Текст книги "День освобождения (ЛП)"

Автор книги: Энди Макнаб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Нож был острым как бритва, и я почти не почувствовал сопротивления, когда он прорезал первый слой кожи. Я оттянул его голову назад, чтобы было легче резать. У меня начинало кружиться голова. Возможно, это было из-за облачка травки, всё ещё висевшего в воздухе, но я сомневался. Pink Floyd всё ещё играли в полную силу, распевая о лучших днях нашей жизни.

Гриболл закрыл глаза, но Лотфи приставил пистолет к его уху, произнося что-то по-арабски. Он снова открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как кровь его погибшего друга хлещет по кафелю и течёт между его собственных ног, свисающих с кровати. Это было уже слишком; его вырвало на подстилку, пока он отчаянно пытался удержать ноги над землёй, словно она была охвачена огнём.

Он начал лепетать что-то на пропитанном рвотой арабском языке Лютфи, но резко остановился, когда ослепительный свет прорвался сквозь дымку сладкого дыма, все еще заполнявшую воздух.

Он доносился откуда-то из района вокруг танков. ПБИ выполнили свою работу. Топливо горело отлично: я видел листья на деревьях снаружи, которые были выше внешней стены, отражая ярко-оранжевое пламя.

Я сосредоточился на работе, работая над верхней частью его позвоночника, словно отрезая кусок бычьего хвоста.

Лотфи надоела его роль второго плана, и он избивал другого педофила пистолетом. Если он не понял этого раньше, то теперь Гриболл понял: он влип по уши. Он начал умолять, подтянув ноги и испачканные в крови ступни к груди, опустив руки между ними, пытаясь защититься, лёжа на кровати. «Пожалуйста, пожалуйста, я друг. Я друг…» – что-то в этом роде. Его английский звучал довольно неплохо; я просто плохо слышал из-за такой громкой музыки.

Я крикнул Лютфи: «Выключи этот гребаный звук, он сводит меня с ума».

Он пробрался сквозь разбросанную по комнате мебель, и через несколько секунд музыка стихла. В этот момент Гризболл попытался вытереть рвоту изо рта, но понял, что его руки запятнаны кровью.

В дверях появился Хубба-Хубба и на мгновение ужаснулся тому, что я почти закончил.

"Что?"

«Очки», – сказал он.

"Что?"

«Одному из мальчиков нужны очки».

Я не мог поверить своим ушам. «К чёрту его, просто избавьтесь от них. У нас мало времени».

«Он не может. Они ему нужны, их трудно достать. Здесь они очень дорогие».

Он пошарил по полу возле кровати, а затем откинул пропитанное кровью покрывало, пока я заканчивала то, зачем пришла.

Я схватил верхнюю простыню, вытащил ее из-под Гриболла и обернул в нее голову Зеральды.

Хубба-Хубба стоял над безголовым телом. «Можешь его перевернуть?»

"Что?"

«Переверни его. Они могут быть под ним. У тебя есть перчатки».

Я сделал, как мне было сказано. Драгоценные очки валялись у него под ногами, одна линза треснула и была в крови.

Хубба-Хубба взял их большим и указательным пальцами, словно скорпиона. «Теперь они могут идти. Я положу их в машину».

Лютфи не вернулся, но я знала, что он задумал.

Я вытер лезвие ножа о кровать и положил его обратно в берген, затем вытащил черный мусорный мешок и бросил туда завернутую в саван голову.

Вот и всё. Я никогда раньше не отрубал голову человеку и ничуть не ждал этого. Но, увидев Зеральду с ребятами, я получил необходимый стимул. Честно говоря, я чувствовал себя довольно хорошо, когда обратился к Гризболлу.

Рев горящего топлива наполнил ночь. Пламя взмывало всё выше и выше, задевая небо. Полиция могла быть всего в нескольких минутах езды.

Гриболл поднялся с кровати. «Ты не можешь меня убить, я слишком важен. Никто, кроме Зеральды, не должен быть убит – ты же это знаешь, правда? Ты не можешь меня убить, это не твоё решение, ты всего лишь инструмент».

