впрямь казалось, что он еще долго-долго будет вспоминать этот вечер с отвращением.

Они шли вверх по лестнице, мимо разноцветных окон, вкрапленных в стену на правильных расстояниях друг от друга. Витражи казались темными, пыльными, но порой в них отражалась вспышка уличных огней. Призраки в окнах сливались с тенями, устилавшими винтовую лестницу. Королева с золотыми локонами и сострадающим взглядом. Рыцарь с высокомерно вздернутыми бровями и острой, точно кинжал, бородкой. Они вспыхивали на миг в темноте, словно полузабытые лица, и исчезали, когда братья проходили мимо них. Почему-то эти лики усилили ностальгическую тоску Заха. Он с нежностью вспомнил прошлое, осенние запахи возле дома в Порт-Джефферсон. Как все это грустно! Запах травы, сквозь изменчивые оттенки листвы пробивается ленивое солнце. Прохладный воздух и облака… высоко-высоко в голубом небе. Черт бы побрал всех этих людишек! Копы, фэбээровцы. Разве так все задумывалось? Шуточка, затейливый карнавал. ФБР. Гребаные фэбээровцы, бьющиеся в судорогах по поводу жалких двадцати пяти кусков. Он хотел только денег. Немного денег. Свобода. Избавиться от бабушки и ее психиатров, от Оливера и его… скажем, похоти. От всего мира, который удерживал Заха в плену, приковал его к земле своими чертовыми подробностями. Но ФБР, это сраное ФБР, приняло все за какой-то мафиозный заговор. Они думали, им удастся наконец пришпилить Фернандо Вудлауна.

Подослали своего агента. Подослали проклятую сучку-агентшу, изображавшую из себя посланницу Фернандо, Нэнси Кинсед.

Хотя, надо отдать ей должное, она замечательно играла свою роль. Да уж, без сомнения. Личное удостоверение, банковские карточки, водительская лицензия. Этакая девчачья наивность – очень убедительно, все взаправду. Если бы Зах поменьше нервничал, он бы, может, ничего и не заподозрил бы… Взял бы у нее деньги, вручил фотографию. И тут ему в горло ткнулся бы 38-й, и сучка-агентша с горящими глазами заорала бы: «Ты арестован!»

Зах всех перехитрил. Перехитрил, перехитрил! Зазвал сучку-агентшу в свой автомобиль, воткнул дуло своего револьвера ей в брюхо и хорошенько обыскал. Как только он обнаружил подслушивающее устройство в ее блузке, сразу понял, что перед ним коп, и уже не важно, что там она лепетала. С силой нажав на газ, он помчался прочь с этого места. Зах застал их врасплох – прикрытие, какое там было у этой сучки, отстало.

Привез ее в коттедж. Всю дорогу она, не переставая лепетать, держалась своей версии. Она по-прежнему утверждала, что ее зовут Нэнси Кинсед… Отличная работа. Только Иисус знает, как он хотел поверить ей. Пот катил с Заха градом; казалось, все потеряно. Он думал, что попадет в тюрьму. В тюрьму!

То был самый страшный миг в его жизни, главное испытание. Он готовился покончить с собой. Его поддерживала одна только вера в милосердие Божие.

Наконец он вспомнил по свое зелье. У него еще оставался припас под доской пола в детской спальне. Ему и понадобилась-то самая капелька, только успокоиться. Он знал, что нарушает обещание, данное Господу, но подумал – крошечка, не так уж важно. Привязал подосланную девушку наверху в спальне бабушки. Привел в порядок шприц и, стоя на коленях возле кровати, на которой спал в детстве, ввел себе дозу. При этом Зах плакал и молил Христа о прощении.

Наркотик совершил чудо. Через минуту его подхватила огромная теплая волна спокойствия. Весь суетный мир как ножом отрезало, все, за исключением самого Заха, было истреблено космической волей, и он один поплыл, словно облако, в искрящейся бархатной синеве. Мысли пришли в порядок. Фернандо промолчит. Этот урод не станет губить карьеру из-за двадцати пяти тысяч баксов. Свидетельствовать против него может только эта агентша. Она и Кинсед угрожали ему разоблачением. Пока продолжалось действие наркотика, Зах видел все, все связи, он отчетливо различал начала, концы, последствия, погрузился в великий экстаз, космическое единство. Тогда-то он и создал свой совершенный план.