Я посмотрел ему прямо в глаза, но промолчал, чувствуя злость и опустошение, когда он сплюнул рвоту. Затем он почти улыбнулся. «Как ты думаешь, откуда твои люди узнали, что он будет здесь сегодня вечером? Ты не можешь меня убить, я слишком важен. Я тебе нужен. А теперь перестань валять дурака и заползай обратно в свою конуру, пока не понадобится».

В доме уже били окна, чтобы подпитывать огонь, который мы собирались здесь разжечь. Лотфи и Хубба-Хубба собирались сложить мебель для пущего эффекта. Это им особенно нравилось во время тренировки.

Лотфи вытащил из своего бергена последние бутылочки. Они были наполовину наполнены кипячёным средством для мытья посуды, затем долиты бензином и хорошенько встряхнуты. Он обрызгал кровать, а остаток приберег для Зеральды. Одна спичка, и это место превратится в ад.

Гризболл побежал в дом, а Хубба-Хубба бросился за ним.

«Оставьте его. Не хватает времени».

Зазвонил телефон, и мы все подпрыгнули.

Это мог быть кто угодно – может быть, полиция, может быть, кто-то из семьи Зеральды или кто-то из его дружков-педофилов. Как бы то ни было, Хабба-Хубба повернулся и тоже хорошенько стрельнул в телефон.

«Давай!» – крикнул я. – «Пора двигаться. Закурим, погнали, погнали!»

Я взвалил свой берген на плечо и услышал, как в соседней комнате загорелось топливо. Лотфи пробежал мимо меня и выбежал во двор. Я последовал за ним, и Хубба-Хубба превратил спальню в печь.

Дальнейшие планы были невелики – просто спуститься к лодке и выйти в море, чтобы забрать машину, выпить горячего липкого черного чая и вдохнуть дизельных паров.

Пробегая через дверь периметра, я увидел, как горящее топливо из пробоины выливается из пробоины и стекает вниз по склону, точно как в сценарии. Небо было ярко-оранжевым. После всех этих репетиций, всех этих тренировок оно выглядело просто великолепно. Я стоял там, казалось, целую вечность, глядя на пламя, пока жар мягко обжигал мою кожу. Мне было почти жаль, что мы не увидим самого интересного. Пламя перекинулось под бензовозы, и они тоже скоро присоединятся к веселью, если повезёт, как раз когда прибудет полиция.

Лютфи подтолкнул меня, и наши тени последовали за нами, пока мы не перевалили через край. Как только мы достигли песка, оставалось лишь повернуть направо и следовать вдоль берега к «Зодиаку».

Спускаясь с холма, я не чувствовал ничего, кроме восторга. Наконец-то я получил американский паспорт и право на совершенно новую жизнь.

Глава 5

ПЯТНИЦА, 16 НОЯБРЯ, 11:56.

Я сел в поезд T – элегантный алюминиевый пригородный поезд, который доставил меня из аэропорта Логан в Бостон и, после короткой пересадки, на север, в сторону Страны чудес.

«Страна чудес» всегда казалась мне каким-то шикарным торговым центром; на самом деле, это был всего лишь пункт высадки для людей из северных пригородов, направляющихся в Бостон. Сегодня же лучшего названия для этого места и придумать было нельзя. Кэрри сегодня утром читала лекцию в Массачусетском технологическом институте, поэтому она забрала меня отсюда, а не из аэропорта, а затем отвезла к своей матери в Марблхед, небольшой городок примерно в двадцати милях к северу вдоль побережья. Её мать предоставила нам гостевой флигель, а сама продолжила свой бизнес по предоставлению ночлега и завтрака в главном доме. Мы с Кэрри жили там одни с тех пор, как Лус пошла в старшую школу в Кембридже. Для меня это был дом, и я давно не чувствовал ничего подобного ни в каком месте.

Пассажиры смотрели на меня так, будто я только что сбежал из местного психушки. После двух дней обратного пути из Египта моя кожа была жирной, глаза жгло, а носки, подмышки и дыхание воняли. В качестве меры предосторожности перед Кэрри я чистил зубы и глотал пенящуюся пасту, глядя в окно. Конечно, это не превратит меня в Брэда Питта на церемонии вручения «Оскара», но это было лучшее, на что я был способен.

Я подняла нейлоновую дорожную сумку у ног и положила её на свободное сиденье рядом с собой. Мне нужно было ещё раз убедиться, что сумка стерильна и в ней нет ничего, что могло бы связать меня с работой, прежде чем она меня заберёт. Моя рука прошлась по гладкой, округлой форме шейкера «Пирамиды», который я купила ей в аэропорту Каира, и по твёрдому краю небольшого фотоальбома, который она одолжила мне на несколько недель. «Если ты не будешь смотреть на него и думать обо мне только хорошее каждый день, Ник Стоун, – сказала она, – даже не думай возвращаться».

Я открыл его и почувствовал, как по моему лицу расплывается улыбка, как это случалось всякий раз, когда я её видел. Она стояла у Эббот-холла на Вашингтон-сквер в Марблхеде, начиная, как она выразилась, мой тур по ознакомлению с наследием США. В Эббот-холле хранится «Дух 76-го», знаменитый портрет флейтиста и барабанщика во главе пехотной колонны во время Войны за независимость. Она хотела, чтобы я увидел его, потому что, по её словам, он воплощает дух Америки, и если я когда-нибудь стану гражданином США, мой священный долг – чёрт возьми, восхищаться им и быть им тронутым. Я сказал, что, по-моему, он больше похож на карикатуру, чем на шедевр, и она вытолкнула меня за дверь.

Её короткие каштановые волосы развевал ветер с Атлантики, когда я нажимал на кнопку спуска затвора. В зелёных рабочих брюках и мешковатом сером свитере она выглядела как солдат Джейн. На вид ей явно не было лет под тридцать, хотя лёгкая грусть в улыбке и несколько небольших морщинок в уголках рта и глаз говорили любому, кто следил за ней, что последние пару лет дались ей нелегко. «Фотошоп справится со всем, – сказала она, – как только я отсканирую их на компьютер».

Редко можно было видеть её лицо таким расслабленным, даже во сне. Обычно оно было гораздо более оживлённым, чаще всего хмурым, вопросительным или выражающим отвращение к последнему скандалу, разыгранному корпоративной Америкой. У неё были веские причины выглядеть подавленной. Им с Лусом пришлось нелегко с тех пор, как они вернулись из Панамы: одна без мужа, другая без человека, который стал ей отцом. После смерти Аарона не было ни дня, чтобы он не появился в её разговоре. Я всё ещё старался избегать подобных тем, но, по её мнению, он был её мужем пятнадцать лет и умер всего чуть больше года назад.

За всю свою жизнь в качестве бойца спецназа, а позже и агента, работавшего над операциями разведки, не вызывающими сомнений, я всегда старался абстрагироваться от чувства вины, раскаяния и сомнений в себе, которые всегда сопровождали работу; что сделано, то сделано. Но наблюдение за тем, как она пытается с этим справиться, тронуло меня сильнее, чем я мог себе представить.

В сентябре 2000 года меня отправили в Панаму, чтобы убедить местного наркоторговца помочь Западу. Кэрри и Аарон были моими местными связными; они были учёными-экологами, руководившими исследовательской станцией недалеко от границы с Колумбией, и работали на ЦРУ в качестве агентов по сбору разведданных низового уровня. Я жил у них дома, когда меня начали искать люди рэкетира, и Аарон за это поплатился.

С тех пор не прошло и дня, чтобы я не задавался вопросом, мог ли я сделать что-то еще, чтобы спасти его.

Была ещё одна фотография Кэрри, сделанная на кухне её матери в Марблхеде. Она готовила клэм-чаудер. Рядом с ней висел чёрно-белый портрет в рамке, где она была изображена с отцом, Джорджем, красивым мужчиной с квадратной челюстью, типичным американцем в военной форме, вероятно, сделанный в начале шестидесятых.

Я смотрел на её фотографию, стоящую у входа в колледж. Кэрри уговаривала меня заглянуть туда; я всегда любил средневековую историю и в последнее время много читал о Крестовых походах. Я сказал ей, что не уверен, что вся эта история о взрослой студентке относится ко мне, работающей в «Старбаксе» под началом восемнадцатилетнего менеджера. Я так и не успел сообщить ей, что моё формальное образование закончилось в пятнадцать лет, так что колледж вряд ли возьмёт меня уборщиком, не говоря уже о зачислении на какой-либо из своих курсов.