Немедленно приступил к работе. Прежде всего покончил с агентшей, до смерти накачав ее наркотиками. Сперва он только оглушил девушку, надеясь развязать ей язык, получить информацию о направленных против него вражеских действиях. Однако, к несчастью, девушка оказалась крепким орешком. Не пожелала сдаваться. Даже теряя сознание, все еще твердила, что она – Нэнси Кинсед. Даже когда начались галлюцинации, она продолжала свое чириканье. Наконец, испытывая острое отвращение, Зах закачал в нее полный шприц. Этого достаточно, чтобы расплавить любые мозги. Господи, да ее мозги уже варились всмятку, хоть к завтраку подавай, а она все тянула свою песенку! Прямо железная, из нее бы гвозди делать; Зах восхищался ею. Она твердила и твердила свою легенду, пока не ушла на дно. Лепетала: «Нэнси Кинсед, Нэнси Кинсед», когда у нее глаза уже закатились. И осталась лежать, задыхаясь, парализованная наркотиком. Сердце билось все чаще, готовясь лопнуть.

Зах оставил ее умирать. Отравился на поиски подлинной Нэнси Кинсед.

Тут он, усмехнувшись во весь рот, едва не захохотал. В самом деле, приятное воспоминание.

К тому времени наркотик растекся по всем его жилочкам. Зах путешествовал по волшебной стране, все обрело Смысл, ничто не было всего-навсего тем, чем казалось. Страх покинул его.

Водительское удостоверение агентши подсказало Заху адрес подлинной Нэнси Кинсед. Он явился прямо к ней в дом, представился полицейским офицером Туди Мульдоном. Девушка вроде ждала его. Зах поднялся наверх в ее комнату, увел с собой, посадил в машину – фрр! Легче легкого. К тому времени, как они вместе вернулись в коттедж, вся жизнь Заха, его разум, его душа обратились в единую симфонию понимания. Испытывая высочайший подъем духа, Зах привязал Нэнси Кинсед к кровати. Теперь, карабкаясь по ступенькам библиотечной лестницы, он лишь отдаленно припоминал тот восторг, оплакивая его кратковременную, улетучившуюся красоту. Но в тот насыщенный электричеством миг, когда он впервые погрузил нож в плоть рыдающей девушки…

Вновь прозвонили часы на башне. К тому времени, когда братья поднялись на площадку, часы прекратили бить.

Тут Зах остановился. Он стоял наверху лестницы, ностальгически постанывая.

Оливер прошел дальше, в длинное узкое помещение библиотеки. Зах стоял и смотрел на него: знакомая фигура, неторопливые привычные движения. Зах с любовью наблюдал за братом. Оливер вышел почти что на середину комнаты и, понурившись, повесив голову, остановился. По обе стороны от него – бесконечные ряды книжных полок. Над головой, под сводами невысоких арок – головы, лишенные тела, напряженные взгляды, уставившиеся на обоих братьев. До их слуха смутно доносилась музыка карнавала. Расплывались притаившиеся в витражах лица.

И вновь Захари почувствовал, как теплой волной поднимается в нем нежность к Олли. Оливер снова спасет его, как не раз уже делал, с тех пор как все это началось в доме на Лонг-Айленде. Оливер покончит с собой здесь, в библиотеке. Раскаяние после убийства Нэнси Кинсед и агентши сломит его. Револьверный выстрел в упор в его собственном кабинете, ключом от которого владеет только сам Олли. Самоубийство, никаких сомнений. Снаружи ликует толпа, никто не запомнит, входил ли, выходил ли отсюда Зах, лицо которого скрыто под козырьком, а пестрая рубашка – под серым плащом.

Они запомнят лишь Короля Чуму. Сейчас ровно восемь. Под окнами, точно вовремя, пройдет Король Чума. Зах пристрелит брата и помчится вниз, чтобы в тени деревьев у библиотеки поменяться местами с Тиффани. Тиффани в маске-черепе изображала Заха даже перед его приятелями из журнала, и они, и еще десятки тысяч зевак подтвердят: они видели Заха, Короля Чуму, в то самое мгновение, когда прозвучал выстрел.

Темнота помогла Заху скрыть усмешку. Он вновь почувствовал в себе Понимание, мистическую ясность, невероятное, все вмещающее откровение, которое приоткрылось ему в тот миг, когда создавался весь план. Когда Зах звонил Тиффани, чтобы дать ей указания относительно ее роли, он как маленький хихикал от возбуждения, от достоверности всего происходящего. Тиффани ждала в магазинчике за углом, сидела в задней комнате уже закрывшегося магазина, ожидая, пока Зах явится с деньгами. Когда Зах позвонил ей рассказать, что произошло, и изложил свой план, Тиффани впала в истерику. «Этот план плох, он никуда не годен, Захи, – твердила она, – это невозможно, это не сработает, это сумасшествие, это чистое безумие». Просто она не сразу сумела понять, как все складно. Король Чума. Олли. Девушка, убитая в коттедже. На символическом уровне план – само совершенство. В нем столько смысла, символического смысла. «Не забудь! – повторил Зах, и телефон завибрировал от его убедительного, подчиненного ритму голоса. – В восемь часов. Это час зверя. Поняла? Все осмысленно. Теперь-то ты не забудешь? Ты должна прийти. Ровно в восемь. Тогда он умрет».