Я подозревал, что о многом я так или иначе не рассказал Кэрри. Например, о поездке в Алжир. Дело было не в самой работе; я бы всё равно не сказал ей ни слова. Дело было в том, что я пообещал ей больше никогда не заниматься грязной работой. Пряник, которым меня заманил Джордж, был неотразим: с документами об американском гражданстве в кармане я мог заниматься чем угодно. Но я не был уверен, что Кэрри оценит метод, лежащий в основе этого безумия.

Я рассказал ей историю о том, как мне предложили три недели работы в качестве сопровождающего экстремалов в Египет. После терактов 11 сентября туризм на Ближний Восток практически иссяк, а те немногие путешественники, которые всё ещё были достаточно смелыми, чтобы отправиться туда, искали гидов. Кэрри согласилась, что мне стоит подзаработать, прежде чем я начну долгий процесс подачи заявления на гражданство. Пока этого не случилось, я мог заниматься только черновой работой, так что с деньгами было туго. Я понятия не имел, как объяснить ей, почему моё гражданство было получено так быстро, но я перейду этот мост, когда доберусь до него. Я сидел и смотрел на унылый серый день, пока по обочине проносились обледенелые деревья, а вдали машины с холодными двигателями тянули за собой выхлопные газы. Это было не самое лучшее начало нашей совместной жизни, но теперь всё кончено. Мне нужно просто смотреть в будущее.

После двух дней блужданий на глубине 90 футов под Средиземным морем, следуя вдоль побережья Северной Африки, мы наконец вернулись в Александрию. Погода, как и предсказывалось, установилась примерно через десять часов после того, как мы поднялись на борт, хотя мы и не подозревали об этом, находясь так глубоко под водой. У причала ждал минивэн Chrysler; кто-то забрал мой берген, и больше я его не видел. Следующую неделю мне пришлось ждать в номере отеля в Каире, пока не подтвердят, что привезённая мной голова принадлежит Зеральде. Если бы не это, нас могли бы отправить обратно за нужной.

Я всё ещё не понимал, зачем меня попросили привезти голову Зеральды, и мне всё равно. Важно было лишь то, что через несколько дней в Бостон приедет Джордж, и я получу новенький американский паспорт Ника Стоуна, номер социального страхования и водительские права штата Массачусетс. Я вот-вот стану настоящим человеком.

Я оглядел поезд. Большинство моих попутчиков уже устали смотреть на этого придурка, чистящего зубы и вытирающего пену, стекающую по подбородку, и уткнулись в свои газеты. Первые полосы были залиты войной в Афганистане, сообщавшей, что всё идёт хорошо и потерь нет. Бойцы Северного Альянса вырисовывались на фоне заката, наблюдая за солдатами спецназа США, несущими на спинах столько снаряжения, что хватило бы, чтобы свалить осла.

Я выглянул и погрыз щётку. Справа от меня, параллельно трассе, шла прибрежная дорога, тоже пересекающая обледенелые болота. Мы обгоняли такси, боковые стёкла которого были украшены патриотическими надписями; на антенне даже развевался звёздно-полосатый флаг. Водителя я не видел, но знал, что он, должно быть, индиец или пакистанец. Эти ребята не хотели ничего оставлять на волю случая в эти смутные времена.

Болота кончились, и по обе стороны поезда выросли побеленные дощатые домики, а затем размытое пятно супермаркетов и стоянок подержанных автомобилей, тоже украшенных звёздно-полосатым флагом. Я почувствовал, как пульс участился от предвкушения. Мне больше не нужно было работать на Фирму (британскую разведку), не нужно было выполнять поручения Джорджа. Я действительно чувствовал, что мне дали новый старт, что жизнь налаживается. Я был свободен.

Глава 6

Я засунула зубную щётку в свою коричневую нейлоновую дорожную сумку, когда поезд остановился, и люди встали и надели шапки и пальто. Автоматические двери раздвинулись, открывая указатели на станцию «Уандерленд», и я вышла из поезда, повесив сумку на плечо. Меня тут же осенило, что я больше не в Северной Африке. Температура была на несколько градусов ниже нуля. Я застёгнула флисовую куртку, которая совершенно не защищала от пронизывающего ветра, и присоединилась к толпе, направлявшейся к заграждению.

Она стояла у билетной кассы, одетая в зеленый пуховик и черную шапку в русском стиле из овчины, ее дыхание обдавало ее лицо, пока мы оба махали ей и улыбались.

Я прорвался сквозь барьер и протиснулся сквозь толпу. Обняв её, я поцеловал её в лоб, надеясь, что церемония с зубной пастой не прошла даром. Я нежно провёл пальцами по её щеке, отстранился, и мы обменялись широкими улыбками.

Её большие зелёные глаза несколько секунд пристально смотрели на меня, а затем она крепко обняла меня. «Я так по тебе скучала, Стоун».

«Я тоже», – я снова поцеловал ее, на этот раз по-настоящему.

Она взяла меня под левую руку и свободной рукой погладила мою щетину. «Пошли», – сказала она. «Куда-то надо сходить, чем заняться. Мама на церковном собрании до вечера, так что тебе придётся поздороваться позже. Это даст нам немного времени». Она положила голову мне на плечо, когда мы вышли на улицу. «Но мы пока не идём домой. Я хочу, чтобы ты кое-что увидела по дороге».

Мы шли не совсем в ногу: из-за сломанной в Панаме ноги она немного хромала. Я ухмыльнулся, как идиот. «Я весь твой».

Днём на парковке для собак ездили на работу. Ноябрьский воздух уже успел сотворить чудо на лобовых стёклах, заморозив их добела.

Я посмотрел на её лицо, выглядывающее из-под овчины. «Как там Луз?»

«О, всё хорошо. Передаёт привет. Возможно, она вернётся на следующей неделе – с новым другом».

«Будет приятно её увидеть. Кто этот счастливчик?»

«Дэвид, кажется, какой-то там», – она повернулась ко мне. «Но ты не должен…»

«Знаю». Я поднял руку, чтобы произнести клятву. «Без шуток, не волнуйся, я её не смущу…» Но если бы я и смутился, это было бы уже не в первый раз.

Мы вышли на главную улицу и стали ждать светофора вместе с ещё десятью пешеходами, направлявшимися к парковке. «Ну, как прошла поездка? Вижу, мне не подарили карту с изображением пирамид, как обещали».

«Знаю, знаю. Просто я думала, что к тому времени, как вернусь в Каир и отправлю письмо, я уже буду здесь. Особенно в это время года…»

«Не волнуйся. Ты вернулся, это главное».

Движение транспорта остановилось, и зеленый сигнал светофора пропустил нас.

«Вы пострадали от штормов?»

«Мы были гораздо южнее».

«Я волновалась». В уголках её глаз появились морщинки. «Шестьсот человек погибли в результате наводнений в Алжире…»

Я посмотрел прямо перед собой. «Шестьсот? Я не знал».

Мы только успели сесть в машину, как она остановилась и повернулась ко мне лицом, просунув руки под мои и обняв за талию. «От тебя воняет, как от верблюда, но всё равно очень приятно, что ты вернулся». Она легко поцеловала меня в губы, её кожа была холодной, но мягкой. «Знаешь что? Я не хочу, чтобы ты уезжала снова. Ты мне нравишься именно здесь, здесь, где я могу тебя видеть».

Мы не отрывались друг от друга, и я боролся с желанием сказать ей правду. Здравый смысл взял верх. Я найду время и место, чтобы сделать это, но не сейчас, пока нет. Она была слишком счастлива, я был слишком счастлив. Я хотел, чтобы реальный мир остался снаружи.

Она отпустила меня. «Время волшебного и таинственного тура».

Мы добрались до маминого «Плимута». Кэрри так и не купила машину после возвращения: была слишком занята. Она организовала перевозку тела Аарона из Панамы в Бостон, затем кремацию, а затем вернулась в Панаму, чтобы развеять его прах в джунглях. После этого ей пришлось устроить Лус в старшую школу, а самой – новую работу. Ей также пришлось обустроить дом, а затем снова изменить свою жизнь, когда появился не слишком надёжный британец с просьбой о свободной комнате.

Мы расстались, когда она подошла к водительскому сидению «Плимута», полезла в сумку за ключами и нажала на брелок. Машина открылась с писком и миганием указателей поворота. Я распахнул дверь, бросил сумку в багажник и забрался в машину, пока Кэрри закрывала дверь и пристегивала ремень. На её лице снова появилось то самое хмурое выражение, которое сочеталось с приподнятой бровью и лёгким наклоном головы.

Двигатель завёлся, и мы выехали с парковки. Она откашлялась. «Пока тебя не было, я столько всего передумала. Хочу сказать тебе кое-что очень важное».

Я протянул руку и снял с неё шляпу, а затем медленно провёл пальцами по её волосам, пока она ехала на «Плимуте» по выбоинам на асфальте. Мы выехали на главную дорогу и повернули налево, вдоль северного берега, и проехали десять миль до Марблхеда.

«Хорошее важно или плохое важно?»

Она покачала головой. «Пока нет. Мне будет легче объяснить, когда мы приедем».

Я медленно кивнул. «Хорошо. Тогда расскажи мне что-нибудь ещё».

Лус понравилась новая школа, сказала она, и у неё появились замечательные друзья; она осталась у одного из них на всю неделю, чтобы мы могли побыть вместе. Она также рассказала мне, как с сентября немного обогатилась гостиница её матери. Ах да, ещё она подумала, что, возможно, мне найдётся подработка барменом в яхт-клубе. Я хотел сказать ей, что мне не нужна работа, чтобы разливать пинты «Сэма Адамса» любителям водных развлечений на выходных. К среде я стану полноправным гражданином, размахивающим флагом; США – моя устрица, и всё такое.

Старый город Марблхеда напоминал съёмочную площадку: ярко раскрашенные деревянные дома с аккуратными садиками, расположившиеся на извилистых улочках. Корнуоллские рыбаки обосновались здесь ещё в XVII веке, возможно, потому, что скалистое побережье напоминало им о доме. Теперь же единственные рыбаки, оставшиеся там, свешивали удочки со своих лодок стоимостью в миллион долларов в Бостонском яхт-клубе.

Сегодняшний Марблхед – это место, где старые бостонские деньги встречались с новыми бостонскими деньгами. Мать Кэрри родилась там и была благословлена богатством старины. Она вернулась около десяти лет назад, после развода с Джорджем, и принимала гостей, потому что ей нравилось общество.

Кэрри сделала пару поворотов, чтобы мы съехали с главной улицы, и мы остановились на небольшой дороге, тянувшейся вдоль воды. Причал Такера слегка вдавался в воду, по обеим сторонам стояли старые обшитые вагонкой дома, теперь рестораны и старые магазинчики. «Вот оно», – объявила она. «Мы на месте».

Мы вышли, застёгивая джинсы от холода, и Кэрри взяла меня за руку, проводив к деревянной скамейке. Мы сели и стали смотреть на залив и большие дома на другом берегу.

«Мама часто приводила меня сюда в детстве, – сказала Кэрри. – Она называла это место вратами Марблхеда в мир. Должна признаться, для десятилетнего ребёнка это звучало просто волшебно. Тогда я думала, что мой родной город – центр вселенной».

Даже сейчас это казалось мне чем-то магическим. Место, где я вырос, оказалось центром кучи дерьма.

«Она рассказывала мне всякие истории о рыбацких лодках, отплывающих отсюда к Большим отмелям, и о командах, собирающихся для участия в Войне за независимость и в войне 1812 года». Она улыбнулась. «Ты здесь не единственный любитель истории. Надеюсь, ты впечатлён». Улыбка медленно угасла, когда её мысли обратились к чему-то другому. Она посмотрела мне в глаза, а затем отвернулась, устремив взгляд на воду. «Ник, я даже не знаю, с чего начать».

Я погладил её по волосам. Я не знал, к чему всё идёт, но, наверное, это как-то связано с Аароном. Внезапно я вспомнил, как он сидит под стражей в той кладовке в Панаме и курит. Нос у него был в крови, глаза опухли, но он улыбался, возможно, довольный собой от того, что помог нам всем сбежать в джунгли, пока он смаковал последнюю сигарету.

Я понятия не имел, как его оттуда вытащить. Я был безоружен, и вариантов у меня практически не было. А потом он принял решение за меня. Дверь распахнулась, и Аарон бросился в ночь.

Когда он проскользнул в темноту, изнутри дома раздалась длинная очередь из автомата. Затем охранник подбежал к двери и прицелился, произведя короткую, хлесткую очередь.

Я услышал мучительный вздох, затем леденящий душу протяжный крик. А затем наступила тишина, которая подсказала мне, что он мёртв.

«Я привезла его сюда, понимаешь, вскоре после нашего знакомства. Мы приехали из Панамы на каникулы. Я знала, что это шокирует моих родителей. Оказалось, у них было полно других забот. Джордж был слишком занят борьбой с теми, кто был назначен злодеями в том году, чтобы заметить меня. Мне не стоило удивляться. Он даже не помнил мамин день рождения. Поэтому мы вернулись в Панаму учиться, пока родители разводились». Она мечтательно улыбнулась. «Боже, я так старалась, чтобы завершить свои бунтарские годы, переспав с учителем, а мои чопорные родители были слишком заняты разрушением своих отношений, чтобы обращать на это внимание… Чёрт», – сказала она, закатывая глаза. «Может, мне не стоило уговаривать тебя поступить в колледж».

Я обнял её. «В свои бунтарские подростковые годы я угонял машины, а те, в которые не мог сесть, просто разбивал. Думаю, с этим покончено».

Внезапно она прижалась ко мне. «Я ненавидела, когда тебя не было рядом, Ник. Это меня пугало. Наверное, это помогло мне осознать, как сильно я привыкла к твоему присутствию. После смерти Аарона я сказала себе, что буду очень осторожна и не буду снова подвергать себя такой боли».

Я поднял руку к ее лицу и смахнул слезу с ее щеки.

«Я волновалась, что буду с тобой, Ник. Надёжность – не самый важный пункт в твоём резюме».

Я быстро пробежал глазами своё резюме, как она его называла. В это же время в прошлом году я жил в приюте для бездомных в Камдене, без денег, стоял в очереди за бесплатной едой в раздаче кришнаитов. Все мои друзья умерли, кроме одного, и он меня презирал. Помимо одежды, в которой я стоял по прибытии в Панаму, всё моё имущество лежало в сумке, застрявшей в камере хранения на лондонском вокзале. Она была права.

«И не успели мы здесь обосноваться, как ты снова уехала. Девочке нечем хвастаться перед матерью, правда?» Она помолчала. «А потом ещё Келли. А вдруг мы не поладим? А вдруг она с Луз не поладим?»

Я была опекуном Келли: она была второй женщиной в моей жизни, которую я постоянно разочаровывала. Ей было тринадцать, и она была далеко не такой взрослой, какой ей хотелось себя считать. Я увижу её на Рождество в Мэриленде. Не в само Рождество, потому что она была занята семейными делами с Джошем и его детьми, своей новой семьёй, но я увижу её в канун Рождества. «Кэрри, я…»

Она приложила палец к моим губам. «Тсс…» Она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. «Я волновалась, но теперь всё в порядке. Мне всё равно на прошлое. Ты теперь гид, бармен, кто угодно – мне всё равно, лишь бы ты хорошо справлялся. Последние несколько недель пошли мне на пользу. Они дали мне время подумать, и я кое-что понял. Наконец-то могу думать о том, что ждёт меня впереди. Последний год я словно просто топталась на месте, моя жизнь остановилась.

«Вот что я хочу тебе сказать, Ник. Я хочу, чтобы мы были вместе – по-настоящему вместе». Она посмотрела вниз, затем снова подняла взгляд и посмотрела мне в глаза. «Новая Кэрри, новый Ник, новая жизнь. Вот почему я хотела привести тебя сюда. Причал Такера, врата в мир. Врата в будущее».

«Ты была так терпелива с Аароном. Я знаю, что никогда его не забуду, но я готова двигаться дальше, и это главное. Я хочу, чтобы будущее было связано с нами».

«Я не знаю, что сказать».

«Тогда не надо. Тебе не нужно ничего говорить».

Мы встали и шли рука об руку около двадцати минут, пока не достигли небольшой защищенной бухты.

«Маленькая гавань». Она обвела рукой залив. «Мама всегда называла это место тем, где всё началось. Основатели, некоторые из которых были её родственниками, обосновались здесь в 1629 году. Поселенцы вырубили лес, чтобы построить крошечные домики с соломенными крышами и рыбацкие лодки. Я до сих пор слышу, как мама говорит: «Отсюда сильные духом мужчины отправляются на промысел в неизведанных водах». Мне нравились её рассказы об основателях. Они были смелыми, предприимчивыми, искали личной свободы, клочка земли, места у моря…»

«Они были правы». Я с удивлением услышал это вслух. «Марблхед – это, знаете ли, и моя фантазия тоже». Я не знал о существовании таких мест, когда прогуливал школу в Пекхэме.

«На причале Такера всегда были отплывающие, Ник. А здесь – прибывающие. Это наше новое начало. Я чувствую, что мы находимся в начале чего-то нового, и я хотела привезти тебя сюда, чтобы сказать тебе об этом. Я никогда ни с кем не делила это место, даже с Аароном». Она снова улыбнулась. «Готовы к продолжению истории? Наши корабли торговали со всем миром, обменивая сушёную рыбу на одежду, инструменты, золото и серебро. Все процветали, и было две главные новости: война с французами и пираты. Они десятилетиями терзали побережье».

Она на мгновение замялась, смутившись. «Я тебе это принесла». Она достала из-под пальто тщательно упакованный подарок, перевязанный блестящей синей лентой. Она лучезарно улыбнулась. «Давай, открывай. Он не укусит».

Я сняла ленту так осторожно, как только могла.

Всеобщая история грабежей и убийств самых отъявленных пиратов капитана Чарльза Джонсона.

Она едва могла скрыть свой восторг, пока я листала страницы, останавливаясь на каждой иллюстрации.

«Впервые он был опубликован в 1724 году. Мне пришлось раздобыть это издание в одном местечке в Нью-Йорке. Знаю, это не Средневековье, но там много о том, как корабли из Новой Англии берут на абордаж по пути в Лондон. Я знал, что тебе понравится. И, кроме того, это напомнит тебе обо всём, чем я тебя только что утомил».

Я закрыла книгу. «Ты меня не утомляешь. Мне понравилось каждое слово».

Мы вернулись в машину и поехали на Грегори-стрит. Дом принадлежал семье много лет. Построенный в 1824 году, он изначально был рыбацким домиком с видом на море. Различные пристройки и перестройки, вероятно, во времена Золотого века, о котором она говорила, превратили его в просторный семейный дом. Над входной дверью был прибит деревянный ананас в знак приветствия. В этой части света их было повсюду. Пару сотен лет назад моряки, возвращавшиеся из дальних плаваний, клали ананас у двери, чтобы показать, что они вернулись, и что здесь рады гостям. Обычно я бы пошутил по этому поводу, но сегодня передумал.

Она свернула на гравийную подъездную дорожку и направилась к белому «Таурусу», припаркованному перед пристройкой, рядом с моим накрытым тентом мотоциклом «Ямаха 600».

Кэрри, похоже, не слишком беспокоилась. «Я думала, мама никого не ждёт до субботы. Ну что ж, пойду посмотрю, не забыла ли она поставить печенье и кофе. Надо же гостей принять!»

Подъехав ближе, я разглядел номера штата Массачусетс. Машина была настолько чистой и стерильной, что, скорее всего, арендованной.

Она припарковалась рядом, и мы оба вышли. Она бросила мне ключи через крышу. «Знаешь что, почему бы тебе не принять душ, а я сейчас вернусь? И обязательно побрейся. Нам нужно кое-что наверстать». Она улыбнулась, а затем кивнула в сторону пристройки. «Иди».